Страница:
Но народ не так понимает данное слово и святость клятвы. И вот, видя утрату своих прав в заявлениях кортесов, Бразилия восстала.
Во всех провинциях, в Мараньяне, Пара, Пернамбуку, Баии — словом, повсюду были временные жунты; эти революционные администрации в начале движения боролись против Жоана VI за конституцию и находились в ту пору в самом тесном единстве с португальскими войсками, требовавшими также присяги конституции. И этому-то дружному требованию португальских войск и бразильского народа сопротивлялась медлительная королевская власть! Но на этот раз вопрос был несравненно более важный, то был почти что вопрос жизни и смерти, — вопрос о независимости!
Европейские португальцы — солдаты, чиновники, администрация, колонисты — все встали на сторону кортесов, короля Жоана VI и метрополии. Они имели повсюду, во всех городах и провинциях, сильных сторонников, каковыми являлись генералы, гарнизоны, богатые землевладельцы и коммерческие фирмы. Все эти люди в течение целых трех столетий, наследуя от отца к сыну и земли, и должности, и промышленность, дорожили правительством, даровавшим им все эти блага, и не желали расставаться с землей, на которой выросли и разбогатели.
Бразильцы же были раздроблены, разрознены, города и провинции соперничали между собой. Революционные комитеты, или жунты, были разрознены, плохо организованы, не обладали ни единством мысли, ни единством действий, страдая от отсутствия предводителя. Были, конечно, и горячие, благородные порывы, было немало геройства и священных подвигов, но были и личные счеты, и вражда, и взаимная зависть друг к другу трибунов и деятелей, и самообожание ораторов, и похвальба военной удалью, словом, все недуги молодого народа, нарождающейся нации и пробуждающегося народного сознания, от которых всегда страдали все революционные перевороты. Но, несмотря на отсутствие единства и всякого рода беспорядки и неурядицы, все же Бразилия в конце концов изгнала бы чужеземцев, до такой степени декрет кортесов возмутил всех и взволновал все провинции. Когда поднимается целый народ во имя одной общей и ясной цели, то все войска и военные силы — ничто, и рано или поздно и гарнизоны, и крепостные стены падут сами собой перед мощной силой народной воли.
Впрочем, на этот раз в драме участвовало еще третье лицо, человек деятельный, энергичный, обладавший острым умом, готовый на борьбу и не желавший сойти со сцены.
Это был дон Педру Браганзский, сын Жоана VI и наследник трех королевств. Теперь он стал исторической личностью, и с ним не мешает ознакомиться поближе.
Дон Педру Браганзский прибыл вместе со своим отцом в Бразилию в пору французского нашествия. Ему, смелому и ловкому молодому человеку, не по душе была кабинетная работа, и он искал развлечения в охоте и смотрах, почти не принимая участия в политике и правительственных делах. Такую жизнь дон Педру вел с 1808 по 1820 год.
Это была натура живая, сангвиническая, из числа тех богатых энергией горячих натур, которые, когда их пыл умерен разумным воспитанием и образованием, а инстинкты направлены в хорошую сторону, страстно увлекаются всем прекрасным, совершают подвиги добра и становятся героями; если же они предоставлены самим себе или плохо направлены и необузданны, то предаются безумным излишествам и почти всегда губят себя.
Теперь посмотрим, какого рода вещи прежде всего преподавались юному принцу, дону Педру?
Все мелочные подробности и правила придворного этикета, все феодальные предрассудки, культ привилегий рода и происхождения и абсолютные прерогативы власти были внушаемы ему.
Но, к счастью для него, дон Педру имел прекраснейшего учителя — время! На его глазах происходили революции и катастрофы без конца; перед ним проходили войны; нарождались и развивались различные идеи. Он понял, что средние века отошли в вечность, канули в лету навсегда и что приходится следовать новому течению. Из этого произошло то, что в характере его и во взглядах получилась какая-то раздвоенность: с одной стороны, человек прошлого века, играющий в декреты, олицетворяющий собой сильного, нарушающий советы и собрания, словом, попирающий чужую личность и чужие права, а с другой стороны — человек своего времени, своего века, постоянно возвращающийся к новым влияниям: независимости, конституции и человеческому праву. Португальская революция с ее программой, основанной на сардинской конституции 1812 года, сильно взволновала Бразилию. Провинция Мараньян пристала к ней, Баия назначила временную жунту, а в Рио народная манифестация приняла размеры почти революции.
Что же делал в это время наследник престола? Он смело смешался с толпой, сделав это официально, явно обратился к ней с речью, как трибун, ратовал перед отцом за конституцию и, наконец, сам первый присягнул ей.
Это ли не прекрасное вступление для революции? И дон Педру Браганзский стоял на добром пути, но вот что вышло дальше.
Король Жоан VI в декрете от седьмого марта 1821 года, возвещая о своем удалении из Бразилии, облекает высшей властью и титулом наместника, своего наследника престола при временном правительстве.
Каково же должно было быть это временное правительство? Какую роль должен был играть новый наместник? Опасавшиеся за свою свободу избиратели решили, что испанская конституция 1812 года должна быть временным законом в Бразилии. Это, конечно, было своего рода обеспечением: принц-наместник подчинялся таким образом конституции и жунте. Но чтобы не быть в подчинении, а управлять самовластно, он приказал вооруженным путем овладеть залой собрания жунты; двое из избирателей были убиты наповал, многие были ранены, многие брошены в тюрьму, а двадцать второго апреля вышел новый декрет Жоана VI, в котором окончательно организовывалось наместничество и временное правительство в Бразилии.
Милостивый король облекал сына всеми привилегиями своей власти и придавал ему в качестве ответственных советников его товарищей и ближайших друзей, а затем, насытившись декретами, речами, жунтами и требованиями
конституции, Жоан VI покинул Бразилию, сказав на прощание сыну в последнюю минуту расставания: «Я предвижу, что Бразилия вскоре отойдет от Португалии, а в таком случае, если ты не сумеешь сохранить для меня эту корону, то сохрани ее для себя, чтобы Бразилия не попала в руки каких-нибудь авантюристов!»
И дон Педру последовал этому совету. Все провинции находились в брожении; все они восстали. Баия наотрез отказалась признать новое правительство. Пара, Мараньян и Пернамбуку принимали деятельное участие в жунтах: прогоняли губернаторов, не платили государственных сборов, и если бы в ту пору было единство, согласие и мир между вожаками народного движения, то революция на этот раз безусловно свергла бы и диктатуру, и новое правительство!
Но принц сумел прислушаться к народному голосу и различить известную нотку в гомоне толпы; видя, что Рио, его столица, открыто вступает в борьбу, он добровольно принял временное собрание, санкционировал все права, присвоенные им себе от имени, народа, раскрыл двери всех тюрем, переполненных по его же приказу в день апрельского государственного переворота, словом, любезничал и заискивал перед жунтой.
Принц-регент затаил свои честолюбивые замыслы и прятал свои кости. Вдруг раздался сильный голос, великое слово из скромной провинции Сан-Паулу. Несмотря на кое-какие оговорки и весьма политичное ограничение, это был голос, несомненно призывавший к всеобщей революции, призывавший громко и решительно.
И принц, и народ поняли этот энергичный призыв Жозе Бонифасиу де Андрада-и-Силва, автора той сильной вдохновенной брошюры, взволновавшей все умы Бразилии. Скромный автор был призван в совет регента, и с того момента дон Педру, не задумываясь, шел по пути к престолу, служа всеми средствами делу независимости.
Не без опасности для себя он старался удалить все португальские войска, занимавшие столицу и побережье, не допускал входить в залив судам, присылаемым из Лиссабона; с малыми средствами, среди всякого рода смут и неурядиц, он сумел организовать защиту и всякий раз, когда где-нибудь в дальнем уголке страны собирались на горизонте тучки и начинало проглядывать некоторое недоверие к нему, тотчас же лично шел туда, шел открыто, рассеивал все сомнения и подозрения, успокаивал все умы и привлекал к себе все сердца. Так поступил он и по отношению к провинции Минас-Жерайс, на обратном пути откуда кинул своей родине этот смелый вызов, эти великие слова: «Независимость или смерть». Его энергия и деятельность были поистине неутомимы, а горячность, с какой он все время относился к святому делу независимости Бразилии, не ослабевала ни на минуту. Он дал Бразилии оружие и знамя — знак независимости.
Этим принц-регент купил себе престол. После того он издавал декрет за декретом и против Лиссабона, и его кортесов, и против его войск и губернаторов, и против его флота, а у себя очистил двор и министерства от ненавистных бразильцам португальских пришельцев. Кроме того, по внушению Жозе Бонифасиу де Андрады он объявил амнистию в честь независимой Бразилии, в тексте которой читалось между строк, что все, получившие амнистию, могут переселиться куда им будет угодно. Наконец, он завершил свое дело тем, что обратился с воззванием к народу, созывая его для всеобщих выборов. «Я ставлю за честь для себя управлять лишь народом свободным и великодушным», — писал он.
Бразильские кортесы были учреждены, и принц-регент получил престол. Жозе Бонифасиу де Андрада-и-Силва был сделан министром внутренних дел, а португальская партия, если она еще и существовала кое-где в северных провинциях, доживала свои последние дни. Несомненно, что Бразилия была теперь свободна от португальского владычества и являлась самостоятельной державой.
Принц-регент принял титул «Постоянного Защитника Бразильской Независимости и Свободы» и сохранил его за собой, взойдя на трон.
Дона Педру I упрекают во многом, и весьма возможно, что он делал ошибки, но справедливость требует сказать, что все они были следствием его воспитания, тогда как все его несомненные качества и достоинства были присущи ему лично.
В то время, когда правительства всех государств стремились к абсолютизму, император дон Педру I написал хартию, в которой между прочим говорилось следующее:
Господствующей государственной религией является вероисповедание римско-католическое, но все другие вероисповедания терпимы в империи, и допускается всякий культ со всеми его обрядами.
И еще:
Представителями бразильского народа являются император и народное собрание, но все полномочия и верховная власть в Бразильской империи предоставлены народу.
Человек, написавший это, был несомненно человеком великого ума, примерным гражданином и мудрым политиком.
В своем отречении дон Педру I также выказал много достоинства и спокойствия. Он не снизошел до оскорбления. Нарождавшемуся государству он поручил своего сына, дав ему в опекуны и воспитатели одного из своих бывших друзей — того самого Жозе Бонифасиу де Андраду, которого он некогда казнил опалой.
Основательно обсудив политическое положение этой империи, — писал он, — и убедившись, до какой степени необходимо мое отречение, и не столько дорожа славой своего имени, сколько счастьем и благополучием моей новой родины, я считаю за лучшее, в силу права, предоставляемого мне конституцией, назначить действительным попечителем и опекуном моих возлюбленных детей уважаемого, великого патриота, гражданина Жозе Бонифасиу де Андраду, моего истинного друга.
Дон ПедруI
Письмо это, полное благородства и достоинства, свидетельствует о несомненном величии души этого человека.
Прежде чем покинуть рейд Рио, дон Педру I написал еще последнее письмо к своим друзьям и своему народу:
Не имея возможности проститься с каждым из моих друзей в отдельности и благодарить их за добрые услуги, а также испросить у них прощения за все обиды, быть может нанесенные им мной неумышленно, смею в том уверить, я обращаюсь с этим письмом ко всему моему народу с тем, чтобы закончить свои счеты.
Удаляясь в Европу, я с душевным прискорбием и сожалением покидаю свою родину, своих детей и своих истинных друзей. Разлука с существами, столь близкими и дорогими, должна быть тяжела и болезненно чувствительна даже для самого жестокого сердца, но разлучиться с ними, чтобы исполнить долг чести — это высшая слава, о какой можно мечтать!
Прощай родина! Прощайте друзья! Прощайте навек!
На английском корабле «Warspiters», 12 апреля 1831 г.
Дон Педру де Алькантара де Браганза-и-Бурбон
Письмо это превосходно! Это сердечный вопль чувствительной души; каждое слово глубоко прочувствовано и трогательно своей искренностью и простотой.
Все то, в чем упрекают дона Педру I, все искупается одним этим фактом, что он даровал своей стране свободу и независимость.
Бразильцы поняли это, и теперь конная статуя дона Педру I воздвигнута на лучшей площади в Рио, на площади Конституции.
И все до единого бразильцы признают, что ему воздали этим лишь должную справедливость — честь, принадлежащую ему по праву.
ГЛАВА VI. Бразильское правительство
ГЛАВА VII. Город
Во всех провинциях, в Мараньяне, Пара, Пернамбуку, Баии — словом, повсюду были временные жунты; эти революционные администрации в начале движения боролись против Жоана VI за конституцию и находились в ту пору в самом тесном единстве с португальскими войсками, требовавшими также присяги конституции. И этому-то дружному требованию португальских войск и бразильского народа сопротивлялась медлительная королевская власть! Но на этот раз вопрос был несравненно более важный, то был почти что вопрос жизни и смерти, — вопрос о независимости!
Европейские португальцы — солдаты, чиновники, администрация, колонисты — все встали на сторону кортесов, короля Жоана VI и метрополии. Они имели повсюду, во всех городах и провинциях, сильных сторонников, каковыми являлись генералы, гарнизоны, богатые землевладельцы и коммерческие фирмы. Все эти люди в течение целых трех столетий, наследуя от отца к сыну и земли, и должности, и промышленность, дорожили правительством, даровавшим им все эти блага, и не желали расставаться с землей, на которой выросли и разбогатели.
Бразильцы же были раздроблены, разрознены, города и провинции соперничали между собой. Революционные комитеты, или жунты, были разрознены, плохо организованы, не обладали ни единством мысли, ни единством действий, страдая от отсутствия предводителя. Были, конечно, и горячие, благородные порывы, было немало геройства и священных подвигов, но были и личные счеты, и вражда, и взаимная зависть друг к другу трибунов и деятелей, и самообожание ораторов, и похвальба военной удалью, словом, все недуги молодого народа, нарождающейся нации и пробуждающегося народного сознания, от которых всегда страдали все революционные перевороты. Но, несмотря на отсутствие единства и всякого рода беспорядки и неурядицы, все же Бразилия в конце концов изгнала бы чужеземцев, до такой степени декрет кортесов возмутил всех и взволновал все провинции. Когда поднимается целый народ во имя одной общей и ясной цели, то все войска и военные силы — ничто, и рано или поздно и гарнизоны, и крепостные стены падут сами собой перед мощной силой народной воли.
Впрочем, на этот раз в драме участвовало еще третье лицо, человек деятельный, энергичный, обладавший острым умом, готовый на борьбу и не желавший сойти со сцены.
Это был дон Педру Браганзский, сын Жоана VI и наследник трех королевств. Теперь он стал исторической личностью, и с ним не мешает ознакомиться поближе.
Дон Педру Браганзский прибыл вместе со своим отцом в Бразилию в пору французского нашествия. Ему, смелому и ловкому молодому человеку, не по душе была кабинетная работа, и он искал развлечения в охоте и смотрах, почти не принимая участия в политике и правительственных делах. Такую жизнь дон Педру вел с 1808 по 1820 год.
Это была натура живая, сангвиническая, из числа тех богатых энергией горячих натур, которые, когда их пыл умерен разумным воспитанием и образованием, а инстинкты направлены в хорошую сторону, страстно увлекаются всем прекрасным, совершают подвиги добра и становятся героями; если же они предоставлены самим себе или плохо направлены и необузданны, то предаются безумным излишествам и почти всегда губят себя.
Теперь посмотрим, какого рода вещи прежде всего преподавались юному принцу, дону Педру?
Все мелочные подробности и правила придворного этикета, все феодальные предрассудки, культ привилегий рода и происхождения и абсолютные прерогативы власти были внушаемы ему.
Но, к счастью для него, дон Педру имел прекраснейшего учителя — время! На его глазах происходили революции и катастрофы без конца; перед ним проходили войны; нарождались и развивались различные идеи. Он понял, что средние века отошли в вечность, канули в лету навсегда и что приходится следовать новому течению. Из этого произошло то, что в характере его и во взглядах получилась какая-то раздвоенность: с одной стороны, человек прошлого века, играющий в декреты, олицетворяющий собой сильного, нарушающий советы и собрания, словом, попирающий чужую личность и чужие права, а с другой стороны — человек своего времени, своего века, постоянно возвращающийся к новым влияниям: независимости, конституции и человеческому праву. Португальская революция с ее программой, основанной на сардинской конституции 1812 года, сильно взволновала Бразилию. Провинция Мараньян пристала к ней, Баия назначила временную жунту, а в Рио народная манифестация приняла размеры почти революции.
Что же делал в это время наследник престола? Он смело смешался с толпой, сделав это официально, явно обратился к ней с речью, как трибун, ратовал перед отцом за конституцию и, наконец, сам первый присягнул ей.
Это ли не прекрасное вступление для революции? И дон Педру Браганзский стоял на добром пути, но вот что вышло дальше.
Король Жоан VI в декрете от седьмого марта 1821 года, возвещая о своем удалении из Бразилии, облекает высшей властью и титулом наместника, своего наследника престола при временном правительстве.
Каково же должно было быть это временное правительство? Какую роль должен был играть новый наместник? Опасавшиеся за свою свободу избиратели решили, что испанская конституция 1812 года должна быть временным законом в Бразилии. Это, конечно, было своего рода обеспечением: принц-наместник подчинялся таким образом конституции и жунте. Но чтобы не быть в подчинении, а управлять самовластно, он приказал вооруженным путем овладеть залой собрания жунты; двое из избирателей были убиты наповал, многие были ранены, многие брошены в тюрьму, а двадцать второго апреля вышел новый декрет Жоана VI, в котором окончательно организовывалось наместничество и временное правительство в Бразилии.
Милостивый король облекал сына всеми привилегиями своей власти и придавал ему в качестве ответственных советников его товарищей и ближайших друзей, а затем, насытившись декретами, речами, жунтами и требованиями
конституции, Жоан VI покинул Бразилию, сказав на прощание сыну в последнюю минуту расставания: «Я предвижу, что Бразилия вскоре отойдет от Португалии, а в таком случае, если ты не сумеешь сохранить для меня эту корону, то сохрани ее для себя, чтобы Бразилия не попала в руки каких-нибудь авантюристов!»
И дон Педру последовал этому совету. Все провинции находились в брожении; все они восстали. Баия наотрез отказалась признать новое правительство. Пара, Мараньян и Пернамбуку принимали деятельное участие в жунтах: прогоняли губернаторов, не платили государственных сборов, и если бы в ту пору было единство, согласие и мир между вожаками народного движения, то революция на этот раз безусловно свергла бы и диктатуру, и новое правительство!
Но принц сумел прислушаться к народному голосу и различить известную нотку в гомоне толпы; видя, что Рио, его столица, открыто вступает в борьбу, он добровольно принял временное собрание, санкционировал все права, присвоенные им себе от имени, народа, раскрыл двери всех тюрем, переполненных по его же приказу в день апрельского государственного переворота, словом, любезничал и заискивал перед жунтой.
Принц-регент затаил свои честолюбивые замыслы и прятал свои кости. Вдруг раздался сильный голос, великое слово из скромной провинции Сан-Паулу. Несмотря на кое-какие оговорки и весьма политичное ограничение, это был голос, несомненно призывавший к всеобщей революции, призывавший громко и решительно.
И принц, и народ поняли этот энергичный призыв Жозе Бонифасиу де Андрада-и-Силва, автора той сильной вдохновенной брошюры, взволновавшей все умы Бразилии. Скромный автор был призван в совет регента, и с того момента дон Педру, не задумываясь, шел по пути к престолу, служа всеми средствами делу независимости.
Не без опасности для себя он старался удалить все португальские войска, занимавшие столицу и побережье, не допускал входить в залив судам, присылаемым из Лиссабона; с малыми средствами, среди всякого рода смут и неурядиц, он сумел организовать защиту и всякий раз, когда где-нибудь в дальнем уголке страны собирались на горизонте тучки и начинало проглядывать некоторое недоверие к нему, тотчас же лично шел туда, шел открыто, рассеивал все сомнения и подозрения, успокаивал все умы и привлекал к себе все сердца. Так поступил он и по отношению к провинции Минас-Жерайс, на обратном пути откуда кинул своей родине этот смелый вызов, эти великие слова: «Независимость или смерть». Его энергия и деятельность были поистине неутомимы, а горячность, с какой он все время относился к святому делу независимости Бразилии, не ослабевала ни на минуту. Он дал Бразилии оружие и знамя — знак независимости.
Этим принц-регент купил себе престол. После того он издавал декрет за декретом и против Лиссабона, и его кортесов, и против его войск и губернаторов, и против его флота, а у себя очистил двор и министерства от ненавистных бразильцам португальских пришельцев. Кроме того, по внушению Жозе Бонифасиу де Андрады он объявил амнистию в честь независимой Бразилии, в тексте которой читалось между строк, что все, получившие амнистию, могут переселиться куда им будет угодно. Наконец, он завершил свое дело тем, что обратился с воззванием к народу, созывая его для всеобщих выборов. «Я ставлю за честь для себя управлять лишь народом свободным и великодушным», — писал он.
Бразильские кортесы были учреждены, и принц-регент получил престол. Жозе Бонифасиу де Андрада-и-Силва был сделан министром внутренних дел, а португальская партия, если она еще и существовала кое-где в северных провинциях, доживала свои последние дни. Несомненно, что Бразилия была теперь свободна от португальского владычества и являлась самостоятельной державой.
Принц-регент принял титул «Постоянного Защитника Бразильской Независимости и Свободы» и сохранил его за собой, взойдя на трон.
Дона Педру I упрекают во многом, и весьма возможно, что он делал ошибки, но справедливость требует сказать, что все они были следствием его воспитания, тогда как все его несомненные качества и достоинства были присущи ему лично.
В то время, когда правительства всех государств стремились к абсолютизму, император дон Педру I написал хартию, в которой между прочим говорилось следующее:
Господствующей государственной религией является вероисповедание римско-католическое, но все другие вероисповедания терпимы в империи, и допускается всякий культ со всеми его обрядами.
И еще:
Представителями бразильского народа являются император и народное собрание, но все полномочия и верховная власть в Бразильской империи предоставлены народу.
Человек, написавший это, был несомненно человеком великого ума, примерным гражданином и мудрым политиком.
В своем отречении дон Педру I также выказал много достоинства и спокойствия. Он не снизошел до оскорбления. Нарождавшемуся государству он поручил своего сына, дав ему в опекуны и воспитатели одного из своих бывших друзей — того самого Жозе Бонифасиу де Андраду, которого он некогда казнил опалой.
Основательно обсудив политическое положение этой империи, — писал он, — и убедившись, до какой степени необходимо мое отречение, и не столько дорожа славой своего имени, сколько счастьем и благополучием моей новой родины, я считаю за лучшее, в силу права, предоставляемого мне конституцией, назначить действительным попечителем и опекуном моих возлюбленных детей уважаемого, великого патриота, гражданина Жозе Бонифасиу де Андраду, моего истинного друга.
Дон ПедруI
Письмо это, полное благородства и достоинства, свидетельствует о несомненном величии души этого человека.
Прежде чем покинуть рейд Рио, дон Педру I написал еще последнее письмо к своим друзьям и своему народу:
Не имея возможности проститься с каждым из моих друзей в отдельности и благодарить их за добрые услуги, а также испросить у них прощения за все обиды, быть может нанесенные им мной неумышленно, смею в том уверить, я обращаюсь с этим письмом ко всему моему народу с тем, чтобы закончить свои счеты.
Удаляясь в Европу, я с душевным прискорбием и сожалением покидаю свою родину, своих детей и своих истинных друзей. Разлука с существами, столь близкими и дорогими, должна быть тяжела и болезненно чувствительна даже для самого жестокого сердца, но разлучиться с ними, чтобы исполнить долг чести — это высшая слава, о какой можно мечтать!
Прощай родина! Прощайте друзья! Прощайте навек!
На английском корабле «Warspiters», 12 апреля 1831 г.
Дон Педру де Алькантара де Браганза-и-Бурбон
Письмо это превосходно! Это сердечный вопль чувствительной души; каждое слово глубоко прочувствовано и трогательно своей искренностью и простотой.
Все то, в чем упрекают дона Педру I, все искупается одним этим фактом, что он даровал своей стране свободу и независимость.
Бразильцы поняли это, и теперь конная статуя дона Педру I воздвигнута на лучшей площади в Рио, на площади Конституции.
И все до единого бразильцы признают, что ему воздали этим лишь должную справедливость — честь, принадлежащую ему по праву.
ГЛАВА VI. Бразильское правительство
Америке наблюдаются известные явления, которых, по-видимому, никто не замечает, но которые, вероятно, в недалеком будущем будут иметь громадное влияние на судьбы Нового Света. Когда северные и южные колонии завоевали свою независимость, то из числа всех этих освободившихся колоний только две явно пошли по пути прогресса и после целого ряда страшных потрясений, которые были неизбежны, силой своего неутомимого мужества и настойчивости добились полной автономии и затем стали богаты и уважаемы и образовали величайшие государства в Америке.
Эти колонии, о которых я говорю, в Северной Америке — Соединенные Штаты, а в Южной — Бразилия. Первая из них — республика, вторая — монархия.
Правда, Соединенные Штаты ушли далеко вперед против Бразилии, но ведь они и старше ее на целых полвека.
Пуритане и всякого .рода паломники, искавшие убежища в Новом Свете, и по духу своему, и по принципам, и даже по религии своей были республиканцами, сами того не подозревая.
Потому-то, как только они изгнали своих старых владык, то вполне естественно образовали республику, поскольку издавна были к этому подготовлены.
Кроме того, англосаксонская раса как-то инстинктивно склонна к этой форме правления.
В Бразилии все было иначе: здесь собирались не сектанты, искавшие приюта и убежища от гонений и преследований, а весь португальский королевский дом.
Прибытие португальской королевской семьи в Бразилию стало великим событием для страны и зарей-предвестницей обретения независимости для ее народа.
Это освобождение и отделение Бразилии было неизбежно. Узнав поближе этот чисто феодальный двор, колонисты научились презирать его, а королевская семья, со своей стороны, не сумела понять духа своего народа и чувствовала себя здесь не по себе, а потому, как только ей представился случай вернуться в Европу, она не замедлила воспользоваться им, зная прекрасно, что Бразилия для нее потеряна.
Дон Педру II был пятилетним мальчиком в то время, когда его отец покинул Бразилию и вернулся в Европу. Ребенок родился в Бразилии, поэтому народ принял его и провозгласил своим государем.
Все кризисы, смуты и беспорядки тотчас же прекратились.
Словно чудом эта страна, испытавшая столько волнений и переворотов в продолжение последних десяти лет, вдруг разом успокоилась. Нет таких политических бурь, которые не улеглись бы перед улыбкой белокурого херувима; в его беспомощности заключается вся его сила.
К тому же юный император был усыновлен народом, — кто мог протестовать против него? Что еще более способствовало успокоению умов, так это то, что теперь государственный совет был бразильский и вся администрация — бразильская.
Пусть кое-где в провинциях еще волновались, но это было не более как простая рябь на поверхности гладкого озера! Вся главная масса народа оставалась спокойна под властью императора-младенца.
Всякая мысль, родившаяся в народе, держится в нем упорно и не так-то скоро забывается.
После десяти лет опеки и несовершеннолетия дон Педру II вступил на престол и стал ответственным лицом перед своим народом. Простой и непривычный к пышности и праздности, он предпочитал науку и занятия празднествам и увеселениям.
На первой же ступени к трону он увидел перед собой конституцию.
Конституция эта точно определяла все права и все обязанности каждого — и государя, и народа. Она провозглашала независимость Бразилии, верховную власть народа и независимость граждан.
Это был своего рода контракт, или письменное условие, между государем и государством.
Дон Педру II присягнул этой конституции сорок лет тому назад. Это по нашим временам весьма долгий срок для хартии.
В Европе такого рода вещи не долговечны: во Франции, например, случились бы, конечно, беспорядки, которые рано или поздно должны были бы кончиться революцией.
Но в Бразилии, слава Богу, дела эти обстоят иначе. Там общие законы всегда живы и уважаемы и всякий покоряется им до мелочей. Никаких ложных толкований закона, никаких изысканий, чтобы выявить его слабые стороны и недостатки.
Человек, принесший присягу этой конституции, никогда ни на мгновение не забывал этой присяги, честно исполнял данное им слово, ставя свой долг выше всего остального и во всем сохраняя и постоянно соблюдая данную им клятву.
Он был молод и был главой государства; он мог бы по примеру своих соседей увлечься воинскими подвигами и лаврами победителя, желанием снискать славу своему имени, но он не сделал этого.
Юный император всегда имел без труда большинство голосов, имел мудрых и энергичных советников, преданных слуг. И никогда он не увлекал это большинство на что-либо, ведущее к удовлетворению его честолюбивых замыслов или целей, никогда не скомпрометировал никого в интересах своей прерогативы и своей династии.
Ему предлагали построить новый дворец, потому что его жилище в Рио было весьма ветхо и весьма мало напоминало собой Версаль, но он отказался от этого, сказав:
— Если понадобится, вы подумаете об этом после, но прежде следует позаботиться о дорогах, банках и колониях!
Государи Европы иначе понимают наслаждения верховной власти: им необходим блеск обстановки, роскошь конюшен и многочисленной свиты.
Но в Бразилии никто об этом не знает, многие считают Бразилию полудикой страной, из которой мы получаем кофе и ничего более. Таково наше отношение к стране, в которой любая провинция чуть ли не больше целой Франции и которая имеет население в двенадцать миллионов душ, год от года увеличивающееся с поразительной быстротой.
Тщательный блюститель конституции, дон Педру II требовал исполнения всех законов конституции — карательных и оградительных, всех приговоров и постановлений суда с неумолимой твердостью и хладнокровием. Потому-то следует обвинять в некоторых, быть может, излишних строгостях не императора, а только конституцию.
С 1831 года по 1840 год, во время несовершеннолетия дона Педру II, было немало возмущений и восстаний в северных провинциях, где население вечно стремилось к республике. Все эти народные движения были подавлены, но никогда не искоренены вконец, хотя не раз главнейшие зачинщики и даже соучастники бывали жестоко наказаны и дело доходило до казней и эшафотов. Но император был еще несовершеннолетним, и потому вся ответственность падала на регентство.
После коронации и окончательного вступления в управление делами государства молодого императора были также серьезные смуты и беспорядки в провинциях Минас-Жерайс и Сан-Паулу. В некоторых местах дошло даже до вооруженного восстания. Инсургенты были усмирены, восстание подавлено, и начали следствие, но на этот раз палачам не нашлось работы.
Декретом от четырнадцатого марта 1844 года была объявлена амнистия, и все тюрьмы раскрылись, а в следующем за сим году окончилась навсегда маленькая внутренняя война, длившаяся ровно десять лет.
Великие события, потрясавшие Францию в 1848 году, отразились и на Бразилии, и здесь много кричали и волновались, но на этот раз дело не дошло до оружия. Только в Пернамбуку произошло сражение, длившееся всего тринадцать часов, и затем все пришло в порядок. Это последнее волнение дорого обошлось старому бунтовщику — этому древнему городу, уже столько пострадавшему от своего неугомонного нрава, но теперь давно уже не осталось в тюрьмах ни одного из побежденных.
Вот явление, которое, вероятно, покажется диким нашим европейским политикам, судящим о государях и государствах по Римскому праву: в Бразилии вот уже много лет нет ни политических преступлений, ни государственных преступников, ни предостережений, ни заговоров, ни доносов.
Там мысль и суждение каждого свободны, и всякий вправе высказать их; император дон Педру II основывал свое величие не на прерогативах своей особы, а на характере и деяниях.
Так как дух народа Бразилии есть дух терпимости, примирения и общительности, то даже и самый католицизм, хотя и считается господствующей государственной религией, не смеет громить своими проклятиями и анафемой.
Вот каково положение дел в Бразилии и как его следует изображать, чтобы мы, европейцы, могли себе составить верное понятие об этой стране.
Однако есть умники, государственные люди, глубокие политики, которые говорят: «У нас нет никакой инициативы, нет последовательности в делах, нет организации, словом, нет движения… много речей и мало действий… нам нужно сильное, энергичное правительство, сильный, энергичный человек».
А конституция? А присяга? Уж не бросить ли весь этот хлам прямо в яму?
Так, значит, требуется сильная рука, сильное правительство?!
Это гораздо легче встретить, чем государя, человека добросовестного и не себялюбивого.
Стоит только вспомнить последнюю империю во Франции или нынешнюю Германию. Там нет общественного духа, общественного настроения, нет контроля, нет свободной личной инициативы: нация-машина действует, вертит жернова, пашет, сеет, производит и продает — и из этой громадной мастерской выходят чудеса. Но ведь это какое-то карательное заведение, нечто вроде рабочего дома.
Что касается меня лично, то я предпочитаю конституцию энергичному правительству и честного добросовестного человека — человеку сильному.
Бразилия имела земли, рудники, прииски и прекраснейшие порты, ей не хватало только заботы и независимости, без чего все мертво и бессильно. И вот она получила независимость, и с этого дня Бразилия как будто возродилась. Она счастлива и богата; ей не остается ничего более желать. Правда, нет громкой славы и громких подвигов, но зато есть счастье. Кто-то сказал: «Счастливы те народы, у которых нет истории». Но Бразилия имеет свою славную историю, она создала ее всю сама силой своего мужества, устойчивости и правильного суждения. Теперь она вступила в новую эру своей истории. Это история прогресса, труда, мирной борьбы и соревнования, борьбы, в которой нет ни побежденных, ни победителей.
Эти колонии, о которых я говорю, в Северной Америке — Соединенные Штаты, а в Южной — Бразилия. Первая из них — республика, вторая — монархия.
Правда, Соединенные Штаты ушли далеко вперед против Бразилии, но ведь они и старше ее на целых полвека.
Пуритане и всякого .рода паломники, искавшие убежища в Новом Свете, и по духу своему, и по принципам, и даже по религии своей были республиканцами, сами того не подозревая.
Потому-то, как только они изгнали своих старых владык, то вполне естественно образовали республику, поскольку издавна были к этому подготовлены.
Кроме того, англосаксонская раса как-то инстинктивно склонна к этой форме правления.
В Бразилии все было иначе: здесь собирались не сектанты, искавшие приюта и убежища от гонений и преследований, а весь португальский королевский дом.
Прибытие португальской королевской семьи в Бразилию стало великим событием для страны и зарей-предвестницей обретения независимости для ее народа.
Это освобождение и отделение Бразилии было неизбежно. Узнав поближе этот чисто феодальный двор, колонисты научились презирать его, а королевская семья, со своей стороны, не сумела понять духа своего народа и чувствовала себя здесь не по себе, а потому, как только ей представился случай вернуться в Европу, она не замедлила воспользоваться им, зная прекрасно, что Бразилия для нее потеряна.
Дон Педру II был пятилетним мальчиком в то время, когда его отец покинул Бразилию и вернулся в Европу. Ребенок родился в Бразилии, поэтому народ принял его и провозгласил своим государем.
Все кризисы, смуты и беспорядки тотчас же прекратились.
Словно чудом эта страна, испытавшая столько волнений и переворотов в продолжение последних десяти лет, вдруг разом успокоилась. Нет таких политических бурь, которые не улеглись бы перед улыбкой белокурого херувима; в его беспомощности заключается вся его сила.
К тому же юный император был усыновлен народом, — кто мог протестовать против него? Что еще более способствовало успокоению умов, так это то, что теперь государственный совет был бразильский и вся администрация — бразильская.
Пусть кое-где в провинциях еще волновались, но это было не более как простая рябь на поверхности гладкого озера! Вся главная масса народа оставалась спокойна под властью императора-младенца.
Всякая мысль, родившаяся в народе, держится в нем упорно и не так-то скоро забывается.
После десяти лет опеки и несовершеннолетия дон Педру II вступил на престол и стал ответственным лицом перед своим народом. Простой и непривычный к пышности и праздности, он предпочитал науку и занятия празднествам и увеселениям.
На первой же ступени к трону он увидел перед собой конституцию.
Конституция эта точно определяла все права и все обязанности каждого — и государя, и народа. Она провозглашала независимость Бразилии, верховную власть народа и независимость граждан.
Это был своего рода контракт, или письменное условие, между государем и государством.
Дон Педру II присягнул этой конституции сорок лет тому назад. Это по нашим временам весьма долгий срок для хартии.
В Европе такого рода вещи не долговечны: во Франции, например, случились бы, конечно, беспорядки, которые рано или поздно должны были бы кончиться революцией.
Но в Бразилии, слава Богу, дела эти обстоят иначе. Там общие законы всегда живы и уважаемы и всякий покоряется им до мелочей. Никаких ложных толкований закона, никаких изысканий, чтобы выявить его слабые стороны и недостатки.
Человек, принесший присягу этой конституции, никогда ни на мгновение не забывал этой присяги, честно исполнял данное им слово, ставя свой долг выше всего остального и во всем сохраняя и постоянно соблюдая данную им клятву.
Он был молод и был главой государства; он мог бы по примеру своих соседей увлечься воинскими подвигами и лаврами победителя, желанием снискать славу своему имени, но он не сделал этого.
Юный император всегда имел без труда большинство голосов, имел мудрых и энергичных советников, преданных слуг. И никогда он не увлекал это большинство на что-либо, ведущее к удовлетворению его честолюбивых замыслов или целей, никогда не скомпрометировал никого в интересах своей прерогативы и своей династии.
Ему предлагали построить новый дворец, потому что его жилище в Рио было весьма ветхо и весьма мало напоминало собой Версаль, но он отказался от этого, сказав:
— Если понадобится, вы подумаете об этом после, но прежде следует позаботиться о дорогах, банках и колониях!
Государи Европы иначе понимают наслаждения верховной власти: им необходим блеск обстановки, роскошь конюшен и многочисленной свиты.
Но в Бразилии никто об этом не знает, многие считают Бразилию полудикой страной, из которой мы получаем кофе и ничего более. Таково наше отношение к стране, в которой любая провинция чуть ли не больше целой Франции и которая имеет население в двенадцать миллионов душ, год от года увеличивающееся с поразительной быстротой.
Тщательный блюститель конституции, дон Педру II требовал исполнения всех законов конституции — карательных и оградительных, всех приговоров и постановлений суда с неумолимой твердостью и хладнокровием. Потому-то следует обвинять в некоторых, быть может, излишних строгостях не императора, а только конституцию.
С 1831 года по 1840 год, во время несовершеннолетия дона Педру II, было немало возмущений и восстаний в северных провинциях, где население вечно стремилось к республике. Все эти народные движения были подавлены, но никогда не искоренены вконец, хотя не раз главнейшие зачинщики и даже соучастники бывали жестоко наказаны и дело доходило до казней и эшафотов. Но император был еще несовершеннолетним, и потому вся ответственность падала на регентство.
После коронации и окончательного вступления в управление делами государства молодого императора были также серьезные смуты и беспорядки в провинциях Минас-Жерайс и Сан-Паулу. В некоторых местах дошло даже до вооруженного восстания. Инсургенты были усмирены, восстание подавлено, и начали следствие, но на этот раз палачам не нашлось работы.
Декретом от четырнадцатого марта 1844 года была объявлена амнистия, и все тюрьмы раскрылись, а в следующем за сим году окончилась навсегда маленькая внутренняя война, длившаяся ровно десять лет.
Великие события, потрясавшие Францию в 1848 году, отразились и на Бразилии, и здесь много кричали и волновались, но на этот раз дело не дошло до оружия. Только в Пернамбуку произошло сражение, длившееся всего тринадцать часов, и затем все пришло в порядок. Это последнее волнение дорого обошлось старому бунтовщику — этому древнему городу, уже столько пострадавшему от своего неугомонного нрава, но теперь давно уже не осталось в тюрьмах ни одного из побежденных.
Вот явление, которое, вероятно, покажется диким нашим европейским политикам, судящим о государях и государствах по Римскому праву: в Бразилии вот уже много лет нет ни политических преступлений, ни государственных преступников, ни предостережений, ни заговоров, ни доносов.
Там мысль и суждение каждого свободны, и всякий вправе высказать их; император дон Педру II основывал свое величие не на прерогативах своей особы, а на характере и деяниях.
Так как дух народа Бразилии есть дух терпимости, примирения и общительности, то даже и самый католицизм, хотя и считается господствующей государственной религией, не смеет громить своими проклятиями и анафемой.
Вот каково положение дел в Бразилии и как его следует изображать, чтобы мы, европейцы, могли себе составить верное понятие об этой стране.
Однако есть умники, государственные люди, глубокие политики, которые говорят: «У нас нет никакой инициативы, нет последовательности в делах, нет организации, словом, нет движения… много речей и мало действий… нам нужно сильное, энергичное правительство, сильный, энергичный человек».
А конституция? А присяга? Уж не бросить ли весь этот хлам прямо в яму?
Так, значит, требуется сильная рука, сильное правительство?!
Это гораздо легче встретить, чем государя, человека добросовестного и не себялюбивого.
Стоит только вспомнить последнюю империю во Франции или нынешнюю Германию. Там нет общественного духа, общественного настроения, нет контроля, нет свободной личной инициативы: нация-машина действует, вертит жернова, пашет, сеет, производит и продает — и из этой громадной мастерской выходят чудеса. Но ведь это какое-то карательное заведение, нечто вроде рабочего дома.
Что касается меня лично, то я предпочитаю конституцию энергичному правительству и честного добросовестного человека — человеку сильному.
Бразилия имела земли, рудники, прииски и прекраснейшие порты, ей не хватало только заботы и независимости, без чего все мертво и бессильно. И вот она получила независимость, и с этого дня Бразилия как будто возродилась. Она счастлива и богата; ей не остается ничего более желать. Правда, нет громкой славы и громких подвигов, но зато есть счастье. Кто-то сказал: «Счастливы те народы, у которых нет истории». Но Бразилия имеет свою славную историю, она создала ее всю сама силой своего мужества, устойчивости и правильного суждения. Теперь она вступила в новую эру своей истории. Это история прогресса, труда, мирной борьбы и соревнования, борьбы, в которой нет ни побежденных, ни победителей.
ГЛАВА VII. Город
Сделав беглый и краткий, но точный обзор истории этой страны, я продолжу свой рассказ о моих странствиях по городу.
Я поселился, как уже говорил ранее, у господина Лидена. Комната, которую я занимал у него в доме, была большая, прекрасно вентилированная, светлая и хорошо обставленная, но бразильские постели — это нечто ужасное для иностранцев, привыкших к более или менее удобным постелям. Это какие-то лепешки, толщиной пальца в четыре, не более, и до того жесткие, что трудно даже предположить, из чего эти матрацы могут быть сделаны. О больших подушках здесь не имеют даже понятия, а маленькие головные подушки ни на что не похожи. Простыни походят на носовые платки, кроме того, полагается бумажное одеяло и мустикер, то есть род полога. Приходится ложиться без огня, герметически закупорив окна, если не желаешь быть съеденным всякого рода насекомыми, мошками и т. п. Эти мошки, почти незаметные для глаза, кусают чрезвычайно больно.
Почти час спустя, после того как я лег в постель и все ворочался с боку на бок, стараясь заснуть, я вдруг почувствовал, что какое-то животное бегает по мне; я широко раскрыл глаза и увидел отвратительную ящерицу телесного цвета, производившую такое впечатление, как будто с нее содрали кожу. Выскочив из кровати, я укутался своим плащом и провел весь остаток ночи в кресле-качалке, где проводил затем все ночи во время моего пребывания в Рио.
Я поселился, как уже говорил ранее, у господина Лидена. Комната, которую я занимал у него в доме, была большая, прекрасно вентилированная, светлая и хорошо обставленная, но бразильские постели — это нечто ужасное для иностранцев, привыкших к более или менее удобным постелям. Это какие-то лепешки, толщиной пальца в четыре, не более, и до того жесткие, что трудно даже предположить, из чего эти матрацы могут быть сделаны. О больших подушках здесь не имеют даже понятия, а маленькие головные подушки ни на что не похожи. Простыни походят на носовые платки, кроме того, полагается бумажное одеяло и мустикер, то есть род полога. Приходится ложиться без огня, герметически закупорив окна, если не желаешь быть съеденным всякого рода насекомыми, мошками и т. п. Эти мошки, почти незаметные для глаза, кусают чрезвычайно больно.
Почти час спустя, после того как я лег в постель и все ворочался с боку на бок, стараясь заснуть, я вдруг почувствовал, что какое-то животное бегает по мне; я широко раскрыл глаза и увидел отвратительную ящерицу телесного цвета, производившую такое впечатление, как будто с нее содрали кожу. Выскочив из кровати, я укутался своим плащом и провел весь остаток ночи в кресле-качалке, где проводил затем все ночи во время моего пребывания в Рио.