Окончив свои исследования, он осмотрелся кругом, убедился, что никто не подглядывает за ним, и затем уверенно пошел по следу.
Несомненно было, что человек, оставивший этот след, питал отвращение ко всякого рода дорожкам, дорогам и тропам: он все время шел напрямик ипри том делал массу изворотов; такого рода странствование было не только весьма утомительным и затруднительным, но и весьма скучным, потому что отнимало массу времени. Час спустя дон Торрибио вдруг остановился и притаился за стволом громадной старой махагуа. Он очутился на опушке широкой, светлой прогалины, от которой его теперь отделял только один ряд деревьев, растущих чрезвычайно тесно и густо оплетенных между собой терновником и цветущими вьюнами. Молодой человек стал ловко пробираться между терновником. Вскоре он замер: у подножья громадного обломка скалы расположились трое мужчин, курившие индейские трубки; остатки фруктов, кости и разные объедки свидетельствовали о том, что эти господа только что позавтракали; на земле подле каждого лежали ружья. Дон Торрибио отлично все видел, но не мог слышать их разговора, так как они были слишком далеко от него.
Вдруг молодой человек вздрогнул: один троих обернулся к нему лицом, — и он тотчас же узнал его.
— Я так и знал! — прошептал он. — Какие темные замыслы привели этих людей сюда? Неужели его господин так близко от меня? Что бы значила эта засада сегодня поутру и это таинственное совещание, при котором я сейчас присутствую? Надо узнать во что бы то ни стало: здесь кроется какой-нибудь черный замысел!
Размышляя таким образом, молодой человек отступил на несколько шагов назад и ползком, по-индейски, без малейшего шума пробрался до той группы скал, у которой приютились собеседники. Однако и теперь его отделяло от них еще весьма значительное расстояние. Тогда закинув свой лассо на одну из нижних могучих ветвей громадной махагуа, он ловко вскарабкался по веревке на дерево и затем, перебегая с ветки на ветку, со скалы на скалу, в несколько минут очутился в пяти-шести шагах от беседующих и залег в кустах, росших на скале над самыми их головами.
На этот раз дон Торрибио мог слышать каждое слово, а также сколько угодно разглядывать незнакомцев. Оба они были люди в полном соку, роста среднего, коренастые, настоящие атлеты, с красивыми, энергичными лицами, но общее впечатление было совершенно испорчено мрачным, лукавым и тревожным выражением глаз, вечно бегающих по сторонам, сардонической улыбкой, почти не сходившей у них с губ, мясистых и сладострастных. Платье их было богато и роскошно; если люди эти были мерзавцы и воры, то уж, конечно, не простые заурядные воры. Мы не станем говорить здесь о третьем их собеседнике, которого дон Торрибио узнал с первого же взгляда, — читатель и так скоро узнает, кто он был. Тут же неподалеку, стояли три лошади в богатой сбруе.
В тот момент, когда дон Торрибио растянулся в кустах, собеседники слушали с величайшим вниманием того третьего, о котором мы пока умолчали.
— Итак, кабальеро, — говорил он, — мне нет надобности повторять еще раз, что вам следует делать!
— Мы прекрасно поняли вас, сеньор Наранха, но почему наши вожди принимают столько всяких предосторожностей и выступают с такой грозной ратью против одного человека?!
— Вы спрашиваете об этом и удивляетесь, так как не знаете человека, с которым нам теперь приходится иметь дело, сеньор дон Кристобаль, — сказал самбо (это действительно был он), — и вы, дон Бальдомеро, также не имеете о нем понятия, но я знаю его, я видел его в деле и уверяю вас: с ним нелегко сладить!
— Как бы ни было трудно сладить с этим господином, все же он не стоит десятерых! — сказал дон Бальдомеро, подергивая свои усы.
— Не только десятерых, но даже и пятерых, я полагаю! — подхватил дон Кристобаль, — а нас ведь тысячи против него.
— Я не подсчитывал, стоит ли пятерых или десятерых, но только это страшный противник! Главное, надо избегать во что бы то ни стало открытой борьбы, потому что все оказались бы тогда на его стороне; наша сила заключается, главным образом, в том ореоле таинственности, которым мы сумели с самого начала окружить себя, — не забывайте этого, кабальеро. Вы говорите, что нас тысяча! — да, но мы рассеяны по всем провинциям, а потому не можем при необходимости собраться и образовать сплоченную массу, грозную силу, способную сокрушить все перед собой; следовательно, можем рассчитывать только на наши силы, не более!
— Но, ведь, в одной Соноре нас более пятисот человек, — заметил дон Кристобаль.
— Не спорю, — сухо возразил Наранха, — но как вы полагаете, этот человек станет считаться с мелкой сошкой? Конечно, нет! Он станет нападать только на вожаков, так как отлично понимает, что раз он разоблачит наших вождей и предаст их в руки правосудия, то наша песенка спета. На что мы способны, без вожаков?! Наши враги теперь молчат, все они боятся нас, стоит нам завтра потерпеть поражение — и весь наш престиж разом рухнет! Все, кто льстит нам и тайно содействует, пойдут против нас, как только перестанут бояться. Мало того, они станут опаснейшими врагами, потому что им удалось узнать кое-что из наших тайн, и мы окажемся в их руках.
— Хм! Да… — протянул дон Кристобаль. — Дела-то серьезнее, чем я полагал.
— Все же, — небрежно заметил дон Бальдомеро, скручивая папиросу, — этот человек один, а наши главари в таком надежном убежище…
— Вы ошибаетесь, он вовсе не настолько одинок, как вы полагаете. В настоящее время находится в доме дона Порфирио Сандос, влияние которого в Соноре очень велико, а об его чувствах к нам, мне кажется, нет надобности говорить вам, сеньоры: сами знаете, что у нас нет злейшего врага, чем он. Кроме того, говорят, что этот демон, дон Торрибио способен отыскивать самые недоступные притоны, угадывать самые сокровенные замыслы!
— Caray, — весело воскликнул дон Кристобаль, — знаете ли, любезнейший сеньор Наранха, ваши речи звучат весьма странно!
— Между тем, я говорю правду!
— В таком случае, надо убить его!
— Что ж вы думаете, мы не пытались?! — пожимая плечами сказал самбо.
— Так что нам с ним делать?
— Только исполнять в точности то, что я вам сейчас передал, и беспрекословно повиноваться нашим начальникам! Нам надо убивать, чтобы не быть убитыми, а главное, не следует терять ни минуты. Всего важнее опередить врага, застать его врасплох!
— Положитесь на нас: с закатом солнца, приказания ваши будут исполнены! — сказал дон Бальдомеро.
— Ну, в таком случае, прощайте, мы увидимся, когда настанет время действовать!
Оба бандита поднялись на ноги, пожали руку самбо и скрылись из виду на своих быстрых конях. Но Наранха еще остался на месте.
— Да, — пробормотал он, — мы рассчитываем на вас, в ваши расчеты входит оставаться верным нам. Но еще более мы рассчитываем на самих себя! Впрочем, через несколько часов мы будем знать, что о вас думать. И если нам удастся, о, тогда!..
Он не докончил своей фразы: какая-то неопределенная улыбка скривила его уста; он подошел к коню, взнуздал его, вскочил в седло и ускакал галопом.
Тогда и дон Торрибио покинул свой пост, спустился на то место, где происходило на полянке совещание трех платеадос, внимательно изучил почву там, где сидели эти трое и где стояли их лошади.
Час или полтора спустя он шагом выезжал из леса, когда увидел, что какой-то всадник во весь опор мчится к нему навстречу. То был Пепе Ортис. Дон Торрибио остановился и стал поджидать его.
— Ну, что? — спросил он.
— Все именно так, как ты предполагал! — ответил Пепе, — Дон Мануэль и его семья уже более месяца живут в двух милях от асиенды дель-Пальмар, на довольно большом ранчо, превосходно скрытом в глубоком овраге, в совершенно уединенном месте, густо заросшем зеленью, кустами и деревьями. Никто, кроме нас с тобой, не мог бы доискаться этого ловко избранного убежища. Но главное — я видел донью Санту и она просила передать тебе, что сегодня в восемь часов будет одна у лагуны дель-Лагарито в гроте.
— Ты ее видел! — воскликнул дон Торрибио с сильно бьющимся сердцем.
— Да, видел; она любит тебя не меньше, чем ты ее!
— Благодарю тебя, брат мой! Благодарю! — произнес растроганный дон Торрибио.
— Не понимаю, за что ты благодаришь; я сделал только то, что должен был сделать! Но больше ни слова об этом: вот мы уже приехали на асиенду. А тебе удалось?
— Да, лучше, чем я ожидал!
— Так, значит, ты доволен? А вот дон Порфирио… Будь же мужчиной: нельзя так волноваться!
— Не мешай мне, Пепе, я так счастлив, дорогой мой! Пепе ласково улыбнулся брату, искренне радуясь за него. Дон Порфирио вышел к воротам встретить своего гостя.
Дон Торрибио успел уже совладать с собой, и лицо его не выдавало теперь обуревавших душу чувств.
Оставшись наедине с доном Порфирио, молодой человек передал ему все, что видел и слышал, но о том, что сделал Пепе, не сказал ему ни слова. Он даже раскаивался теперь в том, что признался ему в своей любви к донье Санте.
— Ну, и что же вы обо всем этом думаете? — спросил дон Порфирио.
— Да то же, что и вы! Я полагаю, что неприятель почуял беду и готовится напасть, надеясь захватить врасплох и без труда справиться с нами!
— Ну да, — но как вы полагаете, посмеют ли они сделать нападение на асиенду?
— Нет, они не решатся действовать явно, сбросив маску, тем более, что если бы они потерпели неудачу, что весьма возможно, то слишком скомпрометировали бы себя. Я думаю, что они попытаются вас или меня захватить в плен, похитить тайком.
— Хм! Мы, кажется, не из тех, кого легко поймать врасплох.
— Конечно, но во всяком случае надо быть начеку. Скажите, можете вы положиться на своих пеонов?
— Не на всех. Но надеюсь, что надежные сумеют удержать в должном порядке ненадежных. Что меня более всего интересует, так это то, каким образом вы ухитрились выследить этого дьявола Наранху.
— Да очень просто! Вы, вероятно, заметили, что в тот момент, когда мы с вами сегодня поутру выезжали из леса, конь подо мной вдруг шарахнулся в сторону без всякой видимой причины?
— Да, как же! Я еще полюбовался, с каким невозмутимым спокойствием вы подобрали поводья.
— Ну, так вот! Подбирая поводья, я окинул взглядом местность, желая знать, что испугало моего коня, и сделал это так незаметно, что даже вы не уловили моего движения. Однако я успел заметить в кустах, вправо от нас, пару горящих злобных глаз. Я не сказал вам ничего, так как не был вполне уверен: не хотел тревожить вас напрасно и решил сам удостовериться. Понятно, что шпион исчез, но следы его остались; остальное вы уже знаете. А теперь позвольте мне предупредить вас, любезный мой хозяин, что я сегодня обедать с вами не буду, приду только к ужину!
— Как? Неужели вы опять хотите ехать?
— Да, я должен довершить то, что начал.
— Как! Вы хотите продолжать разведку? Что если имне отправиться с вами?
— Ах, нет! — воскликнул дон Торрибио. — Вы должны остаться, чтобы охранять асиенду.
— Да, это правда, я совершенно упустил это из виду. Когда вы отправитесь?
— Часов в семь, когда стемнеет.
— Ах, берегитесь, дон Торрибио! Быть может, как только стемнеет, асиенду со всех сторон обложат сетью засад.
— Очень возможно! Но то, что я намерен сделать сегодня вечером, так важно, что, даже рискуя быть убитым, я все же решаюсь на этот шаг!
— Верю, что у вас должны быть весьма важные основания действовать так, как вы говорите, но, признаюсь, дрожу при мысли о тех опасностях, каким вы подвергаете себя.
— Ба-а! Неужели жизнь на самом деле такой драгоценный дар, что люди так старательно оберегают ее?! — с горькой улыбкой заметил дон Торрибио. — Впрочем, — добавил он уже другим тоном, — я буду не один: со мной поедут оба моих слуги; к тому же, мы будем вооружены с головы до пят!
— Ну, это немного успокаивает меня! Но так как осторожность никогда не помешает, то вот возьмите ключ от потайной калитки асиенды, которую я вам укажу сам: о ее существовании никто здесь не знает. Лошади будут ждать вас в темной чаще деревьев, в двух шагах от калитки, так что никто здесь не заметит вашего отсутствия. Предоставьте только это дело мне, и, я надеюсь, все будет благополучно!
— Благодарю друг мой!
— Когда вы вернетесь?
— Сегодня, но точного часа определить не могу, это будет зависеть не столько от того, что мне надо сделать, сколько от тех препятствий, какие могут встретиться на пути.
— Значит, вы предвидите нападение?
— Нет, но весьма возможно, что я наскочу на какую-нибудь засаду. А это может задержать меня долее, чем я бы желал! — добавил он, весело смеясь.
— Милый юноша, вы слишком любите таинственность! Но Бог с вами: делайте как знаете! У меня какое-то предчувствие, что вы вернетесь целы и невредимы из этой экспедиции; только не забывайте, что я буду ужасно беспокоится о вас!
— Благодарю! Конечно, я не забуду этого и постараюсь вернуться как можно скорее!
Часов около семи, когда на дворе уже не было видно ни зги, дон Торрибио, плотно завернувшись в свой сарапе, спустился в сад асиенды: роскошный и громадный парк, затейливо распланированный искусным мастером. Пройдя быстрым решительным шагом несколько аллей, он очутился перед строением, напоминавшим французскую хижину. Возле нее стояли двое мужчин, держа под уздцы трех оседланных лошадей.
— Вперед! — произнес дон Торрибио, не останавливаясь — и те молча последовали за ним, ведя лошадей. Прошло еще несколько минут; они продолжали подвигаться вперед.
— Что это значит? — вдруг обратился к своим спутникам дон Торрибио. — Я не слышу звука копыт!
— Я обернул ноги лошадей войлоком, ваша милость!
— А, ты всегда обо всем подумаешь, Пепе, благодарю тебя, мой милый! — весело сказал молодой человек.
— Такова моя обязанность, ваша милость, — отвечал Пепе, — но эту идею подал Лукас.
— Ну, в таком случае, благодарю вас обоих, друзья! А теперь тише!.. Вот и калитка; ты, Пепе, пройдешь первый и посмотришь, нет ли чего сомнительного поблизости, но, ради Бога, осторожней!
— Не беспокойтесь, ваша милость, я парень ловкий! — сказал шепотом Пепе.
Тогда дон Торрибио осторожно отпер калитку и приотворил ее. Пепе скользнул в узкую щель и словно растаял в темноте. Дон Торрибио и Лукас стояли наготове: с заряженными пистолетами в руках. Пепе долго не возвращался; наконец его фигура вынырнула из мрака.
— Нигде ничего! — прошептал он.
— Так живо на коней! — Ив следующий момент, закрыв за собой калитку, наши три всадника помчались во мгле, подобно призрачным теням или героям немецкой баллады.
Более часа они неслись, не изменяя аллюра, не останавливаясь ни на минуту. Пепе Ортис с непогрешимой верностью глаза, присущей только людям, проведшим половину своей жизни в лесу, вел за собой спутников, невзирая на полнейший мрак.
Между тем на небе начали уже появляться звездочки, и ночь, мало-помалу, становилась почти прозрачной. В воздухе, напоенном сладким ароматом цветов, кружились мириады светляков и блестящих мушек; слабый ветер пробегал
по верхушкам деревьев, едва слышно шелестя листьями, отчего по лесу носился какой-то таинственный шепот и тихие вздохи. Там и сям в глухой чаще леса мелькали неясные очертания спугнутых диких зверей, еще полусонных. Наконец впереди показались зеленоватые воды лагуны.
— Лагуна дель-Лагарто! — шепнул на ухо дону Торрибио Пепе.
Вслед за тем они сдержали коней и спешились. Лукас Мендес взял повод и отвел лошадей в темную глубь чащи, а Пепе пошел вперед, сделав брату знак следовать за ним. Когда они отошли немного, Пепе сказал:
— Смотри сюда! Видишь — там, направо, среди маленькой апельсиновой рощицы, прячется ранчо? Здесь и живет дон Мануэль с семейством.
— Ты уверен, что хозяина нет дома?
— Не только он сам, но и Наранха, и все слуги, кроме одного, выехали отсюда перед закатом и поскакали во всю прыть к Тубаку.
— Почему ты это можешь знать?
— Я сам видел их! Теперь остались в ранчо только старый слуга, донья Франсиска и мальчуган, да еще женская прислуга.
— А донья Санта?
— Она, должно быть, ушла несколько минут тому назад, чтобы отправиться к тому месту, где будет ожидать тебя, то есть в грот, который всего в нескольких шагах отсюда.
— Ах, Пепе, скорее, где этот грот!
— Caray! Как ты нетерпелив, голубчик! — улыбнулся Пепе. — Иди прямо вдоль берега лагуны, пока не дойдешь до двух громадных камней; между ними и находится вход в грот. Ну, с Богом, брат! Я здесь покараулю и, если что-нибудь случится, предупрежу.
Дон Торрибио, даже не дослушав, побежал к гроту. Пепе несколько мгновений следил за братом, затем вернулся к Лукасу Мендесу, и оба они засели неподалеку от ранчо, чтобы на всякий случай быть настороже.
Тем временем дон Торрибио очутился уже у входа в грот, но здесь принужден был остановиться и, прислонясь к стволу, попытался унять бешено колотившееся сердце. Почти в ту же минуту стройная женская фигура, вся в белом, появилась перед ним, точно небесное видение, — и тихий мелодичный голос прошептал:
— Торрибио, это вы?
— Санта! — воскликнул он, опускаясь на колени перед девушкой.
— О, дорогая! Дайте мне молиться на вас, как молятся на Пресвятую Деву! Наконец-то я вижу вас, Санта, возлюбленная моя, жизнь моя, радость моя!
— И я, Торрибио, не переставала думать о вас и любить вас!
— А я ведь думал, что навсегда утратил вас: вы знаете, я чуть не умер!
— Знаю, дорогой мой!
— Вы это знали?! Какими судьбами?
— Я знаю все! — прошептала она со вздохом. Молодые люди подошли к самому гроту и сели на дерновую скамью у входа.
— Скажите мне, querida mia24, как объяснить, что вам известно все обо мне, тогда как я решительно ничего о вас не знаю?! — спросил молодой человек.
— Увы, дорогой мой, мы здесь окружены со всех сторон врагами, которые…
— Я — может быть! Но вы, Санта, — нет, это невозможно! — горячо воскликнул он.
— Все возможно, друг мой! — сказала она, покачав головкой.
— Не знаю, за что, но ваш отец ненавидит меня…
— Не называйте этого человека моим отцом! — воскликнула девушка.
— Как? Разве дон Мануэль вам не отец.
— Нет, он только мой опекун! Я — дочь его близкого друга; отец мой умер, когда я была еще ребенком, и, умирая, поручил меня дону Мануэлю; другого родства у меня с ним, благодарение Богу, нет!
— О, как я счастлив! — воскликнул молодой человек. — Я чувствую, что луч надежды снова проникает мне в душу. Мы еще можем быть счастливы, Санта!
Девушка безнадежно покачала головой.
— Счастливы?! Нет, дорогой мой! — прошептала она. — Я не могу быть счастлива на земле, — здесь все разлучает нас!
— Что вы хотите этим сказать? Объяснитесь, прошу вас, Бога ради, и сделайте это скорее, не то я, право, умру у ваших ног!
— Увы, дорогой мой, все это очень просто! Я богата, и это состояние дон Мануэль желает присвоить себе. Конечно, это было бы небольшой для меня бедой, если бы он только согласился дать мне свободу и позволить располагать собой, как я хочу. Но, увы! Подле него есть человек — не человек, а демон! — который имеет над ним необходимую власть. Этот человек любит меня или, вернее, хочет обладать мной. Настанет день, когда он выскажется, — мой дорогой, возлюбленный мой, это будет последний день моей жизни, так как или он, убьет меня, чтобы отомстить за мое презрение, или я сама наложу на себя руки, чтобы избежать его омерзительных ласк.
— Тьфу, черт! — воскликнул молодой человек; губы его дрожали, а глаза метали молнии. — Скажите мне имя этого человека, Санта! Имя того, кто осмеливается смотреть на вас такими глазами! Я хочу, я должен знать, кто он такой!
— Вы знаете этого человека, друг мой, и ваше сердце должно подсказать вам его имя!
— Наранха!
— Да, он! — прошептала донья Санта, низко склонив голову, чтобы скрыть слезы отчаяния.
— Я убью его, убью, как собаку!
— Ах, берегись, друг мой! Это человек очень опасный, настоящий дьявол. Он ненавидит вас так, как только он один может ненавидеть! Он возбуждает против вас дона Мануэля, — я случайно слышала их разговор и таким образом узнала отчасти их злостные, коварные намерения по отношению к вам, дорогой мой! Я прошу вас, будьте осторожны, берегитесь их!
— Санта! — воскликнул молодой человек с таким достоинством и решимостью, что молодая девушка была поражена его словами. — Бог свидетель, что я никого не люблю, кроме вас одной! Вы для меня и жизнь, и счастье, и все святое на земле!
Будьте верны мне так, как я вам буду верен всю жизнь, и какие бы ни были препятствия на нашем пути, верьте мне: я все преодолею, и вы, Санта, вы будете моей, что бы ни делали наши враги! Вы говорите, что эти враги сильны и опасны? Тем лучше! Значит, борьба с ними будет труднее и это будет достойная борьба! Верьте мне, Санта, я брошу их к своим ногам, и если надо будет пройти по их телам, чтобы дойти до вас, я пройду по ним! Не плачьте, Санта, верьте в Бога и в мою любовь! Что бы ни случилось, рано или поздно мы соединимся навеки!
— О, возлюбленный мой! — воскликнула она, пряча голову на его груди. — Я только женщина, я понимаю, верю вам, но боюсь и дрожу невольно за себя и за вас! Какое-то предчувствие упорно твердит мне, что счастье — не мой удел. Любите меня, Торрибио: ведь если я потеряю вас, мне останется только умереть!
— Не говорите так, дорогая моя! Господь поможет нам. Подумайте, ведь, уж и то одно — почти чудо, что мы свиделись с вами здесь, после столь продолжительной разлуки!
— Увы, друг мой, это чудо явилось результатом ненависти к вам дона Мануэля и Наранхи. Они решились поселиться в этом ранчо лишь потому, что знали, что вы находитесь на асиенде дель-Пальмар, у дона Порфирио Сандоса. Отсюда они могут следить за вами, как тигры из засады за намеченной жертвой.
— Неужели это причина пребывания дона Мануэля в этом жалком ранчо?
— Да!
— А его отсутствие тоже скрывает какой-нибудь злой умысел?
— Да, я в этом уверена! Вот почему я так хотела, чтобы вы были в эту ночь здесь, со мной: здесь вам ничто не грозит.
— А-а! Теперь я все понимаю! — воскликнул вдруг молодой человек, ударяя себя по лбу. — Да, теперь я понимаю…
— Я была так рада, увидав вашего слугу! Благое Провидение само помогло на этот раз спасти вас!
— Да, но зато другие могут стать сегодня жертвой этих негодяев! — воскликнул дон Торрибио. — А этого не должно быть!
— Что вы хотите сказать, друг мой?
— То, что я должен сейчас покинуть вас, мой светлый ангел!
— Уже! — горестно воскликнула она. — О, Торрибио, вы уже спешите уйти?!
— Не удерживайте меня, querida mia: друзья мои в опасности; человек, которому я почти обязан жизнью, теперь, быть может, отбивается один от этих бандитов!
— Ах, друг мой! Это я, это моя любовь является причиной такого несчастья. Мне следовало с самого начала сказать вам все, что я знаю, и предупредить о намерениях этих людей. Я так и хотела сделать, но простите меня, увидев вас, я все забыла, а думала только о нашей любви! Простите, простите меня!
— Итак, они действительно хотят совершить нападение на асиенду? — прерывающимся от волнения голосом спросил Торрибио.
— Да, они рассчитывают пробраться туда тайком!
— Ах, Боже мой! А я здесь! До свидания, Санта, клянусь вам, мы скоро увидимся, а сейчас не удерживайте меня!
— Куда вы, Торрибио? Куда вы? Не уходите от меня: они вас убьют! — воскликнула она, кидаясь ему на шею.
— Я должен спешить туда: там мое место, а не здесь! — говорил он, целуя ее в лоб и нежно высвобождаясь из ее объятий.
— Куда вы? Что вы делаете?
— Дитя! Я иду спасти своих друзей и помочь им в беде или умереть вместе с ними. Прощайте! — И он бросился поспешил к тому месту, где оставил своих спутников.
— Торрибио! Вернись, вернись! Я люблю тебя! — обезумев от горя и отчаяния, воскликнула бедняжка вдруг, точно подкошенная, упала на землю, потеряв сознание.
Но дон Торрибио не слышал этого нежного молящего голоса.
— На коней! — крикнул он к Пепе и Лукасу Мендесу.
— Что случилось? — спросил Пепе Ортис.
— Случилось, что пока мы здесь, эти мерзавцы атакуют дона Порфирио! — прерывающим голосом ответил дон Торрибио.
— Господи Боже! Надо спешить! — И все трое, дав шпоры лошадям, помчались к асиенде.
ГЛАВА VII. Почему дон Порфирио гулял по саду, и что случилось во время его прогулки
Несомненно было, что человек, оставивший этот след, питал отвращение ко всякого рода дорожкам, дорогам и тропам: он все время шел напрямик ипри том делал массу изворотов; такого рода странствование было не только весьма утомительным и затруднительным, но и весьма скучным, потому что отнимало массу времени. Час спустя дон Торрибио вдруг остановился и притаился за стволом громадной старой махагуа. Он очутился на опушке широкой, светлой прогалины, от которой его теперь отделял только один ряд деревьев, растущих чрезвычайно тесно и густо оплетенных между собой терновником и цветущими вьюнами. Молодой человек стал ловко пробираться между терновником. Вскоре он замер: у подножья громадного обломка скалы расположились трое мужчин, курившие индейские трубки; остатки фруктов, кости и разные объедки свидетельствовали о том, что эти господа только что позавтракали; на земле подле каждого лежали ружья. Дон Торрибио отлично все видел, но не мог слышать их разговора, так как они были слишком далеко от него.
Вдруг молодой человек вздрогнул: один троих обернулся к нему лицом, — и он тотчас же узнал его.
— Я так и знал! — прошептал он. — Какие темные замыслы привели этих людей сюда? Неужели его господин так близко от меня? Что бы значила эта засада сегодня поутру и это таинственное совещание, при котором я сейчас присутствую? Надо узнать во что бы то ни стало: здесь кроется какой-нибудь черный замысел!
Размышляя таким образом, молодой человек отступил на несколько шагов назад и ползком, по-индейски, без малейшего шума пробрался до той группы скал, у которой приютились собеседники. Однако и теперь его отделяло от них еще весьма значительное расстояние. Тогда закинув свой лассо на одну из нижних могучих ветвей громадной махагуа, он ловко вскарабкался по веревке на дерево и затем, перебегая с ветки на ветку, со скалы на скалу, в несколько минут очутился в пяти-шести шагах от беседующих и залег в кустах, росших на скале над самыми их головами.
На этот раз дон Торрибио мог слышать каждое слово, а также сколько угодно разглядывать незнакомцев. Оба они были люди в полном соку, роста среднего, коренастые, настоящие атлеты, с красивыми, энергичными лицами, но общее впечатление было совершенно испорчено мрачным, лукавым и тревожным выражением глаз, вечно бегающих по сторонам, сардонической улыбкой, почти не сходившей у них с губ, мясистых и сладострастных. Платье их было богато и роскошно; если люди эти были мерзавцы и воры, то уж, конечно, не простые заурядные воры. Мы не станем говорить здесь о третьем их собеседнике, которого дон Торрибио узнал с первого же взгляда, — читатель и так скоро узнает, кто он был. Тут же неподалеку, стояли три лошади в богатой сбруе.
В тот момент, когда дон Торрибио растянулся в кустах, собеседники слушали с величайшим вниманием того третьего, о котором мы пока умолчали.
— Итак, кабальеро, — говорил он, — мне нет надобности повторять еще раз, что вам следует делать!
— Мы прекрасно поняли вас, сеньор Наранха, но почему наши вожди принимают столько всяких предосторожностей и выступают с такой грозной ратью против одного человека?!
— Вы спрашиваете об этом и удивляетесь, так как не знаете человека, с которым нам теперь приходится иметь дело, сеньор дон Кристобаль, — сказал самбо (это действительно был он), — и вы, дон Бальдомеро, также не имеете о нем понятия, но я знаю его, я видел его в деле и уверяю вас: с ним нелегко сладить!
— Как бы ни было трудно сладить с этим господином, все же он не стоит десятерых! — сказал дон Бальдомеро, подергивая свои усы.
— Не только десятерых, но даже и пятерых, я полагаю! — подхватил дон Кристобаль, — а нас ведь тысячи против него.
— Я не подсчитывал, стоит ли пятерых или десятерых, но только это страшный противник! Главное, надо избегать во что бы то ни стало открытой борьбы, потому что все оказались бы тогда на его стороне; наша сила заключается, главным образом, в том ореоле таинственности, которым мы сумели с самого начала окружить себя, — не забывайте этого, кабальеро. Вы говорите, что нас тысяча! — да, но мы рассеяны по всем провинциям, а потому не можем при необходимости собраться и образовать сплоченную массу, грозную силу, способную сокрушить все перед собой; следовательно, можем рассчитывать только на наши силы, не более!
— Но, ведь, в одной Соноре нас более пятисот человек, — заметил дон Кристобаль.
— Не спорю, — сухо возразил Наранха, — но как вы полагаете, этот человек станет считаться с мелкой сошкой? Конечно, нет! Он станет нападать только на вожаков, так как отлично понимает, что раз он разоблачит наших вождей и предаст их в руки правосудия, то наша песенка спета. На что мы способны, без вожаков?! Наши враги теперь молчат, все они боятся нас, стоит нам завтра потерпеть поражение — и весь наш престиж разом рухнет! Все, кто льстит нам и тайно содействует, пойдут против нас, как только перестанут бояться. Мало того, они станут опаснейшими врагами, потому что им удалось узнать кое-что из наших тайн, и мы окажемся в их руках.
— Хм! Да… — протянул дон Кристобаль. — Дела-то серьезнее, чем я полагал.
— Все же, — небрежно заметил дон Бальдомеро, скручивая папиросу, — этот человек один, а наши главари в таком надежном убежище…
— Вы ошибаетесь, он вовсе не настолько одинок, как вы полагаете. В настоящее время находится в доме дона Порфирио Сандос, влияние которого в Соноре очень велико, а об его чувствах к нам, мне кажется, нет надобности говорить вам, сеньоры: сами знаете, что у нас нет злейшего врага, чем он. Кроме того, говорят, что этот демон, дон Торрибио способен отыскивать самые недоступные притоны, угадывать самые сокровенные замыслы!
— Caray, — весело воскликнул дон Кристобаль, — знаете ли, любезнейший сеньор Наранха, ваши речи звучат весьма странно!
— Между тем, я говорю правду!
— В таком случае, надо убить его!
— Что ж вы думаете, мы не пытались?! — пожимая плечами сказал самбо.
— Так что нам с ним делать?
— Только исполнять в точности то, что я вам сейчас передал, и беспрекословно повиноваться нашим начальникам! Нам надо убивать, чтобы не быть убитыми, а главное, не следует терять ни минуты. Всего важнее опередить врага, застать его врасплох!
— Положитесь на нас: с закатом солнца, приказания ваши будут исполнены! — сказал дон Бальдомеро.
— Ну, в таком случае, прощайте, мы увидимся, когда настанет время действовать!
Оба бандита поднялись на ноги, пожали руку самбо и скрылись из виду на своих быстрых конях. Но Наранха еще остался на месте.
— Да, — пробормотал он, — мы рассчитываем на вас, в ваши расчеты входит оставаться верным нам. Но еще более мы рассчитываем на самих себя! Впрочем, через несколько часов мы будем знать, что о вас думать. И если нам удастся, о, тогда!..
Он не докончил своей фразы: какая-то неопределенная улыбка скривила его уста; он подошел к коню, взнуздал его, вскочил в седло и ускакал галопом.
Тогда и дон Торрибио покинул свой пост, спустился на то место, где происходило на полянке совещание трех платеадос, внимательно изучил почву там, где сидели эти трое и где стояли их лошади.
Час или полтора спустя он шагом выезжал из леса, когда увидел, что какой-то всадник во весь опор мчится к нему навстречу. То был Пепе Ортис. Дон Торрибио остановился и стал поджидать его.
— Ну, что? — спросил он.
— Все именно так, как ты предполагал! — ответил Пепе, — Дон Мануэль и его семья уже более месяца живут в двух милях от асиенды дель-Пальмар, на довольно большом ранчо, превосходно скрытом в глубоком овраге, в совершенно уединенном месте, густо заросшем зеленью, кустами и деревьями. Никто, кроме нас с тобой, не мог бы доискаться этого ловко избранного убежища. Но главное — я видел донью Санту и она просила передать тебе, что сегодня в восемь часов будет одна у лагуны дель-Лагарито в гроте.
— Ты ее видел! — воскликнул дон Торрибио с сильно бьющимся сердцем.
— Да, видел; она любит тебя не меньше, чем ты ее!
— Благодарю тебя, брат мой! Благодарю! — произнес растроганный дон Торрибио.
— Не понимаю, за что ты благодаришь; я сделал только то, что должен был сделать! Но больше ни слова об этом: вот мы уже приехали на асиенду. А тебе удалось?
— Да, лучше, чем я ожидал!
— Так, значит, ты доволен? А вот дон Порфирио… Будь же мужчиной: нельзя так волноваться!
— Не мешай мне, Пепе, я так счастлив, дорогой мой! Пепе ласково улыбнулся брату, искренне радуясь за него. Дон Порфирио вышел к воротам встретить своего гостя.
Дон Торрибио успел уже совладать с собой, и лицо его не выдавало теперь обуревавших душу чувств.
Оставшись наедине с доном Порфирио, молодой человек передал ему все, что видел и слышал, но о том, что сделал Пепе, не сказал ему ни слова. Он даже раскаивался теперь в том, что признался ему в своей любви к донье Санте.
— Ну, и что же вы обо всем этом думаете? — спросил дон Порфирио.
— Да то же, что и вы! Я полагаю, что неприятель почуял беду и готовится напасть, надеясь захватить врасплох и без труда справиться с нами!
— Ну да, — но как вы полагаете, посмеют ли они сделать нападение на асиенду?
— Нет, они не решатся действовать явно, сбросив маску, тем более, что если бы они потерпели неудачу, что весьма возможно, то слишком скомпрометировали бы себя. Я думаю, что они попытаются вас или меня захватить в плен, похитить тайком.
— Хм! Мы, кажется, не из тех, кого легко поймать врасплох.
— Конечно, но во всяком случае надо быть начеку. Скажите, можете вы положиться на своих пеонов?
— Не на всех. Но надеюсь, что надежные сумеют удержать в должном порядке ненадежных. Что меня более всего интересует, так это то, каким образом вы ухитрились выследить этого дьявола Наранху.
— Да очень просто! Вы, вероятно, заметили, что в тот момент, когда мы с вами сегодня поутру выезжали из леса, конь подо мной вдруг шарахнулся в сторону без всякой видимой причины?
— Да, как же! Я еще полюбовался, с каким невозмутимым спокойствием вы подобрали поводья.
— Ну, так вот! Подбирая поводья, я окинул взглядом местность, желая знать, что испугало моего коня, и сделал это так незаметно, что даже вы не уловили моего движения. Однако я успел заметить в кустах, вправо от нас, пару горящих злобных глаз. Я не сказал вам ничего, так как не был вполне уверен: не хотел тревожить вас напрасно и решил сам удостовериться. Понятно, что шпион исчез, но следы его остались; остальное вы уже знаете. А теперь позвольте мне предупредить вас, любезный мой хозяин, что я сегодня обедать с вами не буду, приду только к ужину!
— Как? Неужели вы опять хотите ехать?
— Да, я должен довершить то, что начал.
— Как! Вы хотите продолжать разведку? Что если имне отправиться с вами?
— Ах, нет! — воскликнул дон Торрибио. — Вы должны остаться, чтобы охранять асиенду.
— Да, это правда, я совершенно упустил это из виду. Когда вы отправитесь?
— Часов в семь, когда стемнеет.
— Ах, берегитесь, дон Торрибио! Быть может, как только стемнеет, асиенду со всех сторон обложат сетью засад.
— Очень возможно! Но то, что я намерен сделать сегодня вечером, так важно, что, даже рискуя быть убитым, я все же решаюсь на этот шаг!
— Верю, что у вас должны быть весьма важные основания действовать так, как вы говорите, но, признаюсь, дрожу при мысли о тех опасностях, каким вы подвергаете себя.
— Ба-а! Неужели жизнь на самом деле такой драгоценный дар, что люди так старательно оберегают ее?! — с горькой улыбкой заметил дон Торрибио. — Впрочем, — добавил он уже другим тоном, — я буду не один: со мной поедут оба моих слуги; к тому же, мы будем вооружены с головы до пят!
— Ну, это немного успокаивает меня! Но так как осторожность никогда не помешает, то вот возьмите ключ от потайной калитки асиенды, которую я вам укажу сам: о ее существовании никто здесь не знает. Лошади будут ждать вас в темной чаще деревьев, в двух шагах от калитки, так что никто здесь не заметит вашего отсутствия. Предоставьте только это дело мне, и, я надеюсь, все будет благополучно!
— Благодарю друг мой!
— Когда вы вернетесь?
— Сегодня, но точного часа определить не могу, это будет зависеть не столько от того, что мне надо сделать, сколько от тех препятствий, какие могут встретиться на пути.
— Значит, вы предвидите нападение?
— Нет, но весьма возможно, что я наскочу на какую-нибудь засаду. А это может задержать меня долее, чем я бы желал! — добавил он, весело смеясь.
— Милый юноша, вы слишком любите таинственность! Но Бог с вами: делайте как знаете! У меня какое-то предчувствие, что вы вернетесь целы и невредимы из этой экспедиции; только не забывайте, что я буду ужасно беспокоится о вас!
— Благодарю! Конечно, я не забуду этого и постараюсь вернуться как можно скорее!
Часов около семи, когда на дворе уже не было видно ни зги, дон Торрибио, плотно завернувшись в свой сарапе, спустился в сад асиенды: роскошный и громадный парк, затейливо распланированный искусным мастером. Пройдя быстрым решительным шагом несколько аллей, он очутился перед строением, напоминавшим французскую хижину. Возле нее стояли двое мужчин, держа под уздцы трех оседланных лошадей.
— Вперед! — произнес дон Торрибио, не останавливаясь — и те молча последовали за ним, ведя лошадей. Прошло еще несколько минут; они продолжали подвигаться вперед.
— Что это значит? — вдруг обратился к своим спутникам дон Торрибио. — Я не слышу звука копыт!
— Я обернул ноги лошадей войлоком, ваша милость!
— А, ты всегда обо всем подумаешь, Пепе, благодарю тебя, мой милый! — весело сказал молодой человек.
— Такова моя обязанность, ваша милость, — отвечал Пепе, — но эту идею подал Лукас.
— Ну, в таком случае, благодарю вас обоих, друзья! А теперь тише!.. Вот и калитка; ты, Пепе, пройдешь первый и посмотришь, нет ли чего сомнительного поблизости, но, ради Бога, осторожней!
— Не беспокойтесь, ваша милость, я парень ловкий! — сказал шепотом Пепе.
Тогда дон Торрибио осторожно отпер калитку и приотворил ее. Пепе скользнул в узкую щель и словно растаял в темноте. Дон Торрибио и Лукас стояли наготове: с заряженными пистолетами в руках. Пепе долго не возвращался; наконец его фигура вынырнула из мрака.
— Нигде ничего! — прошептал он.
— Так живо на коней! — Ив следующий момент, закрыв за собой калитку, наши три всадника помчались во мгле, подобно призрачным теням или героям немецкой баллады.
Более часа они неслись, не изменяя аллюра, не останавливаясь ни на минуту. Пепе Ортис с непогрешимой верностью глаза, присущей только людям, проведшим половину своей жизни в лесу, вел за собой спутников, невзирая на полнейший мрак.
Между тем на небе начали уже появляться звездочки, и ночь, мало-помалу, становилась почти прозрачной. В воздухе, напоенном сладким ароматом цветов, кружились мириады светляков и блестящих мушек; слабый ветер пробегал
по верхушкам деревьев, едва слышно шелестя листьями, отчего по лесу носился какой-то таинственный шепот и тихие вздохи. Там и сям в глухой чаще леса мелькали неясные очертания спугнутых диких зверей, еще полусонных. Наконец впереди показались зеленоватые воды лагуны.
— Лагуна дель-Лагарто! — шепнул на ухо дону Торрибио Пепе.
Вслед за тем они сдержали коней и спешились. Лукас Мендес взял повод и отвел лошадей в темную глубь чащи, а Пепе пошел вперед, сделав брату знак следовать за ним. Когда они отошли немного, Пепе сказал:
— Смотри сюда! Видишь — там, направо, среди маленькой апельсиновой рощицы, прячется ранчо? Здесь и живет дон Мануэль с семейством.
— Ты уверен, что хозяина нет дома?
— Не только он сам, но и Наранха, и все слуги, кроме одного, выехали отсюда перед закатом и поскакали во всю прыть к Тубаку.
— Почему ты это можешь знать?
— Я сам видел их! Теперь остались в ранчо только старый слуга, донья Франсиска и мальчуган, да еще женская прислуга.
— А донья Санта?
— Она, должно быть, ушла несколько минут тому назад, чтобы отправиться к тому месту, где будет ожидать тебя, то есть в грот, который всего в нескольких шагах отсюда.
— Ах, Пепе, скорее, где этот грот!
— Caray! Как ты нетерпелив, голубчик! — улыбнулся Пепе. — Иди прямо вдоль берега лагуны, пока не дойдешь до двух громадных камней; между ними и находится вход в грот. Ну, с Богом, брат! Я здесь покараулю и, если что-нибудь случится, предупрежу.
Дон Торрибио, даже не дослушав, побежал к гроту. Пепе несколько мгновений следил за братом, затем вернулся к Лукасу Мендесу, и оба они засели неподалеку от ранчо, чтобы на всякий случай быть настороже.
Тем временем дон Торрибио очутился уже у входа в грот, но здесь принужден был остановиться и, прислонясь к стволу, попытался унять бешено колотившееся сердце. Почти в ту же минуту стройная женская фигура, вся в белом, появилась перед ним, точно небесное видение, — и тихий мелодичный голос прошептал:
— Торрибио, это вы?
— Санта! — воскликнул он, опускаясь на колени перед девушкой.
— О, дорогая! Дайте мне молиться на вас, как молятся на Пресвятую Деву! Наконец-то я вижу вас, Санта, возлюбленная моя, жизнь моя, радость моя!
— И я, Торрибио, не переставала думать о вас и любить вас!
— А я ведь думал, что навсегда утратил вас: вы знаете, я чуть не умер!
— Знаю, дорогой мой!
— Вы это знали?! Какими судьбами?
— Я знаю все! — прошептала она со вздохом. Молодые люди подошли к самому гроту и сели на дерновую скамью у входа.
— Скажите мне, querida mia24, как объяснить, что вам известно все обо мне, тогда как я решительно ничего о вас не знаю?! — спросил молодой человек.
— Увы, дорогой мой, мы здесь окружены со всех сторон врагами, которые…
— Я — может быть! Но вы, Санта, — нет, это невозможно! — горячо воскликнул он.
— Все возможно, друг мой! — сказала она, покачав головкой.
— Не знаю, за что, но ваш отец ненавидит меня…
— Не называйте этого человека моим отцом! — воскликнула девушка.
— Как? Разве дон Мануэль вам не отец.
— Нет, он только мой опекун! Я — дочь его близкого друга; отец мой умер, когда я была еще ребенком, и, умирая, поручил меня дону Мануэлю; другого родства у меня с ним, благодарение Богу, нет!
— О, как я счастлив! — воскликнул молодой человек. — Я чувствую, что луч надежды снова проникает мне в душу. Мы еще можем быть счастливы, Санта!
Девушка безнадежно покачала головой.
— Счастливы?! Нет, дорогой мой! — прошептала она. — Я не могу быть счастлива на земле, — здесь все разлучает нас!
— Что вы хотите этим сказать? Объяснитесь, прошу вас, Бога ради, и сделайте это скорее, не то я, право, умру у ваших ног!
— Увы, дорогой мой, все это очень просто! Я богата, и это состояние дон Мануэль желает присвоить себе. Конечно, это было бы небольшой для меня бедой, если бы он только согласился дать мне свободу и позволить располагать собой, как я хочу. Но, увы! Подле него есть человек — не человек, а демон! — который имеет над ним необходимую власть. Этот человек любит меня или, вернее, хочет обладать мной. Настанет день, когда он выскажется, — мой дорогой, возлюбленный мой, это будет последний день моей жизни, так как или он, убьет меня, чтобы отомстить за мое презрение, или я сама наложу на себя руки, чтобы избежать его омерзительных ласк.
— Тьфу, черт! — воскликнул молодой человек; губы его дрожали, а глаза метали молнии. — Скажите мне имя этого человека, Санта! Имя того, кто осмеливается смотреть на вас такими глазами! Я хочу, я должен знать, кто он такой!
— Вы знаете этого человека, друг мой, и ваше сердце должно подсказать вам его имя!
— Наранха!
— Да, он! — прошептала донья Санта, низко склонив голову, чтобы скрыть слезы отчаяния.
— Я убью его, убью, как собаку!
— Ах, берегись, друг мой! Это человек очень опасный, настоящий дьявол. Он ненавидит вас так, как только он один может ненавидеть! Он возбуждает против вас дона Мануэля, — я случайно слышала их разговор и таким образом узнала отчасти их злостные, коварные намерения по отношению к вам, дорогой мой! Я прошу вас, будьте осторожны, берегитесь их!
— Санта! — воскликнул молодой человек с таким достоинством и решимостью, что молодая девушка была поражена его словами. — Бог свидетель, что я никого не люблю, кроме вас одной! Вы для меня и жизнь, и счастье, и все святое на земле!
Будьте верны мне так, как я вам буду верен всю жизнь, и какие бы ни были препятствия на нашем пути, верьте мне: я все преодолею, и вы, Санта, вы будете моей, что бы ни делали наши враги! Вы говорите, что эти враги сильны и опасны? Тем лучше! Значит, борьба с ними будет труднее и это будет достойная борьба! Верьте мне, Санта, я брошу их к своим ногам, и если надо будет пройти по их телам, чтобы дойти до вас, я пройду по ним! Не плачьте, Санта, верьте в Бога и в мою любовь! Что бы ни случилось, рано или поздно мы соединимся навеки!
— О, возлюбленный мой! — воскликнула она, пряча голову на его груди. — Я только женщина, я понимаю, верю вам, но боюсь и дрожу невольно за себя и за вас! Какое-то предчувствие упорно твердит мне, что счастье — не мой удел. Любите меня, Торрибио: ведь если я потеряю вас, мне останется только умереть!
— Не говорите так, дорогая моя! Господь поможет нам. Подумайте, ведь, уж и то одно — почти чудо, что мы свиделись с вами здесь, после столь продолжительной разлуки!
— Увы, друг мой, это чудо явилось результатом ненависти к вам дона Мануэля и Наранхи. Они решились поселиться в этом ранчо лишь потому, что знали, что вы находитесь на асиенде дель-Пальмар, у дона Порфирио Сандоса. Отсюда они могут следить за вами, как тигры из засады за намеченной жертвой.
— Неужели это причина пребывания дона Мануэля в этом жалком ранчо?
— Да!
— А его отсутствие тоже скрывает какой-нибудь злой умысел?
— Да, я в этом уверена! Вот почему я так хотела, чтобы вы были в эту ночь здесь, со мной: здесь вам ничто не грозит.
— А-а! Теперь я все понимаю! — воскликнул вдруг молодой человек, ударяя себя по лбу. — Да, теперь я понимаю…
— Я была так рада, увидав вашего слугу! Благое Провидение само помогло на этот раз спасти вас!
— Да, но зато другие могут стать сегодня жертвой этих негодяев! — воскликнул дон Торрибио. — А этого не должно быть!
— Что вы хотите сказать, друг мой?
— То, что я должен сейчас покинуть вас, мой светлый ангел!
— Уже! — горестно воскликнула она. — О, Торрибио, вы уже спешите уйти?!
— Не удерживайте меня, querida mia: друзья мои в опасности; человек, которому я почти обязан жизнью, теперь, быть может, отбивается один от этих бандитов!
— Ах, друг мой! Это я, это моя любовь является причиной такого несчастья. Мне следовало с самого начала сказать вам все, что я знаю, и предупредить о намерениях этих людей. Я так и хотела сделать, но простите меня, увидев вас, я все забыла, а думала только о нашей любви! Простите, простите меня!
— Итак, они действительно хотят совершить нападение на асиенду? — прерывающимся от волнения голосом спросил Торрибио.
— Да, они рассчитывают пробраться туда тайком!
— Ах, Боже мой! А я здесь! До свидания, Санта, клянусь вам, мы скоро увидимся, а сейчас не удерживайте меня!
— Куда вы, Торрибио? Куда вы? Не уходите от меня: они вас убьют! — воскликнула она, кидаясь ему на шею.
— Я должен спешить туда: там мое место, а не здесь! — говорил он, целуя ее в лоб и нежно высвобождаясь из ее объятий.
— Куда вы? Что вы делаете?
— Дитя! Я иду спасти своих друзей и помочь им в беде или умереть вместе с ними. Прощайте! — И он бросился поспешил к тому месту, где оставил своих спутников.
— Торрибио! Вернись, вернись! Я люблю тебя! — обезумев от горя и отчаяния, воскликнула бедняжка вдруг, точно подкошенная, упала на землю, потеряв сознание.
Но дон Торрибио не слышал этого нежного молящего голоса.
— На коней! — крикнул он к Пепе и Лукасу Мендесу.
— Что случилось? — спросил Пепе Ортис.
— Случилось, что пока мы здесь, эти мерзавцы атакуют дона Порфирио! — прерывающим голосом ответил дон Торрибио.
— Господи Боже! Надо спешить! — И все трое, дав шпоры лошадям, помчались к асиенде.
ГЛАВА VII. Почему дон Порфирио гулял по саду, и что случилось во время его прогулки
Неполная откровенность дона Торрибио, его частые отговорки и умолчания сильно встревожили дона Порфирио Сандоса. Надо сказать, что дон Порфирио был человеком, не робкого десятка: он уже не раз имел случай выказать в этой упорной и глухой борьбе, которую он вел с могущественной шайкой вот уже более двадцати лет. Человек этот всегда оказывался на одном уровне со своим противниками и даже нередко превосходил их в хитрости, ловкости, изворотливости и смелости, не раз причиняя бандитам серьезные неприятности.
Но теперь дон Порфирио сознавал, что время тайной, молчаливой борьбы подходит к концу; на этот раз враги понимают, как серьезна грозящая им опасность, и потому пустят в ход все свои ресурсы, все хитрости и уловки, всю громадную силу и влияние, какими они располагают.
Но теперь дон Порфирио сознавал, что время тайной, молчаливой борьбы подходит к концу; на этот раз враги понимают, как серьезна грозящая им опасность, и потому пустят в ход все свои ресурсы, все хитрости и уловки, всю громадную силу и влияние, какими они располагают.