Страница:
– Прошу прощения, я вегетарианка.
Официантка удивленно таращится на меня.
– О, меня никто не предупреждал. Вы заказывали вегетарианские блюда?
– Нет. Но есть эту гадость я не намерена.
Я вручаю ей тарелку с ростбифом и вновь набрасываюсь на свой рогалик с маслом. Кстати, в течение последней недели во рту у меня не было ни крошки хлеба. Да и другой пищи, в общем-то, почти не было. Сожрав свой рогалик, я принимаюсь за рогалик Ричарда.
Макс действует мне на нервы, изображая из себя ирландца. Я решаю положить этому конец.
– Знаете, последние шестнадцать лет он живет в Англии! – заявляю я.
Макс обнимает меня за плечи своей ручищей и прижимает к себе.
– Да, но сердце мое по-прежнему принадлежит Ирландии и тебе.
Даун визгливо хохочет. Макс обеспокоенно смотрит на меня.
– Чем ты тут занималась?
Взгляд его падает на обиженный затылок Ричарда.
– Вижу, ты даром времени не теряла и успела найти себе новых друзей.
– Налей-ка мне шампанского.
– А может, тебе хватит?
Он поднимает руку.
– Сколько пальцев?
– Одиннадцать. Налей мне шампанского.
Все гости уже подчищают последние кусочки ростбифа, а передо мной только ставят тарелку. На ней – половинка красного перца, начиненная рисом, и лужица грибного соуса. Ричард глядит на все это с нескрываемым отвращением. Я ковыряю перец вилкой и размышляю, удобно ли потребовать ростбиф назад. Тут за главным столом вновь появляется волынщик. Он стучит ножом по стакану, призывая гостей к тишине, и объявляет, что сейчас выступит отец невесты. Папаша Джейн поднимается со своего места. Просто удивительно, до чего он похож на Хьюго. Куда больше, чем собственный отец жениха. Я пристально разглядываю мамашу Хьюго, пытаясь понять, могла ли она в свое время завести романчик с папашей Джейн. Скорее всего, да, и сейчас ее долг – объявить об этом во всеуслышание и предотвратить брак между братом и сестрой. Если она этого не сделает, возможно, мне придется открыть Джейн глаза. Конечно, сначала она расстроится, но потом будет мне благодарна.
Папа Джейн до небес превозносит достоинства дочурки. Я самостоятельно наполняю свой бокал. Меж тем на экране возникают слайды – Джейн сидит на велосипеде и улыбается во весь щербатый рот. Папа повествует, как он учил ее ездить на двух колесах. На очередном кадре Джейн – подросток с густо намазанными глазами и химической завивкой. Папа сообщает, что лично возил ее по дискотекам. Пытаюсь представить себе, каково это – иметь отца, который души в тебе не чает. Мой-то вряд ли знал о том, что я появилась на свет. На память мне приходит, как дедушка сажал меня за руль машины, а сам жал педали и переключал скорости. Мне становится отчаянно жаль, что я больше никогда его не увижу. К глазам подступают слезы. Я обвожу взглядом зал и вижу, что Сэм нежно прильнула к Робу, а он поглаживает ее бедро. Нет, чем глядеть на такую непристойную сцену, лучше зажмуриться. Я делаю несколько глотков шампанского. Отец Джейн меж тем переходит к завершающей части своего выступления – говорит о том, как он любит свою дочь, как гордится ею и как надеется на то, что Хьюго будет ей достойным мужем. Напоследок он провозглашает тост за истинную любовь. Мы все встаем. Роб и Сэм чокаются и смотрят друг другу в глаза. Потом все садятся, а я остаюсь стоять, покачиваясь, словно дерево на ветру. В комнате воцаряется тишина. Все выжидающе смотрят на меня. На лице Роба написано явное беспокойство. В голове у меня что-то щелкает.
– Мне необходимо кое-что сообщить! – не без удивления слышу я собственный пронзительный голос. – Насчет истинной любви… дело в том, что есть одно важное обстоятельство, которое…
Макс хватает меня за руку, но я вырываюсь.
– Самое важное – это понять, что вы действительно встретили истинную любовь, и не дать ей вас покинуть, – провозглашаю я и устремляю взгляд на Роба. Надеюсь, по моему лицу понятно, что я обращаюсь к нему, и только к нему. – Но даже если вы сделали ошибку, у вас всегда есть шанс все исправить.
Сэм так шокирована, словно стала свидетельницей публичного стриптиза. Но мне на нее наплевать.
– Я скучаю по тебе, Роб, – откровенно признаюсь я.
Ответ на мое выступление – жуткая тишина. Неожиданно Макс поднимается со своего места с бокалом в руках.
– Мы хотели произнести тост! – орет он. – Берегите любовь! Не бойтесь исправлять ошибки!
Гости с облегчением поднимаются и начинают чокаться. Я по-прежнему пожираю Роба глазами. Вокруг нас гудят голоса.
– Берегите любовь! Не бойтесь исправлять ошибки! – шепчу я одними губами.
В течение нескольких секунд Роб смотрит на меня с невыносимой печалью, затем медленно качает головой. Я в изнеможении плюхаюсь на стул.
Возбужденный гомон никак не может утихнуть. На Хьюго, стоящего с бокалом в руках, никто не обращает внимания. Все выворачивают шеи, пытаясь разглядеть меня получше. Я сижу недвижно, как каменное изваяние, и изучаю серебряные блестки на скатерти. По спине у меня бегают мурашки, а в глазах закипают слезы. Макс обнимает меня за плечи.
– Не переживай, – бормочет он.
Я шмыгаю носом и вытираю глаза тыльной стороной ладони.
– Буду переживать! – отвечаю я, поднимаю голову и нахожу глазами Сэм, которая энергично кивает, слушая своего соседа по столу.
Поймав на себе мой взгляд, она самодовольно ухмыляется. Я снова поднимаюсь. Прежде чем погрузиться в молчание, все гости хором испуганно вздыхают. Сэм откидывается на спинку стула и с любопытством ожидает дальнейшего развития событий. Пролети сейчас по комнате муха, это показалось бы ревом реактивного самолета.
– Я… я всего лишь иду в туалет!
Сопровождаемая облегченными вздохами и хихиканьем, я направляюсь к выходу. Я стараюсь держать голову прямо и делать вид, что не слышу приглушенных возгласов вроде: «Ну и платье!» и «Напилась в стельку!». Наконец дверь закрывается за моей спиной. Тихонько поскуливая, я ковыляю в дамскую комнату. Там все выложено мрамором, хорошо освещенное зеркало занимает всю стену. В этом зеркале возникает нечто среднее между спившейся балериной и куклой, забытой под дождем. Я внимательно изучаю собственное отражение. Устрашающе черные глаза, вульгарно красный рот. Я запускаю руки в волосы, тщетно пытаясь исправить урон, причиненный моей прическе мотоциклетным шлемом. Упираюсь локтями в полку под зеркалом и роняю голову на руки. Внезапно чувствую, что у меня совершенно не осталось сил. Хочется рыдать в голос, и я уступаю этому желанию.
– О го-о-споди, по-о-чему все-е та-ак па-ар-шиво, – завываю я, и мне становится немного легче.
Дверь туалета открывается, я моментально распрямляюсь и делаю вид, что занята своим макияжем. Это она, Сэм! Я яростно вожу помадой по губам и смотрю на ее отражение.
– Это вы здесь только что плакали? – спрашивает она с фальшивым участием.
– Нет.
– А мне показалось, здесь кто-то плакал.
– Именно что показалось, – сухо отвечаю я.
Вместо того чтобы идти в туалет, она становится у зеркала рядом со мной и достает блеск для губ. Контраст между нами бросается в глаза с ужасающей отчетливостью. Ее медово-смуглое лицо сияет естественной свежестью, а я бледна, как привидение. Она почти не накрашена, а я размалевана, как старая шлюха. К тому же рядом с ней моя голова кажется уродливо огромной. Я отвожу взгляд от зеркала. Сэм моет руки.
– С этим мылом одни проблемы, верно? Я имею в виду, когда моешь руки, оно вечно попадает на кольца, – говорит она, разглядывая свои медово-смуглые ручки.
На одном из ее пальцев что-то поблескивает. Я поворачиваю голову, чтобы разглядеть лучше. Она слегка вытягивает пальцы, и я вижу кольцо – огромный розовый бриллиант в платиновой оправе. Я перевожу потрясенный взгляд на лицо Сэм. Она снисходительно улыбается.
– Знаете, дорогая, мне кажется, что вам с Робом уже поздно исправлять ошибки.
Ощущения человека, на которого вылили ведро ледяной воды, – сущий пустяк по сравнению с потрясением, которое переживаю я. Боюсь, слезы меня вот-вот задушат.
– Вы помолвлены? – хриплю я.
Она кивает, взмахнув невероятно длинными ресницами.
– Вы с Робом собираетесь пожениться?
Собственное отражение в зеркале заставляет меня содрогнуться. Взгляд безумный, рот перекошен от ужаса, в руках помада.
– Не хочу вас расстраивать, но это так.
Она смотрит в зеркало, поправляет ленту, которой схвачен ее конский хвост, и кокетливо, как на рекламе шампуня, перебрасывает из стороны в сторону свои шелковистые каштановые волосы.
– Знаю, что вы сейчас думаете, – щебечет она. – Конечно, все это слишком быстро. Но Роб настаивает, и мы решили пожениться в следующем месяце, на Бали.
Она достает бутылочку духов, капает себе за ушами и поворачивает ко мне голову.
– Так что вам лучше всего забыть Роба и… думать о будущем.
Она направляется к дверям, по пути поворачивается и слегка машет ручкой:
– Чао!
Я стою как соляной столб и смотрю ей вслед.
Кровь стынет в жилах. Роб женится! Всего три месяца назад он был помолвлен со мной! За каких-то три месяца он понял, что жить без нее не может. А со мной он был знаком пять лет и все никак не мог решить, достойна ли я стать его женой! Почему он поступил со мной так жестоко? Не просто разбил мне сердце, но еще и нагадил на его осколки. Господи Иисусе! Я мечусь, как пантера в клетке, и трясу головой, пытаясь осознать произошедшее. Это не может быть правдой! Роб не мог так поступить! Но это кольцо… Нет-нет, я этого не допущу… Не позволю какой-то нахалке украсть у меня мужа. Перед глазами все плывет, и я опускаюсь прямо на ковер. Но проклятая голова продолжает кружиться. Кто-то зовет меня по имени, но, странное дело, у меня никак не получается изменить ракурс взгляда и увидеть, кто это. Наконец мне удается повернуться всем телом. В дверях стоит Макс.
– Так вот где ты прохлаждаешься!
Он соскальзывает вниз и оказывается на полу.
– Хорошо сидим, – заявляет он.
Я скашиваю на него глаза.
– Зачем это ты приперся в дамскую комнату?
– Решил, это лучшее место, чтобы подцепить какую-нибудь дамочку.
– Остроумно.
Я машинально ухмыляюсь, на долю мгновения забыв об обрушившейся на меня катастрофе. Но лишь на долю мгновения.
– Они обручены. Он подарил этой сучке кольцо, – всхлипываю я.
Макс смотрит на ковер и поглаживает меня по ноге.
– Может, мне поймать такси?
– В следующем месяце они поженятся, – сообщаю я и трясу головой.
Комната вновь начинает кружиться.
– Да пусть их женятся. – Макс берет мою руку и пожимает ее. – Все равно скоро разведутся. Ты видела, какая у нее огромная задница?
– Макс, ты бредишь. Она носит восьмой номер[6], никак не больше.
– Ага. Восьмой номер бюстгальтера.
Он смотрит на меня, улыбаясь, и ждет, что я рассмеюсь. Против воли я начинаю хихикать. Мы сидим на полу и покатываемся со смеху. Комната кружится так, что стены едва не падают. После непродолжительных усилий мне удается подняться на ноги. Я стою пошатываясь и протягиваю руку Максу.
– Нам надо выпить! – заявляет он.
Неожиданно мне приходит в голову, что Макс очень симпатичный.
Проскользнуть в бар незамеченными нам не удается, потому что, едва выйдя из туалета, мы оказываемся в толпе возбужденных женщин. Невеста стоит на лестнице, собираясь бросить букет. Тихие разговоры и легкий смех, которые гости позволяли себе за обедом, сменились угрожающим шумом. Дамы визжат и кудахчут. Джейн размахивает букетом как безумная. Несколько особей мужского пола нервно переминаются с ноги на ногу на заднем плане. Фотограф шныряет между женщинами, щелкая камерой.
– Готовы? – вопрошает Джейн.
Толпа отвечает диким ревом.
– Бросаю!
Дамы расталкивают друг друга локтями, пытаясь занять удобную позицию. Мы с Максом начинаем сложный маневр, обходя толпу стороной, и тут я замечаю Сэм. Она стоит в задних рядах, вскинув над головой тонкие руки, словно собирается играть в пляжный волейбол. Роб любуется ею, прислонившись к стене, и смеется. Внутри у меня что-то щелкает. Подчиняясь внезапному импульсу, я вырываю руку у Макса и проталкиваюсь вперед. Я поймаю этот чертов букет, и Роб поймет, что должен жениться на мне, а не на этой шоколадной зайке. Пока я дышу, этому не бывать. Если она его сцапает, все потеряно. Джейн, испустив неблагозвучный вопль, бросает букет. Он летит над вычурно причесанными головами и жадно вытянутыми наманикюренными пальцами, выписывает затейливую траекторию и пикирует прямо к Сэм. Я делаю колоссальный прыжок и в мгновение ока оказываюсь рядом. Она смотрит только на парящий букет и не замечает ничего вокруг. Прежде чем ее пальцы успевают коснуться стеблей, я самым бесцеремонным образом отталкиваю ее, хватаю букет, но теряю равновесие. Мы обе валимся на пол, при этом Сэм отчаянно визжит и ухитряется заехать мне в нос своим костлявым локтем. Несколько секунд между нами идет отчаянная борьба, в которой победа достается мне. Я вскакиваю на ноги и подпрыгиваю, ликующе размахивая букетом над головой.
– Я его поймала! Поймала!
Совершаю небольшой круг почета вокруг Роба. Внутри у меня все поет. Букет я держу так гордо, словно уже стала невестой.
– Я сделала это для тебя, – сообщаю я Робу.
– Круто, Вив. Ты продемонстрировала отличную спортивную подготовку, – смеется Роб и протягивает мне носовой платок. – Смотри, ты запачкала свою добычу.
Я опускаю глаза. На нежные белые розы падают здоровенные красные капли. Я касаюсь рукой носа. Пальцы в крови. Я запрокидываю голову и зажимаю нос платком.
– Господи, у меня идет кровь! – испускаю я стон.
Все прочие женщины хранят молчание и смотрят на меня со страхом и отвращением.
– Эй, вы что, не видите! У меня кровь идет из носа! Принесет мне кто-нибудь лед?
Я поворачиваюсь к Робу, но он полностью поглощен Сэм – улыбается, гладит ее по волосам и едва не облизывает.
– Эй, ты разбила мне нос! – кричу я.
Она бросает на меня равнодушный взгляд. Роб обнимает ее за плечи, защищая от всех обвинений и посягательств, и они уходят. Вокруг меня образуется пустое пространство, в котором возникает Макс. Он протягивает мне салфетку.
– Я так и знал, что все пройдет отлично, – говорит он и ведет меня к выходу.
Глава седьмая
Я опускаю руку под одеяло и ощупываю свое тело. На мне трусики и футболка клуба «Арсенал». Преодолевая дикую головную боль, я поднимаюсь на локте и смотрю на Дейва. Он похож на маленького сфинкса. Передние лапы поджаты. Прищуренные глаза, и урчит, как трактор. Из-за ярко-зеленых занавесок солнечный свет, заливающий спальню Макса, кажется каким-то нездоровым. Никогда в жизни я не испытывала такой дикой жажды. На полу у кровати – таз, бумажные салфетки, пинта лимонада и упаковка парацетамола. Я хватаю стакан с лимонадом и осушаю его наполовину. Дрожащими руками выдавливаю из пачки четыре таблетки, бросаю их себе в рот и запиваю остатком лимонада. В изнеможении роняю голову на подушку и закрываю глаза. Дейв переступает лапами по одеялу. Отталкиваю его, но он принимает это как заигрывание и пытается устроиться у меня на груди, обметая мой нос хвостом, похожим на метелку для пыли.
– Убирайся прочь, животное!
Спихиваю Дейва с кровати. Он пытается зацепиться за одеяло когтями, но все же оказывается на ковре. От кошачьей шерсти у меня начинается приступ неудержимого чиханья. Я подношу руку к носу и вижу на ней кровавые брызги. У меня болит все до последней косточки. Даже зубы ноют. Господи боже, наверное, я серьезно больна. Закрываю глаза и приказываю себе не думать о неприятном. Но прогнать прочь тяжелые мысли невозможно, ведь я уже видела этот кошмар. Платье стоимостью тысячу фунтов валяется на кресле бесформенной кучей. Корсаж заляпан кровью, перья измяты и подпалены по краям. На пол брошен злополучный букет, тоже закапанный кровью. Все вместе здорово напоминает костюм невесты Дракулы. Вчерашние события оживают у меня в голове во всей своей отвратительной реальности. Во-первых, я видела новую подружку Роба, которая оказалась ослепительной красоткой. Во-вторых, я произнесла на свадебном обеде речь. В-третьих, я поймала букет! Тут воспоминания наносят мне удар под дых, и я испускаю горестный стон. Мой любимый женится! Он разбил мое сердце на тысячи мелких осколков.
Я унижена, разбита, уничтожена. Лежа на спине, пялюсь на паутину, затянувшую дальний угол комнаты. На минуту забыв о своих бедах, пытаюсь найти следы хоть каких-то попыток приукрасить убогий интерьер и не нахожу ровным счетом ничего. В туалете с шумом сливается вода. Макс вежливо стучит в дверь и предстает передо мной собственной персоной. На нем джинсы и линялая футболка. Я поворачиваю голову, чтобы вперить в него скорбный взгляд умирающей героини. Он ухмыляется и садится на кровать.
– С добрым утром! – жизнерадостно произносит он.
– Помоги мне, – шепчу я.
– Что, совсем хреново?
– Будь я кошкой, попросила бы меня усыпить.
Макс убирает волосы с моего лба. Рука у него прохладная.
– Может, принести тебе поесть?
– Если хочешь меня доконать, приноси.
Глаза мои наполняются слезами. Я смотрю на собственные руки.
– Может, все-таки съешь тост или что-нибудь в этом роде?
Я качаю головой.
– Платье превратилось в хлам, – вздыхаю я.
Мы оба смотрим на бесформенную кучу на кресле.
– Из него получится отличный костюм для Хеллоуина, – заверяет Макс.
– Роб женится, – роняю я.
– Ну и фиг с ним.
Макс ложится рядом со мной и кладет мою голову себе на плечо. Довольно долгое время мы не двигаемся. От Макса пахнет хвойной зубной пастой. Легкий ветерок раздувает кошмарные зеленые занавески. На улице истерически лает собака.
– Это ты меня раздел? – внезапно спрашиваю я.
– Кто ж еще? Горничной под рукой не оказалось.
– И лифчик тоже ты снял?
– Да, Вив, я позволил себе подобную дерзость.
– А трусы оставил.
– Я надел их снова после того, как хорошенько тебя оттрахал.
– Ты в своем репертуаре.
– Вив, да ладно тебе. Какие уж тут трахи. Вчера я ухаживал за тобой, как мать родная.
– Спасибо.
– Не стоит благодарности.
– Я хочу сказать, спасибо за все. Если бы не ты, вчера я бы совсем пропала.
– Да ничего особенного вчера не произошло.
– Ага. За исключением того, что выставила себя полной идиоткой.
– Скажешь тоже…
Макс погружается в задумчивое молчание и добавляет:
– Конечно, ты вела себя немного… экстравагантно. Но тебе это идет.
Мы снова погружаемся в молчание. Я слушаю, как ровно и размеренно бьется здоровое сердце Макса. Сознание собственной беспомощности приводит меня в ужас и парализует. Прежде я всегда знала, в каком направлении двигаться. В этом была моя сила. А сейчас передо мной тупик. Я чувствую себя совершенной развалиной. И полностью завишу от другого человека. От Макса.
Я смотрю на его безмятежное лицо. Веки его опущены, рот слегка приоткрыт, он сладко похрапывает.
– Макс! – кричу я.
Он моментально просыпается.
– Что?
– Не бросай меня.
– А… никогда и ни за что.
Он треплет меня по щеке, немного слишком рьяно.
– Я имею в виду, не бросай меня сейчас. Мне так паршиво… я и правда серьезно больна.
Макс поднимается на локте, пристально смотрит на меня и слегка хмурится.
– Этот парень не стоит таких терзаний, – безапелляционно изрекает он.
Я открываю рот, чтобы возразить, но Макс прижимает к моим губам палец.
– Признаюсь, вчера ты здорово накуролесила, – говорит он. – Но все равно в твоей заднице больше обаяния, чем у всех прочих баб, вместе взятых. А теперь повтори это.
– Что повторить?
– Этот парень не стоит таких терзаний, и в моей заднице больше обаяния, чем у всех прочих баб, вместе взятых.
– Я не собираюсь повторять подобный бред, – говорю я и тут же слово в слово воспроизвожу кретинскую тираду Макса.
– А что до твоей болезни, то она называется «похмельный синдром» и не представляет угрозы для жизни, – заявляет он. – Скоро все пройдет, мы с тобой отправимся в «Игл»[7] и закатим шикарный воскресный обед.
Мой желудок, вдохновленный подобной перспективой, болезненно сжимается, лимонад подкатывает к горлу. Макс снова ложится и кладет мою голову себе на грудь.
– Напрасно ты воображаешь себя целителем, который лечит при помощи заклинаний, – лепечу я. – Я могу сто раз сказать: «Он не стоит таких терзаний», но сердце мое все равно будет обливаться кровью. И что ты на это скажешь?
– Что самое верное лекарство от разбитого сердца – пуля в лоб, – ухмыляется Макс.
Я обиженно поворачиваюсь к нему спиной и сжимаюсь калачиком, как ребенок.
Он обнимает меня за плечи и шепчет на ухо:
– Знаешь, мой богатый опыт подсказывает, что это не смертельно…
– Не знала, что у тебя богатый опыт по части любовных переживаний. Кто это разбивал тебе сердце?
– В последний раз это сделала девушка, которую я увидел в кафе неподалеку от станции метро «Ройял оук».
– И как она с тобой поступила?
– Не обратила на меня ни малейшего внимания. Ей было не до того, она целовалась со своим парнем.
– А, так ты с ней даже не знаком, – фыркнула я.
– И все же мне было чертовски больно. Ты что, не знаешь, что сердечную боль могут причинять стихи, музыка и все такое прочее?
– Очень возвышенно.
– Особенно музыка в стиле кантри. Но это сладкая боль, и, когда ее испытаешь, твоя собственная ситуация начинает казаться не такой уж паршивой. Знаешь песню «Когда ты меня бросила?».
– Название не предвещает ничего хорошего.
– А песня классная. А еще я балдею от одной песенки «Air Supply». Сейчас, дай вспомнить… «Я живу теперь один, голова у телефона, думаю о тебе до одурения», – начинает утробно завывать Макс.
– Так ты думаешь, пуля в лоб – самое действенное средство? – торопливо перебиваю я.
– По крайней мере, ты заставишь других людей страдать и мучиться чувством вины, – ухмыляется Макс. – Правда, тебе от этого легче не станет.
– Слушай, а ты никогда не задумывался о карьере психоаналитика?
– Сколько в тебе сарказма, маленькая ведьма. Придется мне его из тебя выбить!
Я невольно улыбаюсь. Потом вспоминаю о Робе. Всякий раз, когда картины вчерашнего дня оживают у меня перед глазами, я начинаю убеждать себя, что в реальности ничего подобного не было. С подобной реальностью я никак не могу смириться. Это мой мужчина. Даже трусы, которые он носит, куплены мной. И постельное белье, на котором он спит, тоже. Он не может жениться ни на ком другом. Мне почти удается убедить себя в этом, и боль в сердце начинает затихать. Но тут я вспоминаю кольцо на изящном пальчике Сэм. Нет, то, что было вчера, это вовсе не бред. Роб действительно женится. Мысль эта пронзает меня. Макс накручивает на палец прядь моих волос. Я устраиваюсь поудобнее, используя его живот как подушку.
– Ты знаешь, он задумал пожениться на Бали, – сообщаю я.
– Паршивец.
– А ведь он плохо переносит жару. Когда мы с ним ездили на Сицилию, он каждый день с двенадцати до трех как труп валялся в номере под кондиционером. Даже ни разу не съездил со мной покататься на пароходике.
– Малахольный паршивец.
– Он жутко боялся, что от яркого солнца у него возникнет рак кожи, даже если он будет пользоваться солнцезащитным кремом. Кожа у него такая нежная и…
Макс смотрит на меня так пристально, словно пытается проглядеть дыру.
– Я хочу написать твой портрет, – заявляет он.
Официантка удивленно таращится на меня.
– О, меня никто не предупреждал. Вы заказывали вегетарианские блюда?
– Нет. Но есть эту гадость я не намерена.
Я вручаю ей тарелку с ростбифом и вновь набрасываюсь на свой рогалик с маслом. Кстати, в течение последней недели во рту у меня не было ни крошки хлеба. Да и другой пищи, в общем-то, почти не было. Сожрав свой рогалик, я принимаюсь за рогалик Ричарда.
Макс действует мне на нервы, изображая из себя ирландца. Я решаю положить этому конец.
– Знаете, последние шестнадцать лет он живет в Англии! – заявляю я.
Макс обнимает меня за плечи своей ручищей и прижимает к себе.
– Да, но сердце мое по-прежнему принадлежит Ирландии и тебе.
Даун визгливо хохочет. Макс обеспокоенно смотрит на меня.
– Чем ты тут занималась?
Взгляд его падает на обиженный затылок Ричарда.
– Вижу, ты даром времени не теряла и успела найти себе новых друзей.
– Налей-ка мне шампанского.
– А может, тебе хватит?
Он поднимает руку.
– Сколько пальцев?
– Одиннадцать. Налей мне шампанского.
Все гости уже подчищают последние кусочки ростбифа, а передо мной только ставят тарелку. На ней – половинка красного перца, начиненная рисом, и лужица грибного соуса. Ричард глядит на все это с нескрываемым отвращением. Я ковыряю перец вилкой и размышляю, удобно ли потребовать ростбиф назад. Тут за главным столом вновь появляется волынщик. Он стучит ножом по стакану, призывая гостей к тишине, и объявляет, что сейчас выступит отец невесты. Папаша Джейн поднимается со своего места. Просто удивительно, до чего он похож на Хьюго. Куда больше, чем собственный отец жениха. Я пристально разглядываю мамашу Хьюго, пытаясь понять, могла ли она в свое время завести романчик с папашей Джейн. Скорее всего, да, и сейчас ее долг – объявить об этом во всеуслышание и предотвратить брак между братом и сестрой. Если она этого не сделает, возможно, мне придется открыть Джейн глаза. Конечно, сначала она расстроится, но потом будет мне благодарна.
Папа Джейн до небес превозносит достоинства дочурки. Я самостоятельно наполняю свой бокал. Меж тем на экране возникают слайды – Джейн сидит на велосипеде и улыбается во весь щербатый рот. Папа повествует, как он учил ее ездить на двух колесах. На очередном кадре Джейн – подросток с густо намазанными глазами и химической завивкой. Папа сообщает, что лично возил ее по дискотекам. Пытаюсь представить себе, каково это – иметь отца, который души в тебе не чает. Мой-то вряд ли знал о том, что я появилась на свет. На память мне приходит, как дедушка сажал меня за руль машины, а сам жал педали и переключал скорости. Мне становится отчаянно жаль, что я больше никогда его не увижу. К глазам подступают слезы. Я обвожу взглядом зал и вижу, что Сэм нежно прильнула к Робу, а он поглаживает ее бедро. Нет, чем глядеть на такую непристойную сцену, лучше зажмуриться. Я делаю несколько глотков шампанского. Отец Джейн меж тем переходит к завершающей части своего выступления – говорит о том, как он любит свою дочь, как гордится ею и как надеется на то, что Хьюго будет ей достойным мужем. Напоследок он провозглашает тост за истинную любовь. Мы все встаем. Роб и Сэм чокаются и смотрят друг другу в глаза. Потом все садятся, а я остаюсь стоять, покачиваясь, словно дерево на ветру. В комнате воцаряется тишина. Все выжидающе смотрят на меня. На лице Роба написано явное беспокойство. В голове у меня что-то щелкает.
– Мне необходимо кое-что сообщить! – не без удивления слышу я собственный пронзительный голос. – Насчет истинной любви… дело в том, что есть одно важное обстоятельство, которое…
Макс хватает меня за руку, но я вырываюсь.
– Самое важное – это понять, что вы действительно встретили истинную любовь, и не дать ей вас покинуть, – провозглашаю я и устремляю взгляд на Роба. Надеюсь, по моему лицу понятно, что я обращаюсь к нему, и только к нему. – Но даже если вы сделали ошибку, у вас всегда есть шанс все исправить.
Сэм так шокирована, словно стала свидетельницей публичного стриптиза. Но мне на нее наплевать.
– Я скучаю по тебе, Роб, – откровенно признаюсь я.
Ответ на мое выступление – жуткая тишина. Неожиданно Макс поднимается со своего места с бокалом в руках.
– Мы хотели произнести тост! – орет он. – Берегите любовь! Не бойтесь исправлять ошибки!
Гости с облегчением поднимаются и начинают чокаться. Я по-прежнему пожираю Роба глазами. Вокруг нас гудят голоса.
– Берегите любовь! Не бойтесь исправлять ошибки! – шепчу я одними губами.
В течение нескольких секунд Роб смотрит на меня с невыносимой печалью, затем медленно качает головой. Я в изнеможении плюхаюсь на стул.
Возбужденный гомон никак не может утихнуть. На Хьюго, стоящего с бокалом в руках, никто не обращает внимания. Все выворачивают шеи, пытаясь разглядеть меня получше. Я сижу недвижно, как каменное изваяние, и изучаю серебряные блестки на скатерти. По спине у меня бегают мурашки, а в глазах закипают слезы. Макс обнимает меня за плечи.
– Не переживай, – бормочет он.
Я шмыгаю носом и вытираю глаза тыльной стороной ладони.
– Буду переживать! – отвечаю я, поднимаю голову и нахожу глазами Сэм, которая энергично кивает, слушая своего соседа по столу.
Поймав на себе мой взгляд, она самодовольно ухмыляется. Я снова поднимаюсь. Прежде чем погрузиться в молчание, все гости хором испуганно вздыхают. Сэм откидывается на спинку стула и с любопытством ожидает дальнейшего развития событий. Пролети сейчас по комнате муха, это показалось бы ревом реактивного самолета.
– Я… я всего лишь иду в туалет!
Сопровождаемая облегченными вздохами и хихиканьем, я направляюсь к выходу. Я стараюсь держать голову прямо и делать вид, что не слышу приглушенных возгласов вроде: «Ну и платье!» и «Напилась в стельку!». Наконец дверь закрывается за моей спиной. Тихонько поскуливая, я ковыляю в дамскую комнату. Там все выложено мрамором, хорошо освещенное зеркало занимает всю стену. В этом зеркале возникает нечто среднее между спившейся балериной и куклой, забытой под дождем. Я внимательно изучаю собственное отражение. Устрашающе черные глаза, вульгарно красный рот. Я запускаю руки в волосы, тщетно пытаясь исправить урон, причиненный моей прическе мотоциклетным шлемом. Упираюсь локтями в полку под зеркалом и роняю голову на руки. Внезапно чувствую, что у меня совершенно не осталось сил. Хочется рыдать в голос, и я уступаю этому желанию.
– О го-о-споди, по-о-чему все-е та-ак па-ар-шиво, – завываю я, и мне становится немного легче.
Дверь туалета открывается, я моментально распрямляюсь и делаю вид, что занята своим макияжем. Это она, Сэм! Я яростно вожу помадой по губам и смотрю на ее отражение.
– Это вы здесь только что плакали? – спрашивает она с фальшивым участием.
– Нет.
– А мне показалось, здесь кто-то плакал.
– Именно что показалось, – сухо отвечаю я.
Вместо того чтобы идти в туалет, она становится у зеркала рядом со мной и достает блеск для губ. Контраст между нами бросается в глаза с ужасающей отчетливостью. Ее медово-смуглое лицо сияет естественной свежестью, а я бледна, как привидение. Она почти не накрашена, а я размалевана, как старая шлюха. К тому же рядом с ней моя голова кажется уродливо огромной. Я отвожу взгляд от зеркала. Сэм моет руки.
– С этим мылом одни проблемы, верно? Я имею в виду, когда моешь руки, оно вечно попадает на кольца, – говорит она, разглядывая свои медово-смуглые ручки.
На одном из ее пальцев что-то поблескивает. Я поворачиваю голову, чтобы разглядеть лучше. Она слегка вытягивает пальцы, и я вижу кольцо – огромный розовый бриллиант в платиновой оправе. Я перевожу потрясенный взгляд на лицо Сэм. Она снисходительно улыбается.
– Знаете, дорогая, мне кажется, что вам с Робом уже поздно исправлять ошибки.
Ощущения человека, на которого вылили ведро ледяной воды, – сущий пустяк по сравнению с потрясением, которое переживаю я. Боюсь, слезы меня вот-вот задушат.
– Вы помолвлены? – хриплю я.
Она кивает, взмахнув невероятно длинными ресницами.
– Вы с Робом собираетесь пожениться?
Собственное отражение в зеркале заставляет меня содрогнуться. Взгляд безумный, рот перекошен от ужаса, в руках помада.
– Не хочу вас расстраивать, но это так.
Она смотрит в зеркало, поправляет ленту, которой схвачен ее конский хвост, и кокетливо, как на рекламе шампуня, перебрасывает из стороны в сторону свои шелковистые каштановые волосы.
– Знаю, что вы сейчас думаете, – щебечет она. – Конечно, все это слишком быстро. Но Роб настаивает, и мы решили пожениться в следующем месяце, на Бали.
Она достает бутылочку духов, капает себе за ушами и поворачивает ко мне голову.
– Так что вам лучше всего забыть Роба и… думать о будущем.
Она направляется к дверям, по пути поворачивается и слегка машет ручкой:
– Чао!
Я стою как соляной столб и смотрю ей вслед.
Кровь стынет в жилах. Роб женится! Всего три месяца назад он был помолвлен со мной! За каких-то три месяца он понял, что жить без нее не может. А со мной он был знаком пять лет и все никак не мог решить, достойна ли я стать его женой! Почему он поступил со мной так жестоко? Не просто разбил мне сердце, но еще и нагадил на его осколки. Господи Иисусе! Я мечусь, как пантера в клетке, и трясу головой, пытаясь осознать произошедшее. Это не может быть правдой! Роб не мог так поступить! Но это кольцо… Нет-нет, я этого не допущу… Не позволю какой-то нахалке украсть у меня мужа. Перед глазами все плывет, и я опускаюсь прямо на ковер. Но проклятая голова продолжает кружиться. Кто-то зовет меня по имени, но, странное дело, у меня никак не получается изменить ракурс взгляда и увидеть, кто это. Наконец мне удается повернуться всем телом. В дверях стоит Макс.
– Так вот где ты прохлаждаешься!
Он соскальзывает вниз и оказывается на полу.
– Хорошо сидим, – заявляет он.
Я скашиваю на него глаза.
– Зачем это ты приперся в дамскую комнату?
– Решил, это лучшее место, чтобы подцепить какую-нибудь дамочку.
– Остроумно.
Я машинально ухмыляюсь, на долю мгновения забыв об обрушившейся на меня катастрофе. Но лишь на долю мгновения.
– Они обручены. Он подарил этой сучке кольцо, – всхлипываю я.
Макс смотрит на ковер и поглаживает меня по ноге.
– Может, мне поймать такси?
– В следующем месяце они поженятся, – сообщаю я и трясу головой.
Комната вновь начинает кружиться.
– Да пусть их женятся. – Макс берет мою руку и пожимает ее. – Все равно скоро разведутся. Ты видела, какая у нее огромная задница?
– Макс, ты бредишь. Она носит восьмой номер[6], никак не больше.
– Ага. Восьмой номер бюстгальтера.
Он смотрит на меня, улыбаясь, и ждет, что я рассмеюсь. Против воли я начинаю хихикать. Мы сидим на полу и покатываемся со смеху. Комната кружится так, что стены едва не падают. После непродолжительных усилий мне удается подняться на ноги. Я стою пошатываясь и протягиваю руку Максу.
– Нам надо выпить! – заявляет он.
Неожиданно мне приходит в голову, что Макс очень симпатичный.
Проскользнуть в бар незамеченными нам не удается, потому что, едва выйдя из туалета, мы оказываемся в толпе возбужденных женщин. Невеста стоит на лестнице, собираясь бросить букет. Тихие разговоры и легкий смех, которые гости позволяли себе за обедом, сменились угрожающим шумом. Дамы визжат и кудахчут. Джейн размахивает букетом как безумная. Несколько особей мужского пола нервно переминаются с ноги на ногу на заднем плане. Фотограф шныряет между женщинами, щелкая камерой.
– Готовы? – вопрошает Джейн.
Толпа отвечает диким ревом.
– Бросаю!
Дамы расталкивают друг друга локтями, пытаясь занять удобную позицию. Мы с Максом начинаем сложный маневр, обходя толпу стороной, и тут я замечаю Сэм. Она стоит в задних рядах, вскинув над головой тонкие руки, словно собирается играть в пляжный волейбол. Роб любуется ею, прислонившись к стене, и смеется. Внутри у меня что-то щелкает. Подчиняясь внезапному импульсу, я вырываю руку у Макса и проталкиваюсь вперед. Я поймаю этот чертов букет, и Роб поймет, что должен жениться на мне, а не на этой шоколадной зайке. Пока я дышу, этому не бывать. Если она его сцапает, все потеряно. Джейн, испустив неблагозвучный вопль, бросает букет. Он летит над вычурно причесанными головами и жадно вытянутыми наманикюренными пальцами, выписывает затейливую траекторию и пикирует прямо к Сэм. Я делаю колоссальный прыжок и в мгновение ока оказываюсь рядом. Она смотрит только на парящий букет и не замечает ничего вокруг. Прежде чем ее пальцы успевают коснуться стеблей, я самым бесцеремонным образом отталкиваю ее, хватаю букет, но теряю равновесие. Мы обе валимся на пол, при этом Сэм отчаянно визжит и ухитряется заехать мне в нос своим костлявым локтем. Несколько секунд между нами идет отчаянная борьба, в которой победа достается мне. Я вскакиваю на ноги и подпрыгиваю, ликующе размахивая букетом над головой.
– Я его поймала! Поймала!
Совершаю небольшой круг почета вокруг Роба. Внутри у меня все поет. Букет я держу так гордо, словно уже стала невестой.
– Я сделала это для тебя, – сообщаю я Робу.
– Круто, Вив. Ты продемонстрировала отличную спортивную подготовку, – смеется Роб и протягивает мне носовой платок. – Смотри, ты запачкала свою добычу.
Я опускаю глаза. На нежные белые розы падают здоровенные красные капли. Я касаюсь рукой носа. Пальцы в крови. Я запрокидываю голову и зажимаю нос платком.
– Господи, у меня идет кровь! – испускаю я стон.
Все прочие женщины хранят молчание и смотрят на меня со страхом и отвращением.
– Эй, вы что, не видите! У меня кровь идет из носа! Принесет мне кто-нибудь лед?
Я поворачиваюсь к Робу, но он полностью поглощен Сэм – улыбается, гладит ее по волосам и едва не облизывает.
– Эй, ты разбила мне нос! – кричу я.
Она бросает на меня равнодушный взгляд. Роб обнимает ее за плечи, защищая от всех обвинений и посягательств, и они уходят. Вокруг меня образуется пустое пространство, в котором возникает Макс. Он протягивает мне салфетку.
– Я так и знал, что все пройдет отлично, – говорит он и ведет меня к выходу.
Глава седьмая
Саундтрек для разбитого сердца
1. Печаль.Глаза режет луч света, уши сверлит какой-то отвратительный звук. Язык распух до невероятных размеров. Во рту сухо, как в аду. Я пытаюсь пошевелиться, и это доставляет мне жуткие страдания. Мозг у меня вот-вот взорвется. Ощущение такое, словно меня на полном ходу сбросили с поезда. Или избили ногами и оставили умирать в пустыне. Я чувствую, что рядом лежит какое-то живое существо, чувствую его тепло и тяжесть. Осторожно поворачиваю голову. Под черепом у меня перекатываются булыжники. Прищурившись, я вглядываюсь в знакомые очертания. На кровати рядом со мной лежит Дейв. Воспоминания начинают выскакивать одно за другим, точно карты, которые выбрасывают на ломберный стол. Мучительная вспышка – и вот вязкий туман в моей голове рассеивается.
«Goodbye my Lover» – Джеймс Блант*.
«Nothing Compares to You» – Шинейд О’Коннор.
«I Can’t Make You Love Me» – Бонни Райт.
«Ex Factor» – Лорин Хилл.
«All Out of Love» – «Air Supply».
* Предупреждение: содержит печаль в повышенных дозах.
2. Гнев.
«See Ya» – «Atomic Kitten».
«I Never Loved You Anyway» – «The Corrs».
«Survivor» – «Destiny’s Child».
«Irreplaceable» – Бейонсе.
«I Will Survive» – Глория Гейнор*.
«Go Your Own Way» – «Fleetwood Mac».
* Воздействие усиливается алкоголем и танцами в объятиях крутого мачо.
3. Исцеление.
«Sail On» – «The Commoders».
«I Can See Clearly Now» – Джонни Нэш.
«1000 Times Goodbye» – «MegaDeath»*.
«Believe» – Шер.
«Goody Goody» – Бен Голдмен.
* Не рекомендуется к прослушиванию, если вас посещают мысли о мести.
Я опускаю руку под одеяло и ощупываю свое тело. На мне трусики и футболка клуба «Арсенал». Преодолевая дикую головную боль, я поднимаюсь на локте и смотрю на Дейва. Он похож на маленького сфинкса. Передние лапы поджаты. Прищуренные глаза, и урчит, как трактор. Из-за ярко-зеленых занавесок солнечный свет, заливающий спальню Макса, кажется каким-то нездоровым. Никогда в жизни я не испытывала такой дикой жажды. На полу у кровати – таз, бумажные салфетки, пинта лимонада и упаковка парацетамола. Я хватаю стакан с лимонадом и осушаю его наполовину. Дрожащими руками выдавливаю из пачки четыре таблетки, бросаю их себе в рот и запиваю остатком лимонада. В изнеможении роняю голову на подушку и закрываю глаза. Дейв переступает лапами по одеялу. Отталкиваю его, но он принимает это как заигрывание и пытается устроиться у меня на груди, обметая мой нос хвостом, похожим на метелку для пыли.
– Убирайся прочь, животное!
Спихиваю Дейва с кровати. Он пытается зацепиться за одеяло когтями, но все же оказывается на ковре. От кошачьей шерсти у меня начинается приступ неудержимого чиханья. Я подношу руку к носу и вижу на ней кровавые брызги. У меня болит все до последней косточки. Даже зубы ноют. Господи боже, наверное, я серьезно больна. Закрываю глаза и приказываю себе не думать о неприятном. Но прогнать прочь тяжелые мысли невозможно, ведь я уже видела этот кошмар. Платье стоимостью тысячу фунтов валяется на кресле бесформенной кучей. Корсаж заляпан кровью, перья измяты и подпалены по краям. На пол брошен злополучный букет, тоже закапанный кровью. Все вместе здорово напоминает костюм невесты Дракулы. Вчерашние события оживают у меня в голове во всей своей отвратительной реальности. Во-первых, я видела новую подружку Роба, которая оказалась ослепительной красоткой. Во-вторых, я произнесла на свадебном обеде речь. В-третьих, я поймала букет! Тут воспоминания наносят мне удар под дых, и я испускаю горестный стон. Мой любимый женится! Он разбил мое сердце на тысячи мелких осколков.
Я унижена, разбита, уничтожена. Лежа на спине, пялюсь на паутину, затянувшую дальний угол комнаты. На минуту забыв о своих бедах, пытаюсь найти следы хоть каких-то попыток приукрасить убогий интерьер и не нахожу ровным счетом ничего. В туалете с шумом сливается вода. Макс вежливо стучит в дверь и предстает передо мной собственной персоной. На нем джинсы и линялая футболка. Я поворачиваю голову, чтобы вперить в него скорбный взгляд умирающей героини. Он ухмыляется и садится на кровать.
– С добрым утром! – жизнерадостно произносит он.
– Помоги мне, – шепчу я.
– Что, совсем хреново?
– Будь я кошкой, попросила бы меня усыпить.
Макс убирает волосы с моего лба. Рука у него прохладная.
– Может, принести тебе поесть?
– Если хочешь меня доконать, приноси.
Глаза мои наполняются слезами. Я смотрю на собственные руки.
– Может, все-таки съешь тост или что-нибудь в этом роде?
Я качаю головой.
– Платье превратилось в хлам, – вздыхаю я.
Мы оба смотрим на бесформенную кучу на кресле.
– Из него получится отличный костюм для Хеллоуина, – заверяет Макс.
– Роб женится, – роняю я.
– Ну и фиг с ним.
Макс ложится рядом со мной и кладет мою голову себе на плечо. Довольно долгое время мы не двигаемся. От Макса пахнет хвойной зубной пастой. Легкий ветерок раздувает кошмарные зеленые занавески. На улице истерически лает собака.
– Это ты меня раздел? – внезапно спрашиваю я.
– Кто ж еще? Горничной под рукой не оказалось.
– И лифчик тоже ты снял?
– Да, Вив, я позволил себе подобную дерзость.
– А трусы оставил.
– Я надел их снова после того, как хорошенько тебя оттрахал.
– Ты в своем репертуаре.
– Вив, да ладно тебе. Какие уж тут трахи. Вчера я ухаживал за тобой, как мать родная.
– Спасибо.
– Не стоит благодарности.
– Я хочу сказать, спасибо за все. Если бы не ты, вчера я бы совсем пропала.
– Да ничего особенного вчера не произошло.
– Ага. За исключением того, что выставила себя полной идиоткой.
– Скажешь тоже…
Макс погружается в задумчивое молчание и добавляет:
– Конечно, ты вела себя немного… экстравагантно. Но тебе это идет.
Мы снова погружаемся в молчание. Я слушаю, как ровно и размеренно бьется здоровое сердце Макса. Сознание собственной беспомощности приводит меня в ужас и парализует. Прежде я всегда знала, в каком направлении двигаться. В этом была моя сила. А сейчас передо мной тупик. Я чувствую себя совершенной развалиной. И полностью завишу от другого человека. От Макса.
Я смотрю на его безмятежное лицо. Веки его опущены, рот слегка приоткрыт, он сладко похрапывает.
– Макс! – кричу я.
Он моментально просыпается.
– Что?
– Не бросай меня.
– А… никогда и ни за что.
Он треплет меня по щеке, немного слишком рьяно.
– Я имею в виду, не бросай меня сейчас. Мне так паршиво… я и правда серьезно больна.
Макс поднимается на локте, пристально смотрит на меня и слегка хмурится.
– Этот парень не стоит таких терзаний, – безапелляционно изрекает он.
Я открываю рот, чтобы возразить, но Макс прижимает к моим губам палец.
– Признаюсь, вчера ты здорово накуролесила, – говорит он. – Но все равно в твоей заднице больше обаяния, чем у всех прочих баб, вместе взятых. А теперь повтори это.
– Что повторить?
– Этот парень не стоит таких терзаний, и в моей заднице больше обаяния, чем у всех прочих баб, вместе взятых.
– Я не собираюсь повторять подобный бред, – говорю я и тут же слово в слово воспроизвожу кретинскую тираду Макса.
– А что до твоей болезни, то она называется «похмельный синдром» и не представляет угрозы для жизни, – заявляет он. – Скоро все пройдет, мы с тобой отправимся в «Игл»[7] и закатим шикарный воскресный обед.
Мой желудок, вдохновленный подобной перспективой, болезненно сжимается, лимонад подкатывает к горлу. Макс снова ложится и кладет мою голову себе на грудь.
– Напрасно ты воображаешь себя целителем, который лечит при помощи заклинаний, – лепечу я. – Я могу сто раз сказать: «Он не стоит таких терзаний», но сердце мое все равно будет обливаться кровью. И что ты на это скажешь?
– Что самое верное лекарство от разбитого сердца – пуля в лоб, – ухмыляется Макс.
Я обиженно поворачиваюсь к нему спиной и сжимаюсь калачиком, как ребенок.
Он обнимает меня за плечи и шепчет на ухо:
– Знаешь, мой богатый опыт подсказывает, что это не смертельно…
– Не знала, что у тебя богатый опыт по части любовных переживаний. Кто это разбивал тебе сердце?
– В последний раз это сделала девушка, которую я увидел в кафе неподалеку от станции метро «Ройял оук».
– И как она с тобой поступила?
– Не обратила на меня ни малейшего внимания. Ей было не до того, она целовалась со своим парнем.
– А, так ты с ней даже не знаком, – фыркнула я.
– И все же мне было чертовски больно. Ты что, не знаешь, что сердечную боль могут причинять стихи, музыка и все такое прочее?
– Очень возвышенно.
– Особенно музыка в стиле кантри. Но это сладкая боль, и, когда ее испытаешь, твоя собственная ситуация начинает казаться не такой уж паршивой. Знаешь песню «Когда ты меня бросила?».
– Название не предвещает ничего хорошего.
– А песня классная. А еще я балдею от одной песенки «Air Supply». Сейчас, дай вспомнить… «Я живу теперь один, голова у телефона, думаю о тебе до одурения», – начинает утробно завывать Макс.
– Так ты думаешь, пуля в лоб – самое действенное средство? – торопливо перебиваю я.
– По крайней мере, ты заставишь других людей страдать и мучиться чувством вины, – ухмыляется Макс. – Правда, тебе от этого легче не станет.
– Слушай, а ты никогда не задумывался о карьере психоаналитика?
– Сколько в тебе сарказма, маленькая ведьма. Придется мне его из тебя выбить!
Я невольно улыбаюсь. Потом вспоминаю о Робе. Всякий раз, когда картины вчерашнего дня оживают у меня перед глазами, я начинаю убеждать себя, что в реальности ничего подобного не было. С подобной реальностью я никак не могу смириться. Это мой мужчина. Даже трусы, которые он носит, куплены мной. И постельное белье, на котором он спит, тоже. Он не может жениться ни на ком другом. Мне почти удается убедить себя в этом, и боль в сердце начинает затихать. Но тут я вспоминаю кольцо на изящном пальчике Сэм. Нет, то, что было вчера, это вовсе не бред. Роб действительно женится. Мысль эта пронзает меня. Макс накручивает на палец прядь моих волос. Я устраиваюсь поудобнее, используя его живот как подушку.
– Ты знаешь, он задумал пожениться на Бали, – сообщаю я.
– Паршивец.
– А ведь он плохо переносит жару. Когда мы с ним ездили на Сицилию, он каждый день с двенадцати до трех как труп валялся в номере под кондиционером. Даже ни разу не съездил со мной покататься на пароходике.
– Малахольный паршивец.
– Он жутко боялся, что от яркого солнца у него возникнет рак кожи, даже если он будет пользоваться солнцезащитным кремом. Кожа у него такая нежная и…
Макс смотрит на меня так пристально, словно пытается проглядеть дыру.
– Я хочу написать твой портрет, – заявляет он.