- Тебе еще предоставится возможность выразить ей благодарность. Итак, я оставляю тебя в школе и даю тебе последнюю попытку восстановить пошатнувшуюся репутацию. Но для твоего собственного и общего блага я покараю порок публично. В одиннадцать часов ты будешь высечен в присутствии всей школы. До того времени ты останешься в этой комнате. Завтрак тебе принесут сюда.
   Поль сделал отчаянную попытку отговорить директора от ужасного намерения.
   - Доктор Гримстон,- забормотал он.- Если вам все равно, то я бы предпочел исключение.
   - Мне не все равно, Бультон,- услышал он в ответ.- Ты же сейчас проявляешь упрямство и гордыню. Я оставляю твои слова без внимания.
   - Я... я не хочу, чтобы меня пороли,- сказал Поль.- Это не исправит меня, а напротив, лишь ожесточит... Я не могу этого допустить, доктор Гримстон. Я принципиальный противник телесных наказаний. Исключение же окажет на меня самое благотворное воздействие. Оно спасет меня. Сделает другим человеком.
   - Неужели, чтобы избежать малых неприятностей, ты готов навлечь горе на седую голову твоего достойнейшего отца? Нет, я тут тебе не помощник. Добавлю лишь, что твоя трусость не заставит меня смягчить наказание. Итак, я ухожу - встретимся в одиннадцать.
   И с этими словами доктор Гримстон вышел из комнаты. Смягчение приговора объяснялось не только упомянутыми директором причинами, но и материальными соображениями, в которых он, возможно, и сам толком не отдавал себе отчета. Исключение из частных школ случается крайне редко и за самые вопиющие нарушения дисциплины. Доктор же вряд ли желал бы просто так расстаться с определенной частью доходов, имея возможность покарать грех иными средствами.
   Но его милосердие стало для мистера Бультона страшным ударом. Он упал ничком на постель, подкошенный этим сообщением. Еще десять минут назад он был весел и беззаботен, а теперь не только рухнули надежды на освобождение, но и менее чем через два часа его ожидала порка.
   Когда в нашей жизни вдруг происходит перемена - к лучшему или худшему,- вес будничные мелочи принимают совершенно иной облик и смысл. Книга, что мы читали, письмо, за которое принялись, картина, что висит в нашей гостиной - какими они становятся милыми и привлекательными - или, напротив, мрачными и враждебными.
   Что-то вроде этого испытал Поль, когда кое-как закончил одеваться. Уютная спальня, с ее приятными обоями и шторами, теперь казалась ему отвратительной. Чувство благодарности за ночь, проведенную в приятном одиночестве, сменилось отвращением, ибо спокойствие это оказалось обманчивым.
   Раздался тихий стук в дверь, и вошла Дульси с подносом, на котором был завтрак.
   - Ну вот!,- сказала она,- я уговорила маму разрешить принести тебе завтрак. Тут яйцо и сдобные лепешки.
   Мистер Бультон сел на стул и лишь простонал в ответ.
   - Ты мог хотя бы сказать "спасибо",- надула губки Дульси.- Та девочка и не подумала бы принести тебе поесть, окажись она на моем месте. Я хотела сказать тебе, что не сержусь, потому что скорее всего ты не просил, чтобы она тебе писала.- К счастью для Поля, Дульси не знала окончания истории с Конни Давенант.- Но тебе, по-моему, все равно.
   - Мне очень плохо,- вздохнул Поль.
   - Тогда выпей кофе,- посоветовала Дульси.- И поешь. Я специально принесла тебе яйцо. Оно придает силы. Тебе силы понадобятся.
   - Не надо! - с ужасом воскликнул Поль при мысли о том, что ему предстоит.- Я этого не вынесу.
   - Но я спрятала папину новую трость,- сообщила Дульси.- А старая, ты же сам говорил, сечет не так больно. Хлыст куда больнее. Но папа потерял его на каникулах, когда выезжал кататься верхом.
   - Хлыст куда больней? - механически повторил Поль.
   - Том говорит, что больней. Но, Дик, тебе придется потерпеть какие-нибудь пять минут. Это пустяки по сравнению с исключением. Мы с мамой еле-еле упросили папу не делать этого, а оставить тебя.
   - Еле-еле упросили? - опять повторил Поль.
   - Ну да. Он так долго но соглашался, я как могла уламывала его. Я просто не могла перенести, что тебя не будет.
   - Ты поступила очень жестоко,- сказал Поль.- Я страдаю из-за тебя. Если бы не ты, это письмо никто не увидел бы. Если бы не ты, я бы выбрался из этого ужасного места.
   Дульси поставила поднос и, заложив руки за спину, прислонилась к углу гардероба.
   - И это все, что ты мне можешь сказать? - произнесла она с дрожью в голосе.
   - Все,- подтвердил Поль.- Не сомневаюсь, ты руководствовалась лучшими намерениями, но тебе вообще не следовало вмешиваться. Из-за этого со мной и приключились все эти невзгоды. Унеси завтрак. Меня тошнит от одного его вида.
   Дульси помотала головой и сжала кулачки. Нрав у нее был такой же горячий, как и у ее отца.
   - Отлично,- сказала она и с достоинством двинулась к двери.- Я очень сожалею, что вообще вмешалась. Лучше бы тебя отправили домой к твоему отцу. Пусть он поступил бы с тобой, как сочтет нужным. Но я больше не подойду к тебе и не скажу ни словечка! Я и не посмотрю в твою сторону. Я скажу Типпингу, что он может колошматить тебя сколько душе угодно, и сообщу Тому, куда я спрятала новую папину трость. Очень надеюсь, что тебе будет больно.И с этими словами она удалилась.
   После этого мистер Бультон некоторое время расхаживал по верхнему этажу школы, боясь спуститься вниз, но не имея сил оставаться в комнате. Горничные, что пришли убирать кровати, смотрели на него с жалостливым любопытством, но гордость помешала мистеру Бультону просить их о помощи. Прятаться было бессмысленно, потому что, без гроша в кармане и не имея возможности одолжить денег, он был вынужден бы оставаться в этом доме, пока голод не вынудил бы его покинуть убежище. И то если его до этого не отыщут.
   На площадке затихли крики школьников - полчаса, отведенные для игры, закончились. Он услышал, как часы в холле пробили одиннадцать - настал час его испытаний. Доктор не забыл о нем, ибо вскоре в комнату вошел дворецкий и провозгласил, что доктор Гримстон желает видеть его, "если он не возражает". Поль кое-как спустился по лестнице, дворецкий распахнул перед ним двойные двери, и Поль вошел в классную комнату, умирая от страха и стыда.
   За партами и столами собралась вся школа. Только книг на партах не было. Казалось, ученики пришли слушать лекцию. Не было лишь мистера Блинкхорна, который, испытывая неприязнь к подобным процедурам, воспользовался случаем выскользнуть на улицу. Теперь он важно трусил по гимнастической площадке, расставив локти и подняв вверх голову. Он говорил, что это у пего вообще была привычка внезапно прерывать урок, несколько минут бегать рысцой, а потом возвращаться в класс запыхавшимся, но освежившимся.
   Мистер Тинклер сидел за своим столом и по лицу у него блуждала слабая улыбка, с которой люди смотрят на бой быков или на заклание свиньи. Когда мистер Бультон появился в дверях, все школьники устремили на него взгляд.
   - Прошу на середину,- сказал доктор Гримстон, стоявший у своего стола,- чтобы товарищи могли видеть.
   Поль подчинился и встал там, где ему было ведено, чувствуя себя так, словно из него вынули все кости.
   - Кое-кто, возможно, удивится,- начал доктор Гримстон внушительным басом,- почему я созвал всех сюда, но большинство живущих под моей крышей знают и, надеюсь, одобрят мои мотивы.
   Если есть одна добродетель, которую я особенно старательно пытался укоренить в ваших душах, это скромность и сдержанность в отношении с представительницами противоположного пола. В основном я в этом преуспел, но мне тем более больно товорить, а вам, наверное, слышать о том, что среди вас завелся негодяй, достигший немалого искусства в плетении сетей для улавливания неопытных девиц. Полюбуйтесь на него - вот он стоит перед вами во всей бесстыдной наготе моральной распущенности.- В таких случаях доктор не скупился на самые звучные эпитеты, и Поль сам почувствовал себя негодяем.- Вот он, низкий распутник, юный летами, но умудренный во всем остальном, ловелас, который, не колеблясь ни минуты, сочинил любов-ное послание, столь ужасающее своей фамильярностью и откровенностью, что я не могу заставить себя оскорбить ваш слух пересказом его содержания.
   Вы справедливо отторгали его как морального урода. С прискорбием сообщаю вам, что он не только преследовал своим вниманием юную и неразумную особу, но и воспользовался священным зданием церкви, чтобы там втихомолку продолжать ухаживания и заставить свой предмет написать ему ответное письмо.
   - Если же,- грохотал докторский голос,- я сумел бы внушить этому трусу, этому жалкому сердцееду, что его увлечения несовместимы со здоровой жизнью подростка, если бы он осоз-нал пагубность своего поведения, если бы страдания его плоти оставили бы какой-то след на том, что выполняет у него роль сердца, тогда, значит, я поднял на него руку не напрасно.
   Тогда он поймет, что никому не позволено пачкать грязью доброе имя школы, топтать, словно церковную подушку, мою репутацию как наставника юношества. Я сказал все. Не буду продолжать свои упреки при всей их заслуженности. Достаточно. Перейдем к главному. Ричард Бультон, стой, где стоял, а я сейчас вернусь и воздам тебе по заслугам.
   С этими словами доктор вышел из классной комнаты, оставив Поля в состоянии смятения и ужаса, каковое нет нужны особо описывать. Никогда и ни за что не станет он шутить с Диком, как бывало, насчет телесных наказаний в этой теме нет ничего смешного. Если этот позор запятнает его честь, он больше никогда не сможет ходить с гордо поднятой головой. Не дай Бог об этом еще узнают и в Сиги!
   Ученики, впавшие в оцепенение от красноречия доктора, теперь пришли в себя, оживились и стали подшучивать над торчавшим как перст мистером Бультоном.
   - Он пошел за тростью,- сказал один и, взяв линейку и нанеся ею несколько ударов по учебнику, с удивительной достоверностью изобразил Полю, что его ожидает. Другие подвергли его перекрестному допросу насчет любовной переписки, причем из их реплик выяснилось, что очень многие удостоились чести получать послания от бесхитростной Конни Давенант.
   Поразительно, до чего бесчувственными временами становятся самые добродушные дети.
   Чонер сидел, сгорбившись, и потирал руки, словно злобный орангутанг.
   - Я же предупреждал тебя, Дики,- пробормотал он,- что лучше не становиться поперек пути.
   Но доктор задерживался. Кто-то любезно подсказал Полю, что он, похоже, натирает трость воском. Но более распространенное мнение сводилось к тому, что Гримстона задержал какой-то посетитель, ибо некоторые, в отличие от Поля, слышали, как у входа звонил звонок. Напряжение нарастало и делалось невыносимым.
   Наконец дверь медленно отворилась, и вошел доктор. В его облике что -то явно изменилось. Его пыл поугас, и хотя лицо его было все еще мрачным, но глаза не метали молний. Кроме того, в руках у него ничего не было.
   - Выйди-ка, Бультон,- сказал он.
   И Поль проследовал в холл, не понимая, отменяется ли экзекуция или просто переносится в другое место.
   - Может быть, хоть это заставит тебя устыдиться и пожалеть о содеянном,- сказал доктор, когда они оказались в холле.- В Обеденном зале тебя ждет твой бедный отец.
   Поль чуть не упал в обморок. Неужели у Дика хватило наглости приехать посмеяться над его участью невольника? Зачем он это сделал? Что они скажут друг другу? Единственным откликом на слова доктора стал его оторопелый взгляд.
   - Я еще не видел его,- продолжал доктор,- и приехал он в самый неподходящий момент.- С этим мистер Бультон никак не мог согласиться.- Я решил предоставить тебе возможность увидеться с ним и рассказать о твоем поведении. Я понимаю, как это ранит его доброе сердце,- сказал доктор и ушел, оставив Поля одного.
   Со странной смесью гнева, стыда и нетерпения Поль взялся за ручку двери. Сейчас он увидит Дика. Сейчас между ними состоится решающий поединок. Кто же окажется победителем?
   Было странно видеть в Обеденном зале свое зеркальное отражение прежнего себя. Это сбивало с толка, ошеломляло. Трудно было поверить, что за этим полным джентльменом скрывался мальчишка. Какое-то время мистер Бультон так и стоял смущенный и бессловесный перед своим недостойным сыном.
   Дик тоже был явно смущен. Он неловко усмехнулся и сделал попытку пожать Полю руку, что последний гневно отверг.
   Присмотревшись, Поль отметил, что его точная копия порядком поиспортилась с того проклятого вечера. Тогда это было безупречно верное в мелочах воспроизведение его облика. Сейчас же на мистера Бультона глядела карикатура.
   Лицо было желтоватое, а нос красноватый. Кожа обвисла, глаза были в кровяных прожилках. Но основное различие заключалось в одежде. Дик был в старом твидовом спортивном пиджаке и просторных брюках из синей саржи. Вместо формального шейного платка, который отец повязывал вот уже чет-верть века, сын обмотал шею шарфом грубой яркой расцветки. Традиционный цилиндр уступил место потрепанной старой шляпе с широкими полями.
   В общем, на Дике был костюм, который хоть немного себя уважающий британский коммерсант не рискнул бы надеть даже Для загородной прогулки.
   14. НЕ РАССЧИТАЛ
   Первым нарушил неловкое молчание Поль.
   - Ты юный негодяй,- сказал он еле сдерживая ярость.- Что ты, черт возьми, расхихикался?! В этом нет ничего потешного ни для тебя, ни для меня!
   - А по-моему, это очень смешно,- признался Дик.- У тебя такой уморительный вид.
   - Уморительный! Куда уморительней! Я провел самую кошмарную неделю за всю мою жизнь.
   - А! - заметил Дик.- Я подозревал, что не все будет гладко. Но судя по твоему письму, ты все же получаешь удовольствие,- добавил он с усмешкой.
   - Зачем ты сюда заявился? Неужели ты не мог наслаждаться победой дома - нет, тебе еще понадобилось приехать и глумиться надо мной!
   - Не в этом дело. Я просто хотел посмотреть на ребят и па тебя.Откровенно говоря, главная цель его визита заключалась совсем в другом Дику не терпелось взглянуть на Дульси.
   - В таком случае, да будет тебе известно, друг мой,- сказал мистер Бультон с тяжеловесным сарказмом,- что дела у меня идут отлично - просто из рук вон! Твои друзья ночью колотят меня шлепанцами, а днем пинают ногами, словно чертов футбольный мяч. Вчера вечером меня исключили из школы, но сегодня простили, заменив исключение публичной поркой, и она не состоялась только из-за твоего появления, но я полагаю, ее просто отложили.
   - Ничего себе,- присвистнул Дик.- Ты даешь! Меня еще ни разу не собирались исключать. Опять небось Чонер настучал? А что же ты отмочил?
   - Ничего, клянусь тебе - ничего! Просто всплыли твои грехи - и за них хотят выпороть меня.
   - Не беда,- утешительным тоном произнес Дик,- за семестр ты все их успеешь искупить. Особых проказ у меня не было. А что, он увидел мое имя, вырезанное на его письменном столе?
   - Про это мне ничего не известно,- сказал Поль.
   - Если бы он увидел, то ты бы про это живо узнал,- хмыкнул Дик.- Порка была бы обеспечена. Но в конце концов, что такое порка ? Мне плевать на порку!
   - Зато мне вот не плевать! И я этого не вынесу... Дик,- спросил он вдруг в приливе надежды.- Ты случайно приехал не для того, чтобы сказать, что тебе надоело дурачиться? Ты не решил оставить эту затею?
   - Нет,- отрезал сын.- С какой стати?! Ни уроков, ни зубрежки, сплошные развлечения! Масса денег, ешь и пей, что душе угодно! Нет, от такого я не откажусь!
   - Тебе не приходило в голову, что твое поведение подпадает под статью закона? - осведомился отец, решив напугать сына.- Да будет тебе известно, что выдача себя за другое лицо с мошенническими целями является преступлением. Этим-то ты и занимаешься сейчас.
   - Ты тоже,- возразил Дик.- И не я первый начал. Ты захотел стать мной, ну а я - тобой. Ты стал, кем хотел, чего же теперь жаловаться?
   - С тобой, я погляжу, спорить бессмысленно,- сказал Поль.- Ты бесчувственный негодяй. Но я хочу тебя предупредить. Не знаю, в мое ли тело вселилась твоя бестыжая душа или нет, но очень похоже, что в мое. Так или иначе твой нынешний образ жизни может тебя погубить, если ты не проявишь благоразумие. Неужели ты считаешь, что человек твоих лет, вернее моих лет, может выдерживать сладости, крепленые вина, ночные бдения? Через день-другой ты свалишься от приступа подагры. Можешь ничего мне не говорить. Я вижу, что тебя сейчас мучит несварение желудка. Я вижу, что твоя - или моя - печень сейчас пошаливает. Я это вижу по твоим глазам. Дик встревожился, но сказал:
   - Если я расхвораюсь, то всегда могу попросить Барбару
   взять камень и велеть ему снова превратить меня в меня. Это ему раз плюнуть.
   - Раз плюнуть! - простонал мистер Бультон.- Скажи мне. Дик, неужели ты появляешься в моей конторе в этом шутовском наряде?
   - Когда я туда езжу,- как ни в чем не бывало отвечал Дик,- я действительно одеваю этот костюм и эту шляпу. А что? Костюм просторный, и я терпеть не могу цилиндр. Я им насытился здесь по воскресеньям. Но в конторе у тебя скукотища. Клерки не умеют поразвлечься. Но я на днях соорудил отличную ловушку. Когда какой-то желтолицый старик пришел к тебе, то не успел он открыть дверь, как - бау! - на голову ему свалилась корзина для бумаг.
   - Как его звали? - с трудом сдерживая ярость, спросил Поль.
   - Что-то вроде Шеллз.- Он представился моим старым другом, но я сказал ему, что он врет.
   - Шеллак? Мой корреспондент из Кантона? Человек, которому я мечтал угодить, когда он объявится в Лондоне! - взвыл
   мистер Бультон.- Несчастный щенок! Ты не понимаешь, что
   натворил.
   - Не все ли тебе теперь равно? - спросил Дик.- Ты же отошел от дел.
   - И долго ты собираешься держать меня так? - осведомился мистер Бультон.
   - Да хоть всю жизнь,- честно признался Дик.- Интересно будет посмотреть, кто из тебя вырастет - если ты, конечно, будешь расти. Может, ты навсегда останешься таким, как есть. Кто их разберет, эти талисманы...
   Это предположение взбесило Поля. Он шагнул вперед и, вперив в сына горящий взор, процедил сквозь зубы:
   - Думаешь, я с этим так легко смирюсь? Может, я больше никогда не стану самим собой, но я не собираюсь подыгрывать тебе и тем самым ускорять свою погибель. Ты не сможешь держать меня здесь вечно, и где бы я ни оказался, я буду рассказывать о приключившемся. Ничего у тебя не выйдет. Ты, неуклюжий осел, не сможешь сыграть свою роль убедительно. Ты сразу же выдашь себя с головой, как только я потребую, чтобы ты опроверг мой рассказ. Господи, да я сделаю это прямо сейчас. Я разоблачу тебя перед доктором. Перед всей школой. Посмотрим, удастся ли тебе так легко от меня избавиться!
   Сперва Дик отпрянул в испуге, боясь, что не сумеет достойно выдержать такое испытание, но когда Поль закончил, упрямо сказал:
   - Дело хозяйское. Я не смогу тебе помешать. Но какой тебе от этого будет толк?
   - Все узнают, что ты наглый самозванец,- сурово произнес Поль, направляясь к двери, словно желая позвать доктора, хотя в душе страшился такого рискованного шага.
   Несмотря на его непреклонные слова, движения его были нерешительны, что тотчас же заметил Дик, сказавший:
   - Стой! Сперва послушай меня. Видишь это? - И, распахнув полу пиджака, вынул из внутреннего кармана цепочку для часов, к которой какой-то дешевой позолоченной железкой был прикреплен камень Гаруда. Поль сразу узнал его.Не подходи,- грозно прикрикнул он на отца, когда тот двинулся к нему, сам не зная, зачем.- Хочу честно тебя предупредить. Ты можешь мне сильно испортить жизнь. И я сейчас не смогу тебе помешать. Но если ты посмеешь это сделать, пеняй на себя. Если ты не будешь помалкивать, когда придет доктор, то я тотчас же вернусь домой, отыщу малыша Роли, дам ему камень и велю повторить за мной желание. Камень этот на многое способен. Если ты окажешься вместе с этой школой - за исключением Дульси - где-нибудь на необитаемом острове, или превратишься в индейца или в лошадь лондонского кебмена, то можешь сказать за это спасибо только себе. А теперь зови всех и побыстрей!
   - Нет,- удрученно сказал Поль. При всей дикости угрозы, он боялся сбрасывать ее со счета, ибо успел уже убедиться в силе камня.- Я... я пошутил, Дик. Я не хотел. Как ни печально это говорить мне, отцу, но ты взял верх. Я сдаюсь. Я не буду тебе мешать. Только у меня одна просьба больше не ставь опыты с этим камнем, ладно? Обещаешь?
   - Ладно,- сказал Дик.- Я буду трать честно. Пока ты не станешь возникать, я не прикоснусь к камню. Я не хочу тебе зла. Я лишь намерен оставаться тем, кем стал.
   - А ты его не потеряешь? - тревожно осведомился Поль.- Может, положишь в стол и запрешь на ключ? А то цепочка эта не внушает мне доверия.
   - Сойдет. Часовщик на углу прикрепил его мне за шесть пенсов. Но пожалуй, я потом вставлю кольцо попрочнее.
   Разговор угас, казалось бы, насовсем, но затем Дик сказал, словно пытаясь избавиться от уколов совести:
   - Лучше смирись. Все равно ты ничего не изменишь. Да и, в общем-то, быть мальчиком неплохо. Ты мало-помалу привыкнешь и начнешь радоваться жизни. И мы с тобой поладим. Я не буду тебя притеснять. Я не виноват, что ты оказался именно в этой школе. Ты ведь сам ее выбрал для меня. А по окончании семестра ты можешь перейти куда-нибудь еще - в Итон или Рагби. Я не постою за расходами. А хочешь - я найму тебе частного преподавателя. Я куплю тебе пони и ты "можешь на нем кататься, сколько душе угодно. Ты будешь жить лучше, чем я, если не станешь мне мешать...
   Но эти радужные перспективы не произвели впечатления на мистера Бультона. Только полное восстановление в правах могло его удовлетворить, и он был слишком горд и зол, чтобы прикинуться обрадованным.
   - Не нужен мне твой пони.- резко сказал он.- И белый Слон тоже не нужен. Да и в Итоне с Рагби мне врядли будет лучше, чем здесь. Будем называть вещи своими именами. Ты победил, а я проиграл. Я ничего не скажу доктору, но предупреждаю: настанет час...
   - Ладно, ладно,- перебил его Дик. Избавившись от главной опасности, он обрел самоуверенность.- Ты не упустишь шанса перехитрить меня. Ото только честно. Моя же задача - не дать тебе его. А как у тебя с деньжатами? Не подкинуть?
   Поль отвернулся, чтобы Дик не заметил на его лице внезапной радости, и сказал, стараясь говорить спокойно:
   - Я уехал с пятью шиллингами. Сейчас у меня нет ничего.
   - Ничего себе! - воскликнул Дик.- На что же ты промотал их всего за неделю?
   - В основном на мышей и кроликов,- пояснил Поль. Твои товарищи потребовали назад деньги, якобы уплаченные за эту живность.
   - Ты сам виноват. Зачем велел их утопить? Но я дам тебе немного. Сколько же? Полкроны хватит?
   - Маловато, Дик,- сказал отец робким голосом.
   - Весьма щедрое воспомоществование школьнику твоих лет,- напомнил Дик.- Но у меня нет монет по полкроны. Держи-ка!
   И он протянул Полю соверен, который тот схватил, на радостях потеряв дар речи. Впрочем, за что ему было благодарить сына? Ведь то были его кровные деньги!
   - А теперь берегись! - сказал Дик.- Идет Грим. Помни, что я тебе сказал. Никаких фокусов!
   Доктор Гримстон вошел с видом человека, вынужденного исполнить тяжкий, но необходимый долг.
   - Я надеюсь,- важно начал он,- что ваш сын избавил меня от необходимости знакомить вас с подробностями его возмутительного проступка! К несчастью, я не могу охарактеризовать это иначе, как вопиюще возмутительный проступок!
   Несмотря на изменившуюся наружность, Дик чувствовал себя неуютно в присутствии директора. Он стоял, красный как рак, переминался с ноги на ногу и никак не мог заставить себя посмотреть на своего собеседника.
   - Да,- наконец проговорил он.- Вы вроде бы собирались его выдрать, но тут, откуда ни возьмись, появился я.
   - Я был вынужден это сделать, сэр,- отвечал доктор, слегка удивленный манерой визитера изъясняться,- я был обязан сурово покарать его поведение в присутствии всей школы. Я понимаю, что это вас огорчает, но правды не утаить. Он, несомненно, во всем вам признался.
   - Нет,- сказал Дик.- Не признался. Что же этот шельмец натворил?
   - Я надеялся, что в присутствии отца ваш сын проявит большую откровенность. Но значит, это придется сделать мне. Я знаю вашу щепетильность в проблемах морали, дорогой мистер Бультон. - Услыша это обращение, Дик глупо хихикнул.- Печальная истина состоит в том, что я уличил вашего сына в тайной любовной переписке с некой юной особой под священной крышей церкви.
   - Ничего себе! - присвистнул Дик.- Скверно! - И он неодобрительно покачал головой, глядя на отца, которого так и подмывало разоблачить лицемера, хотя это было исключено. Плохо! В его-то годы... Негодный щенок!
   Я и ожидал услышать от вас слова негодования,- отозвался доктор, на самом деле несколько шокированный тем спо|койствием, с которым воспринял эту весть его собеседник.
   безоговорочное отцовское осуждение, какое мы сейчас услышали, должно пробудить остатки совести в испорченном подростке.
   С огромным трудом Полю удалось сдержать негодование.
   - Вы правы, сэр,- сказал Дик.- И его за это надо как следуе отчитать. Но не следует быть слишком строгими. В конце концов это природа...
   - Прошу прощения, сэр? - сухо произнес доктор Гримстон, с трудом скрывая неудовольствие.
   - Я хочу сказать,- начал Дик, чуть было не ткнув его дружески-игриво кулаком в ребра,- что все мы грешили этим в мое время. Я по крайней мере такое писал и не раз...
   - Я не могу упрекнуть себя в подобном, и позвольте заметить, мистер Бультон, что такое снисходительное отношение к случившемуся способно свести на нет действенность только что выраженного вами негодования. Поймите меня правильно, сэр.
   - Да, это верно,- поспешил согласиться Дик, видя, что дал маху.- Но вы еще не отодрали его?
   - Я как раз направился за тростью, когда мне доложили о вашем приезде.