Страница:
клаустрофобии), - точ-
24
ная копия его кабинета в Кремле. Напрашивался рой метафор. Русская душа
демонстрировала со всей очевидностью свою дьявольскую хитрость,
бесхитростность и глубину.
- Капитан слышал, как ты кричала, - сказал я моей немке в сталинском
кабинете.
Открылась фальшивая дверь. Вошел капитан. За ним - бритоголовая команда
речников-добровольцев.
- Ты брал пустую посуду в Казани? - спросил капитан, усаживаясь за
генералиссимусский стол.
- Капитан, - с достоинством сказал я, - это что:допрос?
- Введите их, - сказал капитан по красивому правительственному
телефону-вертушке.
Двое головорезов ввели имамов. Хорошо избитые люди всегда похожи на
загримированных.
- Ты не пощадил даже их! - вскричал я.
- Замуруйте их в сталинском сортире, - распорядился капитан. - Всех
четырех!
Нас быстро принялись замуровывать, забрызгивая от спешки раствором.
Немка, тем временем, бросилась к унитазу диктатора.
- Это не от страха, а потому что очень хочется, - сказала она, обнажая
зад и боясь обвинений в трусости.
- Имамы, - сказал я. - Где сила вашей молитвы?
Имамы, сосредоточившись, запели главный духовный гимн:
- Веди нас по дороге прямой, по дороге тех, кого Ты
облагодетельствовал, - не тех, кто находится под гнетом, и не заблудших!
25
Раздались автоматные очереди. Под своды бункера ворвались боевики
татарского батальона "Счастливая смерть". Они стремительно съехали вниз по
свеже крашеным коричневым перилам. Но наши русские речные матросики, наши
простодушные мучители, тоже оказались не промах. Они прыгали с перекрытия на
перекрытие и раскачивались на руках, как тропические обезьяны. Капитан повел
ребят в бой. Завязалась подземная Куликовская битва. Я не знал, за кого
болеть. Я любовался и теми, и другими. Русское войско, наконец, ушло в
фальшивые двери. Мусульмане добили раненых и с удивлением уставили на нас
свои дымящиеся автоматы.
- Это подобно саду на высоте, - сказал я боевикам, в восхищении
поднимая руки. - Бьет дождь его без жалости, и приносит он урожай двойной.
- Он - парень неплохой, - сказали имамы, отряхивая свои черные шапочки
с золотым шитьем. - Захотел сдать пустую посуду, а капитан бутылки отнял.
- Русский скандал, - улыбнулись боевики. -Немку будем ебать? -
обратились они друг к другу с риторическим вопросом.
- А за что ее ебать? - осторожно вступился я.
- У меня и так вся спина в рубцах, - призналась немка.
- Ну бегите, - сказали боевики, - а то опоздаете!
- Если решу принять мусульманскую веру, я знаю, к кому обращусь, -
сказал я добрым имамам на прощание и, расчувствовавшись (они тоже
26
расчувствовались), рванул с женщиной вверх через три ступени, минуя
лужи человеческой крови.
САМАРА - САРАТОВ
После Самары на Волге сгустился туман, и река вдруг раздалась,
покрылась островами с густой растительностью, полностью одичала. Это уже
была не Волга - Амазонка. Пошла крупная волна. В ночном баре падали бокалы.
Все 100 журналистов провинциальной российской прессы плясали и пили, пили и
плясали. Мы с немкой сидели в углу: наблюдали.
Русские пляски не похожи на ночные берлинские танцы. В русской пляске
сохраняется первобытный элемент истеричности, требующий почти немедленно
словесного довеска в виде исповеди. Впрочем, простой народ редко кается.
Вместо исповеди он горлопанит. Он так орет на улице песни, как никто нигде
не орет. Иное дело - русский журнализм. Все сто журналистов хотели
поделиться всеми своими нутряными тайнами. Женщины рассказали, что они -
жертвы брака: их мужья - алкоголики, дети - наркоманы. После работы в
редакции они ездят на загородные участки сажать картошку: денег не хватает.
Маленький Дима-негр с Сахалина сообщил, что он жертва Афгана и хуесос.
Бухгалтерша сорока восьми лет жертвенно показала мне свои груди.
- А где исповедь? - не понял я.
- Разве они не достаточно красноречивы? -возразила бухгалтерша.
27
- Три брака, две дочки, пятнадцать абортов, - вглядевшись, как
хиромант, сказал я.
- Сошлось, - сказала бухгалтерша, застегивая бюстгальтер.
Молодой человек из уральского города признался, что он - жертва пера:
пишет гениальные стихи, но стыдится показывать. Я попросил прочитать хотя бы
одно.
- Зачем? - застыдился поэт.
Каждый поэт в России мечтает умереть под забором. Я не стал настаивать.
Новосибирский журналист, с лицом умирающего Ленина, признался, что
сотрудничал с КГБ.
- И зачем тебе банка? - спросил он меня в свою очередь.
- Надо.
- Экуменизм не пройдет, - заверил он.
- Лора Павловна! - крикнул я. - Нельзя ли шампанского?
-Кончилось! - враждебно огрызнулась буфетчица. - Да что ж ты такое
выдумал? - запричитала она. - Воду матушки Волги нельзя брать на анализ!
Журналисты подсобрались на шум.
- Ну что, - сказал я, обратившись к присутствующим. - Выживет Россия
или пойдет ко дну?
- Мы лучше всех. - Раздался общий ответ.
- Еще раз о национальном запахе, - сказал я немке, медленно возвращаясь
к ней за столик.
Я иду сквозь строй бомжей, проституток с площади трех вокзалов,
железнодорожных ментов, поднимаюсь по лестнице к гардеробщикам престижных
казино, барменам, крупье, клиентам, стриптизеркам, и мне все говорят: мы
лучше
28
всех. Я захожу в новейший туалет со стереофонической музыкой. Кабинки
заняты. Дверцы распахнуты. В Европе блевать -жизненное событие, как и аборт,
об этом в конце жизни пишут в мемуарах. Здесь - рутина. И все эти "мы лучше
всех", по-флотски расставив свои мужские и женские ноги, блюют. И, кажется,
если в богатейшей стране на излете архического мышления мы не разуверимся в
своей превосходной степени, то мы заблюем весь мир.
Но особенно отличилась красавица Наташа из газеты подмосковного города
0., что танцевала в очень коротком платье, похожем на прилипшую к телу
тельняшку. Она подошла к нам, резко села за столик:
- Ну, как вы думаете? У меня под платьем есть белье или нет?
Я сразу понял, что ничего там у нее нет, кроме желания, но она
перебила, не дослушав:
- Я никогда не спала с женщиной, у меня, сами понимаете, были
комплексы, но я бы хотела попробовать.
Немка, не чуждая женским привязанностям, погладила ее по длинным
волосам.
- Я уже полюбила твою прямую кишку, -сказала она, показав Наташе свое
экстремистское тату на бедре.
- Но вообще-то я предпочитаю его, - кивнув на меня, сказала ей Наташа
на ломанном английском языке.
Меня всегда умиляет блядовитость русских девушек.
- Рыбка! - сказал я, подняв брови.
- Хочу! Хочу! - обрадовалась она.
29
Тут немка не выдержала и, ссылаясь на головную боль, потащила меня на
палубу смотреть на туманную Амазонку.
- Они сумасшедшие,- сказала она. Весь Саратов прошел в выяснениях
отношений. Говорят, Саратов по-монгольски значит "Желтая гора". Местные
националисты борются с этой этимологией насмерть.
ПОДВИГ ГОЛУБИНОВА
В картинной галерее Саратова много шедевров. Иногда вдруг наедет
экскурсия школьников, поорет, поиграет в прятки, полюбуется живописью Репина
и Малевича, и вновь тишина. Мы встретились с Голубиновым перед картиной
неизвестного итальянского художника пятнадцатого века, изображающей Мадонну
с ребенком и двух ангелов, больных конъюнктивитом. Голубинов - интеллигент
тридцати двух лет. Худой, в очках, как Чернышевский, но от сходства
отказывается. В руках у Голубинова была авоська с трехлитровым на вид
предметом, бережно завернутым в саратовскую газету.
-Для анализа, -сообщил он вполголоса. Я кивнул. Мы вышли на улицу.
- Зачерпнем поздно вечером, перед вашим отплытием, -сказал Голубинов. -
Показать вам город?
-Лучше поговорим, -сказал я, оглядевшись вокруг.
- Как угодно, - поджал он губы.
30
Провинциалы обидчивы, но им нельзя потакать.
- Хотите ужинать?
- Хочу.
Мы очутились у него в квартире. Сашенька Голубинова встретила нас в
нарядном платье.
- Утка стынет, - улыбнувшись, сказала она. Мы быстро сели за стол,
полный всяких закусок, и выпили водки.
- Почему у вас перевязана голова? - спросил я у Голубинова.
- Хулиганы, - рассеянно ответил он.
- На рынке, - улыбнувшись, добавила Сашенька Голубинова. - С топорами.
- Перестань,- запретил ей Голубинов. На меня стали падать книги.
Дореволюционные тяжелые тома Достоевского. Старые открытки вылетели из
альбомов и разлетелись по всей комнате. Почти курортная пристань Саратова.
Виды Саратова. Люди Саратова. Мы бросились их подбирать. Под столом мы
встретились с Голубиновым.
- Вы знаете, что Бог умер? - спросил я.
-До Саратова дошли слухи, - подтвердил он. Мы стали есть полутеплую
утку, запивая сладким вином.
- Трудно поклоняться неживому богу, -вздохнул Голубинов.
- Один буддизм еще крепко держится благодаря своей парадоксальности, -
заметила бывшая студентка Сашенька.
- Рождение нового единого бога так же неминуемо, как сведение
компьютерных программ воедино, - рассудил Голубинов. - Просто это на
31
очереди. Смешно видеть дешевую конкуренцию разных религий.
- Многопартийная система богов, - подытожил я.- Но не лучше ли
оставаться при ней, имея шанс менять хозяев?
Некоторое время мы ели утку в молчании.
- Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! - неожиданно весело добавил я. -
Возникновение одного божества. Первая по времени метафизическая революция
двадцать первого века.
- В Европе Бог и святые скукожились и стали напоминать корейскую пищу,
-сказала Сашенька.
- В язычестве было много богов в рамках одной веры. Сейчас много богов
в рамках всего человечества, - подумав, сказал Голубинов. - Следующий
закономерный шаг - объединение богов.
- Божественный пантеон - он разрешительный, терпимый, но не насыщен
креативной энергией будущего, - глубоко задумалась Сашенька.
- Свобода выбора Бога - большая человеческая свобода, - сказал я. -
Однако поправка должна быть внесена в божественный имидж, а это развернет
ситуацию неожиданным образом в сторону тотального единобожия. Справятся ли
люди с этим, и если справятся, то как?
- Однако, как можно доверять человечеству, и не окажется единый новый
Бог чем-то наподобие диктатора, который окончательно убьет всякую свободу? -
спросил Голубинов.
- Так вот что значат пять рек жизни! - прозрела Сашенька.
- Да, - сказал я, - пять рек жизни - это ожидание чуда нового
откровения.
32
- И вы его ожидаете?
- Он и есть чудо, - серьезно сказал Голубинов, показав Сашеньке на
меня.
- Почему Россия - такая горькая страна? -спросила меня Сашенька в упор.
- Анализ покажет, - сказал Голубинов. -Ну все. Пора.
Мы встали, подошли к двери.
- А тут у нас жила бабушка. А потом умерла, - сказал Голубинов.
Крадучись, мы стали спускаться к Волге. Вдалеке стоял мой теплоход с
приятной танцевальной музыкой. Я знал, что немка рассматривает нас из каюты
в ночной бинокль. Голубинов вытащил из авоськи сверток, зашэл по колено в
воду.
- А вы знаете, теплая, - тихо удивился он, опуская банку в воду.
В ответ протяжно загудел теплоход. Вдруг банка в руках Голубинова
разлетелась вдребезги. Вдруг Голубинов тихо ойкнул, пошел ко дну.
- Ну сволочь, так не честно! - сказал я, в мыслях обращаясь к капитану.
ГИБЕЛЬ БОГОВ
Редкий русский идет в сауну с чистыми помыслами. Я вошел в сауну с
ручной гранатой. Капитан сидел на полке с четырьмя телками. Одна была
буфетчица Лора Павловна, другая - красавица Наташа, третья оказалась
мужчиной - помощником капитана, четвертая была совсем голой. На мое
удивление она прояви-
33
лась распаренной немкой с экстремистским тату на бедре.
- Здравствуйте, капитан, - сказал я миролюбиво. - Вы видите этот кусок
битой посуды? - Я показал ему осколок. - Привет вам от Голубинова.
- Я не понимаю всей этой истории с битой посудой, - сказала мне немка,
инстинктивно опасаясь взрывов и русской стрельбы. - Я все понимаю, но при
чем тут битая посуда?
- Ты свободна, - сказал я немке. - Наташа тоже пусть выйдет отсюда и
утешит тебя. Идите, побрейте друг другу ноги. Лора и помощник могут
остаться. Мне не жалко.
- Подождите, - сказал капитан. - Не бросайте гранату! Лора, выдай ему
стеклянную банку. Он - маньяк. Я сдаюсь.
- Хотите, я наполню банку волжской водой? -услужливо предложился
помощник капитана.
- Отдыхай, черная сотня, - сказал я. - Лора, несите банку.
Лора босиком побежала за банкой.
- Я государственник, - сказал капитан с поднятыми руками, - но к смерти
я не готов. Хотите выпить?
- Не откажусь.
Капитан опустил руки и разлил водку по стаканам.
- Ну, за ваш анализ! - сказал капитан. Мы хмуро выпили.
- Хотя, что такое анализ? - спросил капитан, хрустя огурцом. - Не
русское это дело. Я и сам без анализа знаю, что вода здесь течет не живая, а
мертвая. Понял? Ну, вот такая мертвая! Совсем мертвая!
34
- Какой же ты тогда государственник? -удивился я.
- Так я потому и государственник, что вода гнилая, - сказал он.
- А если я ее оживлю? - сказал я.
- Кишка у тебя тонка, - сказал капитан. -Не такие, как ты, пробовали!
Ну, давай, наливай! - сказал он помощнику.
- Что такое русский? - сказал капитан, снова выпив водки. - Русский -
это, прежде всего, прилагательное. Китаец-существительное,француз -тоже,
негр - и то существительное!
- Даже еврей, - вставил помощник, - жидовская морда, а существительное!
- Правильно, - одобрил капитан. - А вот русский - он прилагательное.
- К чему же он прилагается? - спросил я.
- Вот я всю жизнь живу и думаю, к чему он прилагается, и, выходит, он
ни к чему не прилагается, как его ни прилагай. Русский - он что, если
разобраться? Доказательство от противного. Одним словом - апофатическая
тварь.
Свет вырубился. Сауна стала тьмой. Мятежники схватили меня за горло
железной рукой.
- Ну, вот и все, - сказал капитан. - Включайте свет, Лора Павловна.
Буфетчица с хохотом выполнила команду.
- Нам с тобой, друг мой, на этом свете вдвоем не жить, - не без
трансцендентной грусти заметил капитан, связывая мне руки за спиной. -Или
ты, или я. Так что будем тебя мочить.
- А перед этим трахните его! - оживленно сказала Лора Павловна.
- Непременно, - заржал помощник.
35
- Вы чего! - возопил я. - Во всем мире гомосеки трахаются полюбовно, а
вы тут в России превратили половой акт в позор и тотальное унижение!
- Захотели и превратили, - сказала Лора Павловна, срывая с меня одежду.
- Сейчас я буду тебя анализировать, - заявил капитан, становясь в
плотоядную позу. - Помоги-ка мне, Лора Павловна!
Я стал молиться. В такую минуту мне Христос был бесконечно ближе Будды
и прочей божественной экзотики. В такую минуту я понял, в какую дверь я
должен стучаться.
Дверь сауны слетела с петель. На пороге стояла моя немка с базукой на
голом плече. За ней - красавица Наташа с саблей наголо. На мое счастье, они
подглядывали в замочную скважину.
- Хенде хох! - крикнула немка впервые за всю Волгу по-немецки, и мне
впервые понравился этот язык. - Не шевелись! У меня дед был эсэсовец.
Она сказала чистую правду. Все подняли руки, кроме меня. Наташа саблей
перерубила мне путы. Шайка была обезврежена. Немка проворно накинула на всех
троих по пеньковой петле. Тут с белым флагом в руке влетела в сауну
бухгалтерша, та, что показывала мне свои груди. Она хотела сказать что-то
важное, но вместо этого неосторожно напоролась на саблю и, по-моему, сразу
умерла. И победители, и побежденные не смогли сдержать улыбок.
- Ну, прощай, капитан! - беззлобно сказал я. - Прощай и ты, Лора
Павловна.
36
- Федор, все! Хайль Гитлер! - выдохнул помощник капитана.
Покорно, роняя бутылки, он полез на стол вешаться.
- Полезай и ты, партизанка! - прикрикнула на буфетчицу немка. - Быстро!
- Сами мне говорили, что вы принципиальный противник смертной казни, -
с легкой укоризной сказал ей капитан с петлей на шее.
- Да! - сказала немка. - Но еще больше, чем смертную казнь, я не люблю
партизан!
- Муся моя, до свидания! - достойно обратилась Лора Павловна к
капитану.
Все вдруг поняли, что между ними в жизни было большое чувство.
- Может, не надо? - робко спросила Наташа с саблей.
Вместо ответа немка выбила стол из-под ног осужденных, и они
задергались в воздухе, пугая нас своей уже нездешней эрекцией.
- Сфотографируйте меня вместе с ними, -сказала немка, становясь с
улыбкой между членов двух повешенных.
Лора Павловна качалась сама по себе, картинно превращаясь из буфетчицы
в великомученицу.
САРАТОВ - ВОЛГОГРАД
В то время, как ее дедушка брал приступом Сталинград, моя бабушка
голодала в блокадном Ленинграде. Однажды, после взрыва не-
37
мецкого снаряда, ей в окно влетела оторванная голова соседки. Весь
Сталинград мы просмеялись, как будто смешинка попала нам в рот. Мы особенно
смеялись на Мамаевом кургане, где мне захотелось поджарить немку на вечном
огне.
Каждый народ понимает проблему страдания по-своему. Русские переводят
ее на доступный им язык. У подножья Матери-родины с открытым, как у
французской Марианны, ртом и грудью несчастной бухгалтерши собралась целая
группа статуй, символизирующих коллективные страдания.
Каждая композиция состоит из двух человек:
один раненый, другой оказывает ему помощь и готов за него отомстить. Но
все раненые больше похожи не на раненых, а на пьяных. Особенно хороша
санитарка, осмотрительно, с хитрым видом выносящая с поля боя в жопу пьяного
мужика. Скорее всего, она несет его с гулянки домой, чтобы положить к себе в
постель, раздеть и приголубить.
Немка смеялась до слез над моим предположением. От хохота мы попадали в
густую траву. Под нами лежал ренессансный город с вкраплениями греческой
классики, возведенный пленными немцами в духе имперского реализма. На другом
берегу, за Волгой, начинались бескрайние степи, начинались Монголия и Китай.
- Ну покажи, - попросила немка.
- Не покажу, - застеснялся я.
Конечно, я ей показал. Головастики виляли нам хвостами в мутной воде.
Мальки метались в разные стороны. На дне банки лежал таинственный черный
камень. Мы стали строить планы, рассматривая банку.
38
Ее дедушка с моей бабушкой взирали на нас с небес. Дедушка был,
по-моему, недоволен и бормотал, что русским нельзя доверять, зато моя
бабушка, как мне показалось, гордилась мной. Когда мы встали, отряхиваясь,
немка призналась, что ее до сих пор ни разу не били во время любви.
- Я рад, - сказал я, - что во время поездки ты испытала новые ощущения.
39
ИЗБРАННЫЕ ФАНТАЗМЫ СТАРОГО РЕЙНА
ПОБЕГ ИЗ КОМФОРТА
Осень - лучшее время для критики чистого разума. Русский человек в
Европе чувствует себя дураком. Против Европы, как против лома, у него нет
приема. Если смотреть на Европу с открытым ртом, она отвернется от тебя с
равнодушием, близким к презрению. Если начать в ней бузить и топать ногами,
она удивится, а затем ловко схватит за ухо и выставит за дверь, как
навонявшего мерзавца.
- Как вы относитесь к крестоносцам? - спросил капитан.
- Мне больше нравятся самураи, - ответил я. Что называется, поговорили.
Если можно сделать тысячу одинаковых живых овец, то почему бы не сделать
тысячу одинаковых живых капита-
40
нов? В Европе невольно начинаешь верить в науку и технологию. Чтобы не
выглядеть излишне патетичным, я поздравил его, скорее, с выздоровлением, чем
с воскрешением.
- Мерси, - сказал капитан, отводя, впрочем, глаза в сторону.
Немка прочла мне нотацию. Она сказала, что в Европе не принято
поздравлять ни с воскрешением, ни с выздоровлением, ни вообще с чем бы то ни
было. Может быть, только со свадьбой.
- Поздравлять - это варварство, - прокомментировала она.
Не исключаю, что немкой руководила обида. Встретившись с ней на Рейне,
я дружески поцеловал ее в щеку и вместо приветствия по ошибке сказал до
свидания. Что с ней было! От негодования у нее на носу высыпали угри. Но я
тоже хорош! Так нескладно ошибиться!
Русский человек в Европе похож на таракана. Бегает, шевелит усами,
нервно принюхивается. Он оскорбителен для ее чистой поверхности. Европа
может с интересом наблюдать за экзотическими насекомыми, ей по душе
какой-нибудь ядовитый тарантул, какая-нибудь непонятная гусеница, божьи
коровки вызывают у нее умиление, но хороших тараканов не бывает.
Умный русский человек в Европе чувствует себя многозначительным
дураком.
Между тем, Европа подсознательно очень боится России. Польский маршал
Пилсудский хотел видеть Россию не красной, не белой, а слабой. Чтобы сделать
Россию слабой, надо сломать ей волю. Европа подсознательно чувствует, что
Россия ее сильнее и будет день, ког-
41
да Россия ее заглотит, как большая рыба маленькую, даже если маленькая
покрасивее и повыебистее, чем большая.
- Как тебя зовут? - спросил я немку.
- Пароль: лоск! - насмешливо учила она меня.
- Какое сапожное слово! - не стерпел я.
В Европе она выглядела по-другому, чем на Волге. Ее как будто
подменили. Она была такая, как все - только дерганая.
Что такое антипутешествие? Топтание на одном месте? Пустая трата
времени? Или, может быть, энтропия надежды? Я был настроен на увеселительную
прогулку по центральной (как говорится в проспектах) водной артерии Европы.
Начинался бархатный сезон. Вот чего никогда не будет в России - бархатного
сезона. Не куцее бабье лето, а затяжная теплая, с теплыми вечерами,
каштаново-платановая осень отсутствует в списке русских понятий. Я взял с
собой из Москвы купальные трусы и лучшие итальянские галстуки. Я ни разу не
надел ни те, ни другие. Подвела не только погода. Я плыл вниз, скорее, не по
Рейну, а в совсем не далекое будущее. Будущее, как выяснилось, состоит из
старости. Оно же состоит из комфортного абсолютизма. Последнее - грядущая
европейская неизбежность. Это не столько быт, сколько бессильный
идеологический фантазм.
Поездки по Рейну вот уже более ста пятидесяти лет славятся своим
безупречным сервисом. Первый пароход появился на Рейне в 1816 году.
Добросовестная английская игрушка восьмого июня отшвартовалась в Роттерда-
42
ме, а двенадцатого уже доплыла до Кельна. Дальше вверх по реке ее
тянули русские бурлаки и арабские лошади, вплоть до Кобленца, где она
затонула. Европа учится на ошибках. Она любит делать удобные вещи. Кельты
плавали по Рейну на плотах уже во втором тысячелетии до нашей эры. В девятом
веке народ на Рейне грабили викинги. Американцы перешли через реку седьмого
марта. Семнадцатого числа мост под ними рухнул. Эльзас и Лотарингию забрала
себе Франция. После референдума Саар вернулся в Германию. Аденауэр родился в
Кельне. Гете учился медицине в Страсбурге. Ясперс умер в Базеле. Ясно, что
это -один человек. Европа может зачахнуть только от отсутствия самоуважения.
Базель находится на отметке 252 метров над уровнем моря. Население - 182.000
жителей. Каждую секунду в Базеле протекает 1030 кубических метров рейнской
воды. Мой дежурный суп - местный граф Цеппелин. Его воздушные аппараты,
каюта, ванная, еда и, конечно, пейзажи, доведенные до совершенства, приняты
к моему сведению.
На шикарном теплоходе "Дейчланд" я попал в руки профессиональных
комфортщиков. Возражать им непросто. Тонкой пластмассовой пленкой комфорт
обвалакивает все ощущения. Лучше плыть на барже, хотя это тоже
-искусственность и самообман.
Я никогда так не антипутешествовал, как от Базеля до Северного моря.
Холодный буфет оказался сильнее Рейна. Паровые лобстеры затмили Кельнский
собор, не говоря уже о развали-
43
нах средневековых замков с немецким стягом над реставрированной крышей.
- Ну что, скучаете? - заботливо спросил капитан, глядя, как я лениво
копаюсь в крабовом салате.
- Я сегодня вдруг вспомнил, что Ленин в своей ранней работе "Что
делать?" сказал: "Надо мечтать!".
- Без мечты не проживешь, - одобрительно сказал капитан. - Может быть,
вы нас возьмете в заложники?
- Зачем? - заинтересовался я.
Торты с персиками, облитые шоколадом, выглядели куда более
шовинистически, нежели патриотические монументы Вильгельма и самой матери
Германии в окружении своры чугунных орлов.
- Я думал когда-то, что только в России мы плодим скульптурных уродов,
- признался я немке.
Путешествие - это, прежде всего, проишествие, в идеальной перспективе -
авантюра. В современной Европе приключение сведено к минимуму событийности.
Турист превращен в комическую фигуру. Как домашняя птица в клетке, он
выклевывает по зернышку корм, отпущенный турагентством. Путеводитель берет
на себя функции тоталитарного законодателя, не чуждого анекдоту. Он правит с
юморком.
- Че Гевара красиво погиб в Боливии, - сказал я немке. В своих
оранжевых штанах она оживилась.
- Помнишь, - сказала она, - он велит агенту ЦРУ, кубинцу, которому
приказано его при-
44
кончить, передать Фиделю Кастро, что революция скоро победит во всей
Южной Америке.
- Фидель Кастро, конечно, крылатый конь с яйцами, - сказал я, - но Че
Гевара фотогенично умер.
- Давай поднимем над кораблем красный флаг, - предложила немка.
- Ага, - сказал я. - И назовем корабль "Броненосец Потемкин".
Немка счастливо рассмеялась. Путеводитель подшучивает над всеми этими
римлянами и рейнскими легендами (где герои повсеместно оказываются жертвами
собственной жестокости, а героини - собственной глупости), но вдруг впадает
в слезливую речь демагога. Гиды -его вассалы, и как всякие вассалы, склонны
к халтуре. Для них Кельн, прежде всего, столица одеколона.
- Слушайте, кончайте жрать, - сказал капитан за ужином мне на ухо. -
Возьмите меня штурмом, как Зимний дворец! Арестуйте, как временное
24
ная копия его кабинета в Кремле. Напрашивался рой метафор. Русская душа
демонстрировала со всей очевидностью свою дьявольскую хитрость,
бесхитростность и глубину.
- Капитан слышал, как ты кричала, - сказал я моей немке в сталинском
кабинете.
Открылась фальшивая дверь. Вошел капитан. За ним - бритоголовая команда
речников-добровольцев.
- Ты брал пустую посуду в Казани? - спросил капитан, усаживаясь за
генералиссимусский стол.
- Капитан, - с достоинством сказал я, - это что:допрос?
- Введите их, - сказал капитан по красивому правительственному
телефону-вертушке.
Двое головорезов ввели имамов. Хорошо избитые люди всегда похожи на
загримированных.
- Ты не пощадил даже их! - вскричал я.
- Замуруйте их в сталинском сортире, - распорядился капитан. - Всех
четырех!
Нас быстро принялись замуровывать, забрызгивая от спешки раствором.
Немка, тем временем, бросилась к унитазу диктатора.
- Это не от страха, а потому что очень хочется, - сказала она, обнажая
зад и боясь обвинений в трусости.
- Имамы, - сказал я. - Где сила вашей молитвы?
Имамы, сосредоточившись, запели главный духовный гимн:
- Веди нас по дороге прямой, по дороге тех, кого Ты
облагодетельствовал, - не тех, кто находится под гнетом, и не заблудших!
25
Раздались автоматные очереди. Под своды бункера ворвались боевики
татарского батальона "Счастливая смерть". Они стремительно съехали вниз по
свеже крашеным коричневым перилам. Но наши русские речные матросики, наши
простодушные мучители, тоже оказались не промах. Они прыгали с перекрытия на
перекрытие и раскачивались на руках, как тропические обезьяны. Капитан повел
ребят в бой. Завязалась подземная Куликовская битва. Я не знал, за кого
болеть. Я любовался и теми, и другими. Русское войско, наконец, ушло в
фальшивые двери. Мусульмане добили раненых и с удивлением уставили на нас
свои дымящиеся автоматы.
- Это подобно саду на высоте, - сказал я боевикам, в восхищении
поднимая руки. - Бьет дождь его без жалости, и приносит он урожай двойной.
- Он - парень неплохой, - сказали имамы, отряхивая свои черные шапочки
с золотым шитьем. - Захотел сдать пустую посуду, а капитан бутылки отнял.
- Русский скандал, - улыбнулись боевики. -Немку будем ебать? -
обратились они друг к другу с риторическим вопросом.
- А за что ее ебать? - осторожно вступился я.
- У меня и так вся спина в рубцах, - призналась немка.
- Ну бегите, - сказали боевики, - а то опоздаете!
- Если решу принять мусульманскую веру, я знаю, к кому обращусь, -
сказал я добрым имамам на прощание и, расчувствовавшись (они тоже
26
расчувствовались), рванул с женщиной вверх через три ступени, минуя
лужи человеческой крови.
САМАРА - САРАТОВ
После Самары на Волге сгустился туман, и река вдруг раздалась,
покрылась островами с густой растительностью, полностью одичала. Это уже
была не Волга - Амазонка. Пошла крупная волна. В ночном баре падали бокалы.
Все 100 журналистов провинциальной российской прессы плясали и пили, пили и
плясали. Мы с немкой сидели в углу: наблюдали.
Русские пляски не похожи на ночные берлинские танцы. В русской пляске
сохраняется первобытный элемент истеричности, требующий почти немедленно
словесного довеска в виде исповеди. Впрочем, простой народ редко кается.
Вместо исповеди он горлопанит. Он так орет на улице песни, как никто нигде
не орет. Иное дело - русский журнализм. Все сто журналистов хотели
поделиться всеми своими нутряными тайнами. Женщины рассказали, что они -
жертвы брака: их мужья - алкоголики, дети - наркоманы. После работы в
редакции они ездят на загородные участки сажать картошку: денег не хватает.
Маленький Дима-негр с Сахалина сообщил, что он жертва Афгана и хуесос.
Бухгалтерша сорока восьми лет жертвенно показала мне свои груди.
- А где исповедь? - не понял я.
- Разве они не достаточно красноречивы? -возразила бухгалтерша.
27
- Три брака, две дочки, пятнадцать абортов, - вглядевшись, как
хиромант, сказал я.
- Сошлось, - сказала бухгалтерша, застегивая бюстгальтер.
Молодой человек из уральского города признался, что он - жертва пера:
пишет гениальные стихи, но стыдится показывать. Я попросил прочитать хотя бы
одно.
- Зачем? - застыдился поэт.
Каждый поэт в России мечтает умереть под забором. Я не стал настаивать.
Новосибирский журналист, с лицом умирающего Ленина, признался, что
сотрудничал с КГБ.
- И зачем тебе банка? - спросил он меня в свою очередь.
- Надо.
- Экуменизм не пройдет, - заверил он.
- Лора Павловна! - крикнул я. - Нельзя ли шампанского?
-Кончилось! - враждебно огрызнулась буфетчица. - Да что ж ты такое
выдумал? - запричитала она. - Воду матушки Волги нельзя брать на анализ!
Журналисты подсобрались на шум.
- Ну что, - сказал я, обратившись к присутствующим. - Выживет Россия
или пойдет ко дну?
- Мы лучше всех. - Раздался общий ответ.
- Еще раз о национальном запахе, - сказал я немке, медленно возвращаясь
к ней за столик.
Я иду сквозь строй бомжей, проституток с площади трех вокзалов,
железнодорожных ментов, поднимаюсь по лестнице к гардеробщикам престижных
казино, барменам, крупье, клиентам, стриптизеркам, и мне все говорят: мы
лучше
28
всех. Я захожу в новейший туалет со стереофонической музыкой. Кабинки
заняты. Дверцы распахнуты. В Европе блевать -жизненное событие, как и аборт,
об этом в конце жизни пишут в мемуарах. Здесь - рутина. И все эти "мы лучше
всех", по-флотски расставив свои мужские и женские ноги, блюют. И, кажется,
если в богатейшей стране на излете архического мышления мы не разуверимся в
своей превосходной степени, то мы заблюем весь мир.
Но особенно отличилась красавица Наташа из газеты подмосковного города
0., что танцевала в очень коротком платье, похожем на прилипшую к телу
тельняшку. Она подошла к нам, резко села за столик:
- Ну, как вы думаете? У меня под платьем есть белье или нет?
Я сразу понял, что ничего там у нее нет, кроме желания, но она
перебила, не дослушав:
- Я никогда не спала с женщиной, у меня, сами понимаете, были
комплексы, но я бы хотела попробовать.
Немка, не чуждая женским привязанностям, погладила ее по длинным
волосам.
- Я уже полюбила твою прямую кишку, -сказала она, показав Наташе свое
экстремистское тату на бедре.
- Но вообще-то я предпочитаю его, - кивнув на меня, сказала ей Наташа
на ломанном английском языке.
Меня всегда умиляет блядовитость русских девушек.
- Рыбка! - сказал я, подняв брови.
- Хочу! Хочу! - обрадовалась она.
29
Тут немка не выдержала и, ссылаясь на головную боль, потащила меня на
палубу смотреть на туманную Амазонку.
- Они сумасшедшие,- сказала она. Весь Саратов прошел в выяснениях
отношений. Говорят, Саратов по-монгольски значит "Желтая гора". Местные
националисты борются с этой этимологией насмерть.
ПОДВИГ ГОЛУБИНОВА
В картинной галерее Саратова много шедевров. Иногда вдруг наедет
экскурсия школьников, поорет, поиграет в прятки, полюбуется живописью Репина
и Малевича, и вновь тишина. Мы встретились с Голубиновым перед картиной
неизвестного итальянского художника пятнадцатого века, изображающей Мадонну
с ребенком и двух ангелов, больных конъюнктивитом. Голубинов - интеллигент
тридцати двух лет. Худой, в очках, как Чернышевский, но от сходства
отказывается. В руках у Голубинова была авоська с трехлитровым на вид
предметом, бережно завернутым в саратовскую газету.
-Для анализа, -сообщил он вполголоса. Я кивнул. Мы вышли на улицу.
- Зачерпнем поздно вечером, перед вашим отплытием, -сказал Голубинов. -
Показать вам город?
-Лучше поговорим, -сказал я, оглядевшись вокруг.
- Как угодно, - поджал он губы.
30
Провинциалы обидчивы, но им нельзя потакать.
- Хотите ужинать?
- Хочу.
Мы очутились у него в квартире. Сашенька Голубинова встретила нас в
нарядном платье.
- Утка стынет, - улыбнувшись, сказала она. Мы быстро сели за стол,
полный всяких закусок, и выпили водки.
- Почему у вас перевязана голова? - спросил я у Голубинова.
- Хулиганы, - рассеянно ответил он.
- На рынке, - улыбнувшись, добавила Сашенька Голубинова. - С топорами.
- Перестань,- запретил ей Голубинов. На меня стали падать книги.
Дореволюционные тяжелые тома Достоевского. Старые открытки вылетели из
альбомов и разлетелись по всей комнате. Почти курортная пристань Саратова.
Виды Саратова. Люди Саратова. Мы бросились их подбирать. Под столом мы
встретились с Голубиновым.
- Вы знаете, что Бог умер? - спросил я.
-До Саратова дошли слухи, - подтвердил он. Мы стали есть полутеплую
утку, запивая сладким вином.
- Трудно поклоняться неживому богу, -вздохнул Голубинов.
- Один буддизм еще крепко держится благодаря своей парадоксальности, -
заметила бывшая студентка Сашенька.
- Рождение нового единого бога так же неминуемо, как сведение
компьютерных программ воедино, - рассудил Голубинов. - Просто это на
31
очереди. Смешно видеть дешевую конкуренцию разных религий.
- Многопартийная система богов, - подытожил я.- Но не лучше ли
оставаться при ней, имея шанс менять хозяев?
Некоторое время мы ели утку в молчании.
- Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! - неожиданно весело добавил я. -
Возникновение одного божества. Первая по времени метафизическая революция
двадцать первого века.
- В Европе Бог и святые скукожились и стали напоминать корейскую пищу,
-сказала Сашенька.
- В язычестве было много богов в рамках одной веры. Сейчас много богов
в рамках всего человечества, - подумав, сказал Голубинов. - Следующий
закономерный шаг - объединение богов.
- Божественный пантеон - он разрешительный, терпимый, но не насыщен
креативной энергией будущего, - глубоко задумалась Сашенька.
- Свобода выбора Бога - большая человеческая свобода, - сказал я. -
Однако поправка должна быть внесена в божественный имидж, а это развернет
ситуацию неожиданным образом в сторону тотального единобожия. Справятся ли
люди с этим, и если справятся, то как?
- Однако, как можно доверять человечеству, и не окажется единый новый
Бог чем-то наподобие диктатора, который окончательно убьет всякую свободу? -
спросил Голубинов.
- Так вот что значат пять рек жизни! - прозрела Сашенька.
- Да, - сказал я, - пять рек жизни - это ожидание чуда нового
откровения.
32
- И вы его ожидаете?
- Он и есть чудо, - серьезно сказал Голубинов, показав Сашеньке на
меня.
- Почему Россия - такая горькая страна? -спросила меня Сашенька в упор.
- Анализ покажет, - сказал Голубинов. -Ну все. Пора.
Мы встали, подошли к двери.
- А тут у нас жила бабушка. А потом умерла, - сказал Голубинов.
Крадучись, мы стали спускаться к Волге. Вдалеке стоял мой теплоход с
приятной танцевальной музыкой. Я знал, что немка рассматривает нас из каюты
в ночной бинокль. Голубинов вытащил из авоськи сверток, зашэл по колено в
воду.
- А вы знаете, теплая, - тихо удивился он, опуская банку в воду.
В ответ протяжно загудел теплоход. Вдруг банка в руках Голубинова
разлетелась вдребезги. Вдруг Голубинов тихо ойкнул, пошел ко дну.
- Ну сволочь, так не честно! - сказал я, в мыслях обращаясь к капитану.
ГИБЕЛЬ БОГОВ
Редкий русский идет в сауну с чистыми помыслами. Я вошел в сауну с
ручной гранатой. Капитан сидел на полке с четырьмя телками. Одна была
буфетчица Лора Павловна, другая - красавица Наташа, третья оказалась
мужчиной - помощником капитана, четвертая была совсем голой. На мое
удивление она прояви-
33
лась распаренной немкой с экстремистским тату на бедре.
- Здравствуйте, капитан, - сказал я миролюбиво. - Вы видите этот кусок
битой посуды? - Я показал ему осколок. - Привет вам от Голубинова.
- Я не понимаю всей этой истории с битой посудой, - сказала мне немка,
инстинктивно опасаясь взрывов и русской стрельбы. - Я все понимаю, но при
чем тут битая посуда?
- Ты свободна, - сказал я немке. - Наташа тоже пусть выйдет отсюда и
утешит тебя. Идите, побрейте друг другу ноги. Лора и помощник могут
остаться. Мне не жалко.
- Подождите, - сказал капитан. - Не бросайте гранату! Лора, выдай ему
стеклянную банку. Он - маньяк. Я сдаюсь.
- Хотите, я наполню банку волжской водой? -услужливо предложился
помощник капитана.
- Отдыхай, черная сотня, - сказал я. - Лора, несите банку.
Лора босиком побежала за банкой.
- Я государственник, - сказал капитан с поднятыми руками, - но к смерти
я не готов. Хотите выпить?
- Не откажусь.
Капитан опустил руки и разлил водку по стаканам.
- Ну, за ваш анализ! - сказал капитан. Мы хмуро выпили.
- Хотя, что такое анализ? - спросил капитан, хрустя огурцом. - Не
русское это дело. Я и сам без анализа знаю, что вода здесь течет не живая, а
мертвая. Понял? Ну, вот такая мертвая! Совсем мертвая!
34
- Какой же ты тогда государственник? -удивился я.
- Так я потому и государственник, что вода гнилая, - сказал он.
- А если я ее оживлю? - сказал я.
- Кишка у тебя тонка, - сказал капитан. -Не такие, как ты, пробовали!
Ну, давай, наливай! - сказал он помощнику.
- Что такое русский? - сказал капитан, снова выпив водки. - Русский -
это, прежде всего, прилагательное. Китаец-существительное,француз -тоже,
негр - и то существительное!
- Даже еврей, - вставил помощник, - жидовская морда, а существительное!
- Правильно, - одобрил капитан. - А вот русский - он прилагательное.
- К чему же он прилагается? - спросил я.
- Вот я всю жизнь живу и думаю, к чему он прилагается, и, выходит, он
ни к чему не прилагается, как его ни прилагай. Русский - он что, если
разобраться? Доказательство от противного. Одним словом - апофатическая
тварь.
Свет вырубился. Сауна стала тьмой. Мятежники схватили меня за горло
железной рукой.
- Ну, вот и все, - сказал капитан. - Включайте свет, Лора Павловна.
Буфетчица с хохотом выполнила команду.
- Нам с тобой, друг мой, на этом свете вдвоем не жить, - не без
трансцендентной грусти заметил капитан, связывая мне руки за спиной. -Или
ты, или я. Так что будем тебя мочить.
- А перед этим трахните его! - оживленно сказала Лора Павловна.
- Непременно, - заржал помощник.
35
- Вы чего! - возопил я. - Во всем мире гомосеки трахаются полюбовно, а
вы тут в России превратили половой акт в позор и тотальное унижение!
- Захотели и превратили, - сказала Лора Павловна, срывая с меня одежду.
- Сейчас я буду тебя анализировать, - заявил капитан, становясь в
плотоядную позу. - Помоги-ка мне, Лора Павловна!
Я стал молиться. В такую минуту мне Христос был бесконечно ближе Будды
и прочей божественной экзотики. В такую минуту я понял, в какую дверь я
должен стучаться.
Дверь сауны слетела с петель. На пороге стояла моя немка с базукой на
голом плече. За ней - красавица Наташа с саблей наголо. На мое счастье, они
подглядывали в замочную скважину.
- Хенде хох! - крикнула немка впервые за всю Волгу по-немецки, и мне
впервые понравился этот язык. - Не шевелись! У меня дед был эсэсовец.
Она сказала чистую правду. Все подняли руки, кроме меня. Наташа саблей
перерубила мне путы. Шайка была обезврежена. Немка проворно накинула на всех
троих по пеньковой петле. Тут с белым флагом в руке влетела в сауну
бухгалтерша, та, что показывала мне свои груди. Она хотела сказать что-то
важное, но вместо этого неосторожно напоролась на саблю и, по-моему, сразу
умерла. И победители, и побежденные не смогли сдержать улыбок.
- Ну, прощай, капитан! - беззлобно сказал я. - Прощай и ты, Лора
Павловна.
36
- Федор, все! Хайль Гитлер! - выдохнул помощник капитана.
Покорно, роняя бутылки, он полез на стол вешаться.
- Полезай и ты, партизанка! - прикрикнула на буфетчицу немка. - Быстро!
- Сами мне говорили, что вы принципиальный противник смертной казни, -
с легкой укоризной сказал ей капитан с петлей на шее.
- Да! - сказала немка. - Но еще больше, чем смертную казнь, я не люблю
партизан!
- Муся моя, до свидания! - достойно обратилась Лора Павловна к
капитану.
Все вдруг поняли, что между ними в жизни было большое чувство.
- Может, не надо? - робко спросила Наташа с саблей.
Вместо ответа немка выбила стол из-под ног осужденных, и они
задергались в воздухе, пугая нас своей уже нездешней эрекцией.
- Сфотографируйте меня вместе с ними, -сказала немка, становясь с
улыбкой между членов двух повешенных.
Лора Павловна качалась сама по себе, картинно превращаясь из буфетчицы
в великомученицу.
САРАТОВ - ВОЛГОГРАД
В то время, как ее дедушка брал приступом Сталинград, моя бабушка
голодала в блокадном Ленинграде. Однажды, после взрыва не-
37
мецкого снаряда, ей в окно влетела оторванная голова соседки. Весь
Сталинград мы просмеялись, как будто смешинка попала нам в рот. Мы особенно
смеялись на Мамаевом кургане, где мне захотелось поджарить немку на вечном
огне.
Каждый народ понимает проблему страдания по-своему. Русские переводят
ее на доступный им язык. У подножья Матери-родины с открытым, как у
французской Марианны, ртом и грудью несчастной бухгалтерши собралась целая
группа статуй, символизирующих коллективные страдания.
Каждая композиция состоит из двух человек:
один раненый, другой оказывает ему помощь и готов за него отомстить. Но
все раненые больше похожи не на раненых, а на пьяных. Особенно хороша
санитарка, осмотрительно, с хитрым видом выносящая с поля боя в жопу пьяного
мужика. Скорее всего, она несет его с гулянки домой, чтобы положить к себе в
постель, раздеть и приголубить.
Немка смеялась до слез над моим предположением. От хохота мы попадали в
густую траву. Под нами лежал ренессансный город с вкраплениями греческой
классики, возведенный пленными немцами в духе имперского реализма. На другом
берегу, за Волгой, начинались бескрайние степи, начинались Монголия и Китай.
- Ну покажи, - попросила немка.
- Не покажу, - застеснялся я.
Конечно, я ей показал. Головастики виляли нам хвостами в мутной воде.
Мальки метались в разные стороны. На дне банки лежал таинственный черный
камень. Мы стали строить планы, рассматривая банку.
38
Ее дедушка с моей бабушкой взирали на нас с небес. Дедушка был,
по-моему, недоволен и бормотал, что русским нельзя доверять, зато моя
бабушка, как мне показалось, гордилась мной. Когда мы встали, отряхиваясь,
немка призналась, что ее до сих пор ни разу не били во время любви.
- Я рад, - сказал я, - что во время поездки ты испытала новые ощущения.
39
ИЗБРАННЫЕ ФАНТАЗМЫ СТАРОГО РЕЙНА
ПОБЕГ ИЗ КОМФОРТА
Осень - лучшее время для критики чистого разума. Русский человек в
Европе чувствует себя дураком. Против Европы, как против лома, у него нет
приема. Если смотреть на Европу с открытым ртом, она отвернется от тебя с
равнодушием, близким к презрению. Если начать в ней бузить и топать ногами,
она удивится, а затем ловко схватит за ухо и выставит за дверь, как
навонявшего мерзавца.
- Как вы относитесь к крестоносцам? - спросил капитан.
- Мне больше нравятся самураи, - ответил я. Что называется, поговорили.
Если можно сделать тысячу одинаковых живых овец, то почему бы не сделать
тысячу одинаковых живых капита-
40
нов? В Европе невольно начинаешь верить в науку и технологию. Чтобы не
выглядеть излишне патетичным, я поздравил его, скорее, с выздоровлением, чем
с воскрешением.
- Мерси, - сказал капитан, отводя, впрочем, глаза в сторону.
Немка прочла мне нотацию. Она сказала, что в Европе не принято
поздравлять ни с воскрешением, ни с выздоровлением, ни вообще с чем бы то ни
было. Может быть, только со свадьбой.
- Поздравлять - это варварство, - прокомментировала она.
Не исключаю, что немкой руководила обида. Встретившись с ней на Рейне,
я дружески поцеловал ее в щеку и вместо приветствия по ошибке сказал до
свидания. Что с ней было! От негодования у нее на носу высыпали угри. Но я
тоже хорош! Так нескладно ошибиться!
Русский человек в Европе похож на таракана. Бегает, шевелит усами,
нервно принюхивается. Он оскорбителен для ее чистой поверхности. Европа
может с интересом наблюдать за экзотическими насекомыми, ей по душе
какой-нибудь ядовитый тарантул, какая-нибудь непонятная гусеница, божьи
коровки вызывают у нее умиление, но хороших тараканов не бывает.
Умный русский человек в Европе чувствует себя многозначительным
дураком.
Между тем, Европа подсознательно очень боится России. Польский маршал
Пилсудский хотел видеть Россию не красной, не белой, а слабой. Чтобы сделать
Россию слабой, надо сломать ей волю. Европа подсознательно чувствует, что
Россия ее сильнее и будет день, ког-
41
да Россия ее заглотит, как большая рыба маленькую, даже если маленькая
покрасивее и повыебистее, чем большая.
- Как тебя зовут? - спросил я немку.
- Пароль: лоск! - насмешливо учила она меня.
- Какое сапожное слово! - не стерпел я.
В Европе она выглядела по-другому, чем на Волге. Ее как будто
подменили. Она была такая, как все - только дерганая.
Что такое антипутешествие? Топтание на одном месте? Пустая трата
времени? Или, может быть, энтропия надежды? Я был настроен на увеселительную
прогулку по центральной (как говорится в проспектах) водной артерии Европы.
Начинался бархатный сезон. Вот чего никогда не будет в России - бархатного
сезона. Не куцее бабье лето, а затяжная теплая, с теплыми вечерами,
каштаново-платановая осень отсутствует в списке русских понятий. Я взял с
собой из Москвы купальные трусы и лучшие итальянские галстуки. Я ни разу не
надел ни те, ни другие. Подвела не только погода. Я плыл вниз, скорее, не по
Рейну, а в совсем не далекое будущее. Будущее, как выяснилось, состоит из
старости. Оно же состоит из комфортного абсолютизма. Последнее - грядущая
европейская неизбежность. Это не столько быт, сколько бессильный
идеологический фантазм.
Поездки по Рейну вот уже более ста пятидесяти лет славятся своим
безупречным сервисом. Первый пароход появился на Рейне в 1816 году.
Добросовестная английская игрушка восьмого июня отшвартовалась в Роттерда-
42
ме, а двенадцатого уже доплыла до Кельна. Дальше вверх по реке ее
тянули русские бурлаки и арабские лошади, вплоть до Кобленца, где она
затонула. Европа учится на ошибках. Она любит делать удобные вещи. Кельты
плавали по Рейну на плотах уже во втором тысячелетии до нашей эры. В девятом
веке народ на Рейне грабили викинги. Американцы перешли через реку седьмого
марта. Семнадцатого числа мост под ними рухнул. Эльзас и Лотарингию забрала
себе Франция. После референдума Саар вернулся в Германию. Аденауэр родился в
Кельне. Гете учился медицине в Страсбурге. Ясперс умер в Базеле. Ясно, что
это -один человек. Европа может зачахнуть только от отсутствия самоуважения.
Базель находится на отметке 252 метров над уровнем моря. Население - 182.000
жителей. Каждую секунду в Базеле протекает 1030 кубических метров рейнской
воды. Мой дежурный суп - местный граф Цеппелин. Его воздушные аппараты,
каюта, ванная, еда и, конечно, пейзажи, доведенные до совершенства, приняты
к моему сведению.
На шикарном теплоходе "Дейчланд" я попал в руки профессиональных
комфортщиков. Возражать им непросто. Тонкой пластмассовой пленкой комфорт
обвалакивает все ощущения. Лучше плыть на барже, хотя это тоже
-искусственность и самообман.
Я никогда так не антипутешествовал, как от Базеля до Северного моря.
Холодный буфет оказался сильнее Рейна. Паровые лобстеры затмили Кельнский
собор, не говоря уже о развали-
43
нах средневековых замков с немецким стягом над реставрированной крышей.
- Ну что, скучаете? - заботливо спросил капитан, глядя, как я лениво
копаюсь в крабовом салате.
- Я сегодня вдруг вспомнил, что Ленин в своей ранней работе "Что
делать?" сказал: "Надо мечтать!".
- Без мечты не проживешь, - одобрительно сказал капитан. - Может быть,
вы нас возьмете в заложники?
- Зачем? - заинтересовался я.
Торты с персиками, облитые шоколадом, выглядели куда более
шовинистически, нежели патриотические монументы Вильгельма и самой матери
Германии в окружении своры чугунных орлов.
- Я думал когда-то, что только в России мы плодим скульптурных уродов,
- признался я немке.
Путешествие - это, прежде всего, проишествие, в идеальной перспективе -
авантюра. В современной Европе приключение сведено к минимуму событийности.
Турист превращен в комическую фигуру. Как домашняя птица в клетке, он
выклевывает по зернышку корм, отпущенный турагентством. Путеводитель берет
на себя функции тоталитарного законодателя, не чуждого анекдоту. Он правит с
юморком.
- Че Гевара красиво погиб в Боливии, - сказал я немке. В своих
оранжевых штанах она оживилась.
- Помнишь, - сказала она, - он велит агенту ЦРУ, кубинцу, которому
приказано его при-
44
кончить, передать Фиделю Кастро, что революция скоро победит во всей
Южной Америке.
- Фидель Кастро, конечно, крылатый конь с яйцами, - сказал я, - но Че
Гевара фотогенично умер.
- Давай поднимем над кораблем красный флаг, - предложила немка.
- Ага, - сказал я. - И назовем корабль "Броненосец Потемкин".
Немка счастливо рассмеялась. Путеводитель подшучивает над всеми этими
римлянами и рейнскими легендами (где герои повсеместно оказываются жертвами
собственной жестокости, а героини - собственной глупости), но вдруг впадает
в слезливую речь демагога. Гиды -его вассалы, и как всякие вассалы, склонны
к халтуре. Для них Кельн, прежде всего, столица одеколона.
- Слушайте, кончайте жрать, - сказал капитан за ужином мне на ухо. -
Возьмите меня штурмом, как Зимний дворец! Арестуйте, как временное