Страница:
старое кладбище. Покойники висят в воздухе в мраморных надгробьях на случай
наводнения. Поклоняюсь культовой могиле королевы вуду Марии Л. Три креста,
три цента (от меня) и - губная помада (это все, что осталось от Габи) как
жертвоприношение. В центральной вудунской аптеке города покупаю специальный
воскресительный крем. Жирно намазываю на фотографию Габи. Пятнадцать
процентов жителей Нового Орлеана практикуют вуду.
По ночам в ночных клубах я слушаю джаз, утром в Cafe du monde пью с
Лорочкой "кафе о ле". Она читает брошюру цифровой религии.
"Дети - не собаки, - читает она вслух. -Их нельзя дрессировать, не
учитывая того, что они - те же самые мужчины и женщины, только
145
не достигшие зрелого возраста". А ты здорово написал! - говорит она. Я
стесняюсь.
- Это глупость, - говорю я.
- Мы в школе не проходили этого слова, -хихикает она.
- Может, ты плохо учишься в школе?
- Я - первая в классе по успеваемости, но не по поведению.
Она забирается ко мне в постель.
- Отец, почему ты целуешься так по-старомодному?
Я гоню ее прочь.
- Двадцать процентов американских отцов спят со своими дочерями, -
говорит Лорочка. -Я тоже хочу!
-Уйди, несчастье!
- Двадцать пять процентов американских гинекологов спят со своими
пациентками, - говорит Лорочка, возбуждая меня своими коротенькими
пальчиками. - Твой хуй - сплошной волдырь от дрочки! Противная Габи!
- Лорочка, девочка, что ты со мной делаешь! Я завязал! Не надо! Ай! Ты
что? Я улетаю.
-Улетай, папочка!
- Вот так-то лучше, - смеется Лорочка, вытирая о подушку короткие
пальчики.
- Ну, вылитая мать.
Я выхожу на балкон. Чугунные балконы и разноцветные дома - французский
квартал в Новом Орлеане, самом живописном городе США. Габи встречает меня на
улице перед отелем открытым текстом:
- Скажи мне что-нибудь утешительное.
146
Габи - зомби. Она - подрывная зомби. Она заводит наш марафон. Боль и
удовольствие. Она дает мне в руки прутик. Вырывает. На песке чертит план. В
нем есть своя тонкость. Сила и близость фантазмов. Мы идем по берегу
Миссисипи. Здесь, в устье реки, нет холмов, одни доски и океанские корабли,
нефть.
- Войдите! - закричал помощник капитана истошным голосом.
Миссисипи в огне. Горит пароход "Дельта Куин". Кто его поджег? Кому
понадобилось уничтожить цитадель цифровой религии?
Воскресенье. Я сижу тихо в кресле. В плаще и в шляпе. Курю гаванскую
сигару. За окошком щебет новоорлеанских птиц и звон колоколов. Мне кажется,
я выпустил Бога из клетки. Габи-зомби писает и какает на постель. Тужится.
Работают ее мускулы. Она просит писать ей в лицо. Она выворачивается
наизнанку. Она продвигается вверх по шкале удовольствия. Больше всего на
свете Габи хочет, чтобы ее любили и чтобы она любила, чтобы была большая, по
ее словам, любовь. Не маленькая, а большая. Ей уже по фигу Америка. Она
выходит в открытый космос. Я чувствую себя Колумбом.
- Это против закона, - говорит моя американская дочь, узнав о
воскрешении Габи.
- Не берусь возражать. Закон в Америке, - говорю я Лорочке, стоя по
колено в мелком Мексиканском заливе, - так формально защищает свободу, что
свобода фактически убивается законом. Америка - это очень easygoing страна в
предынфарктном состоянии.
147
- Почему ты не любишь меня, если я тебя люблю? - с мукой заявляет Габи.
- Папа, - не выдерживает вдруг Лорочка, -почему Габи такая глупая?
-Ты сказала: глупая?
-Женщина-якорь! - касается сущности дочь. Я хватаю ее и подбрасываю в
южный воздух.
- Спасена! - закричал я. - Муся моя спасла Америку!
- Папочка, ты не горячись, - строго сказала юная американка.
148
НИГЕР. ЛЮБОВЬ В ЧЕРНОЙ АФРИКЕ
ПУСТЫНЯ
Земля - красная, солнце - серебряное, река - зеленая. Вся жизнь -
калебас.
Что это?
Черная Африка.
Краток путь от загадки к сказке. Африка -это проверка на вшивость. В
темном трюме храпит дикарь, в ужасе возомнивший, что белый заковал его в
цепи и погрузил на корабль с единственной целью съесть по дороге в Америку.
Однако несъеденный, дикарь распался на двух близнецов, которые в моем случае
назвались добрым негром из племени бамбара Сури и страшным шофером, арабом
Мамаду. Африка Сури - мягкое манго снисхождения; Мамаду же,
149
как бдительный часовой, застыл на защите своих абсолютных ценностей.
А капебасы и есть калебасы. На них играют, ими едят. Они - сырье,
сосуды, головы, инструменты. Но по порядку.
Ночь я провел на дне пироги, проклиная тяготы африканского путешествия.
Но когда в небо взлетело солнце Сахары, я уже с трудом сдерживал озноб
ликования. Презрев заветы белой санитарии, я умылся молочно-зеленой водой
Нигера, сморкнулся в реку в свое отражение, с одобрением поскреб трехдневную
щетину и широко раскрыл глаза, опухшие от январского пронзительного света.
По желто-лимонному берегу вприпрыжку бежали верблюды. Я твердо знал, что я
совсем охуел.
Пустыня - сильный наркотик. Пустыня ломает перегородки. Она
перевертывает песочные часы сознания и подсознания по нескольку раз на день.
Пустыня соединяет два несоединимые полушария мозга. Мираж - детский лепет. В
Сахаре есть такие места, где разогнавшееся пространство поставляет волны
видений. Видения достигают конкретной силы очевидности. О них можно
ободраться в кровь, как о колючий куст, но они же - носители баснословной
энергии. Союз золота и соли, столетия назад заключенный в Томбукту, в
сахарском подбрюшье по имени Сахель, до сих пор непонятен. В каком измерении
пространства он заключен? Почему вообще Томбукту - самый загадочный город на
свете?
Не потому ли, что я свободно прохожу через часть его жителей, через
глазастые стаи детей, как сквозь облако плоти, а с другими стал-
150
киваюсь лбами и нелепо расшаркиваюсь? Исчезновение белых людей
продолжается, несмотря на все принятые полицейские меры и гарнизон солдат,
разместившийся возле губернаторского дворца. Белые заходят за угол, входят в
резные марокканские двери - а дальше ищи их, свищи. Туареги просто-напросто
необъяснимы. Они - неземной красоты в своих голубых одеяниях. На поясе
сабли, в руках складывающиеся вдвое пики, они бросают в вас пики с
верблюдов, и - ничего. Пики проходят сквозь вас насквозь - и ничего. Они
рубят вам головы саблями - и ничего. Но вдруг одна из пик застревает в вашем
теле, и все - конец. Сабля срубает вам голову в тот самый момент, когда вы
почувствовали себя бессмертным. В сущности, это безобразие, и я хорошо
понимаю скрытые причины гражданской войны в Томбукту, да и вообще на всем
пустынном востоке остроконечного государства Мали.
Иные считают, что это чисто расистская бойня. Черные африканцы,
бамбара, малинке и прочие племена наехали на туарегов, которые, дескать,
белые, но, извините, какие они белые? Я сам видел и трогал их кожу, у них
только ладошки белые, сами-то - высокомерные, но коричневые. Ерунда! Просто
надоела правительственной администрации эта петрушка. Правительственная
администрация из Бамако отправила туда своих свирепых солдат в шерстяных
двубортных шинелях. Что из этого вышло? Туареги, прежде всего, оторвали их
золоченые пуговицы. Те наехали со свистом, с "Калашниковыми", а туареги -
одни только пики. Казалось бы, по опыту прошлых войн, победитель был
предрешен, но не в Томбукту. Оторвав золоченые
151
пуговицы, туареги поснимали с солдат высокие кожаные ботинки, самых
умных забрали в рабство, и долинная армия переобулась в пляжные шлепанцы,
сделанные в Китае, их можно купить на каждом базаре, и они так и ходят в
двубортных шинелях, с "Калашниковыми", в шлепанцах, но уже без свиста.
Некоторые туареги убиваются наповал как простые люди, а некоторые - нет.
Совсем не убиваются. Их расстреливаешь, а они не расстреливаются. Об этом не
принято говорить, и колониально-экзотические "выдумки" отменены тайным
решением мирового сообщества. Не случайно в дни расцвета Британской Империи
Западная Африка считалась "могилой белого человека". Из-за малярии? Да хрен
вам! Скорее из-за того, что в Томбукту вы в эту минуту можете поднять
трехпудовый слиток соли одной рукой, даже одним пальцем, а в следующую нет
сил оторвать его от земли. Об этом тоже не принято говорить. Французы,
правда, решили было на излете могущества создать призрачное государство
туарегов, но - с кем вести переговоры? - быстро одумались. Все делают вид,
что ничего не происходит. Иначе как тут жить? Просто не надо подходить к
соли и пробовать ее поднимать, и не надо напрасно заниматься фотографией,
которую правительственная администрация то считает серьезным преступлением,
и можно загреметь в тюрьму, а африканские тюрьмы славятся мракобесием: там
вообще никого не кормят, мне русский консул в Бамако рассказывал, там даже
пить не дают, - то вдруг снимает запрет, вроде - щелкай, что хочешь, все
равно не поверят, но власти все-таки напрягаются. А я-то думал, что это они
такие невежливые в малийском посольстве в Моск-
152
ве, в Замоскворечье. Я к ним пришел, мол, хочу по реке Нигер проплыть
на пироге, увидеть красоты, побывать в Томбукту, а дипломаты в ответ: -
зачем вам Томбукту? Зачем вам Нигер? Других рек нет? Но, удивляюсь, не на
Ниле же и Конго, залитых риторикой и прочим дискурсом, надо понимать Африку?
Вы бы мне еще предложили детский лимонад Лимпопо! Смотрю: засада.
Недоговаривают. Прежде у них социализм был - это при туарегах-то! - и
посольство воняет социализмом, засрали весь дворянский особняк в
Замоскворечье своим социализмом, но визу выдали за двадцать долларов, я
смотрю - только на неделю! Да вы что! Что я за неделю успею? Ваша страна -
как две Франции! А они скосили глаза: мол, ничего. Не хотели, чтобы я успел
в Томбукту.
Пришлось мне в Бамако обивать пороги полицейских участков, выпрашивая
продолжения визы, хорошо, консул помог, дали, но с неприязнью, и только
ради, конечно, наживы. Не зря они свое государственное турагентство при
социализме назвали СМЕРТ. Но это не только засада властей. Это -всеобщая
конспирация. Я, например, когда вернулся в Европу, разговорился в Гамбурге с
одним ученым-сахароведом на местной тусовке, я только начала о Томбукту - он
сделал непонимающие глаза. Позитивист хуев! Вот из-за таких, из-за этих
немцев, мы и остались жить со своими тремя измерениями! И русский консул в
Бамако тоже отсоветовал, и посол русский тоже. Мол, дорога небезопасная,
постреливают, оставайтесь в долине, тут есть что посмотреть, стоянки
первобытных людей, все эти гроты, да и манго у нас - самые спелые в мире, а
там -только песок сыпется. Да, сыпется! И ветер
153
их известный, харматтан, гуляет. Да, гуляет! И Томбукту с птичьего
полета - тоска в чистом, первозданном виде, по колено в песке. Мужчины одеты
по-арабски, женщины - по-африкански, культура поделилась пополам. Но вот
верблюд опускается на колени. Они входят. Он - в голубом. Она - в золотом.
Смерть европейской иронии наступает тотчас. В музыке - малицентризм. Слушают
только свое. Манго в плодоносной долине, в самом деле, оказались очень
сладкими, но Бамако - запущенный базар, и я рвался оттуда. Местная власть
установила за мной слежку. Наконец, меня вызвали в Министерство культуры и
туризма и прямо спросили, чего я хочу. А я не понимал, что они от меня
хотят, мы друг друга не понимали.
- Элен! - крикнул я черномазой поварихе, крутившейся с примусом на дне
пироги. - Неси-ка мне завтрак, да поскорее!
Впрочем, пирогой ее назвать трудно. Это -большая посудина с тентом,
которая на Нигере зовется пинас.
- Вот только в пустыне понимаешь, что пресная вода - сладкая на вкус, -
сказала Элен. Так ласково сказала.
ПАРИЖ-ДАКАР
Элен - уникальная женщина. В здешних широтах всем девчонкам в возрасте
двух-трех лет рубят клитор. Это в порядке вещей, как мужское обрезание
младенцев. Но, если обрезание мно-
154
гим идет на пользу, особенно в пустыне, то женщина теряет весь свой
жар. Женщины Мали -мертвые женщины. Тряпки - пестрые, пляски -бойкие, крики
- громкие, сами - мертвые. У них такие туповатые лица. Бесчувственные губы.
Безвольные, калибасные груди.
Отрубленные клитора разлетелись во все стороны, сели на финики, на
акации, превратились в птиц, бабочек, ящериц, стали веселием Африки. В
Африке, что ни тронь - все клитор. Конечно, в таком традиционном обществе
как Мали, а Мали - самое консервативное общество в Африке, - взять
удовольствие женщины под контроль - очень милое дело. Жен бери хоть четыре -
ни одна не кончает. Это - доски материнства. Более того, им там все зашивают
вплоть до замужества, а муж их вспарывает.
- Ножницами, что ли? - спросил я Элен. Она как принялась хохотать!
- Ага, - говорит, - специальными мужскими ножницами!
Всем девчонкам в деревне рубили клитор, а про Элен забыли. Так
поднялась во весь рост проблема будущего Африки. Началась модернизация. Как
это произошло, Элен сама толком не понимает, то есть, сначала не понимала, а
когда поняла, стала скрывать. Может быть, и правильно, что малийским
женщинам рубят клитор, чувственная природа африканки не знает пределов.
Например, Элен рассказала мне под страшным секретом, что клитор сделал ее
бешеной, и она выучила семнадцать местных языков. Лингвистическая Медея!
Кроме того, она возит с собой три вибратора. Элен продела в клиторе
155
три колечка на счастье - она сделала это в Неамее на свое
тридцатилетие. Она была в постоянном возбуждении и часто отрывалась от
кухни. Лучше вялость, чем блядство, - решили в далекие времена.
- Покажи колечки.
Я сидел на носу пироги, сильно морщась, потому что давил лимон на
длинный кусок папайи. Я хотя и подозревал, что Элен - ворованный клитор
вечной женственности, но живых доказательств у меня пока не было.
Она застеснялась.
- Потом как-нибудь, - сказала со смешком. Понимая, что я набрался
контактной метафизики, я хотел оформить ее юридически. Я не собирался быть
колдуном, но мне нужно было понять, что откуда берется. Так, если ралли
Париж-Дакар, которое я имел странный случай созерцать в Томбукту, -
фиктивное ралли, то как быть с журналистами и организаторами ралли, наконец,
кто все эти механики-идиоты, которых я увидел в ресторане, и почему
мотоциклы неслись по пескам, хотя это практически невозможно?
Дело обстояло вот как. Когда мы с немкой прибыли в Томбукту, я изрек
глупейшее mot. Велосипед в Томбукту так же нужен, как щуке зонтик. Помню,
mot рассмешило немку. На следующий буквально день на Томбукту накатило ралли
Париж-Дакар и доказало, что по пескам можно ездить, как будто кто-то пожелал
поиздеваться над моим mot. Что-то смутно подобное бывает и в Москве. Стоит
мне только подумать, что я давно ни во что не врезался, так тут же врежусь в
столб или в мента. Подумаю: что-то жизнь меня балует,
156
и, будьте уверены, немедленно начинаю блевать, отравившись не
какими-нибудь солеными валуями, а самыми невиннейшими шампиньонами.
Опережающей мыслью, знающей больше меня, исходящей из будущего, я как будто
выбиваю заслонку. Но тут было в сто раз ударнее. Чем объяснить идиотизм
европейских механиков, которые вошли в ресторан все одинаковые? Их выдумали
нарочно. Да, но если они - конвейерные клоуны, то как объяснить украинцев? О
том, что ралли Париж-Дакар прошло через Томбукту, объявили в мировой прессе.
Я сам видел. Если это галлюцинация, то как она проникла в печать? И как ее
возможно было обокрасть, а ведь плюгавый испанец с Канарских островов мне
плакался, что их в пустыне обокрали туареги с пиками? Теперь - украинцы.
Когда ралли свалилось на Томбукту, на аэродроме организовали праздник,
пропуском на который могла стать любая белая кожа. Там все ходили,
организаторы, участники, и я тоже - проверить, не есть ли это видение. Я
слонялся по аэродрому и никак не мог поверить ни в реальность, ни в
ирреальность происходящего. Скорее всего, это была отрыжка сознания.
Например, что-то было отрыто из моей памяти. Там ходил англичанин, который
был копией англичанина, виденного мною много лет назад в Москве. Я чуть не
окликнул его по имени, и если не окликнул, то только потому, что забыл имя.
Далее, все участники были очень маленькие - то есть белые пигмеи, и тоже,
как и механики, все одинаковые, по-разному ярко выряженные, но морды - на
одно лицо. Это настораживало. Я ходил и смотрел, как они едят теля-
157
тину, которая им выдавалась нормирование, как они пьют из своих
внутренних трубочек, как космонавты, и как дают друг другу интервью. Вдруг
посреди поля я увидел АН-72-200, советский старый самолет. Но с украинским
флагом. Радости моей не было конца. Пойду спрошу хохлов, живые они или нет.
Я побежал к самолету. Из самолета кто-то вылез. Большой, толстый, мордастый
-натуральный хохол.
- Хлопцы, фак-офф! - закричал хохол пилоту.
Но разве так кричат хохлы? Нет, так они не кричат. Это какое-то
языковое издевательство. Если хлопцы, то почему фак-офф, и вообще, если они
улетают, то тогда не фак-офф, а тейк-офф, так я понимаю. И хохлы улетели, не
объяснив мне свою природу.
ДВОЙНИК
Я уважаю строгость бамакской администрации, их взятые напрокат
триединые лозунги:
"один народ - одна цель - одна вера", или лозунг столичного
художественного училища: "терпение - дисциплина - сосредоточенность", или
лозунг общенародной антиспидовской кампании:
"верность - воздержание - презерватив". Здесь надо все зажимать, иначе
дикость вновь возьмет свое. Рубить клитора и возводить тоталитаризм. Иначе
мы все - туареги. Французы явились в Африку с идеями Великой денежной
революции 1789 года и взялись бороться за реальность, по-
158
нимая, что если в Африке она не окрепнет, какие уж тут деньги. Вот она
- цивилизаторская база колониализма. И если на местных кладбищах лежат
останки сержантов и врачей, то они погибли за три измерения. На малярию
гибель списать легче, чем на туарегов. Затем французы заслали в Африку своих
писателей, от Жида до Экзюпери, Конрад тоже поехал, чтобы найти слова для
закрепления реальности, и те осуществили социальный заказ без зазрения
совести. Они дали обет молчания и промолчали. У Гумилева, правда, кое-что
есть, но отдаленно, да и понятно, он не был в Западной Африке.
Попытки предостеречь меня от "мистического раздвоения" без должной
инициации производились различными средствами. В бывшем турагентстве СМЕРТ
заломили такие цены за использование джипа с добрым водителем Яя и моим
будущим другом Сури, что деваться было некуда: я готов был отказаться.
Подоспел и генеральный секретарь Министерства культуры, который с
ностальгией вспомнил социализм. Им, что ли, стыдно за сегодняшний бардак, за
вечные опоздания, не соответствующие капитализму? Напротив, у них -
космологический порядок, строгая иерархия, шесть колен тайных обществ.
-- Откуда знаете? - смутился генеральный секретарь. - Почему ищете
встречи с членами общества Коре? Кто открыл вам тайну вибрации как
первоначальной роли в сотворении мира?
- Гла гла зо, - спокойно ответил я.
- Зо сумале, - механически ответил он. -Холодная ржавчина.
159
Негр стал просто совсем никакой. Это был пароль. Я прочитал в его
глазах испуг и смертный мне приговор; он его тут же вынес. Они боятся
сговора белых с их божествами, чтобы не было мистического неоколониализма.
Но я проявил настойчивость. Меня интересовала связь тайного знания с шестью
суставами человека.
- Оставьте нас, - пробормотал генеральный секретарь. - Мы такие, как
все.
- Конечно, - согласился я, - вы такие, как все. Только и разница, что
вы - черные обезьяны с рваными ноздрями, а мы - белые люди.
Не получилось с бюрократией, я обратился к коллегам. Но они оказались
новаторами и диссидентами, к "холодной ржавчине" не имеющими никакого
отношения.
- Мали - страна плохих мусульман, - самоотверженно сказал писатель Муса
К. - Мусульманство - это маска, надетая на наше анимистское лицо.
- Может быть, самые лучшие мусульмане -это плохие мусульмане? -
равнодушно предположил я. - Покажите свое лицо!
Как он обрадовался! Я был уверен, что он передаст мои слова своей
единственной жене, по его понятиям, прогрессивной особе. Но лица он мне не
показал, да и какое лицо у новатора? Потеря такого лица - одно удовольствие.
Сдается, он мой малийский двойник. Муса считает себя продуктом колониализма.
Говорит и пишет по-французски куда лучше, чем на родном языке, хотя из
страны не выезжал. Я въехал в проблемы гоголевской России, французский язык,
атеизм, патриар-
160
хат. Но власть стариков - это против модернизации. Семьи паразитируют
на тех, кто зарабатывает деньги. Поделись, - говорят семьи. Муса раскрылся
как просветитель, Новиков и Аксенов в одной ипостаси, автор детских книжек о
добрых верблюжатах. Я взвыл от скуки и оглянулся вокруг: все знаковые
системы бамакской молодежи - западные: плакатные мотоциклы и красавицы, воля
к деньгам, богатство, в далекой перспективе - клиторы. Мировая деревня.
Дегенерация. Я хорошо вижу свои заблуждения. Муса принялся объясняться в
любви к Достоевскому и Толстому.
Я не стерпел и поделился с Мусой моими чувствами.
Первое острое чувство в Африке - чувство европейского избранничества.
Господи, спасибо за комфорт! Оно не исчезает, но трансформируется. Вторым
идет чувство бессилия. Ничего не изменится! Живи для себя,
самосовершенствуйся. Третье-ломка моногамии. Бамако порождает кризис. Жители
говорят одно, а думают другое. Даже молодой хозяин турагентства женится по
приказу отца.
- Но я запишусь при женитьбе полигамом, -мстительно говорит он (можно и
моногамом). -Вторую жену сам выберу.
Затем - реакция против негров. Да вы все тут ленивые черти! Котел
модернизма и традиции, но уже сама разгерметизация культуры смертельна для
традиции. Поздно! Мир выбрал модернизацию. Отказ смешон. Потери огромны.
Куда ехать?
Вторжение французов было делом всемирного промысла, поворота жизни от
природного
161
календаря к индивидуальному существованию. Арьергардные бои
Достоевского и поздних славянофилов были обречены на провал. Явление
идиотов-механиков, испанского организатора ралли с Канарских островов,
который говорит черномазому таксисту в Томбукту: "Давайте будем
разговаривать, как белые люди",. - месть за утраты. Обмен и вызвал у меня
отторжение, которое я принял поначалу за достойный вызов. Это выбор смерти,
но поскольку смерть дробится на тысячи смертей, она не кажется столь
чудовищной. Приоритет Монтеня. Теперь, когда такой тип самосознания
окончательно утвердился и прочие способы жизни кажутся маргинальными,
приходится, Муса, признать, что XX век забил дверь в вечность. Будет ли она
выломана с другой стороны, если сверхмодернизация перекрутится в новый миф?
- Езжайте лучше в Дженне, - шепнул Муса.
Неверный адрес.
Откройте карту. Ведите палец к востоку от Бамако. Трава смешается с
песком. Вам встретится город Сегу. Уже в Сегу - бывшем французском
колониальном центре, который после колониализма распался, но сохранил нежную
красоту франко-суданской архитектуры розовых и зеленых тонов, Сури сложил с
себя полномочия надсмотрщика.
- Зачем вы собираетесь взламывать наши коды? - спросил Сури вкрадчивым
африканским голосом, одновременно ведя разговор об архитектуре.
Я молчал как партизан.
- Мне велено звонить шефу, но я не буду.
162
- Каждый развлекается, как хочет, - сказала Габи.
- Надеюсь, у вас чистые помыслы, - пожал плечами Сури.
Он не был раздражен. У большого сенегальского капибаса нас ждал Яя. У
Яя не было никаких терзаний.
- Ну, чего? Едем? - спросил он. Как всякий шофер, он засыпал тут же,
как только джип останавливался.
Дженне - город из застывшей придорожной грязи, великая фантазия
обосранного ребенка, где, посмотрев на фекальные минареты, рупоры и
деревянные опоры оплывающей мечети, ясно, что жизнь - замурованная в стену
невеста, Фрейд - реклама туалетной бумаги, а Гауди -плагиатор и может
отдыхать. В остальном же Дженне - азарт настольного футбола, побрякушки,
привал гедониста. Я спросил местного имама, что есть рай.
- Рай - это виноград, за которым не надо тянуться, он сам лезет в рот,
и женщин - сколько хочешь, и сколько хочешь алкоголя, а что выпито здесь - в
рае не додадут.
По большому счету, это печальное заключение для моей родины.
ДОГОН. ПЯТАЯ РЕКА
Возможно, когда-то они были рыбами, но когда мы приехали, они выглядели
скорее полулюдьми-полузмеями, с красными глазами, раздво-
163
енными языками, гибкими конечностями без суставов. Их зеленые, гладкие,
сияющие, как поверхность воды, тела были покрыты короткими зелеными
волосами. Они сидели на веранде харчевни и весело ели сандвичи с ветчиной.
- Ты видишь их? - спросил я.
Я не был убежден, что Габи способна следовать за мной дальше, но она
была так возбуждена Африкой, она вышла из самолета на маловразумительном
аэродроме в Бамако, и сразу надела черные очки, и сразу сказала:
Уф! конец Европе! - и радостно бросилась в дикость.
В Догон ведет узкая пыльная неасфальтированная дорога. В ее начале
шлагбаум, как и везде в странах третьего мира, для сбора податей.
Бензобочки, преграждающие путь. Солдат-оборванец поднял шлагбаум. Мы въехали
на землю пигмеев, которые куда-то подевались, но до-гоны - такие же по росту
пигмеи. Они пришли сюда с низовья Нила много столетий назад, спасаясь от
мусульманства.
В Догоне задери только голову и станет видно: солнце - примус.
наводнения. Поклоняюсь культовой могиле королевы вуду Марии Л. Три креста,
три цента (от меня) и - губная помада (это все, что осталось от Габи) как
жертвоприношение. В центральной вудунской аптеке города покупаю специальный
воскресительный крем. Жирно намазываю на фотографию Габи. Пятнадцать
процентов жителей Нового Орлеана практикуют вуду.
По ночам в ночных клубах я слушаю джаз, утром в Cafe du monde пью с
Лорочкой "кафе о ле". Она читает брошюру цифровой религии.
"Дети - не собаки, - читает она вслух. -Их нельзя дрессировать, не
учитывая того, что они - те же самые мужчины и женщины, только
145
не достигшие зрелого возраста". А ты здорово написал! - говорит она. Я
стесняюсь.
- Это глупость, - говорю я.
- Мы в школе не проходили этого слова, -хихикает она.
- Может, ты плохо учишься в школе?
- Я - первая в классе по успеваемости, но не по поведению.
Она забирается ко мне в постель.
- Отец, почему ты целуешься так по-старомодному?
Я гоню ее прочь.
- Двадцать процентов американских отцов спят со своими дочерями, -
говорит Лорочка. -Я тоже хочу!
-Уйди, несчастье!
- Двадцать пять процентов американских гинекологов спят со своими
пациентками, - говорит Лорочка, возбуждая меня своими коротенькими
пальчиками. - Твой хуй - сплошной волдырь от дрочки! Противная Габи!
- Лорочка, девочка, что ты со мной делаешь! Я завязал! Не надо! Ай! Ты
что? Я улетаю.
-Улетай, папочка!
- Вот так-то лучше, - смеется Лорочка, вытирая о подушку короткие
пальчики.
- Ну, вылитая мать.
Я выхожу на балкон. Чугунные балконы и разноцветные дома - французский
квартал в Новом Орлеане, самом живописном городе США. Габи встречает меня на
улице перед отелем открытым текстом:
- Скажи мне что-нибудь утешительное.
146
Габи - зомби. Она - подрывная зомби. Она заводит наш марафон. Боль и
удовольствие. Она дает мне в руки прутик. Вырывает. На песке чертит план. В
нем есть своя тонкость. Сила и близость фантазмов. Мы идем по берегу
Миссисипи. Здесь, в устье реки, нет холмов, одни доски и океанские корабли,
нефть.
- Войдите! - закричал помощник капитана истошным голосом.
Миссисипи в огне. Горит пароход "Дельта Куин". Кто его поджег? Кому
понадобилось уничтожить цитадель цифровой религии?
Воскресенье. Я сижу тихо в кресле. В плаще и в шляпе. Курю гаванскую
сигару. За окошком щебет новоорлеанских птиц и звон колоколов. Мне кажется,
я выпустил Бога из клетки. Габи-зомби писает и какает на постель. Тужится.
Работают ее мускулы. Она просит писать ей в лицо. Она выворачивается
наизнанку. Она продвигается вверх по шкале удовольствия. Больше всего на
свете Габи хочет, чтобы ее любили и чтобы она любила, чтобы была большая, по
ее словам, любовь. Не маленькая, а большая. Ей уже по фигу Америка. Она
выходит в открытый космос. Я чувствую себя Колумбом.
- Это против закона, - говорит моя американская дочь, узнав о
воскрешении Габи.
- Не берусь возражать. Закон в Америке, - говорю я Лорочке, стоя по
колено в мелком Мексиканском заливе, - так формально защищает свободу, что
свобода фактически убивается законом. Америка - это очень easygoing страна в
предынфарктном состоянии.
147
- Почему ты не любишь меня, если я тебя люблю? - с мукой заявляет Габи.
- Папа, - не выдерживает вдруг Лорочка, -почему Габи такая глупая?
-Ты сказала: глупая?
-Женщина-якорь! - касается сущности дочь. Я хватаю ее и подбрасываю в
южный воздух.
- Спасена! - закричал я. - Муся моя спасла Америку!
- Папочка, ты не горячись, - строго сказала юная американка.
148
НИГЕР. ЛЮБОВЬ В ЧЕРНОЙ АФРИКЕ
ПУСТЫНЯ
Земля - красная, солнце - серебряное, река - зеленая. Вся жизнь -
калебас.
Что это?
Черная Африка.
Краток путь от загадки к сказке. Африка -это проверка на вшивость. В
темном трюме храпит дикарь, в ужасе возомнивший, что белый заковал его в
цепи и погрузил на корабль с единственной целью съесть по дороге в Америку.
Однако несъеденный, дикарь распался на двух близнецов, которые в моем случае
назвались добрым негром из племени бамбара Сури и страшным шофером, арабом
Мамаду. Африка Сури - мягкое манго снисхождения; Мамаду же,
149
как бдительный часовой, застыл на защите своих абсолютных ценностей.
А капебасы и есть калебасы. На них играют, ими едят. Они - сырье,
сосуды, головы, инструменты. Но по порядку.
Ночь я провел на дне пироги, проклиная тяготы африканского путешествия.
Но когда в небо взлетело солнце Сахары, я уже с трудом сдерживал озноб
ликования. Презрев заветы белой санитарии, я умылся молочно-зеленой водой
Нигера, сморкнулся в реку в свое отражение, с одобрением поскреб трехдневную
щетину и широко раскрыл глаза, опухшие от январского пронзительного света.
По желто-лимонному берегу вприпрыжку бежали верблюды. Я твердо знал, что я
совсем охуел.
Пустыня - сильный наркотик. Пустыня ломает перегородки. Она
перевертывает песочные часы сознания и подсознания по нескольку раз на день.
Пустыня соединяет два несоединимые полушария мозга. Мираж - детский лепет. В
Сахаре есть такие места, где разогнавшееся пространство поставляет волны
видений. Видения достигают конкретной силы очевидности. О них можно
ободраться в кровь, как о колючий куст, но они же - носители баснословной
энергии. Союз золота и соли, столетия назад заключенный в Томбукту, в
сахарском подбрюшье по имени Сахель, до сих пор непонятен. В каком измерении
пространства он заключен? Почему вообще Томбукту - самый загадочный город на
свете?
Не потому ли, что я свободно прохожу через часть его жителей, через
глазастые стаи детей, как сквозь облако плоти, а с другими стал-
150
киваюсь лбами и нелепо расшаркиваюсь? Исчезновение белых людей
продолжается, несмотря на все принятые полицейские меры и гарнизон солдат,
разместившийся возле губернаторского дворца. Белые заходят за угол, входят в
резные марокканские двери - а дальше ищи их, свищи. Туареги просто-напросто
необъяснимы. Они - неземной красоты в своих голубых одеяниях. На поясе
сабли, в руках складывающиеся вдвое пики, они бросают в вас пики с
верблюдов, и - ничего. Пики проходят сквозь вас насквозь - и ничего. Они
рубят вам головы саблями - и ничего. Но вдруг одна из пик застревает в вашем
теле, и все - конец. Сабля срубает вам голову в тот самый момент, когда вы
почувствовали себя бессмертным. В сущности, это безобразие, и я хорошо
понимаю скрытые причины гражданской войны в Томбукту, да и вообще на всем
пустынном востоке остроконечного государства Мали.
Иные считают, что это чисто расистская бойня. Черные африканцы,
бамбара, малинке и прочие племена наехали на туарегов, которые, дескать,
белые, но, извините, какие они белые? Я сам видел и трогал их кожу, у них
только ладошки белые, сами-то - высокомерные, но коричневые. Ерунда! Просто
надоела правительственной администрации эта петрушка. Правительственная
администрация из Бамако отправила туда своих свирепых солдат в шерстяных
двубортных шинелях. Что из этого вышло? Туареги, прежде всего, оторвали их
золоченые пуговицы. Те наехали со свистом, с "Калашниковыми", а туареги -
одни только пики. Казалось бы, по опыту прошлых войн, победитель был
предрешен, но не в Томбукту. Оторвав золоченые
151
пуговицы, туареги поснимали с солдат высокие кожаные ботинки, самых
умных забрали в рабство, и долинная армия переобулась в пляжные шлепанцы,
сделанные в Китае, их можно купить на каждом базаре, и они так и ходят в
двубортных шинелях, с "Калашниковыми", в шлепанцах, но уже без свиста.
Некоторые туареги убиваются наповал как простые люди, а некоторые - нет.
Совсем не убиваются. Их расстреливаешь, а они не расстреливаются. Об этом не
принято говорить, и колониально-экзотические "выдумки" отменены тайным
решением мирового сообщества. Не случайно в дни расцвета Британской Империи
Западная Африка считалась "могилой белого человека". Из-за малярии? Да хрен
вам! Скорее из-за того, что в Томбукту вы в эту минуту можете поднять
трехпудовый слиток соли одной рукой, даже одним пальцем, а в следующую нет
сил оторвать его от земли. Об этом тоже не принято говорить. Французы,
правда, решили было на излете могущества создать призрачное государство
туарегов, но - с кем вести переговоры? - быстро одумались. Все делают вид,
что ничего не происходит. Иначе как тут жить? Просто не надо подходить к
соли и пробовать ее поднимать, и не надо напрасно заниматься фотографией,
которую правительственная администрация то считает серьезным преступлением,
и можно загреметь в тюрьму, а африканские тюрьмы славятся мракобесием: там
вообще никого не кормят, мне русский консул в Бамако рассказывал, там даже
пить не дают, - то вдруг снимает запрет, вроде - щелкай, что хочешь, все
равно не поверят, но власти все-таки напрягаются. А я-то думал, что это они
такие невежливые в малийском посольстве в Моск-
152
ве, в Замоскворечье. Я к ним пришел, мол, хочу по реке Нигер проплыть
на пироге, увидеть красоты, побывать в Томбукту, а дипломаты в ответ: -
зачем вам Томбукту? Зачем вам Нигер? Других рек нет? Но, удивляюсь, не на
Ниле же и Конго, залитых риторикой и прочим дискурсом, надо понимать Африку?
Вы бы мне еще предложили детский лимонад Лимпопо! Смотрю: засада.
Недоговаривают. Прежде у них социализм был - это при туарегах-то! - и
посольство воняет социализмом, засрали весь дворянский особняк в
Замоскворечье своим социализмом, но визу выдали за двадцать долларов, я
смотрю - только на неделю! Да вы что! Что я за неделю успею? Ваша страна -
как две Франции! А они скосили глаза: мол, ничего. Не хотели, чтобы я успел
в Томбукту.
Пришлось мне в Бамако обивать пороги полицейских участков, выпрашивая
продолжения визы, хорошо, консул помог, дали, но с неприязнью, и только
ради, конечно, наживы. Не зря они свое государственное турагентство при
социализме назвали СМЕРТ. Но это не только засада властей. Это -всеобщая
конспирация. Я, например, когда вернулся в Европу, разговорился в Гамбурге с
одним ученым-сахароведом на местной тусовке, я только начала о Томбукту - он
сделал непонимающие глаза. Позитивист хуев! Вот из-за таких, из-за этих
немцев, мы и остались жить со своими тремя измерениями! И русский консул в
Бамако тоже отсоветовал, и посол русский тоже. Мол, дорога небезопасная,
постреливают, оставайтесь в долине, тут есть что посмотреть, стоянки
первобытных людей, все эти гроты, да и манго у нас - самые спелые в мире, а
там -только песок сыпется. Да, сыпется! И ветер
153
их известный, харматтан, гуляет. Да, гуляет! И Томбукту с птичьего
полета - тоска в чистом, первозданном виде, по колено в песке. Мужчины одеты
по-арабски, женщины - по-африкански, культура поделилась пополам. Но вот
верблюд опускается на колени. Они входят. Он - в голубом. Она - в золотом.
Смерть европейской иронии наступает тотчас. В музыке - малицентризм. Слушают
только свое. Манго в плодоносной долине, в самом деле, оказались очень
сладкими, но Бамако - запущенный базар, и я рвался оттуда. Местная власть
установила за мной слежку. Наконец, меня вызвали в Министерство культуры и
туризма и прямо спросили, чего я хочу. А я не понимал, что они от меня
хотят, мы друг друга не понимали.
- Элен! - крикнул я черномазой поварихе, крутившейся с примусом на дне
пироги. - Неси-ка мне завтрак, да поскорее!
Впрочем, пирогой ее назвать трудно. Это -большая посудина с тентом,
которая на Нигере зовется пинас.
- Вот только в пустыне понимаешь, что пресная вода - сладкая на вкус, -
сказала Элен. Так ласково сказала.
ПАРИЖ-ДАКАР
Элен - уникальная женщина. В здешних широтах всем девчонкам в возрасте
двух-трех лет рубят клитор. Это в порядке вещей, как мужское обрезание
младенцев. Но, если обрезание мно-
154
гим идет на пользу, особенно в пустыне, то женщина теряет весь свой
жар. Женщины Мали -мертвые женщины. Тряпки - пестрые, пляски -бойкие, крики
- громкие, сами - мертвые. У них такие туповатые лица. Бесчувственные губы.
Безвольные, калибасные груди.
Отрубленные клитора разлетелись во все стороны, сели на финики, на
акации, превратились в птиц, бабочек, ящериц, стали веселием Африки. В
Африке, что ни тронь - все клитор. Конечно, в таком традиционном обществе
как Мали, а Мали - самое консервативное общество в Африке, - взять
удовольствие женщины под контроль - очень милое дело. Жен бери хоть четыре -
ни одна не кончает. Это - доски материнства. Более того, им там все зашивают
вплоть до замужества, а муж их вспарывает.
- Ножницами, что ли? - спросил я Элен. Она как принялась хохотать!
- Ага, - говорит, - специальными мужскими ножницами!
Всем девчонкам в деревне рубили клитор, а про Элен забыли. Так
поднялась во весь рост проблема будущего Африки. Началась модернизация. Как
это произошло, Элен сама толком не понимает, то есть, сначала не понимала, а
когда поняла, стала скрывать. Может быть, и правильно, что малийским
женщинам рубят клитор, чувственная природа африканки не знает пределов.
Например, Элен рассказала мне под страшным секретом, что клитор сделал ее
бешеной, и она выучила семнадцать местных языков. Лингвистическая Медея!
Кроме того, она возит с собой три вибратора. Элен продела в клиторе
155
три колечка на счастье - она сделала это в Неамее на свое
тридцатилетие. Она была в постоянном возбуждении и часто отрывалась от
кухни. Лучше вялость, чем блядство, - решили в далекие времена.
- Покажи колечки.
Я сидел на носу пироги, сильно морщась, потому что давил лимон на
длинный кусок папайи. Я хотя и подозревал, что Элен - ворованный клитор
вечной женственности, но живых доказательств у меня пока не было.
Она застеснялась.
- Потом как-нибудь, - сказала со смешком. Понимая, что я набрался
контактной метафизики, я хотел оформить ее юридически. Я не собирался быть
колдуном, но мне нужно было понять, что откуда берется. Так, если ралли
Париж-Дакар, которое я имел странный случай созерцать в Томбукту, -
фиктивное ралли, то как быть с журналистами и организаторами ралли, наконец,
кто все эти механики-идиоты, которых я увидел в ресторане, и почему
мотоциклы неслись по пескам, хотя это практически невозможно?
Дело обстояло вот как. Когда мы с немкой прибыли в Томбукту, я изрек
глупейшее mot. Велосипед в Томбукту так же нужен, как щуке зонтик. Помню,
mot рассмешило немку. На следующий буквально день на Томбукту накатило ралли
Париж-Дакар и доказало, что по пескам можно ездить, как будто кто-то пожелал
поиздеваться над моим mot. Что-то смутно подобное бывает и в Москве. Стоит
мне только подумать, что я давно ни во что не врезался, так тут же врежусь в
столб или в мента. Подумаю: что-то жизнь меня балует,
156
и, будьте уверены, немедленно начинаю блевать, отравившись не
какими-нибудь солеными валуями, а самыми невиннейшими шампиньонами.
Опережающей мыслью, знающей больше меня, исходящей из будущего, я как будто
выбиваю заслонку. Но тут было в сто раз ударнее. Чем объяснить идиотизм
европейских механиков, которые вошли в ресторан все одинаковые? Их выдумали
нарочно. Да, но если они - конвейерные клоуны, то как объяснить украинцев? О
том, что ралли Париж-Дакар прошло через Томбукту, объявили в мировой прессе.
Я сам видел. Если это галлюцинация, то как она проникла в печать? И как ее
возможно было обокрасть, а ведь плюгавый испанец с Канарских островов мне
плакался, что их в пустыне обокрали туареги с пиками? Теперь - украинцы.
Когда ралли свалилось на Томбукту, на аэродроме организовали праздник,
пропуском на который могла стать любая белая кожа. Там все ходили,
организаторы, участники, и я тоже - проверить, не есть ли это видение. Я
слонялся по аэродрому и никак не мог поверить ни в реальность, ни в
ирреальность происходящего. Скорее всего, это была отрыжка сознания.
Например, что-то было отрыто из моей памяти. Там ходил англичанин, который
был копией англичанина, виденного мною много лет назад в Москве. Я чуть не
окликнул его по имени, и если не окликнул, то только потому, что забыл имя.
Далее, все участники были очень маленькие - то есть белые пигмеи, и тоже,
как и механики, все одинаковые, по-разному ярко выряженные, но морды - на
одно лицо. Это настораживало. Я ходил и смотрел, как они едят теля-
157
тину, которая им выдавалась нормирование, как они пьют из своих
внутренних трубочек, как космонавты, и как дают друг другу интервью. Вдруг
посреди поля я увидел АН-72-200, советский старый самолет. Но с украинским
флагом. Радости моей не было конца. Пойду спрошу хохлов, живые они или нет.
Я побежал к самолету. Из самолета кто-то вылез. Большой, толстый, мордастый
-натуральный хохол.
- Хлопцы, фак-офф! - закричал хохол пилоту.
Но разве так кричат хохлы? Нет, так они не кричат. Это какое-то
языковое издевательство. Если хлопцы, то почему фак-офф, и вообще, если они
улетают, то тогда не фак-офф, а тейк-офф, так я понимаю. И хохлы улетели, не
объяснив мне свою природу.
ДВОЙНИК
Я уважаю строгость бамакской администрации, их взятые напрокат
триединые лозунги:
"один народ - одна цель - одна вера", или лозунг столичного
художественного училища: "терпение - дисциплина - сосредоточенность", или
лозунг общенародной антиспидовской кампании:
"верность - воздержание - презерватив". Здесь надо все зажимать, иначе
дикость вновь возьмет свое. Рубить клитора и возводить тоталитаризм. Иначе
мы все - туареги. Французы явились в Африку с идеями Великой денежной
революции 1789 года и взялись бороться за реальность, по-
158
нимая, что если в Африке она не окрепнет, какие уж тут деньги. Вот она
- цивилизаторская база колониализма. И если на местных кладбищах лежат
останки сержантов и врачей, то они погибли за три измерения. На малярию
гибель списать легче, чем на туарегов. Затем французы заслали в Африку своих
писателей, от Жида до Экзюпери, Конрад тоже поехал, чтобы найти слова для
закрепления реальности, и те осуществили социальный заказ без зазрения
совести. Они дали обет молчания и промолчали. У Гумилева, правда, кое-что
есть, но отдаленно, да и понятно, он не был в Западной Африке.
Попытки предостеречь меня от "мистического раздвоения" без должной
инициации производились различными средствами. В бывшем турагентстве СМЕРТ
заломили такие цены за использование джипа с добрым водителем Яя и моим
будущим другом Сури, что деваться было некуда: я готов был отказаться.
Подоспел и генеральный секретарь Министерства культуры, который с
ностальгией вспомнил социализм. Им, что ли, стыдно за сегодняшний бардак, за
вечные опоздания, не соответствующие капитализму? Напротив, у них -
космологический порядок, строгая иерархия, шесть колен тайных обществ.
-- Откуда знаете? - смутился генеральный секретарь. - Почему ищете
встречи с членами общества Коре? Кто открыл вам тайну вибрации как
первоначальной роли в сотворении мира?
- Гла гла зо, - спокойно ответил я.
- Зо сумале, - механически ответил он. -Холодная ржавчина.
159
Негр стал просто совсем никакой. Это был пароль. Я прочитал в его
глазах испуг и смертный мне приговор; он его тут же вынес. Они боятся
сговора белых с их божествами, чтобы не было мистического неоколониализма.
Но я проявил настойчивость. Меня интересовала связь тайного знания с шестью
суставами человека.
- Оставьте нас, - пробормотал генеральный секретарь. - Мы такие, как
все.
- Конечно, - согласился я, - вы такие, как все. Только и разница, что
вы - черные обезьяны с рваными ноздрями, а мы - белые люди.
Не получилось с бюрократией, я обратился к коллегам. Но они оказались
новаторами и диссидентами, к "холодной ржавчине" не имеющими никакого
отношения.
- Мали - страна плохих мусульман, - самоотверженно сказал писатель Муса
К. - Мусульманство - это маска, надетая на наше анимистское лицо.
- Может быть, самые лучшие мусульмане -это плохие мусульмане? -
равнодушно предположил я. - Покажите свое лицо!
Как он обрадовался! Я был уверен, что он передаст мои слова своей
единственной жене, по его понятиям, прогрессивной особе. Но лица он мне не
показал, да и какое лицо у новатора? Потеря такого лица - одно удовольствие.
Сдается, он мой малийский двойник. Муса считает себя продуктом колониализма.
Говорит и пишет по-французски куда лучше, чем на родном языке, хотя из
страны не выезжал. Я въехал в проблемы гоголевской России, французский язык,
атеизм, патриар-
160
хат. Но власть стариков - это против модернизации. Семьи паразитируют
на тех, кто зарабатывает деньги. Поделись, - говорят семьи. Муса раскрылся
как просветитель, Новиков и Аксенов в одной ипостаси, автор детских книжек о
добрых верблюжатах. Я взвыл от скуки и оглянулся вокруг: все знаковые
системы бамакской молодежи - западные: плакатные мотоциклы и красавицы, воля
к деньгам, богатство, в далекой перспективе - клиторы. Мировая деревня.
Дегенерация. Я хорошо вижу свои заблуждения. Муса принялся объясняться в
любви к Достоевскому и Толстому.
Я не стерпел и поделился с Мусой моими чувствами.
Первое острое чувство в Африке - чувство европейского избранничества.
Господи, спасибо за комфорт! Оно не исчезает, но трансформируется. Вторым
идет чувство бессилия. Ничего не изменится! Живи для себя,
самосовершенствуйся. Третье-ломка моногамии. Бамако порождает кризис. Жители
говорят одно, а думают другое. Даже молодой хозяин турагентства женится по
приказу отца.
- Но я запишусь при женитьбе полигамом, -мстительно говорит он (можно и
моногамом). -Вторую жену сам выберу.
Затем - реакция против негров. Да вы все тут ленивые черти! Котел
модернизма и традиции, но уже сама разгерметизация культуры смертельна для
традиции. Поздно! Мир выбрал модернизацию. Отказ смешон. Потери огромны.
Куда ехать?
Вторжение французов было делом всемирного промысла, поворота жизни от
природного
161
календаря к индивидуальному существованию. Арьергардные бои
Достоевского и поздних славянофилов были обречены на провал. Явление
идиотов-механиков, испанского организатора ралли с Канарских островов,
который говорит черномазому таксисту в Томбукту: "Давайте будем
разговаривать, как белые люди",. - месть за утраты. Обмен и вызвал у меня
отторжение, которое я принял поначалу за достойный вызов. Это выбор смерти,
но поскольку смерть дробится на тысячи смертей, она не кажется столь
чудовищной. Приоритет Монтеня. Теперь, когда такой тип самосознания
окончательно утвердился и прочие способы жизни кажутся маргинальными,
приходится, Муса, признать, что XX век забил дверь в вечность. Будет ли она
выломана с другой стороны, если сверхмодернизация перекрутится в новый миф?
- Езжайте лучше в Дженне, - шепнул Муса.
Неверный адрес.
Откройте карту. Ведите палец к востоку от Бамако. Трава смешается с
песком. Вам встретится город Сегу. Уже в Сегу - бывшем французском
колониальном центре, который после колониализма распался, но сохранил нежную
красоту франко-суданской архитектуры розовых и зеленых тонов, Сури сложил с
себя полномочия надсмотрщика.
- Зачем вы собираетесь взламывать наши коды? - спросил Сури вкрадчивым
африканским голосом, одновременно ведя разговор об архитектуре.
Я молчал как партизан.
- Мне велено звонить шефу, но я не буду.
162
- Каждый развлекается, как хочет, - сказала Габи.
- Надеюсь, у вас чистые помыслы, - пожал плечами Сури.
Он не был раздражен. У большого сенегальского капибаса нас ждал Яя. У
Яя не было никаких терзаний.
- Ну, чего? Едем? - спросил он. Как всякий шофер, он засыпал тут же,
как только джип останавливался.
Дженне - город из застывшей придорожной грязи, великая фантазия
обосранного ребенка, где, посмотрев на фекальные минареты, рупоры и
деревянные опоры оплывающей мечети, ясно, что жизнь - замурованная в стену
невеста, Фрейд - реклама туалетной бумаги, а Гауди -плагиатор и может
отдыхать. В остальном же Дженне - азарт настольного футбола, побрякушки,
привал гедониста. Я спросил местного имама, что есть рай.
- Рай - это виноград, за которым не надо тянуться, он сам лезет в рот,
и женщин - сколько хочешь, и сколько хочешь алкоголя, а что выпито здесь - в
рае не додадут.
По большому счету, это печальное заключение для моей родины.
ДОГОН. ПЯТАЯ РЕКА
Возможно, когда-то они были рыбами, но когда мы приехали, они выглядели
скорее полулюдьми-полузмеями, с красными глазами, раздво-
163
енными языками, гибкими конечностями без суставов. Их зеленые, гладкие,
сияющие, как поверхность воды, тела были покрыты короткими зелеными
волосами. Они сидели на веранде харчевни и весело ели сандвичи с ветчиной.
- Ты видишь их? - спросил я.
Я не был убежден, что Габи способна следовать за мной дальше, но она
была так возбуждена Африкой, она вышла из самолета на маловразумительном
аэродроме в Бамако, и сразу надела черные очки, и сразу сказала:
Уф! конец Европе! - и радостно бросилась в дикость.
В Догон ведет узкая пыльная неасфальтированная дорога. В ее начале
шлагбаум, как и везде в странах третьего мира, для сбора податей.
Бензобочки, преграждающие путь. Солдат-оборванец поднял шлагбаум. Мы въехали
на землю пигмеев, которые куда-то подевались, но до-гоны - такие же по росту
пигмеи. Они пришли сюда с низовья Нила много столетий назад, спасаясь от
мусульманства.
В Догоне задери только голову и станет видно: солнце - примус.