Солнце жгло…
— Да.
— Нормально говорит?
— Пока да.
— Ладно. Я с задержанным в кабинете.
— Хорошо.
Ледогоров положил трубку.
— Вера? — негромко спросил Зураб. Он сидел напротив, положив на колени скованные «браслетами» руки. От их недавней схватки у него остались ссадина на подбородке и надорванный лацкан пиджака.
— Какая Вера? — Ледогоров почти искренне вздернул брови. За Зурабом приезжала патрульная машина. Муратову он не видел. Катьку тоже перебазировали на третий этаж, где она ждала подругу у кабинета следователя.
Задержанный улыбнулся.
— Да ладно. Я и так понял. Больше некому. Так?
Он был не похож на других кавказцев. Ни лицом, ни поведением. Ледогоров не ответил и открыл новую пачку «Винстона».
— Кури.
— Спасибо. Мои, видно, выпали.
Курил Зураб длинными, глубокими затяжками, подолгу не выпуская дым. Ледогоров поворошил разложенные на столе документы.
— Ну что? Кобалия Зураб Георгиевич, разговор будет?
— О чем?
— О покушении на Рафика Галустяна.
Кобалия пожал плечами.
— Не знаю такого.
Ледогоров рассмеялся.
— Я тебе напомню.
Уже порядком помятая фотография легла на крышку стола. В лице Кобалии ничего не изменилось.
— Кто это?
— Хороший вопрос. Он с тобой сфотографирован.
— Мало ли земляков сейчас в Питере. Все подходят…
— Давай покюшаем! Давай сфотографируемся! — Ледогоров удачно спародировал Галустяна.
Кобалия улыбнулся.
— Вы сами все знаете.
Ледогоров посмотрел в окно. Лилово-красный диск прятался за густой листвой тополя. Небо приняло фиолетовый оттенок. Как всегда неожиданно поднявшийся ветер нес пыль и мусор. Утомленный город ждал вечера.
Позвонил Артур.
— Ты чего молчишь?!
— А что я, петь должен?
— Хорошо бы мне не последнему узнавать о раскрытии огнестрела и изъятии оружия.
Ледогоров посмотрел на часы. Шесть. Видимо, Мальцев на «сходке» рассказал.
— Я еще работаю.
— Работай. Только не забудь справку в главк написать. Я буду на мобильном.
— Хорошо. — Ледогоров повесил трубку.
«Мог бы и спасибо сказать».
Кобалия спокойно смотрел на него.
— Командир. Давай договоримся.
Ледогоров заулыбался.
— Давай!
— Сколько ты хочешь?
— Миллион. Купюрами по доллару, причем бывшими в употреблении.
Кобалия снова улыбнулся.
— Понял.
Ледогоров посмотрел на него с интересом.
— Что ты понял?
— Что не за того тебя принял?
Ледогоров усмехнулся. Грузин определенно не был похож на остальных своих собратьев, обычно так и не верящих в честность ментов и считающих, что все дело в цене.
— Тогда, может, поговорим все-таки.
— С удовольствием. О чем? О футболе? О женщинах?
— О пистолетах. И о женщинах, которые их хранят. И о тюремных сроках, которые за это положены.
Кобалия секунду подумал.
— Можно еще сигарету? У меня есть деньги — можно будет еще купить.
— Да бери. Отравы не жалко,
Ледогоров помог ему прикурить. Зураб выпустил дым.
— Пистолет мой, — спокойно сказал он. — Нашел два дня назад.
Ледогоров улыбнулся.
— И где?
— У Мальпевского рынка. Во дворе.
— А чего ты там делал?
— По нужде зашел.
Ледогоров продолжал улыбаться. Кобалия улыбнулся в ответ. Мгновение они смотрели друг на друга.
— Красиво, — признал Ледогоров.
— Мы же умные люди. Оба все понимаем.
Кобалия грамотно признавал пистолет, придумав место его нахождения в непосредственной близости от места стрельбы. Единственное, чего он не предвидел — это показании Любашева. Зазвонил телефон.
— Ну?
— Не нукай — не запряг! — Артур говорил на фоне играющей музыки. — Я доложил Григоренко! Он в восторге! Сегодня началась операция «Терек» по кавказцам! Главк уже в курсе, так что не забудь справку! Слышишь?
Ледогорову показалось, что Вышегородский уже прилично нагрузился. «Когда успел?» — подумал он.
— Слышишь?
— Да слышу, слышу. Конец связи.
Кобалия смотрел в окно, на мельтешащую на солнце листву.
— Зураб, — Ледогоров снова закурил. В такие дни сигареты «летели» как семечки. — Ты же умный парень. Я все сам знаю. Знаю про «Товарную», про Нукзара, про фуры, про героин, про вашу ссору с Галустяном, про все. Смысл тебе запираться? Я же тебя не прошу сдавать кого-нибудь. Твой Нурик, с остальными твоими друзьями за тебя так и так впишутся.
Ледогоров сыпал наугад. Когда имеешь много общей фактуры и ничего конкретного, полезно давить на мозги задержанного своей осведомленностью, в надежде на то, что он дрогнет.
При имени Нурика Кобалия фыркнул.
— Какие они мне друзья?! Собаки жирные!
В первый раз в панцире его спокойствия образовалась трещина. Ледогоров хмыкнул.
— Смел ты. Не боишься? Нурик человек авторитетный.
Кобалия поджал губы.
— Я тоже не композитор! Я к ним не побоялся один прийти и все им в лицо сказать!
Чтобы как-то занять паузу, Ледогоров скорчил скептическую мину. На Кобалию это подействовало. Он подался вперед и без спроса принялся выковыривать сигарету из лежащей пачки. Наручники мешали ему, брякая о крышку стола. Красивое, тонкое лицо исказила гримаса гнева.
— Вот ты говоришь, что все знаешь! Ты считаешь меня не правым?
Вместо ответа Ледогоров помог ему прикурить.
— Представь — твой друг умер в Грузии. Там его похоронили, там семья. Родственники собирают деньги и дают одному земляку, да! Чтобы семье помог, памятник поставил, да! А он их крысит, да!
От волнения у Кобалии появился акцент.
— Ты что сделаешь?! В милицию напишешь?! Или убьешь его как собаку?!
Ледогоров молчал. Он мог ответить, но знал, что это не требуется.
Зураб снова посмотрел в окно.
— Какие они авторитеты? Они «крысу» не осудили! Им его деньги важнее!
Ледогоров продолжал чирикать карандашом на чистом листе бумаги.
— Я ему предложил по-честному, один на один. Он хотел исподтишка в машине выстрелить.
Ледогоров скомкал лист и достал чистый.
— Руку правую покажи.
Зураб отмахнулся.
— Да зажило уже. Ты бумагу не доставай. Писать все равно ничего не буду. Я на правильных понятиях стою. Меня тоже когда-то «короновать» хотели.
Ледогоров бросил бумагу в стол. Он уже понял, что не выиграл и не проиграл. Хотя нет. Все-таки выиграл — по очкам.
— Чего не «короновали»?
— Сам не захотел, — Кобалия уже успокоился и улыбался своей прежней улыбкой. — Во-первых, я не «сидел», а, во-вторых, какой из меня «вор» в двадцать семь лет. Вор — это опыт, мудрость. Сейчас в Грузии каждый второй — «вор в законе», или «авторитет».
Ледогоров рассмеялся.
— Это точно! Как там у вас вообще?
— Конец полный! Жить нельзя! Власти нет. Полиция вся продажная!
— Так разве это плохо?
Кобалия покачал головой.
— Я тебе сейчас объясню. Когда власть изменилась — половина «пацанов» пошла в полицию. Прикинь! Ты вчера с ним на дело ходил, а сегодня он тебя на это же дело и раскручивает!
— Беспредел, — согласился Ледогоров.
— Вот, — кивнул Кобалия.
Солнце за окном понемногу меняло цвет, становясь все темней и насыщенней. Ледогоров потер усталые глаза.
— Колешься давно?
Кобалия помрачнел.
— Два года.
— Соскочить не пробовал?
— Даже лечился.
Ледогоров понимающе кивнул. Съехать с иглы удавалось единицам.
— Веру ты подсадил?
Не секунду показалось, что Кобалия смертельно оскорбился.
— Ты что? Я ее лечиться хотел отправить.
Скорее всего это было ложью. Или сказкой для самого себя. Наркоманы все делают вместе. Вместе колются, вместе лечатся, вместе заражаются СПИДом, часто вместе отходят в мир иной, кольнув себе какой-нибудь дряни.
Зазвонил телефон. Наверное, Артур снова хотел знать, как дела.
— Да?
— Сашу можно?
Взволнованный женский голос звучал приглушенно, почти шепотом. Он подумал, что скорее всего ошиблись.
— Слушаю.
— Саня, — чуть громче затараторили на другом конце. — Это Люба! Люба-кассир из магазина!
— Да, — он почувствовал, как ледяная волна дрянных предчувствий заливает его изнутри. — Что случилось?
— Саша! Софья прислала бандитов. Чтобы Юльку… Ну она сказала, что ее повоспитывать надо! Они ее в подсобку повели и…
Дальше он не слушал. Холод в груди разорвался горячей бомбой.
Бросило в жар. В висках стучало.
— Пошли, быстро!
Кобалия непонимающе крутил головой, сорванный со стула рывком руки. На этаже никого не было. Ледогоров ткнулся к Мальцеву. Заперто! Куда он подевался? Должен был ждать! По лестнице они почти бежали. Кобалия споткнулся.
— Что…
— Потом! За пультом дежурного сидел старый подполковник Гнатюк. Больше никого не было видно
— Петрович! Мне срочно надо… В какую его камеру пока?!
Гнатюк что-то писал в одном из служебных журналов, по-стариковски медленно выводя буквы.
— Подожди.
— Не могу! У меня беда! Мне…
— У вас всегда беда. Подождешь.
Гнатюк относился к разряду сотрудников, которые уголовный розыск на дух не переваривают. Ледогоров понял, что сейчас ударит его.
— Прими задержанного, б…!
Гнатюк поднял голову и поправил очки.
— Не приму. Ты его когда в отдел привез? Я помню. Три часа прошло! Либо давай протокол задержания, личный обыск…
— Следователь работает!
У Ледогорова темнело в глазах.
— Вот как отработает — так и приводи!
Гнатюк победоносно улыбнулся. В этом кресле он был королем.
— Сука!
Ледогоров выдернул невозмутимо молчащего Зураба из дежурки. Тащить его обратно на четвертый этаж уже не было времени. Они взлетели на второй, где располагались канцелярия и кабинет начальника отдела Мурзенко, находившегося на постоянном больничном. Напротив его двери стояла тяжелая скамья для посетителей. Этаж давно опустел. Штабные после шести обычно не задерживаются. Ледогоров отстегнул Зурабу одну руку и защелкнул «браслет» вокруг железной рейки между сидением и спинкой скамьи. Поставил наручники на «стопор».
— Подожди, я скоро!
— Может, я пока за сигаретами схожу?
Ледогоров не ответил. Сердце колотилось как безумное. Внизу живота образовалась холодная пустота. Он бросил Зурабу свою пачку и бегом пустился к выходу.
Город наполнился своей особенной вечерней тишиной. Настороженной и неторопливой. Тускнеющее солнце еще соперничало с электрическим светом из некоторых окон. Его лучи уже не жарили, но нагретый за день воздух обволакивал как теплая, влажная простыня. Казалось даже машины едут шепотом.
Ледогоров выскочил на встречку, врубив дальний свет и швыряя «жигуленок» из стороны в сторону. Пробка в сторону Литейного моста тянулась аж до Белинского. Около почты удалось нырнуть в длинный «проходняк». Испуганно прижались по стенкам прохожие. Истошно залаяла собака.
«Как в кино!», — мелькнула мысль.
Он едва не влетел во врытую посреди следующей арки рельсину, установленную жильцами-автозавистниками. Несколько секунд не удавалось закрыть машину — ключ не поворачивался. До магазина была одна минута бегом. Ледогоров восстановил дыхание и, пригибаясь, спустился по знакомым ступенькам. Торговый зальчик был почти пуст, не считая молодого парнишки в джинсах и футболке, терпеливо замершего у кассы. Любки на месте не было. За прилавком тоже никого. Под недоуменным взглядом единственного покупателя Ледогоров откинул столешницу-дверцу и, перешагнув через пару пивных ящиков, пошел по узкому подвальному проходу. Спереди доносился гул голосов. Откуда-то справа кинулась Любка.
— Там! — она махнула в сторону директорского кабинета.
Ледогоров отпихнул ее. Вкус коньяка щипал небо. Что-то сдавливало горло. Хотелось отключить воображение, рисующее самые разные картины. Нужная дверь была приоткрыта. На столе виднелась зажженная лампа.
— Ты у меня все бабки отработаешь!
Ударом ноги в филенку Ледогоров возвестил о своем прибытии. Оба, стоящих к нему спиной парня, обернулись. Им было лет сорок на двоих. Они не удивились и не испугались. Правый — худощавый и очень высокий, с длинным, тонким носом, одетый в шелковую бордовую рубашку и черные брюки, держал в руках блокнот и авторучку. Второй — как близнец напоминающий Сонина, играл обнаженными фирменной майкой бицепсами. На нем были шорты и пляжные тапочки. Все это Ледогоров зафиксировал мельком, скользнув взглядом. Его внимание было приковано к сидящей на широком кожаном диване Юльке. Она вся подобралась, стиснув колени и придерживая рукой одну из бретелек желтого короткого сарафана. Из разбитой губы сочилась кровь. При виде его в глазах у нее мелькнуло что-то напоминающее мстительное торжество.
— О! А вот и Дядя Степа Милиционер! — Высокий повернулся и насмешливо постучал дорогим «паркером» по нубуковой обложке блокнота. — А мы считаем, сколько Юлечка должна в кассу!
Второй хмыкнул. Его круглое лицо выражало удовольствие. Они были действительно очень молоды — года по двадцать два от силы. Им нравилось играть в бандитов. Нравилось не бояться его. Нравилось собственное поведение. Никто постарше никогда не повел бы себя так.
Ледогоров достал ствол. Высокий презрительно скривил губы.
— Ой, как страшно! Стрелять, что ли, будешь?
— Нет! — сказал Ледогоров, не отрываясь глядя на алую струйку у Юльки на подбородке, и ударил.
Стальной торец рукоятки «пээма» врезался высокому в челюсть. От ребристого бугорка фиксатора обоймы лопнула кожа, кровь мгновенно залила лицо и грудь, черными пятнами проступая на бордовом шелке. Парень завыл, скорчился у стены. Ледогоров добил его боковым слева. Он с детства часто дрался и навсегда усвоил, что недобитого противника нельзя оставлять за спиной. Круглолицый секунду хлопал глазами. Затем глаза его налились кровью.
— Ах, ты … !
Ледогоров врезал кроссовкой ему в колено, добавил локтем в переносицу и стволом по макушке. Все произошло очень быстро. Стало тихо. Высокий стонал. Второй лежал молча. Юлька встала с дивана и по стенке стала пробираться к Ледогорову. Он отметил, что на лице у нее ни малейших признаков истерики. Наклонившись, ткнул стволом в щеку круглолицего.
— Живой, ублюдок?
Тот пошевелился, обхватив голову руками.
— Мы же то-олько поговори-и-ить.
Ледогоров пнул его под ребра.
— Следующий раз — убью!
Он уже знал, что следующего раза не будет. Юлька встала у него за спиной.
— Как ты?
— Нормально.
Он посмотрел на порванный сарафан. Она кивнула на круглолицего.
— Это он.
Ледогоров еще раз врезал лежащему ногой, затем схватил пытающегося подняться высокого за воротник рубашки и, подтянув к письменному столу, сунул в руки трубку белого «Панасоника».
— Звони Софье!
Тот послушно набрал номер. Ледогоров отпустил его и отобрал аппарат.
— Алло, — сказал приятный женский голос.
— Софья?
— Да.
— Слушай меня, … подзаборная! Веденеева у тебя из магазина увольняется. Еще раз кого-нибудь пришлешь к ней — будешь выглядеть еще хуже, чем твои сопляки! Ясно?
Она выдержала паузу.
— Кто это?
— Болт в пальто!
Ледогоров швырнул трубку. Высокий отшатнулся, закрываясь руками. Не обращая на него внимания, Ледогоров схватил Юльку за руку и вышел из кабинета. В проходе стояла Люба. Он вспомнил, как отпихнул ее.
— Люба! Извини, что я …Спасибо большое!
Она отмахнулась.
— Ладно.
Ледогоров тянул Юльку к выходу во двор. Она дернулась и вырвала руку.
— Подожди!
— Что?
— Сумка!
Она исчезла в направлении торгового зала. Он постепенно успокаивался. Саднило разбитые пальцы левой руки. Хотелось курить. Он поискал сигареты и вспомнил, что оставил их Кобалии. На пустых ящиках лежала оставленная кем-то из грузчиков пачка «Беломора». Горячий, горький дым окончательно привел сердцебиение в норму. Появилась Юлька.
— Пошли.
Она послушно кивнула.
На улице было по-прежнему душно. Легкий ветерок был горячим и не приносил облегчения. Сев в машину, Ледогоров включил двигатель и повернулся к Юльке. Она улыбнулась и вдруг заревела, уткнувшись в его плечо. Проходящие люди с интересом всматривались сквозь тонированные стекла. Он чувствовал как намокает от слез футболка, вдыхал аромат ее волос и чувствовал, что не знает, что сказать. Он всегда знал, как успокоить свидетельницу, как вывести из истерики потерпевшую, но сейчас ровным счетом не представлял, что делать. Он просто гладил ее по голове, тихонько целуя рыжие локоны.
Возле дома Юлька окончательно пришла в себя и даже достала из сумочки пудреницу. Ледогоров заехал во двор. Магнитофон на втором этаже как всегда орал дурным голосом. На этот раз что-то про лето и жару. Он заглушил двигатель.
— Юль! Я должен вернуться! Там задержанный один остался! Хочешь, поедем со мной на работу? Я закончу все и пойдем домой.
Она мотнула головой.
— Не волнуйся! Я уже в норме. Приготовлю чего-нибудь вкусного. А ты купи бутылку вина. Должны же мы отпраздновать мое увольнение.
Он поцеловал ее.
— Ты у меня молодец.
Она улыбнулась.
— С тобой мне ничего не страшно.
В отделе было тихо. За стеклом дежурки все также шевелил губами Гнатюк. Он здорово походил на большого жука в стеклянной банке. Ледогоров хотел пройти мимо, когда рядом с Гнатюком появился следователь Копылов и радостно замахал руками. Дежурный открыл «бойницу» в перегородке и Леня приник к ней, как подводник к источнику кислорода.
— Саша! Ты куда пропал?! Я с Муратовой давно закончил! Где Кобалия?
Ледогоров махнул.
— Пошли!
Он дождался, пока Копылов выйдет из дежурки, корча рожи Гнатюку.
Только сейчас стало по-настоящему отпускать.
— Выскочить пришлось! Я его на втором этаже пристегнул.
— А я ищу тебя, ищу…
Ледогоров подумал, что из кабинета сразу позвонит Юльке и скажет, как ее любит. За одной из запертых дверей второго этажа надрывался телефон.
— Где?
— Здесь!
Произнося эту фразу, Ледогоров уже все увидел. И пустой коридор. И пустую скамью. И пустые наручники, висящие на железной рейке. Голова закружилась. Ноги стали мягкими. Он прислонился к стене напротив скамьи и сполз вниз. Непонимающе молчал Копылов. В окне синело темное горячее небо. Было нечем дышать.
— Ты понимаешь, что произошло?
Несмотря на ночь, Григоренко был одет в свою неизменную белую рубашку. Только пиджак сменила зеленая вязаная кофта.
— Понимаю.
— Что?
У начальника КМ Грача какой-то отсутствующий вид, словно он находится далеко отсюда и проблема сбежавшего преступника его нисколько не касается.
— Бандит сбежал.
Григоренко всплеснул руками и посмотрел на Вышегородского. Тот машинально отвернулся, скрывая свежий запах спиртного и явно несвежее лицо.
— У вас в восемьдесят седьмом все такие?!
Голос стал нервным и высоким, что говорило о приближении приступа психоза. Вышегородский промолчал.
— Да хрен с ним, с этим бандитом! Не первый, не последний! Мы же уже в главк доложили! Я лично с начальником разговаривал! — Григоренко как всегда оглянулся на портрет генерала. — Что я теперь должен делать?!
Ледогорову хотелось сказать, что надо было меньше трепать языком, но он промолчал. Вообще ничего не стал говорить. Потому что говорить что-либо было бесполезно. Потому что говорить было нечего. Потому что винить кроме себя было некого. Самовольный уход Мальцева, тупая вредность Гнатюка. Все это — утешение для бедных. Хотелось спать. Голова гудела. Во рту призывно покалывал привкус коньяка. Часы показывали четверть второго.
— Молчишь? — Григоренко снял очки и постучал ими о стол. — Всех подвел! Дезертировал! Бросил задержанного! Стакан пошел опрокинуть, или бабу разок…
— Он не пьет, — вмешался Грач.
Вышегородский молчал.
— Значит к бабе! — кивнул Григоренко. — Не пьет! А раньше? Я что, не помню!
Ледогоров подумал, что даже раньше он пил не больше, чем Григоренко до сих пор. Подумал, что хочется, чтобы все быстрее кончилось. Подумал и снова промолчал.
Григоренко покачал головой.
— Как мне завтра с начальником говорить?!
Он словно спрашивал совета. Никто не ответил. Все давно знали, что шефу это не нужно.
— В общем так! — Григоренко откинулся в кресле и достал лист бумаги. — Садись, пиши рапорт на увольнение с … — он по смотрел на перекидной календарь, — с восьмого, с понедельника. Давай-давай!
Ледогоров сел и принялся писать. Можно было упереться. Уволить из милиции человека, не потерявшего «ствол», или не залетевшего по пьяни — не так просто. Сначала надо отметиться выговором и неполным служебным соответствием. У Ледогорова был только снятый «строгач», в настоящий момент уже никакой роли не играющий. Просто не хотелось выглядеть скандалистом. Просто не хотелось унижаться. Просто было тошно. Он аккуратно поставил под рапортом свою подпись. Григоренко взял и пробежал глазами.
— Хорошо! У тебя есть пять дней! Не найдешь этого грузина до восьмого — отдам рапорт в кадры!
Он явно был крайне горд придуманным воспитательным ходом.
— Ясно?
— Ясно.
— Все, иди!
Темный коридор РУВД освещался только пробивающимся с лестницы желтым сиянием. Ледогоров спустился вниз, махнул через стекло дежурному и вышел в теплую синюю темноту. Несмотря на ночь, было гораздо менее зябко, чем в кабинете Григоренко. Глаза слипались. Мыслей не было. Вспомнилось испуганное лицо Муратовой, узнавшей о побеге. Мимо, рыская фарами, промчались две иномарки. Ледогоров закурил и не торопясь пошел по 4-ой Советской. Сзади обреченно стелилась по сизому асфальту его собственная притихшая тень.
— Прости меня.
— За что?
— Это все из-за меня.
— Не говори ерунды.
Ее голова лежит у него на плече. Сладкий аромат волос щекочет ноздри.
— Ты ведь его найдешь?
— Нет.
— Почему?
— Не хочу.
Она вскидывается, пытаясь увидеть в темноте его лицо. Слышно, как из плохо закрученного крана капает вода.
— Не верю.
— Зря. Я устал. Пора заканчивать.
— Ты никогда об этом не говорил.
— Зато думал.
Она молчит, снова прижимаясь к его плечу. Он яростно облизывает губы, пытаясь содрать с них манящий вкус коньяка. Приближается утро.
В коридоре на него неожиданно налетел Вышегородский. Сходка закончилась.
— Ты чего? Думаешь, тебе уже можно на работу не ходить?
Ледогоров пожал плечами.
— Я дела подбиваю. Бумажки подшиваю. Подумай, кому мою макулатуру передать.
Лицо Артура вытянулось в изумлении.
— Ты чего? Да брось ты! Шеф все это не серьезно!
— А я серьезно.
В дальнем конце коридора остановились Югов с Армишевым. Казалось, что даже уши их развернулись по направлению к ним. Артур почти втолкнул Ледогорова в его же собственный кабинет и закрыл дверь.
— Да найдешь ты…
— Даже искать не буду.
— Что с тобой?
— Ничего.
— Ты же никуда не собирался.
— Теперь собрался. Не хочу упускать удобный случай. Когда все решили за меня.
Вышегородский вздохнул.
— Как хочешь.
В нем явно боролись боязнь потерять одного из самых рабочих оперов и желание избавиться от конфликтного сотрудника. Жизнерадостное золотое солнце плескалось на выцветших обоях.
— Кому дела-то передавать?
— Я подумаю.
Хлопнула дверь. Ледогоров щурясь посмотрел в окно, поставил чашки на стол и вышел.
В «Василисе» как всегда с утра было пусто. За стойкой стояла незнакомая серьезная девочка с большими темными глазами.
— А где Ксения?
— Заболела. Я подменяю.
— Кофе. Маленький двойной, без сахара.
Она кивнула. Он секунду подумал.
— И пятьдесят грамм коньяка.
Она снова кивнула и спряталась за урчащим кофейным аппаратом. Мерно гудел вентилятор. В пронизанном солнечными лучами душном воздухе искрилась пыль. Ледогоров сглотнул слюну.
Девушка поставила на стойку кофе и потянулась к бутылке «Дагвино». Он завороженно смотрел, как она берет фужер, мерную рюмочку, открывает бутылку. Так же завороженно он прислушивался ночью к своим ощущениям, пытаясь понять, откуда взялось и как утвердилось казавшееся еще вчера абсурдным решение. Он ведь и сам понимал, что, если покаяться, или просто «возбухнуть» — максимум «неполное служебное»[14]. Просто вдруг показалось, что все должно когда-то кончаться. Просто вдруг разом устал, сдулся. Захотелось выдохнуть. Просто вдруг…
* * *
— Леня! Ты начал?— Да.
— Нормально говорит?
— Пока да.
— Ладно. Я с задержанным в кабинете.
— Хорошо.
Ледогоров положил трубку.
— Вера? — негромко спросил Зураб. Он сидел напротив, положив на колени скованные «браслетами» руки. От их недавней схватки у него остались ссадина на подбородке и надорванный лацкан пиджака.
— Какая Вера? — Ледогоров почти искренне вздернул брови. За Зурабом приезжала патрульная машина. Муратову он не видел. Катьку тоже перебазировали на третий этаж, где она ждала подругу у кабинета следователя.
Задержанный улыбнулся.
— Да ладно. Я и так понял. Больше некому. Так?
Он был не похож на других кавказцев. Ни лицом, ни поведением. Ледогоров не ответил и открыл новую пачку «Винстона».
— Кури.
— Спасибо. Мои, видно, выпали.
Курил Зураб длинными, глубокими затяжками, подолгу не выпуская дым. Ледогоров поворошил разложенные на столе документы.
— Ну что? Кобалия Зураб Георгиевич, разговор будет?
— О чем?
— О покушении на Рафика Галустяна.
Кобалия пожал плечами.
— Не знаю такого.
Ледогоров рассмеялся.
— Я тебе напомню.
Уже порядком помятая фотография легла на крышку стола. В лице Кобалии ничего не изменилось.
— Кто это?
— Хороший вопрос. Он с тобой сфотографирован.
— Мало ли земляков сейчас в Питере. Все подходят…
— Давай покюшаем! Давай сфотографируемся! — Ледогоров удачно спародировал Галустяна.
Кобалия улыбнулся.
— Вы сами все знаете.
Ледогоров посмотрел в окно. Лилово-красный диск прятался за густой листвой тополя. Небо приняло фиолетовый оттенок. Как всегда неожиданно поднявшийся ветер нес пыль и мусор. Утомленный город ждал вечера.
Позвонил Артур.
— Ты чего молчишь?!
— А что я, петь должен?
— Хорошо бы мне не последнему узнавать о раскрытии огнестрела и изъятии оружия.
Ледогоров посмотрел на часы. Шесть. Видимо, Мальцев на «сходке» рассказал.
— Я еще работаю.
— Работай. Только не забудь справку в главк написать. Я буду на мобильном.
— Хорошо. — Ледогоров повесил трубку.
«Мог бы и спасибо сказать».
Кобалия спокойно смотрел на него.
— Командир. Давай договоримся.
Ледогоров заулыбался.
— Давай!
— Сколько ты хочешь?
— Миллион. Купюрами по доллару, причем бывшими в употреблении.
Кобалия снова улыбнулся.
— Понял.
Ледогоров посмотрел на него с интересом.
— Что ты понял?
— Что не за того тебя принял?
Ледогоров усмехнулся. Грузин определенно не был похож на остальных своих собратьев, обычно так и не верящих в честность ментов и считающих, что все дело в цене.
— Тогда, может, поговорим все-таки.
— С удовольствием. О чем? О футболе? О женщинах?
— О пистолетах. И о женщинах, которые их хранят. И о тюремных сроках, которые за это положены.
Кобалия секунду подумал.
— Можно еще сигарету? У меня есть деньги — можно будет еще купить.
— Да бери. Отравы не жалко,
Ледогоров помог ему прикурить. Зураб выпустил дым.
— Пистолет мой, — спокойно сказал он. — Нашел два дня назад.
Ледогоров улыбнулся.
— И где?
— У Мальпевского рынка. Во дворе.
— А чего ты там делал?
— По нужде зашел.
Ледогоров продолжал улыбаться. Кобалия улыбнулся в ответ. Мгновение они смотрели друг на друга.
— Красиво, — признал Ледогоров.
— Мы же умные люди. Оба все понимаем.
Кобалия грамотно признавал пистолет, придумав место его нахождения в непосредственной близости от места стрельбы. Единственное, чего он не предвидел — это показании Любашева. Зазвонил телефон.
— Ну?
— Не нукай — не запряг! — Артур говорил на фоне играющей музыки. — Я доложил Григоренко! Он в восторге! Сегодня началась операция «Терек» по кавказцам! Главк уже в курсе, так что не забудь справку! Слышишь?
Ледогорову показалось, что Вышегородский уже прилично нагрузился. «Когда успел?» — подумал он.
— Слышишь?
— Да слышу, слышу. Конец связи.
Кобалия смотрел в окно, на мельтешащую на солнце листву.
— Зураб, — Ледогоров снова закурил. В такие дни сигареты «летели» как семечки. — Ты же умный парень. Я все сам знаю. Знаю про «Товарную», про Нукзара, про фуры, про героин, про вашу ссору с Галустяном, про все. Смысл тебе запираться? Я же тебя не прошу сдавать кого-нибудь. Твой Нурик, с остальными твоими друзьями за тебя так и так впишутся.
Ледогоров сыпал наугад. Когда имеешь много общей фактуры и ничего конкретного, полезно давить на мозги задержанного своей осведомленностью, в надежде на то, что он дрогнет.
При имени Нурика Кобалия фыркнул.
— Какие они мне друзья?! Собаки жирные!
В первый раз в панцире его спокойствия образовалась трещина. Ледогоров хмыкнул.
— Смел ты. Не боишься? Нурик человек авторитетный.
Кобалия поджал губы.
— Я тоже не композитор! Я к ним не побоялся один прийти и все им в лицо сказать!
Чтобы как-то занять паузу, Ледогоров скорчил скептическую мину. На Кобалию это подействовало. Он подался вперед и без спроса принялся выковыривать сигарету из лежащей пачки. Наручники мешали ему, брякая о крышку стола. Красивое, тонкое лицо исказила гримаса гнева.
— Вот ты говоришь, что все знаешь! Ты считаешь меня не правым?
Вместо ответа Ледогоров помог ему прикурить.
— Представь — твой друг умер в Грузии. Там его похоронили, там семья. Родственники собирают деньги и дают одному земляку, да! Чтобы семье помог, памятник поставил, да! А он их крысит, да!
От волнения у Кобалии появился акцент.
— Ты что сделаешь?! В милицию напишешь?! Или убьешь его как собаку?!
Ледогоров молчал. Он мог ответить, но знал, что это не требуется.
Зураб снова посмотрел в окно.
— Какие они авторитеты? Они «крысу» не осудили! Им его деньги важнее!
Ледогоров продолжал чирикать карандашом на чистом листе бумаги.
— Я ему предложил по-честному, один на один. Он хотел исподтишка в машине выстрелить.
Ледогоров скомкал лист и достал чистый.
— Руку правую покажи.
Зураб отмахнулся.
— Да зажило уже. Ты бумагу не доставай. Писать все равно ничего не буду. Я на правильных понятиях стою. Меня тоже когда-то «короновать» хотели.
Ледогоров бросил бумагу в стол. Он уже понял, что не выиграл и не проиграл. Хотя нет. Все-таки выиграл — по очкам.
— Чего не «короновали»?
— Сам не захотел, — Кобалия уже успокоился и улыбался своей прежней улыбкой. — Во-первых, я не «сидел», а, во-вторых, какой из меня «вор» в двадцать семь лет. Вор — это опыт, мудрость. Сейчас в Грузии каждый второй — «вор в законе», или «авторитет».
Ледогоров рассмеялся.
— Это точно! Как там у вас вообще?
— Конец полный! Жить нельзя! Власти нет. Полиция вся продажная!
— Так разве это плохо?
Кобалия покачал головой.
— Я тебе сейчас объясню. Когда власть изменилась — половина «пацанов» пошла в полицию. Прикинь! Ты вчера с ним на дело ходил, а сегодня он тебя на это же дело и раскручивает!
— Беспредел, — согласился Ледогоров.
— Вот, — кивнул Кобалия.
Солнце за окном понемногу меняло цвет, становясь все темней и насыщенней. Ледогоров потер усталые глаза.
— Колешься давно?
Кобалия помрачнел.
— Два года.
— Соскочить не пробовал?
— Даже лечился.
Ледогоров понимающе кивнул. Съехать с иглы удавалось единицам.
— Веру ты подсадил?
Не секунду показалось, что Кобалия смертельно оскорбился.
— Ты что? Я ее лечиться хотел отправить.
Скорее всего это было ложью. Или сказкой для самого себя. Наркоманы все делают вместе. Вместе колются, вместе лечатся, вместе заражаются СПИДом, часто вместе отходят в мир иной, кольнув себе какой-нибудь дряни.
Зазвонил телефон. Наверное, Артур снова хотел знать, как дела.
— Да?
— Сашу можно?
Взволнованный женский голос звучал приглушенно, почти шепотом. Он подумал, что скорее всего ошиблись.
— Слушаю.
— Саня, — чуть громче затараторили на другом конце. — Это Люба! Люба-кассир из магазина!
— Да, — он почувствовал, как ледяная волна дрянных предчувствий заливает его изнутри. — Что случилось?
— Саша! Софья прислала бандитов. Чтобы Юльку… Ну она сказала, что ее повоспитывать надо! Они ее в подсобку повели и…
Дальше он не слушал. Холод в груди разорвался горячей бомбой.
Бросило в жар. В висках стучало.
— Пошли, быстро!
Кобалия непонимающе крутил головой, сорванный со стула рывком руки. На этаже никого не было. Ледогоров ткнулся к Мальцеву. Заперто! Куда он подевался? Должен был ждать! По лестнице они почти бежали. Кобалия споткнулся.
— Что…
— Потом! За пультом дежурного сидел старый подполковник Гнатюк. Больше никого не было видно
— Петрович! Мне срочно надо… В какую его камеру пока?!
Гнатюк что-то писал в одном из служебных журналов, по-стариковски медленно выводя буквы.
— Подожди.
— Не могу! У меня беда! Мне…
— У вас всегда беда. Подождешь.
Гнатюк относился к разряду сотрудников, которые уголовный розыск на дух не переваривают. Ледогоров понял, что сейчас ударит его.
— Прими задержанного, б…!
Гнатюк поднял голову и поправил очки.
— Не приму. Ты его когда в отдел привез? Я помню. Три часа прошло! Либо давай протокол задержания, личный обыск…
— Следователь работает!
У Ледогорова темнело в глазах.
— Вот как отработает — так и приводи!
Гнатюк победоносно улыбнулся. В этом кресле он был королем.
— Сука!
Ледогоров выдернул невозмутимо молчащего Зураба из дежурки. Тащить его обратно на четвертый этаж уже не было времени. Они взлетели на второй, где располагались канцелярия и кабинет начальника отдела Мурзенко, находившегося на постоянном больничном. Напротив его двери стояла тяжелая скамья для посетителей. Этаж давно опустел. Штабные после шести обычно не задерживаются. Ледогоров отстегнул Зурабу одну руку и защелкнул «браслет» вокруг железной рейки между сидением и спинкой скамьи. Поставил наручники на «стопор».
— Подожди, я скоро!
— Может, я пока за сигаретами схожу?
Ледогоров не ответил. Сердце колотилось как безумное. Внизу живота образовалась холодная пустота. Он бросил Зурабу свою пачку и бегом пустился к выходу.
Город наполнился своей особенной вечерней тишиной. Настороженной и неторопливой. Тускнеющее солнце еще соперничало с электрическим светом из некоторых окон. Его лучи уже не жарили, но нагретый за день воздух обволакивал как теплая, влажная простыня. Казалось даже машины едут шепотом.
Ледогоров выскочил на встречку, врубив дальний свет и швыряя «жигуленок» из стороны в сторону. Пробка в сторону Литейного моста тянулась аж до Белинского. Около почты удалось нырнуть в длинный «проходняк». Испуганно прижались по стенкам прохожие. Истошно залаяла собака.
«Как в кино!», — мелькнула мысль.
Он едва не влетел во врытую посреди следующей арки рельсину, установленную жильцами-автозавистниками. Несколько секунд не удавалось закрыть машину — ключ не поворачивался. До магазина была одна минута бегом. Ледогоров восстановил дыхание и, пригибаясь, спустился по знакомым ступенькам. Торговый зальчик был почти пуст, не считая молодого парнишки в джинсах и футболке, терпеливо замершего у кассы. Любки на месте не было. За прилавком тоже никого. Под недоуменным взглядом единственного покупателя Ледогоров откинул столешницу-дверцу и, перешагнув через пару пивных ящиков, пошел по узкому подвальному проходу. Спереди доносился гул голосов. Откуда-то справа кинулась Любка.
— Там! — она махнула в сторону директорского кабинета.
Ледогоров отпихнул ее. Вкус коньяка щипал небо. Что-то сдавливало горло. Хотелось отключить воображение, рисующее самые разные картины. Нужная дверь была приоткрыта. На столе виднелась зажженная лампа.
— Ты у меня все бабки отработаешь!
Ударом ноги в филенку Ледогоров возвестил о своем прибытии. Оба, стоящих к нему спиной парня, обернулись. Им было лет сорок на двоих. Они не удивились и не испугались. Правый — худощавый и очень высокий, с длинным, тонким носом, одетый в шелковую бордовую рубашку и черные брюки, держал в руках блокнот и авторучку. Второй — как близнец напоминающий Сонина, играл обнаженными фирменной майкой бицепсами. На нем были шорты и пляжные тапочки. Все это Ледогоров зафиксировал мельком, скользнув взглядом. Его внимание было приковано к сидящей на широком кожаном диване Юльке. Она вся подобралась, стиснув колени и придерживая рукой одну из бретелек желтого короткого сарафана. Из разбитой губы сочилась кровь. При виде его в глазах у нее мелькнуло что-то напоминающее мстительное торжество.
— О! А вот и Дядя Степа Милиционер! — Высокий повернулся и насмешливо постучал дорогим «паркером» по нубуковой обложке блокнота. — А мы считаем, сколько Юлечка должна в кассу!
Второй хмыкнул. Его круглое лицо выражало удовольствие. Они были действительно очень молоды — года по двадцать два от силы. Им нравилось играть в бандитов. Нравилось не бояться его. Нравилось собственное поведение. Никто постарше никогда не повел бы себя так.
Ледогоров достал ствол. Высокий презрительно скривил губы.
— Ой, как страшно! Стрелять, что ли, будешь?
— Нет! — сказал Ледогоров, не отрываясь глядя на алую струйку у Юльки на подбородке, и ударил.
Стальной торец рукоятки «пээма» врезался высокому в челюсть. От ребристого бугорка фиксатора обоймы лопнула кожа, кровь мгновенно залила лицо и грудь, черными пятнами проступая на бордовом шелке. Парень завыл, скорчился у стены. Ледогоров добил его боковым слева. Он с детства часто дрался и навсегда усвоил, что недобитого противника нельзя оставлять за спиной. Круглолицый секунду хлопал глазами. Затем глаза его налились кровью.
— Ах, ты … !
Ледогоров врезал кроссовкой ему в колено, добавил локтем в переносицу и стволом по макушке. Все произошло очень быстро. Стало тихо. Высокий стонал. Второй лежал молча. Юлька встала с дивана и по стенке стала пробираться к Ледогорову. Он отметил, что на лице у нее ни малейших признаков истерики. Наклонившись, ткнул стволом в щеку круглолицего.
— Живой, ублюдок?
Тот пошевелился, обхватив голову руками.
— Мы же то-олько поговори-и-ить.
Ледогоров пнул его под ребра.
— Следующий раз — убью!
Он уже знал, что следующего раза не будет. Юлька встала у него за спиной.
— Как ты?
— Нормально.
Он посмотрел на порванный сарафан. Она кивнула на круглолицего.
— Это он.
Ледогоров еще раз врезал лежащему ногой, затем схватил пытающегося подняться высокого за воротник рубашки и, подтянув к письменному столу, сунул в руки трубку белого «Панасоника».
— Звони Софье!
Тот послушно набрал номер. Ледогоров отпустил его и отобрал аппарат.
— Алло, — сказал приятный женский голос.
— Софья?
— Да.
— Слушай меня, … подзаборная! Веденеева у тебя из магазина увольняется. Еще раз кого-нибудь пришлешь к ней — будешь выглядеть еще хуже, чем твои сопляки! Ясно?
Она выдержала паузу.
— Кто это?
— Болт в пальто!
Ледогоров швырнул трубку. Высокий отшатнулся, закрываясь руками. Не обращая на него внимания, Ледогоров схватил Юльку за руку и вышел из кабинета. В проходе стояла Люба. Он вспомнил, как отпихнул ее.
— Люба! Извини, что я …Спасибо большое!
Она отмахнулась.
— Ладно.
Ледогоров тянул Юльку к выходу во двор. Она дернулась и вырвала руку.
— Подожди!
— Что?
— Сумка!
Она исчезла в направлении торгового зала. Он постепенно успокаивался. Саднило разбитые пальцы левой руки. Хотелось курить. Он поискал сигареты и вспомнил, что оставил их Кобалии. На пустых ящиках лежала оставленная кем-то из грузчиков пачка «Беломора». Горячий, горький дым окончательно привел сердцебиение в норму. Появилась Юлька.
— Пошли.
Она послушно кивнула.
На улице было по-прежнему душно. Легкий ветерок был горячим и не приносил облегчения. Сев в машину, Ледогоров включил двигатель и повернулся к Юльке. Она улыбнулась и вдруг заревела, уткнувшись в его плечо. Проходящие люди с интересом всматривались сквозь тонированные стекла. Он чувствовал как намокает от слез футболка, вдыхал аромат ее волос и чувствовал, что не знает, что сказать. Он всегда знал, как успокоить свидетельницу, как вывести из истерики потерпевшую, но сейчас ровным счетом не представлял, что делать. Он просто гладил ее по голове, тихонько целуя рыжие локоны.
Возле дома Юлька окончательно пришла в себя и даже достала из сумочки пудреницу. Ледогоров заехал во двор. Магнитофон на втором этаже как всегда орал дурным голосом. На этот раз что-то про лето и жару. Он заглушил двигатель.
— Юль! Я должен вернуться! Там задержанный один остался! Хочешь, поедем со мной на работу? Я закончу все и пойдем домой.
Она мотнула головой.
— Не волнуйся! Я уже в норме. Приготовлю чего-нибудь вкусного. А ты купи бутылку вина. Должны же мы отпраздновать мое увольнение.
Он поцеловал ее.
— Ты у меня молодец.
Она улыбнулась.
— С тобой мне ничего не страшно.
В отделе было тихо. За стеклом дежурки все также шевелил губами Гнатюк. Он здорово походил на большого жука в стеклянной банке. Ледогоров хотел пройти мимо, когда рядом с Гнатюком появился следователь Копылов и радостно замахал руками. Дежурный открыл «бойницу» в перегородке и Леня приник к ней, как подводник к источнику кислорода.
— Саша! Ты куда пропал?! Я с Муратовой давно закончил! Где Кобалия?
Ледогоров махнул.
— Пошли!
Он дождался, пока Копылов выйдет из дежурки, корча рожи Гнатюку.
Только сейчас стало по-настоящему отпускать.
— Выскочить пришлось! Я его на втором этаже пристегнул.
— А я ищу тебя, ищу…
Ледогоров подумал, что из кабинета сразу позвонит Юльке и скажет, как ее любит. За одной из запертых дверей второго этажа надрывался телефон.
— Где?
— Здесь!
Произнося эту фразу, Ледогоров уже все увидел. И пустой коридор. И пустую скамью. И пустые наручники, висящие на железной рейке. Голова закружилась. Ноги стали мягкими. Он прислонился к стене напротив скамьи и сполз вниз. Непонимающе молчал Копылов. В окне синело темное горячее небо. Было нечем дышать.
* * *
Яркий свет противно резал глаза. От кондиционера тянуло пронзительным холодом. Синий мрак за окном плотно укутал спящий город.— Ты понимаешь, что произошло?
Несмотря на ночь, Григоренко был одет в свою неизменную белую рубашку. Только пиджак сменила зеленая вязаная кофта.
— Понимаю.
— Что?
У начальника КМ Грача какой-то отсутствующий вид, словно он находится далеко отсюда и проблема сбежавшего преступника его нисколько не касается.
— Бандит сбежал.
Григоренко всплеснул руками и посмотрел на Вышегородского. Тот машинально отвернулся, скрывая свежий запах спиртного и явно несвежее лицо.
— У вас в восемьдесят седьмом все такие?!
Голос стал нервным и высоким, что говорило о приближении приступа психоза. Вышегородский промолчал.
— Да хрен с ним, с этим бандитом! Не первый, не последний! Мы же уже в главк доложили! Я лично с начальником разговаривал! — Григоренко как всегда оглянулся на портрет генерала. — Что я теперь должен делать?!
Ледогорову хотелось сказать, что надо было меньше трепать языком, но он промолчал. Вообще ничего не стал говорить. Потому что говорить что-либо было бесполезно. Потому что говорить было нечего. Потому что винить кроме себя было некого. Самовольный уход Мальцева, тупая вредность Гнатюка. Все это — утешение для бедных. Хотелось спать. Голова гудела. Во рту призывно покалывал привкус коньяка. Часы показывали четверть второго.
— Молчишь? — Григоренко снял очки и постучал ими о стол. — Всех подвел! Дезертировал! Бросил задержанного! Стакан пошел опрокинуть, или бабу разок…
— Он не пьет, — вмешался Грач.
Вышегородский молчал.
— Значит к бабе! — кивнул Григоренко. — Не пьет! А раньше? Я что, не помню!
Ледогоров подумал, что даже раньше он пил не больше, чем Григоренко до сих пор. Подумал, что хочется, чтобы все быстрее кончилось. Подумал и снова промолчал.
Григоренко покачал головой.
— Как мне завтра с начальником говорить?!
Он словно спрашивал совета. Никто не ответил. Все давно знали, что шефу это не нужно.
— В общем так! — Григоренко откинулся в кресле и достал лист бумаги. — Садись, пиши рапорт на увольнение с … — он по смотрел на перекидной календарь, — с восьмого, с понедельника. Давай-давай!
Ледогоров сел и принялся писать. Можно было упереться. Уволить из милиции человека, не потерявшего «ствол», или не залетевшего по пьяни — не так просто. Сначала надо отметиться выговором и неполным служебным соответствием. У Ледогорова был только снятый «строгач», в настоящий момент уже никакой роли не играющий. Просто не хотелось выглядеть скандалистом. Просто не хотелось унижаться. Просто было тошно. Он аккуратно поставил под рапортом свою подпись. Григоренко взял и пробежал глазами.
— Хорошо! У тебя есть пять дней! Не найдешь этого грузина до восьмого — отдам рапорт в кадры!
Он явно был крайне горд придуманным воспитательным ходом.
— Ясно?
— Ясно.
— Все, иди!
Темный коридор РУВД освещался только пробивающимся с лестницы желтым сиянием. Ледогоров спустился вниз, махнул через стекло дежурному и вышел в теплую синюю темноту. Несмотря на ночь, было гораздо менее зябко, чем в кабинете Григоренко. Глаза слипались. Мыслей не было. Вспомнилось испуганное лицо Муратовой, узнавшей о побеге. Мимо, рыская фарами, промчались две иномарки. Ледогоров закурил и не торопясь пошел по 4-ой Советской. Сзади обреченно стелилась по сизому асфальту его собственная притихшая тень.
* * *
Квадрат окна плотно закупорен бархатно-черным небом. Воздух густ и неподвижен. Тишина. Слышно как на крыше негромко урчит кошка.— Прости меня.
— За что?
— Это все из-за меня.
— Не говори ерунды.
Ее голова лежит у него на плече. Сладкий аромат волос щекочет ноздри.
— Ты ведь его найдешь?
— Нет.
— Почему?
— Не хочу.
Она вскидывается, пытаясь увидеть в темноте его лицо. Слышно, как из плохо закрученного крана капает вода.
— Не верю.
— Зря. Я устал. Пора заканчивать.
— Ты никогда об этом не говорил.
— Зато думал.
Она молчит, снова прижимаясь к его плечу. Он яростно облизывает губы, пытаясь содрать с них манящий вкус коньяка. Приближается утро.
* * *
Сходка шла уже минут двадцать. Ледогоров отпер дверь кабинета и устало рухнул на свой стул. От переполненных пепельниц исходил резкий, тошнотворный запах. Над засохшими кофейными чашками вились мухи. Он отворил пошире окно. Несмотря на утро, было ощущение полной разобранности. Почти бессонная ночь не прошла даром. Ледогоров аккуратно взял пепельницы, сгреб посуду и вышел в коридор. К счастью, вода в туалете была. Сочилась из крана тоненькой теплой струйкой. Это было отлично, так как летом она редко поднималась до четвертого этажа. Вымыв чашки, он посмотрелся в зеркало. За последние дни у него появилась симпатичная русая щетина и несимпатичные мешки под глазами. Он попытался представить себя в камуфляжной форме у шлагбаума какого-нибудь офиса и улыбнулся. «Ну уж нет! Найдем что-нибудь получше.»В коридоре на него неожиданно налетел Вышегородский. Сходка закончилась.
— Ты чего? Думаешь, тебе уже можно на работу не ходить?
Ледогоров пожал плечами.
— Я дела подбиваю. Бумажки подшиваю. Подумай, кому мою макулатуру передать.
Лицо Артура вытянулось в изумлении.
— Ты чего? Да брось ты! Шеф все это не серьезно!
— А я серьезно.
В дальнем конце коридора остановились Югов с Армишевым. Казалось, что даже уши их развернулись по направлению к ним. Артур почти втолкнул Ледогорова в его же собственный кабинет и закрыл дверь.
— Да найдешь ты…
— Даже искать не буду.
— Что с тобой?
— Ничего.
— Ты же никуда не собирался.
— Теперь собрался. Не хочу упускать удобный случай. Когда все решили за меня.
Вышегородский вздохнул.
— Как хочешь.
В нем явно боролись боязнь потерять одного из самых рабочих оперов и желание избавиться от конфликтного сотрудника. Жизнерадостное золотое солнце плескалось на выцветших обоях.
— Кому дела-то передавать?
— Я подумаю.
Хлопнула дверь. Ледогоров щурясь посмотрел в окно, поставил чашки на стол и вышел.
В «Василисе» как всегда с утра было пусто. За стойкой стояла незнакомая серьезная девочка с большими темными глазами.
— А где Ксения?
— Заболела. Я подменяю.
— Кофе. Маленький двойной, без сахара.
Она кивнула. Он секунду подумал.
— И пятьдесят грамм коньяка.
Она снова кивнула и спряталась за урчащим кофейным аппаратом. Мерно гудел вентилятор. В пронизанном солнечными лучами душном воздухе искрилась пыль. Ледогоров сглотнул слюну.
Девушка поставила на стойку кофе и потянулась к бутылке «Дагвино». Он завороженно смотрел, как она берет фужер, мерную рюмочку, открывает бутылку. Так же завороженно он прислушивался ночью к своим ощущениям, пытаясь понять, откуда взялось и как утвердилось казавшееся еще вчера абсурдным решение. Он ведь и сам понимал, что, если покаяться, или просто «возбухнуть» — максимум «неполное служебное»[14]. Просто вдруг показалось, что все должно когда-то кончаться. Просто вдруг разом устал, сдулся. Захотелось выдохнуть. Просто вдруг…