Следом за Пашей шел Федоров. За ним - Серегин. А Иванов, услышав шаги - кто-то торопливо поднимался по лестнице вслед за ними, - чуть приотстал и обернулся посмотреть, кто идет.
Посмотрел. И, видимо, узнал. Все услышали его удивленный голос:
- Здорово, ребята. А вы чего тут…
Раздались два приглушенных хлопка, и Иванов замолчал.
Навсегда.
Упал он как-то очень быстро и очень тихо, так, что ушедшие вперед товарищи и не поняли, что случилось. Они почти успели дойти до коридора, когда появившиеся сзади Водитель и Пассажир открыли стрельбу из двух пистолетов.
Оружие Пассажира было снабжено глушителем, «макаров» Водителя звучал в полную силу.
Все три оставшиеся цели были перед ними, как ростовые мишени в тире. Укрыться негде, убежать невозможно. Разве что попытаться отбиться, но Федоров и Серегин не обладали навыками поведения в скоротечных огневых контактах и, что хуже того, не были психологически готовы к такому повороту событий, и при первых же громких выстрелах просто ломанулись вперед, судорожно лапая спрятанные глубоко под одеждой стволы и мешая действовать Паше, который успел выхватить пистолет и начал разворачиваться лицом к врагу.
Две пули чиркнули по стенам, третья зацепила в плечо Серегина, но он продолжил бежать, только оставил попытки достать оружие.
Федоров сумел вытащить пистолет, но в ту же секунду пуля попала ему под лопатку. Его толкнуло вперед и направо, к стене. Слабеющими ногами он пробежал пару метров, прежде чем еще две пули ударили в его обтянутую бежевым плащом спину, и он полетел на пол.
Теперь Пассажир сконцентрировался на Паше, а Водитель целился в Серегина.
Промахов не было.
Паше попало в бедро и в плечо. Менее крепкий человек уже упал бы, но Арнаутов-младший, не снижая скорости, бежал, рассчитывая укрыться в переходе за выступом стенки. Осталось всего несколько метров, и он их должен преодолеть, даже если в него попадут еще столько же раз. Он добежит! Добежит! А там посмотрим, кто кого, пусть попробуют подойти…
Выстрел Водителя поразил Серегина в поясницу, у позвоночника. Он упал на колени, покачнулся. Прежде, чем он завалился вперед, пуля попала в затылок, пронзила мозг и ушла, раздробив нижнюю челюсть… Он был мертв раньше, чем коснулся лицом бетонного пола.
Паше оставалось пробежать не больше двух метров, когда Пассажир попал ему в спину.
О том, чтобы укрыться за выступом и открыть ответный огонь, думать было нечего. Все, приехали.
Удар тупой «макаровской» пули выбил последние силы. Перед глазами стемнело, дыхание кончилось. Свой пистолет в руке тянул к полу, как якорь. Не чувствуя ног, Паша сделал несколько шагов, каждое мгновение ожидая еще одного, теперь уже последнего, выстрела.
Спасительный выступ был далеко, бесконечно далеко… Но гораздо ближе было окно.
Какой этаж? Третий старого фонда? А какая разница, который этаж? Еще шаг, еще… Пассажир выстрелил - и первый раз промахнулся. Вытянув перед собой слабые руки, Паша разбил стекло, перевалился через подоконник и упал. Когда Пассажир и Водитель, по пути сделав контрольные выстрелы в Федорова и Серегина, подбежали к окну, Арнаутов-младший лежал на асфальте в такой позе, которая не оставляла сомнений в смертельном исходе.
- Как? - спросил Соловьев тихо.
- Плохо… - Стас сел за руль.
- Останься здесь. Я справлюсь.
- Она в реанимации, туда все равно не пускают. Поехали, один я просто сдохну.
- Ну, тогда на Черняховку. Заберем Ромкину машину.
Ехали долго. То пробки, то еще что-то. Как будто что-то их не пускало в старый двор около Лиговки. И двор этот долго не могли отыскать. Крутились между домами, утыкались носом в выставленные жильцами самодельные заграждения на дорожках, пятились задом из тупиков. Сергей удивлялся: был уверен, что хорошо знает эти места, а тут, оказывается, столько всего неизвестного.
И «Альфа-ромео» куда-то пропала. То ли Шилов неправильно объяснил, где оставил ее, то ли просто мистика какая-то начинается. Ну, не угнали же ее, в самом деле, из-под носа «наружки»!
Не угнали, вот она. Стоит, гордая и одинокая, в центре двора. И чего ее так долго искали? Вон арка на Лиговку, вон выезд на Черняховского. Чего крутились, где ездили…
Так, как она внешне? Колеса, зеркала, стекла на месте. Как и следовало ожидать. Упустив хозяина машины, «наружка» теперь глаз не смыкает вокруг его тачки. Не только все люди, но и, наверное, даже собаки, которые мимо нее пробегали, самым тщательным образом зафиксированы и проверены на предмет возможной связи с объектом.
- Ну, я пошел, - сказал Серега, подбрасывая на ладони ключи от машины…
Благополучно забрав на заправке ключи от квартиры Сереги, Шилов немного покрутился по городу, проверяя, не прицепился ли хвост. Мало ли, «наружка» заметила, что ребята что-то оставили в ящике, и решила проконтролировать, кому предназначена эта посылка. Но хвоста не было, и Роман приехал к дому Соловьева. На всякий случай машину оставил подальше, и последний отрезок пути проделал пешком.
На душе было как-то муторно.
Синдром подпольщика, которому всюду мерещатся враги и засады? Или ощущение допущенной ошибки?
Если ошибка, то в чем? Не надо было назначать эту встречу?
Нет, что-то другое.
По лестнице поднялся до последнего этажа, потом спустился на пятый, к квартире Сереги. Открыл дверь, вошел. Ощущение ошибки усилилось. Здесь его ждет Арнаутов? Нет тут никакого Арнаутова. Никого нет. Кроме кота. Здоровенный рыжий котяра вышел в коридор, посмотрел на Шилова с подозрением. Успокоился, признав своего. Подошел ближе, сел, строго глядя снизу вверх. Шилов погладил его:
- Какой ты стал важный. Эх, балует тебя Серега…
Шилов снял плащ, обувь, повесил кепку. Прошел на кухню. Кот сопровождал его, вышагивая рядом.
- Кушать хочешь? Сейчас тебе чего-нибудь найдем.
Шилов заглянул в холодильник, но не нашел ничего подходящего для кота, кроме куска подсохшей колбасы. Может, Серега держит корм в другом месте? Так вроде и нет таких «других» мест в небогато обставленной однокомнатке. Значит, все кончилось. Будем надеяться, ребята не забудут купить.
Кот не проявил большого интереса к колбасе. Стрескал кусочек, но остальные, которые Роман нарезал и почистил, проигнорировал, отвернулся, недовольно дергая хвостом.
- Потерпи немножко, - Шилов взял кота на руки. - Серега придет - все нажремся.
Так они и сидели на кухне. Шилов на стуле, кот у него на руках. Минутная стрелка наматывала один круг за другим. Сначала время шло медленно, потом будто бы убыстрилось. И одновременно с увеличением скорости времени, все больше и больше беспокойства начал проявлять кот.
Он уже не сидел на руках. Он вскочил на подоконник и, замерев - лишь толстый хвост молотил по столу, - напряженно смотрел вниз на улицу. Потом начал царапать когтями стекло и бегать вдоль окна, будто отыскивая лазейку, через которую можно выскочить. Оскалился и зашипел, ударил растопыренной лапой, когда Роман попытался его погладить. Остановился и замяукал, ударяя лапой в стекло. Невозможно было понять, что означает это мяуканье. Словно какое-то предостережение об опасности…
- Рыжий, ты чего, взбесился? - растерянно спросил Шилов.
Кот не слушал его. Он продолжал орать и бить по стеклу.
И вдруг замолчал.
Молча стоял, судорожно подрагивая и переступая пушистыми лапами.
А потом соскочил с подоконника, сел посреди кухни на пол, и, поджав хвост, протяжно, жалобно закричал, извещая о приходе беды…
- Ну, я пошел, - сказал Серега, подбрасывая на ладони ключи от машины. - Представляю, как офигеет «наружка».
- Давай. Я за тобой поеду.
- Тормознись только где-нибудь, купи водки. А то у меня дома голяк.
Стас кивнул.
Серега вышел и направился к «Альфа-ромео».
В эфире пронеслось:
- Внимание «Шестому»: связь села в машину объекта. Принимайте.
- «Шестой» готов. Слава богу, достоялись…
Серега обошел машину вокруг, чтобы еще раз убедиться, что все нормально, выключил сигнализацию и сел за руль.
- Привет, старый, не скучал? - Подмигнул он висящему перед лобовым стеклом Будде.
Настроил под себя сиденье и зеркала, проверил, в каком положении рычаг коробки передач.
Вставил ключ в замок зажигания. Включил стартер.
Мотор завелся с полоборота.
Он проработал только несколько секунд.
Столько, сколько потребовалось, чтобы нагрелась выхлопная труба, и прицепленный к ней датчик температуры подал сигнал детонатору.
И прогремел взрыв…
Заряд пластида был закреплен на днище прямо под водительским местом и не оставлял никаких шансов выжить тому, кто окажется за рулем.
18
На место взрыва съехалось все начальство и множество сотрудников разного ранга: постовые, участковые, опера местного отделения, районного Управления, главка, эксперты, взрывотехническая группа ОМОН, следователи прокуратуры.
Все что-то делали. Все были заняты. Искали следы, опрашивали свидетелей.
Начальники переговаривались между собой. Они прибывали поочередно, с интервалом в три-пять минут, будто следуя какому-то расписанию. Сдержанно здоровались друг с другом, сурово смотрели на взорванную машину. Если поблизости оказывался незадачливый подчиненный, забывший, что руководство лучше обходить стороной, ему тут же давали какое-то поручение.
Что-нибудь вроде:
- Найди местного дворника.
Или:
- Перепишите номера всех машин в этом и в соседнем дворах.
Или:
- Где кинолог? Кинолог был? Срочно найди его, пусть придет и доложит.
Шел мелкий дождь.
Привалившись к невысокому кирпичному заборчику, стоял Соловьев. Его пока не трогали. Задали несколько самых общих вопросов - и все, на время забыли про основного свидетеля.
Выпав из царящей вокруг суеты, Стас невидящими глазами смотрел на то, что осталось от «Альфа-ромео». Задняя часть машины, от средних стоек и дальше, практически не пострадала, только стекла выбило и двери открыло ударной волной. А вот переднюю словно били гигантским тупым топором. Разрубить напополам не смогли, но искорежили так, что теперь не поймешь, где что было. Просто месиво из железа, пластмассы, стекол и…
Скрябин видел то, что осталось от Соловьева.
Почти ничего не осталось.
Что не тронуло взрывом, над тем поработал огонь. Еще и в пистолете Сергея, висевшем в кобуре слева подмышкой, сдетонировали патроны.
Все что-то делали. Или делали вид, что чего-нибудь делают. Один Скрябин неподвижно стоял, прислонившись к полуразрушенной кирпичной ограде. Прямо около его ног валялась фигурка Будды, которую взрывом выбросило из машины, не повредив. Стас ее не замечал.
Громов приехал одним из последних. Поздоровался с генералом, с другими начальниками. Поговорил. Только после этого подошел к Скрябину:
- Стас! Стас, надо ехать в прокуратуру. Ты меня слышишь?
- Слышу. Поехали. - Стас не пошевелился.
Подошел незнакомый Стасу молодой мужчина с папкой под мышкой.
- Вы Скрябин?
Стас посмотрел на него и ничего не сказал.
- Я - дежурный следователь городской прокуратуры. Мне необходимо вас допросить о том, что здесь произошло.
- Машина взорвалась…
Громов хотел вмешаться, сказать, что дежурному следователю лучше заняться осмотром места, а допрос основного свидетеля проведет Кожурина, с которой уже все согласовано, и которая ждет в прокуратуре. Но его вмешательства не потребовалось. Появился еще один незнакомый Громову человек - средних лет хорошо одетый мужчина с манерами уверенного в себе, делающего успешную карьеру руководителя. Он взял дежурного следователя под локоть и, что-то ему объясняя, увел в сторону.
- Это еще кто? - спросил Стас.
- Кустов, новый зам. Виноградова.
- А где сам Виноградов?
- Его в Москву срочно вызвали.
- Наградят, наверное.
После короткого разговора с Кустовым следователь достал бланк и начал составлять протокол осмотра места происшествия, а сам Кустов вернулся и, оценивающе посмотрев в лицо Стаса, сказал:
- Поедешь в городскую. Они тебя проводят. - Кустов кивнул на двух оперативников УСБ, молча подошедших к Стасу с двух сторон. - На всякий случай.
Скрябин кивнул и, сопровождаемый уэсбэшниками, пошел к их машине.
Громов посмотрел, как они уходят, потом перевел взгляд на останки взорванной «Альфа-ромео». Тяжело сглотнул. И тяжело сказал:
- Соловьев был одним из лучших.
- А как же Шилов? - прищурился новый зам. начальника УСБ.
- Шилов - лучший. - Опустив голову, Громов направился к своей машине.
- Что-то непохоже!
- Тогда поймайте его.
Кустов заметил у себя под ногой фигурку Будды. Перекатил ее носком ботинка, рассматривая. Равнодушно оттолкнул. Крикнул вдогонку Громову, уже стоявшему у машины:
- Честных ментов не убивают!
Громов посмотрел через плечо:
- Да, их сажают. Это дешевле.
* * *
В подворотне толпился народ. Зевак было много. Кто-то явно возвращался с работы и остановился, чтобы послушать. А кто-то второпях, накинув, что попало, выскочил из дома, чтобы посмотреть.
Пониже опустив кепку, Егоров подошел и встал в крайнем ряду.
Впереди, во дворе его дома, стояли несколько милицейских машин. Дежурный «уазик» из отделения, микроавтобус криминалистической лаборатории, две «Волги» из главка.
Щелкал вспышкой фотограф. Его интересовали разбитое окно в арочном переходе, осколки стекла и какие-то еще помеченные бумажными бирками мелкие предметы на асфальте.
Было много сотрудников. Начальники стояли, подчиненные что-то делали. Обычная обстановка на месте серьезного происшествия. Похоже, кого-то убили. Только трупов не видно. Убийство произошло в доме?
Егоров прислушался к разговорам.
Впереди него стояли две пожилые женщины. Одну из них Егоров немного знал - она жила на его этаже. Вторую видел впервые. Они оживленно обсуждали случившееся. Кроме Егорова, их слушали еще несколько человек. Женщины это чувствовали, и потому говорили много и громко - им нравилось быть в центре внимания.
- Так он же вроде милиционер?
- Да, он в тюрьме жуликов охраняет.
- Надо же, и своих же побил!
- Он бандитам бежать помогал. За сто тысяч.
- Ага…
- Ребятки приехали его, иуду, хватать, а он вышел через потайной ход на лестницу и всех их в спину убил.
Из подъезда стремительно вышел Арнаутов, на ходу давая указания старшему оперу из своего отдела:
- Все материалы на этого Егорова к десяти часам утра мне на стол. Родственники, друзья, бабы. Все, что есть, понял?
- Понял.
Арнаутов сел в «Волгу», и водитель тотчас же рванул с места.
- Это отец того, который через окно прыгнул, - сказала более осведомленная женщина.
- Господи, бедный…
- Наоборот, повезло. Парнишка один живой остался. Его сразу «неотложка» увезла.
- Господи, хоть бы этого изверга расстреляли!
«Изверг» медленно отступил. Еще ниже надвинул кепку, поднял воротник куртки и ушел, никем не замеченный.
Идти ему было некуда.
Рыжий кот больше не кричал, не мяукал, не бил лапой в стекло. Неподвижно сидел на подоконнике и смотрел вниз.
Шилов расхаживал по квартире.
Куда делись ребята? По всем разумным прикидкам, они уже давно должны были быть здесь.
Что-то случилось?
Может, «железный дровосек» уговорил прокуратуру их задержать? У него, дуболома, хватит ума и сообразительности, чтобы заморочить голову и себе, и другим: на вторые сутки пребывания в камере ребята расколются и сдадут Шилова с потрохами.
Да нет, ерунда это. Скорее всего, Серегу со Стасом на работе что-нибудь задержало. Может, очередное убийство «с большим общественным резонансом». А, скорее всего, какое-нибудь дурацкое совещание или заслушивание. Борьба с оборотнями и чистка рядов - хорошо, но рутинную работу никто не отменял, и с отдела обязанностей не снимал.
Роман хмыкнул, представив, как Серега за него отдувается. Представительско-административные обязанности Соловьев всегда не любил и неофициальным заместителем Шилова стал под большим принуждением.
Шилов подошел к окну. Погладил кота. Рыжий вздрогнул, вывернулся из-под руки, отбежал на другой край подоконника. Застыл в прежней позе, свесив с подоконника хвост.
- Что-то не то с тобой, рыжий. Меня боишься, или по хозяину сильно соскучился?
Шилов достал «трубку», задумчиво посмотрел на дисплей. И хочется, и колется. Наверняка телефоны Соловьева и Скрябина слушают, так что лучше не рисковать.
Но что же они сами-то о себе не сообщат?
В больнице Арнаутов сразу столкнулся с врачом, которого уже видел вчера утром, когда приезжал к Косте Губину - своему информатору из окружения Моцарта.
Врач его тоже узнал:
- А, это снова вы? Опять к Губину? После разговора с вами его состояние…
- К вам привезли моего сына. Арнаутов Павел, с огнестрельными.
- Арнаутов? Да там не только одни огнестрельные. Перелом бедра, запястья. Вывих плеча. Сотрясение мозга, сильные ушибы. Порезы можно считать мелочью.
- Какие еще порезы? - Арнаутов похолодел, представив, что в сына не только стреляли, но и били ножами.
Врач успокоил:
- Как я понял, он через окно сиганул? Вот и порезался.
- С огнестрельными как?
- Одна пуля застряла в лопатке, две - навылет. Серьезные органы не задеты.
- Его надо перевезти в Военно-медицинскую, по профилю…
- Поздно, уважаемый. Операция уже началась. Да вы не волнуйтесь, хирург опытный.
- Где я могу подождать?
- Смысла нет. Операция займет часов пять или шесть. Лучше займитесь своими делами, меньше нервничать будете. Есть чем заняться?
Арнаутов на секунду закрыл глаза.
Потом посмотрел сквозь врача:
- Есть. Ох, доктор, есть…
* * *
Допросы ментов, особенно тех, которые являлись не просто свидетелями, а вполне могли перекочевать в разряд обвиняемых, Кожурина всегда проводила, надев полную форму. Когда-то ее научил этому один старый следователь, а позже она и сама неоднократно проверяла на практике эффективность такого способа. Он действовал, конечно, не на всех. Попадались разные типы, но большинство все-таки настраивалось на нужный лад и не пыталось, оказавшись загнанными в угол ее вопросами, объяснить свое превышение власти, рукоприкладство или получение взятки многозначительным подмигиванием и намеками: «Вы же сами все понимаете… Вы же сами, наверное, такая же… Давайте договоримся, какой вам смысл меня топить?»
Дела в отношении милиционеров Кожуриной поручали часто, и она топила, невзирая на звания и былые заслуги, и не придерживаясь принципов корпоративной солидарности. Хотя между прокуратурой и милицией никакой особой солидарности давно нет, только на уровне личных отношений. Топила, в зависимости от тяжести содеянного подозреваемыми.
Хотя личные симпатии и антипатии нет-нет, но иногда тоже влияли на дело.
Скрябин, которого должны были с минуты на минуту доставить, был чем-то симпатичен Кожуриной. Она знала его с тех пор, как он перешел из районного управления в главк. Им приходилось вместе работать по нескольким убийствам, и хотя в процессе работы случались разные трения и разногласия, Скрябин ей нравился. Спокойный парень. Грамотный. Не ленивый.
А вот Шилов…
Кожурину раздражала та видимая легкость, с которой у него все получалось. Или не получалось - как и у каждого опера, у него хватало ошибок и неудач. Легкость и некоторое позерство. Как будто работа для него - не работа, а такая игра, развлекуха сплошная.
Кожурина не сомневалась, что, разыгравшись, Шилов давно перешел рамки, вопрос только - как далеко. Щадить его она не будет.
Но Скрябин… Конечно, если Скрябин окажется при делах, она его не станет отмазывать. Но ей бы очень хотелось, чтобы его вина была минимальной.
Скрябина ввели в кабинет, когда она подкрашивала губы.
Да, не самое удачное начало допроса…
- Садитесь, Станислав Александрович, - Кожурина убрала зеркальце.
Скрябин сел перед столом, два опера-уэсбэшника застыли у двери.
Он покосился на них:
- Излишняя предосторожность. Хватило бы и роты ОМОНа.
- Подождите, пожалуйста, в коридоре, - распорядилась Кожурина, и уэсбэшники, недовольно переглянувшись, вышли за дверь.
- Мне нужно допросить вас по ряду уголовных дел, находящихся у меня в производстве. Это дела по убийству Дробышева, сегодняшний взрыв машины и гибель Соловьева, а также по фактам избиения Селиванова и фабрикации материалов уголовного дела в отношении Чибисова.
- А что, последний факт уже установлен?
- Мы работаем над этим.
- Да, трудная работа. Но я уверен, вы справитесь.
У Скрябина зазвонил сотовый телефон.
- Не отвечайте. Отключите его, - сказала Кожурина, но Стас уже достал трубку:
- Да. Да, доктор. Спасибо, я обязательно к вам сегодня заеду.
Дождавшись окончания разговора, Кожурина еще раз сказала:
- Я прошу вас отключить телефон на время допроса.
Скрябин устало ответил:
- Если моя мама умрет, я имею право узнать это первым.
Кожурина вспомнила, что у него мать, действительно, тяжело больна. И серьезные проблемы с женой - об этом знала вся женская половина следственной части прокуратуры.
Немного поколебавшись, она предложила:
- Я могла бы перенести допрос.
- Зачем? - махнул рукой Стас. - Делайте свое дело.
Коротко постучав, в кабинет заглянул еще один опер из УСБ. Мокрая от дождя куртка свидетельствовала, что он только что откуда-то приехал.
- Вы уже здесь?
- Спешили, Татьяна Николаевна.
- Санкция на обыск квартиры Соловьева в канцелярии. Если нет ключей, ломайте дверь в присутствии представителей ЖЭКа.
Опер вышел, из коридора донеслись голоса и удаляющиеся шаги.
Болезненно морщась, Стас приложил руку к животу и тяжело, с надрывом прокашлялся.
- Что случилось, Станислав Александрович?
- Тошнит. Наверное, слегка контузило при взрыве. Можно, я выйду?
- Пожалуйста. Может быть, врача?
- Нет, не надо.
Держась за живот и сжав зубы, Скрябин вышел. Его конвоиры, сидевшие на скамье в коридоре, насторожились, но, увидев, что он двинулся не к лестнице, а в тупиковый конец коридора, из которого убежать невозможно, расслабились, и даже сострили что-то по поводу его бледного вида.
Зайдя в туалетную комнату, Стас заперся, встал около раковины и включил воду на полный напор. Пока нажимал кнопки мобильника, смочил лицо.
Потянулись длинные гудки.
Скрябин представил, как в квартире Сереги Шилов смотрит на телефон и не решается ответить. Он думает, что это звонит какая-нибудь девушка Соловьева. Или бывшая жена.
Черт, ну почему они не предусмотрели никакого канала экстренной связи? Профессионалы, блин… Ошибка за ошибкой! И одну ошибку уже пришлось оплатить ценой жизни.
- Ну, отвечай же, пожалуйста!
Гудок, еще гудок. Щелчок, и - тишина.
Шилов снял трубку и, затаив дыхание, слушал.
- Уходи, быстро! Минут через пять у тебя будут убоповцы. Серегу убили. Уходи!
Стас почувствовал, как Шилов вздрогнул, услышав страшную новость.
Вздрогнул, и бескровным голосом ответил:
- Я понял…
Скрябин выключил телефон. Наклонился, подставил лицо под струю воды. Прополоскал рот. Выпрямился, постоял с закрытыми глазами. От напряжения его и вправду стало подташнивать. Медленно закрутил воду, вышел. Его конвоиры сидели на той же скамейке. Под их насмешливыми взглядами Стас прошел к кабинету Кожуриной.
- Полегчало? - Спросили они.
- Да, спасибо.
Когда Стас зашел, Кожурина посмотрела на него с легким сочувствием, пробившимся сквозь маску профессиональной бесстрастности:
- Вам лучше?
- Значительно. - Стас сел к столу. - Какие, вы говорите, факты уже установлены?
Кожурина опустила глаза. Подровняла лежащие перед ней бумаги. На отрывном листочке попробовала, как пишет ручка.
Подумала, что план допроса надо менять. Она собиралась начать с обстоятельств задержания Краснова и Селиванова, потом перейти к взаимоотношениям Шилова с Моцартом-Дробышевым, и лишь в конце коснуться гибели Соловьева. Но теперь решила временно снять большую часть вопросов. Рассчитывать, что, находясь в шоке от смерти товарища, Скрябин скажет что-нибудь лишнее про беглого Шилова, не приходится. Ничего он не скажет, только замкнется, если начать сильно давить. И в любой момент сможет сослаться на ухудшившееся самочувствие, чтобы прервать допрос, не говоря уж о том, что и в дальнейшем свои любые неосторожные слова, он объяснит этими же причинами, после чего грамотный адвокат легко добьется признания результатов допроса ничтожными.
- Где Соловьев взял ключи от машины Шилова?
- У него были. И доверенность была.
- Куда Соловьев собирался поехать?
- Никуда. Просто переставить ее к главку.
- Это Шилов попросил сделать?
- Да.
- Почему он не сделал этого сам?
- Не смог, наверное.
Стас услышал, как кто-то быстро идет по коридору. Шаги были тяжелые, уверенные. Стас, догадался, что это Арнаутов, раньше, чем тот вошел в кабинет. Вошел и остановился, тяжело дыша:
- Я поприсутствую. Ты не против?
- Коля! - Кожурина предостерегающе подняла руку, как будто боялась, что Арнаутов, вместо того, чтобы сесть и слушать, броситься на Скрябина с кулаками.
- Все нормально, Таня. Мне просто нужно понять кое-что, чтобы задачу людям поставить.
Посмотрел. И, видимо, узнал. Все услышали его удивленный голос:
- Здорово, ребята. А вы чего тут…
Раздались два приглушенных хлопка, и Иванов замолчал.
Навсегда.
Упал он как-то очень быстро и очень тихо, так, что ушедшие вперед товарищи и не поняли, что случилось. Они почти успели дойти до коридора, когда появившиеся сзади Водитель и Пассажир открыли стрельбу из двух пистолетов.
Оружие Пассажира было снабжено глушителем, «макаров» Водителя звучал в полную силу.
Все три оставшиеся цели были перед ними, как ростовые мишени в тире. Укрыться негде, убежать невозможно. Разве что попытаться отбиться, но Федоров и Серегин не обладали навыками поведения в скоротечных огневых контактах и, что хуже того, не были психологически готовы к такому повороту событий, и при первых же громких выстрелах просто ломанулись вперед, судорожно лапая спрятанные глубоко под одеждой стволы и мешая действовать Паше, который успел выхватить пистолет и начал разворачиваться лицом к врагу.
Две пули чиркнули по стенам, третья зацепила в плечо Серегина, но он продолжил бежать, только оставил попытки достать оружие.
Федоров сумел вытащить пистолет, но в ту же секунду пуля попала ему под лопатку. Его толкнуло вперед и направо, к стене. Слабеющими ногами он пробежал пару метров, прежде чем еще две пули ударили в его обтянутую бежевым плащом спину, и он полетел на пол.
Теперь Пассажир сконцентрировался на Паше, а Водитель целился в Серегина.
Промахов не было.
Паше попало в бедро и в плечо. Менее крепкий человек уже упал бы, но Арнаутов-младший, не снижая скорости, бежал, рассчитывая укрыться в переходе за выступом стенки. Осталось всего несколько метров, и он их должен преодолеть, даже если в него попадут еще столько же раз. Он добежит! Добежит! А там посмотрим, кто кого, пусть попробуют подойти…
Выстрел Водителя поразил Серегина в поясницу, у позвоночника. Он упал на колени, покачнулся. Прежде, чем он завалился вперед, пуля попала в затылок, пронзила мозг и ушла, раздробив нижнюю челюсть… Он был мертв раньше, чем коснулся лицом бетонного пола.
Паше оставалось пробежать не больше двух метров, когда Пассажир попал ему в спину.
О том, чтобы укрыться за выступом и открыть ответный огонь, думать было нечего. Все, приехали.
Удар тупой «макаровской» пули выбил последние силы. Перед глазами стемнело, дыхание кончилось. Свой пистолет в руке тянул к полу, как якорь. Не чувствуя ног, Паша сделал несколько шагов, каждое мгновение ожидая еще одного, теперь уже последнего, выстрела.
Спасительный выступ был далеко, бесконечно далеко… Но гораздо ближе было окно.
Какой этаж? Третий старого фонда? А какая разница, который этаж? Еще шаг, еще… Пассажир выстрелил - и первый раз промахнулся. Вытянув перед собой слабые руки, Паша разбил стекло, перевалился через подоконник и упал. Когда Пассажир и Водитель, по пути сделав контрольные выстрелы в Федорова и Серегина, подбежали к окну, Арнаутов-младший лежал на асфальте в такой позе, которая не оставляла сомнений в смертельном исходе.
* * *
Скрябин пробыл в больнице совсем недолго. Соловьев выкурил сигарету, посидел, слушая радио, и хотел закурить еще одну, когда Стас вернулся в машину. Лицо у него было таким, что смотреть больно.
- Как? - спросил Соловьев тихо.
- Плохо… - Стас сел за руль.
- Останься здесь. Я справлюсь.
- Она в реанимации, туда все равно не пускают. Поехали, один я просто сдохну.
- Ну, тогда на Черняховку. Заберем Ромкину машину.
Ехали долго. То пробки, то еще что-то. Как будто что-то их не пускало в старый двор около Лиговки. И двор этот долго не могли отыскать. Крутились между домами, утыкались носом в выставленные жильцами самодельные заграждения на дорожках, пятились задом из тупиков. Сергей удивлялся: был уверен, что хорошо знает эти места, а тут, оказывается, столько всего неизвестного.
И «Альфа-ромео» куда-то пропала. То ли Шилов неправильно объяснил, где оставил ее, то ли просто мистика какая-то начинается. Ну, не угнали же ее, в самом деле, из-под носа «наружки»!
Не угнали, вот она. Стоит, гордая и одинокая, в центре двора. И чего ее так долго искали? Вон арка на Лиговку, вон выезд на Черняховского. Чего крутились, где ездили…
Так, как она внешне? Колеса, зеркала, стекла на месте. Как и следовало ожидать. Упустив хозяина машины, «наружка» теперь глаз не смыкает вокруг его тачки. Не только все люди, но и, наверное, даже собаки, которые мимо нее пробегали, самым тщательным образом зафиксированы и проверены на предмет возможной связи с объектом.
- Ну, я пошел, - сказал Серега, подбрасывая на ладони ключи от машины…
Благополучно забрав на заправке ключи от квартиры Сереги, Шилов немного покрутился по городу, проверяя, не прицепился ли хвост. Мало ли, «наружка» заметила, что ребята что-то оставили в ящике, и решила проконтролировать, кому предназначена эта посылка. Но хвоста не было, и Роман приехал к дому Соловьева. На всякий случай машину оставил подальше, и последний отрезок пути проделал пешком.
На душе было как-то муторно.
Синдром подпольщика, которому всюду мерещатся враги и засады? Или ощущение допущенной ошибки?
Если ошибка, то в чем? Не надо было назначать эту встречу?
Нет, что-то другое.
По лестнице поднялся до последнего этажа, потом спустился на пятый, к квартире Сереги. Открыл дверь, вошел. Ощущение ошибки усилилось. Здесь его ждет Арнаутов? Нет тут никакого Арнаутова. Никого нет. Кроме кота. Здоровенный рыжий котяра вышел в коридор, посмотрел на Шилова с подозрением. Успокоился, признав своего. Подошел ближе, сел, строго глядя снизу вверх. Шилов погладил его:
- Какой ты стал важный. Эх, балует тебя Серега…
Шилов снял плащ, обувь, повесил кепку. Прошел на кухню. Кот сопровождал его, вышагивая рядом.
- Кушать хочешь? Сейчас тебе чего-нибудь найдем.
Шилов заглянул в холодильник, но не нашел ничего подходящего для кота, кроме куска подсохшей колбасы. Может, Серега держит корм в другом месте? Так вроде и нет таких «других» мест в небогато обставленной однокомнатке. Значит, все кончилось. Будем надеяться, ребята не забудут купить.
Кот не проявил большого интереса к колбасе. Стрескал кусочек, но остальные, которые Роман нарезал и почистил, проигнорировал, отвернулся, недовольно дергая хвостом.
- Потерпи немножко, - Шилов взял кота на руки. - Серега придет - все нажремся.
Так они и сидели на кухне. Шилов на стуле, кот у него на руках. Минутная стрелка наматывала один круг за другим. Сначала время шло медленно, потом будто бы убыстрилось. И одновременно с увеличением скорости времени, все больше и больше беспокойства начал проявлять кот.
Он уже не сидел на руках. Он вскочил на подоконник и, замерев - лишь толстый хвост молотил по столу, - напряженно смотрел вниз на улицу. Потом начал царапать когтями стекло и бегать вдоль окна, будто отыскивая лазейку, через которую можно выскочить. Оскалился и зашипел, ударил растопыренной лапой, когда Роман попытался его погладить. Остановился и замяукал, ударяя лапой в стекло. Невозможно было понять, что означает это мяуканье. Словно какое-то предостережение об опасности…
- Рыжий, ты чего, взбесился? - растерянно спросил Шилов.
Кот не слушал его. Он продолжал орать и бить по стеклу.
И вдруг замолчал.
Молча стоял, судорожно подрагивая и переступая пушистыми лапами.
А потом соскочил с подоконника, сел посреди кухни на пол, и, поджав хвост, протяжно, жалобно закричал, извещая о приходе беды…
- Ну, я пошел, - сказал Серега, подбрасывая на ладони ключи от машины. - Представляю, как офигеет «наружка».
- Давай. Я за тобой поеду.
- Тормознись только где-нибудь, купи водки. А то у меня дома голяк.
Стас кивнул.
Серега вышел и направился к «Альфа-ромео».
В эфире пронеслось:
- Внимание «Шестому»: связь села в машину объекта. Принимайте.
- «Шестой» готов. Слава богу, достоялись…
Серега обошел машину вокруг, чтобы еще раз убедиться, что все нормально, выключил сигнализацию и сел за руль.
- Привет, старый, не скучал? - Подмигнул он висящему перед лобовым стеклом Будде.
Настроил под себя сиденье и зеркала, проверил, в каком положении рычаг коробки передач.
Вставил ключ в замок зажигания. Включил стартер.
Мотор завелся с полоборота.
Он проработал только несколько секунд.
Столько, сколько потребовалось, чтобы нагрелась выхлопная труба, и прицепленный к ней датчик температуры подал сигнал детонатору.
И прогремел взрыв…
Заряд пластида был закреплен на днище прямо под водительским местом и не оставлял никаких шансов выжить тому, кто окажется за рулем.
18
На место взрыва съехалось все начальство и множество сотрудников разного ранга: постовые, участковые, опера местного отделения, районного Управления, главка, эксперты, взрывотехническая группа ОМОН, следователи прокуратуры.
Все что-то делали. Все были заняты. Искали следы, опрашивали свидетелей.
Начальники переговаривались между собой. Они прибывали поочередно, с интервалом в три-пять минут, будто следуя какому-то расписанию. Сдержанно здоровались друг с другом, сурово смотрели на взорванную машину. Если поблизости оказывался незадачливый подчиненный, забывший, что руководство лучше обходить стороной, ему тут же давали какое-то поручение.
Что-нибудь вроде:
- Найди местного дворника.
Или:
- Перепишите номера всех машин в этом и в соседнем дворах.
Или:
- Где кинолог? Кинолог был? Срочно найди его, пусть придет и доложит.
Шел мелкий дождь.
Привалившись к невысокому кирпичному заборчику, стоял Соловьев. Его пока не трогали. Задали несколько самых общих вопросов - и все, на время забыли про основного свидетеля.
Выпав из царящей вокруг суеты, Стас невидящими глазами смотрел на то, что осталось от «Альфа-ромео». Задняя часть машины, от средних стоек и дальше, практически не пострадала, только стекла выбило и двери открыло ударной волной. А вот переднюю словно били гигантским тупым топором. Разрубить напополам не смогли, но искорежили так, что теперь не поймешь, где что было. Просто месиво из железа, пластмассы, стекол и…
Скрябин видел то, что осталось от Соловьева.
Почти ничего не осталось.
Что не тронуло взрывом, над тем поработал огонь. Еще и в пистолете Сергея, висевшем в кобуре слева подмышкой, сдетонировали патроны.
Все что-то делали. Или делали вид, что чего-нибудь делают. Один Скрябин неподвижно стоял, прислонившись к полуразрушенной кирпичной ограде. Прямо около его ног валялась фигурка Будды, которую взрывом выбросило из машины, не повредив. Стас ее не замечал.
Громов приехал одним из последних. Поздоровался с генералом, с другими начальниками. Поговорил. Только после этого подошел к Скрябину:
- Стас! Стас, надо ехать в прокуратуру. Ты меня слышишь?
- Слышу. Поехали. - Стас не пошевелился.
Подошел незнакомый Стасу молодой мужчина с папкой под мышкой.
- Вы Скрябин?
Стас посмотрел на него и ничего не сказал.
- Я - дежурный следователь городской прокуратуры. Мне необходимо вас допросить о том, что здесь произошло.
- Машина взорвалась…
Громов хотел вмешаться, сказать, что дежурному следователю лучше заняться осмотром места, а допрос основного свидетеля проведет Кожурина, с которой уже все согласовано, и которая ждет в прокуратуре. Но его вмешательства не потребовалось. Появился еще один незнакомый Громову человек - средних лет хорошо одетый мужчина с манерами уверенного в себе, делающего успешную карьеру руководителя. Он взял дежурного следователя под локоть и, что-то ему объясняя, увел в сторону.
- Это еще кто? - спросил Стас.
- Кустов, новый зам. Виноградова.
- А где сам Виноградов?
- Его в Москву срочно вызвали.
- Наградят, наверное.
После короткого разговора с Кустовым следователь достал бланк и начал составлять протокол осмотра места происшествия, а сам Кустов вернулся и, оценивающе посмотрев в лицо Стаса, сказал:
- Поедешь в городскую. Они тебя проводят. - Кустов кивнул на двух оперативников УСБ, молча подошедших к Стасу с двух сторон. - На всякий случай.
Скрябин кивнул и, сопровождаемый уэсбэшниками, пошел к их машине.
Громов посмотрел, как они уходят, потом перевел взгляд на останки взорванной «Альфа-ромео». Тяжело сглотнул. И тяжело сказал:
- Соловьев был одним из лучших.
- А как же Шилов? - прищурился новый зам. начальника УСБ.
- Шилов - лучший. - Опустив голову, Громов направился к своей машине.
- Что-то непохоже!
- Тогда поймайте его.
Кустов заметил у себя под ногой фигурку Будды. Перекатил ее носком ботинка, рассматривая. Равнодушно оттолкнул. Крикнул вдогонку Громову, уже стоявшему у машины:
- Честных ментов не убивают!
Громов посмотрел через плечо:
- Да, их сажают. Это дешевле.
* * *
В подворотне толпился народ. Зевак было много. Кто-то явно возвращался с работы и остановился, чтобы послушать. А кто-то второпях, накинув, что попало, выскочил из дома, чтобы посмотреть.
Пониже опустив кепку, Егоров подошел и встал в крайнем ряду.
Впереди, во дворе его дома, стояли несколько милицейских машин. Дежурный «уазик» из отделения, микроавтобус криминалистической лаборатории, две «Волги» из главка.
Щелкал вспышкой фотограф. Его интересовали разбитое окно в арочном переходе, осколки стекла и какие-то еще помеченные бумажными бирками мелкие предметы на асфальте.
Было много сотрудников. Начальники стояли, подчиненные что-то делали. Обычная обстановка на месте серьезного происшествия. Похоже, кого-то убили. Только трупов не видно. Убийство произошло в доме?
Егоров прислушался к разговорам.
Впереди него стояли две пожилые женщины. Одну из них Егоров немного знал - она жила на его этаже. Вторую видел впервые. Они оживленно обсуждали случившееся. Кроме Егорова, их слушали еще несколько человек. Женщины это чувствовали, и потому говорили много и громко - им нравилось быть в центре внимания.
- Так он же вроде милиционер?
- Да, он в тюрьме жуликов охраняет.
- Надо же, и своих же побил!
- Он бандитам бежать помогал. За сто тысяч.
- Ага…
- Ребятки приехали его, иуду, хватать, а он вышел через потайной ход на лестницу и всех их в спину убил.
Из подъезда стремительно вышел Арнаутов, на ходу давая указания старшему оперу из своего отдела:
- Все материалы на этого Егорова к десяти часам утра мне на стол. Родственники, друзья, бабы. Все, что есть, понял?
- Понял.
Арнаутов сел в «Волгу», и водитель тотчас же рванул с места.
- Это отец того, который через окно прыгнул, - сказала более осведомленная женщина.
- Господи, бедный…
- Наоборот, повезло. Парнишка один живой остался. Его сразу «неотложка» увезла.
- Господи, хоть бы этого изверга расстреляли!
«Изверг» медленно отступил. Еще ниже надвинул кепку, поднял воротник куртки и ушел, никем не замеченный.
Идти ему было некуда.
Рыжий кот больше не кричал, не мяукал, не бил лапой в стекло. Неподвижно сидел на подоконнике и смотрел вниз.
Шилов расхаживал по квартире.
Куда делись ребята? По всем разумным прикидкам, они уже давно должны были быть здесь.
Что-то случилось?
Может, «железный дровосек» уговорил прокуратуру их задержать? У него, дуболома, хватит ума и сообразительности, чтобы заморочить голову и себе, и другим: на вторые сутки пребывания в камере ребята расколются и сдадут Шилова с потрохами.
Да нет, ерунда это. Скорее всего, Серегу со Стасом на работе что-нибудь задержало. Может, очередное убийство «с большим общественным резонансом». А, скорее всего, какое-нибудь дурацкое совещание или заслушивание. Борьба с оборотнями и чистка рядов - хорошо, но рутинную работу никто не отменял, и с отдела обязанностей не снимал.
Роман хмыкнул, представив, как Серега за него отдувается. Представительско-административные обязанности Соловьев всегда не любил и неофициальным заместителем Шилова стал под большим принуждением.
Шилов подошел к окну. Погладил кота. Рыжий вздрогнул, вывернулся из-под руки, отбежал на другой край подоконника. Застыл в прежней позе, свесив с подоконника хвост.
- Что-то не то с тобой, рыжий. Меня боишься, или по хозяину сильно соскучился?
Шилов достал «трубку», задумчиво посмотрел на дисплей. И хочется, и колется. Наверняка телефоны Соловьева и Скрябина слушают, так что лучше не рисковать.
Но что же они сами-то о себе не сообщат?
В больнице Арнаутов сразу столкнулся с врачом, которого уже видел вчера утром, когда приезжал к Косте Губину - своему информатору из окружения Моцарта.
Врач его тоже узнал:
- А, это снова вы? Опять к Губину? После разговора с вами его состояние…
- К вам привезли моего сына. Арнаутов Павел, с огнестрельными.
- Арнаутов? Да там не только одни огнестрельные. Перелом бедра, запястья. Вывих плеча. Сотрясение мозга, сильные ушибы. Порезы можно считать мелочью.
- Какие еще порезы? - Арнаутов похолодел, представив, что в сына не только стреляли, но и били ножами.
Врач успокоил:
- Как я понял, он через окно сиганул? Вот и порезался.
- С огнестрельными как?
- Одна пуля застряла в лопатке, две - навылет. Серьезные органы не задеты.
- Его надо перевезти в Военно-медицинскую, по профилю…
- Поздно, уважаемый. Операция уже началась. Да вы не волнуйтесь, хирург опытный.
- Где я могу подождать?
- Смысла нет. Операция займет часов пять или шесть. Лучше займитесь своими делами, меньше нервничать будете. Есть чем заняться?
Арнаутов на секунду закрыл глаза.
Потом посмотрел сквозь врача:
- Есть. Ох, доктор, есть…
* * *
Допросы ментов, особенно тех, которые являлись не просто свидетелями, а вполне могли перекочевать в разряд обвиняемых, Кожурина всегда проводила, надев полную форму. Когда-то ее научил этому один старый следователь, а позже она и сама неоднократно проверяла на практике эффективность такого способа. Он действовал, конечно, не на всех. Попадались разные типы, но большинство все-таки настраивалось на нужный лад и не пыталось, оказавшись загнанными в угол ее вопросами, объяснить свое превышение власти, рукоприкладство или получение взятки многозначительным подмигиванием и намеками: «Вы же сами все понимаете… Вы же сами, наверное, такая же… Давайте договоримся, какой вам смысл меня топить?»
Дела в отношении милиционеров Кожуриной поручали часто, и она топила, невзирая на звания и былые заслуги, и не придерживаясь принципов корпоративной солидарности. Хотя между прокуратурой и милицией никакой особой солидарности давно нет, только на уровне личных отношений. Топила, в зависимости от тяжести содеянного подозреваемыми.
Хотя личные симпатии и антипатии нет-нет, но иногда тоже влияли на дело.
Скрябин, которого должны были с минуты на минуту доставить, был чем-то симпатичен Кожуриной. Она знала его с тех пор, как он перешел из районного управления в главк. Им приходилось вместе работать по нескольким убийствам, и хотя в процессе работы случались разные трения и разногласия, Скрябин ей нравился. Спокойный парень. Грамотный. Не ленивый.
А вот Шилов…
Кожурину раздражала та видимая легкость, с которой у него все получалось. Или не получалось - как и у каждого опера, у него хватало ошибок и неудач. Легкость и некоторое позерство. Как будто работа для него - не работа, а такая игра, развлекуха сплошная.
Кожурина не сомневалась, что, разыгравшись, Шилов давно перешел рамки, вопрос только - как далеко. Щадить его она не будет.
Но Скрябин… Конечно, если Скрябин окажется при делах, она его не станет отмазывать. Но ей бы очень хотелось, чтобы его вина была минимальной.
Скрябина ввели в кабинет, когда она подкрашивала губы.
Да, не самое удачное начало допроса…
- Садитесь, Станислав Александрович, - Кожурина убрала зеркальце.
Скрябин сел перед столом, два опера-уэсбэшника застыли у двери.
Он покосился на них:
- Излишняя предосторожность. Хватило бы и роты ОМОНа.
- Подождите, пожалуйста, в коридоре, - распорядилась Кожурина, и уэсбэшники, недовольно переглянувшись, вышли за дверь.
- Мне нужно допросить вас по ряду уголовных дел, находящихся у меня в производстве. Это дела по убийству Дробышева, сегодняшний взрыв машины и гибель Соловьева, а также по фактам избиения Селиванова и фабрикации материалов уголовного дела в отношении Чибисова.
- А что, последний факт уже установлен?
- Мы работаем над этим.
- Да, трудная работа. Но я уверен, вы справитесь.
У Скрябина зазвонил сотовый телефон.
- Не отвечайте. Отключите его, - сказала Кожурина, но Стас уже достал трубку:
- Да. Да, доктор. Спасибо, я обязательно к вам сегодня заеду.
Дождавшись окончания разговора, Кожурина еще раз сказала:
- Я прошу вас отключить телефон на время допроса.
Скрябин устало ответил:
- Если моя мама умрет, я имею право узнать это первым.
Кожурина вспомнила, что у него мать, действительно, тяжело больна. И серьезные проблемы с женой - об этом знала вся женская половина следственной части прокуратуры.
Немного поколебавшись, она предложила:
- Я могла бы перенести допрос.
- Зачем? - махнул рукой Стас. - Делайте свое дело.
Коротко постучав, в кабинет заглянул еще один опер из УСБ. Мокрая от дождя куртка свидетельствовала, что он только что откуда-то приехал.
- Вы уже здесь?
- Спешили, Татьяна Николаевна.
- Санкция на обыск квартиры Соловьева в канцелярии. Если нет ключей, ломайте дверь в присутствии представителей ЖЭКа.
Опер вышел, из коридора донеслись голоса и удаляющиеся шаги.
Болезненно морщась, Стас приложил руку к животу и тяжело, с надрывом прокашлялся.
- Что случилось, Станислав Александрович?
- Тошнит. Наверное, слегка контузило при взрыве. Можно, я выйду?
- Пожалуйста. Может быть, врача?
- Нет, не надо.
Держась за живот и сжав зубы, Скрябин вышел. Его конвоиры, сидевшие на скамье в коридоре, насторожились, но, увидев, что он двинулся не к лестнице, а в тупиковый конец коридора, из которого убежать невозможно, расслабились, и даже сострили что-то по поводу его бледного вида.
Зайдя в туалетную комнату, Стас заперся, встал около раковины и включил воду на полный напор. Пока нажимал кнопки мобильника, смочил лицо.
Потянулись длинные гудки.
Скрябин представил, как в квартире Сереги Шилов смотрит на телефон и не решается ответить. Он думает, что это звонит какая-нибудь девушка Соловьева. Или бывшая жена.
Черт, ну почему они не предусмотрели никакого канала экстренной связи? Профессионалы, блин… Ошибка за ошибкой! И одну ошибку уже пришлось оплатить ценой жизни.
- Ну, отвечай же, пожалуйста!
Гудок, еще гудок. Щелчок, и - тишина.
Шилов снял трубку и, затаив дыхание, слушал.
- Уходи, быстро! Минут через пять у тебя будут убоповцы. Серегу убили. Уходи!
Стас почувствовал, как Шилов вздрогнул, услышав страшную новость.
Вздрогнул, и бескровным голосом ответил:
- Я понял…
Скрябин выключил телефон. Наклонился, подставил лицо под струю воды. Прополоскал рот. Выпрямился, постоял с закрытыми глазами. От напряжения его и вправду стало подташнивать. Медленно закрутил воду, вышел. Его конвоиры сидели на той же скамейке. Под их насмешливыми взглядами Стас прошел к кабинету Кожуриной.
- Полегчало? - Спросили они.
- Да, спасибо.
Когда Стас зашел, Кожурина посмотрела на него с легким сочувствием, пробившимся сквозь маску профессиональной бесстрастности:
- Вам лучше?
- Значительно. - Стас сел к столу. - Какие, вы говорите, факты уже установлены?
Кожурина опустила глаза. Подровняла лежащие перед ней бумаги. На отрывном листочке попробовала, как пишет ручка.
Подумала, что план допроса надо менять. Она собиралась начать с обстоятельств задержания Краснова и Селиванова, потом перейти к взаимоотношениям Шилова с Моцартом-Дробышевым, и лишь в конце коснуться гибели Соловьева. Но теперь решила временно снять большую часть вопросов. Рассчитывать, что, находясь в шоке от смерти товарища, Скрябин скажет что-нибудь лишнее про беглого Шилова, не приходится. Ничего он не скажет, только замкнется, если начать сильно давить. И в любой момент сможет сослаться на ухудшившееся самочувствие, чтобы прервать допрос, не говоря уж о том, что и в дальнейшем свои любые неосторожные слова, он объяснит этими же причинами, после чего грамотный адвокат легко добьется признания результатов допроса ничтожными.
- Где Соловьев взял ключи от машины Шилова?
- У него были. И доверенность была.
- Куда Соловьев собирался поехать?
- Никуда. Просто переставить ее к главку.
- Это Шилов попросил сделать?
- Да.
- Почему он не сделал этого сам?
- Не смог, наверное.
Стас услышал, как кто-то быстро идет по коридору. Шаги были тяжелые, уверенные. Стас, догадался, что это Арнаутов, раньше, чем тот вошел в кабинет. Вошел и остановился, тяжело дыша:
- Я поприсутствую. Ты не против?
- Коля! - Кожурина предостерегающе подняла руку, как будто боялась, что Арнаутов, вместо того, чтобы сесть и слушать, броситься на Скрябина с кулаками.
- Все нормально, Таня. Мне просто нужно понять кое-что, чтобы задачу людям поставить.