Страница:
Ройс бросил взгляд сначала на Пейтона, потом на Карлайла. На какое-то мгновение в его холодных, отливающих серебром, глазах появилась насмешка, и Карлайл внезапно понял, что происходит. Либо Энни не осознавала, что является пешкой в игре двух сильных мужнин – отца и сына, – которые ненавидели друг друга, либо была слишком ошеломлена, чтобы волноваться из-за этого. Так или иначе, Карлайл знал отвратительную правду. Битва проиграна, трофеи достались победителю.
– Альтернативное… э… предложение и является предметом сегодняшнего обсуждения. – Джарвис избегал смотреть на кого-либо из собравшихся, сосредоточив внимание на пере, которое он держал в руке. – Мистер Пейтон Кинкейд готов простить долг полностью, передав вышеозначенную собственность Карлайлу Голту Холстону в соответствии с завещанием его отца Томаса Холстона. Он также готов предоставить жилье для Аннабель Холстон и Боганнона Холстона в «Излучине», оплатить обучение Боганнона Холстона в университете и передать во владение Боганнону Холстону ферму, расположенную в графстве Огаста, в соответствии с его собственным завещанием. Теперь что касается его собственных сыновей… Ройс Магрудер Кинкейд унаследует плантацию «Излучина» вместе с рабами и недвижимым имуществом. Его младший сын – Гордон Алистэр Кинкейд – унаследует недвижимость, именуемую «Старая излучина». Взамен он просит только об одном – чтобы Аннабель Холстон вышла замуж за его старшего сына Ройса Кинкейда до 31 марта 1861 года.
Джарвис наконец оторвал взгляд от своих рук, хотя, казалось, у него не хватало смелости взглянуть в глаза Аннабель.
– Вам все понятно, мисс Холстон?
Аннабель вздернула подбородок.
– Абсолютно, мистер Джарвис.
– Мистер Кинкейд? – спросил Джарвис, повернувшись к Ройсу.
Мужчина кивнул.
– Конечно, никто из вас не связан соглашением, заключенным между старшим мистером Кинкейдом и Томасом Холстоном. Вы оба или один из вас вправе отклонить условия, предложенные Пейтоном Кинкейдом, и тогда первоначальное соглашение останется без изменений.
– Насколько я понимаю, моей сестре остается либо потерять крышу над головой, либо продать себя за семнадцать сотен долларов, в то время как ее предполагаемый муж женится на женщине, не представляющей для него никакой ценности!..
Карлайл был полон презрения, совершенно не заботясь о том, что его слова для Аннабель оскорбительны. Он ненавидел всех этих людей, и особенно Ройса Кинкейда.
Глаза Ройса сузились, губы сжались. Но когда он заговорил, его голос звучал по-прежнему тихо:
– Какие изменения хотела бы представить нашему вниманию мисс Холстон?
В этот момент Карлайл понял, что этот тихий голос и ледяной взгляд серых глаз способны держать в повиновении целую армию. Он посмотрел на Аннабель. Она была совершенно спокойна или же тщательно скрывала свое состояние. За это Карлайл готов был возненавидеть и ее тоже.
– У мисс Холстон всего три простых требования. Она просит о том, чтобы церемония бракосочетания была гражданской и состоялась в «Излучине» в присутствии членов обеих семей. Кроме того, она просит оставить ей девичье имя и держать в секрете факт своего бракосочетания до того самого момента, пока она не решит, что настало время сделать его достоянием общественности. Конечно, последнее пожелание запутывает дело, потому что требует согласия не только людей, непосредственно заинтересованных в заключении соглашения, но и мистера Гордона Кинкейда и собственных братьев мисс Аннабель Холстон. Под данным документом должны стоять их подписи.
– Мистер Джарвис, вообще-то у меня была еще и четвертая просьба, – сказала Аннабель.
– Полагаю, вы говорили несерьезно, мисс Холстон, – ответил Джарвис.
– Серьезнее не бывает, – возразила Аннабель.
Она взглянула на Ройса, и Карлайл готов был поклясться, что на ее губах заиграла улыбка.
– Ну… э-э… в таком случае, – запнулся Джарвис, – мисс Холстон просит, чтобы церемония бракосочетания состоялась первого апреля вместо…
Последние слова Джарвиса потонули в смехе Ройса. Губы девушки дрогнули, но она подавила улыбку и повернулась к Пейтону Кинкейду. Карлайл перевел взгляд на старика и буквально упал на свой стул, сраженный наповал. Глаза Пейтона были такими же серыми, как у сына, только немного темнее. Обычно лишенные каких бы то ни было эмоций, сейчас они оживленно блестели.
Пейтон взял руку Аннабель в свою.
– Я всегда говорил Томасу, что его дочь – истинное сокровище, но он не понимал этого. – Старик отпустил руку девушки и откинулся на стуле. – Больше всего на свете я бы хотел видеть мисс Холстон своей невесткой, однако я готов ждать этой чести, если такова ее воля.
Но стоило Пейтону перевести взгляд на своего сына, как выражение нежности, появившееся на его аристократическом лице, тут же исчезло.
– Ройс, думаю, сейчас все зависит от тебя. Примешь ли ты условия мисс Холстон, сделав меня тем самым счастливым человеком, или отклонишь их?
Вплоть до этого момента все происходящее, включая беспомощный гнев Карлайла, нервные подергивания Джарвиса и неожиданное чувство юмора мисс Холстон, было скорее забавным, нежели досадным. Но когда прозвучал вопрос Пейтона, Ройс понял, что дуэль началась. Старик сделал первый выпад. Произвел отвлекающий маневр и парировал.
– Ваше счастье, отец, меня заботит меньше всего. Но в любом случае я готов принять условия мисс Холстон, если вы примете мои.
Пейтон был бесподобен – даже глазом не моргнул. Отвлекающий маневр, парирование, удар.
– Пожалуйста, продолжайте, мистер Джарвис, – произнес Ройс, воспользовавшись возможностью посмотреть на Аннабель. Она была так напряжена, что, казалось, еще немного, и ее хватит удар. Однако она тоже бровью не повела. Ройс хотел ободряюще улыбнуться ей, но сдержался. Начавшийся поединок касался только его и отца.
– Мистер Ройс Кинкейд представил мне свой список требований сегодня утром. Сейчас этот список передо мной, и я зачитаю его вам, – промолвил Джарвис.
Когда он доставал из нагрудного кармана очки, его руки заметно задрожали. Надев их, он взял со стола лист бумаги.
– Во-первых, если вышеупомянутое бракосочетание состоится, но мистер Ройс Кинкейд погибнет на войне, плантация, именуемая «Излучиной», перейдет в собственность его супруги, Аннабель Холстон Кинкейд. Он также высказал пожелание, чтобы все рабы были освобождены, если их не освободят после окончания войны.
Ройс услышал возглас удивления, вырвавшийся у Аннабель, но его внимание было по-прежнему сосредоточено на отце. И вновь никакой реакции.
– Во-вторых, если вышеупомянутое бракосочетание состоится, но мистер Ройс Кинкейд не погибнет на войне, его жена вольна потребовать развода спустя пять лет после заключения брака или через год после окончания военных действий. В зависимости от того, какой из этих сроков наступит раньше. Мистер Ройс не будет препятствовать разводу. Он также обязуется после развода завещать ей плантацию «Излучина» и двадцать тысяч долларов. Независимо от того, потребует мисс Холстон развода или нет, мистер Ройс Кинкейд намерен вернуться на Запад. Будучи замужем или разведена, мисс Холстон должна согласиться с тем, что с этого момента условия соглашения больше не действуют.
Адвокат тихо вздохнул и взглянул на Пейтона, словно извиняясь.
– И последнее. Мистер Пейтон Кинкейд должен согласиться с тем, что Аннабель Холстон-Кинкейд будет являться единоличным получателем экономических выгод от «Излучины», что должно быть отражено как в его завещании, так и в доверенности на владение имуществом.
Адвокат положил лист бумаги на стол, и в комнате воцарилась напряженная тишина. Как и ожидал Ройс, его отец первым нарушил молчание:
– Молодец, Ройс.
От его спокойного тона у Ройса по спине побежали мурашки. Однажды, будучи еще мальчиком, он уже испытал это. Но сейчас намеревался сразиться с Пейтоном Кинксйдом, как мужчина с мужчиной. На этот раз их силы были равны. Ройс продолжал хранить молчание, ожидая, пока Пейтон нанесет встречный удар. Ждать пришлось недолго.
– Ты не упомянул о детях.
– Детей не будет, – ответил Ройс тоном, не терпящим возражений.
Что-то заставило его посмотреть на Аннабель. Она сидела с закрытыми глазами и покусывала нижнюю губу. Ройс сочувствовал девушке, но помочь ей не мог. Просто он хотел досадить старику, однако тот не собирался сдаваться.
Пейтон провел пальцем по набалдашнику трости. В тишине тиканье часов на каминной полке казалось зловещим. Наконец Пейтон заговорил:
– Я соглашусь на твои условия, сын, если у этих несуществующих детей будут отец и мать.
Дьявол, ему все же удалось причинить старику боль. Ройсу стоило немалых усилий скрыть свое удивление. Слишком легко он одержал победу. Ему действительно ничего не стоило заверить присутствующих, что жизнь детей, которых он не собирался производить на свет, будет вполне благополучной.
– Мистер Джарвис, – обратился Ройс к адвокату, – впишите пункт, касающийся детей, в соглашение на том языке, на котором сочтете необходимым. – Он повернулся к Аннабель: – Мисс Холстон?
Девушка старалась держаться с достоинством, но все испортили блестевшие на ресницах слезы. Поддержки от брата ждать не приходилось. Безразличный к боли сестры, он сидел на стуле, скорчившись, словно только что получил удар в солнечное сплетение.
– Вы очень щедры, мистер Ройс, – запинаясь, произнесла Аннабель. – Однако несправедливы по отношению к Гордону.
Господи, он взвалил на себя заботу еще об одном невинном существе. Будь у него хоть капля здравого смысла, он выбил бы из нее дурь. Но не смог. И всему виной было выражение ее лица.
– Аннабель, Гордон стремится заполучить «Излучину» не больше, чем я. – Ройс отчетливо видел пульсирующую жилку на шее девушки. Прямо над камеей. – Моему отцу известно то, на что ваш брат не обратил внимания: я не предложил вам ничего такого, о потере чего впоследствии пожалел бы. У меня есть земли на Западе и скандально известное английское наследство, которому война не грозит из-за стабильности фунта стерлингов. Двадцать тысяч долларов – это капля в море.
– Это больше, чем мне нужно… или чем я хотела бы получить. – Аннабель устремила на Ройса взгляд своих темных глаз.
– Можете принять это, а можете отказаться, мисс Холстон, – резко произнес Ройс, исподлобья наблюдая за девушкой, пока Джарвис вносил в соглашение поправки.
Аннабель с мольбой во взгляде повернулась к Карлайлу, ища поддержки, однако брат избегал смотреть на нее. И Аннабель замерла. Замкнулась в себе. Тишину в гостиной нарушал лишь скрип пера по бумаге. Аннабель выглядела ужасно одинокой в этой комнате, полной людей.
Одинокой и безжизненной. Только ее палец чертил невидимые узоры на полированной столешнице.
Эта девушка пробудила в Ройсе способность чувствовать, даже сострадать. Ненависть к ней была так же сильна, как и внезапно возникшее желание защитить ее от окружавшего их сумасшедшего мира. Вновь в комнате повисла тягостная тишина. Ее нарушил Пейтон.
– Вы закончили, Джарвис? – спросил он.
Ройс ошеломленно посмотрел на отца. Такую боль в его голосе он слышал лишь однажды – когда умерла мать.
Он тряхнул головой, пытаясь вернуться в мир реальности – мир войны, сумасшествия и ненависти. Джарвис передал лист бумаги Пейтону. Тот взял перо, окунул в чернильницу и поставил подпись под документом. После этого молча подвинул бумагу и чернильницу Ройсу.
Ройс был мастером оставлять в дураках других, но никогда не пытался обмануть самого себя. Иначе смог бы убежать от Аннабель Холстон, от Пейтона Кинкейда и даже от себя. Однако сделай он это, его младший брат мог бы погибнуть.
Ройс поставил свою подпись, положил перо и откинулся на стуле. Пейтон подвинул документ к Аннабель.
– Энни, дочка! – Пейтон протянул девушке перо.
В его голосе вновь послышалась нежность, и у Ройса на мгновение перехватило дыхание.
Девушка вздрогнула. Теперь решение было за ней. Она рассеянно взяла перо у Пейтона и снова повернулась к брату. Карлайл посмотрел на Ройса.
«Помоги ей», – взглядом просил Ройс, глядя в горящие ненавистью голубые глаза юноши, но тот вновь уставился на свои руки, так и не вняв молчаливому призыву сестры.
Ройс готов был убить его. Аннабель коснулась пером бумаги и в нерешительности посмотрела на адвоката.
В этот момент хлопнула дверь черного хода.
– Я вернулся, Энни, – раздался молодой голос.
Все, даже Карлайл, затаили дыхание. Аннабель с облегчением вздохнула и обмакнула перо в чернильницу.
– Вот это и значит жить на пределе, мистер Кинкейд, – сказала она и не колеблясь поставила свою подпись под документом.
Ройс склонил голову в молчаливом приветствии, намереваясь подарить ей еще одну ослепительную улыбку. Девушка передала соглашение брату.
Карлайл побагровел, встал и устремил на сестру горящий злобой взгляд.
– Я сохраню эту грязную сделку в секрете ради тебя, Аннабель. Но не подпишу соглашение и не приду на церемонию бракосочетания. – Он направился было к двери, но вдруг обернулся к побледневшей сестре. – Я напишу тебе и надеюсь – ты ответишь. Однако ноги моей не будет в «Излучине», и я не приеду повидать тебя до тех пор, пока не закончится этот фарс, именуемый браком.
Девушка подняла голову, и Ройс увидел ее наполненные слезами глаза.
– Он изменит свое мнение, Энни, детка, – сказал Пейтон, беря девушку за руку. – Итак, ты теперь Кинкейд.
«Да поможет тебе Господь», – подумал Ройс.
В дверях появился Боганнон Холстон, точная копия своего отца в молодости. Ройс даже зажмурился. Но стоило мальчику улыбнуться, как сходство с отцом исчезло. Улыбка Бо была полна грез и солнечного света, как и улыбка Аннабель.
– Я видел его, Энни, – произнес мальчик, войдя в комнату. – Утром шел снег, но я все равно его видел.
– Кого? – спросила Аннабель.
– Кардинала на старой яблоне.
Девушка откинулась на стуле, опустила голову и закрыла глаза. А когда открыла и увидела улыбку брата, на ее темных ресницах, словно звезды, засверкали слезы.
– Я знала это, – прошептала она. – Весна рано или поздно приходит.
Она была так молода и чиста, так горда и прекрасна! Ройс знал, что если не погибнет в предстоящей войне, то всю жизнь будет жалеть об этом браке.
Глава 2
– Альтернативное… э… предложение и является предметом сегодняшнего обсуждения. – Джарвис избегал смотреть на кого-либо из собравшихся, сосредоточив внимание на пере, которое он держал в руке. – Мистер Пейтон Кинкейд готов простить долг полностью, передав вышеозначенную собственность Карлайлу Голту Холстону в соответствии с завещанием его отца Томаса Холстона. Он также готов предоставить жилье для Аннабель Холстон и Боганнона Холстона в «Излучине», оплатить обучение Боганнона Холстона в университете и передать во владение Боганнону Холстону ферму, расположенную в графстве Огаста, в соответствии с его собственным завещанием. Теперь что касается его собственных сыновей… Ройс Магрудер Кинкейд унаследует плантацию «Излучина» вместе с рабами и недвижимым имуществом. Его младший сын – Гордон Алистэр Кинкейд – унаследует недвижимость, именуемую «Старая излучина». Взамен он просит только об одном – чтобы Аннабель Холстон вышла замуж за его старшего сына Ройса Кинкейда до 31 марта 1861 года.
Джарвис наконец оторвал взгляд от своих рук, хотя, казалось, у него не хватало смелости взглянуть в глаза Аннабель.
– Вам все понятно, мисс Холстон?
Аннабель вздернула подбородок.
– Абсолютно, мистер Джарвис.
– Мистер Кинкейд? – спросил Джарвис, повернувшись к Ройсу.
Мужчина кивнул.
– Конечно, никто из вас не связан соглашением, заключенным между старшим мистером Кинкейдом и Томасом Холстоном. Вы оба или один из вас вправе отклонить условия, предложенные Пейтоном Кинкейдом, и тогда первоначальное соглашение останется без изменений.
– Насколько я понимаю, моей сестре остается либо потерять крышу над головой, либо продать себя за семнадцать сотен долларов, в то время как ее предполагаемый муж женится на женщине, не представляющей для него никакой ценности!..
Карлайл был полон презрения, совершенно не заботясь о том, что его слова для Аннабель оскорбительны. Он ненавидел всех этих людей, и особенно Ройса Кинкейда.
Глаза Ройса сузились, губы сжались. Но когда он заговорил, его голос звучал по-прежнему тихо:
– Какие изменения хотела бы представить нашему вниманию мисс Холстон?
В этот момент Карлайл понял, что этот тихий голос и ледяной взгляд серых глаз способны держать в повиновении целую армию. Он посмотрел на Аннабель. Она была совершенно спокойна или же тщательно скрывала свое состояние. За это Карлайл готов был возненавидеть и ее тоже.
– У мисс Холстон всего три простых требования. Она просит о том, чтобы церемония бракосочетания была гражданской и состоялась в «Излучине» в присутствии членов обеих семей. Кроме того, она просит оставить ей девичье имя и держать в секрете факт своего бракосочетания до того самого момента, пока она не решит, что настало время сделать его достоянием общественности. Конечно, последнее пожелание запутывает дело, потому что требует согласия не только людей, непосредственно заинтересованных в заключении соглашения, но и мистера Гордона Кинкейда и собственных братьев мисс Аннабель Холстон. Под данным документом должны стоять их подписи.
– Мистер Джарвис, вообще-то у меня была еще и четвертая просьба, – сказала Аннабель.
– Полагаю, вы говорили несерьезно, мисс Холстон, – ответил Джарвис.
– Серьезнее не бывает, – возразила Аннабель.
Она взглянула на Ройса, и Карлайл готов был поклясться, что на ее губах заиграла улыбка.
– Ну… э-э… в таком случае, – запнулся Джарвис, – мисс Холстон просит, чтобы церемония бракосочетания состоялась первого апреля вместо…
Последние слова Джарвиса потонули в смехе Ройса. Губы девушки дрогнули, но она подавила улыбку и повернулась к Пейтону Кинкейду. Карлайл перевел взгляд на старика и буквально упал на свой стул, сраженный наповал. Глаза Пейтона были такими же серыми, как у сына, только немного темнее. Обычно лишенные каких бы то ни было эмоций, сейчас они оживленно блестели.
Пейтон взял руку Аннабель в свою.
– Я всегда говорил Томасу, что его дочь – истинное сокровище, но он не понимал этого. – Старик отпустил руку девушки и откинулся на стуле. – Больше всего на свете я бы хотел видеть мисс Холстон своей невесткой, однако я готов ждать этой чести, если такова ее воля.
Но стоило Пейтону перевести взгляд на своего сына, как выражение нежности, появившееся на его аристократическом лице, тут же исчезло.
– Ройс, думаю, сейчас все зависит от тебя. Примешь ли ты условия мисс Холстон, сделав меня тем самым счастливым человеком, или отклонишь их?
Вплоть до этого момента все происходящее, включая беспомощный гнев Карлайла, нервные подергивания Джарвиса и неожиданное чувство юмора мисс Холстон, было скорее забавным, нежели досадным. Но когда прозвучал вопрос Пейтона, Ройс понял, что дуэль началась. Старик сделал первый выпад. Произвел отвлекающий маневр и парировал.
– Ваше счастье, отец, меня заботит меньше всего. Но в любом случае я готов принять условия мисс Холстон, если вы примете мои.
Пейтон был бесподобен – даже глазом не моргнул. Отвлекающий маневр, парирование, удар.
– Пожалуйста, продолжайте, мистер Джарвис, – произнес Ройс, воспользовавшись возможностью посмотреть на Аннабель. Она была так напряжена, что, казалось, еще немного, и ее хватит удар. Однако она тоже бровью не повела. Ройс хотел ободряюще улыбнуться ей, но сдержался. Начавшийся поединок касался только его и отца.
– Мистер Ройс Кинкейд представил мне свой список требований сегодня утром. Сейчас этот список передо мной, и я зачитаю его вам, – промолвил Джарвис.
Когда он доставал из нагрудного кармана очки, его руки заметно задрожали. Надев их, он взял со стола лист бумаги.
– Во-первых, если вышеупомянутое бракосочетание состоится, но мистер Ройс Кинкейд погибнет на войне, плантация, именуемая «Излучиной», перейдет в собственность его супруги, Аннабель Холстон Кинкейд. Он также высказал пожелание, чтобы все рабы были освобождены, если их не освободят после окончания войны.
Ройс услышал возглас удивления, вырвавшийся у Аннабель, но его внимание было по-прежнему сосредоточено на отце. И вновь никакой реакции.
– Во-вторых, если вышеупомянутое бракосочетание состоится, но мистер Ройс Кинкейд не погибнет на войне, его жена вольна потребовать развода спустя пять лет после заключения брака или через год после окончания военных действий. В зависимости от того, какой из этих сроков наступит раньше. Мистер Ройс не будет препятствовать разводу. Он также обязуется после развода завещать ей плантацию «Излучина» и двадцать тысяч долларов. Независимо от того, потребует мисс Холстон развода или нет, мистер Ройс Кинкейд намерен вернуться на Запад. Будучи замужем или разведена, мисс Холстон должна согласиться с тем, что с этого момента условия соглашения больше не действуют.
Адвокат тихо вздохнул и взглянул на Пейтона, словно извиняясь.
– И последнее. Мистер Пейтон Кинкейд должен согласиться с тем, что Аннабель Холстон-Кинкейд будет являться единоличным получателем экономических выгод от «Излучины», что должно быть отражено как в его завещании, так и в доверенности на владение имуществом.
Адвокат положил лист бумаги на стол, и в комнате воцарилась напряженная тишина. Как и ожидал Ройс, его отец первым нарушил молчание:
– Молодец, Ройс.
От его спокойного тона у Ройса по спине побежали мурашки. Однажды, будучи еще мальчиком, он уже испытал это. Но сейчас намеревался сразиться с Пейтоном Кинксйдом, как мужчина с мужчиной. На этот раз их силы были равны. Ройс продолжал хранить молчание, ожидая, пока Пейтон нанесет встречный удар. Ждать пришлось недолго.
– Ты не упомянул о детях.
– Детей не будет, – ответил Ройс тоном, не терпящим возражений.
Что-то заставило его посмотреть на Аннабель. Она сидела с закрытыми глазами и покусывала нижнюю губу. Ройс сочувствовал девушке, но помочь ей не мог. Просто он хотел досадить старику, однако тот не собирался сдаваться.
Пейтон провел пальцем по набалдашнику трости. В тишине тиканье часов на каминной полке казалось зловещим. Наконец Пейтон заговорил:
– Я соглашусь на твои условия, сын, если у этих несуществующих детей будут отец и мать.
Дьявол, ему все же удалось причинить старику боль. Ройсу стоило немалых усилий скрыть свое удивление. Слишком легко он одержал победу. Ему действительно ничего не стоило заверить присутствующих, что жизнь детей, которых он не собирался производить на свет, будет вполне благополучной.
– Мистер Джарвис, – обратился Ройс к адвокату, – впишите пункт, касающийся детей, в соглашение на том языке, на котором сочтете необходимым. – Он повернулся к Аннабель: – Мисс Холстон?
Девушка старалась держаться с достоинством, но все испортили блестевшие на ресницах слезы. Поддержки от брата ждать не приходилось. Безразличный к боли сестры, он сидел на стуле, скорчившись, словно только что получил удар в солнечное сплетение.
– Вы очень щедры, мистер Ройс, – запинаясь, произнесла Аннабель. – Однако несправедливы по отношению к Гордону.
Господи, он взвалил на себя заботу еще об одном невинном существе. Будь у него хоть капля здравого смысла, он выбил бы из нее дурь. Но не смог. И всему виной было выражение ее лица.
– Аннабель, Гордон стремится заполучить «Излучину» не больше, чем я. – Ройс отчетливо видел пульсирующую жилку на шее девушки. Прямо над камеей. – Моему отцу известно то, на что ваш брат не обратил внимания: я не предложил вам ничего такого, о потере чего впоследствии пожалел бы. У меня есть земли на Западе и скандально известное английское наследство, которому война не грозит из-за стабильности фунта стерлингов. Двадцать тысяч долларов – это капля в море.
– Это больше, чем мне нужно… или чем я хотела бы получить. – Аннабель устремила на Ройса взгляд своих темных глаз.
– Можете принять это, а можете отказаться, мисс Холстон, – резко произнес Ройс, исподлобья наблюдая за девушкой, пока Джарвис вносил в соглашение поправки.
Аннабель с мольбой во взгляде повернулась к Карлайлу, ища поддержки, однако брат избегал смотреть на нее. И Аннабель замерла. Замкнулась в себе. Тишину в гостиной нарушал лишь скрип пера по бумаге. Аннабель выглядела ужасно одинокой в этой комнате, полной людей.
Одинокой и безжизненной. Только ее палец чертил невидимые узоры на полированной столешнице.
Эта девушка пробудила в Ройсе способность чувствовать, даже сострадать. Ненависть к ней была так же сильна, как и внезапно возникшее желание защитить ее от окружавшего их сумасшедшего мира. Вновь в комнате повисла тягостная тишина. Ее нарушил Пейтон.
– Вы закончили, Джарвис? – спросил он.
Ройс ошеломленно посмотрел на отца. Такую боль в его голосе он слышал лишь однажды – когда умерла мать.
Он тряхнул головой, пытаясь вернуться в мир реальности – мир войны, сумасшествия и ненависти. Джарвис передал лист бумаги Пейтону. Тот взял перо, окунул в чернильницу и поставил подпись под документом. После этого молча подвинул бумагу и чернильницу Ройсу.
Ройс был мастером оставлять в дураках других, но никогда не пытался обмануть самого себя. Иначе смог бы убежать от Аннабель Холстон, от Пейтона Кинкейда и даже от себя. Однако сделай он это, его младший брат мог бы погибнуть.
Ройс поставил свою подпись, положил перо и откинулся на стуле. Пейтон подвинул документ к Аннабель.
– Энни, дочка! – Пейтон протянул девушке перо.
В его голосе вновь послышалась нежность, и у Ройса на мгновение перехватило дыхание.
Девушка вздрогнула. Теперь решение было за ней. Она рассеянно взяла перо у Пейтона и снова повернулась к брату. Карлайл посмотрел на Ройса.
«Помоги ей», – взглядом просил Ройс, глядя в горящие ненавистью голубые глаза юноши, но тот вновь уставился на свои руки, так и не вняв молчаливому призыву сестры.
Ройс готов был убить его. Аннабель коснулась пером бумаги и в нерешительности посмотрела на адвоката.
В этот момент хлопнула дверь черного хода.
– Я вернулся, Энни, – раздался молодой голос.
Все, даже Карлайл, затаили дыхание. Аннабель с облегчением вздохнула и обмакнула перо в чернильницу.
– Вот это и значит жить на пределе, мистер Кинкейд, – сказала она и не колеблясь поставила свою подпись под документом.
Ройс склонил голову в молчаливом приветствии, намереваясь подарить ей еще одну ослепительную улыбку. Девушка передала соглашение брату.
Карлайл побагровел, встал и устремил на сестру горящий злобой взгляд.
– Я сохраню эту грязную сделку в секрете ради тебя, Аннабель. Но не подпишу соглашение и не приду на церемонию бракосочетания. – Он направился было к двери, но вдруг обернулся к побледневшей сестре. – Я напишу тебе и надеюсь – ты ответишь. Однако ноги моей не будет в «Излучине», и я не приеду повидать тебя до тех пор, пока не закончится этот фарс, именуемый браком.
Девушка подняла голову, и Ройс увидел ее наполненные слезами глаза.
– Он изменит свое мнение, Энни, детка, – сказал Пейтон, беря девушку за руку. – Итак, ты теперь Кинкейд.
«Да поможет тебе Господь», – подумал Ройс.
В дверях появился Боганнон Холстон, точная копия своего отца в молодости. Ройс даже зажмурился. Но стоило мальчику улыбнуться, как сходство с отцом исчезло. Улыбка Бо была полна грез и солнечного света, как и улыбка Аннабель.
– Я видел его, Энни, – произнес мальчик, войдя в комнату. – Утром шел снег, но я все равно его видел.
– Кого? – спросила Аннабель.
– Кардинала на старой яблоне.
Девушка откинулась на стуле, опустила голову и закрыла глаза. А когда открыла и увидела улыбку брата, на ее темных ресницах, словно звезды, засверкали слезы.
– Я знала это, – прошептала она. – Весна рано или поздно приходит.
Она была так молода и чиста, так горда и прекрасна! Ройс знал, что если не погибнет в предстоящей войне, то всю жизнь будет жалеть об этом браке.
Глава 2
Она чувствовала себя потерянной.
Но на самом деле это было не так. За излучиной реки виднелись шпили церкви городка, носившего название Фредериксберг. «Излучина» находилась всего в миле отсюда, но можно было сократить расстояние, если идти не по грязной дороге, а через поля. Через те самые поля, по которым она бегала босая еще ребенком. Она знала, где находилась, только не знала, кто она теперь.
Утренний ветерок поласкал лицо, отбросив со лба непослушные завитки, и полетел дальше играть в ветвях плакучих ив, обрамлявших реку. Солнечные блики, отражающиеся в распускающихся листьях, рассыпались на множество острых, ослепляющих призм, когда глаза девушки внезапно наполнились слезами.
– Мама, – прошептала она, проглотив подступивший к горлу комок.
Прошло уже несколько лет после смерти матери, но Аннабель вновь почувствовала острую боль потери. Возможно, это произошло из-за резких перемен в ее жизни. Перемен, о которых ее мама не могла и помыслить и которых наверняка не одобрила бы.
Аннабель вытерла слезы, запрокинула голову, подняла руку и растопырила пальцы, словно стараясь дотянуться до солнца.
Когда-то Аннабель казалось, что если бы жизнь можно было расписать как эпическую поэму, то ее история неизбежно закончилась бы браком с настоящим героем.
На самом деле в те дни, когда она все еще давала волю своему воображению, именно она покидала стены старинных замков, чтобы сразиться с огнедышащими драконами. Она с легкостью представляла себя уплывающей в эгейское небо, с мечом в руках сражающейся с троянцами, следующей за древними богами, куда бы они ни указали. Но вскоре она осознала, что очень редко чья-либо жизнь напоминает эпическую поэму, несмотря на рассуждения отца на этот счет.
Она рано научилась практичности. Даже в мечтах маленькие худощавые девочки никогда не стремятся стать героинями. Маленькие девочки вырастают и становятся женами. Спустя несколько лет Аннабель поняла, что в ее случае даже такой исход весьма сомнителен.
Казалось, брак между такими людьми, как ее родители, маловероятен. Но никому не приходило в голову ставить под сомнение их неземную любовь. Ее мать Анна Ли Голт подарила мужу свою удивительную красоту, аристократическое происхождение и пришедшую в полный упадок плантацию табака близ Суффолка. От своего мужа Томаса Холстона Анна Ли получила в равной степени аристократическое имя, несколько библиотек ценных книг и его философский ум. Та ветвь генеалогического древа Холстонов, к которой принадлежала Аннабель, жила в благородной аристократической нищете.
К тому времени как родилась Аннабель – третий ребенок в семье, единственная дочь, – табачная плантация окончательно разорилась, и семья жила в Лексингтоне, где отец преподавал литературу и философию в крошечном колледже. Спустя шесть лет после двух выкидышей мать Аннабель родила последнего ребенка, еще одного сына. Его назвали Боганнон. Сокращенно Бо. После этого мама уже не была прежней. Бо стал заботой Аннабель, она обожала брата.
В промежутках между несколькими другими выкидышами семья путешествовала так же, как и другие семьи южан в те дни. Иногда они уезжали без отца, но он всегда присоединялся к ним во время каникул в колледже.
Излюбленным местом Аннабель был «Веселый Шервуд». Очень подходящее название для плантации тети Хетти и дяди Ричарда, расположенной в окрестностях тихого Фронт-Ройял. Хетти вышла замуж более обдуманно, нежели ее сестра Анна Ли. Ричард Шервуд владел землями, рабами и большой конюшней с чистокровными лошадьми.
Ни у одной девочки не было более щедрого и снисходительного дяди, чем дядя Ричард, который дарил Аннабель пони и красивые платья и относился к ней с той же галантностью рыцаря, как и к своей собственной дочери – красавице Оливии. Аннабель любила дядю Ричарда и тетю Хетти почти так же сильно, как папу с мамой.
Они как раз гостили в «Веселом Шервуде», когда умерла мама. Это произошло в один из таких же вот весенних дней, казавшихся исполненными надежды. Аннабель вошла в дом, смеясь и неся с собой тепло солнца и аромат кизила и азалий. Смех потонул в женском плаче и топоте ног. Она сидела на коленях дяди Ричарда, когда к ней подошла тетя Хетти.
– Идем, дорогая, – сказала тетя Хетти. – Я говорила ей, что это нехорошо, но она настаивает. Твоя мама хочет тебя видеть.
Тетя Хетти взяла худенькую руку Аннабель в свою пухлую, и каким-то образом Аннабель смогла подняться по ступеням, пройти по холлу и войти в комнату матери.
Никто из них не заплакал. Ее мама была настоящей леди «голубых кровей». А Аннабель слишком напугана, чтобы плакать.
– Почему, мама? – спросила Аннабель.
Почему этот кошмар происходит снова и снова? Почему мама умирает?
– Успокойся, золотко, и послушай, – произнесла мама, взяв Аннабель за руку. – Однажды ты полюбишь мужчину. Тогда ты все поймешь. Я буду молиться, чтобы, когда этот момент настанет, ты полюбила разумно. – Сказав это, мама засмеялась своим особенным, сладким, словно патока, смехом. – Только напрасно я беспокоюсь. Моя Аннабель всегда была слишком мудрой для маленькой девочки.
Аннабель вздохнула. Мама говорила не очень понятно.
– Ты должна заботиться о папе ради меня, – продолжала мама. – Следи за тем, чтобы он надевал парные носки и чтобы в кладовой было достаточно еды. Обещай мне это, Аннабель.
Аннабель лишь кивнула в ответ, у нее не было сил говорить.
– А что касается Бо, ты заменишь ему мать. Люби его, Энни, он, как и отец, не сможет о себе позаботиться.
– Хорошо, мама.
Аннабель с трудом сдерживала слезы. Мать сжала ее руку.
– Мы, женщины, всегда должны заботиться о своих мужчинах.
– Да, мама.
Она не станет еще больше расстраивать маму. Ей только хотелось сказать, что она еще не женщина. Если мамы не станет, кто будет заботиться о ней самой?
Несколько минут они просто смотрели друг на друга.
А потом тетя Хетти увела ее. В ту ночь Аннабель неподвижно лежала в кровати рядом со спящей Оливией. Она слышала стук дождевых капель по крыше, приглушенные крики, торопливые шаги. Перед рассветом, когда небо окрасилось в нежно-лиловый цвет, дождь перестал и в доме все стихло.
Взошло солнце, лимонно-желтое на фоне лазурного неба, прокричал петух, голубые сойки откликнулись на его призыв. В «Веселом Шервуде» по-прежнему царила тишина. В десятилетнем возрасте Аннабель потеряла мать, оставшись единственной женщиной в семье и хозяйкой.
Со временем в доме снова зазвучал смех. Не смеялся только папа. Многие считали его странным. Долговязый и тощий, с волосами цвета соломы, торчавшими во все стороны, он напоминал пугало. Аннабель не унаследовала его роста и цвета волос, но была такой же тощей и так же, как отец, любила книги.
Папа любил ее, она это знала. Но он представления не имел о том, как растить дочь, и не интересовался этим. Аннабель самостоятельно училась вести домашнее хозяйство, чтобы он был доволен, и уроки эти давались ей нелегко, а в свободное время босая носилась по улице вместе с мальчишками.
У старших братьев она училась всему, что они знали об охоте, рыбной ловле и верховой езде. Леди, живущие в Лексингтоне, возмущались ее образом жизни, но отца это нисколько не волновало. А это для Аннабель было главным. И она чувствовала себя счастливой.
Однажды зимой Лексингтон охватила эпидемия гриппа. Она пронеслась по колледжу, унеся жизни здоровых молодых людей. Папа тоже подхватил грипп и заразил собственное семейство. Выздоровели все домочадцы. Все, кроме Томаса, старшего брата Аннабель. Его похоронили рядом с мамой и другими детьми Холстонов, умершими в младенчестве. Со смертью Томаса еле теплившийся в глазах папы огонек потух окончательно.
После смерти мамы папа ни разу не встречался с ее родственниками. Аннабель догадывалась, что воспоминания причинили бы ему слишком сильную боль. Однако он следил за тем, чтобы дети их регулярно навещали. Он сажал их в поезд и долго махал в воздухе цилиндром.
Зато он посещал «Излучину». Каждый год в сентябре, перед началом осеннего семестра. Поместье «Излучина», расположенное на берегу реки Раппаханок, принадлежало сыну кузена его отца и его единственному другу Пейтону Кинкейду.
Аннабель не могла точно определить свое отношение к Кинкейдам, но саму «Излучину» любила. Это было величественное старое поместье, расположенное среди холмов, управляемое Пейтоном Кинкейдом.
Особняк представлял собой большое трехэтажное здание с двумя флигелями, каждый по два этажа. Аннабель не знала, сколько именно в нем комнат. Однажды она пыталась сосчитать, но, дойдя до двенадцати, сбилась со счета. Длинные галереи, украшенные белыми колоннами, являвшиеся отличительной чертой особняков знатных семей Виргинии, тянулись по обе стороны фасада и позади дома. Дубы, орешник и кусты магнолии украшали лужайки вокруг дома, а длинные ветви старых плакучих ив, каскадами ниспадавшие на траву, обрамляли берега реки.
Дом всегда был полон молодых людей, навещавших сыновей Кинкейда, а потом и молодых леди. В поместье всегда что-нибудь происходило: официальные приемы, неформальные обеды, веселые прогулки верхом по утрам, вечеринки на лужайке перед домом.
В такие вечера папа бродил вокруг дома, засунув руки в карманы, с отрешенным выражением лица и всклокоченными волосами. На этих вечеринках Аннабель и ее брат Карлайл учились танцевать под развесистыми ветвями вековых дубов.
Карлайл был ровесником второго сына Кинкейда – Гордона. Они стали друзьями, так же как папа и благородный аристократ мистер Пейтон Кинкейд. Где-то существовала миссис Кинкейд, но Аннабель ни разу не видела ее. Однажды Аннабель спросила о ней, но мистер Кинкейд потрепал ее по голове и сделал вид, будто не услышал вопроса.
У Кинкейда был еще старший сын – Ройс. Но он не часто бывал в поместье. А если и приезжал, то игнорировал Холстонов, всех, кроме папы. Как ни странно, мистер Ройс Кинкейд, казалось, понимал отца.
Однажды, в тот год, когда Аннабель исполнилось четырнадцать, она стояла в боковой галерее и сквозь сучковатые ветви дуба смотрела на восход солнца. Отсюда она могла разглядеть два длинных ряда хижин, стоящих друг напротив друга, разделенных широкой полосой травы. От каждой хижины вела извилистая тропинка, которая соединялась с другими и становилась одной широкой тропой посреди поросшей травой площадки. Эта тропа, протоптанная множеством черных ног, была ровной и гладкой. В то утро слуги – ни одна настоящая леди не называла их рабами – остановились и разом повернулись, чтобы увидеть зрелище, частью которого мечтала стать Аннабель.
Гончие возбужденно бегали по лужайке, а чистокровные скакуны били от нетерпения копытами. Затем послышались пронзительные звуки труб. В предрассветном тумане появилась группа охотников во главе с франтоватым мистером Ройсом Кинкейдом.
Он был великолепен в охотничьей куртке верхом на породистом гнедом жеребце. Его черные сапоги сверкали. Разумеется, он не знал, что она наблюдает за ним. Взгляд его серых глаз и низкий смех были предназначены молодой аристократке, скачущей рядом с ним.
Но на самом деле это было не так. За излучиной реки виднелись шпили церкви городка, носившего название Фредериксберг. «Излучина» находилась всего в миле отсюда, но можно было сократить расстояние, если идти не по грязной дороге, а через поля. Через те самые поля, по которым она бегала босая еще ребенком. Она знала, где находилась, только не знала, кто она теперь.
Утренний ветерок поласкал лицо, отбросив со лба непослушные завитки, и полетел дальше играть в ветвях плакучих ив, обрамлявших реку. Солнечные блики, отражающиеся в распускающихся листьях, рассыпались на множество острых, ослепляющих призм, когда глаза девушки внезапно наполнились слезами.
– Мама, – прошептала она, проглотив подступивший к горлу комок.
Прошло уже несколько лет после смерти матери, но Аннабель вновь почувствовала острую боль потери. Возможно, это произошло из-за резких перемен в ее жизни. Перемен, о которых ее мама не могла и помыслить и которых наверняка не одобрила бы.
Аннабель вытерла слезы, запрокинула голову, подняла руку и растопырила пальцы, словно стараясь дотянуться до солнца.
Когда-то Аннабель казалось, что если бы жизнь можно было расписать как эпическую поэму, то ее история неизбежно закончилась бы браком с настоящим героем.
На самом деле в те дни, когда она все еще давала волю своему воображению, именно она покидала стены старинных замков, чтобы сразиться с огнедышащими драконами. Она с легкостью представляла себя уплывающей в эгейское небо, с мечом в руках сражающейся с троянцами, следующей за древними богами, куда бы они ни указали. Но вскоре она осознала, что очень редко чья-либо жизнь напоминает эпическую поэму, несмотря на рассуждения отца на этот счет.
Она рано научилась практичности. Даже в мечтах маленькие худощавые девочки никогда не стремятся стать героинями. Маленькие девочки вырастают и становятся женами. Спустя несколько лет Аннабель поняла, что в ее случае даже такой исход весьма сомнителен.
Казалось, брак между такими людьми, как ее родители, маловероятен. Но никому не приходило в голову ставить под сомнение их неземную любовь. Ее мать Анна Ли Голт подарила мужу свою удивительную красоту, аристократическое происхождение и пришедшую в полный упадок плантацию табака близ Суффолка. От своего мужа Томаса Холстона Анна Ли получила в равной степени аристократическое имя, несколько библиотек ценных книг и его философский ум. Та ветвь генеалогического древа Холстонов, к которой принадлежала Аннабель, жила в благородной аристократической нищете.
К тому времени как родилась Аннабель – третий ребенок в семье, единственная дочь, – табачная плантация окончательно разорилась, и семья жила в Лексингтоне, где отец преподавал литературу и философию в крошечном колледже. Спустя шесть лет после двух выкидышей мать Аннабель родила последнего ребенка, еще одного сына. Его назвали Боганнон. Сокращенно Бо. После этого мама уже не была прежней. Бо стал заботой Аннабель, она обожала брата.
В промежутках между несколькими другими выкидышами семья путешествовала так же, как и другие семьи южан в те дни. Иногда они уезжали без отца, но он всегда присоединялся к ним во время каникул в колледже.
Излюбленным местом Аннабель был «Веселый Шервуд». Очень подходящее название для плантации тети Хетти и дяди Ричарда, расположенной в окрестностях тихого Фронт-Ройял. Хетти вышла замуж более обдуманно, нежели ее сестра Анна Ли. Ричард Шервуд владел землями, рабами и большой конюшней с чистокровными лошадьми.
Ни у одной девочки не было более щедрого и снисходительного дяди, чем дядя Ричард, который дарил Аннабель пони и красивые платья и относился к ней с той же галантностью рыцаря, как и к своей собственной дочери – красавице Оливии. Аннабель любила дядю Ричарда и тетю Хетти почти так же сильно, как папу с мамой.
Они как раз гостили в «Веселом Шервуде», когда умерла мама. Это произошло в один из таких же вот весенних дней, казавшихся исполненными надежды. Аннабель вошла в дом, смеясь и неся с собой тепло солнца и аромат кизила и азалий. Смех потонул в женском плаче и топоте ног. Она сидела на коленях дяди Ричарда, когда к ней подошла тетя Хетти.
– Идем, дорогая, – сказала тетя Хетти. – Я говорила ей, что это нехорошо, но она настаивает. Твоя мама хочет тебя видеть.
Тетя Хетти взяла худенькую руку Аннабель в свою пухлую, и каким-то образом Аннабель смогла подняться по ступеням, пройти по холлу и войти в комнату матери.
Никто из них не заплакал. Ее мама была настоящей леди «голубых кровей». А Аннабель слишком напугана, чтобы плакать.
– Почему, мама? – спросила Аннабель.
Почему этот кошмар происходит снова и снова? Почему мама умирает?
– Успокойся, золотко, и послушай, – произнесла мама, взяв Аннабель за руку. – Однажды ты полюбишь мужчину. Тогда ты все поймешь. Я буду молиться, чтобы, когда этот момент настанет, ты полюбила разумно. – Сказав это, мама засмеялась своим особенным, сладким, словно патока, смехом. – Только напрасно я беспокоюсь. Моя Аннабель всегда была слишком мудрой для маленькой девочки.
Аннабель вздохнула. Мама говорила не очень понятно.
– Ты должна заботиться о папе ради меня, – продолжала мама. – Следи за тем, чтобы он надевал парные носки и чтобы в кладовой было достаточно еды. Обещай мне это, Аннабель.
Аннабель лишь кивнула в ответ, у нее не было сил говорить.
– А что касается Бо, ты заменишь ему мать. Люби его, Энни, он, как и отец, не сможет о себе позаботиться.
– Хорошо, мама.
Аннабель с трудом сдерживала слезы. Мать сжала ее руку.
– Мы, женщины, всегда должны заботиться о своих мужчинах.
– Да, мама.
Она не станет еще больше расстраивать маму. Ей только хотелось сказать, что она еще не женщина. Если мамы не станет, кто будет заботиться о ней самой?
Несколько минут они просто смотрели друг на друга.
А потом тетя Хетти увела ее. В ту ночь Аннабель неподвижно лежала в кровати рядом со спящей Оливией. Она слышала стук дождевых капель по крыше, приглушенные крики, торопливые шаги. Перед рассветом, когда небо окрасилось в нежно-лиловый цвет, дождь перестал и в доме все стихло.
Взошло солнце, лимонно-желтое на фоне лазурного неба, прокричал петух, голубые сойки откликнулись на его призыв. В «Веселом Шервуде» по-прежнему царила тишина. В десятилетнем возрасте Аннабель потеряла мать, оставшись единственной женщиной в семье и хозяйкой.
Со временем в доме снова зазвучал смех. Не смеялся только папа. Многие считали его странным. Долговязый и тощий, с волосами цвета соломы, торчавшими во все стороны, он напоминал пугало. Аннабель не унаследовала его роста и цвета волос, но была такой же тощей и так же, как отец, любила книги.
Папа любил ее, она это знала. Но он представления не имел о том, как растить дочь, и не интересовался этим. Аннабель самостоятельно училась вести домашнее хозяйство, чтобы он был доволен, и уроки эти давались ей нелегко, а в свободное время босая носилась по улице вместе с мальчишками.
У старших братьев она училась всему, что они знали об охоте, рыбной ловле и верховой езде. Леди, живущие в Лексингтоне, возмущались ее образом жизни, но отца это нисколько не волновало. А это для Аннабель было главным. И она чувствовала себя счастливой.
Однажды зимой Лексингтон охватила эпидемия гриппа. Она пронеслась по колледжу, унеся жизни здоровых молодых людей. Папа тоже подхватил грипп и заразил собственное семейство. Выздоровели все домочадцы. Все, кроме Томаса, старшего брата Аннабель. Его похоронили рядом с мамой и другими детьми Холстонов, умершими в младенчестве. Со смертью Томаса еле теплившийся в глазах папы огонек потух окончательно.
После смерти мамы папа ни разу не встречался с ее родственниками. Аннабель догадывалась, что воспоминания причинили бы ему слишком сильную боль. Однако он следил за тем, чтобы дети их регулярно навещали. Он сажал их в поезд и долго махал в воздухе цилиндром.
Зато он посещал «Излучину». Каждый год в сентябре, перед началом осеннего семестра. Поместье «Излучина», расположенное на берегу реки Раппаханок, принадлежало сыну кузена его отца и его единственному другу Пейтону Кинкейду.
Аннабель не могла точно определить свое отношение к Кинкейдам, но саму «Излучину» любила. Это было величественное старое поместье, расположенное среди холмов, управляемое Пейтоном Кинкейдом.
Особняк представлял собой большое трехэтажное здание с двумя флигелями, каждый по два этажа. Аннабель не знала, сколько именно в нем комнат. Однажды она пыталась сосчитать, но, дойдя до двенадцати, сбилась со счета. Длинные галереи, украшенные белыми колоннами, являвшиеся отличительной чертой особняков знатных семей Виргинии, тянулись по обе стороны фасада и позади дома. Дубы, орешник и кусты магнолии украшали лужайки вокруг дома, а длинные ветви старых плакучих ив, каскадами ниспадавшие на траву, обрамляли берега реки.
Дом всегда был полон молодых людей, навещавших сыновей Кинкейда, а потом и молодых леди. В поместье всегда что-нибудь происходило: официальные приемы, неформальные обеды, веселые прогулки верхом по утрам, вечеринки на лужайке перед домом.
В такие вечера папа бродил вокруг дома, засунув руки в карманы, с отрешенным выражением лица и всклокоченными волосами. На этих вечеринках Аннабель и ее брат Карлайл учились танцевать под развесистыми ветвями вековых дубов.
Карлайл был ровесником второго сына Кинкейда – Гордона. Они стали друзьями, так же как папа и благородный аристократ мистер Пейтон Кинкейд. Где-то существовала миссис Кинкейд, но Аннабель ни разу не видела ее. Однажды Аннабель спросила о ней, но мистер Кинкейд потрепал ее по голове и сделал вид, будто не услышал вопроса.
У Кинкейда был еще старший сын – Ройс. Но он не часто бывал в поместье. А если и приезжал, то игнорировал Холстонов, всех, кроме папы. Как ни странно, мистер Ройс Кинкейд, казалось, понимал отца.
Однажды, в тот год, когда Аннабель исполнилось четырнадцать, она стояла в боковой галерее и сквозь сучковатые ветви дуба смотрела на восход солнца. Отсюда она могла разглядеть два длинных ряда хижин, стоящих друг напротив друга, разделенных широкой полосой травы. От каждой хижины вела извилистая тропинка, которая соединялась с другими и становилась одной широкой тропой посреди поросшей травой площадки. Эта тропа, протоптанная множеством черных ног, была ровной и гладкой. В то утро слуги – ни одна настоящая леди не называла их рабами – остановились и разом повернулись, чтобы увидеть зрелище, частью которого мечтала стать Аннабель.
Гончие возбужденно бегали по лужайке, а чистокровные скакуны били от нетерпения копытами. Затем послышались пронзительные звуки труб. В предрассветном тумане появилась группа охотников во главе с франтоватым мистером Ройсом Кинкейдом.
Он был великолепен в охотничьей куртке верхом на породистом гнедом жеребце. Его черные сапоги сверкали. Разумеется, он не знал, что она наблюдает за ним. Взгляд его серых глаз и низкий смех были предназначены молодой аристократке, скачущей рядом с ним.