Когда началась эта нудная игра, Кэмерон, стараясь предупредить головную боль, склонился над своим молотком. Вчера вечером он слишком много выпил, и, хотя на утренней прогулке верхом чувствовал себя неплохо, голова по-прежнему оставалась тяжелой.
   У Эйнсли, наоборот, вид был свежий и бодрый, каждый блестящий волосок в прическе – на своем месте. Кэмерону она намного больше нравилась, когда и волосы, и одежда у нее были в беспорядке. Накануне вечером ему хотелось взять в руки ее золотистые волосы, рассыпать их по ее обнаженной груди, поцеловать губы, которые так дерзко спорили с ним. Он позволил себе на мгновение потерять рассудок, чувствуя ее запах, ощущая под собой ее тело и вкус ее губ, когда протолкнул ей в рот ключ.
   – О, – воскликнула миссис Ярдли, – я вижу, эта девочка-весна привлекает внимание парня.
   Кэмерон широко раскрыл глаза и нахмурился, увидев, как граф держит за руки Эйнсли, пытаясь точнее направлять ее удар. Инструктировать ее не было никакой нужды, потому что Эйнсли уже заработала несколько очков своими точными ударами.
   – Это скорее осень, – пробурчал Кэмерон.
   Листва на деревьях в парке, среди которых выделялись темно-зеленые сосны, раскрасилась в желтые и красные цвета.
   – Но вид прекрасной дамы всегда предвещает весну в сердце.
   – Я хочу сказать, что для меня это – осень. – Кэмерон видел, как Эйнсли наклонилась, чтобы прицелиться и ударить молотком по шару. Даже вид ее рук, крепко державших молоток, вызывал у него головокружение.
   – Чепуха. Вы прожили лишь половину того, что прожила я, и следующая половина вашей жизни – это еще очень много. У миссис Дуглас был очень странный брак. Джону Дугласу уже перевалило за пятьдесят, а ей едва исполнилось восемнадцать. Я думаю, это семейное соглашение, но не могу понять, какова была его цель. Дуглас был небогат, он оставил Эйнсли практически в нищете. Бедняжка. Все это я рассказываю вам, лорд Кэмерон, не просто так.
   Ну да, она заметила его пристальный интерес к Эйнсли Дуглас. Черт, скоро все гости заметят это – нужно держать себя в руках.
   – Она молода, – ответил Кэмерон, – может выйти замуж еще раз.
   – Ваша правда, она молода и все еще довольно миловидна, но почти нет возможности общения. Ее величество все время держит миссис Дуглас при себе, она стала ее любимицей, а миссис Дуглас нужны средства на жизнь, которые и дают ей место рядом с королевой. Старший брат Эйнсли помогает ей, но у него своя семья, и Эйнсли чувствует себя стесненно, проживая у него в доме в задней комнате. Мать Эйнсли была одной из фавориток королевы, но потеряла ее расположение, когда вступила в неравный брак. Мистер Макбрайд оказался не тем, за кого королева хотела выдать бедняжку Джанетт. Но все это было мгновенно забыто, как только королева увидела Эйнсли. Эйнсли очаровала ее, и королева настояла, чтобы она осталась при ее дворе. Это место ей поистине послал Бог. Брат Эйнсли – добрый человек, но она полностью от него зависела. И конечно, она приняла предложение ее величества.
   Так вот почему Эйнсли так настойчиво пыталась вырвать постыдное письмо из лап злого лорда Кэмерона. Она боялась, как бы он не показал его кому-нибудь. Эйнсли не могла позволить себе потерять место при дворе.
   – Вот почему во время сезона бедняжку никогда не видно, – продолжала миссис Ярдли. – Да и в другое время тоже, коли уж на то пошло. Королеве нравится держать ее при себе. Когда Эйнсли дают день отдыха, у нее уже нет сил, чтобы участвовать в светской жизни. Короткие выходные дни она проводит с братом. Добрые люди, как я уже говорила, но скучные. Семейные ужины и чтение книг вслух. Игра на пианино, но это если у них легкомысленный настрой. Патрик и его жена склонны к чрезмерной опеке и всегда были такими, но, с другой стороны, Патрик с Роной вырастили Эйнсли и трех ее братьев, когда умерли их родители. Я рада, что Изабелла время от времени хотя бы на недельку выдергивает Эйнсли из привычного круга. – Кэмерон почувствовал, что миссис Ярдли внимательно смотрит на него своими добрыми глазами. – Вы слушаете меня, милорд? Знаете, я ведь болтаю не для того, чтобы занять время.
   – Да, слушаю, – не отрывая глаз от Эйнсли, ответил Кэмерон. Он видел, как она наклонила голову к графу, – очевидно, они обсуждали следующий удар.
   – Я же не родилась сразу старой, милорд. И знаю, когда мужчина хочет женщину. И вы вовсе не чудовище, несмотря на репутацию, которую вы стараетесь поддерживать. Эйнсли, бедной девочке, необходимо немного волнения в жизни. Она была очень веселой молодой женщиной, и вот внезапно ей пришлось впрягаться в нудную, монотонную работу.
   Но сейчас непохоже было, чтобы она выполняла нудную работу. Эйнсли смеялась, ее смех бисером рассыпался по зеленой лужайке. Ее улыбка целиком и полностью предназначалась графу, и внутри у Кэмерона шевельнулось что-то опасное.
   – Простите меня, милорд, – произнесла миссис Ярдли, – тут в эти дни у меня нет никаких особенных дел, и я просто наблюдаю за окружающими. У меня действительно большой опыт в том, что касается подбора пар: кто кому подходит. Почему бы вам не жениться? Что еще вы намерены делать в отведенный вам жизненный срок?
   – Думаю, все то, что я делаю сейчас. – Кэмерон потер верхнюю губу, увидев, как Эйнсли в знак похвалы похлопала графа по плечу. – Лошади отнимают много времени, а календарь скачек расписан на целый год.
   – Да, я слышала. Но счастье – это нечто другое. Чтобы добиться его, стоит немного потрудиться.
   – Однажды я уже трудился. – «И чертовски много трудился», – мысленно добавил Кэмерон.
   – Да, дорогой, я знала вашу жену.
   Кэмерон бросил взгляд на миссис Ярдли и сразу понял: ей известна вся правда о леди Элизабет. Он напрягся всем телом, вспомнив прекрасное лицо Элизабет, ее сумасшедшие глаза, когда она подходила к нему, готовая ударить. Нахлынула старая боль, всколыхнулась старая злость – прекрасное утро было испорчено.
   Кэмерон опять услышал смех Эйнсли, открыл глаза, и видения рассеялись.
   – Если вы знали мою жену, тогда вы поймете, почему я считаю жизнь в браке жалким существованием, – обронил Кэмерон, не спуская глаз с Эйнсли. – Больше я на это не пойду.
   – Я не отрицаю, что жизнь в браке может быть жалким существованием. Но с правильным человеком это самая лучшая в мире жизнь. Поверьте мне, я знаю.
   – Наша очередь, – коротко сказал Кэмерон. – Встанете, чтобы ударить по шару?
   – Я устала, милорд, – улыбнулась миссис Ярдли. – Сыграйте за меня.
   Кэмерон услышал, как хрустнуло у него в кармане украденное письмо, и увидел, как улыбается графу Эйнсли.
   – Вы мудрая женщина, миссис Ярдли. – Он опустил молоток, который лежал у него на плече, и подошел к ожидавшему его шару.
   – Я это знаю, дорогой мой, – сказала ему вслед миссис Ярдли.
 
   Эйнсли точно знала ту минуту, когда Кэмерон шагнул из тени, чтобы сделать удар по шару, медлительная миссис Ярдли оставалась сидеть на своем стуле. С тех пор как он появился на поле, она чувствовала каждое его движение, хотя избегала смотреть на него.
   От ее взгляда не укрылось то, как он нес стул для миссис Ярдли и ее молоток, замедляя свои длинные шаги по игровому полю. Он был терпелив, даже добр, поддерживая беседу с пожилой женщиной, и та благодарно улыбалась ему в ответ.
   Точно таким же терпеливым и мягким он был с лошадьми, ухаживал за ними с такой заботой, какую от него редко можно было дождаться по отношению к людям: миссис Ярдли – исключение. Об этой черте его характера никто не знал, и Эйнсли задумалась: заметил ли кто-нибудь еще, как он обращается с миссис Ярдли.
   Однако ни единого признака такого ангельского терпения Эйнсли не увидела, когда Кэмерон поднял глаза на нее. Его глаза сияли решительным блеском, как у бильярдного шулера, готового выиграть пул.
   Не помогало даже то, что в костюме для верховой езды лорд Кэмерон выглядел просто потрясающе: бриджи цвета буйволовой кожи, обтягивающие бедра, перепачканные грязью сапоги, повседневная куртка, небрежно наброшенная поверх простой рубашки. На фоне крепкой мускулистой фигуры Кэмерона стройные англичане выглядели бледными и слабыми. Как будто медведь забрел в стадо послушных оленей. Он замечательно владел молотком, нанося точные удары по шарам, и именно поэтому им с миссис Ярдли уже удалось заработать несколько очков, а следовательно, и гиней, потому что никто из гостей герцога не играл с таким азартом.
   Кэмерон отвел молоток назад и с силой ударил по своему шару. Шар подпрыгнул и, пролетев по прямой, с решительным щелчком стукнулся с шаром Эйнсли.
   – Черт возьми, – пробормотала Эйнсли, чувствуя, как подпрыгнуло ее сердце.
   – Отличная крокировка[1], милорд! – воскликнул слабоумный граф – партнер Эйнсли.
   Кэмерон с молотком на плече направился к ним. Ни слова не говоря, он поставил огромную ногу на свой шар и снова занес молоток. Его куртка для верховой езды натянулась на плечах, когда он так ударил по шару под ногой, что от этого удара шар Эйнсли полетел через зеленую лужайку. Она с испугом наблюдала, как ярко-желтый шар в белую полоску весело подкатился к краю лужайки и нырнул в подлесок.
   – По-моему, ваш шар за пределами площадки, миссис Дуглас, – объявил Кэмерон.
   – Я вижу, милорд, – сквозь зубы процедила Эйнсли.
   – Возможно, это было не очень благородно, как говорите вы, англичане, – на аккуратном английском пробормотал граф.
   – В игры играют для того, чтобы выигрывать, – отрезал Кэмерон. – И мы шотландцы.
   Граф посмотрел в сторону подлеска, куда улетел шар, потом перевел взгляд на свои начищенные ботинки.
   – Я принесу ваш шар, синьора, – без особого энтузиазма предложил он.
   – Нет-нет, я сама найду его, – заторопилась Эйнсли, сообразив, что, если граф отправится на поиски шара, она останется с Кэмероном наедине. – Одну минутку.
   И прежде чем граф сумел хотя бы для вида возразить ей, побежала к подлеску. От нее не ускользнуло ни облегчение, промелькнувшее по его лицу, – не придется лазить по кустам в чистом костюме, – ни медленная улыбка Кэмерона.
   Под деревьями было свежо, повсюду вязкая грязь. Эйнсли пришлось углубиться ярдов на десять в лес, прежде чем под развесистым кустом она заметила полосатый шар. Она ткнула молотком в куст и попыталась выкатить оттуда шар.
   – Позвольте мне, – оказался рядом Кэмерон. Ни извинений, ни объяснений. Его длинная рука с молотком сунулась в куст, и через несколько секунд он выкатил шар Эйнсли в грязь.
   – Спасибо. – Эйнсли принялась тихонько постукивать по шару, чтобы выкатить его на поле: ей не хотелось брать в руки облепленный грязью шар, но на пути у нее встал лорд Кэмерон. Деревья, словно стена, отгораживали их от площадки, они были здесь совсем одни.
   – Почему вы застегнуты на все пуговицы? – Взгляд Кэмерона пробежал по пуговицам лифа в форме ягод ежевики. На ней было серое платье, отделанное темно-серым кантом вдоль небольшой баски на талии и по юбке, жесткий стоячий воротник, украшенный небольшим черным кружевом. Это платье убедила ее купить Изабелла, и Эйнсли считала его очень элегантным.
   – Вчера вечером вы были готовы полностью обнажиться, – сказал Кэмерон. – Лиф вашего платья был вот здесь, – показал он рукояткой молотка в дюйме от ее груди.
   – Низкие вырезы – для вечера, закрытые – для утренних нарядов. – Эйнсли закашлялась.
   Она пыталась объяснить Изабелле, что бальное платье слишком открытое.
   – Так и должно быть, дорогая, – ответила та. – Я не позволю своей любимой подруге выглядеть как старомодная экономка.
   – Вам оно не подходит, – продолжал Кэмерон.
   – Я не виновата, лорд Кэмерон. Мода такая.
   – Расстегните это. – Кэмерон поддел верхнюю пуговицу пальцем в перчатке.
   – Что? – подпрыгнула Эйнсли.
   – Расстегните свое чертово платье.
   – Зачем? – сдавленно спросила она.
   – Потому что я этого хочу. – Лицо Кэмерона озарила улыбка, медленная и сумасбродная, а голос стал звучать тише. Опаснее. – Скажите мне, миссис Дуглас, сколько пуговиц вы расстегнете для меня?

Глава 5

   Невозможно, чтобы это происходило с ней. Лорд Кэмерон Маккензи не мог стоять перед Эйнсли и просить, чтобы она расстегнула перед ним свой лиф. Здесь, среди деревьев, всего в нескольких шагах от сливок европейского общества, играющих в крокет на зеленой лужайке герцога Килморгана.
   – Так сколько? – повторил Кэмерон.
   «Все до единой», – подумала Эйнсли. Ей хотелось рвануть застежку, опуститься в грязь, и пусть совершенно новое платье будет испорчено.
   – Три, – хрипло произнесла она.
   – Пятнадцать. – В глазах Кэмерона промелькнуло что-то хулиганское.
   – Пятнадцать? – Пуговицы плотно прилегали друг к другу, но если расстегнуть пятнадцать штук, она окажется обнажена до середины корсета. – Четыре.
   – Двенадцать.
   – Пять, – возразила Эйнсли. – Это самое большее, на что вы можете рассчитывать, ведь мне придется снова застегивать их, перед тем как мы вернемся к игре.
   – Мне наплевать, что вы будете делать перед возвращением к игре. Десять.
   – Шесть. И ни одной больше.
   – Десять.
   – Лорд Кэмерон…
   – Десять, упрямая чертовка. – Он наклонился ближе, Эйнсли почувствовала его горячее дыхание. – Я буду просить вежливо, пока мне не надоест просить. Потом я сам сорву эти симпатичные пуговицы.
   – Вы не посмеете, – резко сказала Эйнсли.
   – Посмею.
   Эйнсли облизнула губы. Ее мольбы о соблюдении правил приличия были фальшивыми, и он это понимал.
   – Тогда десять, – согласилась она.
   – Договорились.
   Она сходит с ума. Нельзя молча стоять и позволять лорду Кэмерону расстегивать платье. Однажды она позволила ему наполовину раздеть ее и едва унесла ноги, к счастью, сохранив рассудок.
   Неправда. В тот вечер она потеряла рассудок и до сих пор не вернула его.
   Эйнсли наблюдала, слыша стук собственного сердца, как Кэмерон снял перчатки и дотронулся до верхней пуговицы.
   Пуговица проскользнула в петельку, и у него на лице появилась триумфальная улыбка. Кэмерон коснулся крошечного участка обнаженной кожи, и от этого прикосновения по всему телу Эйнсли разлился жар. Она умрет, пока он доберется до десятой пуговицы.
   Вторая и третья пуговицы. Кэмерон прикасался к ней после каждой расстегнутой пуговицы, словно, расстегивая их, изучал ее.
   Когда он расстегивал четвертую и пятую пуговицы, Эйнсли закрыла глаза. Он коснулся ямочки у основания шеи, его прикосновения были подобны пламени. Потом была расстегнута шестая пуговица.
   Умелый соблазнитель, подумала Эйнсли, когда очередь дошла до седьмой и восьмой пуговиц. Этот мужчина знает, как заставить женщину сходить с ума от желания, дать ему то, что он хочет. Эйнсли, несмотря на ее кажущееся безрассудство, научилась быть осторожной: все должно делаться в пределах разумного, каждый риск должен быть просчитан, сравним с выигрышем. Но рядом с Кэмероном в ней подняла голову та прежняя, безрассудная Эйнсли, которая хотела, чтобы он расстегнул ее лиф до самой талии и взял то, что желает.
   На девятой пуговице она почти умоляла его.
   На десятой пуговице она открыла глаза.
   – Готово, – мягко сказал Кэмерон и, потянув, открыл застежку.
   Из корсета выпирала пышная грудь Эйнсли. Корсет служит для того, чтобы дамы выглядели стройнее и тоньше, но Эйнсли казалось, что корсет сидит на ней слишком туго.
   – Эйнсли, – хрипло проговорил Кэмерон, – ты знаешь, как ты прекрасна?
   Когда он прикоснулся к ней, когда его голос проник в ее сознание, она почувствовала себя красивой.
   – Вы очень добры.
   – Это не имеет никакого отношения к доброте, – раздраженно оборвал ее Кэмерон. Большим пальцем он провел по груди Эйнсли, потом наклонился и поцеловал ее.
   Даже когда он лежал на ней, ее тело не горело таким чувственным жаром, как сейчас, когда он прикоснулся к ней губами. Пока он неторопливыми поцелуями покрывал ее грудь, все ее тело ныло от безумного возбуждения, охваченное жарким пламенем страсти. Его губы были теплыми, опытными, жесткие волосы щекотали подбородок. Ей хотелось прижать его к себе, обнять покрепче, и пусть он положит ее в эту липкую грязь, даже если легкий стук по крокетным шарам звучит совсем рядом.
   Кэмерон поцеловал ложбинку между грудей, оцарапав нежную кожу небритым подбородком, потом выпрямился и сунул туда свернутую бумагу.
   – Что… – У Эйнсли округлились глаза, и она схватилась за корсет.
   – Мне кажется, это ваше, миссис Дуглас.
   Эйнсли вытащила письмо, развернула его и увидела ровные строчки королевского почерка, слова, обращенные к ее конюху, Джону Брауну.
   – Я решил, что меня не интересуют ваши письма, – сказал Кэмерон. – И ваши непонятные интриги.
   Эйнсли несколько мгновений смотрела на него открыв рот, потом смяла бумагу и сунула письмо в карман:
   – Спасибо. Мне трудно объяснить, но – спасибо.
   – У тебя все еще расстегнуты пуговицы.
   Эйнсли опустила глаза на расстегнутый лиф и на пышную грудь, выпирающую из корсета.
   – Я не возражаю, – ухмыльнулся Кэмерон. – Но если сюда закатится другой шар, ты будешь чувствовать себя неловко.
   Эйнсли сняла перчатки и дрожащими пальцами начала застегивать пуговицы. Ей показалось, что на это ушла целая вечность, но Кэмерон нисколько ей не помогал, он просто наблюдал. Наконец Эйнсли застегнула верхнюю пуговицу, подняла брошенный на землю молоток и собралась уходить, но на ее пути вновь оказался Кэмерон.
   – У нас есть дело, которое мы не закончили, миссис Дуглас.
   – Разве? О каком же деле идет речь?
   – Это дело, – он коснулся рукояткой молотка ее подбородка, – которое вы начали, когда шесть лет назад зашли в мою комнату.
   – Я уже говорила вам, что это ошибка. Я думала, что вы прячете ожерелье миссис Дженнингс.
   – Да забудь ты про это чертово ожерелье! Я говорю о том, что в тот вечер ты начала делать со мной. Ты почти соблазнила меня, а потом вывернулась, вспомнив о своем замечательном муже, – пригвоздил ее взглядом Кэмерон.
   – Я ничего такого не планировала. Я надеялась уйти до вашего возвращения. И потом, по-моему, это вы очень хотели соблазнить меня, хотя знали, что я замужем.
   – Я привык, что женщины ищут во мне спасение от своих глупых мужей.
   – Как Филлида Чейз, например? – Эйнсли не смогла скрыть в своем голосе нотки горечи.
   – Именно как Филлида Чейз. Муж не обращает на нее никакого внимания и явно волочится за другими, поэтому она ищет развлечения на стороне. А почему бы и нет? И точно так же другие женщины.
   – Вы презираете их, – удивленно заметила Эйнсли.
   – Что?
   – Вы презираете дам, которые наставляют рога своим мужьям, и все же соблазняете их. Почему вы связываетесь с женщинами, которых презираете?
   – Мужчинам нравятся удовольствия, миссис Дуглас, – насупил брови Кэмерон, но взгляд, которым он одарил Эйнсли, пронзил ее до глубины души. – Мы хотим удовольствий, требуем их, мы мало думаем о чем-то другом. Даже мужчинами, которые прикидываются строгими и благочестивыми, управляют инстинкты. Животные инстинкты лежат очень близко к поверхности. Если дама изменяет своему мужу, чтобы доставить мне удовольствие, так тому и быть, но я отказываюсь из-за этого восторгаться ею.
   – Это похоже на одиночество, – тихо произнесла Эйнсли.
   – Я редко бываю одинок.
   – Я знаю, но это еще хуже.
   Кэмерон пристально смотрел на нее. Опять он отгородился от мира стеной, и Эйнсли вновь ощутила глубину его одиночества. Буквально на долю секунды. Потом стена пропала и она опять увидела его сердитый взгляд.
   – Ты неправильно застегнула пуговицы.
   Эйнсли опустила глаза на застежку лифа:
   – Черт…
   – Незаконченное дело, миссис Дуглас, – наклонился к ней Кэмерон. – Прежде чем вы уедете в конце недели, мы его закончим. Я на это рассчитываю.
   Он быстро прижал ее к себе и осторожно прикусил ей нижнюю губу. Эйнсли не успела вздохнуть и отшатнуться от него, как Кэмерон уже отпустил ее, вскинул на плечо молоток и пошел, продираясь сквозь заросли.
   Он двигался как бог, привыкший оставлять позади трепещущих женщин. Эйнсли, чувствуя, как дрожат губы, пыталась дрожащими пальцами поправить неверно застегнутые пуговицы. Она все еще чувствовала его руку на своей шее. Лорд Кэмерон силен и опасен, и ей следовало бы испугаться, но безрассудная Эйнсли, которая жила в ней, только горевала, что он ушел так быстро.
   Что-то зашуршало в кустах.
   – Синьора? – послышался ноющий голос. – Вы не можете найти свой шар?
   – Нет-нет, я нашла его!
   Эйнсли поспешно привела в порядок застежку на лифе и подняла грязный шар. Она выбежала из зарослей к ожидавшему ее графу и поняла, что Кэмерона Маккензи давно и след простыл.
 
   – Отец!
   Под грохот фейерверка в темном парке Кэмерон вынырнул из своих воспоминаний об упругой груди Эйнсли, к которой он прикоснулся губами, расстегнув лиф платья. Пульс бился у нее часто, как у кролика. Интересно, как он будет колотиться в момент страсти?
   – Отец!
   Перед Кэмероном вырос Дэниел Маккензи. Килт съехал на бедра, рубашка испачкалась, куртка надета криво, как будто он бежал через лес. Может, так оно и было.
   Дэниел унаследовал глаза Элизабет, глубокие, темно-карие, с легким намеком на золотистые вкрапления, как у Кэмерона. Более того, у него были очень темные волосы с рыжеватым оттенком. Элизабет была красивой женщиной, и Дэниел повторил это в крепких чертах лица, прямые и чистые линии которого никогда не разрушит возраст.
   – Ты забыл? – В глазах Дэниела читалась смесь гнева и неуверенности.
   – Ну конечно, нет. – Кэмерон покопался в своей голове, отчаянно пытаясь припомнить, что ему надо было не забыть. – Твоя тетя Изабелла привязала меня на все утро.
   – Да, я знаю, крокет. Но я хотел поговорить с тобой.
   Никто не объяснил Кэмерону, когда ему было двадцать лет и он гордился, что смог сделать своей жене ребенка, как трудно будет растить и воспитывать сына. Этим должны заниматься няньки, учителя и школа, разве не так?
   Но сыновьям требуется намного больше, чем еда, одежда и учеба. Они думают, что отцы все знают, что они научат их жизни, что будут рядом, когда это необходимо. Отец Кэмерона в этом смысле был не очень хорошим примером, поэтому по большей части Кэмерон барахтался сам по себе, стараясь найти опору для ног.
   Воспитание – чертовски трудный процесс, и Кэмерон знал, что он никогда не принимал в нем достаточного участия. Он благодарил Бога за братьев, пусть таких непослушных, за то, что они взяли Дэниела под свое коллективное крыло. Они вчетвером да еще Изабелла с Бет как-то смогли вырастить Дэниела.
   – Я тебя слушаю, – сказал Кэмерон.
   Дэниел обиженно вздохнул и заглянул отцу в глаза, поскольку они были теперь почти одного роста.
   – Я хотел спросить тебя… Сколько тебе было лет, когда у тебя появилась подружка?
   Кэмерон почувствовал панику: он не знал, что сказать, но Дэниел был настроен серьезно. На его лице читалось нетерпеливое ожидание и какая-то тревога.
   – Почему тебя это интересует? – Кэмерону было тогда пятнадцать, а даме – восемнадцать, и она знала, что сын богатого человека, желающий получить первый опыт, возможно, хорошо заплатит. Кэмерон был полон энтузиазма, но он не знал, как его использовать, и потому не питал никаких иллюзий по поводу того, почему искушенная куртизанка терпела его.
   – А ты как думаешь? Мне – шестнадцать, самое время завести подружку. У тебя и у дяди Харта, не говоря уже о дяде Маке, были подружки, когда вы еще в школу ходили. Даже у дяди Йена была. Репутация семьи Маккензи ни для кого не секрет. Я должен знать. Мы же все вместе живем.
   Отец Кэмерона дал ему насчет женщин такой совет: плоть свою ублажай с проституткой, даму бери, чтобы наследника родить, и не перепутай этих двоих. Женщины должны быть соусом, а не едой, иначе они превратят твою жизнь в ад.
   Кэмерон совсем не это хотел сказать своему сыну.
   – Проститутке, которая терпит такого молодого парня, как ты, нужны только твои деньги, – осторожно начал он. – Но это не значит, что она проявляет неуважение к тебе, Дэнни. Для них это единственно известный им образ жизни.
   – Я не про куртизанку говорю сейчас. Я говорю о настоящей даме.
   – Настоящая дама, как ты ее называешь, – терпеливо растолковывал Кэмерон, – будет ждать замужества. Если хочешь затащить кого-то в постель, бери куртизанку, но помни, почему она с тобой. Тогда каждый из вас будет знать свое место.
   – О, очень мудро, отец. Ты женился даже раньше, чем окончил колледж. И мать была старше тебя.
   – И это был просто какой-то ночной кошмар. – На левой щеке Кэмерона задергался шрам, и он потер его рукой. – Запомни это.
   – Да, я знаю, ты ненавидел мою мать.
   – Это была не ненависть… – Элизабет была сумасшедшей, вспыльчивой, жадной. Но питал ли он к ней ненависть? Или это была ярость, печаль, отвращение?
   – Я уже выбрал, – сказал Дэниел. – И она не куртизанка.
   – И кто же? – Кэмерон молил Бога дать ему силы. – Дочка кого-то из гостей Харта? Дэнни, пожалуйста, скажи мне, что ты еще не соблазнил ее. – Харт взбесится, если узнает, и всю вину свалит на Кэмерона.
   – Не соблазнил, отец. Это подруга тети Изабеллы, миссис Дуглас.
   – Что? – У Кэмерона перехватило дух, он закашлялся, пытаясь сделать вдох. – Нет!