Страница:
Для меня так и останется загадкой, почему Джюнко начала оправдываться по поводу креветок, но именно в этот момент я вдруг почувствовала, что мы сидим здесь, на кухне, не просто так. Что мы действительно одна семья. Это чувство было похоже на нежный запах оливок. Помню, как-то раз осенний ветер принес откуда-то издалека в наш двор этот легкий, почти неуловимый аромат. Как давно это было…
– Ну хорошо. Тогда следующий вопрос: тебе нравится вставать утром? Ты рад новому дню? Что ты чувствуешь вечером, перед тем как заснуть?
Брат немного помолчал, потом произнес:
– Ой… Я не знаю. Я всегда очень устаю за день.
Он так серьезно отвечал на мамины вопросы, будто проходил психологический тест.
– Ну хорошо. А вот представь: ты идешь по соседней улице и встречаешь друга. Ты рад? Или эта встреча не совсем кстати? Оглянись вокруг себя – тебе нравится пейзаж? Ты любишь природу? Она тебя удивляет? А музыка? Тебе нравится музыка? И еще, скажи, ты хотел бы поехать куда-нибудь за границу? Тебе приятно строить планы? Или все это лишнее в твоей жизни?
Мама неожиданно замолчала. В ушах остался отзвук мягкого мелодичного голоса, как на кассете для медитации. Голос профессиональной актрисы, отлично выучившей свою роль. Вот так мама! Кто бы мог подумать, что она способна на такое представление. Мне даже стало немного не по себе. Мамин голос был чистым и глубоким. Кажется, если бы я закрыла глаза, то сразу бы оказалась на той самой улице, о которой она говорила, а навстречу мне шел бы кто-нибудь из друзей…
Наступила тишина. Каждый из нас искал в своем сердце ответы на только что прозвучавшие вопросы.
Но тут мама снова заговорила:
– А что ты думаешь о завтрашнем дне? Ты ждешь его или тебе все равно? Каким ты видишь будущее? Радостным? Ужасным? Что ты чувствуешь прямо сейчас? С тобой все в порядке? Тебе нравится твое отражение в зеркале?
Брат посмотрел на маму и сказал:
– Мам, я в полном порядке!
Что касается меня, то я бы не смогла ответить так же уверенно. «Даже не знаю», – подумала я.
– Я даже не знаю, – эхом отозвалась Джюнко, словно прочитав мои мысли. – Юкико, откуда эти вопросы? Ты что, учебник по психоанализу прочитала?
– Эти вопросы, – с улыбкой сказала мама, не сводя глаз с брата, – маленький семейный секрет. Формула счастья. Этому меня научил мой дедушка, когда мне было столько лет, сколько сейчас Ёшио. Дедушка называл это проверкой жизни.
– Проверкой жизни? Твой дедушка прямо так и говорил?
– Ну не совсем так, но как-то похоже. Ты его помнишь, Саку? Помнишь прадедушку? В деревне он держал небольшой магазинчик японских сладостей. Работал каждый день. Его сладости славились на всю округу – около магазина всегда была очередь. Люди даже из других префектур приезжали. А один раз приехала целая делегация из северных провинций, просто чтобы купить конфет, представляешь? Дедушка работал, пока ему не исполнилось девяносто лет. Он никогда не жаловался на здоровье, любил жену, детей, внуков, всегда был веселым и приветливым. Соседи очень его любили. Умер дедушка в девяносто пять лет. Он был замечательным человеком! Так вот, как-то раз она собрал нас всех, своих детей и внуков, и задал нам эти вопросы. Я отлично помню его первый вопрос: «Вы чувствуете вкус еды?» И еще он нас предупредил.
– О чем?! – Брат слушал мамину историю с раскрытым ртом.
– Он велел нам заглянуть глубоко – глубоко в его глаза и запомнить то, что мы там увидим. А потом он велел нам посмотреть по сторонам и запомнить комнату, в которой мы сидим. Запомнить чувства, которые вызывает в нас эта комната. Он предупредил, что если мы когда-нибудь захотим рассказать кому-нибудь о «формуле счастья», то мы должны позаботиться о том, чтобы в наших глазах люди увидели то, что мы увидели в его глазах; чтобы в комнате была такая же атмосфера, как в той комнате, где мы впервые услышали от него все эти вопросы; чтобы голос был глубоким и чистым, иначе вообще не стоит открывать рта, потому что, когда ты задаешь эти вопросы, открывается не только рот, но и сердце. «Вы открываете свою душу, – сказал дедушка. – Поэтому сначала нужно создать необходимые условия и только потом рассказывать людям о «формуле счастья». Я помню, что долго – долго разглядывала комнату. Я хотела запомнить все, что вижу. Сделать так, как сказал дедушка. В тот момент вся наша семья собралась вокруг него. Мои мама и папа, братья и сестры – все мы были там. Комната была наполнена какой-то особенной энергией, теплой и светлой.
С тех пор каждый вечер после ужина мы оставались в столовой, и дедушка своим необычайной глубины голосом рассказывал нам разные истории. Глаза его всегда сверкали. Я знала, что, пока он с нами, что бы ни произошло – все будет в порядке. И еще я знала, что я навсегда запомню каждую подробность того первого вечера, все до самых мелочей. Запомнить слова – это не главное. Главное – не забыть все, что вокруг слов. И я старалась не забывать, старалась хранить воспоминание не в голове, а в сердце. Похоже, мне это удалось.
Сегодня я вспомнила дедушку. Вспомнила тот вечер. И мне захотелось рассказать вам о дедушкиной «проверке». Пройти ее еще раз вместе с вами. Не знаю, все ли правильно у меня получилось, но, кажется, суть вы уловили. – Мама замолчала.
– А самим себе можно задавать эти вопросы? – спросила я.
– Конечно можно. Хоть каждый день. Только отвечать нужно предельно честно. Глупо обманывать себя. Есть только два возможных ответа: «да» или «нет». Например, ты можешь задавать себе эти вопросы в конце дня, перед сном. И если день был плохим – не надо расстраиваться. У всех бывают плохие дни. Я вовсе не пытаюсь читать вам наставления, но если каждый день вы будете спрашивать себя и отвечать по совести, то у вас появятся силы и смелость жить дальше. Ведь нам всем нужно что-то такое, ради чего стоит жить. Только не врите себе. Сомневаться нельзя. Научитесь быть довольными своими ответами, даже если они вас пугают. Только так вы сумеете понять свое истинное место в жизни, и это придаст вам сил и уверенности. Посмотрите на меня и на моих братьев и сестер. У всех у нас свои проблемы – кто-то развелся, кто-то разорился, но благодаря нашему дедушке мы не разучились радоваться жизни и не клянем свою судьбу понапрасну.
– Замечательная история! – Джюнко улыбалась чуть ли не со слезами на глазах.
Я задумалась над мамиными словами. Наверное, эти вопросы мой прадед когда-то услышал от своего отца. А потом он задал их своим детям и внукам… Сегодня мама рассказала о «формуле счастья» мне, а когда-нибудь наступит день, и я передам этот рассказ своему ребенку. Бесконечная история, переходящая из поколения в поколение. Как древние легенды индейцев. Разве можно было предположить, что в нашей семье существует что-то подобное? И если бы только мы были немного внимательнее, мы бы давным-давно узнали этот секрет. Ведь прежде, чем рассказать о нем словами, мама каждый день рассказывала нам о нем своей жизнью, своими поступками.
– Жаль, что Маю не узнала про дедушкину «формулу», – сказала я. Мне было искренне жаль сестру – ведь она толком и не успела пожить с мамой.
– Мне тоже очень жалко, – грустно сказала мама. – Но я действительно – впервые за много лет – вспомнила об этом только сегодня, когда мы с тобой были в кафе.
– И Микико тоже пропустила твою историю.
– Дурочка, – засмеялся брат. – Наверное, пьет сейчас где-нибудь со своими подружками.
– Да. Микико не повезло. Наверное, в следующий раз кому-нибудь захочется рассказать об этом лет через сто, не раньше, – мама улыбнулась.
– Досадно, – сказала я, и мы все рассмеялись, как не смеялись уже давно. Как все-таки замечательно, что у меня есть такая семья!
В голубом-голубом небе витал сладкий запах лета. Все заливал ослепительный солнечный свет. И так – который день. Значит, лето наконец-то наступило. Лето! Любимое время года.
В тот день мы с Рюичиро пошли смотреть на рыбу-луну.
– Знаешь, пока ты мотался неизвестно где, к нам в океанариум привезли рыбу-луну, – похвасталась я ему, и он тут же захотел пойти в океанариум и посмотреть на эту самую рыбу. Позавидовал, как маленький.
Была середина рабочего дня. В океанариуме кроме нас не было ни одного посетителя. Рыба-луна медленно плавала в огромном стеклянном шаре. Шар был встроен в стену, и поэтому сквозь него можно было видеть кусок неба наверху и суетящуюся улицу внизу.
Это зрелище успокаивало. Я была здесь уже много – много раз. Очень много.
Сначала я упала с лестницы и ударилась головой, потом меня выпустили из больницы. Рюичиро к тому времени уехал в очередное путешествие. Жизнь потихоньку возвращалась в обычное русло. Наступила зима. Я мало что помнила из прошлой жизни, но, тем не менее, моя мельница потихоньку работала. Казалось, все как-то налаживается. Но иногда мне становилось так одиноко. Обычно это бывало в те дни, когда я оказывалась лицом к лицу с неоспоримым фактом своей увечности. Как, например, в тот раз, когда я долго искала свой любимый штопор, а потом оказалось, что я давным-давно успела его разлюбить и даже купила взамен новый. Об этом мне рассказала мама – я имела неосторожность спросить, не попадался ли ей на глаза мой штопор. «Ты что, ничего не помнишь?» – со смехом спросила она. И я сделала вид, что вспомнила. Но после этого случая у меня долго еще оставался в душе неприятный осадок. Почему она смеялась надо мной? Почему я не такая, как все?
В такие грустные дни я отправлялась в гости к рыбе – луне.
Она тоже была не такая, как все. Вся такая несуразная, она медленно стукалась о стеклянные стенки шара, ни о чем не думая, ничего не понимая.
Совсем как я.
В моей жизни мне тоже некуда было спешить, но я – как и она – то и дело натыкалась на невидимые стены.
Я приходила к рыбе-луне и часами стояла у ее шара в полном одиночестве. Все всегда происходило одинаково: попав в океанариум, я быстро обходила все павильоны, вполглаза смотрела на всяких там морских котиков и морских ежей и под конец оказывалась у шара с рыбой – луной, где и застывала в немом блаженстве, глядя на ее неспешные передвижения. Из оцепенения меня обычно выводил служащий. «Океанариум закрывается, – говорил он. – Просьба покинуть помещение». Я вздрагивала и зарекалась на будущее, но из раза в раз повторялось одно и тоже.
Когда мы пришли сюда с Рюичиро, я обнаружила, что ничего не изменилось. Все было таким знакомым… Странно, что никогда раньше мысль о том, что я могу оказаться у этого стеклянного шара (через который теперь струились по-летнему теплые солнечные лучи) вдвоем с Рюичиро, не приходила мне в голову.
Рыба-луна плавно рассекала воду белым телом. Она совсем не изменилась. Не изменились и ее медлительные движения. Но мне вдруг показалось, что в ней поубавилось равнодушия к собственной жизни. Она выглядела более спокойной и даже какой-то повеселевшей.
Это я. Это я изменилась!
Раньше я смотрела на мир из-за стеклянной перегородки, и все во мне сжималось от страха. Но теперь все по-другому. Зима закончилась.
– Какая несуразная рыбина, – сказал Рюичиро. – Но смотреть на нее можно бесконечно.
– Это точно.
Я рассказала ему о своих одиноких визитах к рыбе-луне.
– Это секрет твоего возвращения к жизни. Белый и круглый, – улыбнулся Рюичиро.
Он иногда такое скажет, даже не знаешь, что и думать.
Время было таким же медлительным, как рыба-луна. Оно текло вокруг нас, пока мы стояли, заливаемые сверху солнцем сквозь стеклянные стенки шара. Мне было так спокойно рядом с Рюичиро. Он тоже был не такой, как все, но для меня в нем не было ничего непонятного. Я знала, кто он и откуда он пришел. И если бы он вдруг убил кого-нибудь, пусть даже очень близкого для меня человека, в конце концов, я могла бы понять и это. Понять и простить. Но не головой – в моих чувствах не было ничего рационального, они просто отражали воздух и время, которые сгустились вокруг нас.
Интересно, а что чувствовала Маю?
Она всегда была одна. Одна во времени и пространстве. Никто не мог дотянуться до нее, пробиться к ней. Даже Рюичиро не сумел.
А теперь мы стояли здесь вместе с ним. И за стеклянной стенкой перед нами плавала рыба-луна. Я в одно мгновение ощутила тепло, вдруг разлившееся по моему телу, как чернила из бутылки. Что-то произошло между нами.
– Знаешь, я, кажется, очень давно люблю тебя. Все это время… – сказал Рюичиро.
Вокруг никого не было. Только мы с рыбой-луной услышали это признание. Я ничего не ответила. Мир вдруг надвинулся на меня с угрожающей скоростью, словно он попал в объектив гигантской телекамеры: голубое небо наверху, улица внизу, прикосновение его руки и ответное движение моей – все ощущения были обострены вдруг захлестнувшей меня любовью.
– Когда Маю не стало, я решил, что мне нужно уехать. Куда-нибудь. Далеко – далеко. Я начал путешествовать. Но если бы ты знала, какими скучными были эти одинокие путешествия. И я всегда думал о тебе. Пытался представить, как бы все это выглядело, если бы мы путешествовали вдвоем. Меня несколько раз обворовывали, мне приходилось терпеть чужую грубость. И когда вечером я сидел в каком-нибудь захолустном отеле перед телевизором, показывающим странные программы на непонятном языке, единственное, что спасало меня от помешательства, – это мысль о тебе. Ты была моим секретом, моей «формулой жизни». И в какой-то момент я понял, что должен вернуться и увидеть тебя. С тех пор эта мысль не давала мне покоя. И я вернулся, увидел тебя и не смог устоять. Та ночь, когда мы были вместе, наша страсть – это было настоящее счастье… Это была любовь.
– Значит, ты любил меня еще до того, как я упала с лестницы?
– Выходит, что так. Но тогда Маю еще была жива, и, наверное, я чувствовал, что все как-то не так, как должно быть. Что между нами ничего не получится. Но потом все изменилось. Может быть – я сам, разозлившись на весь мир и на свои дурацкие путешествия. А может быть, дело в тебе. Мне трудно сказать, что и как именно изменилось в тебе после того, как ты упала и ударилась головой, но во время нашей последней встречи я вдруг увидел, что ты такая… живая и настоящая… Наверное, ты и раньше была такой, но я просто этого не замечал. Я как будто открыл тебя заново. Ведь твоя душа – она всегда была в тебе. С самого начала. Просто ей нужно было время, чтобы выбраться на поверхность. И как только я почувствовал ее приближение, я понял, что мы созданы друг для друга, но не в романтическом смысле, а просто так оно и есть. И так будет до конца нашей жизни. Когда я уехал от тебя, а ты ударилась головой, что-то сдвинулось с места, что-то зашевелилось. И это прекрасно! Ты понимаешь, что я хочу сказать?
Я молча смотрела на рыбу-луну и чувствовала, как краска заливает мое лицо. Мне показалось, что рыба беззвучно смеется надо мной.
– Понятнее не бывает, – наконец ответила я. – По крайней мере, на этот раз ты, кажется, не ради красного словца что-то придумываешь. Во всяком случае, похоже на правду.
– А ты что, детектором лжи подрабатываешь? – он улыбнулся. – Проверяешь меня?
– Я тебя только одним способом могу проверить, – сказала я. – Надо съездить куда-нибудь вдвоем. Можно за границу поехать, можно по Японии. Мне все равно. Главное, чтобы ты взял меня с собой. Вот тогда мы и посмотрим, как у нас пойдут дела, потому что я не собираюсь сидеть месяцами и ждать, пока ты соизволишь вернуться домой. Я скорее повешусь. Так что давай – покажи мне мир, покажи мне себя. Докажи, что твои путешествия – это стоящая вещь, а не просто так – пыль в глаза.
– В следующем месяце я еду на Сайпан, навестить друзей. Хочешь, поехали вместе. Или это слишком неожиданное предложение? Может быть, ты хочешь еще немного подождать?
– Нет, я ненавижу ждать. Я же сказала.
Мы засмеялись.
– Значит, едешь? – сказал он.
– Значит, еду, – сказала я.
На город опустился вечер. Солнце уже почти закатилось, окрасив облака над горизонтом в темно – оранжевый цвет.
Я коснулась его руки. Он крепко сжал мои пальцы. По телу разлилось знакомое тепло – тепло его рук. Между нами что-то было. Теперь в этом не оставалось никаких сомнений. Я снова взглянула на белую рыбу-луну, и вдруг мне неудержимо захотелось прикоснуться к ней.
… Протянуть руку и дотянуться до всего – всего – всего, удостовериться, что вещи вокруг меня не призраки. Что они действительно существуют. Что они живут.
10. Полумертвая
– Ну хорошо. Тогда следующий вопрос: тебе нравится вставать утром? Ты рад новому дню? Что ты чувствуешь вечером, перед тем как заснуть?
Брат немного помолчал, потом произнес:
– Ой… Я не знаю. Я всегда очень устаю за день.
Он так серьезно отвечал на мамины вопросы, будто проходил психологический тест.
– Ну хорошо. А вот представь: ты идешь по соседней улице и встречаешь друга. Ты рад? Или эта встреча не совсем кстати? Оглянись вокруг себя – тебе нравится пейзаж? Ты любишь природу? Она тебя удивляет? А музыка? Тебе нравится музыка? И еще, скажи, ты хотел бы поехать куда-нибудь за границу? Тебе приятно строить планы? Или все это лишнее в твоей жизни?
Мама неожиданно замолчала. В ушах остался отзвук мягкого мелодичного голоса, как на кассете для медитации. Голос профессиональной актрисы, отлично выучившей свою роль. Вот так мама! Кто бы мог подумать, что она способна на такое представление. Мне даже стало немного не по себе. Мамин голос был чистым и глубоким. Кажется, если бы я закрыла глаза, то сразу бы оказалась на той самой улице, о которой она говорила, а навстречу мне шел бы кто-нибудь из друзей…
Наступила тишина. Каждый из нас искал в своем сердце ответы на только что прозвучавшие вопросы.
Но тут мама снова заговорила:
– А что ты думаешь о завтрашнем дне? Ты ждешь его или тебе все равно? Каким ты видишь будущее? Радостным? Ужасным? Что ты чувствуешь прямо сейчас? С тобой все в порядке? Тебе нравится твое отражение в зеркале?
Брат посмотрел на маму и сказал:
– Мам, я в полном порядке!
Что касается меня, то я бы не смогла ответить так же уверенно. «Даже не знаю», – подумала я.
– Я даже не знаю, – эхом отозвалась Джюнко, словно прочитав мои мысли. – Юкико, откуда эти вопросы? Ты что, учебник по психоанализу прочитала?
– Эти вопросы, – с улыбкой сказала мама, не сводя глаз с брата, – маленький семейный секрет. Формула счастья. Этому меня научил мой дедушка, когда мне было столько лет, сколько сейчас Ёшио. Дедушка называл это проверкой жизни.
– Проверкой жизни? Твой дедушка прямо так и говорил?
– Ну не совсем так, но как-то похоже. Ты его помнишь, Саку? Помнишь прадедушку? В деревне он держал небольшой магазинчик японских сладостей. Работал каждый день. Его сладости славились на всю округу – около магазина всегда была очередь. Люди даже из других префектур приезжали. А один раз приехала целая делегация из северных провинций, просто чтобы купить конфет, представляешь? Дедушка работал, пока ему не исполнилось девяносто лет. Он никогда не жаловался на здоровье, любил жену, детей, внуков, всегда был веселым и приветливым. Соседи очень его любили. Умер дедушка в девяносто пять лет. Он был замечательным человеком! Так вот, как-то раз она собрал нас всех, своих детей и внуков, и задал нам эти вопросы. Я отлично помню его первый вопрос: «Вы чувствуете вкус еды?» И еще он нас предупредил.
– О чем?! – Брат слушал мамину историю с раскрытым ртом.
– Он велел нам заглянуть глубоко – глубоко в его глаза и запомнить то, что мы там увидим. А потом он велел нам посмотреть по сторонам и запомнить комнату, в которой мы сидим. Запомнить чувства, которые вызывает в нас эта комната. Он предупредил, что если мы когда-нибудь захотим рассказать кому-нибудь о «формуле счастья», то мы должны позаботиться о том, чтобы в наших глазах люди увидели то, что мы увидели в его глазах; чтобы в комнате была такая же атмосфера, как в той комнате, где мы впервые услышали от него все эти вопросы; чтобы голос был глубоким и чистым, иначе вообще не стоит открывать рта, потому что, когда ты задаешь эти вопросы, открывается не только рот, но и сердце. «Вы открываете свою душу, – сказал дедушка. – Поэтому сначала нужно создать необходимые условия и только потом рассказывать людям о «формуле счастья». Я помню, что долго – долго разглядывала комнату. Я хотела запомнить все, что вижу. Сделать так, как сказал дедушка. В тот момент вся наша семья собралась вокруг него. Мои мама и папа, братья и сестры – все мы были там. Комната была наполнена какой-то особенной энергией, теплой и светлой.
С тех пор каждый вечер после ужина мы оставались в столовой, и дедушка своим необычайной глубины голосом рассказывал нам разные истории. Глаза его всегда сверкали. Я знала, что, пока он с нами, что бы ни произошло – все будет в порядке. И еще я знала, что я навсегда запомню каждую подробность того первого вечера, все до самых мелочей. Запомнить слова – это не главное. Главное – не забыть все, что вокруг слов. И я старалась не забывать, старалась хранить воспоминание не в голове, а в сердце. Похоже, мне это удалось.
Сегодня я вспомнила дедушку. Вспомнила тот вечер. И мне захотелось рассказать вам о дедушкиной «проверке». Пройти ее еще раз вместе с вами. Не знаю, все ли правильно у меня получилось, но, кажется, суть вы уловили. – Мама замолчала.
– А самим себе можно задавать эти вопросы? – спросила я.
– Конечно можно. Хоть каждый день. Только отвечать нужно предельно честно. Глупо обманывать себя. Есть только два возможных ответа: «да» или «нет». Например, ты можешь задавать себе эти вопросы в конце дня, перед сном. И если день был плохим – не надо расстраиваться. У всех бывают плохие дни. Я вовсе не пытаюсь читать вам наставления, но если каждый день вы будете спрашивать себя и отвечать по совести, то у вас появятся силы и смелость жить дальше. Ведь нам всем нужно что-то такое, ради чего стоит жить. Только не врите себе. Сомневаться нельзя. Научитесь быть довольными своими ответами, даже если они вас пугают. Только так вы сумеете понять свое истинное место в жизни, и это придаст вам сил и уверенности. Посмотрите на меня и на моих братьев и сестер. У всех у нас свои проблемы – кто-то развелся, кто-то разорился, но благодаря нашему дедушке мы не разучились радоваться жизни и не клянем свою судьбу понапрасну.
– Замечательная история! – Джюнко улыбалась чуть ли не со слезами на глазах.
Я задумалась над мамиными словами. Наверное, эти вопросы мой прадед когда-то услышал от своего отца. А потом он задал их своим детям и внукам… Сегодня мама рассказала о «формуле счастья» мне, а когда-нибудь наступит день, и я передам этот рассказ своему ребенку. Бесконечная история, переходящая из поколения в поколение. Как древние легенды индейцев. Разве можно было предположить, что в нашей семье существует что-то подобное? И если бы только мы были немного внимательнее, мы бы давным-давно узнали этот секрет. Ведь прежде, чем рассказать о нем словами, мама каждый день рассказывала нам о нем своей жизнью, своими поступками.
– Жаль, что Маю не узнала про дедушкину «формулу», – сказала я. Мне было искренне жаль сестру – ведь она толком и не успела пожить с мамой.
– Мне тоже очень жалко, – грустно сказала мама. – Но я действительно – впервые за много лет – вспомнила об этом только сегодня, когда мы с тобой были в кафе.
– И Микико тоже пропустила твою историю.
– Дурочка, – засмеялся брат. – Наверное, пьет сейчас где-нибудь со своими подружками.
– Да. Микико не повезло. Наверное, в следующий раз кому-нибудь захочется рассказать об этом лет через сто, не раньше, – мама улыбнулась.
– Досадно, – сказала я, и мы все рассмеялись, как не смеялись уже давно. Как все-таки замечательно, что у меня есть такая семья!
В голубом-голубом небе витал сладкий запах лета. Все заливал ослепительный солнечный свет. И так – который день. Значит, лето наконец-то наступило. Лето! Любимое время года.
В тот день мы с Рюичиро пошли смотреть на рыбу-луну.
– Знаешь, пока ты мотался неизвестно где, к нам в океанариум привезли рыбу-луну, – похвасталась я ему, и он тут же захотел пойти в океанариум и посмотреть на эту самую рыбу. Позавидовал, как маленький.
Была середина рабочего дня. В океанариуме кроме нас не было ни одного посетителя. Рыба-луна медленно плавала в огромном стеклянном шаре. Шар был встроен в стену, и поэтому сквозь него можно было видеть кусок неба наверху и суетящуюся улицу внизу.
Это зрелище успокаивало. Я была здесь уже много – много раз. Очень много.
Сначала я упала с лестницы и ударилась головой, потом меня выпустили из больницы. Рюичиро к тому времени уехал в очередное путешествие. Жизнь потихоньку возвращалась в обычное русло. Наступила зима. Я мало что помнила из прошлой жизни, но, тем не менее, моя мельница потихоньку работала. Казалось, все как-то налаживается. Но иногда мне становилось так одиноко. Обычно это бывало в те дни, когда я оказывалась лицом к лицу с неоспоримым фактом своей увечности. Как, например, в тот раз, когда я долго искала свой любимый штопор, а потом оказалось, что я давным-давно успела его разлюбить и даже купила взамен новый. Об этом мне рассказала мама – я имела неосторожность спросить, не попадался ли ей на глаза мой штопор. «Ты что, ничего не помнишь?» – со смехом спросила она. И я сделала вид, что вспомнила. Но после этого случая у меня долго еще оставался в душе неприятный осадок. Почему она смеялась надо мной? Почему я не такая, как все?
В такие грустные дни я отправлялась в гости к рыбе – луне.
Она тоже была не такая, как все. Вся такая несуразная, она медленно стукалась о стеклянные стенки шара, ни о чем не думая, ничего не понимая.
Совсем как я.
В моей жизни мне тоже некуда было спешить, но я – как и она – то и дело натыкалась на невидимые стены.
Я приходила к рыбе-луне и часами стояла у ее шара в полном одиночестве. Все всегда происходило одинаково: попав в океанариум, я быстро обходила все павильоны, вполглаза смотрела на всяких там морских котиков и морских ежей и под конец оказывалась у шара с рыбой – луной, где и застывала в немом блаженстве, глядя на ее неспешные передвижения. Из оцепенения меня обычно выводил служащий. «Океанариум закрывается, – говорил он. – Просьба покинуть помещение». Я вздрагивала и зарекалась на будущее, но из раза в раз повторялось одно и тоже.
Когда мы пришли сюда с Рюичиро, я обнаружила, что ничего не изменилось. Все было таким знакомым… Странно, что никогда раньше мысль о том, что я могу оказаться у этого стеклянного шара (через который теперь струились по-летнему теплые солнечные лучи) вдвоем с Рюичиро, не приходила мне в голову.
Рыба-луна плавно рассекала воду белым телом. Она совсем не изменилась. Не изменились и ее медлительные движения. Но мне вдруг показалось, что в ней поубавилось равнодушия к собственной жизни. Она выглядела более спокойной и даже какой-то повеселевшей.
Это я. Это я изменилась!
Раньше я смотрела на мир из-за стеклянной перегородки, и все во мне сжималось от страха. Но теперь все по-другому. Зима закончилась.
– Какая несуразная рыбина, – сказал Рюичиро. – Но смотреть на нее можно бесконечно.
– Это точно.
Я рассказала ему о своих одиноких визитах к рыбе-луне.
– Это секрет твоего возвращения к жизни. Белый и круглый, – улыбнулся Рюичиро.
Он иногда такое скажет, даже не знаешь, что и думать.
Время было таким же медлительным, как рыба-луна. Оно текло вокруг нас, пока мы стояли, заливаемые сверху солнцем сквозь стеклянные стенки шара. Мне было так спокойно рядом с Рюичиро. Он тоже был не такой, как все, но для меня в нем не было ничего непонятного. Я знала, кто он и откуда он пришел. И если бы он вдруг убил кого-нибудь, пусть даже очень близкого для меня человека, в конце концов, я могла бы понять и это. Понять и простить. Но не головой – в моих чувствах не было ничего рационального, они просто отражали воздух и время, которые сгустились вокруг нас.
Интересно, а что чувствовала Маю?
Она всегда была одна. Одна во времени и пространстве. Никто не мог дотянуться до нее, пробиться к ней. Даже Рюичиро не сумел.
А теперь мы стояли здесь вместе с ним. И за стеклянной стенкой перед нами плавала рыба-луна. Я в одно мгновение ощутила тепло, вдруг разлившееся по моему телу, как чернила из бутылки. Что-то произошло между нами.
– Знаешь, я, кажется, очень давно люблю тебя. Все это время… – сказал Рюичиро.
Вокруг никого не было. Только мы с рыбой-луной услышали это признание. Я ничего не ответила. Мир вдруг надвинулся на меня с угрожающей скоростью, словно он попал в объектив гигантской телекамеры: голубое небо наверху, улица внизу, прикосновение его руки и ответное движение моей – все ощущения были обострены вдруг захлестнувшей меня любовью.
– Когда Маю не стало, я решил, что мне нужно уехать. Куда-нибудь. Далеко – далеко. Я начал путешествовать. Но если бы ты знала, какими скучными были эти одинокие путешествия. И я всегда думал о тебе. Пытался представить, как бы все это выглядело, если бы мы путешествовали вдвоем. Меня несколько раз обворовывали, мне приходилось терпеть чужую грубость. И когда вечером я сидел в каком-нибудь захолустном отеле перед телевизором, показывающим странные программы на непонятном языке, единственное, что спасало меня от помешательства, – это мысль о тебе. Ты была моим секретом, моей «формулой жизни». И в какой-то момент я понял, что должен вернуться и увидеть тебя. С тех пор эта мысль не давала мне покоя. И я вернулся, увидел тебя и не смог устоять. Та ночь, когда мы были вместе, наша страсть – это было настоящее счастье… Это была любовь.
– Значит, ты любил меня еще до того, как я упала с лестницы?
– Выходит, что так. Но тогда Маю еще была жива, и, наверное, я чувствовал, что все как-то не так, как должно быть. Что между нами ничего не получится. Но потом все изменилось. Может быть – я сам, разозлившись на весь мир и на свои дурацкие путешествия. А может быть, дело в тебе. Мне трудно сказать, что и как именно изменилось в тебе после того, как ты упала и ударилась головой, но во время нашей последней встречи я вдруг увидел, что ты такая… живая и настоящая… Наверное, ты и раньше была такой, но я просто этого не замечал. Я как будто открыл тебя заново. Ведь твоя душа – она всегда была в тебе. С самого начала. Просто ей нужно было время, чтобы выбраться на поверхность. И как только я почувствовал ее приближение, я понял, что мы созданы друг для друга, но не в романтическом смысле, а просто так оно и есть. И так будет до конца нашей жизни. Когда я уехал от тебя, а ты ударилась головой, что-то сдвинулось с места, что-то зашевелилось. И это прекрасно! Ты понимаешь, что я хочу сказать?
Я молча смотрела на рыбу-луну и чувствовала, как краска заливает мое лицо. Мне показалось, что рыба беззвучно смеется надо мной.
– Понятнее не бывает, – наконец ответила я. – По крайней мере, на этот раз ты, кажется, не ради красного словца что-то придумываешь. Во всяком случае, похоже на правду.
– А ты что, детектором лжи подрабатываешь? – он улыбнулся. – Проверяешь меня?
– Я тебя только одним способом могу проверить, – сказала я. – Надо съездить куда-нибудь вдвоем. Можно за границу поехать, можно по Японии. Мне все равно. Главное, чтобы ты взял меня с собой. Вот тогда мы и посмотрим, как у нас пойдут дела, потому что я не собираюсь сидеть месяцами и ждать, пока ты соизволишь вернуться домой. Я скорее повешусь. Так что давай – покажи мне мир, покажи мне себя. Докажи, что твои путешествия – это стоящая вещь, а не просто так – пыль в глаза.
– В следующем месяце я еду на Сайпан, навестить друзей. Хочешь, поехали вместе. Или это слишком неожиданное предложение? Может быть, ты хочешь еще немного подождать?
– Нет, я ненавижу ждать. Я же сказала.
Мы засмеялись.
– Значит, едешь? – сказал он.
– Значит, еду, – сказала я.
На город опустился вечер. Солнце уже почти закатилось, окрасив облака над горизонтом в темно – оранжевый цвет.
Я коснулась его руки. Он крепко сжал мои пальцы. По телу разлилось знакомое тепло – тепло его рук. Между нами что-то было. Теперь в этом не оставалось никаких сомнений. Я снова взглянула на белую рыбу-луну, и вдруг мне неудержимо захотелось прикоснуться к ней.
… Протянуть руку и дотянуться до всего – всего – всего, удостовериться, что вещи вокруг меня не призраки. Что они действительно существуют. Что они живут.
10. Полумертвая
Всю дорогу, пока я смотрела на океан ослепительно сияющих облаков в иллюминаторе нашего самолета, меня не покидало странное чувство. Если бы кто-нибудь сказал мне сейчас, что я сплю и вижу сон, я бы охотно ему поверила. С другой стороны, точно так же я поверила бы и в то, что вся моя предыдущая жизнь – это тоже всего лишь далекий – далекий, пригрезившийся мне сон.
Я еще ничего не успела сообразить, а уже лечу на остров Сайпан. Мы примчались в аэропорт как сумасшедшие и взяли билеты в бизнес – класс – никаких других в наличии не оказалось. Теперь я сижу в огромном кресле (даже и не знала, что такие бывают), наслаждаясь непривычно просторным личным пространством. Этим утром мы встали очень рано, и, пока самолет ехал по взлетной полосе, я пребывала в сладкой полудреме. Но вот мы взлетели, и теперь надо было чем-то себя занять – я то врубала свой плеер на полную мощность, то пыталась сосредоточиться на книжке. Мне не хотелось заснуть и пропустить момент приземления на райский остров, поэтому я бодрилась, как могла. В книжке рассказывалась история одного святого, который с тем же рвением, с которым дети собирают всякие игрушки – побрякушки, коллекционировал «роллс-ройсы» и драгоценные запонки. Это была страшно интересная и очень грустная история.
Все, что происходило вокруг, как нельзя больше соответствовало моему внутреннему чувству «здесь и сейчас». Не берусь перечислить все мелкие составляющие этого приятного ощущения, однако со всей уверенностью заявляю, что ту невыразимую свободу, которую я вдруг испытала в самолете, никоим образом нельзя отнести только на счет выпитого во время полета пива.
В соседнем кресле спал Рюичиро. Он заснул мгновенно, сразу после того, как откинул спинку кресла и пристегнул ремень. Я вдруг заметила, что у него почти такие же брови, как у моего брата. Лицо Рюичиро имело свойственное спящим людям выражение сладкого одиночества и какой-то духовной отдаленности. Он, как спящая красавица, путешествовал по миру своих снов. Путешествие, к которому я никогда не смогу присоединиться.
Позади нас сидел Кодзуми. Мы ехали на Сайпан к нему в гости.
Кодзуми был очень странным. Такого странного человека я не встречала в жизни. Я даже в книгах про таких людей не читала. И по телевизору ничего подобного не видела. Две недели назад Рюичиро позвонил в «Берриз» и рассказал мне про своего друга, который переехал жить на Сайпан. «Было бы неплохо, чтобы вы с ним встретились. Разве тебе не хочется узнать, к кому мы едем в гости?» – сказал Рюичиро и пообещал ближе к ночи привести своего приятеля ко мне в бар.
«Конечно, какие проблемы», – ответила я и повесила трубку. И тут же с тоской подумала о том, что зря я все это затеяла. Кому нужна эта поездка на Сайпан? Еще месяца не прошло, с тех пор как я брала отпуск, чтобы поехать на море с братом. Да хозяин просто уволит меня, и дело с концом. А тут еще этот Кодзуми… Со слов Рюичиро я приблизительно составила себе представление о его развеселом друге – владельце маленького сэндвич-бара и пункта проката, в котором можно было взять напрокат снаряжение для подводного плавания. Ну что это, скажите, за жизнь? Я представила себе до черноты загорелого, худощавого парня. Этакого заядлого ныряльщика, который не дурак выпить и обожает женщин.
И зачем только я согласилась?
С другой стороны… Я представила себе, как ныряю в теплую, ласковую воду… Я ведь никогда не была в тропиках, и неизвестно, появится ли у меня еще когда-нибудь шанс туда съездить. И самое главное – я буду вместе с Рюичиро! Разве этого недостаточно, чтобы захотеть поехать куда угодно? Плевать на всех его друзей, плевать на хозяина. Надо брать отпуск и ехать. В конце концов, это моя единственная жизнь, другой не будет.
И я вдруг поняла, что с нетерпением жду этой поездки. Пришла пора окунуться в любовь.
– Меня тут приглашают прокатиться на Сайпан. – сказала я маме. – Ничего, если я съезжу? Вы без меня справитесь?
– Конечно справимся. А с кем ты едешь?
– С Рюичиро.
– У меня будет только одна просьба – постарайся не сразу покончить с собой, – она засмеялась.
С братом я тоже поговорила.
– Ёшио, я еду на Сайпан с Рюичиро. Хочешь поехать с нами?
– Ну… я бы, конечно, с радостью поехал, но… – Он помолчал. – Кажется, мне лучше еще немного походить в школу.
– Ну смотри. Если передумаешь, всегда можешь нам позвонить.
– Я не умею звонить за границу.
– Это просто. Сейчас я тебе все напишу. Английский для этого знать не надо. – Я написала на листке бумаги набор необходимых кодов.
Он взял листок у меня из рук, просмотрел его наискосок и вдруг спросил:
– Саку, тебе Рюичиро по-настоящему нравится или это у вас так – ничего серьезного?
Опять вопрос на засыпку…
– А почему ты спрашиваешь?
– Ну… мама, когда влюбляется, она каждый 'вечер куда-нибудь ходит. А ты всегда дома.
– Наверное, это потому, что я не умею влюбляться.
– Значит, это судьба?
– Ну… В каком-то смысле, наверное, судьба. Нам с Рюичиро никак не убежать друг от друга. Вот и получается, что выбора как бы нет.
– Ха! Я как раз то же самое хотел сказать, – радостно сообщил брат. – У вас просто нет выбора.
Я смотрела на него и не могла понять – он говорит это, потому что ревнует или потому что предвидит наше с Рюичиро будущее.
Я чувствовала, что моя любовь – это что-то столь же невероятное и ослепительное, как та летающая тарелка, которую мы с братом видели в синтоистском храме. Для того чтобы изменить будущее, для того чтобы у нас появился выбор, нам с Рюичиро надо во что бы то ни стало держаться друг друга. Не важно, что будет потом, но сейчас мы должны крепко взяться за руки и совершить прыжок – иначе потеряемся в водовороте стремительно меняющейся жизни.
Это похоже на какой-нибудь изыск типа «механизма автоматического открывания дверей». Такого рода изобретения иногда показывают по телевизору в передачах для буйных изобретателей: бильярдный шар катится по трубе и падает в ведро с водой, вытесненная шаром вода выплескивается наружу и течет на мельницу, мельница крутится, срабатывает включатель, вслед за ним еще один, и наконец после многошаговой цепочки бессмысленных на первый взгляд действий цель достигнута – нам показывают открывающуюся дверь.
Ветер подул в нужную сторону, и изобретатель вдруг стал миллионером.
Разбогател, что называется, на соломе.
Повезло. Бывает и такое.
… Человек, зависящий от другого человека, бессилен. Но на самом-то деле это кажущееся бессилие. Он может все.
Он черпает силу из бессилия, он играет и в процессе игры совершает прыжок за прыжком. Здесь можно ошибиться и тем не менее уцелеть. Но сирена внутри тебя не выключается ни на миг. Загораются лампочки: «Неверно!», «Сейчас!», «Не так!». Противиться этим сигналам невозможно, и ты раз за разом прыгаешь в никуда…
Рюичиро, как и обещал, пришел тем вечером в «Берриз» и привел с собой Кодзуми, который настолько не соответствовал моим представлениям о «смуглых парнях, живущих на пляже», насколько это вообще было возможно. Никакого загара не наблюдалось. Его матово – белая кожа была начисто лишена пигментов. Светлые, почти прозрачные глаза, льняные волосы.
Кодзуми оказался альбиносом.
«Вот это да!» – подумала я, пока Рюичиро представлял нас друг другу.
– Приятно познакомиться, – белокожий Кодзуми улыбнулся от уха до уха. Пусть южного загара он так и не приобрел, но южная улыбка была при нем.
В тот вечер посетителей в баре не было.
– Так ты в Японии?! – Хозяин страшно удивился, увидев Рюичиро, и тут же принялся его о чем-то расспрашивать.
Теперь мы с Кодзуми были предоставлены самим себе. В полусумраке бара он казался гипсовой статуей.
– На Сайпане меня ждет жена, – неожиданно сказал он. Я чуть со стула не упала. Хорошенькое начало для светской беседы. Неужели я похожа на одну из тех девушек, которые только и ждут случая завести роман с другом своего парня?!
– Да что вы говорите! – сказала я.
Кодзуми пропустил мою язвительную реплику мимо ушей.
– Мне кажется, вы с ней обязательно подружитесь, – он снова улыбнулся своей широченной улыбкой.
– Она родилась на Сайпане?
– Нет. Она японка. Ее зовут Сасэко[20].
– Сасэко?! Не может быть!
Наверное, это было не очень-то вежливо с моей стороны, учитывая, что я видела Кодзуми в первый раз в жизни. Но я просто не смогла удержаться от этой вполне естественной реакции. Назвать дочку Сасэко? Господи, кому это могло прийти в голову?! Назвали бы ее сразу: Дырка или Давалка…
– Значит, все-таки может, – сказал Кодзуми. – Да ты не смущайся, я уже привык. Все удивляются, когда в первый раз слышат. У нее родители были очень жестокие. Если тебе интересно, я могу рассказать историю ее имени. Хочешь?
Я еще ничего не успела сообразить, а уже лечу на остров Сайпан. Мы примчались в аэропорт как сумасшедшие и взяли билеты в бизнес – класс – никаких других в наличии не оказалось. Теперь я сижу в огромном кресле (даже и не знала, что такие бывают), наслаждаясь непривычно просторным личным пространством. Этим утром мы встали очень рано, и, пока самолет ехал по взлетной полосе, я пребывала в сладкой полудреме. Но вот мы взлетели, и теперь надо было чем-то себя занять – я то врубала свой плеер на полную мощность, то пыталась сосредоточиться на книжке. Мне не хотелось заснуть и пропустить момент приземления на райский остров, поэтому я бодрилась, как могла. В книжке рассказывалась история одного святого, который с тем же рвением, с которым дети собирают всякие игрушки – побрякушки, коллекционировал «роллс-ройсы» и драгоценные запонки. Это была страшно интересная и очень грустная история.
Все, что происходило вокруг, как нельзя больше соответствовало моему внутреннему чувству «здесь и сейчас». Не берусь перечислить все мелкие составляющие этого приятного ощущения, однако со всей уверенностью заявляю, что ту невыразимую свободу, которую я вдруг испытала в самолете, никоим образом нельзя отнести только на счет выпитого во время полета пива.
В соседнем кресле спал Рюичиро. Он заснул мгновенно, сразу после того, как откинул спинку кресла и пристегнул ремень. Я вдруг заметила, что у него почти такие же брови, как у моего брата. Лицо Рюичиро имело свойственное спящим людям выражение сладкого одиночества и какой-то духовной отдаленности. Он, как спящая красавица, путешествовал по миру своих снов. Путешествие, к которому я никогда не смогу присоединиться.
Позади нас сидел Кодзуми. Мы ехали на Сайпан к нему в гости.
Кодзуми был очень странным. Такого странного человека я не встречала в жизни. Я даже в книгах про таких людей не читала. И по телевизору ничего подобного не видела. Две недели назад Рюичиро позвонил в «Берриз» и рассказал мне про своего друга, который переехал жить на Сайпан. «Было бы неплохо, чтобы вы с ним встретились. Разве тебе не хочется узнать, к кому мы едем в гости?» – сказал Рюичиро и пообещал ближе к ночи привести своего приятеля ко мне в бар.
«Конечно, какие проблемы», – ответила я и повесила трубку. И тут же с тоской подумала о том, что зря я все это затеяла. Кому нужна эта поездка на Сайпан? Еще месяца не прошло, с тех пор как я брала отпуск, чтобы поехать на море с братом. Да хозяин просто уволит меня, и дело с концом. А тут еще этот Кодзуми… Со слов Рюичиро я приблизительно составила себе представление о его развеселом друге – владельце маленького сэндвич-бара и пункта проката, в котором можно было взять напрокат снаряжение для подводного плавания. Ну что это, скажите, за жизнь? Я представила себе до черноты загорелого, худощавого парня. Этакого заядлого ныряльщика, который не дурак выпить и обожает женщин.
И зачем только я согласилась?
С другой стороны… Я представила себе, как ныряю в теплую, ласковую воду… Я ведь никогда не была в тропиках, и неизвестно, появится ли у меня еще когда-нибудь шанс туда съездить. И самое главное – я буду вместе с Рюичиро! Разве этого недостаточно, чтобы захотеть поехать куда угодно? Плевать на всех его друзей, плевать на хозяина. Надо брать отпуск и ехать. В конце концов, это моя единственная жизнь, другой не будет.
И я вдруг поняла, что с нетерпением жду этой поездки. Пришла пора окунуться в любовь.
– Меня тут приглашают прокатиться на Сайпан. – сказала я маме. – Ничего, если я съезжу? Вы без меня справитесь?
– Конечно справимся. А с кем ты едешь?
– С Рюичиро.
– У меня будет только одна просьба – постарайся не сразу покончить с собой, – она засмеялась.
С братом я тоже поговорила.
– Ёшио, я еду на Сайпан с Рюичиро. Хочешь поехать с нами?
– Ну… я бы, конечно, с радостью поехал, но… – Он помолчал. – Кажется, мне лучше еще немного походить в школу.
– Ну смотри. Если передумаешь, всегда можешь нам позвонить.
– Я не умею звонить за границу.
– Это просто. Сейчас я тебе все напишу. Английский для этого знать не надо. – Я написала на листке бумаги набор необходимых кодов.
Он взял листок у меня из рук, просмотрел его наискосок и вдруг спросил:
– Саку, тебе Рюичиро по-настоящему нравится или это у вас так – ничего серьезного?
Опять вопрос на засыпку…
– А почему ты спрашиваешь?
– Ну… мама, когда влюбляется, она каждый 'вечер куда-нибудь ходит. А ты всегда дома.
– Наверное, это потому, что я не умею влюбляться.
– Значит, это судьба?
– Ну… В каком-то смысле, наверное, судьба. Нам с Рюичиро никак не убежать друг от друга. Вот и получается, что выбора как бы нет.
– Ха! Я как раз то же самое хотел сказать, – радостно сообщил брат. – У вас просто нет выбора.
Я смотрела на него и не могла понять – он говорит это, потому что ревнует или потому что предвидит наше с Рюичиро будущее.
Я чувствовала, что моя любовь – это что-то столь же невероятное и ослепительное, как та летающая тарелка, которую мы с братом видели в синтоистском храме. Для того чтобы изменить будущее, для того чтобы у нас появился выбор, нам с Рюичиро надо во что бы то ни стало держаться друг друга. Не важно, что будет потом, но сейчас мы должны крепко взяться за руки и совершить прыжок – иначе потеряемся в водовороте стремительно меняющейся жизни.
Это похоже на какой-нибудь изыск типа «механизма автоматического открывания дверей». Такого рода изобретения иногда показывают по телевизору в передачах для буйных изобретателей: бильярдный шар катится по трубе и падает в ведро с водой, вытесненная шаром вода выплескивается наружу и течет на мельницу, мельница крутится, срабатывает включатель, вслед за ним еще один, и наконец после многошаговой цепочки бессмысленных на первый взгляд действий цель достигнута – нам показывают открывающуюся дверь.
Ветер подул в нужную сторону, и изобретатель вдруг стал миллионером.
Разбогател, что называется, на соломе.
Повезло. Бывает и такое.
… Человек, зависящий от другого человека, бессилен. Но на самом-то деле это кажущееся бессилие. Он может все.
Он черпает силу из бессилия, он играет и в процессе игры совершает прыжок за прыжком. Здесь можно ошибиться и тем не менее уцелеть. Но сирена внутри тебя не выключается ни на миг. Загораются лампочки: «Неверно!», «Сейчас!», «Не так!». Противиться этим сигналам невозможно, и ты раз за разом прыгаешь в никуда…
Рюичиро, как и обещал, пришел тем вечером в «Берриз» и привел с собой Кодзуми, который настолько не соответствовал моим представлениям о «смуглых парнях, живущих на пляже», насколько это вообще было возможно. Никакого загара не наблюдалось. Его матово – белая кожа была начисто лишена пигментов. Светлые, почти прозрачные глаза, льняные волосы.
Кодзуми оказался альбиносом.
«Вот это да!» – подумала я, пока Рюичиро представлял нас друг другу.
– Приятно познакомиться, – белокожий Кодзуми улыбнулся от уха до уха. Пусть южного загара он так и не приобрел, но южная улыбка была при нем.
В тот вечер посетителей в баре не было.
– Так ты в Японии?! – Хозяин страшно удивился, увидев Рюичиро, и тут же принялся его о чем-то расспрашивать.
Теперь мы с Кодзуми были предоставлены самим себе. В полусумраке бара он казался гипсовой статуей.
– На Сайпане меня ждет жена, – неожиданно сказал он. Я чуть со стула не упала. Хорошенькое начало для светской беседы. Неужели я похожа на одну из тех девушек, которые только и ждут случая завести роман с другом своего парня?!
– Да что вы говорите! – сказала я.
Кодзуми пропустил мою язвительную реплику мимо ушей.
– Мне кажется, вы с ней обязательно подружитесь, – он снова улыбнулся своей широченной улыбкой.
– Она родилась на Сайпане?
– Нет. Она японка. Ее зовут Сасэко[20].
– Сасэко?! Не может быть!
Наверное, это было не очень-то вежливо с моей стороны, учитывая, что я видела Кодзуми в первый раз в жизни. Но я просто не смогла удержаться от этой вполне естественной реакции. Назвать дочку Сасэко? Господи, кому это могло прийти в голову?! Назвали бы ее сразу: Дырка или Давалка…
– Значит, все-таки может, – сказал Кодзуми. – Да ты не смущайся, я уже привык. Все удивляются, когда в первый раз слышат. У нее родители были очень жестокие. Если тебе интересно, я могу рассказать историю ее имени. Хочешь?