Ёсимото Банана. Амрита

   – Я дальше буду спать, – буркнул он, хотя я его ни о чем не спрашивала.
   – Спи, пока не выспишься, – посоветовала я.
   Брат кивнул, достал из холодильника пакет молока и сделал несколько глотков. Потом закрыл холодильник и вышел из кухни.
   «Странный он какой – то», – подумала я, провожая его взглядом.
   Однако через несколько мгновений брат вернулся:
   – Саку! – сказал он. Недовольство исчезло с его лица – теперь это был просто заспанный мальчишка, которому не терпелось поговорить со своей старшей сестрой.
   – Я слушаю, – сказала я.
   – Ты знаешь, а ведь я там был. Еще немного, и мы бы с тобой встретились. Я за деревьями прятался.
   – Ты о чем?!
   – Ну как ты не понимаешь?! Твой сон о чернике! Ты что, уже забыла? – брат неожиданно рассердился.
   Ах вот оно что. Сон, который я видела утром. Значит, это была черника…
   … с лестницы донеслись шаги брата, который, так и не дождавшись моего ответа, отправился спать дальше.

5. Прекрасная звезда

   Было тепло и влажно. Я отдыхала на бортике бассейна, свесив ноги в воду.
   По дорожкам туда – сюда старательно плавали люди. К высокому потолку взлетали фонтаны и фонтанчики брызг. В соседнем лягушатнике, повизгивая, резвились дети.
   Микико вылезла из воды и направилась в мою сторону. Я не сводила с нее глаз.
   – Как я ус-та-ла, – нараспев произнесла она, подходя.
   И почти в унисон я сказала:
   – Ты здорово похудела!
   – Честно? – Микико заулыбалась. По ее телу сбегали крупные капли, падали и разбивались о кафель.
   – Честно – честно. Прямо-таки исхудала.
   – А вес почти не изменился…
   – Значит, ты просто подобралась.
   – А у тебя лицо похудело. – Микико тоже решила сделать мне комплимент.
   – Да ну? – теперь пришла моя очередь улыбаться.
   – Ну давай еще неделю сюда походим, и все.
   – Хорошо.
   – Ну что, отдохнем немного – и в воду? Последний заход.
   – Давай.
   Микико пошла к крану с питьевой водой, а я поднялась на ноги.
   С тех пор, как мы начали ежедневно ходить в бассейн, прошло около месяца. Нельзя сказать, чтобы занятия плаванием давались нам легко – я продолжала работать в баре, Микико училась в университете, – но овчинка стоила выделки. Мы приходили сюда каждый день и плавали чуть ли не до изнеможения. Что может быть лучше плавания?
   Март – конец фискального года, апрель – начало. За эту весну, с ее бесконечными вечеринками по поводу концов и начал, я поправилась на пять кило. Но меня смущало не столько количество прибавленных килограммов как таковое, сколько тот факт, что в результате мой вес перевалил за пятьдесят килограммов. Такого со мной отродясь не бывало! Я ощущала этот груз не только физически, но и психологически. Не зря же говорят – «в незнакомом теле – незнакомые мысли».
   Но был в нашем доме человек, у которого дела обстояли еще хуже. Моя двоюродная сестра Микико после того, как бросила секцию гольфа, прибавила шесть килограммов. У нее изначально была склонность к полноте, а тут она перестала заниматься спортом и, вернувшись из университета домой, либо валялась на кровати с книжкой, либо шла с подружками в какой-нибудь клуб, паб или кафешку. Живя под одной крышей, мы виделись ежедневно, и каждый божий день она жаловалась на свой вес и говорила, что надо срочно худеть. В результате я начала чувствовать себя чуть ли не преступницей из-за того, что сижу, сложа руки, вместо того чтобы бороться с лишним весом.
   – Саку, надо что-то делать! – в один прекрасный весенний вечер сказала Микико. Мы с ней как раз поужинали раменом^[11] в ближайшей забегаловке и теперь возвращались домой.
   – Угрызения совести после ужина? – попыталась пошутить я.
   – Надо взять себя в руки!
   – Но ведь мы очень вкусно поужинали. Нам не о чем жалеть – оно того стоило, – сказала я.
   – Я точно так же подумала. Еще до того, как мы есть начали. – Микико засмеялась.
   И тут мне в голову пришла идея.
   – Слушай, Микико, а давай худеть вдвоем, чтоб не скучно было. Сядем на диету…
   По-моему, это была отличная мысль. Мне почему-то казалось, что Микико обязательно согласится. Она неуверенно сказала:
   – Худеть вдвоем?
   – Ну да! Прямо завтра и начнем.
   По дороге домой мы разработали стратегический план. Во-первых, садимся на диету, а во-вторых, начинаем ежедневно ходить в бассейн.
   – Слушай, оказывается, в этом есть и кайф – идти вот так вечером домой и думать о том, что «надо что-то менять» и что «так дальше нельзя». Я просто вся дрожу от нетерпения. Скорее бы завтра! – возбужденно сказала Микико. – Наконец-то я чувствую, что живу.
   – Ты просто мазохистка какая-то, – я засмеялась.
   А потом, несмотря на тяжелые головы и плотно набитые желудки, мы все-таки нашли в себе силы немного полюбоваться луной. Вокруг было тихо – тихо. Пахло ветром.
   И тут я поняла.
   Жор, который нападает на нас в ночное время, – это бес. Он существует независимо от людей, сам по себе. Он лишает нас самих себя.
   И алкоголь, и жестокость, и наркотики, и любовь – все это бесы. И диета, скорее всего, тоже.
   Все наши чрезмерные пристрастия имеют одну и ту же природу.
   Они не плохие и не хорошие. Они просто есть. А потом эти пристрастия либо надоедают, либо ты просто растворяешься в них. Третьего не дано. Даже если они тебе надоели, это ничего не значит. Они как волны, уходят и возвращаются. Сменяют друг друга, накатывая на берег. Бесшумно, но мощно.
   Откатились, нахлынули и снова откатились.
   Вечный пейзаж, смутно видный с берега человеческой жизни, которая есть сплошное чередование напряжения и расслабленности.
   Мы пристально вглядываемся в бегущие волны.
   Что же мы видим?
   По дороге из бассейна Микико неожиданно сказала:
   – Получается, что если занимаешься спортом и меньше ешь, то худеешь.
   – Ну да.
   Произнесла я это вполне убежденно, так как только что взвесилась в сауне и обнаружила, что похудела на два кило.
   – А почему если просто сидишь на диете, то ничего не получается?
   – Во-первых, прибавка в весе – прямой результат того, как ты относишься к своей жизни. Если ты набираешь вес, значит, тебе это жизненно необходимо. По крайней мере, так думает твой организм. Понимаешь? А изменить отношение к жизни очень непросто. Но – это во-вторых – существует такая штука, как «воля». Воля – великая сила. Именно благодаря ей ты находишь в себе силы отказаться от лишней еды, начинаешь заниматься спортом и в конечном счете худеешь. На самом деле все зависит только от воли. Но наш мозг устроен так, что не в состоянии поверить в эту простую и очевидную истину. Люди вообще странные существа.
   – Да уж. Если бы я одна была – у меня бы точно ничего не вышло. Я, как всегда, придумала бы кучу отговорок и ничего бы не сделала. Но вдвоем легче, веселее и вообще осмысленнее. В одиночку так не похудеешь. Надо будет нам с тобой еще что-нибудь интересное придумать.
   – Люди не автоматы. Быть упорным, не отступиться – очень трудно. Когда ты заставляешь себя делать что – то, чего тебе не хочется, время словно останавливается. Детские неврозы, психические расстройства, скажем психоз сиделки, которая в течение долгих лет ухаживает за безнадежным больным, – все это начинается не из-за самих мучений и страданий, а из-за того, что в какой-то момент ты понимаешь, что страданиям твоим не будет конца.
   – Саку, мы так здорово с тобой похудели! Мне очень понравилось, – засмеялась Микико, пропустив мои слова мимо ушей.
   – Отлично. Вот снова растолстеем, опять будем худеть, – улыбнулась я в ответ. – А уж чтобы растолстеть, нам долго стараться не придется. Все-таки четыре женщины в доме – это не шутка.
   Эпопея с похуданием имела неожиданный побочный эффект: меня теперь все время тянуло в бассейн, мне неудержимо хотелось плавать, плавать и плавать.
   С Микико все было в порядке. Она быстро вошла в колею и вечерами либо встречалась в городе с подружками, либо смотрела телевизор. В отличие от меня, у нее не было навязчивых мыслей о бассейне.
   «В конце концов, плавание полезно для здоровья», – говорила я себе и в свободное время ходила в бассейн одна. Но свободного времени катастрофически не хватало.
   Если сначала сходить в бассейн, а потом работать до двух часов ночи, то я умру от усталости. Нельзя так перенапрягаться – это вредно. Значит, каждый день ходить не надо. «Поплаваю завтра», – говорю я себе, но под вечер мучения становятся невыносимыми. Господи, как же хочется в воду! Я страдаю и жажду. Я почти плачу. Сердце буквально разрывается от воспоминаний о тех днях, когда мы с Микико, как сумасшедшие, не пропуская ни дня, ходили в бассейн… Еще немного, и я начну рвать на себе волосы – так хочется плавать.
   Я опасаюсь за свой рассудок. Для меня потеря рассудка гораздо страшнее потери памяти.
   … Кажется, я всегда была человеком увлекающимся.
   Мама говорит, что в детстве, если уж я начинала чем-то заниматься, меня за уши было не оттащить. «Ты буквально впадала в помешательство».
   Честно говоря, я ничего подобного не помню. Я слушаю, и мне кажется, что мама рассказывает о ком-то постороннем.
   Она смотрит на меня, смеется и говорит: «Ума не приложу, как ты выросла в такую беззаботную девицу?» И я смеюсь в ответ, потому что и сама думаю так же.
   Но иногда, очень редко, если что-то меня действительно увлекает, во мне просыпается дикое, неукротимое желание не останавливаться, продолжать заниматься этим бесконечно. Желание растет внутри меня вне всякой логики, и сквозь него проглядывает незнакомое, забытое детское «я».
   – Ты кто? Что тебе надо?
   – Давай, не отступай! Делай, что тебе хочется! Это обман. Я мысленно затыкаю уши. Терплю. И буря постепенно стихает, удаляется. «На свете столько приятных способов развлечься. Сейчас что-нибудь придумаем», – говорю я себе.
   В тот день я сидела дома. Сдерживалась изо всех сил и, чтобы не побежать в бассейн, заставляла себя смотреть телевизор.
   Показывали какой-то сериал. Я не особенно следила за происходящим на экране. Разыгравшееся воображение рисовало мне райскую картину: темный проход между шкафчиками раздевалки, потом свет, вода, характерный солоноватый запах, всплески и брызги…
   Это было невыносимо! И работа тут вовсе ни при чем. Подозреваю, что если я возьму отпуск, то проведу его от начала до конца в бассейне… ну не чувствую я себя человеком, пока не поплаваю!
   Казалось бы, что тут такого? – пойди да поплавай. Но все не так просто. Желание подразумевает удовольствие, а мое желание не приносило мне никакого удовольствия, скорее это было что-то вроде одержимости, и именно поэтому я пыталась сопротивляться.
   Время шло. Я сидела перед телевизором, размышляя о своей дурацкой проблеме. И тут появился мой брат. Сегодня он опять не пошел в школу, провалялся все утро в кровати.
   Брат бесшумно вошел на кухню. Я не услышала шагов, но спиной почувствовала его присутствие и обернулась.
   В последнее время брат стал очень странно одеваться.
   Не в том смысле, что цвет рубашки не соответствует цвету носков. Нет. Просто полный разброд в одежде. Все не по размеру, все неопрятно, все как-то не так.
   Некоторые уверенные в себе мальчики тоже иногда одеваются неопрятно, но при этом выглядят вполне довольными собой. Чего никак нельзя было сказать о Ёшио.
   Он делал вид, что все в порядке, но сквозь деланное спокойствие проглядывали неуверенность и напряженность. Может быть, где-то в глубине души брат даже хотел, чтобы они были заметны.
   Я смотрю на него и понимаю, что он так давно держит все в себе, что уже отчаялся и начал ненавидеть. Но его ненависть – всего лишь самозащита. С этим ничего не поделать. Он и сам прекрасно об этом знает, вот и отстраняется. Отвратительное чувство!
   Сколько это уже продолжается? А сколько будет продолжаться?
   Кинув на меня быстрый, раздраженный взгляд, брат спросил:
   – Ты чего, сегодня в бассейн не пойдешь, что ли?
   В самое больное место попал.
   Это не случайность. Он всегда так. По глазам читает. И ведь спрашивает-то не из любопытства и не потому, что захотел со мной поболтать, – он защищается. Это контратака. Быстро оценить ситуацию и побольнее ударить, прежде чем я успею своими расспросами сделать больно ему. Бедный, бедный мой братишка.
   – Мне надоело туда ходить, – говорю я.
   – Да? – брат смотрит на меня с виноватым видом. Как побитая собака. Мне становится неприятно.
   – Ну, а ты что? Как насчет школы? – спрашиваю я.
   – Никак.
   – Неважно себя чувствуешь?
   – Ага, как-то не очень.
   Он и правда в последнее время выглядит неважно.
   – Хочешь еще поваляться или, может, пойдем погуляем?
   – Я лучше дома посижу. Я очень устал.
   – От чего это ты устал?
   – Я бы тебе рассказал, да ты все равно не поверишь, – ответил брат, засунул руки в карманы и отвернулся.
   Что же с ним такое творится? Как он сумел проникнуть в мой сон? Не понимаю и, наверное, никогда не пойму.
   И что со мной творится, тоже не пойму. Это выше моего понимания.
   Да и не надо понимать, и уж точно не надо искать виноватых. Ведь есть гораздо более приятные занятия, но только как объяснить это маленькому мальчишке?
   Думай, голова, думай.
   – Слушай, а чего бы ты хотел?
   – С папой встретиться.
   – Ты уверен, что хочешь этого? Ты думаешь, папа тебя поймет? А если не поймет? Ну ладно. Если ты уверен, то поехали. Я тебя провожу. Слава богу, папа твой жив, и встретиться с ним – не такая уж проблема.
   Жестоко с моей стороны, но я должна была это сказать.
   – Я не знаю, что делать, – сказал брат. – Не могу больше ходить в школу. Сил никаких нет.
   – Понимаю. Только и ты пойми, что такие моменты, когда из дома выходить не хочется или когда мысль какая-нибудь привяжется и все время крутится в голове, и так жалко вдруг себя становится, – это и со взрослыми бывает. И наоборот тоже бывает, когда вдруг тебе кажется, что ты можешь вообще все что угодно! И так – момент за моментом – проходит время. Это твое время, и никто ничего за тебя не решит. И еще пойми самое главное – никто тебя не судит. Никто не думает, что ты дрянной, скучный или несчастный и все такое. Никто не думает, что ты слабый. Даже если кто так и думает, то всегда можно заставить его передумать. Понимаешь? Так что давай, собирайся и пойдем. Я не обещаю, что выполню все твои желания, но, по крайней мере, сегодня ты можешь пойти со мной на работу. Как тебе такой план? Брат посмотрел на меня, как дворняжка, которую приласкали. Был бы у него хвост, думаю, он бы им завилял. Потом он присел рядом со мной на краешек дивана, и мы досмотрели сериал вместе.
   В последнее время он часто рассказывал мне о каких-то вещах, о которых не говорил даже маме.
   Вообще-то мне это не очень нравилось. Получалось, что я вроде «своя», а мама – «чужая». Как ни странно, мама не очень по этому поводу расстраивалась. Думаю, что временами ей, конечно, было немного обидно, но, похоже, она была готова терпеть, лишь бы все шло хорошо.
   Поэтому я не стала подробно описывать, что и как, а просто написала в записке, что Ёшио сегодня идет со мной на работу. И все. И мы ушли, не дождавшись мамы.
   Выяснилось, что брат не выходил из дома уже целую неделю.
   – Воздух такой вкусный! – сказал он.
   Если человек слишком много времени проводит в безопасной, как ему кажется, комнате – он постепенно становится частью дома, еще одним предметом интерьера.
   На улице таких людей легко заметить – у них и одежда, и выражение лица домашние. Они движутся, как сомнамбулы, смотрят в одну точку. Они забыли, что значит жить на воле.
   Мне не хотелось, чтобы брат стал одним из них.
   Мы шли рука об руку по вечерним улицам – сестра, изнывающая от желания оказаться в воде, и ее усталый напуганный брат. Не успевшая подняться луна сияла где-то сбоку в ультрамариновом небе, западный край которого все еще был окрашен в нежные розоватые тона.
   Как ни посмотри – мой брат был ребенком, а детям, как известно, не место в баре. Поэтому я усадила его на самое дальнее место за стойкой, чтобы он не сильно отсвечивал. Постепенно начал прибывать народ. Работы было много, и у меня не оставалось времени на то, чтобы развлекать Ёшио. Он уже прочел от корки до корки какой-то молодежный комикс и теперь сидел с отсутствующим видом.
   – Хочешь домой? – спросила я.
   Он отрицательно покачал головой.
   Пришлось принимать меры. Я достала из холодильника гордость нашего заведения – ледяную сангрию, собственноручно приготовленную хозяином. Сангрия была сладкая и вкусная, брат пил ее большими глотками. Я с удовольствием к нему присоединилась. Раздражение прошло, на душе полегчало.
   Может, оттого, что он выпил, может, оттого, что снова оказался среди людей, но ближе к ночи брат начал возвращаться к жизни. Это снова был он, мой родной братишка, – глаза у него заблестели, лицо просветлело.
   Лицо вообще штука удивительная.
   По лицу сразу видно, потерял человек душу или нет. Если не потерял, если душа на месте, то лицо излучает мягкий свет. Свет любви.
   Глядя на брата, я успокоилась. Расслабилась. Не знаю, может, и мое лицо тоже прояснилось.
   И еще я кое-что поняла. Дело не только в бассейне, – просто, когда с тобой под одной крышей живет несвободный, скованный страхом человек, это неизбежно сказывается и на тебе.
   Думаю, что хозяин меня пожалел из-за брата. Так или иначе, в двенадцать он сказал, что справится сам и что, если я хочу, могу отправляться домой. Я с радостью воспользовалась его предложением.
   Хотя бы из-за этого стоило взять Ёшио с собой.
   – Я слышу голоса, – неожиданно сказал брат, когда мы вышли на улицу.
   «Ну вот, приехали», – подумала я.
   В книжках по детской психологии всегда пишут, что, если грубо оборвать ребенка, который в чем-то вам признается, это может привести к стрессу и другим ужасным последствиям. Но я и не собиралась никого грубо обрывать. Я интуитивно чувствовала, как нужно себя вести, чтобы все было хорошо. В конце концов, мы же брат и сестра, а не чужие люди.
   – И что они говорят? – спросила я.
   Брат ответил не сразу. Наверное, ему трудно было об этом говорить. Он глотнул немного холодного чая, только что купленного в ближайшем автомате, и медленно заговорил:
   – Да обо всем на свете. Иногда шепотом. Иногда орут. Или бормочут. И женские голоса, и мужские. Спорят, перебивают друг друга.
   – А когда это началось? Когда ты роман решил написать?
   – Немного раньше, – сказал он, нахмурившись. – Только вначале они редко разговаривали, а сейчас почти все время. Такой шум в голове.
   – Теперь понятно, почему ты устал.
   – Иногда они мне приказывают, иногда музыку слышу. Или вижу какие-нибудь картинки… Помнишь, я оказался в твоем сне? Когда я сплю, еще куда ни шло. Потому что сон – это ведь тоже картинка, то есть вроде как привычнее. Но наяву… Весь этот шум – мне иногда кажется, что я вот-вот сойду с ума.
   – Оно и понятно. А сейчас ты что-нибудь слышишь?
   Брат на секунду замолчал, прислушиваясь.
   – Сейчас нет. Только шорохи какие-то.
   – Слушай, может, ты превратился в радиоприемник?
   – Может быть. Не знаю. И главное, я же никому не мог об этом рассказать… Вот ты мне веришь?
   – Верю, конечно, но… Ты не можешь конкретнее объяснить? Это словно кто-то в тебя вселился, что ли? Сидит в твоей голове и все время чего-то от тебя хочет?
   – Не-ет… Не так, – брат покачал головой. – Ну вот, например, один раз я слышал молитву североамериканского индейца.
   – Что-что?
   – Сейчас попробую объяснить. Я шел из школы и вдруг услышал голос. Низкий мужской голос, который что-то говорил. Ну, я прислушался и постепенно начал разбирать слова. «Вот я стою перед тобой, я – человек, один из твоих многочисленных сыновей. Я мал и слаб…» – и так далее и тому подобное. И он повторяет это раз за разом. Я побежал скорее домой, записал все, чтобы не забыть. Все время, пока я писал, он продолжал говорить. Я сразу понял, что это молитва. Но я ее ни разу не слышал до этого… А потом я как-то зашел в библиотеку, и мне попалась на глаза историческая книжка. Я начал ее листать и вдруг увидел эту молитву. Она в книжке была напечатана. Веришь? Ну прямо слово в слово. Оказывается, эта молитва была написана на могиле безымянного индейца. Известная какая-то молитва.
   – А индеец ее тебе по-японски говорил?
   – Я не знаю. Наверное, по-японски, – ответил брат.
   Что я могу ему сказать? Тут уже не важно, правда это или вымысел и как называется эта болезнь… Бедный, бедный мой братик…
   – Сначала я думал, что это мое предназначение.
   – Предназначение?
   – Ну да, что я должен начать записывать все, что говорят голоса, чтобы потом написать книгу. Но, похоже, они мне рассказывают давным-давно известные вещи. То есть, если я напишу книгу, это будет как бы плагиат. Когда я это понял, я испугался. И чем сильнее я их боюсь, тем они разговорчивее…
   – Тем больше шума, – сказала я.
   Брат кивнул и заплакал.
   Когда он был совсем маленьким, я каждую ночь слышала, как он плачет, захлебываясь детскими, торопливыми слезами. Но сейчас он плакал как взрослый – прозрачные капли медленно, одна за другой, катились по его щекам и тихо падали в темноту.
   – Ты молодец, хорошо держишься, – сказала я. – Я тебя понимаю. Как можно ходить в школу, когда в голове такое творится.
   – Может, я просто свихнулся? – грустно спросил он. – Что мне делать?
   – Ну-у… – Я попыталась придумать, что бы ему ответить, но у меня ничего не вышло. – Давай пока просто посидим немного, отдохнем.
   С этими словами я уселась прямо на тротуар, прислонившись спиной к стене какого-то дома.
   – Как я устал, – сказал брат, усаживаясь рядом со мной.
   – Начнем с того, что маме лучше ничего не рассказывать. Это первое. Второе…
   Брат вопросительно посмотрел на меня.
   – Если предположить, что ты превратился в радиоприемник, то не мешало бы разобраться, как он работает.
   – Ну, у радио есть разные программы. Их можно выбирать, – сказал брат.
   – Вот то-то и оно. Во-первых, у радио есть возможность настройки, а во-вторых, если надоело слушать, его можно выключить. Соответственно, если радио не настраивается и не выключается, значит, оно никуда не годится. То есть тебе надо научиться настраивать свой приемник. Понимаешь, чтобы ты мог слушать только то, – что тебе хочется.
   – А как этому научиться?
   – Ну…
   «Ты должен поверить в себя».
   «Нужно воспитать в себе волю к протесту».
   Сказать всегда легко, а вот сделать… Это похоже на послеобеденное чтение женских журналов – сидишь, грызешь сухарик, роняя крошки, и медленно перелистываешь страницы, на каждой из которых подробнейшим образом объясняется, что нужно сделать, чтобы похудеть. Абсолютно бессмысленное занятие. На словах мы все очень умные, но разве можно научить человека чему – то, чего сам не умеешь?
   Особенно если этот человек – ребенок.
   Он сейчас в том возрасте, когда еще сам толком не знает, чего хочет. Как он может выбирать?
   Даже мы с Микико решили худеть только вдвоем. А иначе кто знает, получилось бы у нас или нет?
   Как же ему объяснить?
   Я молчала. Ночь, плотная как масло, тихо заливала ночные улицы. Дома и перекрестки многозначительно молчали в темноте.
   Бетон холодил спину.
   Я совсем растерялась.
   – Слушай, хочешь, будем каждый день в бассейн ходить? – спросила я. Больше ничего мне в голову не пришло. В тот же момент брат сказал:
   – Вот, снова голоса.
   Теперь он задрал голову, старательно что-то выискивая в небе. Он буквально не сводил с неба глаз.
   Наверное, когда голос раздается у тебя прямо в голове, потребность увидеть источник звука ощущается гораздо сильнее.
   – И что? – как можно более спокойно спросила я.
   – Саку, пошли скорее к храму.
   – Зачем?
   – Сейчас туда летающая тарелка прилетит, – ответил брат. – Если мы ее застанем, ты мне поверишь. Правда?
   – Да я и так тебе верю, – сказала я, но посмотреть в его горящие глаза не решилась. Безумие заразительно. В свете уличного фонаря мелькнула его маленькая рука. Метнулась тонкая, темная тень.
   – Скорее. – Брат вскочил.
   – Иду – иду, – я поднялась на ноги. – Где этот твой храм, на холме?
   – Ага. Скорее, а то пропустим. – И он побежал по дороге. Я побежала вслед за ним.
   Меня вдруг охватило лихорадочное возбуждение. Все было так необычно – я как будто провалилась в другую реальность. Если бы все люди хоть изредка могли чувствовать что-то подобное.
   – Саку! Быстрее, ну же!
   Брат уже почти одолел подъем. Теперь он стоял, повернувшись ко мне, и в его лице не было ни тени сомнения. Впрочем, безумия тоже не наблюдалось.
   Он был спокоен, как бодхисатва. Казалось, его лицо светится в темноте. У самой вершины холма.
   Мы миновали тории^[12] и по узкой каменной лестнице поднялись к храму. Отсюда были видны маленькие темные силуэты домов, стоящих рядами вдоль тускло освещенных улочек. Какая огромная ночь. Где-то ехал грузовик, и его урчание звучало почти музыкой.
   Запыхавшись от бега, мы остановились у огромного дерева. Воздух был наполнен густым запахом сочной зелени. Было трудно дышать.
   Над деревом висело ночное небо, оно еле заметно светилось, словно отражая горевшие внизу городские огни.
   Как раз когда я собиралась засмеяться и спросить: «И где же твоя тарелка?», плоскую картинку черного неба и ночного города с фонарями и неоновыми вывесками вдруг прорезала сияющая линия, раздался тонкий звук, и слева направо по небу проплыл странный объект.