Етоев Александр Васильевич. Нечертова дюжина

   Борька меня не слышал. Зрачки его превратились в точечки, затем сделались огромные, как луна, и весь он усох и съежился, как маленький лесной человечек.
   – Эй! – долетел до нас из-за пня взволнованный Валькин шепот.
   Я пожал плечами, покрутил возле уха пальцем и махнул Вальке, чтоб выходил.
   – Там, – сказал Борька Бунчиков, помолчал и добавил: – Ой! – отступая за невзрачную сосенку.
   Я повернул голову, проследил, куда смотрит Борька, и челюсть моя отвисла.
   В мохнатой тени под ёлками сидел на корточках человек.
   – Здрасьте, – брякнул я наугад первое, что пришло в голову.
   Человек сидел неподвижно и на «здрасьте» ничего не ответил.
   Странный это был человек: лицо – синее, сам – зеленый, на голове не то красная шапочка, не то сушеный гриб мухомор.
   Из-за пня показался Валька. В руках он держал рогатину – тяжеленную корявую дуру, оружие первобытной пехоты.
   – Ну что там опять? Почему застряли? – спросил он нас недовольно.
   – Валька, ты что-нибудь по-немецки знаешь? – вполголоса спросил я.
   Валька обалдело посмотрел на меня.
   – Хенде хох, – сказал Борька Бунчиков.
   – Ребята, вы что? – подозрительно спросил Валька. – Какие немцы? Какой еще «хенде хох»?
   – Такие, – сказал Борька Бунчиков. – Которые в болоте сидят. Вон, видишь, под ёлкой?
   Валька хмуро взглянул на Борьку, перевел взгляд на ёлку и равнодушно пожал плечами.
   – Тоже мне, нашли немца. Это Вязников, дядя Леша, он за станцией, в Ершово живет.
   – А почему он такой зеленый? И молчит? – спросил Борька Бунчиков. – И зачем у него на голове мухомор?
   – Спит, наверное, – сказал Валька, – устал и спит. Потому и зеленый. Эй, дядя Леша, вы спите?
   Дядя Леша ничего не ответил.
   – Я же говорю, спит. Поэтому и молчит.
   – А может, дядю Лешу... того? – Я провел ладонью по горлу.
   Борька Бунчиков вжался в сосенку и заиграл на зубах Шопена.
   Валька строго посмотрел на меня.
   – Говори, да не заговаривайся – «того»... – Он покрепче перехватил рогатину и зыркнул глазами по сторонам. – Дядя Леша, – хрипло прошептал он.
   Дядя Леша молчал.
   – Ты проверь, – сказал я, – ткни рогатиной. Если дядя Леша проснется, значит, дядя Леша живой.
   Лицо Вальки сделалось бледным. Борька Бунчиков, тот вообще превратился в дерево – одеревенел.
   Валька медленно, осторожно сделал шаг в сторону ёлок, протянул свою рогатую дуру и тут же ее отдернул.
   Дядя Леша пошевелился.
   Дядя Леша пошевелился и снял с головы мухомор.
   – Спугнули, – сказал дядя Леша и запустил мухомором в Вальку.
   Тот поймал его на рогатину.
   – Месяц ее ловлю. Не пью, не ем, лицо – синее, сам – зеленый, мухомор этот вонючий на голове. – Дядя Леша поднялся с корточек, поскреб на подбородке щетину и в сердцах сплюнул.
   Я и Валька переглянулись. Борька Бунчиков отлепился от своей сосенки и похрустывал затекшими пальцами.
   – Не вовремя вы, ребята. Ох как вы, ребята, не вовремя. – Дядя Леша вздохнул, посмотрел куда-то за ёлки, за сморщенные предвечерние облачка, за дальние небесные дали, опять вздохнул и сказал: – Мухомория Регия. Мечта моей жизни. А тут приходите вы, ворочаете своей дубиной, орёте непонятно зачем. К примеру, ты, Кулебякин, ткни тебе промеж глаз рогатиной – как ты к этому отнесешься? А она – существо нежное, ласково с нею надо, беззлобно. Она ж чувствует, кто как к ней относится, она ж – бабочка, на любого не сядет.
   – Бабочка? – удивился Валька. – Так вы что, здесь бабочек ловите?
   – Дядя Леша, вы не переживайте. – У Борьки Бунчикова наконец прорезался голос. – Завтра мы вам этих бабочек целый мешок наловим.
   – Это не просто бабочка. – Дядя Леша покачал головой. – Это очень редкая бабочка, Мухомория Регия, она водится только в нашем лесу, на нашей заболоченной почве, да еще у восточного побережья Африки на острове Занзибар. Но там это связано с активностью занзибарского солнца, а здесь – с естественной радиоактивностью мухомора.
   Дядя Леша снял с рогатины гриб, почистил его, поправил и пристроил себе на голову.
   – Ладно, ребята, вы уж идите, куда идете, а я еще посижу. Вдруг вернется?
   Он уселся в тени под ёлками, а мы на цыпочках, осторожно отправились по тропинке дальше.

8

   В самое болото мы решили не залезать, обойти с краю; немцы – немцами, а комары – комарами, и не сказочные, а самые настоящие – красноглазые и упрямые, как вампиры.
   Небо портилось, с севера набегали тучки. Лес темнел на глазах, и под ногами хлюпало.
   Борька Бунчиков нехорошо ёжился, сильно вздрагивал от любого шума и вообще вел себя очень нервно. То ему мерещились серые фигуры фашистов, то обычную еловую лапу он принимал за рукопожатие мертвеца, то, увидев в корнях гнилушку, шарахался от нее, как от взгляда Бабы Яги.
   Мы с Валькой уже жалели, что взяли Борьку с собой.
   Так он шел, нервничал и шарахался, и добром это, понятно, не кончилось: когда проходили болото – упал в болото.
   Валька, как человек бывалый, сразу понял, что кочка с выпученными глазами, это не кочка, а Борькина голова. Всё остальное, включая руки и ноги, ушло в трясину.
   – Помогите, – сказала Борькина голова.
   – Подумаем, – пошутил Валька.
   – Ребята, – сказала Борькина голова, – кто-то меня за ногу тянет.
   – Известно кто, – пошутил Валька, – фашисты, кто же еще.
   – Тапок сняли, – сказала Борькина голова. – Теперь второй. Ребята, а пиявки здесь водятся?
   – Водятся, – пошутил Валька. – И пиявки, и фашисты, и крокодилы.
   – Валька, – сказал я Вальке, – может, хватит? Утонет ведь.
   – Погоди, пусть слегка помокнет. Это будет для него как урок. Уж больно этот Бунчиков нервный.
   – Галочкин, – сказал Валька через минуту, – давай нагибай осину. Вон ту, самую крайнюю, у которой кора в пупырышках.
   Скоро несчастный Борька, весь облепленный бурой грязью и босиком, стоял на сухом пригорке.
   – Здорово! – сказал Валька, оглядывая его трясущуюся фигуру. – Знаешь, Бунчиков, пожалуй, мы тебя первого в их ангар запустим. Это называется психическая атака.
   – Холодно, – сказал Борька, – я домой хочу.
   – А Пашка? А Петухов? Они, думаешь, домой не хотят? Ты, Бунчиков, не стой, двигайся. Сейчас быстро пойдем, согреешься. Еще спасибо скажешь, что искупался.
   Миновав болотистую низину, мы резко забрали влево. Среди деревьев замелькали просветы, лес стал реже, до старого аэродрома было рукой подать.
   Запах дыма то пропадал, то возникал снова, но было ясно, что никакой это не пожар. Скорее костер – и то уже догоревший.
   – Теперь тихо. – Валька остановился. – Не шуметь, не трещать ветками, книгу про Чингачгука читали?
   Я кивнул, Борька помотал головой.
   – Плохо, – сказал ему Валька, – книги надо читать. Иногда в них бывает много чего полезного.
   – Я читаю, – возразил Борька. – Про шпионов и вообще всякие.
   – Тихо. – Валька прислушался. – Галочкин, ты ничего не слышишь?
   – Музыка где-то играет. Кажется, балалайка.
   – Вот и я думаю, откуда здесь в лесу балалайка? Может, радио?
   По краю аэродром порос дремучим малинником, колючим, как колючая проволока.
   Я шел рядом с Борькой Бунчиковым, который шел босиком по причине утери тапок и все время норовил вскрикнуть, наступив на шишку или колючку. (Вот что значит не читать Фенимора Купера!) Когда он открывал рот, я быстренько залеплял его рот ладошкой, а когда Бунчиков успокаивался, ладошку со рта снимал.
   После болота вид у Борьки был внушительный и опасный. Бурая корка грязи, в трещинах, как панцырь у черепахи, покрывала его по шею. Не знай я, что рядом Борька, точно принял бы это пугало за вылезшего из земли мертвеца.
   Голос балалайки стал громче, к нему прибавились неясные голоса.
   Валька шел, принюхиваясь, прислушиваясь и поглядывая на открытое поле, бывшее когда-то аэродромом.
   Внезапно Валька остановился. Мы с Борькой остановились тоже.
   Валька сделал нам знак рукой и показал вперед.
   Солнце висело низко, срезая верхушки сосен по другую сторону аэродрома. Само поле поросло пожухшей травой, кипреем и одуванчиками, уже готовящимися спрятаться на ночь.
   А ближе к лесу, по нашу сторону, рядом с кучей тлеющих угольков на траве стоял самолет.

9

   Мы застыли, пораскрывав рты, и смотрели на эту удивительную картину.
   Самолет был настоящий – с крыльями, с широким пропеллером, с малиновыми пятнами солнца на квадратных стеклах кабины.
   Мы стояли и понять не могли, откуда здесь быть настоящему самолету.
   – Бомбардировщик, – уверенным голосом знатока сказал Борька Бунчиков.
   – Сам ты – бомбардировщик, – осадил его Валька. – Обыкновенный кукурузник, АН-2. Гражданская сельхозавиация. Только что этот самолет здесь делает? Тем более, рядом с их штабом?
   – Может, вынужденная посадка? – предположил я. – Бензин кончился или мотор отказал?
   – Странно, – помрачнел Валька.
   – А может, сбили? – сказал Борька Бунчиков.
   Мы тупо уставились на него.
   – Ладно. – Валька покачал головой. – Подумаешь, кукурузник. Раз пришли, отступать поздно.
   Он прищурился и стал вглядываться в темную кромку леса.
   У кучи умирающих угольков виднелась чья-то сгорбленная фигурка. Она тыкала в угли палкой, и над низким холмом костра поднимались красные искорки и серые струйки пыли.
   Борька Бунчиков сделал из ладоней бинокль.
   – Братцы, да это ж Пашка! – Он весело посмотрел на нас. – Па-а-шка! – заорал он на все лётное поле.
   Фигурка у костра вздрогнула, повернула голову в нашу сторону и застыла с открытым ртом.
   Никакой это был не Пашка, это был Короедов-младший.
   – Обознался, – сказал Борька Бунчиков. – А с виду – вылитый Пашка.
   – Эх, Бунчиков, Бунчиков, надо было тебя в болоте оставить, тогда бы не обознался.
   Так мы потеряли главное свое преимущество – внезапность.
   Короедов-младший пригнулся и бочком, бочком, словно суслик, поскакал в сторону леса.
   – К самолету! – прошептал Валька и первый бросился напролом сквозь ёлочки, пеньки и колючки.
   Я не понял, почему к самолету, но не стал спрашивать – побежал за ним. За моей спиной пыхтел Борька Бунчиков.
   Только мы обогнули костер, как в лесу затопали, зашумели, заговорили на разные голоса. Мы метнулись туда, сюда, но поле было пустое, как сковородка; кроме одинокого самолетика, спрятаться было негде.
   Тогда Валька подбежал к борту, дернул на себя дверцу, и мы, подсаживая друг друга, забрались в тесное нутро самолета под защиту его ангельских крылышек.

10

   В самолете было довольно уютно. Вдоль бортов тянулись узкие железные лавочки; за пестрой тряпочной занавеской проглядывали кабина пилота, небо и скошенные верхушки ёлок; сзади было что-то навалено и прикрыто куском брезента; пыльные оконца иллюминаторов едва пропускали свет.
   Борька Бунчиков примостился на лавочке и выдергивал из пяток занозы.
   Валька, плюща нос об иллюминатор, вел наружное наблюдение.
   Я просто сидел и ждал, когда же нас всех накроют.
   Снаружи что-то происходило. Незнакомый веселый голос спорил с чьим-то другим, картавящим и вроде знакомым. Кажется, этот другой был голосом Короедова-младшего.
   – Он это, я его точно видел, – говорил Короедов-младший. – Вместо головы – череп, глаза вот такие – светятся, сам весь в чешуе и орёт нечеловеческим голосом.
   – Кто он-то? – отвечал ему другой, незнакомый. – Ну, бойцы, вы даёте. Доигрались – мертвецы по кустам мерещатся. А рогов ты у него случайно не видел?
   – Не было у него рогов.
   – Ладно, воины, мне пора, – сказал незнакомый голос. – За картошечку большое спасибо, хорошую вы испекли картошечку, вкусную. И за балалайку спасибо, я этот простой инструмент уважаю. Три струны – а душу треплет, как целая филармония. Этому вашему Петухову надо бы в район ехать, в оркестр какой-нибудь поступить народных балалаечных инструментов. И вообще, не дело это – в лесу по шалашам прятаться да по чужим огородам лазить. Вон какие лбы вымахали, а в голове одни фигли-мигли.
   Снаружи по корпусу постучали. Мы замерли. Красная пятка Бунчикова зависла на полдороге к полу и светилась, словно сигнал тревоги.
   – Ну что, старушка, заждалась своего седока? – Незнакомый голос прозвучал совсем близко. – Ничего, сейчас полетим. – По корпусу опять постучали.
   – Сим Симыч, а нам полетать можно? – Новый голос принадлежал Кудыкину.
   – Полетать можно, да только сложно, – ответил незнакомый Сим Симыч. – Вон вас какая орава, а машина у меня перегруженная. Я тёще подарок везу на День военно-морского флота.
   – Ну, пожалуйста, ну, Сим Симыч, ну, только один кружок.
   – Не могу, ребята, – сопротивлялся незнакомый Сим Симыч. – Начальство узнает, меня же премиальных лишат. За перерасход бензина.
   – Ну пожалуйста, ну Сим Симыч, – канючил голос Кудыкина.
   Незнакомый Сим Симыч примолк, должно быть, задумался. Какое-то время снаружи раздавалось сопение, затем голос Сим Симыча произнес:
   – Вот что, ребята. В следующий выходной – праздник военно-морского флота. А не устроить ли нам по такому подходящему случаю показательные военно-морские учения с поддержкой с воздуха сельскохозяйственной авиацией? Я договорюсь со своим лётным начальством и с поселковой администрацией. Выберем место – скажем, ваш водоем. И лужок там, кстати, рядом удобный – как раз чтобы посадить самолет. За неделю вы подготовитесь, подключите к этому делу поселковых ребят, кому доверяете. А в самый праздник прямо с утра и начнем. Ну как, ребята, ударим с воды и с воздуха, постоим за честь матросской тельняшки? Пару мертвых петель я вам, так и быть, обещаю, дальше уж как получится.
   – Это что же, а мы? – Красная пятка Бунчикова от обиды сделалась белой. – У Кудыкина, значит, праздник, а мы, значит, как бы и ни при чем?
   – Тихо ты, – сказал Валька. – Праздник, он для всех праздник. Лично мне эта идея нравится.
   – Ему нравится, – ехидно передразнил Бунчиков. – Мне она тоже нравится. Вот ты скажи, Кулебякин, на кой хрен ты нас в самолете спрятал? Мы ж теперь вроде как вражеские лазутчики. Сейчас они нас застукают, и не видать нам праздника как своих ушей.
   – Борька прав, – сказал я. – Зря мы в самолете засели.
   – А я знал? – рассердился Валька. – Я что, специально? Вон, пожалуйста, выход рядом. – Валька кивнул на дверь. – Идите, раскланивайтесь со своим Кудыкиным. И предателю Петухову приветик передавайте, пусть он вам «Танец с саблями» на балалайке сбрякает.
   Борька Бунчиков грохнул пяткой об пол. Самолет ответил гулким металлическим эхом. Голоса снаружи умолкли. Борька сделался такой же бледный, как пятка. Мы смотрели и ждали, когда откроется наружная дверь.
   И тут за лавками в хвосте самолета, из прикрытой брезентом кучи раздался тонкий протяжный звук, сильно смахивающий на зевок.
   Мы в тревоге посмотрели туда.
   Брезент сморщился, край его отогнулся и мы увидели заспанную физиономию Пашки.
   – Что, уже прилетели? – спросил Пашка невинным голосом и, покачиваясь спросонья, пошел мимо нас на выход.
   Дверца в борту открылась, Пашка постоял с полминуты и солдатиком прыгнул вниз.

11

   Сим Симыч носил старую рабочую кепку и большие лётчицкие усы.
   Сам он был малорослый, крепкий, и с лица его не сходила улыбка.
   – То-то, я смотрю, осадка у самолета низкая. Вроде, когда садился, шасси в траву неглубоко уходили, а сейчас – на два сантиметра ниже.
   В стороне, у погасшего костерка, Жмаев, Бородавкин и Коклюшев спасали Короедова-младшего. Тот лежал, закатив глаза, тыкал пальцем на Борьку Бунчикова и шептал что-то про череп и чешую.
   Борька Бунчиков стоял рядом и виновато объяснял про болото.
   Мы с Валькой и примкнувший к нам вражеский командир Кудыкин обступили усатого авиатора.
   – Вот был бы моей тёще подарочек, – весело говорил Сим Симыч, – раскладное кресло-кровать и четыре оглоеда впридачу.
   – Пашка раньше, – объяснял Сим Симычу Валька. – Пашка, он так, он к Борьке на выходные приехал, они лодку резиновую заклеивают. Восемь дырок уже заклеили, еще четыре осталось.
   – У Пашки дядя тренер по боксу, – добавил я и многозначительно посмотрел на Кудыкина.
   На Пашкиного дядю Кудыкин, похоже, не среагировал, зато усатый Сим Симыч, когда услышал про лодку, весело встопорщил усы.
   – Лодка, говорите? Резиновая? – Он прошелся вприсядку около фюзеляжа. – Лодку мы используем как плавсредство. Что за праздник без корабля, тем более День военно-морского флота.
   Сбоку робко подошел Петухов. На плече у него была балалайка.
   – Петухова не возьмем, утопленники нам не нужны, – сурово сказал Кудыкин.
   – А вот тут, боец, ты не прав, – ответил ему Сим Симыч. – Балалайка – это тоже оружие. Возьмем, к примеру, переход Суворова через Альпы...
   – Пашка, – раздался вдруг Борькин голос, – где корзина? Я тебе корзину давал, гони корзину.
   Сонный Пашка ходил кругами, то и дело норовя свалиться в костер. Похоже, он еще не проснулся. За ним кругами семенил Борька Бунчиков и орал ему про корзину.
   По лбу Сим Симыча пробежали маленькие морщинки, усы его опустились. Авиатор задумался.
   – Нет, ребята, это вы зря, – сказал Сим Симыч, поправляя свою рабочую кепку. – Жить надо дружно, этому лохматому командиру я уже объяснил, – Сим Симыч показал на Кудыкина, – теперь повторяю вам. Жить надо дружно и весело. Был у меня на работе случай. – Сим Симыч поднял вверх палец и внимательно посмотрел на нас. – Боролись мы как-то по долгу службы с колорадским жуком. Лечу я, значит, на базу, а вечером дело было, солнце уже садилось. Вдруг вижу, стоит в болоте корова. Мычит, плачет, увязла по самое вымя, тычет мне прямо в воздух своим мокрогубым ртом и хвостом от слепней отмахивается. Заблудилось, в общем, животное.
   Бензину у меня было мало, только до аэродрома добраться. Но, думаю, пропадет скотина, и чьи-нибудь голодные детки нынче без молока останутся. Я сделал кружок пониже. Думаю. Сесть мне никак нельзя – болото и все такое. А корова мычит и тонет. И тут, не знаю уж почему, вспомнил я один кинофильм из жизни американских ковбоев. Они там у себя в прериях веревочную петлю на диких коней набрасывали и останавливали их на полном скаку. Ага, думаю, а чем мы хуже этих американских ребят? Чем наши болота уступают каким-то прериям? У них и клюквы там, небось, обыщешься, пока ходишь.
   Смотал я, в общем, большую такую веревку, была у меня в запасе, свой конец привязал к сиденью, соорудил на другом петлю, примерился, поплевал на счастье и бросил. И в аккурат петлю на правый ее рог и накинул. Сбавил скорость, чтобы животное головы не лишилось, и пошел в параллель с землей.
   Ну, потом, когда корова на пригорочек вылезла, свой конец я – чик ножиком! – перерезал. Бог с ней, думаю, пропадай веревка, жизнь животного все равно жальче, у него душа есть, а веревка что – обыкновенный материальный предмет.
   – Я это всё к чему. – Сим Симыч внимательно посмотрел на нас, затем на Бунчикова, потом снова на нас. – Вот он пристал к своему другу насчет корзины. Правильно, если доверили тебе чужое имущество, не теряй, а верни обратно. Это одна сторона вопроса. Теперь другая. Веревка, корзина, мячик, да хотя бы этот мой самолет – все это вещи. Большие, маленькие, но вещи. Вы их всегда найдете. А вот дружбу... – Сим Симыч по очереди похлопал нас по плечу. – Нет, ребята, потерять дружбу легко. Но найти...
   Борька Бунчиков, краем уха прислушивавшийся к словам Сим Симыча, оставил Пашку досыпать на ходу. Тот сделал еще пару витков и проснулся. Посмотрел на нашу компанию и, видно, никого не узнав, бросился без оглядки в лес.
   – Пашка! – закричали мы ему хором. – Ты куда? Стой, это мы!
   Но он уже продирался сквозь чащу, хрустя шишками и ломая ветки.
   – Бывает, – сказал Сим Симыч. – Странный он какой-то, ваш Пашка. Где вы его такого нашли?
   – Это он. – Я показал на Бунчикова.
   – Все, ребята, поздно уже. – Сим Симыч пожал нам руки и полез заводить мотор.
   Самолет м е ленько задрожал; по траве загуляли волны.
   Перед тем, как сделать разворот и взлететь, Сим Симыч высунул голову из кабины и, придерживая кепку, напомнил:
   – Не забудьте, бойцы, в следующее воскресение на водоеме!

12

   Следующее воскресение началось рано.
   Чуть свет меня разбудил стук в окно, стучал Валька.
   – Давай, – сказал он, – заводи мотор, наши уже все в сборе.
   Наскоро проглотив полбатона, я выскочил на крыльцо.
   Двор был покрыт росой, сонный кот Елисей вылизывал на ступеньках лапу.
   Я поёжился, утро было не жарким; солнце недавно встало и еще не набрало силу.
   Валька был в полной экипировке: в шароварах военно-морского цвета, в зеленой маскировочной куртке и кожаной шапке-ушанке с обрезанным козырьком. Над лбом его горела звезда.
   Наверное, он себе очень нравился, потому что все время вытягивал петушиную шею и разглядывал свой наряд.
   Я ему позавидовал, особенно его боевым шароварам.
   Сам я был одет скромно. Старая динамовская футболка, курточка из плащёвки, треники с залатанными коленями, через плечо – игрушечный автомат. На генерала я не тянул явно.
   Валька критически меня оглядел, хмыкнул и покачал головой:
   – Мог бы одеться и поприличнее. Праздник все-таки.
   Он порылся в своих карманах, достал вырезанную из консервной банки медаль и протянул мне. Медаль блестела как настоящая, гвоздиком на ней было выцарапано: «За отвагу».
   Я прикрепил ее проволочным крючком к груди.
   – Теперь хоть на человека похож, – сказал Валька, и мы помчались на водоем.
   Там уже вовсю кипела работа.
   Бригада мужиков на лугу, вооружившись молотками и папиросами, устанавливала праздничную трибуну. Вокруг них ходил Епифакин и давал практические советы.
   На берегу были расставлены лавочки и столы, чтобы торговать лимонадом. На этот раз местное руководство решило в грязь лицом не ударить и провести праздник на высшем уровне. Ожидался даже какой-то важный человек из района – не то Пупченко, не то Пипченко Капитон Романыч.
   Наши сгрудились у воды и о чем-то спорили.
   – Что за шум? – спросил Валька, когда мы подошли ближе.
   – Объясни своим остолопам, что у нас тут не игра в дочки-матери, – сказал Вальке Кудыкин.
   – Какие еще дочки-матери? – не понял Валька.
   – А вот. – Кудыкин показал пальцем на Любку.
   Та стояла в белом переднике с вышитым на груди крестом.
   – Я нужная, – говорила она сквозь слезы. – Я санитаркой буду. У меня йод есть. И бинты. – Она раскрыла белую сумочку и показала свое добро.
   – Ну, вообще-то санитарка не помешает, – поддержал я Любку. – В бою всякое может случиться. Убьют, например, кого, или руку кому оттяпает. Это ж дело такое, обыкновенное.
   – Ей самой нянька нужна, – стоял на своем Кудыкин, – какая из нее санитарка?
   – Ладно, – решительно сказал Валька. – Ты, Кудыкин, своими командуй, а я своими. Галочкин прав. Назначаю тебя, Любка, военной медицинской сестрой. Вон там твое будет место, в кустах, под березой. Сиди там, не высовывайся, пока кто-нибудь не погибнет. А когда погибнет, так он сам тебя позовет.
   Довольная назначением Любка побежала устраивать медсанбат.
   – Сим Симыч не прилетал? – спросил Валька, разглядывая пустое небо.
   – Рано еще Сим Симычу, – хмурясь, ответил Кудыкин. – Насчет снарядов решили?
   – Насчет снарядов – этим Васильков занимается. Кстати, где Васильков?
   Кудыкин показал на мостки. Из воды у самых мостков торчала толстая металлическая труба; рядом с толстой трубой вылезала труба поменьше с небольшим раструбом на конце.
   Валька прошел на мостки и постучал по большой трубе.
   – Эй, Васильков, ты как там, еще живой? – крикнул он в похожий на рюмку раструб. Затем приложил к раструбу ухо, кивнул и сказал Кудыкину: – С Васильковым порядок. Спрашивает, когда начнем.
   – Ты у него про снаряды спроси, – сказал Кудыкин.
   – Васильков, – Валька наклонился к трубе, – как у нас со снарядами? Что? У Бунчикова? Где Бунчиков? – спросил Валька, оборачиваясь к остальным.
   – Спит Бунчиков, – кисло усмехнулся Кудыкин. – Нашли на кого положиться.
   – Здесь, у меня снаряды, – послышалось из зарослей камышей.
   Зашуршали сухие стебли, и на чистую полоску воды между камышами и берегом выплыло резиновое корытце. Лодкой управлял Пашка.
   – Вот они, половина здесь, а остальные я на тот берег отвез; их у меня Бородавкин принял. – Пашка поднял мешок и потряс им над головой.
   – Ладно, – сказал Кудыкин. – Значит, договорились: Сим Симыч прилетает, и начинаем.
   – Замётано, – сказал Валька.
   Кудыкин в обход по берегу побежал к своим.
   Народу между тем прибавлялось.
   Старики рассаживались по лавочкам; на трибуне уже блестел графин, и поселковый голова Стелькин о чем-то разговаривал с Епифакиным. Над трибуной на высоком шесте ветром трепало флаг.
   Мелочь, вроде малышей и девчонок, толпилась возле трех деревянных столиков, ожидая, когда привезут лимонад.
   Бригада мужиков с папиросами, отложив в сторону молотки, кружком расположилась на травке и чем-то оживленно позвякивала.
   К берегу подкатила полуторка. С нее сгрузили ящики с лимонадом и трёх тёток в одинаковых фартуках – продавщиц.
   Мы стояли на берегу и ждали, когда в небе появится самолет. Договаривались на двенадцать часов. Ровно в полдень должно было начаться сражение: высадка морского десанта на укрепленный берег противника. Противником был Кудыкин и его армия – Короедов-младший, Коклюшев, Бородавкин, Жмаев и еще несколько ребят из поселка. На берегу они устроили крепость, которую нам предстояло атаковать.
   До полудня оставалось пятнадцать минут.