Етоев Александр Васильевич. Нечертова дюжина

   И тут из-за поселковой бани выбегает Капитонова Верка и кричит громко, на всю планету:
   – Лети, лети, Мухин, спускайся! Ужо мамка тебе уши за простыню надерет!
   Валька Мухин проснулся и тут же сунулся под кровать. Парашют был на месте.
   День обещал быть жарким, но на севере, над дымчатыми полями плавали завитки облаков.
   Валька вырвал из тетрадки в клеточку лист и написал на нем печатными буквами: «СЕГОДНЯ В 12 НА ЛАСТОЧКИНОЙ ГОРЕ». Подписываться не стал – поймут, если не дураки. Потом сделал из листа самолетик и на крыльях нарисовал звезды.
   Борькин дом стоял в тупике на задах Пионерской улицы. Валька обошел его со стороны леса и огородов, сунул хозяйскому кобельку Шурику, чтобы не шумел, карамельку и на цыпочках подкрался к окну.
   Борька спал, он всегда просыпался поздно. По сонному Борькиному лицу бегал рыжий солнечный зайчик и прятался среди рыжих веснушек.
   Самолетик залетел в форточку и плавно приземлился на одеяло.
 
   Ласточкина гора – это такое место в километре с небольшим от поселка. Речка там делает поворот; в мелкой серебристой воде мальчишки ловят пескарей и уклейку; левый берег – песчаный пляж, а на правом, который ближе к поселку, – высокий крутой обрыв с дырочками ласточкиных гнезд. Глубина под ним – метра два, не больше, и то весной, когда паводок. А над обрывом, неизвестно зачем, поднимается деревянная вышка.
   Здесь-то, на крутом бережку, Валька Мухин и задумал совершить свой прыжок.
   В двенадцать он стоял у подножия вышки. Рюкзак висел за спиной и легонько давил на плечи. Солнце пекло как бешеное. Мальчишки на другом берегу, побросав на песок удочки, молотили пятками по воде; в брызгах горела радуга.
   Время шло, а Борьки все не было.
   Наконец, из-за мелких елочек выкатился черный клубок и, облизываясь, побежал к Вальке. Вслед за Шуриком показалась Верка. Последним шел конопатый Борька с огромным, как арбуз, яблоком.
   – Привет, – небрежно бросил им Валька и поправил на рюкзаке лямку.
   – Ой, какие мы нынче важные, – с ходу завела Верка. – Борька, ты только глянь, он еще и рюкзак нацепил.
   – Все ясно, – сказал конопатый Борька. – С парашютным спортом покончено, решил податься в туристы.
   – Сейчас увидим, кто тут из нас турист, – гордо ответил Валька и, хватаясь за горячие перекладины, полез на вышку.
   На площадке дул ветерок, река внизу превратилась в ленточку, поля вытянулись в длину, а за полями вдоль кромки леса медленно ползла электричка.
   – Мухин! – послышался Веркин голос. Голос был какой-то тихий и жалкий, должно быть, из-за жары.
   – Ты что это там задумал? – Это прокричал Борька. – Слезай!
   Мелко залаял Шурик. Где-то на тропинке внизу протопали, удаляясь, шаги. Валька вспомнил про нос морковкой и стащил со спины рюкзак.
   Пальцы были как деревянные. С третьей или четвертой попытки он вытряхнул на настил парашют. Смятая двуспальная простыня лежала горбатым комом, и на Вальку жалко и виновато смотрели ржавые пятна от утюга.
   Он расправил веревки строп и проверил узлы крепления. На блестящую половинку швабры уселась зеленоглазая стрекоза. Она шевелила крылышками и весело поглядывала на Вальку. Потом она улетела, и Валька долго смотрел ей вслед, завидуя ее уверенному полету.
   Из-за края площадки вылезла Борькина голова.
   – Мухин, – сказала конопатая голова, удивленно глядя на парашют, – а о родителях своих ты подумал? Сиротами их хочешь оставить?
   Валька Мухин задумался. Родителей было жалко.
   – Передай маме, что огород я полил, – сказал он загробным голосом. Вздохнул и добавил тихо: – Только папе не говори, не надо.
   – Эх, Мухин, Мухин, бессердечный ты человек, Мухин, – ответила конопатая голова. – Ладно, прыгай, коль уж приспичило. И, будешь приземляться, ноги под себя подогни. – Голова исчезла.
   Валька Мухин повесил на плечо парашют, подхватил половинку швабры и подошел к краю. Когда он заглянул вниз, сердце его подпрыгнуло и по коже побежали мурашки.
   Сделалось удивительно тихо. Не звенели солнечные лучи, остановилась речка, мальчишки на другом берегу стояли тихо, как столбики, и успокоились голоса птиц.
   – Мухин, – раздался в тишине голос. Это снова был Борька. – Не передумал, Мухин?
   Валька помотал головой.
   – Молодец, Мухин, правильно. Яблоко хочешь?
   Валька кивнул. Подкрепиться перед полетом не помешает. Он сбросил на настил парашют, взял Борькино яблоко и вцепился зубами в мякоть.
   И тут проворная рука Борьки схватила деревяшку от швабры, дернула изо всех сил, потянула за собой стропы, и белая простыня парашюта сгинула за краем площадки.
   Валька Мухин стоял с туго набитым ртом, в одной руке – пустота, в другой – половинка яблока. Он хотел разозлиться, но злость куда-то ушла. Даже обиды не было, и сделалось почему-то спокойно.
   Он доел яблоко и начал спускаться с вышки.
   А внизу он увидел маму. Она стояла на солнцепеке и плакала. Желтый отсвет сосны лежал на ее щеке, и такая она была молодая, добрая и красивая, что Валька Мухин не выдержал и заплакал тоже.

Розовый поросенок в корзине

   Чайки захлебывались от счастья.
   По реке плыл теплоход.
   Мы с Юркой сидели на теплой палубе и грелись на теплом солнышке.
   Сухона – река медленная, и вода в ней медленная и тихая, и берега медленные и зеленые.
   Теплоход был старенький и скрипучий, и назывался «Вологодский речник». Он гудел прокуренным басом, и маленькие коровы на берегу отвечали ему влюбленными голосами.
   На пристани возле деревни Дно теплоход принял на борт местного жителя с багажом.
   Местный житель был длинный парень в сандалетах на босу ногу и с улыбкой во все лицо. Багаж его состоял из красного потертого чемоданчика и розового поросенка в корзине.
   Так он и поднялся на палубу: в одной руке – чемоданчик, в другой – корзина и поросенок.
   Народ на палубе был в основном веселый. Скучных было не много – только семейство дачников, расположившееся на корме в тенечке.
   Глава семейства молчал и всю дорогу читал газету. Угрюмая мамаша в панаме сторожила вещи и чемоданы. Посередке, между родителями и вещами, прятался мальчишка, их сын, в теплом не по сезону пальто и не по-летнему зимней шапке. Наверное, его провожали на Северный полюс.
   Длинный парень присмотрелся к народу и выбрал меня и Юрку. Мы ему, должно быть, понравились.
   – Толя, – сказал он, ставя возле нас корзину и чемодан.
   Розовый поросенок в корзине посмотрел на нас маленькими глазами, хрюкнул и улыбнулся.
   – Толя – это он, а я – Зуев Павел Степанович. – Парень подмигнул поросенку. – Вообще-то для знакомых я просто Паша.
   Он протянул нам руку и по очереди пожал – сперва Юрику, потом мне.
   – Он у вас что, ручной? – спросил Юрик про поросенка.
   – Он у меня ученый. – Паша, Павел Степанович, отщелкнул на чемодане замок и достал бутылочку с молоком. – Я его в Тотьму везу, знакомому показать. В Тотьме у меня дядька, он на лето веранду сдает одному дрессировщику из Ленинграда. Я и думаю, может, моему Толику на артиста выучиться? Будет с гастролями по стране ездить, может, за границу когда отпустят. Ведь интересно – Америка, Африка, негры, американцы.
   – Здорово, – сказал Юрка. – У нас негр в квартире через площадку живет. Он каждую зиму к себе в Африку ездит. Потому что здесь у нас ему холодно, а в Африке и зимой жарко.
   – Ага, – сказал Паша, – к нам в деревню студенты на практику приезжали. Там тоже был один негр, Патрик. Мы его Петькой звали. Хороший был негр, веселый. На аккордеоне играл.
   – В Африке поросята черненькие, – сказала девочка с синим бантом.
   Она присела рядом с нами на корточки и почмокала поросенку губами.
   – Глупости, – сказал Юрка. – Поросята везде одинаковые.
   – Сам ты глупости, – ответила девочка и показала Юрке язык. Язык у девочки был розовый, как поросенок.
   – Нюрка! – прилетел с кормы громкий голос. – Где тебя черти носят? Нам сходить, пристань уже.
   – Пойду я, – вздохнула Нюрка. – Сходить мне, пристань уже.
   – Славная у тебя свинка, – сказал мужчина в трениках и тельняшке. Он дымил беломором и улыбался. – Ты, главное, корми его правильно. Картофель, отрубя, молоко. Она у тебя хряк или мамка?
   – Она у меня ученая, – с гордостью сказал Паша.
   – Это как это? – спросил мужчина в тельняшке.
   – Я ее в Тотьму везу, в Тотьме у меня дядька, а у дядьки дрессировщик из Ленинграда на веранде живет.
   – А-а. – Мужчина выпустил хвостик дыма. – И по какой специальности она у тебя ученая?
   – По арифметике, – сказал Паша. – По сложению и вычитанию.
   – У нас на флоте, – сказал мужчина в тельняшке, – у боцмана Петухова был говорящий кот. Так он из «Мурки» знал полкуплета.
   – Это что, – сказал древний дед, пристраиваясь к нашей компании с брезентовой раскладной скамеечкой, – вот у кума моего Митьки огурцы градом побило.
   Скоро вокруг Паши и поросенка собралось почти все пассажирское население палубы. Говорили о погоде, об огурцах и о каком-то товарище Николюкине из райцентра.
   Дядька в парусиновом пиджаке показывал фокус с картами – прятал в рукав туза, а вынимал девятку крестей.
   Древний дед дремал на своей скамеечке.
   День был длинный, медленный и веселый.
   По реке плыл теплоход.

Будьте счастливы, жуки и пираты

   Днем был ветер, добрый и глуповатый – как папа, когда приходит домой с получки. Он играл с соседским бельем, чистил перышки воробьям и курам, а к вечеру улетел за речку и спрятался в дремучем лесу.
   Потом наступила ночь, но я ее не видел, я спал.
   А утром пришла весна.
   Наш дом стоял на самом краю поселка, и весна пришла к нам в первую очередь.
   Солнце перелезло забор и нагрело мерзлые стекла.
   Кошка Дуся заерзала спросонья на подоконнике, и по комнате, как живая, запрыгала золотая пыль.
   Я подскочил к окну и глазам своим не поверил: за окном было шумно и весело, от капели и весеннего воздуха.
   На улице я увидел Пирата. Он стоял, раскрашенный ранним солнцем в какой-то немыслимый, нечеловечески пестрый цвет, и пил из блестящей лужи. Заметив в окне меня, он сделал мне хвостом «здрасьте». Потом обтер морду лапой и громко, по-собачьи, чихнул.
   Я намазал два бутерброда и пошел смотреть на весну.
   Пока я их делал и одевался, на улице народу прибавилось. У забора рядом с Пиратом сидел на корточках Иван Иванович Костыльков, управляющий поселковой баней. На нем был розовый новый ватник и безразмерные болотные сапоги.
   – Пей, боец, поправляйся, – ласково говорил он псу. – Пей, пей, ты у нас сегодня герой.
   Я протянул Пирату самый большой бутерброд и поздоровался с Иваном Ивановичем.
   Пират посмотрел на хлеб, слизнул с него каплю масла и вежливо отказался.
   Иван Иванович крякнул от удовольствия и потрепал собачий загривок.
   – Это он после войны такой сытый. Он же у нас герой – всю ночь с крысами воевал. Теперь народ в бане может мыться спокойно. А то что получается. В субботу, считай, всё женское отделение на мороз вывалило. Орут, визжат – крысы, понимаешь, совсем озверели. В раздевалке по шкафам шарят, в белье роются, даже в парилке, заразы, и то два веника сгрызли.
   Пират скромно сопел – мол, подумаешь, какие-то крысы.
   – Так что, Санек, теперь приходи мыться. Крысы тебя больше не тронут. И мамке своей передай.
   Он сощурился, глядя как весеннее солнце отражается в собачьих глазах.
   Вдоль забора бежал ручей. Снег шуршал, превращаясь в рыхлую кашу. Иголочки прошлогодней хвои пробуждались от зимней спячки и пускались в кругосветное плавание. Пахло воздухом и землей.
   Пират легонько тронул лапой асфальт. По теплой серой дорожке полз сонный весенний жук. Он сиял на солнце, как маленькая солдатская пуговица.
   – Загадывай желание, Санёк, – сказал Иван Иванович Костыльков, тыча пальцем в живую пуговицу.
   Я отдал ему бутерброд и загадал первое, что пришло мне в голову:
   «Будьте счастливы, жуки и Пираты...»

Поучительный случай

   Каких только поучительных случаев не бывает на белом свете.
   Однажды на крыльце сельского домика сидели два человека. Перед ними стоял забор. За забором, за лысой полянкой, стоял прореженный лес. В лесу стояли деревья.
   Только они сидели, эти два человека.
   Потом один из них встал и упруго, как луговой кузнечик, спрыгнул с крыльца на землю. В руках у него был самострел.
   Как раз в этот самый момент из пыльного звездного облака выплыла яркая точка и медленно потекла к востоку.
   Человек с самострелом – мальчик лет десяти, приехавший из города на каникулы, – увидев белую точку, сказал оставшемуся на крыльце старику:
   – Смотри, дедушка, спутник.
   Степенно сидящий дед жевал губами кашицу папиросного мундштука. Его более занимала сладкая табачная горечь, чем явления космического порядка. Но внука старик любил и потому, отвлекшись от приятного дела, стал посвящать его в нехитрые тайны вселенной.
   – Ясное дело, спутник. Он, Ванек, всегда в это время над нашей Каменкой пролетает, хоть часы проверяй.
   – Дедушка, – спросил мальчик, – а самострел до него достанет?
   – Кхе, – крякнул дед. В голову ему пришла мысль. За мохнатыми бугорками век промелькнула живая искорка. Он что-то шепнул в кулак, тихонько, чтобы внук не услышал, потом сказал:
   – Так ты, Ванюша, попробуй.
   Мальчик целился долго. Он щурился и сопел, глаза превратились в щелки.
   Наконец он нажал на спуск, стрела молнией мелькнула перед глазами и унеслась в небесную высоту. Белая точка спутника застыла на месте и, как подбитая птица, бесшумно упала за горизонт.
   Внук запрыгал от радости, дед же стал вдруг суровым и сказал внуку такие поучительные слова:
   – Стрелок ты, Ваня, хороший. Метко стреляешь, это в жизни вещь нужная. Но вот ты мне скажи. Спутник, он тебе что, мешал?
   Дед посмотрел на внука внимательно, тот ничего не ответил.
   – Не мешал! – Выставив перед собой палец, дедушка продолжал поучение. – Вспомни, третьего дня ты целился на дороге в зяблика. Ты в него выстрелил? Нет, этому тебя в школе учили. А спутник, раз неживой, пуляй, значит, в него на здоровье? Нет, Иван. Это я тебе нарочно урок дал. Запомни: что не тобой сделано, того не ломай. Запомнил?
   Ваня кивнул.
   – То-то, – дедушка улыбнулся и выпустил в небо над головой струйку папиросного дыма.

Чтобы и другим было весело

   Прогуливаюсь я с утра возле дома, а навстречу мне мой сосед Морковкин.
   – Здравствуйте, – говорю, – Иван Иваныч, как внуки?
   Морковкин смотрит как-то подозрительно косо, а сам все к стеночке, к стеночке – а потом как припустит от меня рысью к парадной, только пятки, фигурально говоря, засверкали.
   Я не понял, пожал плечами, гуляю дальше.
   Тут навстречу мне Булкина Елена Антоновна, соседка из квартиры напротив. В руках авоська, на голове шляпка.
   – С добрым утречком, Елена Антоновна, – говорю. – Уже с покупками? Донести не помочь?
   Соседка тоже повела себя непонятно – прижала к груди авоську и нервно засеменила к дому. И пока бежала до двери, все оглядывалась на меня из-за плечика и все чего-то бормотала себе под нос.
   Ладно, думаю, всякое под старость бывает. Не с той ноги, может, встала или в магазине обвесили.
   Тут навстречу мне первоклассник Федька, моего друга Янушковского сын.
   – Ну что, – говорю, – брат Федор, опять двойка?
   Федька меня увидел, весь затрясся, стоит и плачет.
   Я его, как мог, успокоил, а сам стою возле скамейки и размышляю. Что ж, думаю, все от меня шарахаются? Ну надел я противогаз, подумаешь! Может, у меня веселое настроение, и хочется, чтобы и другим было весело.

Золотые наши мечты

   Жил в городе Ленинграде мальчик Миша.
   Во дворе, когда собирались мальчишки и спорили, кто кем будет, Колька говорил: «Моряком», Васька говорил: «Летчиком», Димка из соседнего дома собирался пойти в танкисты.
   А Мишка мечтал быть дворником.
   Он так всем и говорил:
   – Хочу быть дворником.
   Но самое интересное в этой сказке другое.
   Васька, который хотел стать летчиком, торгует вениками на Ситном рынке.
   Колька, мечтавший о морях-океанах, принимает на Лиговке вторсырье.
   Димка играет по электричкам на аккордеоне.
   Один Мишка стал, кем хотел, – дворником.
   Ведь должны же мечты хоть у кого-то сбываться. Иначе, ради чего жить?

Юрик и Бобик

   Двор был большой и весёлый, особенно по утрам.
   Летом здесь росли дети, трава, и по траве гуляли собаки.
   Собаки были все добрые, кроме одной, которую звали Бобик.
   Вообще-то злой он был только снаружи, только на рыжую лохматую морду и желтые, нечищенные клыки. Внутри Бобик был добрый пес.
   Однажды вышел во двор человек по имени Юрик.
   Он был мальчик, школьник третьего класса и знаменитый в будущем футболист. Изо рта у него торчал леденец на палочке, а в руке подпрыгивал настоящий футбольный мяч. Мяч ему подарила мама на день рождения.
   Вот идет Юрик по пустому еще двору, в руке у него прыгает мяч, а во рту сверкает конфета. И видит он, что посередине двора, там, где среди дворовой травы лежит квадратик детской площадки, громоздится что-то рыжее и лохматое.
   Было утро, и Бобик еще не завтракал, а если честно, то и лег он вчера на пустой желудок. Словом, настроение у Бобика было скверное, прямо-таки собачье.
   Юрик, наткнувшись взглядом на желтые нечищенные клыки и красные невыспавшиеся глаза, от неожиданности споткнулся на ровном месте. Мяч, тоже от неожиданности, спрыгнул с его руки и покатился прямиком к Бобику. Покатился и – здрасьте вам! – бац по мокрому собачьему носу.
   В общем, Бобику стало очень обидно. Пустой живот, а тут еще бьют по морде.
   Встал он на свои четыре собачьи лапы, крикнул собачьим голосом: «Это что же такое делается!» – и его нечищенный желтый клык воткнулся в белую футбольную мякоть.
   Мяч жалобно запищал и медленно испустил дух.
   Из-за длинной девятиэтажной громадины во двор заглянуло солнце. И увидело такую картину.
   Растерянный рыжий Бобик, Юрик в полосатой футболке, размазывающий по лицу слезы, и мертвый футбольный мяч.
   Солнце было доброе и веселое, и от такой печальной картины сердце его защемило и на лицо набежала тень. Оно не могло спокойно смотреть на плачущих третьеклассников, растерянных совестливых собак, а уж на мертвые мячи и тем более. Солнце всплеснуло руками и сразу взялось за дело. Подмигнуло знакомому постовому милиционеру Жоре, тот остановил на дороге велосипед, велосипедист достал из велоаптечки кусочек мягкой черной резины, маленький тюбик с клеем и скоро мяч стал как новенький, прыгал, бегал и веселился под добрый собачий лай.
   А добрый Бобик был потому, что, во-первых, приобрел нового друга и, во-вторых, этот новый друг подарил ему леденец на палочке.

Новогодняя история

   – Лешка Котиков-то наш совсем с дуба рухнул, – рассказывает мне недавно по телефону один знакомый. – Купил открытку за семнадцать рублей и послал ее в Финляндию Санта-Клаусу, чтобы тот принес ему подарок на Новый год. Представляешь, какой наивный?
   – Ну почему же, – говорю я ему, – наивный. – Новый год – такой интересный праздник, когда случаются всякие чудеса. Я однажды под Новый год в своей парадной нашел на подоконнике телевизор.
   – Ты же сам его в парадной нашел, тебе ж его не Санта-Клаус принес.
   – Ну, не знаю, может, и Санта-Клаус. Видит, что я подхожу к парадной, поставил телевизор на подоконник и спрятался этажом выше.
   – Ерунда, чего ему от кого-то прятаться! А Лешка Котиков все равно с приветом. Одна открытка за семнадцать рублей! Я себе за девять купил и не в Финляндию послал, а в Москву, и не Санта-Клаусу, а Деду Морозу. Он-то уж придет обязательно, ему границу переходить не надо.

Парашют вертикального взлета

   Небо вздрагивало от ветра, словно там пролетали ангелы – над крышами, над нашими головами, – и Валька Шубин сощурился, выплюнул слюнявый окурок, и он полетел, полетел, его крутило, несло и бросило на подоконник напротив. Наши головы в чердачном оконце, что глядело с крыши на двор, мгновенно вытянулись вперед. На подоконнике, на фанерной подставке, бечевкой притороченный к раме, лежал бумажный пакет. Мы видели, как затлела бумага, как трепещущий на ветру дымок повалил все гуще и гуще и вдруг показалось пламя.
   – Если там динамит, громыхнет – мало не будет, – радостно сообщил Бобин, будущий военный специалист.
   – Если динамит, я пошел, – сказал я.
   – Погано, – сказал Валька и отвернулся.
   В пакете не было динамита. В нем оказалась обыкновенная колченогая курица, и человеку в трусах и в майке, который вывалился по пояс из форточки, нам бы еще спасибо сказать – за то, что опалили бесплатно, – так нет, он долго блестел на солнце гладко выбритой головой и размахивал костлявыми кулаками.
   Мы зарылись в пыль чердака и втянули головы в плечи. Чердак пропах голубями, пыль набивалась в ноздри, и первым не стерпел Валька.
   – Никто не видел, пусть попробует доказать.
   Валька был человек опытный, нас с Бобиным он перерос на год и на полголовы впридачу, он даже кепку носил, как у взрослого, – широкую, с большим козырьком, и для важности прикрутил спереди большую капитанскую звездочку.
   – Я его знаю, это Американец, – сказал он, наморщив лоб. – Он в Америку на мотоцикле ездил. Так себе мотоцикл, ничего особенного.
   Валька сплюнул сквозь зубы в пыль, и в его плевке на лету отразилось круглое небо. Он открыл рот, чтобы добавить что-то еще, но не успел.
   – Мальчики...
   Я вжался в тень от низко нависающих балок. Валька стоял на коленях с набитым словами ртом и медленно поворачивал голову. Бобина не было видно.
   – Не прячьтесь, я все равно вас вижу.
   Человек говорил не зло, но с места никто не сдвинулся.
   – За голубями охотитесь?
   – За крысами, – грубо ответил Валька.
   – Понятно. – Человек улыбнулся. Я поднялся, и Валька тоже, ударившись головой о балку. Он сморщился и потер кулаком макушку. Рядом зашевелился Бобин. – Мальчики, нужна помощь.
   Валька пожал плечами и кивнул мне и Бобину, показывая на выход.
   – Нужно испытать одну вещь. – Человек вышел из тени. Роста он был невысокого, лицо бледное, щеки в морщинах.
   – Вот. – Он опустил плечо, и с плеча соскользнула лямка. Рюкзак он положил возле ног – пухлый зеленый шар, от которого пахло тайной. Потом он присел на корточки и погладил по брезентовой коже.
   – Здесь, в рюкзаке, – он по очереди ощупал глазами каждого из нас и вздохнул. Должно быть, лица наши были не особенно подходящими, но других на чердаке не нашлось, – парашют вертикального взлета. Не я его изобрел. Я только провожу испытание.
   Валька все-таки фыркнул.
   – Парашют? – переспросил он и хитро посмотрел на меня. – Я не понял – какого взлета?
   – Парашют вертикального взлета, – серьезно повторил незнакомец. – Таких еще не было, это первый. Опытный образец. Если не хотите помогать даром, я могу заплатить. – Теперь он почему-то смотрел на одного Вальку, и нас с Бобиным как будто не замечал.
   – А что делать-то? – Валька нагнулся и засопел, у него расшнуровался ботинок.
   – Дело простое. – Человек развязал рюкзак и вытащил из него на свет сперва плотный рулон материи, намотанной на короткий вал, потом некое подобие сбруи – с ремнями, пряжками и тесемками, вразнобой торчащими во все стороны, – и напоследок небольшое седло. – Сперва я разберусь с этим своим хозяйством, а после вы поможете мне затянуть на спине шнуровку и выровнять ось. И придержать парашют, когда я буду выбираться на крышу. Чтобы не зацепился за стекла. – Он кивнул на острые стеклянные зубья, вылезающие из переплета окна.
   – Почему?.. – Валька наморщил лоб, но задать вопрос не успел.
   Человек посмотрел на него и сказал, улыбнувшись:
   – Во-первых, отсюда удобней, на чердаке никто не мешает. А этот, – он обвел глазами чердак, – я хорошо знаю. Я ведь жил в этом доме пять лет, пока ты не родился. Я бы сам справился, но раз уж подвернулись помощники, почему бы не попросить помочь? Еще есть вопросы?
   – Есть, – сказал молчавший до того Бобин. – А туда с вами можно? – Он ткнул пальцем вверх, в пыльное марево над потолочными балками.
   – Нет, – ответил человек твердо, – со мной нельзя.
   – Все равно здорово! – Валька показал большой палец. – Как на воздушном шаре. Его что, надо надувать?
   – Не надо. – Человек улыбнулся. – Автоматика.
   Незнакомец опустился на корточки и принялся налаживать парашют. Продолжалось это довольно долго – минут десять, если не двадцать.
   – Готово. – Он наконец поднялся и продел под себя седло. Вал со смотанным в рулон парашютом остался у него за спиной. – Теперь зашнуровывайте – крест-накрест.
   Валька первый взялся за дело, мы с Бобиным не успевали ему помогать. Он больно ударил Бобина по руке, когда тот продел шнурок не туда, сам проверил узлы и одернул на человеке куртку.
   – Хорошо, – сказал незнакомец и повернулся к Вальке: – Не знаю, что бы я без тебя делал, Валя. Наверное, разбился б о мостовую.
   Валька хотел улыбнуться, начал – и расхотел. Он сказал:
   – Сегодня ветер. Ничего? Не снесет?
   – Нет, ветер – это хорошо. Ветер – парашюту на пользу. Сейчас начнем, осталось только выровнять ось. Там такая стрелочка на валу, как у магнита. Надо, чтобы острый ее конец показывал точно вниз. Показывает? Вот и отлично.