Евдокимов Андрей. Австрийская площадь или петербургские игры

   Кошелев чуть заискивающе развел руками и, не вставая, поклонился. "Надо показать, что я с ними считаюсь, им понравится", - подумал он.
   - Какие вопросы к Павлу Константиновичу? - приторно улыбнувшись, спросила ведущая. Сразу же поднялся лес рук, сидящий рядом Рубашкин едва шевельнулся, но девушка кивнула именно ему: - Пожалуйста, Петр Андреевич!
   - Павел Николаевич...
   - Павел Константинович, - машинально поправил его Кошелев.
   - ...Николаевич, - настойчиво повторил Рубашкин. - В пресс-релизе написано: "Павел Николаевич"! Да и наши читатели еще помнят ваше прежнее отчество, товарищ Коршунов.
   - Не может быть, - возмутился Кошелев, но поглядев в услужливо протянутый листок, согласился:- Да, но это ошибка, опечатка. Исправьте пожалуйста.
   - Исправьте сами, чтобы не было споров, - ухмыльнулся Рубашкин. Дождавшись, когда Кошелев вернет ему бумагу, Рубашкин продолжал: - Вы много лет служили в КГБ, боролись с идеологическими диверсиями. Лично вы причастны к репрессиям против поэта Льва Друскина, коллекционера Георгия Михайлова, Михаила Полякова и многих других. В свое время они тоже, как вы образно выразились, "метались в поисках защиты и справедливости". Совесть вас не мучает?
   - Мучает. Каждый день! За все. До сих пор мучает совесть, что в детстве о бидел бабушку, что, играя в футбол, разбил соседям стекло, но не признался и наказали другого. Помните, Лев Толстой писал: "Счастье- это удовольствие без раскаяния"? - Кошелев улыбнулся, явно довольный удачной цитатой, и Рубашкину показалось, что улыбка была ехидной: дескать, ты-то не читал Толстого.
   - И вот вы сами оказались в положении неповинных людей, которых вы посадили в тюрьму... Что же вы теперь чувствуете?
   - А кто сказал, что они неповинны? - Кошелев разозлился, понимая, что разговор складывается не в его пользу и нужно, совершенно необходимо, переломить ситуацию. - Все они были осуждены за совершенные тогда преступле ния. Суд признал их преступниками по действовавшим на тот период законам. И мне стыдиться нечего. Я служил честно!
   - Тогда чего же вам бояться? - прервал его Рубашкин. - Вас тоже осудят по закону.
   - Я боюсь в жизни только двух вещей: предательства и незаконного приговора. Я боюсь оказаться на нарах рядом с ворами и бандитами, - не сдержавшись, выкрикнул Кошелев. - Я не хочу этого!
   - А Михайлов и Поляков хотели? - тихо сказал Рубашкин, но никто, кроме Кошелева, его не услышал.
   * * *
   - Не дожал Рубашкин. Обложил Кошелева грамотно, но не дожал. Хотя, если бы все наши следаки так допросы вели, то не было бы у нас забот. Ты как считаешь, Глеб? - хмыкнул полковник Микин, после того как закончилась запись пресс-конференции Кошелева.
   - Языком трепать - нехитрое дело, а доказательства собрать - совсем другое, - угрюмо буркнул Калинченко. - По оперативным данным все сходится: статья 147-прим, мошенничество в чистом виде. А подтвердить - никак.
   - Что прокурорские говорят?
   - На сто сорок седьмую добро не дают, считают, не вытянем. В принципе они готовы дать санкцию по обвинению в халатности, да и то если в документах комар носа не подточит. Экспертиза нужна. А служба тыла уперлась: оплачивать не хотят, мол, денег нет. Попробовал в мэрию сунуться чтобы справку оформили, так там совсем обнаглели. Правильно генерал говорил, что демократы совсем распоясались, даже в прокуратуре засели.
   - Достать бумаги из банков удалось?
   - Не получилось. Почти все они обанкротились, и до архивов не добраться. А если и доберемся, то ничего не найдем. Давно все вычистили, сволочи. Александр Вадимович, может, все-таки задержим Кошелева? Он к камере не привык - расколется, - тяжело вздохнув, сказал Калинченко.
   - Хочешь - задерживай! Только учти - чекисты не колются. А если тебе показалось, что колются, то можешь сразу писать завещание - не ошибешься. Потом тебя в эти же показания завернут-упакуют. Да, кстати, пойдешь к себе - не забудь пиджак почистить. Опять весь в шерсти.
   - Линяет, спасу нет, - развел руками Калинченко.- Зато смышленый.
   - Кто смышленый? - переспросил Микин.
   - Пес, которого сыну подарил: помните, я рассказывал, коккер-спаниель?
   - Какой же это коккер? Обманули тебя, подсунули помесь пуделя с дворнягой.
   - Да у него родословная на двух страницах! Коккер-спаниель, точно, обиделся Калинченко.
   - Да, только коккера, понимаешь, спаниеля тебе не хватает, - улыбнулся Микин и потянулся к зазвонившему телефону.
   1.41. ИЗ БЕЗДОННЫХ БОЛОТЧЬИ-ТО ТЕНИ ВСТАЮТ
   Петр оторвался и парил над землей легко и бесплотно. Но невысоко, чуть ниже переплетения проводов над Большой Пушкарской, в том ее месте, где она упирается в некогда существовавшую протоку вдоль Ватного острова. Между тем небо темнело все больше, над ржавыми крышами собирались грозовые облака, похожие на чернильные кляксы. Багряные отблески красили их края, и редкие лучи солнца клубящимися столбами падали на город. В их свете сверкали купола и кресты Князь-Владимирского собора, и от этого еще мрачнее выглядел окружающий церковь сад с пожухшей за зиму травой и голыми деревьями. Петр медленно пролетал между их черными стволами, и ему казалось, что земля под ним шевелится, смердя мерзостью и разложением.
   Вдруг он увидел Ирину соседку, учительницу Надежду Петровну, и тут же вспомнил: когда только начинал работать в газете, она пришла к нему чуть ли не в первый день.
   - Как же я раньше ее не узнал? - изумился он.
   Она была лет на двадцать моложе, с едва заметной сединой в гладко зачесанных волосах.
   - Меня к вам направили, сказали, что вы поможете. Я долго искала, где похоронен один мальчик из моего класса, Миша Поляков. Он был самым добрым и светлым, я никогда больше таких не встречала. Его не взяли на фронт потому, что болел врожденным пороком сердца, и он умер в начале блокады, один в пустой квартире. Может быть, если бы я была с ним, он остался бы жив? Но, поймите, я стеснялась - нас так воспитывали. А в сущности, мы были почти ровесники, - это мой первый выпускной класс.
   Она протянула Петру тоненькую ученическую тетрадку.
   - Здесь все записано. Трое - жильцы соседних домов, одна из них служила в санитарном отряде. А самое главное: я нашла сына священника, который был тогда настоятелем Князь-Владимирского собора. Так вот, все они говорят одно: тех, кто умирал в этих кварталах, не везли на кладбище, их хоронили рядом, между часовней и собором. И Миша лежит там. Эти люди пережили блокаду, но все помнят. Я верю, верю, что это правда!.
   - Чем же я могу вам помочь? - шепотом спросил Петр.
   - Я всегда хотела, чтобы здесь был памятник! Только надо, чтобы власти позволили, - ее голос стал неожиданно молодым и звонким. Она подхватила Петра за руку и увлекла вниз так быстро, что ухнуло сердце. - Во время блокады это был единственный действующий храм. В нем хранили чудотворную икону Казанской Божьей Матери и мощи Великомученицы Марии Ладогской. Сын настоятеля рассказал, что верующие тайно прошли со святынями по окраинам. Потому немцы и не смогли взять Ленинград!
   Петр оказался возле маленькой часовни, на круглой площадке. Молча стояли ряды детей с неживыми, высохшими до костей лицами. Мальчики были в суконных пиджаках и таких же коротких штанишках, а девочки - в коричневых платьях и белых школьных фартуках. В центре затейливо возвышалась деревянная горка, на ней стоял высокий мужчина в светлом плаще и широкополой надвинутой на уши шляпе.
   - Кошелев! - узнал его Петр, едва тот заговорил:
   - Дети! Администрация нашего района даже в это трудное для страны время делает все, чтобы окружить вас отеческим вниманием. Забота о подрастающем поколении - наш долг. Выполнять этот долг завещал нам Феликс Эдмундович Дзержинский. Мы очень постарались и нашли средства, чтобы соорудить этот замечательный детский уголок. Раньше детвора района каталась с горок только зимой, а теперь это можно делать и весной, и осенью, и даже летом. Пусть здесь всегда царят смех и веселье! Чур, я первый прокачусь.
   В руках Кошелева молниеносно сверкнули ножницы, и по бокам сооружения опали алые края разрезанной ленты. Тотчас Кошелев развел руки, как крылья большой черноголовой птицы, и взлетел, набирая скорость. Петра понесло вслед, и он отчаянно закружился в зловонном колющем мраке.
   * * *
   Кошелев катился вниз с бесконечно высокой горы, а рядом кувыркался огромный черный пудель, на ходу прогрызая одежду. Холодный, по-змеиному скользкий язык пса полз от живота к горлу.
   "Язык у служебной собаки должен быть теплым",- отчетливо вспомнил Павел Константинович, и ужас сдавил сердце. Он хотел закричать, но выдавил только прерывистый хрип и... проснулся.
   - Что с тобой, Паша? - испуганно тормошила его жена. - Что случилось, Пашенька?
   - Приснилось, - еле слышно ответил Кошелев, - только ничего не помню. Скользкое что-то. Будто хмырь болотный или упырь, как в мультике. Надо же такому привидеться! Не забудь утром спросить в магазине, есть ли свежие сельди.
   * * *
   - Ты меня не любишь, ты даже не знаешь, что это значит, - волнуясь, говорил Петр, держа Иру за руку.
   - Я знаю, что такое любовь! - воскликнула она. -Это... Это когда я полужива, если тебя нет рядом. Это счастье услышать твой голос, даже по телефону. А только ты начинаешь обнимать меня, я замираю, становлюсь, как стеклянная. И уже нет сил терпеть, я взрываюсь, взрываюсь на маленькие осколки - яркие, как радуга. А когда прихожу в себя, то вся - словно мягкая глина. Можешь мять, лепить меня по-всякому - я уже не своя, я твоя, только твоя. А у тебя сотни дел, и все - самые важные. Прощаясь, ты целуешь меня и тут же забываешь. Ты видел высохший лес? Деревья в нем еще крепко держатся, но в них уже нет соков, и оттого не растут листья. Зимой незаметно, лес как лес. Но весной лес другой, он - мертвый.
   Петр отпустил ее руку, встал и подошел к окну.
   - Я тебя люблю. Мне почти сорок пять, и я никого так не любил. Только дочку. Ты знаешь, она вчера ночью позвонила, захлебывалась от слез. Они в Вене, живут рядом с садом, и окна выходят на какой-то пруд. Там жили лебеди, даже зимой не улетали. А потом исчезли - оба. Настя их три дня ждала, но они так и не вернулись. Она мне рассказывала и через каждое слово повторяла: "Папочка, папочка, найди лебедей!"
   - Когда я была маленькая, мама каждую весну водила меня в Летний сад, встречать лебедей. Я брала с собой хлеб, чтобы их покормить, но никогда не могла добросить - загородка очень далеко от воды...
   - Скажи, твоя соседка, Надежда Петровна, никогда не говорила, что встречала меня раньше?
   - А где вы могли встретиться? Ты же окончил школу в Сестрорецке, а она всю жизнь проработала здесь, на одном и том же месте.
   - Я недавно вспомнил, как Надежда Петровна приходила ко мне в газету. Давно, лет пятнадцать назад. Я ее тогда даже не выслушал, как следует. Она иногда так смотрит, будто помнит, но не хочет сказать.
   Петр стоял, упершись лбом в холодное стекло. За окном кромешная тьма, даже не верилось, что наступило утро.
   - Гроза будет! - сказал Петр. - Сейчас громыхнет, добро пожаловать!
   Ветер подхватил пыль и мусор, закружил их в неожиданно взвившемся смерче. Дохнуло едким зловонием, и тут же в железный карниз раскатисто застучали первые капли холодного ливня.
   - Я тебя люблю, у меня никого не осталось, кроме тебя, - тихо повторил Петр.
   Часть 2
   ВРЕМЯ РЕПТИЛИЙ
   2.1. ИГРА ПОШЛА СВОИМ ЧЕРЕДОМ
   Нарочный доставил пакет из мэрии как раз в то время, когда в кабинете Рубашкина собралась обычная компания.
   - Черт бы их побрал, посидеть не дадут спокойно,- с сожалением поглядев на бутылки финского "Абсолюта" и тарелки с закуской, сказал Чернов.
   - Что там? - спросил Петров.
   - Что бы там ни было, выпить надо, раз налито, - буркнул Кокосов, дожевывая бутерброд с копченым палтусом.
   - Погоди, - сказал Петр, надрезав пакет. Просмотрев бумаги, он тяжело вздохнул: - Бутылки в холодильник, все остальное в сторону! Алексей, срочно звони в типографию - задержка на два часа. Будем переделывать первую полосу. Пришел указ президента о переносе выборов на 19 мая. А ты, Андрей, готовь к печати последние данные социологов.
   - Как Собчак, шагает впереди? - ухмыльнулся Петров, помахав переданной ему таблицей.
   - Точно! Так и озаглавим: "Собчак шагает впереди!"
   - Да ты почитай, что эти придурки пишут: "За Собчака собираются отдать голоса 40 процентов избирателей, за Артемьева - 14, а за твоего Яковлева одна целая и ноль-три сотых! О Беляеве, Болдыреве и Щербакове вообще ни слова, как будто их нет. Я такой галиматьи отродясь не видел. Ты только послушай: "Сегодня реальную конкуренцию Собчаку может составить только лидер петербургского "Яблока", особенно популярного у горожан". Чушь! Гарантирую - Артемьев и полпроцента не получит!
   - Подожди, Алексей, - остановил Петр вставшего из-за стола Чернова. Дай типографии задержку на два с половиной часа.
   - Зачем зря деньги палить? - удивился тот. - Успеем за два.
   - Петров дискутировать хочет. Дадим ему время, а сверх тридцати минут - за его счет.
   - Как читатели будут доверять газете, если мы такое вранье печатаем? Ты хочешь подписчиков растерять? - возмутился Петров.
   - Ты вчера зарплату получил, и премию вроде бы немалую. Хочешь всех по миру пустить? Тогда печатай правду, как ты ее понимаешь! - потеряв терпение закричал Петр.
   - Тяжелый ты человек, Рубашкин, - вставая, сказал Кокосов. - Помнишь, у Андрея Вознесенского: "Есть толь ко брутто-нетто, быть человеком некогда". Про тебя написано!
   Когда все вышли, Петр налил полстакана водки и, выпив, набрал телефон Яковлева.
   - Указ у меня на столе, завтра утром будет напечатан, - быстро сказал он.
   - Предупрежден, значит - вооружен, - засмеялся Яковлев. - А что с моей статьей - затор?
   - Давно готова, ждет твоей подписи.
   - Ты завтра свободен? Приезжай на Невский, часов в двенадцать. Охране скажешь, что ко мне.
   * * *
   Субботнее утро было дождливым и холодным. От сырого, колючего ветра не спасала даже кожаная куртка с меховой подкладкой, и Петр облегченно вздохнул, войдя в теплый вестибюль недавно отстроенного бизнес-центра возле Малого концертного зала. Он сказал, куда идет, и один из охранников молча кивнул головой. Поднявшись на третий этаж, Петр оказался в длинном и безлюдном коридоре с одинаковыми дверями. Одна из них в дальнем конце была отворена, и он зашел в маленькую приемную. Никого не было, кроме сидевшего у стены Артемьева.
   - А ты-то чего тут делаешь? - удивился Петр.
   - Да надо поговорить с Владимиром Анатольевичем, - заметно смутившись, ответил Артемьев, и Петр понял, что он раздосадован их встречей.
   "Не хочет, чтобы о его беседе с Яковлевым узнали журналисты", подумал Рубашкин и спросил:
   - О чем же говорить, если вы конкуренты?
   Артемьев не успел ответить, услышав голоса, из кабинета выглянул Яковлев.
   - Извините за задержку: у меня разговор с Беляевым. Потом я приму Петра - минут пять хватит?
   - Не знаю, сколько будешь читать.
   - Хорошо, посмотрим, - рассеянно улыбнулся Яковлев.
   Через некоторое время вышел Беляев. Он выглядел озабоченным и хмурым.
   - Ну как, договорились? - спросил его Артемьев.
   Покосившись на Петра, Беляев неопределенно пожал плечами и направился к выходу.
   - Заходи, Петр, - крикнул Яковлев через полуоткрытую дверь. - Где подписаться - в начале или в конце?
   - Где хочешь, - сказал Петр. - Но ты все же прочитай.
   Яковлев перелистал страницы и махнул рукой:
   - Ты не хуже меня знаешь, что надо. Главное, чтобы статья вышла.
   - Не беспокойся, все будет в порядке, обещаю.
   - На днях я проведу пресс-конференцию. Можешь дать о ней информацию?
   - Смотря, что там будет...
   - Щербаков и Артемьев снимают свои кандидатуры, и мы образуем коалицию.
   - А Беляев?
   - Пока мнется. Видимо, надеется, что выйдет во второй тур. Только, сам понимаешь, никому ни слова.
   Петр подумал, что этот неожиданный ход резко меняет предвыборную ситуацию. В одиночку Яковлев значительно уступал Собчаку и Болдыреву, но союз со Щербаковым и Артемьевым давал весомые шансы победить в первом туре.
   - Удивлен? - спросил Яковлев.
   - Собчак будет в шоке. Он до сих пор не считает тебя серьезным соперником.
   - Так это нам на руку, - загадочно улыбнулся Яковлев, - чем позже разберется, тем лучше.
   - Я напечатаю отчет о пресс-конференции. Напечатаю, чего бы это ни стоило.
   - Не боишься, что тебя тут же уберут?
   -Надеюсь, до этого не дойдет. Ефремов не вернется раньше конца мая, а заменить меня другим - скандал. Вряд ли Прохоров захочет накалять обстановку.
   Яковлев крепко пожал Петру руку и ничего не сказал. Все было понятно без слов.
   Выходя, Петр столкнулся с Артемьевым. Тот, видимо, не усидел на месте и ждал под дверью.
   "Неужели подслушивал? - подумал Петр. - Не может быть".
   Застегивая куртку, Рубашкин вдруг почувствовал, что в приемной кто-то есть. Оглянувшись, увидел Кошелева. Тот, ссутулившись, сидел в самом углу и был почти незаметен.
   "А этому что здесь надо?"
   - Здравствуйте, Петр Андреевич, - первым заговорил Кошелев. - Вот уж кого не ожидал здесь встретить, так это вас.
   - Почему?
   - Всем известно, что вы из другой команды.
   - Я не из команды, я сам по себе, - сказал Петр, и на душе стало горько от одиночества и неприкаянности.
   - Так не бывает, - приветливо улыбаясь, возразил Кошелев. - Мы все из какой-то команды. Один из той, другой - из этой. Меняется время, и люди меняются. Вот вам живой пример: иду я на Пасху в церковь по улице Куйбышева, а навстречу Юрий Филиппович, бывший первый секретарь обкома партии. Расцеловались, как положено, "Христос воскресе!". Поговорили о демократии, о том, что нужно развивать инициативу, цивилизованные рыночные отношения. Да, люди меняются, а команда остается. Как дворяне в прежнее время - их с детства в полк записывали и до самой смерти. И мы с вами так же. Помните, я в кафе говорил, что вы еще измените мнение, что в конце концов мы подружимся.
   - Вас снова уволили? - спросил Петр. Разговор был ему неприятен, и он хотел уйти, но Кошелев держал его за рукав, как бы дружелюбно, но крепко.
   - Да, я снова безработный, - беззаботно ухмыльнулся Кошелев. - Однако ж вам работы прибавлю. У меня есть для вашего пера интересный сюжет. Вы не поверите, об Австрийской площади! Расскажу все, с документами и коммен аты1.
   Беляев остановился; было слышно, как булькает вода, которую он наливал в стакан. Спустя полминуты зал загудел: говорили все сразу, а несколько человек, перекрикивая друг друга, диктовали сообщения в свои редакции по сотовым телефонам.
   - Какую недвижимость купили Путин и Собчак во Франции? - первый вопрос задал корреспондент "Вечерки" Михаил Кореневский. Он, как всегда, выглядел сонным, но Петр знал, что это впечатление обманчиво. Кореневский когда-то был чемпионом СССР по стоклеточным шашкам и умел точно оценивать ситуацию. Он писал о политике холодно и лаконично, а его политические прогнозы отличались безупречной логикой.
   - Это виллы на побережье Средиземного моря, а у Собчака еще и квартира в Париже, - ответил Беляев, и в его голосе Петру послышалась неуверенность.
   - Какими документами вы можете подтвердить то, что сказали? - спросил Петр.
   - Я располагаю точной информацией, а все документы находятся в компетентных органах, - ответил Беляев.
   Потом спросили про Кравцова, и разговор оживился:
   - Я сожалею, что безобразная история с ремонтом квартиры председателя ЗАКСа всплыла лишь в связи с вопросом о переносе выборов губернатора на 19 мая. Собчак заинтересован, чтобы выборы состоялись вместе с президентскими или как можно раньше. Кравцов оказался под двойным давлением; те, кто хотел отложить выборы на осень, вытащили на него компромат.
   "Глупость", - подумал Петр, припомнив, что Микин передал ему материалы на Кравцова задолго до того, как встал вопрос о переносе выборов. Он интуитивно чувствовал, что никаких уличающих документов у Беляева нет, он просто блефует, надеясь, что выборы все спишут.
   - Чем вы подтвердите выдвинутые вами обвинения, если Собчак подаст в суд? - спросил кто-то из задних рядов.
   Беляев, видимо, ждал этого вопроса и заметно приосанился.
   - Я приглашаю всех присутствующих прийти на процесс, когда подсудимый Собчак начнет судиться с губернатором Беляевым, - его голос прозвучал громко, и Петр засомневался: а вдруг Беляев действительно победит.
   - Ты как считаешь? - спросил Петр у сидевшего рядом Кореневского.
   - У него нет шансов, - меланхолично ответил тот и, помолчав, добавил: - Он даже не выйдет во второй тур!
   Тем временем пресс-конференция закончилась. Десятка полтора журналистов обступили Беляева. Тот пытался отвечать всем сразу, и его голос терялся в общем шуме.
   Кто-то тронул Петра за рукав, и, обернувшись, он увидел девушку, которая заняла его место.
   - Вы не могли бы уделить мне минутку, где не так много народа? улыбаясь спросила девушка. Она была высокого роста, сероглазая и миловидная.
   Петр провел ее в буфет и взял выпить. Себе полтораста водки, а девушке вина и шоколад с орехами. Но та, повертев в руках конфету, неожиданно вынула из сумочки конверт.
   - Александр Вадимович приказал передать, - незаметно оглянувшись, сказала она. Улыбка стерлась с ее лица, теперь она выглядела усталой и нам ного старше, чем с первого взгляда.
   - Вы, конечно, не скажете, как вас звать? - все еще улыбаясь, спросил Петр.
   - Почему же? Старший лейтенант милиции Семенова Елена Алексеевна.
   Она едва пригубила вино и ушла, не попрощавшись. Петр ошарашенно посмотрел ей вслед и только тогда заглянул в конверт.
   "...Собчаку Анатолию Александровичу. Предметом взятки являются квартиры, полученные..." - это первое, что бросилось в глаза. Машинально допив водку, он стал читать сначала:
   "В декабре 1995 года совместным распоряжением министра внутренних дел, Генерального прокурора и директора ФСБ была создана межведомственная следственно-оперативная группа для расследования уголовного дела по фактам получения взяток должностными лицами мэрии Санкт-Петербурга. Дело было возбуждено 2-м отделом УБЭП ГУВД СПб, но попало под угрозу развала вследствие позиции, занятой рядом работников прокуратуры, видимо, под давлением горпрокурора В.И. Еременко, проходящего по оперативным материалам в качестве фигуранта.
   Сущность расследуемого уголовного дела №18/238273-95 заключается в том, что директор и основной владелец АОЗТ "Фирма "Ренессанс" Евглевская Анна Анатольевна систематически передавала взятки должностным лицам мэрии деньгами, услугами, дорогостоящими подарками, а также в виде квартир в реконструированных домах. Взамен должностные лица решали вопросы в интересах указанной фирмы с на Сзади что-то хлопнуло, как будто из теплого шампанского вылетела пробка, и брызнувшая из стены штукатурка запорошила глаза.
   * * *
   - Чтобы грабить в Доме журналиста и средь белого дня? Блатные совсем обнаглели, - сказал Петр, когда они отъехали.
   - Вряд ли блатные, я на них насмотрелся. Эти выделывались, но все равно - не похожи, - коротко буркнул Сергей. Руки у него дрожали.
   Петр прощупал нагрудный карман, конверт под рукой чуть хрустнул.
   "Неужели охотились за справкой?" - подумал он, вспомнив смущенный, б егающий взгляд Деревянко. Стало жутко, и Петра зазнобило от холодной испарины.
   - Что же делать? - вслух простонал он, мучаясь от накатившего тошнотворного страха.
   - Не волнуйтесь, Петр Андреевич, мы тоже стрелять умеем, - со злостью произнес Сергей.
   2.2. ДЕНЬ РЕПТИЛИЙ. УТРО
   - Я сам пойду. Хочу послушать, что Беляев скажет,- Петр крутил в руках приглашение на пресс-конференцию бывшего председателя Ленсовета.
   - Ничего он не скажет, кроме своей обычной зауми про федерализм, налоговое законодательство и прочее в том же духе, - возразил Чернов.
   - Неужели ты не чувствуешь сюжетную завязку? В 1991-м Беляев выгонял из Смольного коммуняк, опечатывал обком. Прошел год-два, и все сидят на прежних местах, только гэбистов прибавилось. В какой кабинет ни заглянешь обязательно наткнешься на полковника или в крайнем случае майора. Они даже не скрывают, что всегда держат под рукой голубые погоны, хотят первыми нацепить, когда петух им откукарекает. А до той поры про демократию трезвонят. Громче всех! - горько скривился Петр.
   - Опять ты про демократию, хлябь ее трижды в твердь! Угомонись, Петруха, давно пора. И вообще, не дело, чтобы главный редактор...
   - ...исполняющий обязанности, - поправил Рубашкин.
   - ...чтобы главный редактор, пусть даже и.о., ходил на пресс-конференции. Разве у нас репортеров нет? - осуждающе закончил Чернов.
   Петр вошел в зал за минуту до начала и направился к своему обычному месту. Сидевшая там незнакомая девушка испуганно вскочила: "Извините, Петр Андреевич, я думала, вы уже не придете". В этот момент появился Беляев, и следом за ним председатель Союза журналистов Игорь Сидоров.
   - Уверен, представлять Александра Николаевича не надо. Если найдется кто-нибудь, кто его не знает, то сейчас узнает, - сказал Сидоров и кивнул Беляеву.
   - Первое, что я сделаю в случае победы на выборах - немедленно опечатаю некоторые кабинеты в Смольном,- жестко, в несвойственной ему манере, заговорил Беляев. - Нельзя повторять ошибку пятилетней давности, когда мы не успели изъять доказательства преступлений, совершенных партийной мафией. А нынешняя мэрия ничем не лучше! Она коррумпирована вся, сверху донизу, и уничтожить "лишние" документы - при всем желании - они не успеют.