Василиса еще долго предавалась воспоминаниям, а тем временем в голове у Розы Марковны созрел прелюбопытный план.
— Ума не приложу, где мне искать собак, — прервала она словесный поток Василисы, — Если вы думаете, что это мое животное, так крупно ошибаетесь, мне ее поручили погулять хозяева за двести рублей в месяц. Теперь мне не то, что не видать этой суммы, еще и стребуют стоимость собаки, а это ужас сколько моих пенсий.
— Права не имеют, — рассердилась Василиса.
— Золотые, я бы сказала, слова, — согласилась Роза Марковна, — только для богатых закон не писан. Видно придется мне ходить по дворам и искать этого черного кобеля. Да кто и знает, не скажет. Вот если бы позволили мне гулять с вашей собачкой, тогда другое дело. Собачник скорее поможет собачнику, чем просто так.
— Какие вопросы, бери да ходи сколько влезет, только корми. Она у меня не привыкла ко всяким там заграничным кормам, жрет все, что дадут: кашу, супчик, котлетки…
Подхватив шавку, Роза Марковна отправилась на Котельническую. Для собачников она придумала легенду, будто ищет собаку, которая покусала ее болонку, чтобы содрать с хозяев хоть немного денег на лечение. Для большей убедительности она забинтовала шавке переднюю лапу. И в первый же вечер ее ждала удача. Хозяин сопливого сенбернара вспомнил, что дней десять назад видел во дворе ризеншнауцера. С собакой гулял пожилой господин из третьего подъезда. Судя по всему, это была не его собака, потому что он совершенно не умел с ней обращаться. Ну, может, кто из гостей оставил. Собаку звали то ли Триллер, то ли Тролль, в общем, у нее была совершенно дурацкая, не собачья кличка.
Если хозяин москвич, то собака должна быть зарегистрирована в клубе. Господин из третьего подъезда говорил, что у нее потрясающая родословная и куча медалей.
Роза Марковна хотела позвонить профессору и задать вопросы насчет собаки-двойника, но почему-то передумала и отправилась в клуб собаководов.
— Ризен по кличке Триллер? — почесал затылок инструктор. — Что-то не припомню.
— Тогда может Тролль?
— Был такой, посмотрите в книге, — он выложил перед Розой Марковной амбарную книгу, куда заносились данные о зарегистрированных животных.
— Может сами, а то тут у вас все так профессионально, что мне и делать нечего, — поощрила она инструктора материнской улыбкой.
— Да тут все просто. Вот запись: ризеншнауцер по кличке Тролль, владелец Труссик Денис отчество неразборчиво, проживает на Маросейке… Чудная какая фамилия… А вот и родословная его кобеля… Ого, не всякий дворянин может похвастаться такой чистотой кровей…
Чтобы переварить информацию, которая обрушилась на него со всех сторон, Фима попросил Розу Марковну испечь маковый рулет. Для него, не избалованного, в общем, гастрономическими изысками, маковый рулет был апофеозом кулинарного искусства. С него начинался всякий праздник в доме. Среди его самых светлых воспоминаний детства было прокручивание мака с сахаром в мясорубке. В эти моменты он всегда вертелся на кухне, и, улучив момент, когда мать отворачивалась, запускал ложку в сладкую массу. «Фима, оставь в покое начинку, ты же не хочешь, чтобы я поставила на стол пустой рулет, — сердилась мать. — Испечем пирог, и ешь, сколько захочешь». Но Фиму не проведешь, он-то знает насколько голая начинка вкуснее самого румяного пирога.
— Роза Марковна, давайте прикинем, что нового мы имеем на сегодня по нашему делу, и что из этого можно испечь. Итак, вам удалось выяснить, что у Дэна тоже была собака. Скорей всего, это тот самый ризеншнауцер, которого он похоронил у Ленчика. Возникает вопрос, какое отношение ко всему этому имеет профессорский Анубис?
— Самое прямое: Анубис и Тролль — это одно лицо, если так можно сказать о собаке. Дэн мог потерять пса, а профессор — найти. Даже самые хорошие хозяева не всегда пишут на ошейнике кличку своей собаки, и тем, кто ее нашел приходиться заново ее называть. Дэн потерял, а профессор подобрал, вот и вся разгадка.
— Как у вас все просто получается. Может быть, в таком случае, вы мне объясните, как Тролль вновь оказался у хозяина, и отчего он сдох?
— Пожалуйста. В один прекрасный день Дэн шел по улице и увидел своего пса. Не долго думая, он прихватил его с собой. Этот Дэн ведь высокого роста и не исключено, что у него есть светлый плащ. Дома хозяин на радостях накормил своего товарища, что называется «от пуза» и тот сдох от заворота кишок, потому что у профессора ничего не ел от тоски. Не мне вам говорить, что ученые собаки лучше умрут с голоду, чем возьмут еду из рук чужого человека.
— Как у вас все складно получается, просто песня. Если продолжать в вашем духе, то профессор, не обнаружив найденыша на месте, вышел на нас, чтобы мы его разыскали. Уж очень он ему запал ему в душу.
— А что, разве такого не может быть?
— Может, конечно, но уж очень тонко, а там где тонко чаще рвется.
— Хорошо, вот вам другая версия. Этот профессор коллекционирует древности. Вы же были у него дома и все видели. Дэн, еще тот фрукт, вы сами мне говорили. Когда он упер с виллы эту вашу индейскую безделушку, у него появилась проблема, как сбыть товар, и он вышел на Муху, кстати, Муха может быть и не профессор, вы же его трудовую книжку не видели. Так вот профессор или не профессор, потому что кто его знает, прежде чем взять вещь, поинтересовался насколько все чисто на горизонте, и тут вы со своими индейскими товарищами. Как вас лучше нейтрализовать? Лучше всего свести знакомство, чтобы быть в курсе ваших планов. А как свести знакомство с тем, кто занимается поиском потерявшихся животных? Взять собачку взаймы и «потерять» ее?
— Значит, вы полагаете, что профессор не случайно выбрал именно наше агентство?
— Слишком много случайностей. Клиент случайно выбрал именно наше агентство, случайно оказался специалистом по древним индейским богам, случайно знаком с похитителем Пернатого Змея, случайно заинтересовался нашим делом, случайно оказался в Испании… Это по вашему не тонко?
— Но профессор производит впечатление очень порядочного человека…
— Какой аферист не производит впечатления порядочного человека? Кого может охмурить жулик с внешностью преступника? Ели это тот Муха про которого мне говорила товарка с Таганки, то от него можно ждать чего угодно. Если уж он мог продать родину, что говорить о какой-то мексиканской фигурке.
— Хорошо, хорошо, скрепя сердце, я принимаю вашу версию. И что теперь делать?
— Судя по всему, до вашей встречи в Испании он не знал где искать Змея, то есть он предполагал, что идол у Дэна, но не был в этом уверен. Сейчас ему это точно известно. Я бы на его месте непременно навестила того, кто привез божка в Россию.
— Вы имеете в виду Ленчика?
— А что, разве курьером был кто-то другой? Если все так, как я думаю, то профессор уже наверняка побывал на Чистых прудах.
— Пожалуй. Но звонить Ленчику бесполезно — будет клянчить деньги на свое дурацкое предприятие. Нужно ехать. Вызывайте Самвела.
— И все-таки я бы позвонила сначала, на всякий случай.
— Ну так звоните, кто ж вам мешает.
Роза Марковна решительно набрала номер, но как только услышала на том конце провода голос, куда ее суровость делась. Лицо ее сделалось как калорийная булочка, а слова закапали малиновым сиропом.
— Ниночка, здравствуйте милая! Как детки? У Павлика диарея…Вы меня послушайте, не покупайте эти дорогие таблетки, а нарвите сухого конского щавеля, заварите и дайте мальчику — как рукой снимет, это я вам гарантирую. Как Ленчик? У нас к нему есть деловой разговор. Ах, на даче. Вот и хорошо, мы сейчас к нему подъедем, а заодно я покажу ему, что такое представляет из себя сухой конский щавель. До свидания, Ниночка, поцелуйте детей от тети Розы, если они еще помнят.
— Как вы можете так сюсюкать с этой стервозой, — возмутился Фима, когда Роза Марковна положила трубку. — Она же вас похитила и шантажировала меня.
— Она мать и хочет только, чтобы было чего покушать и надеть своим детям. Это тоже нужно понимать. А мне она никакого вреда не причинила, мы хорошо попили чаю с ватрушками у них дома, потом Ленчик отвез меня на дачу. Я играла с детьми в лото, а они мне рассказывали, как к ним на участок все лето приходили ежи, один большой и два маленьких. В них есть что-то еврейское, и потом явно ощущается интерес к естествознанию. Если бы я не знала вашу историю, то подумала бы…
— Роза Марковна, и вы туда же, имейте, наконец, совесть!
— Уже молчу, но детки это все-таки хорошо.
Верный Самвел был в Бескудникове через полчаса, а через час они уже подъехали в дому Колобасова в Фирсановке.
Ленчик как всегда был рад гостям. Он выудил из холодильника потускневший винегрет, вареную колбасу, черный хлеб и неизменно початую бутылку водки. Видимо, похоронный бизнес, несмотря на все усилия Колобасова, раскручиваться пока не желал.
— Ну, что надумал? — Ленчик с надеждой смотрел в глаза Фиме.
— Все зависит от позиции, которую займет профессор Муха, — решил блефовать Фима.
— Так это ты послал ко мне этого америкоса. А он сказал, что пришел по рекомендации Дениса. Странный тип, ни с того ни с сего стал мне про Киссинджера заливать, будто бы он его кореш, потом перескочил на индейских богов. Говорит, а сам глазами по углам шарит. Я сразу догадался, зачем он пришел, ему нужен дракон, про которого ты в прошлый раз спрашивал.
— И ты его отдал американцу?
— Да нет его у меня, сколько можно говорить, Дэн сразу забрал. Он встречал меня в Шереметьево. Здоровьем детей могу поклясться.
— Вот этого не надо, скажи лучше, о чем он тебя спрашивал?
— О Дэне в основном, спрашивал, давно ли мы с ним знакомы, какие у нас с ним были дела. Очень заинтересовался кладбищем, когда я рассказал ему, что Дэн похоронил там своего пса. Видимо почувствовал, что бизнес перспективный. Эти америкосы своего не упустят, у них на деньги чутье, не то, что у некоторых. Все подробно выспросил: где находится кладбище, как туда можно подъехать, как охраняется, какая там почва и нет ли грунтовых вод. В общем, у меня создалось впечатление, что он клюнул. Правда, ничего не обещал, но сказал, что на днях позвонит. А он действительно такой крутой?
— Круче не бывает. Ты про Солнцевскую группировку слыхал? Так он у них пахан. Цветная металлургия, алюминиевая промышленность, рыболовецкий флот — все к рукам прибрали. Теперь решили заняться ритуальными услугами, но не как ты, на уровне малого бизнеса, а на широкую ногу. Ты знаешь, что такое собачий бруцеллез? Это страшная зараза, очень страшная, хуже коровьего и даже свиного бешенства. Самое неприятное, что она передается людям. В Европе от этой болезни погибли уже тысячи собак, но инфекция настолько заразная, что местные власти запрещают предавать земле дохлых собак, даже в специально отведенных местах. Можно только кремировать, но не всякий хозяин на это решиться, там знаешь ли традиции… Вот этот Муха и задумал всю эту падаль хоронить у нас, мало нам, видишь ли, ядерных отходов, хотят превратить Россию в скотомогильник, сволочи.
— Да это же миллионы долларов, а я, дурак, его на десять тысяч раскалывал, — Ленчик был возбужден, он то хватал вилку, то бросал ее обратно в винегрет.
— Еще не все потеряно, одевайся, поедем на кладбище. В Ереванской группировке ребята тоже не промах, не дадут нас в обиду солнцевским. Правильно, я говорю, Самвел.
Шофер открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал и виновато уставился на Розу Марковну своими масляными глазами.
От дачи до собачьего кладбища было рукой подать. Участок, который Колобасов облюбовал под последнее прибежище для четвероногих друзей «новых русских», располагался в живописном месте, за речкой, на опушке соснового бора. Собственно это была бывшая картофельная делянка на задах дачного поселка, которая со временем превратилась в пустырь, поросший бурьяном. Ленчик начал огораживать участок проволокой, но ее хватило только на две стороны.
— Вы только взгляните, что за чудное место, — сказал Колобасов, воздевая руки к грязным облакам. Пасторальный пейзаж подействовал на него, как укус шпоры на лошадь. Он закусил удила и погнал во всю прыть по хорошо проторенной дороге. — Куда ни посмотри, везде Левитан: зеленый дол, сосновый бор, и это в двадцати минутах от Москвы, в одном из лучших дачных мест Подмосковья. Это все равно, что нефтяная скважина где-нибудь в Сибири. И всего-то нужно десять тысяч баксов, чтобы расплатиться с хозяином и благоустроить территорию…
Вдохновенная речь предпринимателя была прервана появлением странноватого мужичка в пальто, в шляпе и в резиновых сапогах. Ну, вылитый сельский бюрократ из советских фильмов про колхозную жизнь, какой-нибудь учетчик или бухгалтер, который из кожи вон лезет, чтобы подчеркнуть свою значительность, а, по сути, совершенно бесполезный субъект, что и выплывает на поверхность в конце фильма.
— Здравствуйте, товарищи! Вы на объект? Добро пожаловать. Может, ко мне заглянете, переобуетесь, а то у нас тут, знаете, хлябь.
— А это наш администратор, господин Харичев, — представил мужичка Ленчик, — исключительно деловой человек. Не знаю, что бы я без него делал.
Но Харичев на лесть не клюнул, наоборот, он как-то посмурнел, набычился и неожиданно попер на своего работодателя.
— А если я такой необходимый, так почему вы мне зарплату второй месяц задерживаете, — сказал он вроде и в шутку, но в голосе его чувствовалась обида.
— Этот вопрос мы уладим в ближайшее время, господин Харичев, — постарался замять инцидент Ленчик. — Господа инвесторы как раз и приехали сюда, чтобы помочь решить наши проблемы.
Услышав волшебное слово «инвесторы», Харичев, забился в угодническом экстазе. Сначала он снял, шляпу, помял ее в руках, потом нахлобучил на глаза и наконец сдвинул на затылок, при этом он не переставал улыбаться вполне искренней, но при этом отвратительно плаксивой улыбкой, как будто хотел сказать: «Наконец-то вы приехали, а я уж думал, что помру, так и не сподобившись облизать вам руки».
— Для начала, господин администратор, покажите нам ваше хозяйство, — в голосе Фимы прозвучали хозяйские нотки.
— А что тут, собственно показывать, — замялся Харичев. — все перед вами, отсюда и до самого леса.
— Но ведь есть захоронения.
— Пока только три могилки, вон там, на краю, — администратор неопределенно махнул рукой.
Но «инвестор» неожиданно проявил настойчивость.
— Вот их и посмотрим. Клиентам важно знать, в каком обществе будут покоиться их четвероногие любимцы. Благородному ротвейлеру или далматину не место с какой-нибудь дворнягой, это вопрос престижа.
Могил было три, и все они находились на дальнем краю участка, воле леса. Две из них представляли собой небольшие холмики, обложенные дерном. На одной из них речной галькой был выложен крест, в другую была воткнута деревянная табличка, на которой аккуратным детским почерком было написано «Сиамский кот Пхукет. Умер от передозировки „вискаса“. А вот третья могила выглядела как маленький мемориал: гранитные столбики, чугунные цепи, массивная плита с выбитым на ней профилем ризеншнауцера и лаконичная надпись „Тролль 1985 — 2001. Ты был настоящим человеком“ — все это говорило о благородстве покойного и высоком уровне благосостояния его хозяина. Но, едва взошедшая травка вокруг памятника была затоптана, всюду валялись комья глины, и плита лежала как-то криво, в общем, все говорило о том, что могилу недавно вскрывали.
— Здесь кто-то рылся, — констатировал Фима и вопрошающе посмотрел на Харичева.
— Мало ли кто, за всеми не уследишь, может какой бомж, а может кабан попробовал выкрутиться администратор.
Но Блюм был неумолим.
— Редко встретишь человека, который так легко относится к своему благосостоянию.
— А что я за дарма должен глаз не смыкать, следить день и ночь за тем, чтобы здесь никто не шастал?
— Сколько вам заплатил профессор за то, чтобы вы раскопали ему могилу?
— Сто рублей. Для вас это, конечно не деньги, а бедному человеку нужно целый день горбатиться, чтобы их заработать. Он сам копал, только попросил помочь ему отодвинуть плиту. Он сказал, что здесь похоронена собака его сына. Тот, якобы, забыл снять ошейник на память, вот он за этим и приехал.
— Святое дело, — согласился Фима. — Вот вам двести, помогите сдвинуть плиту и принесите лопату.
Копать долго не пришлось, Самвел только пару раз взмахнул лопатой и глазам присутствующих предстал фанерный ящичек, в каких раньше отправляли посылки. Крышка была не приколочена, но в ящике было какое-то тряпье и больше ничего.
— Что все это значит? — спросил Ленчик дрожащим голосом.
— А то, что ты проморгал клад. Не бриллианты и не наркотики, а кое-что покруче — золотая фигурка Пернатого Змея, которой нет цены. Но только не кусай себе локти, я тебя умоляю, может оно и к лучшему, что профессор забрал Змея. Эта гадюка, я слыхал, приносят людям одни несчастья.
Фима и представить себе не мог Ласточку такой жалкой и беспомощной, куда девался ее боевой дух, куда пропала революционная одержимость. Теперь перед ним была не камарадо Тарго, а потрепанный жизнью воробей, забившийся в щель от преследования злой кошки. От дождя у нее слиплись волосы и потекли ресницы. Она то и дело останавливалась, ставила на мокрый асфальт тяжелый чемодан, и всякий раз при этом жалостно всхлипывала.
Второй чемодан нес Фима. Судя потому, как он при этом пыхтел, там были не только наряды мексиканки, но и труды основоположников марксизма-ленинизма.
Первыми словами, которые произнесла Ласточка при встрече с Блюмом в сквере у Большого театра, где они условились встретиться по телефону, были:
— Они вынесли мне приговор. Меня пристрелят, а может быть, задушат полиэтиленовым пакетом, как того парня из Мериды о котором я тебе рассказывала.
После чего она уронила свои чемоданы и с плачем бросилась Фиме на грудь.
— Это, конечно, слабость, но я не хочу умирать, я их боюсь. Помоги мне, кроме тебя у меня здесь никого нет…
— Успокойся Маша, может быть все не так плохо, как ты думаешь. Отк3да ты узнала о приговоре? Они что, прислали тебе «черную метку»?
—Санчес и Диас исчезли, Москва не вышел со мной на связь. Они всегда обрывают все контакты с человеком, которому организация выносит смертный приговор. Следующий шаг — убийство. Вчера. Когда я шла из библиотеки в общежитие меня преследовал киллер.
— Как ты узнала, что это киллер, может ты просто понравилась какому-нибудь парню, и он решил с тобой познакомиться, но не решался подойти. Со мной, например, такое бывало.
— Нет, это был убийца, я видела его глаза. Недалеко от общаги мне удалось оторваться от него и спрятаться за автобусом. Потеряв меня из виду, он растерялся, а когда я вдруг вышла из-за автобуса прямо перед ним и спросила, что ему нужно, он нагло подмигнул мне и молча ушел.
— Это не профессионал. Настоящий киллер не засветился бы так глупо.
— У него были глаза убийцы тусклые, как гнилые лужи.
— Это все эмоции Маша, хотя, конечно лучше тебе где-нибудь отсидеться. Вот что, берем таки и едем ко мне.
Роза Марковна встретила Ласточку приветливо: накапала ей валерьянки, напоила горячим чаем с печеньем.
— Как вы похожи на мою племянницу. Вы случайно не еврейка?
— Она мексиканка, — напомнил Фима.
— Ну, так и что, разве мексиканцы не бывают евреями. У нас в Харькове был один китаец, который ходил в синагогу.
— Ай, бросьте ваши воспоминания, лучше посоветуйте, что ей делать. Если за ней действительно ходит киллер, то ей лучше пока не появляться в общежитии, и вообще хорошо бы куда-нибудь уехать на время, — Фима не очень верил в то, что Ласточке грозит смертельная опасность, слишком нелепо выглядели эти мексиканские страсти на фоне холодной, размокшей Москвы, но на всякий случай решил предпринять кое-какие шаги.
— Вы же сами, Ефим все и решили. Девочке нужно, как пишут в детективах, «лечь на дно», и лучше всего это сделать в Харькове. Во-первых, это другой город, а во-вторых, уже другая страна, хотя мне и трудно с этим свыкнуться. Вот только как быть с этой дурацкой границей, она же настоящая иностранка?
— Ну, это все можно уладить. Девушка же едет не просто так, а погостить у знакомых, может быть даже у дальних родственников, — вставил Фима.
— У меня маленькая квартирка, но там тебе будет спокойно, — продолжала Роза Марковна, — есть холодильник и даже старенький телевизор, он часто ломается, но всегда можно обратиться к моему двоюродному брату Изе, он сейчас на пенсии, но когда-то работал телевизионным мастером. Этот Изя, чтоб вы знали, большой украинский патриот. Какие-то негодяи все время выбивали окна в его мастерской, но когда к нему пришел человек из Сохнута, и стал агитировать за Израиль, он сказал: «Если там так хорошо, как вы говорите, так может рассказать это тем жлобам, которые поколотили у меня стекла. Пусть они поедут туда греться на солнце и кушать апельсины. Тогда я спокойно смогу чинить старые телевизоры, потому что купить новые у людей нет денег. Кстати, в магазинах все очень дорого, я покупаю там только хлеб и молоко, но в двух остановках от дома есть базарчик, где, если поторговаться, можно купить куру или даже телятины.
— А что я скажу вашим родственникам?
— Что говорить, вы сами решите, хотя не думаю, чтобы они уж очень интересовались, сейчас все заняты тем, чтобы как-то свести концы с концами, но вот про что уж точно говорить не надо так это про ваши политические взгляды, зачем расстраивать людей, — посоветовала Роза Марковна.
— Скажи, что ты моя невеста, они все равно меня не знают, — добавил Фима, — приехала в Харьков лечить зубы, потому что в Москве это слишком дорого.
Итак, вопрос был в принципе решен. Осуществление плана взяла на себя сердобольная родственница, а Фиме оставалось только позаботится о том, чтобы девушка отошла от потрясения, и обрела душевное равновесие.
Когда Роза Марковна уехала на вокзал за билетом, он достал из шкафчика бутылку своего любимого кагора, и положил перед Ласточкой чистый лист бумаги.
— Я буду называть предметы, а ты говори, как это будет по-испански, — сказал Фима и приложил руку к сердцу.
— Corazon[20], — сказала Мария, и вдруг, лукаво усмехнувшись, стала хватать его за разные части тела, — nariz, oido, mejilla, boca[21]…
Она потянулась к Фиме и поцеловала его долгим, нежным поцелуем, затем обняла его за бедра и торопливо стала расстегивать его ремень:
— Pecho, culo, pierna, cono[22]…
На этом урок испанского не закончился, уже отдыхая в постели после бурной любовной сцены, Фима спросил, чтобы не казаться неблагодарным:
— А как будет «я люблю Москву»?
— Amo Moscu, — ответила Ласточка и ласково провела рукой по его груди.
— Постой, я где-то уже слышал это слово, в Испании кажется. Что значит como moscas?
— Как мухи.
— Интересно, по-испански мухи и Москва звучит почти одинаково, что вы этим хотите сказать?
— Мухи появились гораздо раньше, чем был построен твой город. В итальянском — это вообще одно слово, можете за это сбросить на них атомную бомбу.
— Постой, постой, значит, ваш резидент Москва мог оказаться просто-напросто Мухой?
— Какое это сейчас имеет значение, реально только то, что я тебя опять хочу.
— Конечно, Маша, ты права, тем более что за мое открытие все равно уже никто не заплатит.
Колокол церкви святого Себастьяна пробил семь раз, когда к пристани крошечного городка Баньера, состоящего всего из трех улиц и одной площади, причалил допотопный, но свежевыкрашенный пароход, и с него на берег сошли трое пассажиров. Один из них, судя по тому, что, несмотря на душный вечер, на нем был темный пиджак и шляпа, был чиновником, другой, не выпускавший изо рта дешевую сигару — мелким негоциантом, ну, а в третьем, в шортах и в майке, поверх которой был надет парусиновый жилет со множеством карманов, не трудно было узнать иностранца. Этим иностранцем был офицер Интерпола Клаус Кучка, прибывший в Парагвай в связи с делом об исчезновении из музея в Хофбурге золотой статуэтки Пернатого Змея.
— Где здесь гостиница? — осведомился он по-английски у «чиновника».
— На площади, напротив церкви, там же можно и ужин заказать, ответил «чиновник», вытирая вспотевшее лицо платком. — Вы американец?
— Коммерсант, интересуюсь древесиной местных пород.
— А я думал, вы инженер. Здесь собираются строить завод по производству мясных консервов.
— Местные власти?
— У местных кишка тонка, немцы, вот кто здесь всем заправляет, в окрестностях полно немецких колонистов, которые занимаются лесозаготовками и скотоводством. В этой стране немцы самые богатые люди. На них делал ставку папа Альфредо[23], ведь он сам был наполовину немцем, а наполовину мясником. Ха-ха! Папы Альфредо уже нет, но здесь он живет в каждом немецком доме, и не приведи господь вам сказать о нем плохо.
— Меня интересует исключительно коммерция.
— Это, пожалуйста, но мое дело предупредить. Здесь вообще не любят гринго за то, что они привыкли совать свой длинный нос куда не следует. Извините, что я говорю вам в глаза такие вещи, но это сущая правда.
— Ума не приложу, где мне искать собак, — прервала она словесный поток Василисы, — Если вы думаете, что это мое животное, так крупно ошибаетесь, мне ее поручили погулять хозяева за двести рублей в месяц. Теперь мне не то, что не видать этой суммы, еще и стребуют стоимость собаки, а это ужас сколько моих пенсий.
— Права не имеют, — рассердилась Василиса.
— Золотые, я бы сказала, слова, — согласилась Роза Марковна, — только для богатых закон не писан. Видно придется мне ходить по дворам и искать этого черного кобеля. Да кто и знает, не скажет. Вот если бы позволили мне гулять с вашей собачкой, тогда другое дело. Собачник скорее поможет собачнику, чем просто так.
— Какие вопросы, бери да ходи сколько влезет, только корми. Она у меня не привыкла ко всяким там заграничным кормам, жрет все, что дадут: кашу, супчик, котлетки…
Подхватив шавку, Роза Марковна отправилась на Котельническую. Для собачников она придумала легенду, будто ищет собаку, которая покусала ее болонку, чтобы содрать с хозяев хоть немного денег на лечение. Для большей убедительности она забинтовала шавке переднюю лапу. И в первый же вечер ее ждала удача. Хозяин сопливого сенбернара вспомнил, что дней десять назад видел во дворе ризеншнауцера. С собакой гулял пожилой господин из третьего подъезда. Судя по всему, это была не его собака, потому что он совершенно не умел с ней обращаться. Ну, может, кто из гостей оставил. Собаку звали то ли Триллер, то ли Тролль, в общем, у нее была совершенно дурацкая, не собачья кличка.
Если хозяин москвич, то собака должна быть зарегистрирована в клубе. Господин из третьего подъезда говорил, что у нее потрясающая родословная и куча медалей.
Роза Марковна хотела позвонить профессору и задать вопросы насчет собаки-двойника, но почему-то передумала и отправилась в клуб собаководов.
— Ризен по кличке Триллер? — почесал затылок инструктор. — Что-то не припомню.
— Тогда может Тролль?
— Был такой, посмотрите в книге, — он выложил перед Розой Марковной амбарную книгу, куда заносились данные о зарегистрированных животных.
— Может сами, а то тут у вас все так профессионально, что мне и делать нечего, — поощрила она инструктора материнской улыбкой.
— Да тут все просто. Вот запись: ризеншнауцер по кличке Тролль, владелец Труссик Денис отчество неразборчиво, проживает на Маросейке… Чудная какая фамилия… А вот и родословная его кобеля… Ого, не всякий дворянин может похвастаться такой чистотой кровей…
Чтобы переварить информацию, которая обрушилась на него со всех сторон, Фима попросил Розу Марковну испечь маковый рулет. Для него, не избалованного, в общем, гастрономическими изысками, маковый рулет был апофеозом кулинарного искусства. С него начинался всякий праздник в доме. Среди его самых светлых воспоминаний детства было прокручивание мака с сахаром в мясорубке. В эти моменты он всегда вертелся на кухне, и, улучив момент, когда мать отворачивалась, запускал ложку в сладкую массу. «Фима, оставь в покое начинку, ты же не хочешь, чтобы я поставила на стол пустой рулет, — сердилась мать. — Испечем пирог, и ешь, сколько захочешь». Но Фиму не проведешь, он-то знает насколько голая начинка вкуснее самого румяного пирога.
— Роза Марковна, давайте прикинем, что нового мы имеем на сегодня по нашему делу, и что из этого можно испечь. Итак, вам удалось выяснить, что у Дэна тоже была собака. Скорей всего, это тот самый ризеншнауцер, которого он похоронил у Ленчика. Возникает вопрос, какое отношение ко всему этому имеет профессорский Анубис?
— Самое прямое: Анубис и Тролль — это одно лицо, если так можно сказать о собаке. Дэн мог потерять пса, а профессор — найти. Даже самые хорошие хозяева не всегда пишут на ошейнике кличку своей собаки, и тем, кто ее нашел приходиться заново ее называть. Дэн потерял, а профессор подобрал, вот и вся разгадка.
— Как у вас все просто получается. Может быть, в таком случае, вы мне объясните, как Тролль вновь оказался у хозяина, и отчего он сдох?
— Пожалуйста. В один прекрасный день Дэн шел по улице и увидел своего пса. Не долго думая, он прихватил его с собой. Этот Дэн ведь высокого роста и не исключено, что у него есть светлый плащ. Дома хозяин на радостях накормил своего товарища, что называется «от пуза» и тот сдох от заворота кишок, потому что у профессора ничего не ел от тоски. Не мне вам говорить, что ученые собаки лучше умрут с голоду, чем возьмут еду из рук чужого человека.
— Как у вас все складно получается, просто песня. Если продолжать в вашем духе, то профессор, не обнаружив найденыша на месте, вышел на нас, чтобы мы его разыскали. Уж очень он ему запал ему в душу.
— А что, разве такого не может быть?
— Может, конечно, но уж очень тонко, а там где тонко чаще рвется.
— Хорошо, вот вам другая версия. Этот профессор коллекционирует древности. Вы же были у него дома и все видели. Дэн, еще тот фрукт, вы сами мне говорили. Когда он упер с виллы эту вашу индейскую безделушку, у него появилась проблема, как сбыть товар, и он вышел на Муху, кстати, Муха может быть и не профессор, вы же его трудовую книжку не видели. Так вот профессор или не профессор, потому что кто его знает, прежде чем взять вещь, поинтересовался насколько все чисто на горизонте, и тут вы со своими индейскими товарищами. Как вас лучше нейтрализовать? Лучше всего свести знакомство, чтобы быть в курсе ваших планов. А как свести знакомство с тем, кто занимается поиском потерявшихся животных? Взять собачку взаймы и «потерять» ее?
— Значит, вы полагаете, что профессор не случайно выбрал именно наше агентство?
— Слишком много случайностей. Клиент случайно выбрал именно наше агентство, случайно оказался специалистом по древним индейским богам, случайно знаком с похитителем Пернатого Змея, случайно заинтересовался нашим делом, случайно оказался в Испании… Это по вашему не тонко?
— Но профессор производит впечатление очень порядочного человека…
— Какой аферист не производит впечатления порядочного человека? Кого может охмурить жулик с внешностью преступника? Ели это тот Муха про которого мне говорила товарка с Таганки, то от него можно ждать чего угодно. Если уж он мог продать родину, что говорить о какой-то мексиканской фигурке.
— Хорошо, хорошо, скрепя сердце, я принимаю вашу версию. И что теперь делать?
— Судя по всему, до вашей встречи в Испании он не знал где искать Змея, то есть он предполагал, что идол у Дэна, но не был в этом уверен. Сейчас ему это точно известно. Я бы на его месте непременно навестила того, кто привез божка в Россию.
— Вы имеете в виду Ленчика?
— А что, разве курьером был кто-то другой? Если все так, как я думаю, то профессор уже наверняка побывал на Чистых прудах.
— Пожалуй. Но звонить Ленчику бесполезно — будет клянчить деньги на свое дурацкое предприятие. Нужно ехать. Вызывайте Самвела.
— И все-таки я бы позвонила сначала, на всякий случай.
— Ну так звоните, кто ж вам мешает.
Роза Марковна решительно набрала номер, но как только услышала на том конце провода голос, куда ее суровость делась. Лицо ее сделалось как калорийная булочка, а слова закапали малиновым сиропом.
— Ниночка, здравствуйте милая! Как детки? У Павлика диарея…Вы меня послушайте, не покупайте эти дорогие таблетки, а нарвите сухого конского щавеля, заварите и дайте мальчику — как рукой снимет, это я вам гарантирую. Как Ленчик? У нас к нему есть деловой разговор. Ах, на даче. Вот и хорошо, мы сейчас к нему подъедем, а заодно я покажу ему, что такое представляет из себя сухой конский щавель. До свидания, Ниночка, поцелуйте детей от тети Розы, если они еще помнят.
— Как вы можете так сюсюкать с этой стервозой, — возмутился Фима, когда Роза Марковна положила трубку. — Она же вас похитила и шантажировала меня.
— Она мать и хочет только, чтобы было чего покушать и надеть своим детям. Это тоже нужно понимать. А мне она никакого вреда не причинила, мы хорошо попили чаю с ватрушками у них дома, потом Ленчик отвез меня на дачу. Я играла с детьми в лото, а они мне рассказывали, как к ним на участок все лето приходили ежи, один большой и два маленьких. В них есть что-то еврейское, и потом явно ощущается интерес к естествознанию. Если бы я не знала вашу историю, то подумала бы…
— Роза Марковна, и вы туда же, имейте, наконец, совесть!
— Уже молчу, но детки это все-таки хорошо.
Верный Самвел был в Бескудникове через полчаса, а через час они уже подъехали в дому Колобасова в Фирсановке.
Ленчик как всегда был рад гостям. Он выудил из холодильника потускневший винегрет, вареную колбасу, черный хлеб и неизменно початую бутылку водки. Видимо, похоронный бизнес, несмотря на все усилия Колобасова, раскручиваться пока не желал.
— Ну, что надумал? — Ленчик с надеждой смотрел в глаза Фиме.
— Все зависит от позиции, которую займет профессор Муха, — решил блефовать Фима.
— Так это ты послал ко мне этого америкоса. А он сказал, что пришел по рекомендации Дениса. Странный тип, ни с того ни с сего стал мне про Киссинджера заливать, будто бы он его кореш, потом перескочил на индейских богов. Говорит, а сам глазами по углам шарит. Я сразу догадался, зачем он пришел, ему нужен дракон, про которого ты в прошлый раз спрашивал.
— И ты его отдал американцу?
— Да нет его у меня, сколько можно говорить, Дэн сразу забрал. Он встречал меня в Шереметьево. Здоровьем детей могу поклясться.
— Вот этого не надо, скажи лучше, о чем он тебя спрашивал?
— О Дэне в основном, спрашивал, давно ли мы с ним знакомы, какие у нас с ним были дела. Очень заинтересовался кладбищем, когда я рассказал ему, что Дэн похоронил там своего пса. Видимо почувствовал, что бизнес перспективный. Эти америкосы своего не упустят, у них на деньги чутье, не то, что у некоторых. Все подробно выспросил: где находится кладбище, как туда можно подъехать, как охраняется, какая там почва и нет ли грунтовых вод. В общем, у меня создалось впечатление, что он клюнул. Правда, ничего не обещал, но сказал, что на днях позвонит. А он действительно такой крутой?
— Круче не бывает. Ты про Солнцевскую группировку слыхал? Так он у них пахан. Цветная металлургия, алюминиевая промышленность, рыболовецкий флот — все к рукам прибрали. Теперь решили заняться ритуальными услугами, но не как ты, на уровне малого бизнеса, а на широкую ногу. Ты знаешь, что такое собачий бруцеллез? Это страшная зараза, очень страшная, хуже коровьего и даже свиного бешенства. Самое неприятное, что она передается людям. В Европе от этой болезни погибли уже тысячи собак, но инфекция настолько заразная, что местные власти запрещают предавать земле дохлых собак, даже в специально отведенных местах. Можно только кремировать, но не всякий хозяин на это решиться, там знаешь ли традиции… Вот этот Муха и задумал всю эту падаль хоронить у нас, мало нам, видишь ли, ядерных отходов, хотят превратить Россию в скотомогильник, сволочи.
— Да это же миллионы долларов, а я, дурак, его на десять тысяч раскалывал, — Ленчик был возбужден, он то хватал вилку, то бросал ее обратно в винегрет.
— Еще не все потеряно, одевайся, поедем на кладбище. В Ереванской группировке ребята тоже не промах, не дадут нас в обиду солнцевским. Правильно, я говорю, Самвел.
Шофер открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал и виновато уставился на Розу Марковну своими масляными глазами.
От дачи до собачьего кладбища было рукой подать. Участок, который Колобасов облюбовал под последнее прибежище для четвероногих друзей «новых русских», располагался в живописном месте, за речкой, на опушке соснового бора. Собственно это была бывшая картофельная делянка на задах дачного поселка, которая со временем превратилась в пустырь, поросший бурьяном. Ленчик начал огораживать участок проволокой, но ее хватило только на две стороны.
— Вы только взгляните, что за чудное место, — сказал Колобасов, воздевая руки к грязным облакам. Пасторальный пейзаж подействовал на него, как укус шпоры на лошадь. Он закусил удила и погнал во всю прыть по хорошо проторенной дороге. — Куда ни посмотри, везде Левитан: зеленый дол, сосновый бор, и это в двадцати минутах от Москвы, в одном из лучших дачных мест Подмосковья. Это все равно, что нефтяная скважина где-нибудь в Сибири. И всего-то нужно десять тысяч баксов, чтобы расплатиться с хозяином и благоустроить территорию…
Вдохновенная речь предпринимателя была прервана появлением странноватого мужичка в пальто, в шляпе и в резиновых сапогах. Ну, вылитый сельский бюрократ из советских фильмов про колхозную жизнь, какой-нибудь учетчик или бухгалтер, который из кожи вон лезет, чтобы подчеркнуть свою значительность, а, по сути, совершенно бесполезный субъект, что и выплывает на поверхность в конце фильма.
— Здравствуйте, товарищи! Вы на объект? Добро пожаловать. Может, ко мне заглянете, переобуетесь, а то у нас тут, знаете, хлябь.
— А это наш администратор, господин Харичев, — представил мужичка Ленчик, — исключительно деловой человек. Не знаю, что бы я без него делал.
Но Харичев на лесть не клюнул, наоборот, он как-то посмурнел, набычился и неожиданно попер на своего работодателя.
— А если я такой необходимый, так почему вы мне зарплату второй месяц задерживаете, — сказал он вроде и в шутку, но в голосе его чувствовалась обида.
— Этот вопрос мы уладим в ближайшее время, господин Харичев, — постарался замять инцидент Ленчик. — Господа инвесторы как раз и приехали сюда, чтобы помочь решить наши проблемы.
Услышав волшебное слово «инвесторы», Харичев, забился в угодническом экстазе. Сначала он снял, шляпу, помял ее в руках, потом нахлобучил на глаза и наконец сдвинул на затылок, при этом он не переставал улыбаться вполне искренней, но при этом отвратительно плаксивой улыбкой, как будто хотел сказать: «Наконец-то вы приехали, а я уж думал, что помру, так и не сподобившись облизать вам руки».
— Для начала, господин администратор, покажите нам ваше хозяйство, — в голосе Фимы прозвучали хозяйские нотки.
— А что тут, собственно показывать, — замялся Харичев. — все перед вами, отсюда и до самого леса.
— Но ведь есть захоронения.
— Пока только три могилки, вон там, на краю, — администратор неопределенно махнул рукой.
Но «инвестор» неожиданно проявил настойчивость.
— Вот их и посмотрим. Клиентам важно знать, в каком обществе будут покоиться их четвероногие любимцы. Благородному ротвейлеру или далматину не место с какой-нибудь дворнягой, это вопрос престижа.
Могил было три, и все они находились на дальнем краю участка, воле леса. Две из них представляли собой небольшие холмики, обложенные дерном. На одной из них речной галькой был выложен крест, в другую была воткнута деревянная табличка, на которой аккуратным детским почерком было написано «Сиамский кот Пхукет. Умер от передозировки „вискаса“. А вот третья могила выглядела как маленький мемориал: гранитные столбики, чугунные цепи, массивная плита с выбитым на ней профилем ризеншнауцера и лаконичная надпись „Тролль 1985 — 2001. Ты был настоящим человеком“ — все это говорило о благородстве покойного и высоком уровне благосостояния его хозяина. Но, едва взошедшая травка вокруг памятника была затоптана, всюду валялись комья глины, и плита лежала как-то криво, в общем, все говорило о том, что могилу недавно вскрывали.
— Здесь кто-то рылся, — констатировал Фима и вопрошающе посмотрел на Харичева.
— Мало ли кто, за всеми не уследишь, может какой бомж, а может кабан попробовал выкрутиться администратор.
Но Блюм был неумолим.
— Редко встретишь человека, который так легко относится к своему благосостоянию.
— А что я за дарма должен глаз не смыкать, следить день и ночь за тем, чтобы здесь никто не шастал?
— Сколько вам заплатил профессор за то, чтобы вы раскопали ему могилу?
— Сто рублей. Для вас это, конечно не деньги, а бедному человеку нужно целый день горбатиться, чтобы их заработать. Он сам копал, только попросил помочь ему отодвинуть плиту. Он сказал, что здесь похоронена собака его сына. Тот, якобы, забыл снять ошейник на память, вот он за этим и приехал.
— Святое дело, — согласился Фима. — Вот вам двести, помогите сдвинуть плиту и принесите лопату.
Копать долго не пришлось, Самвел только пару раз взмахнул лопатой и глазам присутствующих предстал фанерный ящичек, в каких раньше отправляли посылки. Крышка была не приколочена, но в ящике было какое-то тряпье и больше ничего.
— Что все это значит? — спросил Ленчик дрожащим голосом.
— А то, что ты проморгал клад. Не бриллианты и не наркотики, а кое-что покруче — золотая фигурка Пернатого Змея, которой нет цены. Но только не кусай себе локти, я тебя умоляю, может оно и к лучшему, что профессор забрал Змея. Эта гадюка, я слыхал, приносят людям одни несчастья.
Фима и представить себе не мог Ласточку такой жалкой и беспомощной, куда девался ее боевой дух, куда пропала революционная одержимость. Теперь перед ним была не камарадо Тарго, а потрепанный жизнью воробей, забившийся в щель от преследования злой кошки. От дождя у нее слиплись волосы и потекли ресницы. Она то и дело останавливалась, ставила на мокрый асфальт тяжелый чемодан, и всякий раз при этом жалостно всхлипывала.
Второй чемодан нес Фима. Судя потому, как он при этом пыхтел, там были не только наряды мексиканки, но и труды основоположников марксизма-ленинизма.
Первыми словами, которые произнесла Ласточка при встрече с Блюмом в сквере у Большого театра, где они условились встретиться по телефону, были:
— Они вынесли мне приговор. Меня пристрелят, а может быть, задушат полиэтиленовым пакетом, как того парня из Мериды о котором я тебе рассказывала.
После чего она уронила свои чемоданы и с плачем бросилась Фиме на грудь.
— Это, конечно, слабость, но я не хочу умирать, я их боюсь. Помоги мне, кроме тебя у меня здесь никого нет…
— Успокойся Маша, может быть все не так плохо, как ты думаешь. Отк3да ты узнала о приговоре? Они что, прислали тебе «черную метку»?
—Санчес и Диас исчезли, Москва не вышел со мной на связь. Они всегда обрывают все контакты с человеком, которому организация выносит смертный приговор. Следующий шаг — убийство. Вчера. Когда я шла из библиотеки в общежитие меня преследовал киллер.
— Как ты узнала, что это киллер, может ты просто понравилась какому-нибудь парню, и он решил с тобой познакомиться, но не решался подойти. Со мной, например, такое бывало.
— Нет, это был убийца, я видела его глаза. Недалеко от общаги мне удалось оторваться от него и спрятаться за автобусом. Потеряв меня из виду, он растерялся, а когда я вдруг вышла из-за автобуса прямо перед ним и спросила, что ему нужно, он нагло подмигнул мне и молча ушел.
— Это не профессионал. Настоящий киллер не засветился бы так глупо.
— У него были глаза убийцы тусклые, как гнилые лужи.
— Это все эмоции Маша, хотя, конечно лучше тебе где-нибудь отсидеться. Вот что, берем таки и едем ко мне.
Роза Марковна встретила Ласточку приветливо: накапала ей валерьянки, напоила горячим чаем с печеньем.
— Как вы похожи на мою племянницу. Вы случайно не еврейка?
— Она мексиканка, — напомнил Фима.
— Ну, так и что, разве мексиканцы не бывают евреями. У нас в Харькове был один китаец, который ходил в синагогу.
— Ай, бросьте ваши воспоминания, лучше посоветуйте, что ей делать. Если за ней действительно ходит киллер, то ей лучше пока не появляться в общежитии, и вообще хорошо бы куда-нибудь уехать на время, — Фима не очень верил в то, что Ласточке грозит смертельная опасность, слишком нелепо выглядели эти мексиканские страсти на фоне холодной, размокшей Москвы, но на всякий случай решил предпринять кое-какие шаги.
— Вы же сами, Ефим все и решили. Девочке нужно, как пишут в детективах, «лечь на дно», и лучше всего это сделать в Харькове. Во-первых, это другой город, а во-вторых, уже другая страна, хотя мне и трудно с этим свыкнуться. Вот только как быть с этой дурацкой границей, она же настоящая иностранка?
— Ну, это все можно уладить. Девушка же едет не просто так, а погостить у знакомых, может быть даже у дальних родственников, — вставил Фима.
— У меня маленькая квартирка, но там тебе будет спокойно, — продолжала Роза Марковна, — есть холодильник и даже старенький телевизор, он часто ломается, но всегда можно обратиться к моему двоюродному брату Изе, он сейчас на пенсии, но когда-то работал телевизионным мастером. Этот Изя, чтоб вы знали, большой украинский патриот. Какие-то негодяи все время выбивали окна в его мастерской, но когда к нему пришел человек из Сохнута, и стал агитировать за Израиль, он сказал: «Если там так хорошо, как вы говорите, так может рассказать это тем жлобам, которые поколотили у меня стекла. Пусть они поедут туда греться на солнце и кушать апельсины. Тогда я спокойно смогу чинить старые телевизоры, потому что купить новые у людей нет денег. Кстати, в магазинах все очень дорого, я покупаю там только хлеб и молоко, но в двух остановках от дома есть базарчик, где, если поторговаться, можно купить куру или даже телятины.
— А что я скажу вашим родственникам?
— Что говорить, вы сами решите, хотя не думаю, чтобы они уж очень интересовались, сейчас все заняты тем, чтобы как-то свести концы с концами, но вот про что уж точно говорить не надо так это про ваши политические взгляды, зачем расстраивать людей, — посоветовала Роза Марковна.
— Скажи, что ты моя невеста, они все равно меня не знают, — добавил Фима, — приехала в Харьков лечить зубы, потому что в Москве это слишком дорого.
Итак, вопрос был в принципе решен. Осуществление плана взяла на себя сердобольная родственница, а Фиме оставалось только позаботится о том, чтобы девушка отошла от потрясения, и обрела душевное равновесие.
Когда Роза Марковна уехала на вокзал за билетом, он достал из шкафчика бутылку своего любимого кагора, и положил перед Ласточкой чистый лист бумаги.
— Я буду называть предметы, а ты говори, как это будет по-испански, — сказал Фима и приложил руку к сердцу.
— Corazon[20], — сказала Мария, и вдруг, лукаво усмехнувшись, стала хватать его за разные части тела, — nariz, oido, mejilla, boca[21]…
Она потянулась к Фиме и поцеловала его долгим, нежным поцелуем, затем обняла его за бедра и торопливо стала расстегивать его ремень:
— Pecho, culo, pierna, cono[22]…
На этом урок испанского не закончился, уже отдыхая в постели после бурной любовной сцены, Фима спросил, чтобы не казаться неблагодарным:
— А как будет «я люблю Москву»?
— Amo Moscu, — ответила Ласточка и ласково провела рукой по его груди.
— Постой, я где-то уже слышал это слово, в Испании кажется. Что значит como moscas?
— Как мухи.
— Интересно, по-испански мухи и Москва звучит почти одинаково, что вы этим хотите сказать?
— Мухи появились гораздо раньше, чем был построен твой город. В итальянском — это вообще одно слово, можете за это сбросить на них атомную бомбу.
— Постой, постой, значит, ваш резидент Москва мог оказаться просто-напросто Мухой?
— Какое это сейчас имеет значение, реально только то, что я тебя опять хочу.
— Конечно, Маша, ты права, тем более что за мое открытие все равно уже никто не заплатит.
Колокол церкви святого Себастьяна пробил семь раз, когда к пристани крошечного городка Баньера, состоящего всего из трех улиц и одной площади, причалил допотопный, но свежевыкрашенный пароход, и с него на берег сошли трое пассажиров. Один из них, судя по тому, что, несмотря на душный вечер, на нем был темный пиджак и шляпа, был чиновником, другой, не выпускавший изо рта дешевую сигару — мелким негоциантом, ну, а в третьем, в шортах и в майке, поверх которой был надет парусиновый жилет со множеством карманов, не трудно было узнать иностранца. Этим иностранцем был офицер Интерпола Клаус Кучка, прибывший в Парагвай в связи с делом об исчезновении из музея в Хофбурге золотой статуэтки Пернатого Змея.
— Где здесь гостиница? — осведомился он по-английски у «чиновника».
— На площади, напротив церкви, там же можно и ужин заказать, ответил «чиновник», вытирая вспотевшее лицо платком. — Вы американец?
— Коммерсант, интересуюсь древесиной местных пород.
— А я думал, вы инженер. Здесь собираются строить завод по производству мясных консервов.
— Местные власти?
— У местных кишка тонка, немцы, вот кто здесь всем заправляет, в окрестностях полно немецких колонистов, которые занимаются лесозаготовками и скотоводством. В этой стране немцы самые богатые люди. На них делал ставку папа Альфредо[23], ведь он сам был наполовину немцем, а наполовину мясником. Ха-ха! Папы Альфредо уже нет, но здесь он живет в каждом немецком доме, и не приведи господь вам сказать о нем плохо.
— Меня интересует исключительно коммерция.
— Это, пожалуйста, но мое дело предупредить. Здесь вообще не любят гринго за то, что они привыкли совать свой длинный нос куда не следует. Извините, что я говорю вам в глаза такие вещи, но это сущая правда.