Эйби Шэна. Месть русалок

   – Я думала, мы идем смотреть на звезды, – слабо запротестовала Кайла.
   – А мы и идем.
   С этими загадочными словами он начал спускаться вниз, предоставив ей следовать за ним.
   Хотя потолок здесь стал несколько выше, лестница по-прежнему оставалась узкой и крутой. Она шла, высоко подобрав юбки и держась одной рукой за стену. Время от времени Роланд бросал на нее озорной взгляд, приоткрывая перед ней новую, неизвестную ей до сих пор черточку своего сложного характера. А сколько еще она не знала о своем муже?
   Чем ниже они спускались, тем холоднее становилось, время от времени она чувствовала поток морского воздуха, оставляющий соленую влагу на ее лице и губах. В конце концов, спуск стал более пологим, но тут она обнаружила, что ее ноги очень устали от постоянного напряжения. И когда ступени кончились и перед ними открылся ровный коридор, она вздохнула с облегчением.
   Здесь все было пронизано сыростью, влага, осевшая на волосах, мгновенно завила выбившиеся вокруг лица прядки в упругие колечки. Кайла прислушивалась к звукам впереди, пока наконец не поняла, что слушает прибой. Где-то впереди был берег, где волны разбивались о скалы.
   Слабый жемчужный свет впереди говорил о том, что близок конец их пути. Роланд по-прежнему шел впереди с лампой в руке – светящийся силуэт на фоне холодного сияния ночи.
   Кайла оказалась не готова к тому, что туннель кончится. Только что вокруг них были лишь черные шершавые камни скалы, внутри которой был проделан этот ход, и вдруг они оказались у входа в пещеру, перед ними сверкал в лунном свете серебристый океан, и на темно-синем небе горели звезды.
   Она подошла ближе к Роланду, и они вместе ступили на песчаный берег океана. Роланд поднял голову и показал рукой на небо. Раскинувшись над ними темно-синим бархатным плащом, оно все было усыпано сверкающими, чуть дрожащими бриллиантовыми точечками звезд, и белый туманный след, словно от разлитого молока, пересекал небосвод посередине. И все это великолепие простиралось до самого горизонта раскинувшегося перед ними океана.
   Налетевший бриз показался им на удивление приятным, не слишком холодный, он добавил к очарованию этой ночи ощущение свежести и запах моря.
   И здесь, на этом удаленном от всего мира берегу океана, ей вдруг пришла в голову мысль, что и она и он могли бы быть кем-то другими. Не двумя одинокими людьми, соединенными вместе силой обстоятельств и злой судьбой, не мужчиной и женщиной, вынужденными навсегда оставаться чужими друг другу, несмотря ни на какие благие намерения.
   Они могли бы быть счастливой супружеской парой, думала Кайла. Простыми людьми, например, фермером и его женой, женившимися по любви и делящими между собой все радости, трудности и невзгоды. Они могли бы быть кем-то еще, счастливыми, беспечными…
   Но, взглянув на суровый профиль мужа с резкими правильными чертами, с россыпью золотистых волос, с мрачной тайной в глазах, она поняла, что ее фантазиям не суждено никогда сбыться. Он всегда будет только тем, кем является – Роландом Стрэтмором, графом Лореем. Но вот кто она такая, вопрос, без сомнения, более сложный.
   Была ли она Кайлой Роузмид, заклятым врагом Цербера, адского пса Стрэтмора? Была ли она женщиной, которая поклялась переломить свою судьбу и заставить своего врага испытать ту же боль и страдание, которые он принес ей?
   Или, быть может, она действительно была графиней Лорей, его женой, женщиной, призванной поддерживать его во всем, быть ему послушной и, возможно, однажды подняться вместе с ним над обычными, простыми чувствами и эмоциями и пережить с ним то, что она пока не осмеливалась назвать?
   Могла ли она полюбить его?
   Звезды не ответили ей на ее отчаянный призыв. Кайле на миг показалось, что она состоит из двух разных женщин, принадлежащих разным мирам, которые никак не могут прийти к согласию. И здесь, на берегу океана, наблюдая за бегущими одна за другой волнами, набегающими и отступающими от берега в сахарно-белых кружевах, Кайла вдруг поняла, что бесконечно устала от этого спора с самой собой.
   Поэтому когда он осторожно поставил на песок масляную лампу и потянулся к ней, Кайла не стала противиться. Она не думала о своем внутреннем конфликте, она не хотела больше вслушиваться в спор из-за своей судьбы между двумя сторонами своей души.
   Когда он прижал ладони к ее щекам, она покорно приникла к нему, когда он накрыл ее губы поцелуем, она вернула ему этот поцелуй сторицей. А когда он, глухо застонав, заскользил руками по всему ее телу, по ее груди, по животу и бедрам, то она позволила ему делать все, что он хотел, потому что она сама хотела того же.
   И как-то так случилось, что ей было совсем неважно, что песок холодный. Она чувствовала только его горячее тело, его дерзкие поцелуи и жаркие ласки. Они оба оказались на песке, и она даже не помнила, как все случилось – настолько естественным было все, что они делали сейчас. Она не помнила, как оказалось, что ее платье полностью распахнуто, а его туника отброшена, он прижимался к ее обнаженной груди своей грудью, и это было и странно, и восхитительно в одно и то же время: чувствовать его мускулистое тело, его острый мужской запах.
   Его губы ласкали ее тело, его руки скользили по ней, вызывая в ней неизведанное, восхитительное ощущение первозданности, дикой, непокоренной природы, женской сути. Она теснее прижалась к нему, понимая, что в его власти заставить ее чувствовать так, как сейчас, заставить не думать ни о чем, кроме его ласк.
   Она знала, чем все это должно закончиться, и уже собралась испытать боль при его вторжении внутрь. Но, к ее изумлению, никакой боли она не почувствовала, только легкое жжение, когда он скользнул внутрь ее. Она заметила, что он был очень сосредоточен, глаза закрыты.
   На какое-то время он замер в неподвижности, при этом оба они тяжело и бурно дышали и оба потерялись в окончательной завершенности и полноте этого момента. И только после этого он начал двигаться, сначала медленно, в ритме, который полностью соответствовал ее желаниям, разжигая в ней жар и что-то еще, что-то, чему не было и не могло быть названия…
   Он прошептал ее имя прямо в ухо, и оно прозвучало, как шепот волн на песке. Она повернула к нему голову, их губы встретились и приникли друг к другу, ее руки вцепились в его плечи. Ей показалось, что она уже не здесь, что он унес ее куда-то, в прекрасный, волшебный мир, о существовании которого она только догадывалась.
   Ее окутало ощущение, близкое к наслаждению, оно расцветало в ней, проникая в каждую клеточку тела. И она тянулась за ним, она хотела все больше и больше от Роланда, а он знал это и показывал ей, как найти, как завладеть этим ощущением до конца.
   И когда, казалось, до вершины осталось совсем близко, все закончилось ослепительной вспышкой, сверкнувшей где-то внутри ее, и, дрожа и переливаясь множеством светящихся осколков, осыпавших ее изнутри и снаружи, она громко застонала.
   Он выкрикнул ее имя и задрожал всем телом, найдя свое собственное освобождение. Он зарылся лицом в ее волосы, продолжая крепко прижимать к себе.
   – Кайла, любовь моя…
   И в этот миг они и в самом деле стали совсем другими, окруженные ночной звездной тишиной и бесконечным океаном. Они были любящими, беспечными и счастливыми. Они постигли красоту и гармонию мира вокруг и внутри их самих, затерявшихся малой песчинкой счастья в бесконечности мироздания.

13

   Сад, где росли разнообразные травы, используемые в хозяйстве, был весь в зелени, словно в самый разгар лета. Повсюду, куда ни падал взгляд, Кайла видела самые разные растения на грядках, вокруг садовых террас и плетеных изгородей, и даже на компостную кучу возле стены забрались какие-то смелые вьющиеся растения с желтыми цветками.
   Повариха с явным удовольствием открыла высокую калитку, пропуская Кайлу на отгороженную территорию. Как она объяснила, калитку они держат закрытой исключительно для того, чтобы не пускать внутрь оленей, которые часто забредают сюда.
   Кайла не слишком жаждала осматривать огород, но чувствовала необходимость лично встретиться с доброй женщиной, которая по-прежнему к каждой еде готовила ей овсянку. Она решила постараться, как можно дипломатичнее объяснить поварихе, что уже достаточно окрепла, чтобы есть что-нибудь более существенное. На самом деле собак, которые охотно бы ели овсянку, оказалось не так уж много.
   Повариха была совсем не похожей на тот образ, который представила себе Кайла. Она вовсе не была ни пухленькой веселой хохотушкой с румяным лицом, ни крупной дородной женщиной с добрыми, ласковыми глазами. Это была высокая, худая женщина, с очень серьезным выражением лица и суровым взглядом. Она с мрачным видом выслушала просьбу Кайлы, пока они сидели возле хозяйственного блока, где рубили дрова для кухни. Затем все так же хмуро спросила:
   – А Марла это одобряет?
   – Да, – поспешно сказала Кайла. Это была не совсем ложь, так как Марла определенно не была против.
   – Ну, тогда ладно, – кивнула повариха.
   Они остались сидеть, глядя друг на друга, причем обе с удовольствием избавились бы от общества друг друга, но не могли найти для этого благовидного предлога. В глубине, возле самой кухни, сновали служанки. Кто-то возился с котлом, кто-то замешивал тесто или чистил овощи. Одна из женщин окликнула повариху, попросив принести пучок базилика, что позволило той подняться на ноги.
   – Посмотрите наш сад, миледи?
   Кайла до сих пор здесь не была, потому согласилась.
   Повариха сорвала требуемую траву, присела с поклоном и ушла, напомнив Кайле обязательно закрыть за собой калитку, когда будет уходить.
   Кайла прошлась вдоль грядки с темными растениями базилика, покачивающимися на ветру, мимо ромашки и тимьяна, мимо розмарина, мяты и белого подмаренника. Но многих растений здесь Кайла не знала. Она пошла дальше, туда, где росли деревья. Здесь была приятная тень, кроны деревьев почти закрывали небо, просачивающееся сквозь ветви тонкими нитками лазури и солнечными бликами. Наконец Кайла остановилась возле каменной скамьи, расположенной под деревом, обвитом вьющимися растениями с белыми крупными цветками. Место было довольно уединенным.
   Она села на скамейку, вдыхая воздух, напоенный пряными запахами и свежестью. Она закрыла глаза и, заложив руки за голову, откинулась назад, оказавшись в алькове из ветвей и вьющихся цветов. Первый раз за все время, прошедшее с того дня, когда на нее напали, она осталась одна. Куда бы она ни шла, ее повсюду сопровождала тень – солдат или служанка, – все они были предельно вежливы, но не отставали от нее ни на шаг. Она даже не пыталась с этим бороться, но сегодня утром сопровождающему ее солдату что-то срочно понадобилось сделать, и она уверила его, что дождется служанку.
   И она действительно честно ждала служанку. Целых пять минут. Как раз столько, чтобы быть уверенной, что ее страж отошел достаточно далеко. А затем она спустилась в кухню, чтобы всего лишь поговорить с поварихой. Та предложила пойти в сад, и Кайла не могла устоять перед соблазном немного побыть одной.
   Как приятно было оказаться в таком уединенном месте, полном покоя и умиротворения, окруженной лишь растениями и птицами. Кайла откинулась назад, почти полностью скрываясь в зеленом алькове. Она вытянула ноги, вздохнула и задумалась. Мысли ее были отнюдь не радостные.
   Роланд опять избегал ее.
   Смена его настроений казалась просто невероятной. Как он мог быть таким страстным, нежным и любящим, а через мгновение внезапно превращаться в незнакомца, держащегося с холодной отчужденностью. За последнюю неделю она тысячу раз пыталась убедить себя, что всему виной ее воображение, что он просто очень занят, или устал, или расстроен какими-то своими делами. И хотя все это было вполне возможно, эти объяснения ее нисколько не удовлетворяли. Она чувствовала, что здесь кроется что-то еще.
   Она вообще очень редко видела его, за исключением завтрака и ужина, а иногда не видела даже и в это время. Но зато каждую ночь он приходил к ней, делил с ней постель и – теперь уже дважды – занимался с ней любовью. Эти страстные, безудержные ночи полностью обезоруживали ее, лишали всякой возможности защищаться от него и заставляли ее желать его близости все сильнее.
   Кайла не хотела, чтобы это ее хоть как-то задевало. Она не хотела лелеять свои обиды по поводу того, что ее мужа больше беспокоят поля и рыбная ловля, чем жена. Она не хотела просыпаться каждое утро, чувствуя себя задетой и растерянной из-за того, что ее муж уже ушел, и понимая, что ее ждет еще один бесконечный день без него. Она совсем этого не хотела! Она бы предпочла заковать свое сердце в железный панцирь, чтобы ничто не могло больше его ранить: ни взгляд бирюзовых глаз, ни чарующие улыбки, ни ласки, ни нежные слова, которые он шептал ей в минуты страсти. Вспоминая все это, она с печалью думала о том, как все могло бы быть замечательно между ними, если бы… но она понимала, что мечты ее несбыточны, и от этого ей становилось еще больнее.
   Но почему? Почему? Она отказывалась что-либо понимать.
   Кайла тяжело вздохнула и поддела носком туфельки один из маленьких камешков, которые усыпали тропинки в саду. Камешек ударился в ствол граба, росшего перед ней. На его ветвях вдруг появилась рыжая белка и что-то возмущенно застрекотала.
   Слева послышался новый звук. Человеческий голос? Кайла выпрямилась, внезапно насторожившись. Вот опять – голос, тихо напевающий что-то, слышался за кустами жимолости. Кайла чуть расслабилась. Это был детский голос.
   Она нашла Элисию совсем одну посреди тропинки сразу за старым колодцем, увитым плющом. Девочка сидела в тени, словно маленькая принцесса, окруженная придворными дамами – куклами. Все они были рассажены в определенном порядке прямо перед ней.
   – Привет, тетушка, – сказала она, не поворачивая головы. – Поиграешь со мной?
   – Ты здесь одна? – удивилась Кайла.
   – Да. Я всегда прихожу сюда одна. Здесь очень хорошо, правда?
   Похоже, белка последовала за ней. Она перескакивала с ветки на ветку и оказалась как раз над ними, все еще что-то вереща.
   Кайла присела рядом с девочкой в пятнистой тени дерева на небольшой камень, подобрав юбки и скрестив ноги перед собой так же, как и Элисия. Девочка улыбнулась и подняла повыше куклу, которую держала в руках.
   – Хочешь послушать сказку?
   – Конечно, – согласилась Кайла.
   Кукла была сшита из ткани. У нее было плоское лицо, волосы из желтых нитей, обтрепавшихся на концах. Элисия взяла еще одну куклу в другую руку. Эта была вырезана из дерева, у нее было ясно нарисованное лицо и розовое платье.
   – Однажды жила-была королева, – начала Элисия. – Она была очень доброй и хорошей, и все любили ее.
   Это была, без сомнения, желтоволосая тряпичная кукла, которая поклонилась Кайле.
   – И королева тоже всех очень любила. Так что даже король говорил ей, чтобы она не любила всех так сильно, чтобы не доверяла всем людям.
   Кайла почувствовала, что задерживает дыхание, тень от дерева показалась ей вдруг холодной. Рука Элисии задвигалась, заставив куклу затрясти головой с почти застенчивым видом.
   – Но королева не слушала его. Она верила, что все люди такие же хорошие, как она сама. Она думала, что король ошибается.
   Нарисованная кукла тоже задвигалась в руке девочки, изобразив пародию на придворный поклон.
   – Дорогая королева! – сказала Элисия высоким, писклявым голоском. – Вы можете мне доверять.
   Тряпичная кукла прижалась к деревянной, словно обнимая ее.
   – Я знаю! – Элисия чуть понизила голос, теперь он был не таким писклявым. – Я знаю это, дорогой друг!
   Кайла ощутила странное покалывание в кончиках пальцев, ее ладони вдруг вспотели. Она обнаружила, что не может отвести глаз от разыгрывающейся перед ней сцены. Маленькие руки слепой девочки двигали куклами, заставляя тех проделывать странные, неуклюжие движения. Было что-то гротескное и даже жутковатое в том, как эти куклы смотрели на Кайлу, словно издевались над ней. Вышитые глаза королевы с черными зрачками словно хотели ей что-то сказать.
   Элисия отложила тряпичную куклу и взяла другую, которая, видимо, должна была изображать рыцаря или солдата.
   – О нет! – воскликнула деревянная кукла, увидев солдата. – О нет, нет, нет, нет, нет!
   – Тише, – прорычал солдат. – Делай, как я сказал тебе!
   – Нет! – воскликнула деревянная кукла. – Нет, я не могу! Я не стану!
   – Делай, как я сказал, и никто из них не умрет. – И солдат ударил деревянную куклу.
   – Не-е-ет! – заплакала кукла, но было слишком поздно. Ее отбросили в сторону, и солдат тут же набросился на королеву. Он бил ее снова и снова, ее желтые волосы разлетелись в разные стороны по гравию.
   Кайла в ужасе, едва дыша, наблюдала за этим избиением. Ей хотелось закричать: «Остановись, прекрати!» Но она была не в состоянии произнести ни слова и лишь смотрела за тем, как солдат терзал королеву, бил ее снова и снова, пока та не упала на землю лицом в траву.
   Солдат остановился и, захромав в детских руках, был отложен в сторону.
   Кайла с побелевшим лицом подняла глаза на Элисию. Девочка, как показалось Кайле, ответила на ее взгляд.
   Незрячие глаза на этот раз были устремлены прямо на нее.
   – Предательство, – произнесла Элисия своим нормальным голосом. – Предательство и смерть. Вот что случилось с королевой.
   Склеп Элейн. Ее тело, закутанное в саван, на мраморном постаменте. Это не ее мама, боже, это не может быть она, эта хрупкая оболочка женщины, лежащая там. Ее милое, такое дорогое Кайле лицо было почти живым, казалось, она спит…
   – Предательство, – повторила Элисия, и впервые Кайла увидела, что глаза у нее ярко-синие, сверкающие в солнечном свете.
   Она беспокоилась, что ее мама не может дышать сквозь плотный саван, что она задохнется. Но она ведь и не могла дышать, потому что она была мертва…
   – Смерть, – сказала девочка.
   Руки Коннера – последнее, что еще было видно из жидкой раскисшей грязи, пока она закидывала неглубокую могилу, которую смогла для него вырыть. Алистер молча плакал рядом, ее ногти обломались и болели, пока она рыла зимнюю смерзшуюся землю. Руки Коннера, сложенные на груди, все время появлялись из-под земли, которую она бросала и бросала в могилу, стараясь двигаться как можно быстрее, но все же недостаточно быстро…
   – Кровь, – нараспев, монотонно произнесла Элисия.
   Алистер, теперь он тоже, как и их отец, лежал в искореженной земле, оба они похоронены ее руками. Она поливала их могилы потом, не слезами, она не могла тогда плакать. Она не хотела ничего этого видеть, не хотела видеть, как грязь покрывает их лица, их руки… но, кроме нее, это некому было сделать.
   Кайла откинулась назад, собираясь встать, она оперлась ладонями о гравий, стараясь двигаться неслышно.
   Элисия, казалось, поняла, что Кайла собирается уйти. Куклы теперь снова застыли рядом с ней.
   – Все кончилось, – сказала она. – Эта часть сказки закончилась.
   Кайла почти не слышала ее. Она встала на колени прямо на гравий, ноги плохо ее слушались, она пыталась бороться с воспоминаниями.
   – Королева сейчас на небесах, – решительно сказала Элисия. – Все хорошие люди на небесах. Они там счастливы.
   Кайла встала и повернулась, чтобы уйти. Почти ничего не видя и не соображая, она шла по тропинке. Каким-то образом она нашла калитку, с трудом справилась с задвижкой, пытаясь отодвинуть ее непослушными дрожащими пальцами, и все-таки вспомнила, что должна закрыть за собой калитку.
   Какое обычное, естественное действие: закрыть калитку. Закрыть калитку за собой, чтобы не вошли олени. Конечно, это прирученные олени, такие, как Элинор. Но нельзя позволить им войти.
   Она шла, пока не увидела что-то знакомое – угол стены, за которой начинался двор замка. Она повернула. Вот и двор, покрытый мягкой травой, вон шершавые стены главного здания…
   Она уставилась на эти стены. Вскоре она будет там, внутри, и это будет правильно, так как есть определенные причины, по которым ей следует быть внутри замка, а не снаружи. Роланд будет опять страшно сердиться на нее. А она очень не любит, когда Роланд гневается. Тогда внутри у нее что-то сжимается, замирает… то, что она должна сохранить живым и сильным, – ее душа. Она не хочет, чтобы он снова на нее сердился. Она так соскучилась по нему. Она так хочет его увидеть…
   Какой-то мужчина подошел к ней, взял ее за руку. Она позволила ему это, должно быть, это солдат. Или управляющий. Он показался Кайле знакомым. Он проводит ее назад в замок, к Роланду.
   – Графиня, – сказал этот человек, и снова что-то всплыло в ее памяти при звуке его голоса. Внутри замка Кайла ощутила блаженную прохладу и успокаивающую темноту. Они прошли мимо главной лестницы, вошли в узкий коридор, который она совсем не помнила. Мужчина держал ее за руку слишком крепко и прижимал ее к себе слишком тесно, что ей совсем не понравилось. Было что-то дурное в том, как он тащил ее за собой по этому совершенно незнакомому ей пути…
   Кайла пришла в себя внезапно и очень болезненно. Она повернула голову, чтобы взглянуть на этого мужчину. Кто он? Не солдат, не управляющий, совершенно незнакомый ей человек. Крупный, с черными волосами, с жестким профилем…
   Кайла попыталась вырвать руку из жесткой хватки мужчины, вложив в это движение все свои силы. Но тот в ответ рванул ее к себе, зажав ей рот своей грубой, шершавой ладонью. Другой рукой он схватил ее руку и заломил ее за спину. Теперь ее тело оказалось полностью прижатым к его телу.
   Он пах грязной старой кожей и чем-то еще – мерзким, липким… Это было просто какое-то безумие!
   – Леди, – произнес он хриплым шепотом, затащив ее в совершенно темную комнату без окон.
   Кайла извивалась в его руках, но тщетно, она пыталась бить его ногами, но тоже безрезультатно, она пыталась кричать, но из зажатого рта вырывалось нечто, похожее на приглушенное мычание.
   – Не сражайтесь со мной, миледи, – прорычал этот человек.
   Он отпустил ее руку, но в то же мгновение от острой боли где-то внутри она едва не потеряла сознание. Все поплыло у нее перед глазами.
   – Успокойтесь, – сказал он, но Кайла слышала его голос словно издалека. Она совсем не могла дышать. В глазах вспыхнули какие-то голубые яркие точки, и она буквально повисла у него на руках.
   Он чуть ослабил хватку. Кайла почувствовала, как грубая мужская рука подхватывает ее снизу.
   – Где она? – рявкнул он. – Где, отвечай!
   Она, вся дрожа, выдохнула ему в руку, все еще зажимающую рот. Его грубая ладонь двинулась снизу вверх. по ее животу, по груди.
   С силой, рожденной страхом и яростью, Кайла сжала вместе руки и резко двинула локтем своего обидчика прямо в живот, заставив того на миг задохнуться. От неожиданности он громко охнул и немного, совсем немного разжал руки. Но этого оказалось достаточно, чтобы она смогла развернуться и, не думая, рубанула ребром ладони ему по горлу. Она почувствовала, как что-то отвратительно хрустнуло от ее удара.
   Он отпустил ее со страшным хрипом и опустился на колени. Кайла бросилась к двери, но что-то не пускало ее. Она споткнулась, бросила быстрый взгляд назад Мужчина лежал на полу, вытянувшись во весь рост, и. зажимая в руке подол ее платья, тащил ее на себя. Кайла рванула изо всех сил юбку и вместе со звуком рвущейся материи почувствовала, что свободна.
   Больше не оглядываясь, она выбежала из комнаты, а затем – прямо во двор.
 
   Роланд услышал новости уже на причале, после того как вернулся из своей поездки на Форсуолл. Если бы он вернулся хоть бы на час раньше, он смог бы предотвратить это. Или даже на полчаса.
   Всего полчаса, и он не испытал бы этот болезненный удар в сердце, когда Дункан, встречавший его на берегу, сообщил ему, что на нее снова напали. Всего какие-то полчаса, и ему не пришлось бы бороться сейчас с этой жуткой, липкой пустотой, готовой поглотить его, готовой наполниться зловещей тьмой, возрожденной к жизни из мрачной пропасти его души. Безумие ярости снова медленно овладевало им, затемняя рассудок, застилая глаза.
   Он нашел ее в комнате Марлы. Она отказалась возвращаться в их спальню, как ему сказали, без сомнения, боясь того, что ее запрут там на всю оставшуюся жизнь. Что было совсем не такой уж плохой идеей.
   Она сидела в кресле, когда-то принадлежащем его матери, которое Марла еще в детстве присвоила себе. Отдельные пряди волос вырвались из замысловатой прически и рассыпались в беспорядке по плечам, придавая ей юный и какой-то слишком ранимый вид.
   Кайла подтянула колени к груди и обхватила их руками. Когда Роланд вошел, она упрямо трясла головой, отказываясь от чая, который предлагала ей Марла.
   Дверь с громким стуком ударилась о стену, когда он открыл ее. Роланд совсем не собирался этого делать. Просто так получилось.
   Кайла чуть ли не подпрыгнула на месте, обратив на него взгляд раненой оленихи. Все, что Роланд сейчас смог, это удержаться от того, чтобы не упасть перед ней на колени, не прижать ее к себе и не заплакать над ее израненным ртом, взлохмаченными волосами, над этим отчаянием и страхом в ее глазах.
   Вместо этого Роланд спокойно подошел, заставил себя все так же спокойно взять ее за руку, рассмотреть ее, не обращая внимания на повисшее вдруг молчание.
   Тонкая, изящная. Ни ран, ни синяков. Ее пальчики сжались вокруг его руки. Он наклонился и провел губами по нежному бархату ее запястья, пробуя на вкус ее кожу, чувствуя губами биение пульса.