Страница:
Эйлин Драйер
Леди Искусительница
Пролог
Сентябрь 1815 года Дорсетшир, Англия
Тот, кто сказал, что добрые дела не остаются безнаказанными, должно быть, хорошо знал Кейт Хиллиард. «Нет, – поправил себя майор, сэр Гарри Лидж, наконец-то добравшийся до большой гостиной особняка Оук-Гроув и обнаруживший упомянутую леди у окна, вершащей правосудие. – Не Хиллиард. Теперь Ситон. Леди Кэтрин Энн Хиллиард Ситон, вдовствующая герцогиня Мертер. Только не ошибитесь. Вдова не являлась воплощением добрых дел. Она была наказанием».
Доброе дело привело Гарри в Оук-Гроув. Ну, если учесть круг собравшихся в роскошной бело-золотой комнате, отчасти доброе, отчасти служебное дело, к которому ни в той ни в другой его части он не был внутренне готов.
Не то чтобы он был не рад присутствовать на свадьбе своего друга Джека. Он был рад. Он даже с удовольствием проводил время с другими «повесами» – гостями Дрейка, собравшимися на празднование, которое длилось неделю. Все они были не только превосходными товарищами, но также лучшими умами, способными противостоять кучке предателей, намеревавшихся свергнуть правительство.
Отсюда служебная часть его визита. Маркус Белден, граф Дрейк, возглавлявший группу агентов, именовавших себя «повесами», посчитал, что свадьба Джека станет идеальным прикрытием для их собрания с целью обсуждения дальнейших действий. К несчастью, собравшиеся привлекли внимание и нежеланного гостя. В окрестностях имения появился Хирург, убийца, наводивший ужас на всю Европу, и как раз во время попытки убить Грейс Хиллиард, большого друга Гарри.
Гарри как раз возвращался после безуспешных поисков этого негодяя, в которых участвовали муж Грейс, Диккан, и Джек Уиндем, граф Грейсчерч. В любое другое время Гарри горел бы нетерпением возобновить поиски. Он потребовал бы собраться в уединенном месте, чтобы обсудить все, что им стало известно об угрозах как короне, так и его друзьям, желательно за сигарами и виски. Но сегодня он думал об одном – будь что будет, как только свадьба закончится, он бросит все и уедет домой.
Словно прочитав мысли Гарри, Кейт повернулась, наблюдая за тем, как он ведет в комнату остальных мужчин.
– Все в сборе, – провозгласила она, не оставляя попыток отобрать серебряную фляжку у улыбавшегося лорда Дрейка. – Маркус не отдает мне мою фляжку. Я жду, что вы примете мою сторону.
Рядом с Гарри засмеялся Диккан Хиллиард.
– Кузина, одно я знаю точно, – приветствовал он ее. – Вы никогда не выпустите из своих ручек то, что имеет для вас ценность. – Запечатлев поцелуй на щечке Кейт, он присоединился к Грейс, сидевшей на обитом золотистой тканью диванчике.
Кейт прежде всего ценит саму себя, с кислой миной размышлял Гарри, останавливаясь в дверном проеме. Где-то рядом разгуливает убийца, Грейс еще не до конца оправилась после того, как ее пытались отравить, а Кейт ссорится из-за фляжки для виски.
– Но каждой девушке полагается иметь собственную фляжку, – говорила она, снова поворачиваясь к своей жертве, ее зеленые глаза задорно блестели.
Предводитель веселой маленькой компании, Маркус, симпатичный блондин, подчеркнуто элегантный, на целый фут возвышался над Кейт, а весил он больше ее на добрых тридцать килограммов.
– Я взамен дам вам другую, – уверял Маркус, отводя от Кейт руку с фляжкой. – Кроме того, спрятанный в ней портрет вам неинтересен. Позвольте мне насладиться его лицезрением. – Придвинувшись, он ухмыльнулся: – Раз вы не позволяете мне лицезреть вас.
Кейт засмеялась и хлопнула его по руке.
– Не смешите меня. Таких больше нет. А надпись! «Разве не сладкий плод – моя первая любовь?» В самом деле. – Она наморщила хорошенький носик. – Если на фляжке действительно изображена Минетта, ее плод сорвали так давно, что он уже сгнил.
Гарри захотелось отшлепать Кейт за ее легкомыслие. Джек с Дикканом отвернулись, их женам явно стало неловко. Женщина, изображенная на миниатюре, была любовницей обоих мужчин и обоих предала.
– О, не знаю, не знаю, Кейт, – не удержался Гарри. – Если вы можете сказать, как давно женщина потеряла свою… свежесть, глядя на ее изображение, вы на той картине выглядели бы как после оспы. Однако любой мужчина в Лондоне скажет вам, что вы выглядите совершенно… цветущей.
Если он ждал, что она смутится, то его постигло разочарование. Кейт засмеялась и захлопала в ладоши.
– Так вы ее видели, Гарри? Расскажите нам.
– Кейт в самом деле позировала обнаженной? – спросила Грейс, которая выглядела куда более обеспокоенной, чем сама Кейт.
– Как в день, когда она появилась на свет.
– Кое-кто действительно обнажался, – возразила Кейт. – Но не я. Мне хотелось увидеть, как меня представляет себе художник. Картина действительно висит в игорном доме?
– Вы хотите сказать, что это мистификация, – не унимался Гарри.
Кейт подняла бровь:
– Вы разочарованы, Гарри?
– Я не вполне верю этому.
Ее улыбка стала двусмысленной.
– Как жаль, что вы никогда не узнаете этого наверняка.
Гарри должен был признать – в картине действительно не было того, что выделяло Кейт среди других. У миниатюрной красавицы с блестящими каштановыми волосами и зелеными кошачьими глазами было тело, которое даже в одежде могло заставить священника нарушить обет безбрачия. Она была воплощенной эротической фантазией, которая только могла появиться у мужчины, и знала это.
Гарри стоял в десяти футах от нее, но его тело не осталось равнодушным: кровь сгустилась и тяжело пульсировала в горле, пенис нетерпеливо подергивался, мышцы напряглись в предвкушении. Зато когда он вместе с другими посетителями Макмерфи смотрел на полотно, изображавшее нежно-розовую, лениво раскинувшуюся Кейт Ситон, он не чувствовал ничего, кроме раздражения.
– Нам нужно вмешаться и заставить их снять картину, – убеждала Грейс Кейт, на ее простодушном лице было написано страдание. – Вы ведь не хотите огорчать вашего брата?
Улыбка Кейт сделалась непривычно мягкой.
– Грейс, мой брат родился огорченным. Еще одно разочарование ничего не изменит. Кроме того, я здесь ни при чем.
Гарри решил – сейчас не время уличать ее во лжи.
– Все это в самом деле дурно, – задумчиво произнесла Кейт. – Мои сестры и братья, по-видимому, оказались лишены знаменитого обаяния Хиллиарда, отчего у них развилась склонность к осуждению. Я предпочитаю смотреть на это как на отклонение, поскольку я, разумеется, воплощение очарования. Как ни странно, и все мои племянницы, и племянники тоже. Когда им удается сбежать от родителей, их общество становится очень приятным.
Кейт ослепительно улыбнулась.
– Но хватит обо мне. Что вам удалось узнать?
С обсуждением картины было покончено.
Невеста Джека, Оливия, повернулась к нему:
– Хирург?
Гарри понял, что она сильно обеспокоена, но пытается скрыть это. Она ведь тоже пострадала от рук убийцы. Невозможно было не заметить узкий красный шрам на ее шее, оставленный ножом Хирурга.
Джек поцеловал ее.
– Я уверен, он уже скрылся. Однако я оставил людей для наблюдения.
Оливия улыбнулась, но в ее глазах осталась прежняя напряженность.
– Мы так и не знаем, зачем он явился сюда.
– Он здесь, чтобы остановить Диккана, – сказала Грейс, нервически дергая рукава своего платья. Учитывая, что лицо Грейс после чуть не убившего ее отравления все еще сохраняло зеленоватый оттенок, Гарри снисходительно отнесся к ее словам. К тому же Грейс всегда переживала за других, а Диккан был арестован по подозрению в отравлении. Только его положение и вмешательство Джека позволили ему выйти из тюрьмы.
– Ему это не удалось, – поцеловав, уверил ее Диккан. – Все, чего они добились, – то, что я еще более утвердился в решении отыскать чертовы стихи и с их помощью разоблачить «львов».
Дрейк покачал головой:
– Все же очень глупое название для кучки предателей.
– Может быть, и глупое, – сказал Джек, – но они до сих пор на шаг впереди нас. Нам необходимо узнать их планы, иначе им удастся убить Веллингтона.
Все еще стоявшая у окна Кейт сказала с негодованием:
– Они планируют сами занять трон.
– Они планируют посадить на трон принцессу Шарлотту, – поправил Маркус, – и править за нее. Лично я почти готов позволить им это просто для того, чтобы увидеть, как быстро она отделается от них. И я не думаю, что наш бесспорный наследник такой покладистый, каким они его представляют.
– Пожалуй, – произнес Джек, вставая. – В настоящий момент мы ничего не можем сделать. Охрана выставлена, Уайтхолл уведомлен, а у нас свадьба, так давайте веселиться. – Он протянул руку Оливии: – Любовь моя, почему бы нам не заняться друг другом.
По тому, как улыбнулась Оливия, было видно – его слова имели особый, им одним понятный смысл. Взявшись за его руку, она вслед за ним вышла из комнаты, попрощавшись со всеми быстрыми движениями пальцев.
– Прекрасная мысль, – согласился Диккан, наклоняясь, чтобы помочь встать своей все еще не до конца поправившейся жене. – Идем, Грейс. Я отведу тебя наверх, там ты будешь в безопасности, пока мы не найдем его.
Гостиная быстро опустела, и Гарри остался наедине с Кейт.
– Поспешите, – не удержался он от того, чтобы съязвить. – Иначе вы упустите Дрейка.
Она с улыбкой сирены шагнула к нему – ее груди почти коснулись его мундира.
– Ну нет, – успокоила она его, взмахнув направленными на него ресницами. – Дрейк совсем не хочет сбегать.
Гарри боролся с собой, но не мог устоять против исходящего от нее аромата экзотических цветов и ванили. Ее тела. Ее мурлыкающего голоса. Он был так же беззащитен перед ней, как и десять лет назад.
– Очень плохо, Гарри, – сказала она, водя пальчиком по его зеленому мундиру стрелка. – У вас был шанс. А второго не получает никто.
– Поверьте мне, – сквозь зубы проскрежетал Гарри, – одного более чем достаточно.
С застывшей на лице улыбкой Кейт распахнула дверь и скользнула в нее вихрем переливчатых синих цветов. Гарри остался стоять столбом, вытянувшись, как на параде, пока не услышал звонкого постукивания ее каблучков по главной лестнице. Тогда он с тихим стоном опустился на один из диванчиков и уронил голову на руки. Проклятие. Он не мог ей противиться.
Ему, наверное, не следовало приезжать в Оук-Гроув. Он слишком устал, чтобы четко мыслить, и был слишком измучен, чтобы проявить терпение. Шрапнель, засевшая у него под ребрами, продолжала терзать его, ночные кошмары не давали уснуть. Добавить к этому Кейт – и легко впасть в безумие.
Ему надо подняться наверх и лечь. Заснуть он не сможет. Зато сможет лежать и рассматривать херувимов на потолке, выбросив из головы Кейт, убийц и последние десять лет. Если повезет, он сможет некоторое время поразмышлять о том, что станет делать после того, как продаст свой патент офицера.
Эта мысль чуть не заставила его улыбнуться. Дома его ждет мать, жаждущая закормить его до бесчувствия. У него есть куча племянников и племянниц, которых он еще не видел. Он заслужил провести несколько месяцев, слоняясь по дому, прежде чем заняться делом, на этот раз почувствовав себя свободным человеком, которому не надо жить по распорядку и выполнять чужие команды. Отныне он намерен нести ответственность только перед своей записной книжкой, транспортиром и сапогами. Мировые проблемы пусть решают другие.
Гарри не знал, сколько времени просидел, рисуя картины своего будущего, когда услышал этот звук – быстрый, похожий на треск. Первой неясной мыслью было – я знаю этот звук. Второй – что надо бежать. Однако ему понадобилось полдюжины ударов сердца, чтобы связать их.
– Проклятие, – вырвалось у него. Он вскочил. Боль прострелила бок, он прижал руку к ребрам.
Разумеется, он знал этот звук. Это был выстрел, причем стреляли в доме. Гарри выбежал в коридор, бросился к парадной лестнице, ощущая, как по телу растекается адреналин. Как всегда бывает в ситуациях, требующих немедленных действий, время, казалось, растянулось. Он заметил, как солнечные лучи, льющиеся в окна, превращали пылинки в рой светлячков. Он ощутил слабый запах пчелиного воска и лимона, и его сапоги заскользили по безукоризненно натертому мраморному полу. Послышались крики, топот многих ног.
Он не успел добежать до последней ступеньки, когда раздались новые звуки – кто-то разбил стекло. Потом раздался вскрик. И сразу после него где-то снаружи – глухой удар, вызывающий тошноту.
Черт. Не раздумывая Гарри развернулся и бросился к входной двери.
Шум доносился из удаленной части здания. Он пробежал по лужайке так, словно за ним гналась стая собак. Обогнув угол, он глянул вверх, потом вниз. На половине высоты дома болталась перекошенная белая оконная рама, время от времени ударяясь о кирпич. Стекла в ней не было, последние осколки медленно осыпались на землю. Росшие под окном самшитовые деревца были поломаны, с них, похожие на старые тряпки, свисали два тела.
Гарри подбежал к тому, которое узнал.
– Диккан? Диккан!
Диккан задвигался. Услышав голос Гарри, он сполз на землю и лежал, тяжело дыша. Одного взгляда на другое тело было достаточно, чтобы понять, – человек мертв. Кровавая пена пузырилась на его губах, глаза потускнели и застыли, устремленные в одну точку. До сознания Гарри не сразу дошло, что тело принадлежало не кому-либо, а самому Хирургу. Он был мертв.
Но это подождет. Бросившись на колени, он быстро оценил состояние друга. Царапины, парочка шишек и неестественно повернутая рука. Невероятная удача, если подумать.
– Вы живы, старина? – спросил он.
Диккан слабо улыбнулся:
– Похоже, да. Хирург свалился головой вниз.
Гарри покачал головой:
– Плохо дело.
Он слышал топот людей, бегущих по дому. Диккан, должно быть, услышал его тоже, потому что вдруг сделался словно безумный. Ухватив Гарри за рукав, он попытался подтянуться и встать.
– Гарри. Я думаю, Кейт в опасности.
На миг он замер.
– Кейт? Господи, почему?
– Хирург кое-что сказал: «Стихотворение у шлюхи». Минетта не единственная, кого называли шлюхой. По крайней мере среди известных мне людей.
Гарри мог бы поклясться, что перестал дышать.
– Она имеет какое-то отношение к этому?
– Думаю, да.
– Тогда ей определенно угрожает опасность, – сказал Гарри, из головы которого не выходила ее самодовольная улыбка. – Если она предательница, я сам ее убью.
Тот, кто сказал, что добрые дела не остаются безнаказанными, должно быть, хорошо знал Кейт Хиллиард. «Нет, – поправил себя майор, сэр Гарри Лидж, наконец-то добравшийся до большой гостиной особняка Оук-Гроув и обнаруживший упомянутую леди у окна, вершащей правосудие. – Не Хиллиард. Теперь Ситон. Леди Кэтрин Энн Хиллиард Ситон, вдовствующая герцогиня Мертер. Только не ошибитесь. Вдова не являлась воплощением добрых дел. Она была наказанием».
Доброе дело привело Гарри в Оук-Гроув. Ну, если учесть круг собравшихся в роскошной бело-золотой комнате, отчасти доброе, отчасти служебное дело, к которому ни в той ни в другой его части он не был внутренне готов.
Не то чтобы он был не рад присутствовать на свадьбе своего друга Джека. Он был рад. Он даже с удовольствием проводил время с другими «повесами» – гостями Дрейка, собравшимися на празднование, которое длилось неделю. Все они были не только превосходными товарищами, но также лучшими умами, способными противостоять кучке предателей, намеревавшихся свергнуть правительство.
Отсюда служебная часть его визита. Маркус Белден, граф Дрейк, возглавлявший группу агентов, именовавших себя «повесами», посчитал, что свадьба Джека станет идеальным прикрытием для их собрания с целью обсуждения дальнейших действий. К несчастью, собравшиеся привлекли внимание и нежеланного гостя. В окрестностях имения появился Хирург, убийца, наводивший ужас на всю Европу, и как раз во время попытки убить Грейс Хиллиард, большого друга Гарри.
Гарри как раз возвращался после безуспешных поисков этого негодяя, в которых участвовали муж Грейс, Диккан, и Джек Уиндем, граф Грейсчерч. В любое другое время Гарри горел бы нетерпением возобновить поиски. Он потребовал бы собраться в уединенном месте, чтобы обсудить все, что им стало известно об угрозах как короне, так и его друзьям, желательно за сигарами и виски. Но сегодня он думал об одном – будь что будет, как только свадьба закончится, он бросит все и уедет домой.
Словно прочитав мысли Гарри, Кейт повернулась, наблюдая за тем, как он ведет в комнату остальных мужчин.
– Все в сборе, – провозгласила она, не оставляя попыток отобрать серебряную фляжку у улыбавшегося лорда Дрейка. – Маркус не отдает мне мою фляжку. Я жду, что вы примете мою сторону.
Рядом с Гарри засмеялся Диккан Хиллиард.
– Кузина, одно я знаю точно, – приветствовал он ее. – Вы никогда не выпустите из своих ручек то, что имеет для вас ценность. – Запечатлев поцелуй на щечке Кейт, он присоединился к Грейс, сидевшей на обитом золотистой тканью диванчике.
Кейт прежде всего ценит саму себя, с кислой миной размышлял Гарри, останавливаясь в дверном проеме. Где-то рядом разгуливает убийца, Грейс еще не до конца оправилась после того, как ее пытались отравить, а Кейт ссорится из-за фляжки для виски.
– Но каждой девушке полагается иметь собственную фляжку, – говорила она, снова поворачиваясь к своей жертве, ее зеленые глаза задорно блестели.
Предводитель веселой маленькой компании, Маркус, симпатичный блондин, подчеркнуто элегантный, на целый фут возвышался над Кейт, а весил он больше ее на добрых тридцать килограммов.
– Я взамен дам вам другую, – уверял Маркус, отводя от Кейт руку с фляжкой. – Кроме того, спрятанный в ней портрет вам неинтересен. Позвольте мне насладиться его лицезрением. – Придвинувшись, он ухмыльнулся: – Раз вы не позволяете мне лицезреть вас.
Кейт засмеялась и хлопнула его по руке.
– Не смешите меня. Таких больше нет. А надпись! «Разве не сладкий плод – моя первая любовь?» В самом деле. – Она наморщила хорошенький носик. – Если на фляжке действительно изображена Минетта, ее плод сорвали так давно, что он уже сгнил.
Гарри захотелось отшлепать Кейт за ее легкомыслие. Джек с Дикканом отвернулись, их женам явно стало неловко. Женщина, изображенная на миниатюре, была любовницей обоих мужчин и обоих предала.
– О, не знаю, не знаю, Кейт, – не удержался Гарри. – Если вы можете сказать, как давно женщина потеряла свою… свежесть, глядя на ее изображение, вы на той картине выглядели бы как после оспы. Однако любой мужчина в Лондоне скажет вам, что вы выглядите совершенно… цветущей.
Если он ждал, что она смутится, то его постигло разочарование. Кейт засмеялась и захлопала в ладоши.
– Так вы ее видели, Гарри? Расскажите нам.
– Кейт в самом деле позировала обнаженной? – спросила Грейс, которая выглядела куда более обеспокоенной, чем сама Кейт.
– Как в день, когда она появилась на свет.
– Кое-кто действительно обнажался, – возразила Кейт. – Но не я. Мне хотелось увидеть, как меня представляет себе художник. Картина действительно висит в игорном доме?
– Вы хотите сказать, что это мистификация, – не унимался Гарри.
Кейт подняла бровь:
– Вы разочарованы, Гарри?
– Я не вполне верю этому.
Ее улыбка стала двусмысленной.
– Как жаль, что вы никогда не узнаете этого наверняка.
Гарри должен был признать – в картине действительно не было того, что выделяло Кейт среди других. У миниатюрной красавицы с блестящими каштановыми волосами и зелеными кошачьими глазами было тело, которое даже в одежде могло заставить священника нарушить обет безбрачия. Она была воплощенной эротической фантазией, которая только могла появиться у мужчины, и знала это.
Гарри стоял в десяти футах от нее, но его тело не осталось равнодушным: кровь сгустилась и тяжело пульсировала в горле, пенис нетерпеливо подергивался, мышцы напряглись в предвкушении. Зато когда он вместе с другими посетителями Макмерфи смотрел на полотно, изображавшее нежно-розовую, лениво раскинувшуюся Кейт Ситон, он не чувствовал ничего, кроме раздражения.
– Нам нужно вмешаться и заставить их снять картину, – убеждала Грейс Кейт, на ее простодушном лице было написано страдание. – Вы ведь не хотите огорчать вашего брата?
Улыбка Кейт сделалась непривычно мягкой.
– Грейс, мой брат родился огорченным. Еще одно разочарование ничего не изменит. Кроме того, я здесь ни при чем.
Гарри решил – сейчас не время уличать ее во лжи.
– Все это в самом деле дурно, – задумчиво произнесла Кейт. – Мои сестры и братья, по-видимому, оказались лишены знаменитого обаяния Хиллиарда, отчего у них развилась склонность к осуждению. Я предпочитаю смотреть на это как на отклонение, поскольку я, разумеется, воплощение очарования. Как ни странно, и все мои племянницы, и племянники тоже. Когда им удается сбежать от родителей, их общество становится очень приятным.
Кейт ослепительно улыбнулась.
– Но хватит обо мне. Что вам удалось узнать?
С обсуждением картины было покончено.
Невеста Джека, Оливия, повернулась к нему:
– Хирург?
Гарри понял, что она сильно обеспокоена, но пытается скрыть это. Она ведь тоже пострадала от рук убийцы. Невозможно было не заметить узкий красный шрам на ее шее, оставленный ножом Хирурга.
Джек поцеловал ее.
– Я уверен, он уже скрылся. Однако я оставил людей для наблюдения.
Оливия улыбнулась, но в ее глазах осталась прежняя напряженность.
– Мы так и не знаем, зачем он явился сюда.
– Он здесь, чтобы остановить Диккана, – сказала Грейс, нервически дергая рукава своего платья. Учитывая, что лицо Грейс после чуть не убившего ее отравления все еще сохраняло зеленоватый оттенок, Гарри снисходительно отнесся к ее словам. К тому же Грейс всегда переживала за других, а Диккан был арестован по подозрению в отравлении. Только его положение и вмешательство Джека позволили ему выйти из тюрьмы.
– Ему это не удалось, – поцеловав, уверил ее Диккан. – Все, чего они добились, – то, что я еще более утвердился в решении отыскать чертовы стихи и с их помощью разоблачить «львов».
Дрейк покачал головой:
– Все же очень глупое название для кучки предателей.
– Может быть, и глупое, – сказал Джек, – но они до сих пор на шаг впереди нас. Нам необходимо узнать их планы, иначе им удастся убить Веллингтона.
Все еще стоявшая у окна Кейт сказала с негодованием:
– Они планируют сами занять трон.
– Они планируют посадить на трон принцессу Шарлотту, – поправил Маркус, – и править за нее. Лично я почти готов позволить им это просто для того, чтобы увидеть, как быстро она отделается от них. И я не думаю, что наш бесспорный наследник такой покладистый, каким они его представляют.
– Пожалуй, – произнес Джек, вставая. – В настоящий момент мы ничего не можем сделать. Охрана выставлена, Уайтхолл уведомлен, а у нас свадьба, так давайте веселиться. – Он протянул руку Оливии: – Любовь моя, почему бы нам не заняться друг другом.
По тому, как улыбнулась Оливия, было видно – его слова имели особый, им одним понятный смысл. Взявшись за его руку, она вслед за ним вышла из комнаты, попрощавшись со всеми быстрыми движениями пальцев.
– Прекрасная мысль, – согласился Диккан, наклоняясь, чтобы помочь встать своей все еще не до конца поправившейся жене. – Идем, Грейс. Я отведу тебя наверх, там ты будешь в безопасности, пока мы не найдем его.
Гостиная быстро опустела, и Гарри остался наедине с Кейт.
– Поспешите, – не удержался он от того, чтобы съязвить. – Иначе вы упустите Дрейка.
Она с улыбкой сирены шагнула к нему – ее груди почти коснулись его мундира.
– Ну нет, – успокоила она его, взмахнув направленными на него ресницами. – Дрейк совсем не хочет сбегать.
Гарри боролся с собой, но не мог устоять против исходящего от нее аромата экзотических цветов и ванили. Ее тела. Ее мурлыкающего голоса. Он был так же беззащитен перед ней, как и десять лет назад.
– Очень плохо, Гарри, – сказала она, водя пальчиком по его зеленому мундиру стрелка. – У вас был шанс. А второго не получает никто.
– Поверьте мне, – сквозь зубы проскрежетал Гарри, – одного более чем достаточно.
С застывшей на лице улыбкой Кейт распахнула дверь и скользнула в нее вихрем переливчатых синих цветов. Гарри остался стоять столбом, вытянувшись, как на параде, пока не услышал звонкого постукивания ее каблучков по главной лестнице. Тогда он с тихим стоном опустился на один из диванчиков и уронил голову на руки. Проклятие. Он не мог ей противиться.
Ему, наверное, не следовало приезжать в Оук-Гроув. Он слишком устал, чтобы четко мыслить, и был слишком измучен, чтобы проявить терпение. Шрапнель, засевшая у него под ребрами, продолжала терзать его, ночные кошмары не давали уснуть. Добавить к этому Кейт – и легко впасть в безумие.
Ему надо подняться наверх и лечь. Заснуть он не сможет. Зато сможет лежать и рассматривать херувимов на потолке, выбросив из головы Кейт, убийц и последние десять лет. Если повезет, он сможет некоторое время поразмышлять о том, что станет делать после того, как продаст свой патент офицера.
Эта мысль чуть не заставила его улыбнуться. Дома его ждет мать, жаждущая закормить его до бесчувствия. У него есть куча племянников и племянниц, которых он еще не видел. Он заслужил провести несколько месяцев, слоняясь по дому, прежде чем заняться делом, на этот раз почувствовав себя свободным человеком, которому не надо жить по распорядку и выполнять чужие команды. Отныне он намерен нести ответственность только перед своей записной книжкой, транспортиром и сапогами. Мировые проблемы пусть решают другие.
Гарри не знал, сколько времени просидел, рисуя картины своего будущего, когда услышал этот звук – быстрый, похожий на треск. Первой неясной мыслью было – я знаю этот звук. Второй – что надо бежать. Однако ему понадобилось полдюжины ударов сердца, чтобы связать их.
– Проклятие, – вырвалось у него. Он вскочил. Боль прострелила бок, он прижал руку к ребрам.
Разумеется, он знал этот звук. Это был выстрел, причем стреляли в доме. Гарри выбежал в коридор, бросился к парадной лестнице, ощущая, как по телу растекается адреналин. Как всегда бывает в ситуациях, требующих немедленных действий, время, казалось, растянулось. Он заметил, как солнечные лучи, льющиеся в окна, превращали пылинки в рой светлячков. Он ощутил слабый запах пчелиного воска и лимона, и его сапоги заскользили по безукоризненно натертому мраморному полу. Послышались крики, топот многих ног.
Он не успел добежать до последней ступеньки, когда раздались новые звуки – кто-то разбил стекло. Потом раздался вскрик. И сразу после него где-то снаружи – глухой удар, вызывающий тошноту.
Черт. Не раздумывая Гарри развернулся и бросился к входной двери.
Шум доносился из удаленной части здания. Он пробежал по лужайке так, словно за ним гналась стая собак. Обогнув угол, он глянул вверх, потом вниз. На половине высоты дома болталась перекошенная белая оконная рама, время от времени ударяясь о кирпич. Стекла в ней не было, последние осколки медленно осыпались на землю. Росшие под окном самшитовые деревца были поломаны, с них, похожие на старые тряпки, свисали два тела.
Гарри подбежал к тому, которое узнал.
– Диккан? Диккан!
Диккан задвигался. Услышав голос Гарри, он сполз на землю и лежал, тяжело дыша. Одного взгляда на другое тело было достаточно, чтобы понять, – человек мертв. Кровавая пена пузырилась на его губах, глаза потускнели и застыли, устремленные в одну точку. До сознания Гарри не сразу дошло, что тело принадлежало не кому-либо, а самому Хирургу. Он был мертв.
Но это подождет. Бросившись на колени, он быстро оценил состояние друга. Царапины, парочка шишек и неестественно повернутая рука. Невероятная удача, если подумать.
– Вы живы, старина? – спросил он.
Диккан слабо улыбнулся:
– Похоже, да. Хирург свалился головой вниз.
Гарри покачал головой:
– Плохо дело.
Он слышал топот людей, бегущих по дому. Диккан, должно быть, услышал его тоже, потому что вдруг сделался словно безумный. Ухватив Гарри за рукав, он попытался подтянуться и встать.
– Гарри. Я думаю, Кейт в опасности.
На миг он замер.
– Кейт? Господи, почему?
– Хирург кое-что сказал: «Стихотворение у шлюхи». Минетта не единственная, кого называли шлюхой. По крайней мере среди известных мне людей.
Гарри мог бы поклясться, что перестал дышать.
– Она имеет какое-то отношение к этому?
– Думаю, да.
– Тогда ей определенно угрожает опасность, – сказал Гарри, из головы которого не выходила ее самодовольная улыбка. – Если она предательница, я сам ее убью.
Глава 1
Тремя днями позже
Если существовало нечто, что скрашивало жизнь Кейт Ситон, так это свадьбы. Кейт любила свадьбы, особенно если в брак вступали ее добрые друзья. Она любила цветы, торжественную органную музыку и атмосферу сентиментальности. Особенно ей нравилось, что все улыбались друг другу. Каждому человеку следовало бы жениться, чтобы иметь возможность всем улыбаться и встречать улыбки.
Сегодня был как раз такой день. Она присутствовала на свадьбе Оливии и Джека, своих хороших друзей; счастье досталось им нелегко и радовало всех. Когда они давали брачные обеты, Джек казался невероятно красивым и мужественным, а Оливия была такой милой и сияющей чистотой, какой и полагалось быть невесте. Кейт искренне радовалась за них, а позже при первой возможности сбежала.
Натянув перчатки, Кейт вышла из «Эйнджел инн» навстречу пасмурному дню. В Гилфорде, стоявшем на главной дороге, соединяющей Лондон с Портсмутом, как всегда, кипела жизнь. Из двух имевшихся в нем постоялых дворов Кейт всегда выбирала меньший, на Хай-стрит, с его деревянно-кирпичным фасадом и вышколенной прислугой. Всего за двадцать минут здесь можно было поменять лошадей и выпить чаю.
Сегодня все шло не так. Ступив на вымощенный булыжником двор, она не увидела своей кареты. Неподалеку с шумом и криками разгружали почтовую карету.
За ней виднелся двухколесный экипаж. Кейт топнула ногой, ей не терпелось уехать отсюда.
Рядом раздались звуки приглушенного рыдания. Она улыбнулась.
– Би, – мягко упрекнула она свою компаньонку, дотрагиваясь до ее руки. – Никуда не годится плакать после свадьбы, которая состоялась два дня назад.
Если Кейт просто получала удовольствие от свадебного великолепия, то Би целиком погружалась в его атмосферу. Она не переставала плакать с тех пор, как они вошли в крошечную норманнскую церковь, переполненную друзьями и цветами.
– Одиссей и Пенелопа, – туманно отвечала ей подруга, утирая глаза платочком, вышитым по краю пчелками, – Би любила вышивать их везде, где только можно.
– Да, – согласилась Кейт, пожимая ей руку. – Было очень приятно видеть бракосочетание Джека и Оливии после всех тех лет, что они прожили врозь.
– Девоншир, – произнесла Би, глядя на Кейт печальными глазами.
На этот раз Кейт пришлось подумать.
– Девоншир? Герцог Девоншир? Его приглашали?
Би смотрела сердито, что совсем не было свойственно этой высокой элегантной женщине с серебряными волосами.
– Джорджиана.
Кейт нахмурилась, недоумевая, какая связь могла быть между покойной герцогиней Девоншир и новоявленными графом и графиней Грейсчерч. Джорджиану выдали замуж за бесчувственного человека, который держал любовницу и ее детей в одном доме со своей законной семьей. Все, что сделал Джек, – он развелся со своей женой, и ему потребовалось пять лет, чтобы исправить ошибку.
– Несправедливость? – догадалась Кейт.
Би засияла.
– По отношению к кому? – спросила Кейт, наблюдавшая, как толпившиеся во дворе путники и конюхи обменивались взглядами. Ей пришлось признать, что присущий Би необычный способ вести разговор иногда очень утомлял. – К Джеку и Оливии? Как может быть несправедливым то, что они в конце концов счастливы?
На этот раз Би нетерпеливо фыркнула, и Кейт не выдержала.
– О, Би, – сказала она, сожалея, что рост не позволяет ей запечатлеть на щеке ее величественной подруги звучный поцелуй, – как можете вы считать, что жизнь обошлась со мной несправедливо? Чего еще мне желать, если у меня есть деньги, свобода и самая лучшая подруга, чтобы разделить их с ней?
Би засопела.
– Половинка.
– Совсем нет, дорогая. Или вы это о себе? – Она придвинулась ближе и зашептала: – Вы жаждете любви? Может быть, молодого чичисбея, который носил бы вас на руках? Генерал Уиллоби в минуту оказался бы у ваших ног, позволь вы ему это.
Смех Би был больше похож на фырканье, но Кейт распознала боль, спрятанную за весельем. Би считала, что никто не захочет ее, несмотря на ее безупречную родословную и аристократическую внешность. Не только потому, что ей пошел седьмой десяток, но и потому, что несколько лет тому назад она получила ужасную травму головы, в результате которой ее речь настолько нарушилась, что долгое время только Кейт понимала ее.
Но Кейт также знала, что Би, как и она сама, не выносила нежничания. Поэтому она ловко забрала у Би носовой платок и вытерла остатки слез с ее лица.
– Теперь, моя девочка, нам нужно ехать. Ведь это вы предложили посетить завтра поминальную службу по леди Риордан.
Выражение лица Би немедленно сделалось скорбным.
– Бедные овечки.
Кейт кивнула.
– По крайней мере Риордан в конце концов признал правду и объявил о ее смерти. Теперь, может быть, он как-то наладит жизнь детей. – Ее передернуло. – Что может быть ужаснее, чем утонуть?
Из-за угла наконец показалась карета с геральдическим знаком Мертеров на сверкающих черных боках. Лошади были незнакомые – великолепные гнедые, которые, казалось, так и рвались вперед.
– Ваша светлость, – произнес один из мальчиков-форейтеров, с низким поклоном открывая дверь.
Кейт улыбнулась и позволила ему помочь ей сесть в карету.
Только она уселась и повернулась, чтобы помочь Би, как услышала крик, и карета накренилась. Ее отбросило к стенке. Дверь захлопнулась. Кони заржали и сорвались с места, как если бы убегали от пожара.
Разъяренная, Кейт безуспешно пыталась исправить положение. Как они смели настолько неосторожно обращаться с лошадьми? Как посмели оставить Би беспомощно стоять во дворе с протянутой рукой и открытым ртом, все еще ждущую, когда можно будет сесть в карету?
Карета круто развернулась на двух колесах и помчалась через арку. Кейт слышала, как копыта цокали по булыжнику, как камень царапал бока кареты. Кейт слышала крики конюха, погонявшего лошадей, и вдруг осознала, что это не кучер Боб.
Ей не сразу удалось сесть прямо. Она постучала в потолок, чтобы привлечь внимание кучера. Никто не откликнулся. Кучер не сбавил скорость, а погнал лошадей еще быстрее. Карета грохотала по Хай-стрит, упряжь на лошадях позванивала, как рождественские колокольчики. Кейт не была напугана. Она слишком рассердилась, слишком беспокоилась за Би, которую никак нельзя было оставлять одну на постоялом дворе.
– Чтоб ты провалился! – кричала она, толкаясь в окошечко.
Оно оказалось закрыто. Кейт снова застучала в потолок. Карета поехала быстрее, раскачиваясь и лишая ее равновесия.
– Я герцогиня! – вопила она, призывая на помощь титул, чего не любила делать, в надежде привлечь внимание. – Ты знаешь, что с тобой будет, если ты немедленно не остановишься?
Если сказать правду, то ничего бы не было. Ее брат Эдвин, герцог Ливингстон, сказал бы, что она заслужила это. Ее пасынок Освальд, нынешний герцог Мертер, был бы только доволен. Их отношения всегда оставляли желать лучшего. Но ей нужно попытаться что-то сделать. Ей нужно вернуться к Би.
Карета еще раз сделала рискованный поворот, а потом покатила прямо на что-то, по предположению Кейт, являвшееся ограждением. Она едва успела ухватиться за ремень, чтобы не упасть. Она чувствовала себя так, словно ее избили, и прикидывала, сколько еще ей предстоит пережить, прежде чем идиот, гнавший лошадей, наконец остановит их.
Это соображение заставило ее задуматься. Кто этот идиот? Когда он остановится? Почему он не обращает внимания на ее сигналы? Почему не сбавил скорость, проезжая по городу с его оживленными улицами? Кейт не слышала окриков и боялась за пешеходов. Она попыталась отдернуть шторки, но те не сдвинулись с места. Раздался треск, кто-то закричал – она сжалась.
– Вы сошли с ума? – выкрикнула она, снова барабаня по потолку. – Остановитесь!
Может быть, это похищение? Она ведь богата. Но кому придет в голову, что найдется человек, который заплатит, чтобы вернуть ее?
– Вы меня слышали? – кричала она. – Я сказала, что я герцогиня. Богатая герцогиня! – На этом можно сыграть. – Дайте мне сойти, и я заплачу вдвое больше того, что заплатят вам. А если вы отвезете меня к моему брату герцогу, я заплачу втрое!
Не успела она выкрикнуть это, как похолодела.
Ее брат.
Боже. Эдвин. Он много лет угрожал упрятать ее куда-нибудь за то, что она, по его мнению, вела себя недостойно Хиллиардов. Неужели он видел ту картину? Неужели все это связано с ней?
Кейт решила не паниковать. Она отказывалась верить, что брат смог бы заточить ее за поступок, которого она не совершала. Когда она увидит его, она так ему и скажет.
Хотя лучше бы ей совсем не встречаться с ним. Ей надо найти выход прежде, чем он совершит что-нибудь непоправимое.
Карета ехала слишком быстро. Кейт держалась за ремень, но ее все равно кидало из стороны в сторону. Если она попытается спрыгнуть, то скорее всего разобьется. Она громко засмеялась. В жизни есть вещи пострашнее, чем разбитая голова, и эта маленькая прогулка чревата многими из них. Она выпрыгнет, и будь что будет.
Набрав в грудь воздуха, она перекрестилась и взялась за ручку двери.
Ручка не поддалась. Она попыталась повернуть ее, подергала. Бесполезно. Двери были каким-то образом заблокированы. Решив, что можно по крайней мере привлечь внимание прохожих, она снова попыталась отодвинуть кожаные шторки – и обнаружила, что те прибиты гвоздями. Она и в самом деле оказалась в заточении.
Только теперь она начала понимать, насколько безнадежным было ее положение. Проклятый Эдвин.
Ей надо как-то связаться с Дикканом. Он вступится за нее. Он по крайней мере сможет пригрозить ее брату всеобщим порицанием, а Эдвин не переносил таких вещей.
Диккан где-то в тридцати милях отсюда хоронит отца. Слишком далеко, рассчитывать на быстрое спасение не приходится. К тому же Диккан слишком потрясен внезапной смертью отца, чтобы озаботиться проблемами Кейт.
Ей следовало быть умнее. Раньше она не попадала в такие переделки. Почему сейчас?
– Пожалуйста, – громким шепотом произнесла она, зная, что ее мольба не будет услышана.
На постоялом дворе люди только начинали осознавать – что-то случилось. Конюхи привыкли видеть кареты, выезжавшие на дорогу через эту каменную арку. Целое поколение молодых щеголей отказывалось покидать постоялый двор иначе, чем под аркой. Поэтому очевидцы происшествия не слишком удивились, увидев пожилую леди, стоявшую в большом недоумении с открытом ртом и издававшую невнятные бессмысленные звуки. Похоже, молодая леди, с которой она разговаривала, уехала, оборвав разговор. Даже тем, кто не отличался сообразительностью, было ясно, что старушка не совсем в своем уме.
Прохожие неодобрительно смотрели, как старая леди заметалась с криками: «Сабинянки!» – все еще протягивая руку в сторону уехавшей кареты.
Но когда она начала петь, все замерли и не сводили с нее глаз.
– Трэшер, сюда! – пела она, откинув голову и раскинув руки. – Трэшер, сюда! Леди Кейт. За ней! Она в карете! За ней. Трэшер, сюда!
Если существовало нечто, что скрашивало жизнь Кейт Ситон, так это свадьбы. Кейт любила свадьбы, особенно если в брак вступали ее добрые друзья. Она любила цветы, торжественную органную музыку и атмосферу сентиментальности. Особенно ей нравилось, что все улыбались друг другу. Каждому человеку следовало бы жениться, чтобы иметь возможность всем улыбаться и встречать улыбки.
Сегодня был как раз такой день. Она присутствовала на свадьбе Оливии и Джека, своих хороших друзей; счастье досталось им нелегко и радовало всех. Когда они давали брачные обеты, Джек казался невероятно красивым и мужественным, а Оливия была такой милой и сияющей чистотой, какой и полагалось быть невесте. Кейт искренне радовалась за них, а позже при первой возможности сбежала.
Натянув перчатки, Кейт вышла из «Эйнджел инн» навстречу пасмурному дню. В Гилфорде, стоявшем на главной дороге, соединяющей Лондон с Портсмутом, как всегда, кипела жизнь. Из двух имевшихся в нем постоялых дворов Кейт всегда выбирала меньший, на Хай-стрит, с его деревянно-кирпичным фасадом и вышколенной прислугой. Всего за двадцать минут здесь можно было поменять лошадей и выпить чаю.
Сегодня все шло не так. Ступив на вымощенный булыжником двор, она не увидела своей кареты. Неподалеку с шумом и криками разгружали почтовую карету.
За ней виднелся двухколесный экипаж. Кейт топнула ногой, ей не терпелось уехать отсюда.
Рядом раздались звуки приглушенного рыдания. Она улыбнулась.
– Би, – мягко упрекнула она свою компаньонку, дотрагиваясь до ее руки. – Никуда не годится плакать после свадьбы, которая состоялась два дня назад.
Если Кейт просто получала удовольствие от свадебного великолепия, то Би целиком погружалась в его атмосферу. Она не переставала плакать с тех пор, как они вошли в крошечную норманнскую церковь, переполненную друзьями и цветами.
– Одиссей и Пенелопа, – туманно отвечала ей подруга, утирая глаза платочком, вышитым по краю пчелками, – Би любила вышивать их везде, где только можно.
– Да, – согласилась Кейт, пожимая ей руку. – Было очень приятно видеть бракосочетание Джека и Оливии после всех тех лет, что они прожили врозь.
– Девоншир, – произнесла Би, глядя на Кейт печальными глазами.
На этот раз Кейт пришлось подумать.
– Девоншир? Герцог Девоншир? Его приглашали?
Би смотрела сердито, что совсем не было свойственно этой высокой элегантной женщине с серебряными волосами.
– Джорджиана.
Кейт нахмурилась, недоумевая, какая связь могла быть между покойной герцогиней Девоншир и новоявленными графом и графиней Грейсчерч. Джорджиану выдали замуж за бесчувственного человека, который держал любовницу и ее детей в одном доме со своей законной семьей. Все, что сделал Джек, – он развелся со своей женой, и ему потребовалось пять лет, чтобы исправить ошибку.
– Несправедливость? – догадалась Кейт.
Би засияла.
– По отношению к кому? – спросила Кейт, наблюдавшая, как толпившиеся во дворе путники и конюхи обменивались взглядами. Ей пришлось признать, что присущий Би необычный способ вести разговор иногда очень утомлял. – К Джеку и Оливии? Как может быть несправедливым то, что они в конце концов счастливы?
На этот раз Би нетерпеливо фыркнула, и Кейт не выдержала.
– О, Би, – сказала она, сожалея, что рост не позволяет ей запечатлеть на щеке ее величественной подруги звучный поцелуй, – как можете вы считать, что жизнь обошлась со мной несправедливо? Чего еще мне желать, если у меня есть деньги, свобода и самая лучшая подруга, чтобы разделить их с ней?
Би засопела.
– Половинка.
– Совсем нет, дорогая. Или вы это о себе? – Она придвинулась ближе и зашептала: – Вы жаждете любви? Может быть, молодого чичисбея, который носил бы вас на руках? Генерал Уиллоби в минуту оказался бы у ваших ног, позволь вы ему это.
Смех Би был больше похож на фырканье, но Кейт распознала боль, спрятанную за весельем. Би считала, что никто не захочет ее, несмотря на ее безупречную родословную и аристократическую внешность. Не только потому, что ей пошел седьмой десяток, но и потому, что несколько лет тому назад она получила ужасную травму головы, в результате которой ее речь настолько нарушилась, что долгое время только Кейт понимала ее.
Но Кейт также знала, что Би, как и она сама, не выносила нежничания. Поэтому она ловко забрала у Би носовой платок и вытерла остатки слез с ее лица.
– Теперь, моя девочка, нам нужно ехать. Ведь это вы предложили посетить завтра поминальную службу по леди Риордан.
Выражение лица Би немедленно сделалось скорбным.
– Бедные овечки.
Кейт кивнула.
– По крайней мере Риордан в конце концов признал правду и объявил о ее смерти. Теперь, может быть, он как-то наладит жизнь детей. – Ее передернуло. – Что может быть ужаснее, чем утонуть?
Из-за угла наконец показалась карета с геральдическим знаком Мертеров на сверкающих черных боках. Лошади были незнакомые – великолепные гнедые, которые, казалось, так и рвались вперед.
– Ваша светлость, – произнес один из мальчиков-форейтеров, с низким поклоном открывая дверь.
Кейт улыбнулась и позволила ему помочь ей сесть в карету.
Только она уселась и повернулась, чтобы помочь Би, как услышала крик, и карета накренилась. Ее отбросило к стенке. Дверь захлопнулась. Кони заржали и сорвались с места, как если бы убегали от пожара.
Разъяренная, Кейт безуспешно пыталась исправить положение. Как они смели настолько неосторожно обращаться с лошадьми? Как посмели оставить Би беспомощно стоять во дворе с протянутой рукой и открытым ртом, все еще ждущую, когда можно будет сесть в карету?
Карета круто развернулась на двух колесах и помчалась через арку. Кейт слышала, как копыта цокали по булыжнику, как камень царапал бока кареты. Кейт слышала крики конюха, погонявшего лошадей, и вдруг осознала, что это не кучер Боб.
Ей не сразу удалось сесть прямо. Она постучала в потолок, чтобы привлечь внимание кучера. Никто не откликнулся. Кучер не сбавил скорость, а погнал лошадей еще быстрее. Карета грохотала по Хай-стрит, упряжь на лошадях позванивала, как рождественские колокольчики. Кейт не была напугана. Она слишком рассердилась, слишком беспокоилась за Би, которую никак нельзя было оставлять одну на постоялом дворе.
– Чтоб ты провалился! – кричала она, толкаясь в окошечко.
Оно оказалось закрыто. Кейт снова застучала в потолок. Карета поехала быстрее, раскачиваясь и лишая ее равновесия.
– Я герцогиня! – вопила она, призывая на помощь титул, чего не любила делать, в надежде привлечь внимание. – Ты знаешь, что с тобой будет, если ты немедленно не остановишься?
Если сказать правду, то ничего бы не было. Ее брат Эдвин, герцог Ливингстон, сказал бы, что она заслужила это. Ее пасынок Освальд, нынешний герцог Мертер, был бы только доволен. Их отношения всегда оставляли желать лучшего. Но ей нужно попытаться что-то сделать. Ей нужно вернуться к Би.
Карета еще раз сделала рискованный поворот, а потом покатила прямо на что-то, по предположению Кейт, являвшееся ограждением. Она едва успела ухватиться за ремень, чтобы не упасть. Она чувствовала себя так, словно ее избили, и прикидывала, сколько еще ей предстоит пережить, прежде чем идиот, гнавший лошадей, наконец остановит их.
Это соображение заставило ее задуматься. Кто этот идиот? Когда он остановится? Почему он не обращает внимания на ее сигналы? Почему не сбавил скорость, проезжая по городу с его оживленными улицами? Кейт не слышала окриков и боялась за пешеходов. Она попыталась отдернуть шторки, но те не сдвинулись с места. Раздался треск, кто-то закричал – она сжалась.
– Вы сошли с ума? – выкрикнула она, снова барабаня по потолку. – Остановитесь!
Может быть, это похищение? Она ведь богата. Но кому придет в голову, что найдется человек, который заплатит, чтобы вернуть ее?
– Вы меня слышали? – кричала она. – Я сказала, что я герцогиня. Богатая герцогиня! – На этом можно сыграть. – Дайте мне сойти, и я заплачу вдвое больше того, что заплатят вам. А если вы отвезете меня к моему брату герцогу, я заплачу втрое!
Не успела она выкрикнуть это, как похолодела.
Ее брат.
Боже. Эдвин. Он много лет угрожал упрятать ее куда-нибудь за то, что она, по его мнению, вела себя недостойно Хиллиардов. Неужели он видел ту картину? Неужели все это связано с ней?
Кейт решила не паниковать. Она отказывалась верить, что брат смог бы заточить ее за поступок, которого она не совершала. Когда она увидит его, она так ему и скажет.
Хотя лучше бы ей совсем не встречаться с ним. Ей надо найти выход прежде, чем он совершит что-нибудь непоправимое.
Карета ехала слишком быстро. Кейт держалась за ремень, но ее все равно кидало из стороны в сторону. Если она попытается спрыгнуть, то скорее всего разобьется. Она громко засмеялась. В жизни есть вещи пострашнее, чем разбитая голова, и эта маленькая прогулка чревата многими из них. Она выпрыгнет, и будь что будет.
Набрав в грудь воздуха, она перекрестилась и взялась за ручку двери.
Ручка не поддалась. Она попыталась повернуть ее, подергала. Бесполезно. Двери были каким-то образом заблокированы. Решив, что можно по крайней мере привлечь внимание прохожих, она снова попыталась отодвинуть кожаные шторки – и обнаружила, что те прибиты гвоздями. Она и в самом деле оказалась в заточении.
Только теперь она начала понимать, насколько безнадежным было ее положение. Проклятый Эдвин.
Ей надо как-то связаться с Дикканом. Он вступится за нее. Он по крайней мере сможет пригрозить ее брату всеобщим порицанием, а Эдвин не переносил таких вещей.
Диккан где-то в тридцати милях отсюда хоронит отца. Слишком далеко, рассчитывать на быстрое спасение не приходится. К тому же Диккан слишком потрясен внезапной смертью отца, чтобы озаботиться проблемами Кейт.
Ей следовало быть умнее. Раньше она не попадала в такие переделки. Почему сейчас?
– Пожалуйста, – громким шепотом произнесла она, зная, что ее мольба не будет услышана.
На постоялом дворе люди только начинали осознавать – что-то случилось. Конюхи привыкли видеть кареты, выезжавшие на дорогу через эту каменную арку. Целое поколение молодых щеголей отказывалось покидать постоялый двор иначе, чем под аркой. Поэтому очевидцы происшествия не слишком удивились, увидев пожилую леди, стоявшую в большом недоумении с открытом ртом и издававшую невнятные бессмысленные звуки. Похоже, молодая леди, с которой она разговаривала, уехала, оборвав разговор. Даже тем, кто не отличался сообразительностью, было ясно, что старушка не совсем в своем уме.
Прохожие неодобрительно смотрели, как старая леди заметалась с криками: «Сабинянки!» – все еще протягивая руку в сторону уехавшей кареты.
Но когда она начала петь, все замерли и не сводили с нее глаз.
– Трэшер, сюда! – пела она, откинув голову и раскинув руки. – Трэшер, сюда! Леди Кейт. За ней! Она в карете! За ней. Трэшер, сюда!