Елена Езерская
Принцессы тоже плачут
Глава 1
Ультиматум
«Сердечный друг, душа моя Сашенька! Вот уже неделю, как я лишена возможности видеть тебя, говорить с тобой, прикасаться к тебе. Я знаю, что долг удерживает тебя в Красном Селе, но мне так не хватает твоей силы и уверенности, чтобы сопротивляться неприязни двора и холодности Государыни. Противоречия, ставшего между мною и всем миром, уже не скрыть, и я предчувствую неизбежность нашего расставания. И оттого еще сильнее мне хочется прижаться к тебе, обнять и поцеловать, чтобы запомнить миг нашего счастья и светом его проложить себе дорогу через тернии дворцовых злословий. Я каждый вечер горячо молюсь Деве Марии, заступнице и благодетельнице святой любви. С Ее образом всегда рядом и твой портрет, что ты подарил мне перед отъездом, он поддерживает меня в моей вере, что страданиями благородное наше чувство только окрепнет, и мы сможем когда-нибудь не разлучаться более ни на минуту, ни на мгновение. Но приходится быть осторожной. Вчера фрейлина Салтыкова, явившись звать меня на чтецкий вечер к Государыне, словно ненароком сбросила твой портрет со столика. Я спросила, не осознанно ли она унизила образ Наследника Российского престола? На что злодейка отвечала, что более унизить его уже невозможно. Прямо и не знаю, как удалось сдержать тогда слезы и сохранить гордость перед нею:.. Я все острее с каждым днем чувствую твое отсутствие, сердце отзывается болью на эту пустоту. Люблю тебя безмерно! Всею душою и телом принадлежу лишь тебе, ты моя судьба и божественное предначертание. Я хотела противиться этой страсти, но она дана нам свыше, и никто не имеет права ни осуждать нас, ни препятствовать нам. Возвращайся как можно скорее! Если оке, паче чаяния, Государь позволит тебе оставить маневры хотя бы на день, знай, ты ожидаем, ты один и в моем сердце, и в моих покоях. Не мыслю иного суженого, кроме тебя. Видит Бог, я готова на любые жертвы и страдания, но быть вдали от тебя — так жестоко! Шлю эту весточку с нарочным. Доверенная моя, Натали, исхитрилась отправить письмо одним ей ведомым способом. Она единственный мой соратник в борьбе за нашу с тобою любовь. И если бы сердце мое не выдержало мук, и ангелы увлекли меня в лучшие миры, знай, что я не желала бы для тебя спутницы иной, нежели княжна Репнина… Целую уста твои, верная тебе по гроб жизни Ольга».
Александр Николаевич Романов со вздохом, в котором было столько невыразимой сердечной тяжести, отложил в сторону душистый листок. Он сидел на полу своей спальной и разбирал письма Оленьки Калиновской, разбрасывая их по ковру, словно ставшую тесной одежду. Ему и впрямь было тесно, цесаревича душили слезы.
Ольга уехала. Ее отняли у него… нет, он сам позволил свершиться ужасной несправедливости, он предал любовь во имя высших интересов государства, обрек две близкие души на одиночество среди чужих и равнодушных им людей. Сейчас же оставалось довершить предательство. Он должен не только вырвать Ольгу из своего сердца, но уничтожить любую память о ней, чтобы потом вступить в новую жизнь, где уже не будет ни такой любви, ни такой верности…
Александр поднялся с ковра. В дверь, извиняясь, робко протиснулся Гаврила. Слуга был вроде столбового дворянина среди императорских крепостных, семья Гаврилы попала в услужение еще при дворе Петра Третьего, а сам Гаврила приставлен к цесаревичу и следовал за ним с малолетства. Гаврила наследника любил, как умеет только русский человек любить Богом ему данного государя — до слез, до исступления, до полного в нем растворения. И потому душевную драму хозяина переживал как свою, и даже больше.
Гаврила с сожалением взглянул на веер разворошенной переписки на полу и покачал головой.
— Кажется, батюшка и матушка ваши по коридору проследовали. Никак к Вам идут. Здесь принимать будете?
— Нет, — резко сказал Александр. — Здесь непорядок, я сам выйду им навстречу. А ты, любезный друг, прибери-ка все это.
— Изволите велеть собрать?
— Собрать и сжечь.
— Да как же… — растерялся Гаврила. — Это же…
— Это все в прошлом. А прошлое не должно мешать нам жить дальше.
— Слушаюсь, Ваше высочество.
— Сожги, чтобы даже пепла не осталось.
— Как прикажете, Александр Николаевич, — Гаврила принялся осторожно подбирать листы и ароматные записочки с пола.
— Да не церемонься ты, — с намеренной грубостью осадил его Александр, видя бережность, с которой слуга собирал с ковра письма Ольги. — Все кончено, все прахом пошло, а прах — к праху, и — развеять по ветру. Без следа…
Александр вышел в гостиную в тот момент, когда лакей распахнул двери из коридора для царствующей четы.
— Maman, papa, — сухо и откровенно церемонно приветствовал родителей Александр. — Я не ожидал вас увидеть.
— Это сюрприз, — улыбнулась государыня, стараясь не обижаться намеренности сыновнего выпада. — Мы только что с прогулки.
— И это первый снег вдохновил вас на встречу со мной?
— Если иметь в виду ледяную суровость, с которой ты изволишь разговаривать с матерью последнее время, то да, — язвительно заметил Николай.
— Оставь, Нике. Мы не должны пенять Саше на его жестокость. У него переходный возраст, Наш сын становится будущим императором, а это требует изрядного напряжения души.
— И заставляет навсегда вырвать из груди сердце! — воскликнул Александр.
— Сердце — враг государя, — поморщился Николай. — И сейчас мне кажется, я был не прав в выборе спутника для прогулки, проветриться стоило скорее тебе, чем твоей матери.
— О, да! — в голосе цесаревича звучало столько сарказма. — Неплохо было бы пройтись. Мне все равно нечем больше отвлечься.
— Что ты имеешь в виду? — нахмурилась Александра.
— Вы прекрасно знаете, о чем я говорю.
— Если ты опять про Калиновскую… — начал было император.
— То Вы немедленно наставите меня на путь истинный, объяснив в который раз, что я не понимаю своего предназначения и в чем мое счастье? Или примитесь убеждать меня в том, что я должен, наконец, перестать думать о женщине, что составляла счастье моей жизни? Мама, отец — как вы могли скрыть от меня, что собираетесь насильно выдать ее замуж? Вы удивлены? Вы думали, что я этого не узнаю? Я же предупреждал вас, ничто не может укрыться от любящего сердца. Кажется, это была Ваша идея, Государыня?
— Что за тон, Саша? — поморщился Николай.
— И Вы опять не слышите меня!
Вам нет дела до моих чувств, Вас заботит только мой тон! — с горечью отозвался Александр.
— Саша, ты никогда бы не решился всерьез задуматься о браке, пока Калиновская оставалась рядом с тобой, — поспешно сказала Александра Федоровна.
— Я думал о браке, но для себя, а не для трона, — парировал цесаревич и вдруг понял. — Так вот к чему этот визит и новые нравоучения? Вы пришли вести речь о женитьбе?!
— Не смей говорить с Нами в таком тоне! — император, кажется, начинал терять терпение. — Тебе действительно пора выбрать невесту. И Мы готовы выслушать твои соображения по этому поводу.
— Мои соображения? — Александр деланно рассмеялся. — Чудесно, чудесно! Сейчас и выберем. Сейчас подумаем. На ком бы я мог жениться? Огромный выбор. Самые лучшие невесты Европы. Да! Вот, к примеру — Амалия Вейнмарская!
Прекрасный выбор, — обрадовалась императрица, не разгадав сразу злой иронии Александра. — Да-да! Что, нет?
— Не знаю, не знаю, — Александр выдвинул ящик стола и достал небольшой овальный портрет, повертел его перед собой в разные стороны и отложил. — Нет. Все-таки нет. Лучше вот эту — София Вюртенбергская! Или нет — все-таки Амалия!..
Цесаревич разошелся не на шутку — он, как карты из рукава, вынимал из ящика присланные ему в разное время писанные маслом и акварелью портреты предполагаемых кандидаток на его руку и сердце. Николай смотрел на сына с опасной хмуростью и становился с каждой минутой все суровее. Императрица, наоборот, чуть растерялась под натиском фарса, устроенного перед ними Александром.
— А, вот, нашел. Мария… — цесаревич загляделся на один из портретов. — Конечно, она, именно она!
— Мария? — переспросила Александра Федоровна.
— Мария, — кивнул цесаревич. — Принцесса Гессен-Дармштадтская.
— Никогда! — после минутной паузы опомнилась императрица. — Мария Гессен-Дармштадтская? Ни за что!
— Матушка! Но Вы же сами велели мне поторопиться с выбором…
— И этот выбор Вы, Алекс, делаете мне назло, не так ли?
— Почему же назло? Вы настаиваете, чтобы я женился, и я, как послушный сын, сообщил Вам, кого выбрал себе в жены. Или мне не дозволено выбирать уже не только любовницу, но и-супругу?
— Александр, — Николай заговорил тихо, но страшно. — Я требую, чтобы ты изменил тон и извинился.
— Нет-нет, эта перебранка того не стоит, — тут же поспешила вмешаться государыня, уж она-то знала, что эскапады сына ничто в сравнении с яростью супруга. — Я знаю, отчего Саша зол на меня.
— В самом деле?
— Я знаю, ты был неравнодушен к этой бедной девочке, но я не могла потворствовать твоей симпатии, Сашенька. Мария незаконнорожденная. Она не дочь герцога Дармштадтского.
— Вы говорите так, как будто были свидетельницей ее зачатия…
— Довольно! — крикнул Николай. — Ты немедленно извинишься перед матерью или…
— Вы велите наказать меня палками или сошлете в Сибирь?
— Александр!!! — голос императора звенел такой невыносимой медью, что цесаревич отшатнулся и в растерянности затих.
— Она не станет императрицей, — наконец нарушила молчание Александра Федоровна.
— Тогда я не стану императором… — прошептал не собиравшийся сдаваться Александр.
— Если я все правильно понял, Наш сын готов, отречься от престола, если ему не позволят жениться на Марии Гессен-Дармштадтской? — уже больше не повышая тона, переспросил Николай.
— Так точно, — отрапортовал цесаревич.
— Будь по-твоему, ты женишься на ней.
Нике, — заволновалась государыня, — разве нам не стоит это обсудить?
— Не беспокойтесь, Шарлотта, на сей раз Мы доведем дело до брака, — твердо сказал Николай.
— И Вы действительно согласны на мою женитьбу на принцессе Гессен-Дармштадтской?
— Нет, Нике, нет! — взмолилась императрица.
— Если Наш сын принял такое решение, следует немедленно пригласить принцессу в Петербург.
— Это что, уловка? — Александр недоверчиво посмотрел на отца. — И на самом деле Вы не собираетесь приглашать принцессу ко двору? Вы надеетесь, что я передумаю? А я не передумаю. Либо женюсь на Марии, либо не женюсь вообще.
— Но…
Я тоже считаю, что разговор окончен, Шарлотта. Решение принято. Нам стоит позаботиться о скорейшем представлении принцессы Марии ко двору, а Александру — привыкнуть к своему новому статусу будущего супруга и императора. Прошу вас, — Николай подал государыне руку. Она покорно приняла ее, и вместе они вышли из покоев Александра, оставив царственного сына в смятении и растерянности.
Александр был потрясен и обескуражен, он совершенно не ожидал такого поворота событий. Имя Марии Гессен-Дармштадской действительно было произнесено им больше из духа противоречия, нежели по велению души и сердца. Хотя к молоденькой принцессе Александр несомненно испытывал особую приязнь, в юной дочери герцога Гессенского Людвига он еще в первые минуты знакомства почувствовал родство душ. И, возможно, в будущем Мария вполне могла стать спутницей жизни нового императора России, но — не сейчас, не так.
Александр знал за собой эту слабость — был влюбчив и романтичен от природы. Он легко подпадал под влияние чувства, которое рождалось каждый раз неожиданно и развивалось непредсказуемо. Порой он даже не успевал заметить, как оказывался в плену чар той или иной представительницы слабого пола. Женский шарм имел над ним власть почти безграничную, пусть даже его избранницы не входили в число первых красавиц, но каждая из них обязательно была наделена каким-то особенным свойством, делавшим ее в глазах Александра неотразимой и желанной.
Когда Александр увлекся Ольгой Калиновской, многие при дворе недоуменно пожимали плечами, она совсем не отличалась яркой и заметной внешностью. И только цесаревич сумел разглядеть в голубоглазой полячке из числа не особо приближенных к государыне фрейлин тот кладезь нежности, которой с избытком хватило на них обоих. Страсть к Ольге сводила его с ума, и поэтому отец и матушка отослали его в поездку по Европе, чтобы наследник престола мог познакомиться с главными королевскими семьями и выбрать для себя будущую императрицу.
Блеск старых дворов и многочисленные выводки дебютанток королевского достоинства всех национальностей все же отвлекли его на время от мыслей о Калиновской, но в конце концов его утомило однообразие дворцовых обычаев — что скандинавских, что итальянских или германских государств. Цесаревич вновь стал подумывать об Ольге, которая через Польшу слала ему весточки, полные бесконечной любви и безграничной нежности. Александр стал поговаривать о скором возвращении, и лишь случайная встреча с герцогской семьей в опере маленького и, казалось, вечнозеленого Дармштадта заставила отложить намерение.
Марии в ту пору едва исполнилось четырнадцать, но из-за высокого роста она казалась старше. Ее, признанную дочь герцога, от кузин выгодно отличали развитый ум и тихая душевность, придававшие ей сходство с немецкими мадоннами на картинах Альбрехта Дюрера. Мария запомнилась Александру искренностью и здравомыслием суждений. В поведении кроткая и естественная, она не — смогла скрыть своего восхищения галантным и широко образованным наследником российского престола. Цесаревич тоже оценил прекрасные свойства ее натуры и на один вечер забыл все прежние треволнения. Романтический флер снова затуманивал голову.
Но потом он отправился в Англию, где не на шутку увлекся 19-летней королевой Викторией. Что-то мимолетное Александр испытал при дворах Австрии и Голландии… В России он сразу же упал в объятия фрейлины Калиновской, показавшейся по возвращении такой родной, такой близкой. Мария Гессен-Дармштадтская стала далеким воспоминанием, светлым и прекрасным. Она была как ангел, вестник из другого мира, иной жизни — нежная девочка-подросток с огромными глазами и трепетной душой.
Отношения с Ольгой — это уже из взрослой жизни, настоящей, семейной. И, как ни силился, он даже не мог представить себе хрупкую милую Марию в образе страстной любовницы. Цесаревич не видел принцессу уже полгода, а в этом возрасте юные создания меняются быстро и непредсказуемо. Кем могла стать девочка из его юности, во что превратилась — изросла, подурнела? Примеров тому Александр знал немало и был убежден, что в женщинах немецкая порода не сравнима с красотой и стойкостью славянской крови…
Не сразу придя в себя от пережитого волнения и едва собравшись с мыслями, цесаревич вернулся в спальную, где Гаврила перемешивал в камине черные лохмотья некогда любовных писем. Разогретые бумагой дрова трещали особенно бойко и постепенно наполняли все пространство комнаты уютным теплом. «Господи, — подумал Александр, — даже сгорая в камине, бескорыстные чувства Ольги согревают меня!.. Оленька, Оля — как я мог позволить разлучить нас с тобой!»
Цесаревич отослал Гаврилу, сочувственно качавшего головой и бурчавшего что-то под нос про нелегкую царскую ношу. «Иди, иди, — махнул на слугу рукой Александр, — и без тебя тошно!» И в самом деле, было отчего.
Опустошенный потерей возлюбленной, в преддверии почти насильственной женитьбы, он чувствовал себя одиноким и холодным. А тут еще и погода за окнами… Северное лето пролетает незаметно. Откуда-то вдруг появляется ветер с залива, наливающий свинцом холодную невскую волну. Как-то быстро оголяются ветви деревьев, и снег выпадает неожиданно, но с определенностью рока. Тоска, тоска — на сердце и в мыслях!
Александр достал из футляра свою любимую флейту, осторожно продул мундштук и — пробежался по гамме. Флейта отозвалась печальным, но светлым звуком, и цесаревичу захотелось играть — на память сама собой пришла мелодия из Глюка. Об ушедшей любимой пел сказочный Орфей: «Потерял я Евридику, Евридики нет со мною…». Музыка отвлекла Александра, и он на минуту забылся, словно все до этого было сном или страшной сказкой на ночь.
Помузицировав и посветлев душой, Александр вернулся в гостиную и застал там Наталью Репнину. Она как зачарованная стояла посреди комнаты.
— Натали? — удивился он.
— Вы превосходно играете, Ваше высочество! — словно очнувшись от грез, восторженно отозвалась она. — Зачем Вы скрываете свой талант?
— Отец не любит музыки. Я вообще не уверен, что он способен хоть что-то или кого-то любить.
— Вы не слишком суровы к Государю сегодня?
— На го есть причины, но… Впрочем, простите, Натали, я рад, что вы зашли ко мне. Я искал вас…
— Мне передали.
— Простите? — Александр почувствовал настороженность в ее тоне. — Быть может, я поставил вас в неловкое положение? Вы думаете, о нас начнут судачить?
— Пусть судачат! Все равно домыслы фрейлин особой фантазией не отличаются. Могу лишь посочувствовать тем, для кого самое интересное — это вид сквозь замочную скважину.
— Ваше остроумие и независимый нрав — поистине клад, Натали.
О, да! — Наташа улыбнулась, но как-то невесело. — Этот клад дорого мне обходится! Иногда засмеюсь ни к месту и получаю внушение от Государыни.
— Бог с ними со всеми! Пусть они думают, что хотят. И делают, что хотят. Вы чудный человек, Натали, — расчувствовался Александр.
— Благодарю, — Наташа вежливо присела в поклоне.
— Нет, это я вас должен поблагодарить. Вы сделали возможной нашу последнюю встречу с Ольгой…
— Не стоит об этом…
— Не стоит? Но почему?
— Я сожалею о своем поступке.
— Вы, лучшая подруга Ольги и единственная наша защитница при дворе, сожалеете, что помогли нам?
— Стоит ли так рисковать и стольким жертвовать ради любви, которая сегодня есть, а завтра — испарилась!
— Отчего столько отчаяния в вашем голосе?
Князь Андрей… — заговорила Наташа после паузы, показавшейся Александру бесконечной и трагической, — князь Андрей Долгорукий клялся мне в любви. Однако стоило ему уехать в поместье, как любовь куда-то исчезла. Вся прошла!
— Этого не может быть! — Александр шагнул к ней навстречу. — Я же видел, как он смотрел на вас на всех балах и дворцовых приемах.
— К сожалению, теперь его взгляд весьма сердит. И все потому, что я была невежлива с его крепостной! — В сердцах воскликнула Наташа и тут же осеклась. — Простите меня, Ваше высочество, я не имею права забивать Вам голову такой… ерундой.
— Постойте! — Александр поторопился придержать Наташу за локоть — ему показалось, что она намерена уйти. — Во-первых, мне небезразлично все, что происходит с вами. Вы дороги мне, как… самый близкий Ольге человек.
— После Вас, разумеется, — не удержалась от реплики Наташа. — А во-вторых?
— Во-вторых? Я думаю, что в силу полученного вами воспитания, даже отвечая укусом на укус, вы будете отменно вежливы.
Очень рада, что Вам весело, Ваше высочество, — Наташа вдруг разрыдалась, и цесаревичу пришлось прежде усадить ее на диван, а потом начать успокаивать.
— Простите меня, Натали… Я совсем не хотел вас обидеть.
— Дело не в вас, Ваше высочество, — сквозь слезы принялась объяснять Наташа, почувствовавшая наконец-то возможность высказать, что наболело в душе. — Андрей предпочел мне какую-то крестьянку! Эта мысль для меня просто невыносима!
— В это трудно поверить!
— О, если бы вы видели этот взгляд, слышали этот холодный голос… И все из-за того, что я попросила одну из его крепостных починить мою перчатку!
— Но, Натали, мне кажется, вы преувеличиваете. Вы придаете этому случаю излишнее значение. Уверяю, вам почудилось! И со мной такое бывало, а один раз причиной подобного недоразумения стала даже вот эта флейта! Ольга подарила мне ее на Рождество, и там я обнаружил… взгляните…
— Здесь какая-то надпись… — Наташа смахнула слезы и пригляделась к гравировке на корпусе флейте.
— Это по-польски: «Драгоценной Олюшке от пана Лазаревского». Я тогда просто пришел в ярость, места себе не находил. Целых два дня мы не разговаривали, я уже решил, что между нами все кончено. А потом узнал, что пан Лазаревский — это учитель музыки. А флейту он подарил Ольге на первое причастие, когда ей было всего семь лет. Натали, влюбленные ссорятся и мирятся, говорят друг другу обидные слова, а потом, рыдая, просят друг у друга прощения.
— Вы думаете, мы с Андреем помиримся, и у нас все будет, как прежде?
— Конечно, если вы его любите.
— Дело не во мне!
— Натали! — Александр остановил ее порыв, грозящий обернуться новым всплеском эмоций. — Вот и отец говорит, что любовь лишает нас рассудка. Мы становимся необъективными и совершаем множество ошибок, подозрительность — одна из них. Вы любите князя Андрея и боитесь потерять его.
— И поэтому мне мерещатся его романы с простыми крестьянками?
— Хотите, завтра же поеду к вашему незадачливому жениху и скажу ему, что он… — болван! — вдруг предложил Александр, неожиданно и эффектно опускаясь перед ней на одно колено.
— Это едва ли поможет, хотя затея мне нравится, — рассмеялась оттаявшая сердцем Наташа. — По крайней мере, состав участников будущей дуэли нам уже известен, и можно не опасаться неожиданностей.
— На самом деле, я рассчитываю убедить князя Андрея повиниться перед вами и в знак примирения преподнести ключи — от своего дома, от своего сердца и от самых сокровенных тайн.
— А я мечтаю, чтобы между мной и Андреем не было тайн…
— Княжна! — Александр подхватил со столика коробку с восточными сластями. — Вы опять готовы заплакать — не стоит! Утешьте грусть из этой чаши!
Миндаль с корицей? — Наташа кокетливо, двумя пальчиками взяла овальную конфету и отправила ее в рот, распробовала. — По-моему, слишком приторно.
— Вам трудно угодить, — шутливо обиделся цесаревич. — О, женщины! Мы отдаем им самое дорогое, а они морщатся — «приторно»!
Александр поднялся с колен и налил в два бокала анжуйского, один из них подал Наташе.
— Надеюсь, это вино, а не слезы разочарованных влюбленных, — улыбнулась она.
— В вине можно утопить не только истину.
— …А истинное чувство найти в коробке конфет.
— Довольно на сегодня метафор, — Александр вдруг стал серьезен и как-то странно посмотрел на Наташу.
Ей почудилось в этом взгляде нечто большее, чем дружба. Нет, лучше бы ей это просто показалось…
Дальнейшие события вопреки тайным надеждам Александра, который все же надеялся, что буря скоро пройдет, развивались стремительно и не обратимо. По высочайшему повелению было отправлено письмо к герцогу Дармштадскому с приглашением принцессе Марии посетить двор русского императора. Подтекст письма не оставлял никаких сомнений — ее вызывали на смотрины.
Приглашение, составленное в изысканных и весьма дипломатичных выражениях, наделало много шума не только при дворе герцога, но и в Европе. Фраза Александра, сказанная им в вечер знакомства с Марией: «Вот та, о ком я мечтал всю жизнь! Я женюсь только на ней», была известна, но известен был так же и переменчивый нрав этого начинающего российского Казановы. Герцогская семья не была уверена, что выбор сделан и что он окончательный, хотя о лучшем для Марии и мечтать было невозможно — младшим дочерям правящих династий редко выпадала подобная удача.
Было решено, что Мария приедет в Санкт-Петербург под покровительство императрицы Александры Федоровны. Правда, у государыни на примете имелась другая кандидатура для сына — ее фаворитка, дочь прусского короля принцесса Августа, приходившаяся ей племянницей. Но Николай, поймав строптивого Александра на слове, намерен был довести игру до конца. Сын должен был научиться нести ответственность за все свои слова и поступки — впереди Александра ждал трон.
Николай прекрасно помнил свою молодость, проведенную в тени старших братьев. Получив не самое блестящее образование, жизнь он вел довольно скромную, уединенную, как и подобало рядовому члену императорской фамилии. От реальных дел государства он был отдален. Известие о передаче именно ему прав престолонаследия, державшееся в тайне ото всех вплоть до самой кончины Александра I, застало 30-летнего Великого князя Николая Павловича врасплох. Он чувствовал себя не готовым к такому повороту судьбы. Всю дальнейшую жизнь он помнил это потрясение. Ужас сковал его, внутренняя паника мешала рассуждать здраво и действовать быстро и правильно.
Потому он и позволил старшему брату умолчать об уже подписанном Великим князем Константином отречении, а затем долго еще после смерти Александра I все упрашивал Константина признать себя императором. Он упустил время, чем поставил семью на грань гибели. Навсегда сохранилась у него сильная ненависть к Польше, которая была символом его несчастий. И поэтому не мог он спокойно слышать самоуверенных разговоров Александра об Ольге Калиновской, с которой цесаревич намеревался повторить «подвиг» своего дяди Константина, жившего в морганатическом браке с неродовитой польской дворянкой Иоанной Грудзинской.
Николай желал для сына иной участи и готовил его к настоящей славе. Александр должен был стать самым образованным и дисциплинированным монархом на континенте. Его первым воспитателем был назначен полковник Мердер, грамотный службист, преклонявшийся перед строгим армейским распорядком, и вместе с тем человек образованный, известный высокой степенью порядочности и благородства. Позднее Александр получил лучших в отечестве учителей по разным отраслям знаний, но главную науку император преподавал сыну сам — Николай I стремился научить наследника царствовать.