— Всему свое время, мой друг, всему свое время! — азартно потирая руки, успокоил его Забалуев.
   — Соловей-разбойник тебе друг! — зло бросил цыган.
   — Эй! — остановил их перебранку Модестович. — Нечего здесь ссориться, карты этого не любят. Раздавай, Седой!
   — Нет уж! Я цыганскими не играю. Демьян, — снова кликнул трактирщика Забалуев, — поди-ка сюда! Будь любезен, принеси нам чистую.
   Трактирщик угодливо изогнулся и бегом принес из буфета новую колоду. Забалуев привычным жестом разорвал упаковку и стремительно растасовал карты, и, глядя, как они скользят между его ловкими пальцами, Модестович побледнел, а Седой нахмурился.
   С перепугу Модестович заказал себе по первой три карты и дальше дважды прикупал на полную смену. Цыган осторожно брал по одной и внимательно следил за Забалуевым.
   — С этой вашей новой колодой мне фортуна изменила, — буркнул Модестович, заглянув в очередной прикуп. — В пролете!
   — Но-но… — погрозил ему пальчиком Забалуев. — Чего пасуешь-то?
   Модестович немного подумал и кивнул — удваиваю.
   — Куда тебе ставки удваивать? Деньги ты уже все на стол положил, — попытался остепенить его Седой.
   — А я без денег, залог на кон внесу, — Модестович достал из кармана старинный перстень с крупным бриллиантом.
   — Знакомый перстенек! — прищурился Забалуев. — А ты, часом, не мародерствуешь, дружок? Это ведь его Сычиха положила в фоб барону Корфу?
   — Чур вас, Андрей Платонович! Наследство это. Не у одного у вас тетушка есть нижегородская.
   — Так ты ставишь перстень или нет? — обозлился на проволочку Седой.
   — Ставлю! — Модестович показно повертел перстень в руках и со стуком опустил его в центр стола.
   — Твой ход, наследник. Чем ответишь? — повернулся Седой к Забалуеву.
   — Ва-банк! — отчаянно объявил тот.
   — Ва-банк? Я не ослышался? — Седой покачал головой. — Смелый ты, только глупый.
   Цыган усмехнулся и выложил карты на стол — четыре короля.
   — Нет… — побелел Забалуев. — Врешь!.. Не было короля! Ты его в рукаве прятал! Караул! Грабят!
   — Ты бы лучше помолчал, наследничек, — тихо, но с угрозой сказал Седой, под столом приставив к животу Забалуева острый нож. — Не то на месте порешу!
   — Хорошо, хорошо! А перстенек не обменяешь, приглянулся он мне?
   — Будут деньги — будет и перстень, — пожал плечами Седой.
   — Деньги, деньги! Заладил, ты и так выиграл!
   — Нет денег — нет сделки! — Седой поднялся из-за стола. — Проиграл — плати, я ждать не стану.
   — Деньги я отдам — слово дворянина! — выкрикнул Забалуев. — Демьян, чернила мне и бумагу! Расписку напишу. На всю сумму.
   — И за старое?
   — На все — что должен был, что сейчас проиграл, и перстенек этот тоже посчитаю. Вот!
   Седой внимательно, по слогам, прочитал еще пахнувший свежими чернилами документ и осторожно подул на него.
   — Ладно, друг, на этот раз, и он же — последний, я немного подожду. Но если опять меня провести вздумаешь, не сердись — плохо тебе будет, очень плохо.
   Седой на прощанье кивнул обоим игрокам и, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, выскользнул из трактира. Словно в воздухе растворился…
   — Позвольте напомнить, Андрей Платонович, — вдруг спохватился управляющий, — что вы должны не только цыгану. Вы до сих пор не заплатили мне за поддельную бумагу из канцелярии императора.
   — Заплачу! И тебе заплачу! — взорвался Забалуев. — На днях князь Долгорукий обещал выдать деньги на расходы.
   — Смотрите, Андрей Платонович, а что, если князь Петр узнает, что ваш брак с княжной скоро будет расторгнут? Такая тайна стоит немало.
   — Да ты никак шантажировать меня вознамерился?
   — Судите сами, что вам выгоднее? Заплатить мне некоторую сумму за молчание или гнить в тюрьме?
   Забалуев прожег Модестовича уничтожающим взглядом и велел трактирщику принести водки с ледника…
   Из трактира Забалуев поехал домой. По дороге он проклинал свое невезение. Забалуев сознательно посылал Демьяна за новой колодой, чтобы от крапленых карт уберечься, а вышло еще хуже. Это меня цыган сглазил, убеждал себя Андрей Платонович. И теперь он всем был по уши должен! Даже этот собака Модестович, и тот свое запросил. Но ничего, он еще всем покажет — он расплатится, со всеми расплатится, и с княгинюшкой этой сумасшедшей, и с семейкой ее мерзопакостной, и с цыганом…
   Сторож хотел рассказать ему что-то, но Забалуев и слушать не стал — оттолкнул и бросился в комнаты. В спальной под комодом был у него тайник — в нем Забалуев хранил фальшивые ассигнации. Их он выиграл у одного рисовальщика, с которым свела его судьба. Как потом оказалось, деньги те были не случайные — заказ на них шел с самого верха. Да вот только художник имел неосторожность сесть за карточный стол в придорожном трактире, куда любил наезжать Забалуев.
   Разобравшись, что за деньги, Андрей Платонович не на шутку струхнул, но избавляться от них по спешке не стал. А когда за ним пришли, на святой иконе побожился, что сжег богопротивные деньги, и для вящей убедительности продемонстрировал остатки двух-трех действительно сожженных купюр. Забалуев догадывался, что Бенкендорф ему не поверил, но с тех пор между ними установилось вполне официальное соглашение — Забалуев время от времени выполнял поручения по линии Третьего отделения, а Бенкендорф прикрывал «чудачества» своего подопечного.
   И вот пришла пора бумажкам этим поработать. Забалуев был уверен, что жадный Модестович сразу в подлинности ассигнаций не разберется — спрячет подальше в укромное место и будет беречь на черный день. Хотя, опасность, конечно, оставалась — Шулер и сам баловался подделками и глаз имел наметанный. А вот цыгана провести, конечно, труднее. Но ведь цыгану деньги можно и не отдавать, а так — заманить и.., будь, что будет!
   Модестович, как и ожидал Забалуев, поначалу заволновался, увидев Забалуева на пороге кухни, где управляющий по обыкновению столовался у Варвары после барского обеда. Модестович оглянулся по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, кивнул вошедшему.
   — Вы почему так открыто? Вдруг кто увидит? Подумают, что у нас с вами заговор какой.
   — Да я осторожно, Карл Модестович. Вот, должок вам отдать.
   — С чего такая щедрость, Андрей Платонович? — растерялся управляющий, развернув упакованный в газету небольшой сверток.
   — Хочу, чтобы вы купили себе поместье, ни в чем себе не отказывали и уехали на родину, как можно скорее. Ни с кем не прощаясь, ни с кем не разговаривая.
   — Вы как будто избавиться от меня хотите, Андрей Платонович?
   — Что вы, Карл Модестович! — бросился успокаивать его Забалуев. — Я только с долгами рассчитаться желаю, чтобы тяжесть на душе не держать.
   — Уж больно красиво говорите…
   — Но я могу деньги и обратно забрать, — Забалуев протянул руку к свертку, словно хотел вернуть его, но Модестович быстро подгреб пачку под локоть.
   — Что дано, то дано!
   — Да не бойся, я-то не передумаю! А вот ты с такими деньгами долго здесь не рассиживался бы, неровен час, украдут! Народ у нас в России, сам знаешь, какой! Оглянуться не успеешь — останешься без всего! Где потом еще столько найдешь? — уходя, «по-дружески» предупредил Забалуев.
   — За меня не волнуйтесь! — отмахнулся управляющий. — Свое не отдам. Так приберу, что никто не найдет. Даже вы!
   Забалуев усмехнулся — другого он и не ждал. Теперь оставалось договориться с цыганом. И Забалуев поспешил в табор, переодевшись на всякий случай в карете. И когда он вышел из нее у опушки леса, где по-прежнему стояли цыганские кибитки, то кучер хозяина не узнал. Забалуев закутался в длинную доху и глубоко надвинул на лоб разноцветный бабий платок. Ни дать ни взять — старуха-попрошайка. Кучер потихоньку перекрестился — «Свят, свят!», но Забалуев так зыркнул на него исподлобья, что у того слова в горле вмиг заморозило.
   Неожиданное появление «старухи» — от дальней кибитки мальчишка прибежал, сказал, что ждет его какая-то бабка у околицы, Седого встревожило. Но потом он разглядел за маскарадом знакомое лицо и немного успокоился. А когда Забалуев подал ему сверток с деньгами, усмехнулся и покачал головой.
   — Видать, здорово тебя припекло, если открыто приехать побоялся! Но долг сполна привез, — с видимой радостью перебирая ассигнации, заметил Седой.
   — Не твоего ума дело! — отрезал Забалуев. — Расписку мне верни! А то, я тебя знаю, еще подкинешь ее дружку своему, князьку столичному.
   — Наверное, так и следовало бы сделать, — кивнул Седой. — Да мне деньги больше, чем правда, нужны. Засиделись мы здесь с тобой, пора в теплые края выбираться. Дорога зовет!
   — Вот и хорошо, что уезжаешь! Краж в уезде меньше станет, мне — почету больше.
   — Нехороший ты все-таки человек, черная душа!
   — А ты меня не стыди! Сам-то — смошенничал тогда в трактире?
   — Да как ты смеешь! — вскинулся Седой.
   — Ладно, ладно, не кипятись, я же по-доброму пришел.
   — То-то и подозрительно, что ты — и по-доброму! Но это меня не касается. Что расплатился — хвалю, и на том — прощайте, барин! Держи свою расписку.
   — Эй, ты куда? — всполошился Забалуев, видя, что Седой направился назад, к табору. — А перстенек-то забыл? За него тебе тоже уплачено.
   — И что же в нем такого особенного, что ты за него так схватился? — остановился Седой и, достав перстень из кармана, стал рассматривать его со всех сторон.
   — Понравился он мне, я же говорил.
   — А, может, ты опять задумал нехорошее?
   — Вот привязался, отродье цыганское! Не зли ты меня, отдай перстень и катись со своим табором хоть на край света! — Забалуев протянул руку и попытался вырвать перстень из рук Седого.
   — Э нет, барин… Так не пойдет, — Седой отдернул руку и покачал головой. — Зря ты так, барин, ой, зря!
   — Отдай, говорю! — Забалуев прыгнул на цыгана и тут же испуганно отпрянул — Седой выхватил нож. — Ты чего, чего?!
   — А вот я тебе сейчас объясню! — цыган кинулся на Забалуева, но Забалуев, вдруг бросившись на землю, сбил Седого с ног.
   От неожиданности цыган упал. Забалуев сжался, закрыв голову руками и ожидая его повторного нападения, но Седой все не вставал и не вставал. Забалуев решился, наконец, поднять голову. Седой лежал рядом с ним на снегу и хрипел — в его груди торчал его собственный нож, на который он случайно напоролся. Забалуев перекрестился и испуганно принялся крутить головой — не видел ли кто, что случилось.
   Он хотел сразу бежать от этого места, но потом спохватился — деньги! И перстень! Перстень, где же этот чертов перстень? Забалуев подполз к умиравшему цыгану и вырвал из его руки сверток с фальшивыми ассигнациями, а потом принялся шарить по карманам. Найдя перстень, осмотрел его со всех сторон — он ли, и удовлетворенно хмыкнул — он, тот самый! Забалуев быстро сунул перстень за пазуху и на четвереньках попятился за ближайшие кусты. Оказавшись подальше, он поднялся, но не распрямился. Согнувшись, насколько можно, и подобрав полы дохи, он перебежками устремился в глубь леса, к дороге, где оставил карету.
   Тумаками разбудив дремавшего в карете кучера, Забалуев вытолкал его на улицу и закричал:
   — Чего рассиропился?! Живо, живо!
   — А куда, барин? — ни за что помятый кучер все никак не мог прийти в себя после сладкой дремы.
   — К Долгоруким, — секунду подумав, приказал Забалуев. — И побыстрее!
   Взбежав по крыльцу дома Долгоруких, Забалуев немедленно устремился в отведенную ему комнату. Первым делом он проверил деньги — все ли на месте, достал перстень — здесь! Игрушка дорогая, старинная, если ее правильно разместить у знакомого ювелира, то это сразу половина казенного долга. А что с цыганом случилось, так не он ведь его убил… Сам, все сам! И больше он цыгану не должен — некому отдавать.
   Успокоившись, Забалуев припрятал в укромном месте ассигнации, потом завернул перстень в носовой платок и, положив его в карман сюртука, спустился вниз, в гостиную, где позвонил в колокольчик. На призыв тут же явилась Татьяна. Ей он велел нести себе чаю и медового пирога, если есть. Татьяна кивнула.
   И что за планида такая пошла — суета, маета, думал Забалуев, усаживаясь поудобнее на любимый княгинин диванчик в центре гостиной. Жил — не тужил, как сыр в масле катался, а тут — что ни день, то авантюры! Все время приходится изворачиваться, голова отдыха не знает. Где она, прежняя размеренная жизнь — днем обеды по приглашениям, вечером картишки (и везло же ему!), а потом — пуховые перины и объятия какой-нибудь красотки-вдовушки. Угораздило его связаться с Долгорукими! От этих, из высшего света, одни проблемы! Все сразу наперекосяк пошло — князек-поручик за ним по всему уезду гоняется, девчонка сопливая до себя не допускает — козни строит, а папаша ее, бывший покойничек, угрожает, как бандит с большой дороги. Благородное семейство называется!
   — Вот спасибо тебе, Танечка, — Забалуев осторожно, оттопырив мизинец, взял чашечку с чаем с подноса.
   Отхлебнул со смаком, и сразу стало горячо. Забалуев подумал, и, поставив чашку на столик, снял сюртук, и бросил его на диванчик рядом с собой.
   — Ой, зачем же это вы, Андрей Платонович! — Татьяна шустро подскочила к диванчику и схватила сюртук.
   — Ты что?! — закричал на нее Забалуев.
   — Грязный он, его почистить надо! Барыня ругаться будет — обивка-то новая, запачкаете еще.
   — Отдай сюртук, кому сказал! — Забалуев побагровел и бросился на Татьяну, пытаясь вырвать сюртук из ее рук.
   — Что это значит, Андрей Платонович? — раздался от двери холодный и строгий голос Лизы. — Как вы смеете в нашем доме на служанку нападать? Немедленно прекратите и оставьте Татьяну в покое!
   — Я? Нападать? — от неожиданности Забалуев выпустил сюртук из рук, и Татьяна тут же завладела им. — Да это она без разрешения мою законную вещь прихватила!
   — Это какое же еще разрешение? — возмутилась Татьяна, держа сюртук на вытянутой руке и от себя в отдалении. — Чтобы грязь в гостиную проносить?
   — Я грязи в доме не потерплю! — сказала Лиза, с брезгливостью разглядывая сюртук Забалуева.
   — Ничего — стерпится, слюбится! — тут же нашелся Забалуев. — Меня же вы терпите.
   — Надеюсь, это ненадолго, — ответила Лиза. — Не сегодня-завтра мы получим положительный ответ из канцелярии императора о разводе, и тогда ноги вашей в этом доме не будет!
   — Мечты, мечты!., — недобро ухмыльнулся Забалуев. — Ладно, до этого еще дожить надо, а сюртук-то мне верните!
   — Татьяна, отдай господину Забалуеву его одежду, — кивнула Лиза.
   Забалуев протянул руку за сюртуком, но Лиза добавила:
   — При одном условии — рассиживаться в этих лохмотьях в гостиной вы не станете. Есть у вас своя комната — вот туда и ступайте!
   — Ладно, — пробурчал Забалуев, — пока ты тут во власти, но мой день уже не за горами! Сочтемся, супружница!
   Вырвав из рук Татьяны сюртук, Забалуев со словами: «Дорогая вещь, чего мять-то было!» — встряхнул его. Татьяна чихнула, а Лиза вздрогнула — из кармана сюртука выпал платок, из которого выкатился на ковер старинный перстень с большим бриллиантом.
   — Что это? — удивилась Лиза, поднимая перстень. — Откуда он у вас? Вы же нищий, как церковная крыса?
   — Это? — засуетился Забалуев. — Сюрприз! Подарок вам сделать хотел, да вы, видишь ли, поторопились. Отдайте колечко, а то потом неинтересно будет.
   — Про «потом» не знаю, а мне уже сейчас интересно, — тихо сказала Лиза, рассматривая перстень со всех сторон. — Да на нем кровь!
   — Не я! Не моя! — заволновался Забалуев. — Я его в карты выиграл, не видел ничего, думал вам приятное сделать, помириться желал… Верните мне его, Елизавета Петровна, дорогая…
   — Здесь надпись есть — «Анастасия». Кто она?
   — Да что вы пристали? Знать не знаю, ведать не ведаю. Верните, верните, говорю!
   — Так вы украли его? Или убили кого-нибудь?
   — Карл Модестович мне его в карты проиграл, — взмолился Забалуев. — А что касается надписи — любую надпись можно исправить. Захочу — и завтра же на нем будет ваше имя.
   — Не стоит беспокоиться. Я принимаю ваш подарок, Андрей Платонович! Какой уж есть, — Лиза сжала перстень в ладони. — И не смотрите на меня так. Перстень я вам не верну! У него хозяйка есть, и я узнаю, кто такая Анастасия и жива ли она.
   — Разумеется, храните, храните его… В знак моей бесконечной любви к вам, — Забалуев бочком попятился из гостиной.
   Такого поворота событий он не ожидал, и не драться же в самом деле с девчонкой! Шум поднимет, глядишь, еще и его сумасшедшим объявят.
   — Посмотри, какой дорогой перстень, — после ухода Забалуева, скорее напоминавшего поспешное бегство, Лиза снова принялась рассматривать перстень. — Лжет он, что хотел мне его подарить! Это не простой перстень, есть в нем какая-то тайна.
   — Интересно, кто такая эта Анастасия? Дворянка, купчиха или мещанка? — задумчиво сказала Татьяна.
   — Может быть, ее и в живых-то нет, перстень старинный, — предположила Лиза.
   — А мне кажется — она молода и красива, и влюблена в прекрасного юношу… — мечтательно проговорила Татьяна.
   — А перстень ей подарил возлюбленный, втайне от мужа? — поддержала ее игру Лиза. — И когда она потеряла его, то горько плакала… Смешная ты, Таня! Это же из романов, в жизни все иначе. Но в одном ты права — за перстнем стоит судьба. Я найду бедную Настю и верну ей памятный перстенек…
* * *
   — И где же твой брат? — спросил Репнин, когда они с Радой приехали в табор.
   — Не знаю, — покачала головой Рада. — Он просил меня срочно ехать за тобой. Сказал, что будет ждать в своей кибитке.
   Репнин укоризненно посмотрел на нее.
   — Признайся, что ты просто хотела видеть меня.
   — Нет! Это брат вызвал тебя. А мне, — она улыбнулась, — мне повода для встречи с тобой искать не надо. Ты ко мне сам придешь, стоит мне только этого пожелать.
   — Не будь такой самоуверенной, — смутился Репнин.
   Цыганка и впрямь имела над ним необъяснимую, тайную власть, как будто приворожила своими чарами.
   Рада рассмеялась и прижалась к нему, Репнин потянулся к ней, но потом вздохнул и отстранил ее от себя.
   — Не до забав мне нынче… Ты лучше брата поскорее найди, поговорим с ним, и поеду я дальше — есть у меня в уезде дела неотложные.
   Цыганка нахмурилась, пожала плечами и сделала шаг в сторону от кибитки Седого. В этот момент от другого края табора раздались громкие крики и причитания. Рада вздрогнула и схватилась за сердце.
   — Что-то случилось, — тихо сказала она. — Брат…
   Рада бросилась на крики, и следом за ней Репнин. Когда они подбежали к толпе цыган, собравшихся у крайней кибитки, то увидели лежавшего на снегу Седого. Он был весь в крови и бездыханный, в его груди торчал вошедший по рукоятку нож. Замерев на мгновенье от ужаса, Рада упала на колени на снег рядом с братом и вдруг так страшно и мучительно закричала, что Репнину стало страшно.
   Опомнившись, он растолкал вмиг замолчавших цыган и вошел в центр круга.
   — Как это случилось? — Репнин обвел цыган взглядом. — Кто знает? Почему молчите? Или сами во всем виноваты?
   — Ты на нас не греши, барин, — после недолгой паузы сказал вожак. — Не по-людски это — напраслину возводить. А что случилось — не видел никто. Мальчик сказал — старуха к нему приходила, попрошайка, вроде той, что в лесу часто видели.
   — А кто его нашел?
   — Он сам до кибиток дополз, можешь посмотреть — след прямо из леса тянется.
   — Так он живой был? — обрадовался Репнин. — Успел что сказать?
   — Успел, — кивнул вожак, — да только одно слово — перстень.
   — И это все?
   — Все, — вожак взмахнул рукой и, подойдя к Седому, мягко отстранил от него Раду.
   К погибшему тут же молча подошли четверо цыган, подняли тело с земли и понесли к одной из кибиток.
   — Постойте, — Репнин хотел остановить их, — а нож?!
   — Его это нож, — покачал головой вожак.
   — Получается, что он сам себя зарезал?
   — Что получается, не знаю, и вряд ли кто сможет узнать, — пожал плечами вожак и снова махнул рукой — цыгане тут же разошлись.
   Репнин бросился поднимать Раду. Она позволила князю помочь ей и, посмотрев куда-то мимо невидящим взглядом, побрела прочь от этого страшного места.
   — Рада, Рада! — догнал ее Репнин. — Нельзя же так просто все оставить!
   — А что ты можешь сделать, барин? Брата мне вернешь?
   — Брата не верну, но могу разобраться, кто и зачем его убил. Ведь не сам же он себя собственным ножом жизни лишил! Скажи, у Седого были враги в таборе или среди местных жителей?
   — Его все уважали, — тихо промолвила Рада.
   — А в последнее время не случилось ли ничего необычного?
   — Странный ты человек, князь, — грустно улыбнулась она. — Да разве цыгане живут той жизнью, что вы считаете обычной?
   — Тогда, может, событие какое важное, — смутился Репнин.
   — Событие? — задумалась Рада. — Было событие — в карты он давеча выиграл. Много выиграл. Очень много…
   — А с кем играл?
   — Кажется, с управляющим барона Корфа. И с тем барином, на чьей земле стоит табор.
   — Забалуев? Откуда у Забалуева деньги для игры в карты? Да, кстати, а что это за перстень, о котором сказал Седой перед смертью?
   — Старинный. Очень дорогой и красивый.
   — Где же он его взял?
   — Я не успела у него спросить. Брат спрятал перстень в карман и велел мне найти тебя.
   — Хорошо, — решительным тоном сказал Репнин. — Послушай, Рада… Седой был моим другом. И я даю тебе слово дворянина, что отыщу его убийцу.
   — Да кто же будет тратить время на поиски убийцы цыгана? — засомневалась Рада.
   — Я! — уверил ее Репнин. — И прямо сейчас отправлюсь к исправнику.
   Репнин, конечно, был полон решимости узнать правду и выполнить свое, в благородном порыве данное обещание, но разговор с исправником его раздосадовал.
   — Не извольте беспокоиться, ваша светлость! — отмахнулся тот. — У них в таборе, почитай, каждый день поножовщина. Из-за чего сыр-бор поднимать? Убьют, похоронят тайком — и ладно. Одно слово — язычники!
   — Вы, кажется, пренебрегаете своими прямыми обязанностями?
   — Боже упаси, ваше сиятельство! Только, если его свои повалили, то вряд ли признаются.
   — Мне доподлинно известно, что Седой выиграл крупную сумму у Карла Модестовича Шуллера, управляющего имением барона Корфа, а также у господина Забалуева.
   — Немца, конечно, допросить можно, — пожал плечами исправник, — а что касательно господина Забалуева… Предводитель дворянства уже привлекался по ложному обвинению, и многие в уезде этим фактом весьма недовольны.
   — Ложному? — возмутился Репнин. — Вот подождите, скоро его погонят из предводителей, а поместье пойдет с молотка!
   — Так-то оно так! Но пока Андрей Платонович у нас ходит в предводителях, не стоит его понапрасну беспокоить и приличное общество нелепыми подозрениями будоражить.
   — На вашем месте я бы поостерегся давать подобные советы! — воскликнул Репнин. — А иначе этот мертвый цыган может лишить вас должности!
   Исправник нахмурился, но, в конце концов, пообещал, что сейчас же поедет к цыганам и составит протокол. А Репнин решил не дожидаться его действий по расследованию и немедленно отправился к Корфам.
   Репнин чувствовал — что-то в этом деле не так! И главное лицо в этом преступлении не Шуллер. За время, проведенное в усадьбе Корфа, князь успел убедиться, что Карл Модестович, хотя и несомненный мошенник, но на кровавое дело не способен. Управляющий отличался вороватостью и был нечист на руку и мысли, но убить кого бы то ни было?! Нет, у него не хватило бы ни смелости, ни отчаянности на такой поступок. А вот Забалуев… Тертый калач и темная лошадка. Таких, как он, нельзя с легкостью раскусить и еще сложнее — схватить за руку Сколько всего уже случилось, и что? Изо всех ситуаций и обвинений он ужом ускользнул. Выпутался не раз, несмотря на то, что и в тюрьме посидеть успел, и в подлогах признался. Словно кто-то ему все время помогал. Репнин впервые задумался — неужели что-то или кто-то содействует Забалуеву? Почему и какие силы?.. Модестовича Репнин застал на конюшне.
   — Чем могу быть полезен, князь? — сухо осведомился тот, делая вид, что серьезно занят — ни минуточки свободной не найдет.
   — Да вот, скучно мне стало, знаете ли, от вашей жизни деревенской. Хотелось побеседовать с умным человеком.
   — Тогда с этим вам к барину надо, он у нас образованный, — отвернулся от Репнина Модестович.
   — Да мы уже наговорились с ним, — улыбнулся Репнин. — А вот вас бы я с удовольствием послушал.
   — А о чем говорить надобно?
   — Да, к примеру, что-нибудь этакое — фатальность, роковой случай. Крупный проигрыш…
   — Что это вы, Михаил Александрович? — глаза у Модестовича забегали. — Я в таинственном и не сведущ совсем.
   — Неужели? — притворно удивился Репнин. — А я вот в таборе слышал, как недавно один управляющий проиграл цыгану в карты много денег. И очень дорогой перстень. Не знаете, о каком управляющем говорил цыган?
   — Кто знает?.. — напрягся Модестович. — Лихоимцев и мошенников везде полно. Да только я с такими не вожусь.
   — Значит, не желаете мне рассказать, откуда перстень взяли, Карл Модестович?
   — Какой перстень? — управляющий метнулся в сторону, но Репнин схватил его за руку и пребольно сжал пальцы на его локте.
   — Все-то вы запираетесь, все-то скрываете!.. Ну, да черт с вами. Вот сейчас позову Седого, он мне все расскажет.
   — Что он вам расскажет? Что он расскажет, продажная душа? — Модестович буквально извивался от боли. — Небось, оклеветал уже? Свои я деньги проигрывал, свои…