— А я-то думала, что это просто модно — заводить себе крепостную любовницу.
   — Лиза, между мной и Анной не было и нет никаких отношений, слышите?
   — Я днями и ночами рыдала, думая о вас. Я мечтала, как мы с вами пойдем под венец, и я испытаю блаженство любви… — Лиза закрыла лицо руками и расплакалась.
   — Простите меня! — побледнел Корф.
   — Владимир, скажите, что во мне не так? — она вдруг поднялась на постели и, обнаженная, застыла перед ним. — Чем я хуже Анны? Я некрасива? Я глупа? Необразованна? Скажите мне сейчас, и я навсегда оставлю вас в покое!
   — Господи, как же я виноват! — вскричал Корф, отшатнувшись от нее.
   — Это означает — я уродлива?
   — Не говорите так, Лиза! Вы.., вы очаровательны! — Корф подошел к ней и, взяв со стула брошенную ею вчера шаль, закутал ею хозяйку. — Это во мне сплошь одни недостатки. Это я недостоин вас.
   — Я бы многое отдала за то, чтобы мириться с вашими недостатками и возводить их в достоинства… Радоваться вашим удачам и беспокоиться, когда вам плохо, — прошептала Лиза умоляющим тоном. — Неужели мне так и не суждено понять, как это — любить того, кто любит тебя? За что?! Почему любовь так жестока?!
   — Любовь без страданий — это не любовь.
   — Так вы говорите — надежды нет?
   — Надежда есть всегда, но, наверное, для каждого из нас она связана с кем-то другим.
   — Владимир, вы думаете о том же, что и я. Вы так же одиноки и не поняты любимым человеком. Почему мы не можем быть утешением друг для друга хотя бы на короткое время?
   — Лиза! Ты еще будешь счастлива. Ты — такая красивая… Мне с тобою было очень хорошо. Но.., так я не могу, прости меня!
   — Буду признательна вам, барон, если вы подскажете, как мне лучше пройти в свою комнату, не привлекая всеобщего внимания, — холодно сказала Лиза.
   — Да, да, конечно… — смутился Владимир.
   — А сейчас — выйдите, чтобы я могла одеться…
* * *
   Вернувшись домой, Лиза первой встретила в гостиной маменьку — та сидела на своем любимом диванчике и как будто чего-то ждала. Она была нарумянена и одета для выхода. Улыбка казалась приклеенной к ее лицу, напоминавшему прелестную, но пустую головку фарфоровой куклы.
   — Это что такое? — вместо приветствия резко спросила Долгорукая у дочери.
   — Что именно? — тоже не особенно стараясь быть вежливой, парировала та.
   — Ты, кажется, сегодня не в духе?
   — Да, — легкомысленно махнула рукой Лиза, — с мужем повздорила, только и всего!
   — Но ты еще слишком мала для замужества!
   — Для замужества, маменька, важны не возраст, а подходящие обстоятельства.
   — Не могу сказать, что вполне поняла тебя, — как будто рассеянно проговорила княгиня, — но я вообще в последнее время плохо осознаю происходящее. И еще мне иногда кажется, что я совершила нечто ужасное и попаду за это в ад.
   — Мне остается только позавидовать вашей интуиции, маменька!
   — Лиза, — раздался рядом голос отца, — говорить в таком тоне неприлично вообще, а с маменькой тем более, учитывая ее нынешнее состояние.
   — Ее состояние? А мне кажется, что она приходит в себя, если начинает сожалеть о своих поступках. А вы о своих поступках жалеете, папа?
   — Все так запуталось, Лиза, — растерянный ее нападением, произнес князь Петр.
   — О, как бы мне хотелось вернуться в то счастливое время, когда маменька не гневалась по пустякам и не причиняла никому зла, а вы…
   — Я обещаю… — князь Петр шагнул к дочери, словно хотел обнять ее, но она отстранилась от него, — я обещаю — в этом доме будет мир и покой.
   — Как бы я хотела верить хотя бы кому-то в этом мире! — воскликнула Лиза и выбежала из гостиной.
   — Лиза, постой, доченька! — князь Петр бросился вслед за ней, на мгновенье разминувшись в дверях с входившей в гостиную Татьяной.
   — Танечка, — проворковала Долгорукая, — письмо мне принесла? От кого?
   — Письмо для Петра Михайловича из императорской канцелярии.
   — А ну, давай, давай, я сама ему передам, уж он-то обрадуется! — княгиня протянула руки к Татьяне навстречу и, точно коготками, поиграла пальцами. — Давай скорей! И ступай отсюда, дура!
   Мария Алексеевна вознамерилась вскрыть конверт, но тут же быстро прижала его к груди — в дверях, как черт из бутылки, возник довольный собой Забалуев.
   — Письмецо получили, Мария Алексеевна? Уж не о моем браке ли с Лизонькой там написано? Можно посмотреть?
   — Ах, Андрей Платонович, — с притворной умильностью взглянула на него Долгорукая, — я еще пока в своем уме, чтобы отдавать вам письмо, от которого зависит счастье моей дочери.
   — А кто сомневался, что вы — в своем уме? — Забалуев хищно осклабился и бросился к дивану. — Дайте конверт, кому говорю! Или все тотчас узнают, каким бесчестным способом вы избегаете наказания за убийство!
   — Не забывайтесь, Андрей Платонович! — зашипела княгиня, ловко уворачиваясь от него. — Что у вас, однако, за манеры! Просто моветон какой-то! Вижу, загостились вы здесь, пора и честь знать.
   — Не пытайтесь меня обмануть, Мария Алексеевна, — злился Забалуев. — Выбирайте — письмо или тюрьма!
   — Пошел вон, наглец! Хам!
   — Я-то пойду, — Забалуев схватил княгиню за руку, и она выронила письмо. — Да пойду не просто так, а куда Следует! И потом посмотрю, что скажут ваши детки и супруг воскресший, когда узнают, что вы все время притворялись. А уж что скажет Владимир Корф, и подумать страшно. А вы не боитесь, Мария Алексеевна?
   — Петруша! — расплылась в широчайшей улыбке Долгорукая и ласково посмотрела на вернувшегося в гостиную мужа.
   В этот момент Забалуев с ловкостью шулера уронил рядом с упавшим конвертом подложный, а настоящий прикрыл широким носком своей туфли.
   — Татьяна сказала, пришло письмо из канцелярии государя, где оно? — с волнением в голосе спросил князь Петр.
   — Вот оно, — Долгорукая наклонилась и подняла с пола конверт, подброшенный Забалуевым, — я хотела тебе его собственноручно передать.
   — Наконец-то я избавлюсь от вас, господин Забалуев! — вскричала вошедшая следом Лиза. — Папенька, зачитывайте! Что там?
   Князь Петр быстро вскрыл конверт ножичком для бумаг и пробежал глазами по тексту письма. При чтении финальной части лицо его посуровело, задрожала рука. Его напряжение передалось всем в комнате, и Забалуев, воспользовавшись тем, что на него никто не смотрит, изогнулся всем корпусом и незаметно поднял и спрятал в кармане сюртука настоящее письмо.
   — Мне жаль, — после паузы каменным тоном произнес князь Петр, — но прошение не принято к рассмотрению.
   — Не могу сказать, чтобы я был слишком удивлен, — наглым тоном прокомментировал момент Забалуев.
   — Вы еще здесь? — Лиза побелела и сжала кулаки. — Ступайте вон! Я не хочу больше жить с ним под одной крышей ни минуты, папенька!
   — Ты — его жена не только Божьей, но теперь и императорской властью, — обреченно сказал князь Петр.
   — Что?! — закричала Лиза в ужасе. — Я думала, что причина всех моих бед — этот человек! Но он, по крайней мере, честен в своей низости. Гораздо хуже любящие отцы, которые говорят о семейной чести… А сами ее ни в грош не ставят!
   Лиза разрыдалась и выбежала из гостиной.
   — Что ж, господин Забалуев, — обернулся к неугодному зятю князь Петр. — Эту партию вы выиграли, но поверьте мне — так продлится недолго!
   — Спасибо за поздравления, дорогой тесть, — хмыкнул Забалуев, всем своим видом демонстрируя, что не убоялся угроз князя. — Уверяю вас, мы с Елизаветой Петровной проживем вместе долго и счастливо и умрем в один день!..
   — Не рано ли вы обрадовались, Андрей Платонович, или просто бредите? — страшным голосом сказала Долгорукая.
   Ни в ее словах, ни в поведении недавнего безумия как ни бывало.
   — Позвольте полюбопытствовать, Мария Алексеевна, голубушка, — с изумлением глядя на княгиню, вымолвил Забалуев, — с каких это пор вы стали отличать бред от осмысленной речи?
   — Маша, — растерянно прошептал Петр, — к тебе вернулся разум?
   — А когда это я была не в своем уме? И я вам, господин предводитель уездного дворянства, не голубушка!
   — Чудо! — Забалуев картинно вознес руки к небу. — Боже мой, случилось чудо! Княгиня, наконец, снова со своим любимым семейством и в здравом рассудке!
   — Я надеюсь, что вам не пришло в голову причислить к моим любимым домочадцам и свою мизерную персону? — Долгорукая распрямилась и грозно посмотрела на Забалуева в упор.
   — Бедная, бедная княгиня! Примите мои сочувствия, Мария Алексеевна! Не услышали в столице ваши молитвы, но вы сами виноваты, — с притворным сожалением произнес Забалуев. — Или не помните, что лично потворствовали этому браку?
   — Вы — мерзавец, подлец и плут! — вскричала Долгорукая.
   — Машенька! — бросился к ней князь Петр. — Тебе не стоит так волноваться, ты еще не совсем здорова.
   — Я здорова, — отмахнулась от него Долгорукая, — и помню, что этот.., он подлым образом втерся в мой дом!
   — Отчего же подлым? — улыбнулся Забалуев. — Путем честного венчания с вашей дочерью с вашего, кстати сказать, благословения.
   — Маша, неужели память возвращается к тебе? — растроганный до слез князь Петр попытался отвлечь жену от этого спора.
   — А вот это мы сейчас проверим, — тут же вставил свое слово Забалуев. — К примеру, помните ли вы, матушка, как отравили барона Корфа? Как планировали его поместье захватить? А еще, говорят, вы стреляли в собственного мужа…
   — Да как вы смеете! Я люблю Петю! — вздрогнула княгиня.
   — Андрей Платонович, оставьте нас немедленно! — воскликнул князь Петр. — Разве вы не видите, княгиня больна!
   — Разумеется, больна, ибо не может ведь нормальная женщина в здравом рассудке, прожив столько лет с мужем, продолжать любить его.
   — Что вы несете, любезнейший? — широко открыв глаза, спросила Долгорукая.
   — Значит, я уже и любезнейший? — едко поинтересовался Забалуев. — Такой подход в наших отношениях мне нравится больше. И на этой благожелательной ноте позвольте мне откланяться ненадолго.
   — И вы искренне думаете, Андрей Платонович, что я откажу себе в удовольствии уничтожить вас? — донельзя приторным тоном вполголоса спросила Долгорукая, когда Забалуев подошел облобызать ей ручку на прощание. — Вас вышвырнут из этого дома, и в самом скором времени!
   Забалуев хотел ответить, но в гостиную вдруг вошел Дмитрий.
   — К Андрею Платоновичу посыльный, — доложил он с порога.
   — Надеюсь, что это — хорошие новости, — кивнул тот, самодовольно отстраняясь от княгини и унося с собой незавершенный поцелуй.
   — Самая хорошая новость — это сообщение о том, что вы в кандалах и идете в Сибирь по этапу! — зло бросила ему вслед Долгорукая, не сразу убрав протянутую для несостоявшегося поцелуя руку.
   — Маша, — участливо обратился к ней князь Петр, — тебе все же надо отдохнуть. Разговор с этим негодяем утомил тебя, ты сама не своя.
   — Ах, оставь эти нежности, Петя, до отдыха ли мне! Мы должны избавиться от этого ужасного человека!
   — Дорогая, я всегда расстраиваюсь, когда ты говоришь, что собираешься от кого-нибудь избавиться. После этого, как правило, случается что-то непоправимое.
   — Ты тоже хочешь убедить меня, что я кого-то убила? — вкрадчивым тоном поинтересовалась Долгорукая.
   — Нет, нет… — растерялся князь Петр. — Я только хотел, чтобы ты не забивала себе голову разными нелепостями. Знаешь, ведь иногда то, о чем мы думаем, может стать реальностью. Я просто боюсь за тебя.
   — Вот как? — Долгорукая испытующе посмотрела на мужа. — Что ж, я, пожалуй, воспользуюсь твоим советом — отдохну. На свежую голову и мысли яснее.
   — Позволь я провожу тебя к себе? — Петр подал жене руку, и она, на секунду замешкавшись, приняла ее…
   А Забалуев вышел в коридор, где топтался посыльный, в котором он сразу узнал полового из трактира. Парень сказал, что господина Забалуева просил прийти управляющий Корфов, которого только что арестовали и препроводили в тюрьму.
   — Карла Модестовича? За что? Почему? — побледнел Забалуев.
   — Они уехать хотели, купили с собой в дорогу всякого да рассчитались в трактире фальшивыми ассигнациями, вот хозяин и доложил исправнику. А когда Карла Модестовича уводили, он велел послать за вами. Говорит, что это важно.
   Забалуев чертыхнулся и кивнул — ладно, иди, так и быть, навещу бедолагу.
   Половой покрутился еще с минуту, видно, ждал чаевых, но понял, что надеяться бессмысленно и, махнув рукой, удалился восвояси.
   — Что смотришь? — зыркнул Забалуев на любопытствующего Дмитрия. — Карету подавай, в город поедем…
   — И как это ты умудрился фальшивыми ассигнациями рассчитаться? — вместо приветствия громко вопросил Забалуев, входя в камеру, куда поместили Модестовича.
   — Андрей Платонович, благодетель мой! Наконец-то! — управляющий бросился к нему, но Забалуев жестом остановил его порыв, и Модестович как-то сразу осел и растерялся. — Вы же мне их сами и дали!
   — Полно, Карл Модестович, честных людей обвинять. Надо учиться самому отвечать за свои прегрешения, — сухо сказал Забалуев.
   — Ей-богу, это ваши деньги!
   — Нехорошо, Карл Модестович, нехорошо это, — Забалуев отошел от двери на значительное расстояние и заметно понизил голос.
   — Значит, вот как вы со мной рассчитались за честную службу?.. Покуражиться решили? — тоже перешел на шепот управляющий. — Ох, чувствовал я, Андрей Платонович, что неспроста вы мне эти деньги даете. Вы ведь за «так» и на землю не плюнете.
   — Не плюну! — признал Забалуев.
   — Думали, уедет Карл Модестович, и вся недолга, с кого потом за фальшивки он спрашивать станет? Не поедет же обратно из Курляндии! Так?
   — Да кто поверит, что эти деньги я тебе дал? — недобро улыбнулся Забалуев. — Сгниешь вот тут и правду на тот свет унесешь!
   — А я сейчас с одним князем свидания попрошу, он каждому моему слову поверит, если это слово про вас будет. Уж он-то спит и видит, как вы по этапу идете.
   — Не о том ли юнце ты судачишь, что у Корфа загостился?
   — О нем, Андрей Платонович! Князь Репнин, хоть и юн, но страх, какой придирчивый. И раз уж решил мышь в ловушку загнать, то загонит. Будьте уверены! Исправник, я требую встречи с князем Репниным!
   — Тише ты! — бросился на него Забалуев. — Чего орешь? Тебе со мной мериться силой не надо — все равно проиграешь, а вот, коли так уж все обернулось, лучше послушай меня без истерики.
   — И что вы имеете мне предложить? — нагло спросил Модестович.
   — Сделку. Ты покажешь, что деньгами этими с тобой рассчиталась за помощь в деле против Корфов княгиня Долгорукая, а я позабочусь о том, чтобы ее признали фальшивомонетчицей. И тогда — и ты свободен, и я наконец-то разберусь с княгинюшкой по-своему.
   — Так княгиня же не в своем уме, — засомневался управляющий. — С безумной-то какой спрос? Кто поверит?
   — Кому надо — те поверят, — успокоил его Забалуев. — Предоставь это мне. А что до ее сумасшествия, то.., никогда не верь женщине, а богатой и знатной особенно…
* * *
   После того, как было прочитано письмо из императорской канцелярии, Лиза поднялась в свою комнату и бросилась на кровать. Ее угнетало отчаяние, и душили слезы.
   Что же это такое? — думала Лиза. — В один день разрушились, рассыпались в прах все мои мечты и надежды. Владимир не любит меня и уже никогда не полюбит, и избавиться от Забалуева мне тоже не дано. Брак стал моим проклятьем, снять которое могло бы только волшебство. Но чуда не случилось! И ждать его неоткуда…
   Она лежала на кровати и плакала. Соня пыталась войти к ней, но Лиза, стремительно спрыгнув с постели, вытолкала сестру в коридор. Соня еще какое-то время скреблась и ныла под дверью, но Лиза ее не слушала. Она достала из ящика комода припрятанную там шкатулку со свадебными украшениями и переложила их в бархатный кошель. Потом переоделась попроще и, убедившись, что Соня ушла и не следит за ней, прошла через темный коридор во флигель, где жили слуги.
   Татьяны в комнате не было, и Лиза, без труда разыскав ее шубу и платок, надела их и под видом простой селянки свободно вышла из дома. Выбравшись на дорогу, она чуть не попала под сани подвыпившего купца. Купец девушку пожалел и подвез до города, где Лиза заложила ювелиру свои серьги.
   Скряга Хольц, доводившийся двоюродным брату доктору Штерну, поначалу Лизу не признал и принялся стращать полицией — уж больно дорогая вещь легла на его прилавок. Но потом, разглядев молодую княжну, смилостивился и принялся убеждать опомниться и не продавать серьги. В конце концов, они договорились, что Лиза оставляет их в заем, и она ушла, впервые ощутив себя самостоятельной и взрослой. Ювелир проводил ее сочувствующим взглядом и убрал серьги с глаз подальше. Кто знает, вдруг Лиза тронулась умом, как и ее мать, и потом явится папаша или, что еще хуже, — муж, и тогда все: обвинят его в воровстве и вымогательстве. Боже сохрани!..
   У Лизы никогда не было своих денег, и только сейчас, впервые ощутив ассигнации в своих руках, она поняла, почему маменька и Забалуев так много говорили о них. Хрустящие в ладони купюры придавали ей уверенности в себе. Теперь она могла делать все, что ее душе захочется, идти, куда поведет ее судьба. Она была богата и свободна. И никто не смел указывать ей, как себя вести.
   Лиза брела по улице и вдруг услышала веселые голоса и громкие крики, раздававшиеся от другой стороны домов. Она посмотрела туда и увидела надпись на одном из них — трактир «У Демьяна». Лиза улыбнулась внезапно пришедшей в ее голову мысли и решительно перешла через дорогу.
   — Шли бы вы отсюда, барышня, — хмуро глядя на нее исподлобья, тихо сказал трактирщик, когда Лиза появилась у его прилавка. — Нечего таким, как вы, здесь делать.
   — А тебя никто не просит за меня решать! — оборвала его Лиза. — Лучше налей мне вина. Ты не расслышал? Налей мне вина!
   — Не глухой я, слыхал, — разозлился трактирщик. — Да только зря вы сюда пришли! Ступайте с Богом!
   — Наливай стакан, да побольше! — Лиза ударила кулачком по стойке. — Мне забыться надо! Делай, что говорю!
   — Так и до беды недалеко, — испуганно зашипел на нее трактирщик, заметив, что двое усатых унтеров с недвусмысленным интересом разглядывают Лизу. — У меня из-за вас хлопоты будут!
   — Я сюда не за советом пришла. Сказано — наливай!
   — Да налей ты ей выпить! Смотри, какая красавица, не скупись! — крикнул один из унтеров, поднимаясь из-за со стола с явным намерением подобраться к Лизе поближе.
   — Налей, Демьян, налей! — поддержали его пьяные голоса от других столов.
   — Наливай! — с угрозой сказал трактирщику подошедший унтер.
   Трактирщик вздохнул и, достав с полки бутылку портвейна, налил Лизе полный стакан.
   — Вот спасибо! — горько рассмеялась она и велела, кивая на унтера. — И ему тоже налей, пусть выпьет за мое здоровье.
   Трактирщик чертыхнулся, но спорить больше не стал — налил и еще один полный стакан и со злостью катнул его к унтеру. Стакан прокатился по стойке, вино плеснуло через край, но унтер ничуть не смутился и залпом осушил пойманный стакан до дна.
   — Выпей и ты, красавица, — подмигнул унтер Лизе.
   Она кивнула и храбро залпом опорожнила стакан. Вино тут же ударило ей в голову — все закружилось у нее перед глазами, стало жарко. Лиза сбросила с себя платок и шубу.
   — Танцевать желаете? — сладким тоном спросил унтер, с вожделением оглядывая ее фигуру.
   — Конечно, — подтвердила разом захмелевшая Лиза. — Как тебя величают?
   — Евграфом! — подкрутил ус бравый унтер.
   — Идем, Евграф! — Лиза сделала шаг от стойки, покачнулась, но взяла себя в руки и вышла в круг, который уже освобождали охочие до всякого веселья посетители трактира.
   — Мать честная, — испуганно перекрестился трактирщик, — что творится! Люди добрые, это ж барышня из благородных, не приведи Господи, что с ней случится!
   Но его уже никто не слушал. Унтер сунул монету музыкантам, и они ударили плясовую. Лиза вскинула голову и принялась танцевать — как умела, как видела на праздничных гуляньях в имении.
   — За нашу несравненную Терпсихору! Душечка, за вас! — кричали ей со всех сторон.
   Унтер вошел в круг с ней на пару, но Лиза даже не видела его — лица, предметы, все плыло и смеялось одной большой и кривой улыбкой.
   — Сударыня, вам лучше уйти! Вам здесь не место! — трактирщик, видя, что она не в себе, предпринял еще одну попытку остановить это безумие, но Лиза оттолкнула его.
   — Отстаньте! И почему все знают, где мое место? — нетвердым голосом говорила она. — Что хочу, то и делаю! Давайте веселиться, господа!
   — Танцуй, танцуй, ягодка моя! — унтер схватил Лизу в объятья и крепко поцеловал в губы.
   — Оставь барышню в покое! — просил его трактирщик.
   — Вот еще! Она такая сладкая! — усмехнулся тот, еще крепче прижимая Лизу к себе.
   — Да не мешай им миловаться! — второй унтер подошел к ним и оттащил трактирщика от танцующих. — Барышня сама к нам пришла.
   — Понял? — ухмыльнулся Евграф и еще раз поцеловал Лизу — на этот раз впился в ее губы долгим, грубым поцелуем.
   — Нет, пожалуйста, не надо! — вдруг опомнилась Лиза, пытаясь вырваться из крепких объятий унтера. — Пожалуйста!
   — Ни за что! — рассмеялся тот. — Мы ведь только начали, красавица!
   Лиза забилась в руках унтера, точно попавшая в силок птица, и в этот момент кто-то нанес унтеру один точный и сильный удар в лицо, и Евграф отлетел к трактирному прилавку.
   — Миша? — слабым голосом прошептала Лиза, скорее угадывая, чем разглядев в своем защитнике Репнина.
   — Немедленно идемте отсюда! — приказал ей Репнин и, взяв Лизу за руку, встряхнул ее. — Очнитесь! Где ваша одежда?
   Лиза растерянно оглянулась по сторонам. Репнин проследил за ее взглядом, увидел на полу шубу и платок, поднял их и Подал Лизе.
   — Одевайтесь сейчас же и идите к двери, — Репнин заслонил собой Лизу.
   Он увидел, что унтер уже пришел в себя от удара и поднимается с пола, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего.
   — А вы? — пробормотала Лиза.
   — Одного-двух я точно успокою навсегда, — серьезно сказал Репнин. — А вы бегите!
   Насмерть перепуганная, но еще не протрезвевшая Лиза попятилась к выходу из трактира. Репнин достал из-за пояса пистолет и навел его на угрожающе надвигавшегося унтера.
   — Не советую, — тихо сказал ему Репнин, отступая к двери. — Никому не советую приближаться ко мне.
   Посетители разом расступились, и Репнин беспрепятственно вышел из трактира на улицу.
   — Я не просила вас о помощи, — уставшим голосом сказала ему Лиза. Она стояла, прислонившись к стене трактира, и с наслаждением вдыхала морозный вечерний воздух. — Вы видели лица этих людей? Еще немного, и они разорвали бы нас на части!
   — По рассказам Владимира, вы казались кроткой барышней, — пожал плечами Репнин, подавая ей руку.
   — Он говорил с вами обо мне? Он обсуждал с вами это?
   — Это? — не понял Репнин. — Владимир рассказывал, как вы танцевали на балу в Петербурге. А что вы имели в виду?
   — Вам не за чем меня жалеть, — устало махнула рукой Лиза. На свежем воздухе она начинала понемногу приходить в себя. — Владимиру некогда было меня вспоминать. Он дрался на дуэли, влюблялся… Я не нужна ему и не была нужна никогда. Может быть, только на мгновение, чтобы забыть о тех, кого он по-настоящему любит.
   — О чем вы? Мне казалось, вы дороги ему…
   — Довольно об этом! — прервала его Лиза. — И раз уж вы спасли меня, то, наверное, хотели бы воспользоваться своим правом победителя. — Так куда вы повезете меня?
   — Туда, где вас любят и ждут, — домой, — ласково сказал Репнин, помогая Лизе поправить платок и застегнуть шубу.
   — Что вы делаете? Я не маленькая, я и сама могу…
   — Сейчас вы — маленькая и беспомощная, вам надо помогать и вас надо оберегать. Позвольте мне позаботиться о вас!
   — Хорошо, — смирилась Лиза. — Пойдемте скорее отсюда.
   — Пойдемте, — кивнул Репнин.
   Он проводил Лизу в карету, которую взял у Корфов, и велел Григорию отвезти их в имение Долгоруких.
   — Как вы узнали, где найти меня? — после некоторого молчания спросила Лиза.
   — Я не знал, — сказал Репнин и, встретив удивленный взгляд Лизы, пояснил. — Честно говоря, я наделся видеть вас за завтраком, но Владимир сказал, что вы уже уехали. А потом.., потом, будучи лишен вашего общества, я целиком и полностью отдал себя выполнению своего долга — разоблачить и наказать Забалуева.
   — Надеюсь, этот подвиг вы совершаете не только ради меня? — не очень вежливо осведомилась Лиза.
   — Что-то случилось? То, о чем я еще не знаю? — участливо спросил Репнин.
   — Да, — кивнула Лиза, почувствовав неловкость за свое высокомерие, — и простите меня, князь, этого вы действительно еще не знаете! Сегодня утром мы получили письмо из канцелярии императора. Мне отказано в просьбе о разводе с господином Забалуевым.
   — Как же так?! — воскликнул Репнин, и в его взгляде появилось еще больше теплоты и сочувствия. — Это же немыслимо, необъяснимо! Теперь-то я понимаю причину вашего отчаяния. И сейчас у меня стало еще одним поводом больше для того, чтобы довести начатое расследование до конца.
   — Так это Забалуева вы искали в трактире?
   — Скорее — следы его мерзких деяний. Сегодня днем в трактире арестовали управляющего Корфов. Он обвинен в изготовлении фальшивых денег.
   — Карл Модестович — фальшивомонетчик? — искренне удивилась Лиза.
   — То-то и оно, — кивнул Репнин. — Кое-какие мелкие делишки за ним, конечно же, водятся, но чтобы докатиться до такого? Нет, здесь должна быть фигура посерьезнее. И, сопоставив некоторые факты, я пришел к выводу, что и в этом деле не обошлось без Забалуева.