Езерская Елена. Возвращение

   — Не вини мать — она была ослеплена страстью. Я уверен, она никому не хотела зла. Именно поэтому она и убежала, посчитав, что убила собственного мужа.
   — Но почему ты не объявился тотчас же, не успокоил ее?
   — А вот это уже моя часть рассказа, — негромко сказала Марфа, входя в гостиную. Без дохи и платка она оказалась стройной красавицей с добрыми лучистыми глазами. Она всем своим видом располагала к себе, и голос ее завораживал своей неторопливостью и мелодичностью.
   — Вы?! — Лиза от неожиданности встала. — Это вы?
   — Простите, что не открылась вам сразу, Елизавета Петровна. Я всего лишь пыталась защитить Петра Михайловича.
   — Защитить от законной жены и любимых детей? Марфа, что вы такое говорите?!
   — Видите ли, ваша матушка бросила Петра Михайловича в лесу одного, раненого. Когда я прибежала на выстрел, он лежал неподвижный, мне казалось, он уже остывал. Я пыталась поднять его — неподалеку была избушка Сычихи, а она — известная травница. Но силы вскоре оставили меня, батюшка ваш из себя мужчина видный. Я не знала, что мне делать, но вдруг появился отец Георгий. Оказалось, княгиня была у него на исповеди и призналась, что убила мужа. Но ни в чем не раскаялась, а лишь попросила его помочь ей похоронить его тайно — мол, вышел на охоте несчастный случай. Вот тогда я и решила — если жив останется, будет со мной, а я уж уберегу его от всех.
   — Так, значит, Сычиха все знала? — нахмурилась Лиза.
   — Как не знать — она же его и выходила.
   — Да, — кивнул Долгорукий. — Она помогла Марфе, научила, что надо делать, чтобы рану заживить.
   Несколько месяцев я пролежал без сознания и пришел в себя только благодаря любви и заботе Марфы.
   — Что же — на том ей спасибо, — недобро промолвила Лиза. — Только мы чем перед тобой и перед ней провинились, что ты детей своих забыл? Неужели тебе даже в голову не приходило, что твои дети любят тебя и страдают, считая умершим?!
   — Лиза, как только я смог диктовать, я тайно переправлял вам письма! — удивился Долгорукий.
   — Письма?! — растерялась Лиза.
   — Да, письма, я посылал их тайно, чтобы Мария не знала о том, что я жив!
   — Ты хотел, чтобы она мучилась сознанием своей вины?
   — Я не настолько кровожаден, Лиза. — Долгорукий развел руками. — Просто не желал новых злодеяний.
   — Да как же вы не понимаете! — вскричала Марфа. — Княгиня только и твердила: убила тогда, убила бы снова! Она возненавидела его и не смогла простить. Если бы Петр Михайлович объявился, ему неминуемо грозила бы гибель от руки вашей матушки!
   — Ах, как благородно! — с раздражением бросила ей Лиза. — Обо всех подумали, обо всех позаботились! Вот только одно неясно — где же они, эти ваши хваленые письма? Мы не получили ни единого!
   — Не может быть! — Долгорукий покачнулся, хватаясь рукой за грудь.
   — Ни одного письма! — со злостью повторила Лиза. — Ты лжешь мне, лжешь, как и все! Ты думал только о себе, нарочно заставив нас поверить в свою смерть. Ты хотел наслаждаться своим собственным тайным счастьем! Ты предал нас, как когда-то предал маменьку! Я не хочу видеть тебя! Не хочу!
   — Постой, Лиза, подожди, — Долгорукий успел схватить ее за руку. — Я не хочу снова потерять тебя!
   — Ты потерял меня год назад, когда остался с крепостной, вместо того, чтобы вернуться к детям!
   — Лиза, ты не права, ты все не так поняла! Прошу тебя, не уходи.
   — О, если бы ты знал, как мне не хватало тебя! Когда маменька совсем прогнала Андрея из дома — отправила от себя в Петербург. Когда выдала меня против твоей и моей воли замуж! Я все время мечтала — был бы жив мой отец, он не допустил такого! Он бы не позволил, чтобы мне было плохо, так плохо! А оказывается, ты был жив, и ты все время жил рядом.
   — Подожди, подожди, не уходи, мне очень трудно… — Долгорукий сделал попытку подняться с дивана, и его тут же скрутила какая-то боль.
   — Папа, — растерялась Лиза, — прости, прости, я не поняла, что ты так сильно пострадал от раны. Почему, почему же ты мне сразу не сказал!
   — Петр Михайлович мужественно переносит увечье, — тихо сказала Марфа, помогая князю сесть. — Если бы вы только знали, какую боль он терпел, пока рана заживала! Он едва не умер!
   — Не надо Марфа, не стоит отягощать девочку рассказами о моих кошмарах, — прервал ее Долгорукий.
   — Папа! — Лиза снова бросила на шею отцу и разрыдалась.
   — Елизавета Петровна, заклинаю вас — не открывайте матери, что вы нашли своего отца! Пусть он останется лучше со мной — здесь. Вы только подумайте, что она сделает с вашим батюшкой, если узнает обо всем?! — Марфа осторожно тронула Лизу за плечо.
   — Ложь? Опять ложь? Вы ее уже столько нагромоздили! Не пора ли остановиться? Моя мать совершила много ошибок и изломала жизнь многим людям, — горячилась Лиза. — И только из-за того, что вы уже когда-то все решили за нас, за всех нас! Да как вы смели?
   — Лизонька! Я все исправлю! Я даю слово князя Долгорукого! — Петр сделал попытку приподняться.
   — Ничего ты не можешь исправить! — резко сказала Лиза. — Все плохое уже случилось. И теперь ты и в самом деле мертв для меня!
   — Вот видишь? — воскликнула Марфа. — Я предупреждала вас, Петр Михайлович! Им нет до ваших чувств и до вашей души никакого дела! Я знала, что однажды кто-то из них придет в этот дом и обвинит вас в том, что когда-то вы осмелились полюбить! Вот поэтому я прятала тебя ото всех!
   — Марфа? — Долгорукий посмотрел на нее, словно впервые увидел. — Прятала? Что это значит?! О, Господи, письма!.. Ты не переслала ни одного моего покаянного письма детям?!
   — Нет! — гордо ответила Марфа.
   — Так ты лгала мне?!
   — Я защищала тебя. Я боялась за тебя. Я берегла тебя. Я хотела защитить нашу любовь, и я буду защищать ее до последнего вздоха!
   — Святые угодники! — Долгорукий откинулся на спинку дивана. — Каждый день, превозмогая боль, я учился ходить, чтобы, в конце концов, добраться до своих детей и вымолить — на коленях вымолить у них прощение! А ты обрекла их на сиротство при живом отце? Лиза! Помоги мне встать.
   Лиза тотчас же бросилась к отцу, но опомнилась и остановилась.
   — Папа, ты только не двигайся, миленький! Я сейчас, я быстро — здесь рядом Никита, тот что у Корфов служил. Он нам поможет.
   — Петр! Одумайся, — Марфа бросилась перед князем на колени, едва только Лиза выбежала из гостиной. — Останься, Христом-Богом прошу! Все, что захочешь, для тебя сделаю. Только останься!
   — Я едва не потерял из-за тебя детей. Я должен исправить это. И прости — но даже вся твоя любовь не в силах заменить их для меня…

Глава 5
Возвращение блудного отца

   «Ах, какое прекрасное утро!» — с восторгом подумал Андрей Платонович Забалуев, потягиваясь на мягкой и теплой перине. Снежок искрился на солнце, на небе — ни облачка. «Я жив и здоров, я свободен, и скоро буду снова на коне — при деньгах и удовольствиях, какие только пожелаю. Если этот маменькин сыночек думает, что Забалуева можно не принимать всерьез, то он глубоко заблуждается. Нет, князьку придется раскошелиться, а мне пора бы уже и вернуться к нормальной жизни».
   Забалуев вытянул руки вперед и сделал гимнастику для пальцев — тонких ловких пальцев игрока. Забалуев истосковался по азарту и зеленому сукну. Он с большим трудом переносил необходимость соблюдать приличия, вести светские беседы под сладенькие настоечки и расписывать с княгиней долгими вечерами пульку по маленькой. Забалуев жаждал крупных, рискованных ставок, ему было душно в домашней гостиной — хотелось полной грудью вдыхать сигарный чад, витающий над столами в игровом клубе.
   Забалуев не был изнеженным сибаритом, но он любил жизнь с ее самыми острыми удовольствиями. Скачки — ставки, рулетка — ставки, карты — ставки, проигрыш — выигрыш. И особенный, главный момент — это когда фарт пошел. Когда ты еще не знаешь, каков окажется результат, но игра завертелась до необратимого, и тебя втягивает под колесо. Восторг, близость абсолютного предела — мечтаний, жизни… Кровь беснуется в жилах — то носится по ним, одуревшая от вина и возбуждения, то припадает к вискам и топит голову в вязкой сладковатой жиже.
   «Но ничего, ничего, — улыбнулся Забалуев своим самым дорогим и желанным ощущениям. — Доведу эту игру до конца и все! Тут же в карету, и — в Петербург. А то еще лучше — в Ниццу. Если князь окажется не дурак, он сочтет за лучшее от меня откупиться, но конечно и я себя в обиду не дам, за дешево не отделаются. Развода захотел, Андрей Петрович? А пусть попробует, я им не какой-нибудь граф Суворов — обобрать себя не дам и в монастырь не сбегу. Хочет для сестры свободы — пусть положит мне годовое пособие в счет приданого, да еще поможет должок мой закрыть».
   Вконец разорившийся на игре Забалуев успел залезть и в казенный карман, да спрятать растрату не успел — дернул же черт княгиню на преступление! Атак все было хорошо придумано — влиятельный и обеспеченный жених, готовый породниться с наследницей солидного состояния и родового имени. А что жених не молод, так оно и лучше, по сторонам смотреть не станет, дом будет укреплять. Все рассчитал, кроме одного — недооценил Забалуев будущую свекровь. Ох, недооценил!..

* * *

   Забалуев оделся и вышел в гостиную. Долгорукая уже сидела там на своем излюбленном диване — разнаряженная и разрумяненная, как кукла. Она по-совиному крутила головой, зорко оценивая каждого входящего, и стращала и так, и эдак крутившуюся вокруг нее Татьяну.
   — Да отойди ты, надоела мне, — махала на нее руками Долгорукая. — Ты кто?
   — Господи, барыня, — чуть не плакала Татьяна. — Таня я, прислуга ваша. Вы меня совсем не помните?
   — Таня? — княгиня как будто погрузилась в отдаленные воспоминания, но ничего там не найдя, просто решила смилостивиться. — Так и быть, ладно, — помню, помню. А чего тебе надобно от меня?
   — Чай я вам принесла — ваш любимый.
   — Что же ты врешь, что прислуга? — оттолкнула Долгорукая чашку. — Если и впрямь ты у меня в услужении, то знать должна, что я шоколад люблю, горький и горячий.
   — Откуда шоколад-то? — расстроилась Татьяна. — Мы ж в Петербург уже сто лет не ездили.
   — А нам и незачем. Вот Петенька вернется и все привезет. И иди ты от меня, утомила, однако.
   Татьяна всхлипнула и попятилась к двери.
   — А мне ты чая не предлагаешь? — подпер ее со спины Забалуев.
   Татьяна ойкнула и отскочила.
   — Да вот, возьмите…
   — Ты что же это — мне объедки с барского стола суешь? — осадил ее Забалуев. — Свежего принеси, чтоб парок стоял. Да печенье не забудь — с мармеладом. Сладкое люблю, ох, как люблю. Здравствуйте, княгиня.
   — Господин… — Долгорукая пристально посмотрела на него.
   — Забалуев, — с готовностью подсказал он. — Андрей Платонович.
   — Ах, да, — кивнула Долгорукая, наш новый предводитель уездного дворянства. Рада вас видеть. Как ваши дела? Вы, наверное, к мужу приехали? Но Петруша в Москве. Даже и не знаю, имеет ли вам смысл его подождать.
   — Подождать? — рассмеялся Забалуев. — Мария Алексеевна, голубушка, я здесь живу!
   — Как мило! — захлопала длинными ресницами Долгорукая. — Погостить приехали? Что же, я гостей люблю. Мы с вами беседовать станем. А в преферанс вы играете, любезный?
   — Только ради вас, Мария Алексеевна, только ради вас, — Забалуев вальяжно подплыл к Долгорукой и принялся ей ручку лобызать.
   — Ваш чай, — объявила Татьяна, возвращаясь в гостиную.
   — Вот и умница, — поблагодарил ее Забалуев, велев поставить чашку на столик рядом с диваном. — А пока еще одно поручение исполни-ка. Вели в уезд ехать — портного мне привезти. Новый сюртук хочу, этот я на нарах пролежал, попортился матерьяльчик, поистерся.
   — Что же это вы меня не спросили — крепостной девкой в чужом доме распоряжаться? — приподняла бровь Долгорукая.
   — А вы мне давно уже и не чужая, Мария Алексеевна, — осклабился Забалуев.
   — Это в каком смысле? — тоном оскорбленного достоинства сказала Долгорукая. — Я — мужняя жена, у меня деточки, трое. Или вы думаете, раз Петр Михайлович в Москве, то можете здесь похозяйничать?
   — Да, да, в Москве, — ухмыльнулся Забалуев. — А скоро ли вернется?
   — Сама заждалась! Как дело обернется. Да и путь не близкий. А он вам по делу нужен?
   — По важному, по очень важному и очень срочному делу, — громко сказал Забалуев, наклонившись к самому уху Долгорукой.
   — А почему вы кричите, Андрей Платонович? Я сумасшедшая, а не глухая.
   — Вот как? — Забалуев впервые за это время с интересом посмотрел на княгиню, но она ответила ему кристально чистым и невинным взглядом. — Ну, раз супруг ваш в отъезде и вернется не скоро, тогда, может быть, вы окажете мне услугу, о которой я хотел просить Петра Михайловича? Дело-то важное, не терпящее отлагательств. Видите ли, на мне, как предводителе дворянства, лежит ответственность следить за всем в уезде. К примеру, за уплатой налогов в казну.
   — Да-да, очень ответственная должность! — согласилась Долгорукая.
   — Так вот, ваш муж, Мария Алексеевна, как это не прискорбно, не заплатил в этом году подушные подати и с земель.
   — Не может быть! У нас нет задолженностей по акцизному ведомству, мой муж — добропорядочный человек и он никогда такого не забывает.
   — А в этот раз забыл! — развел руками Забалуев. — А, имперская казна не может ждать.
   — Ах, как же так, — расстроилась Долгорукая. — Конечно, у Петруши столько дел!.. Но чем же я могу вам в этом случае помочь? Я не вправе решать без мужа такие вопросы. Вы, однако, дождитесь его, он скоро вернется. У нас сегодня вишневый пирог! Завтра мы с девочками будем играть в шарады. Вы с нами не соскучитесь!
   — Мария Алексеевна, я всего лишь не хочу, чтобы у вашего мужа были большие неприятности! Не дай Бог, поместье могут отобрать, все как есть, подчистую!
   — Да неужели так серьезно? — Долгорукая на минуту задумалась. — Хорошо! Что я должна сделать?
   — Вам надо только передать мне ту денежную сумму, что соответствует земельной пошлине за год. А дальше я все устрою сам! Вам — никаких хлопот! Поймите, я ведь тоже человек подневольный. Могу ли я на вас надеяться? На ту необходимую сумму?
   — Разумеется, Андрей Платонович! Я не желаю, чтобы у Петеньки были проблемы с законом. Я дам вам то, что вы просите. Пополудни в два в кабинет заходите, все и получите.
   — Маменька! — в гостиную в сопровождении высокой красивой молодой женщины вошла Соня. — А у нас гостья.
   — Простите, если приехала некстати, но я посылала вам заранее письмо. Вы получали его?
   Долгорукая с недоумением воззрилась на вошедшую.
   — Маменька, — Соня быстро подбежала к ней и шепнула. — Ты помнишь, письмо от твоей кузины?
   Это наша дальняя родственница, Елена Дмитриевна Болотова.
   — Надеюсь, что не стесню вас своим присутствием, — скромно улыбнулась неожиданная гостья.
   — Что вы, что вы! — бросился к ней Забалуев. — Мы всегда рады гостям. Будем знакомы, я муж их старшей дочери, Елизаветы Петровны, Андрей Платонович, к вашим услугам.
   — Пойдемте, я провожу вас в вашу комнату, — Соня неодобрительно посмотрела на Забалуева и увела гостью с собой.
   — А дамочка ничего, — бодрым тоном сказал Забалуев. — Весьма приятная и даже во всех отношениях.
   — Я что-то подзабыла, вы здесь кто? — ангельским тоном осведомилась Долгорукая.
   — Я? — прикинулся Забалуев. — Я жертва вашей неуемной страсти, а вы мой пожизненный кредитор.
   — Не помню, чтобы я любила заниматься благотворительностью.
   — Судя по всему, вы много еще не помните, но я с удовольствием буду освежать вашу память, — шутовски поклонился ей Забалуев.
   — Портной приехали-с, — сообщила Татьяна. — К себе пройдете или здесь разговаривать будете?
   — Здесь, конечно, здесь, — воскликнул Забалуев. — Как я могу вести портного в конуру, которую мне отвели в этом доме.
   — Что-то у меня голова заболела, — Долгорукая приложила ладонь ко лбу. — Пойду к себе. Верка, помоги мне подняться. Что смотришь, тебе говорю!
   — Мне? — растерялась Татьяна. — Таня я, Татьяна.
   — Да не все ли равно — девка же. Буду звать тебя девка, если тебе Верка не нравится. Иди сюда и руку подай! Вот так!
   Татьяна сглотнула слезы и повела Долгорукую из гостиной.
   — Обещание-то свое не забудете, княгинюшка? — Забалуев издалека помахал ей ручкой на прощанье.
   — Я не злопамятная, я помню, — кивнула, уходя, Долгорукая.
   — Месье Забалуев, — тут же впрыгнул в гостиную ловкий, похожий на стручок, портной. Он был в полосатом жилете под укороченном пиджаком с зауженными рукавами и приталенным силуэтом. И делал в фамилии Забалуева ударение на последний слог — на французский манер. — Будем смотреть журнальчики или сами обскажете мне фасон?
   — Журнальчики, конечно же, журнальчики, — Забалуев развалился в кресле, а портной немедленно приспособил у него на коленях замусоленную по уголкам книжицу и принялся перелистывать ее, время от времени тыкая исколотым указательным пальцем то в одну, то в другую картинку.
   Забалуев что-то одобрял, на что-то квасился. Хотелось прифасониться, но вместе с тем не опозориться — все-таки он солидный человек в возрасте и положении.
   — А что, дружок, может серебряного канту по костюму подпустить?
   — Для вас, Ваше сиятельство, — золотого! Золотого, и не меньше! И материала купить наилучшего! — вертелся портной.
   — Соображаешь, каналья!
   — Чтобы богато было, — кивал портной. — Чтобы в свете не стыдно показаться.
   — Вот-вот! Шей, валяй, все равно — женины родственники заплатят, — довольно улыбался Забалуев.
   Выбрав фасон, портной принялся снимать с Забалуева мерки, а тот вдохновенно предался пению.
   — «Любви утехи длятся миг, а наслажденье помним вечно…»
   — Прекрасный тенор, господин Забалуев, — насмешливо сказал Репнин, входя в гостиную. — Удивлен, что вы осчастливили своим присутствием здешние места.
   — Из-за Лизоньки, ненаглядной, пришлось переехать сюда, — покосился на него Забалуев. — Она ведь любит есть сладкое, спать на мягком. А мое поместье не очень удобное.
   — Мне кажется, господин Забалуев, это вы любите спать на мягком и есть сладкое. И желательно за чужой счет.
   — Фи, как пошло и неблагородно! На вас непохоже, князь. Что ты возишься, однако, — прикрикнул Забалуев на портного — он не хотел, чтобы тот присутствовал при разговоре с Репниным. — Хватит меня обмерять, пора уж и за работу.
   — Как скажете, — заторопился портной, убирая в саквояж журнал и сантиметр. — Вы позволите завтра же с примеркою?
   — Что значит — позволю? — с праведным гневом воскликнул Забалуев. — Жду! Жду и непременно.
   Портной пару раз вежливо раскланялся и, пятясь, исчез за дверью.
   — Кстати, — обернулся Забалуев к Репнину, с презрительной усмешкой наблюдавшему эту сцену. — И от вас я тоже кое-чего жду. В частности, ваших извинений.
   — Извинений? За что?
   — За ложные обвинения в убийстве барона Корфа.
   — А я перед лжецами не извиняюсь. Ради выгодного брака вы скрыли свою нищету, в надежде, что с помощью княгини Долгорукой завладеете поместьем Корфов.
   — А вот это вам доказать никогда не удастся! Никогда!
   — Тогда, может быть, мне удастся доказать хищение из государственной казны в вашем уезде?
   — Хищение из государственной казны? Ха-ха-ха! Никогда не докажете!
   — Уверяю вас, я позабочусь о том, чтобы вор был наказан, — с тихой угрозой в голосе заверил Забалуева Репнин.
   — Никогда! — выпрямился тот, приподнимаясь на носки. — Не дождетесь!
   — Вы меня еще очень плохо знаете, — улыбнулся Репнин. — У нас в роду все упорные. Пока своего не добьются, не остановятся.
   — Не испугали! — зло ответил ему Забалуев, сочтя все же за лучшее ретироваться из гостиной. — Не испугали, говорю вам. Зря вы все это, зря!
   — Оно и видно, — рассмеялся Репнин.
   — Понимаю, это так тяжело — трое суток сидеть на почтовой станции! Уж лучше путешествовать на долгих! — послышался из коридора сочувственный голос Сони. И тут же она сама вошла в гостиную в сопровождении только что приехавшей гостьи, которая объясняла ей, как избежать превратностей дальнего путешествия.
   — Но так получается медленно, очень медленно! А на казенных лошадях, если повезет со смотрителями и деньги есть, то можно путешествовать без остановки!
   — Ольга? — воскликнул Репнин. — Госпожа Калиновская?!
   — Вы, должно быть, ошиблись… — Ольга, а это была она, изобразила на лице своем крайнее недоумение и даже обиду.
   — Вы обознались, князь. Это госпожа Болотова, наша дальняя родственница. Она вдова и приехала в наши места на богомолье! — Соня с легким упреком покачала головой. — А это.., позвольте представить вам, Елена, — князь Михаил Репнин!
   — Весьма рад знакомству! — не скрывая своего скепсиса, поклонился Калиновской Репнин.
   — Я здесь проездом, князь, — кивнула Ольга. — После смерти мужа совершаю паломничество, дабы заглушить скорбь тяжкой утраты.
   — Надеюсь, вы простите мои сомнения. Я принял вас за даму, с которой встречался при дворе.
   — Надеюсь, вы нас с ней познакомите, если я окажусь в Петербурге, князь?
   — Увы, это невозможно, — покачал головой Репнин. — Госпожа Калиновская покинула Россию. Навсегда.
   — Наверное, это очень тяжело — расставаться с родиной?
   — Дама, о которой я говорю, — Репнин посмотрел прямо в глаза Ольге, — была приглашена ко двору из Польши.
   — Ах, вот как? В таком случае, ей не близка горечь подобной потери.
   — Как это ужасно, — вставила Соня. — Потерять любимого человека! Вы такая молодая и такая несчастная!
   — Иногда приходится умереть, чтобы доказать свою любовь! — грустно улыбнулся Репнин. — Но позволю себе оставить вас. Я бы хотел переговорить с Андреем. Он дома?
   — Вы можете застать его в кабинете, — кивнула Соня. — На время болезни матушки он принял на себя управление делами. Елена Дмитриевна! Давайте, я провожу вас в столовую, вам следует подкрепиться с дороги.
   — Что же, желаю приятного времяпровождения в вашем богоугодном предприятии, госпожа… Болотова, — церемонно раскланялся с дамами Репнин.
   «А вот это сюрприз!» — подумал он, когда Соня и Ольга вышли из гостиной. Репнин растерялся — с одной стороны, он понимал, что случилось нечто из ряда вон выходящее и опасное. С другой — стремление Ольги вернуться в объятия любимого были ему близки и понятны. Но он не мог не понимать и того, что этой встречей и молчаливым согласием принять правила затеянной Калиновской игры он невольно становился ее соучастником. Репнин не сомневался, что приезд Ольги в Россию — это побег. Что же теперь делать — исполнить долг перед государем императором, выдав местонахождение Калиновской, или сделать вид, что ничего не заметил и Ольгу не узнал?
   — Послушай, ты напрасно тревожишься, все будет хорошо, обещаю тебе, — с этими словами в гостиной появился Андрей. Следом за ним, как на привязи, шла бледная Татьяна — она первой увидела Репнина и остановилась в дверях. — Что с тобою? Ах, Миша! Как я рад видеть тебя. Что у Владимира — он получил возвратные документы?
   — Если честно, я не знаю, — пожал плечами Репнин. — Я вообще-то приехал к тебе со всем своим скарбом проситься на постой. Я не могу больше жить у Владимира.
   — Конечно, я с удовольствием приму тебя. Татьяна, посмотри, есть ли еще свободная комната для гостей, и проверь, готова ли она. — Андрей проводил Татьяну каким-то уж слишком сердечным и теплым взглядом и обернулся к Репнину. — Так что же случилось?
   — Извини, что доставляю тебе лишние хлопоты. У вас сегодня съезд какой-то. Я видел Забалуева, и эта женщина — как ее?
   — Болотова? И не говори, — махнул рукой Андрей. — Но ее приглашала маман, и я не мог отправить ее обратно или предложить переехать в гостиницу женщине в таком горе. А вот Забалуев… Впрочем, с ним я и сам разберусь. Но ты не ответил на мой вопрос. Какая кошка пробежала между вами с Корфом?
   — Это не кошка, но тоже.., в некотором роде… — смутился Репнин.
   — Вы поссорились из-за женщины? Узнаю Корфа! Но можешь не волноваться — здесь ты будешь в полной безопасности.
   — Как раз, наоборот. Я иду навстречу этой опасности и прошу тебя сопроводить меня.
   — И что сие должно означать?
   — Я прошу тебя стать моим секундантом.
   — Нет, нет! — воскликнул Андрей. — Вы не можете…
   — Прости, Андрей, что втягиваю тебя, но дуэли нам с Владимиром уже не избежать. Все зашло слишком далеко. И поэтому я обратился к тебе…
   — И совершенно напрасно! — прервал его Андрей. — Я говорю тебе — нет! И, если Владимир вздумает просить меня о том же, я и ему отвечу категорически — нет, нет и нет!
   — Но Андрей…
   — Довольно! Больше вам не удастся втянуть меня в эти нелепые игры! Опомнись, Миша! Вы — друзья, вы столько прошли вместе. И все ради того, чтобы наброситься друг на друга из-за.., как ты изволил выразиться, в некотором роде кошки? И не проси, и не уговаривай, я тебя и слушать не стану. Или помиритесь, или перестреляйте друг друга к чертовой матери!
   Репнин хотел было ему возразить, но вернулась Татьяна и сказала: «Комната готова, Андрей Петрович».
   — Вот и славно, — остывая, сказал Андрей. — Проводи Михаила Александровича. И больше ни слова!
   Репнин понял, что по крайней мере сейчас продолжать разговор с Андреем бессмысленно и вышел из гостиной.
   "Идиоты, кретины! — подумал Андрей. — Нашли себе утеху — стреляться. И в такое время! Им бы мои заботы: мать сошла с ума, сестра с утра заложила карету и исчезла в неизвестном направлении. Забалуев настолько обнаглел, что простого шантажа ему мало — заказал за наш счет портного, ест, спит на всем готовом, третирует Лизу — как бы и она умом не тронулась от горя. Следит за мной и Татьяной, она в доме уже и тени боится. А тут еще и гостья незваная…