Удар оземь был очень сильным. Однако Семен быстро поднялся и, не разгибаясь, подбежал к своему коню. Не сразу попав дрожащей ногой в стремя, взобрался в седло. Выпрямился наконец и, взглянув на своего потрясенного соратника, небрежно пояснил:
– Да гранаты у него… не той системы!
Тем временем Абдулла приказал одному из нукеров обследовать нефтяную цистерну. Вскарабкавшись по обломанной лесенке наверх, нукер отвинтил крышку люка и заглянул в горловину – цистерна почти доверху была наполнена темной жидкостью.
– Есть, – крикнул он сверху. – Много!
Абдулла довольно усмехнулся, пыхнув дымком сигары.
Внутри бака было темно и душно. Шум и крики, доносившиеся снаружи, разом стихли, и тогда стали слышны слабые всхлипывания женщин.
Сухов стоял посреди бака, женщины столпились вокруг него.
– Только не реветь, – предупредил Сухов. Подозрительная тишина снаружи не нравилась ему.
– Абдулла! – крикнул он.
Ему никто не ответил.
– Абдулла!
– Ну? – послышалось после паузы.
– Там Рахимова не видно?.. Он должен подойти.
– Пока не видно, – ответил Абдулла. – И я успею тебя поджарить.
Тут же донесся скрежет лопат о стенки бака.
– Быстрей! Быстрей! – подгоняли нукеры друг друга.
Они по цепочке передавали ведра с нефтью от цистерны к баку, в котором находились Сухов и женщины. Бак опоясывала канава. Измазанные с головы до ног нукеры опорожняли в канаву ведро за ведром, поливая нефтью стенки бака.
Недалеко от берега качалась на волнах лодка Верещагина. Сам он сидел на веслах, а Настасья торопливо бросала в воду гранаты, пулеметные ленты, выхватывая их из кучи, наваленной на дне. Затем в воду полетел карабин.
– Житья от них нет, – ворчала она, переводя дыхание. – Тем гранаты, этим пули… Чтоб их чума унесла… Гарем поделить не могут…
Последним был потоплен тяжелый пулемет. Верещагин, не обращая внимания на действия жены, смотрел на берег, стараясь понять, что там происходит.
Нукеры таскали ведра с нефтью, заполняя канаву вокруг бака.
– Быстрей, быстрей! – торопил их Абдулла, посматривая в сторону пустыни, откуда могли появиться всадники Рахимова.
– Да не расплескивай, рожа! Я те морду расквашу! – орал Семен, бегая взад-вперед.
Верещагин причалил к берегу. Оставив в лодке жену, зашагал к баку, вокруг которого суетились нукеры.
– Давненько я тебя не видел, Абдулла, – сказал он, подойдя к своему старому «приятелю».
– Давно, – согласился Абдулла.
– Все кочуешь?.. Стреляешь?
– Старый стал, – улыбнулся Абдулла. – Ленивый. А помнишь, какой был?
– Были времена, – согласился Верещагин. – А что это люди твои, никак запалить хотят?
– Да вот, забрался один приятель – не выходит.
Тут только Верещагин понял, что задумал Абдулла.
– Федор! – позвал он, приблизившись к баку. – Федор, Петруха с тобой?
– Убили Петруху, Павел Артемьевич, – ответил из бака Сухов. – Зарезал Абдулла…
Верещагин почувствовал, как мягко и сильно сдавило сердце. Он непроизвольно закрыл глаза и увидел лицо Петрухи, живое, с порозовевшими от выпитого спирта щеками, с каплями пота на лбу, с беспомощным по-детски выражением глаз…
Тогда еще, в доме, сладостью и болью резанула Верещагина мысль, что перед ним его Ванечка, только подросший за эти годы. И услышав «убили Петруху», он ощутил те же боль и отчаянье, как при смерти Вани.
«Не защитил! Не уберег!» – подумал он и, наливаясь страшной, сокрушающей силой, начал поворачиваться к Абдулле.
– Паша! – услышал он громкий голос жены и пришел в себя.
Что ж… перед ним стоял Абдулла. Его Ваня давно похоронен, а убит милый, но чужой и малознакомый ему, в сущности, красноармеец. Верещагин повернулся и пошел на голос Настасьи.
– Иди, иди, – сказал вслед ему Абдулла. – Хороший дом, хорошая жена… Что еще надо человеку, чтобы встретить старость?..
Трое нукеров бежали к облитому нефтью баку с горящими факелами в руках.
Абдулла нетерпеливо раскурил очередную сигару, проводил взглядом удаляющихся к своему дому Настасью и ее супруга. Она шагала позади него и была сейчас похожа на деревенскую хозяйку, загонявшую во двор своего отбившегося от табуна и заплутавшего в степи старого коня: так устало и безвольно брел впереди Верещагин, с опущенными плечами, со склоненной, мотающейся головой…
Абдулла иронично усмехнулся и подумал: кто бы сейчас, глядя на этого потучневшего от пьянства отставного таможенника, мог сказать, что перед ним тот самый легендарный Верещагин – Георгиевский кавалер, гроза и ужас контрабандистов?
По пустыне медленно ехал Саид. Осунувшееся лицо его было мрачным. Словно что-то почувствовав, он оглянулся и увидел черный столб дыма, вознесшийся вдали над барханами. Постояв немного, он повернул коня и галопом помчался обратно к Педженту.
Верещагин в глубокой задумчивости сидел на скамье у себя во дворе. Жена его Настасья, как всегда, хлопотала по хозяйству, носясь туда-сюда то с лукошком, то с противнем, лезла в подпол, вылезала обратно с банками, с кастрюлями, опять убегала куда-то. Она не переставая говорила и говорила, довольная тем, что увела мужа от беды:
– Засиделись мы… Первым же баркасом в Астрахань пойдем. Могилку Ванечке поправить надо, позаросла, поди, совсем… Ну, кто за ней смотрит?.. А в церкви, почитай, второй год как не были… Трех ведь… А рубаху наденешь с вышивкой… – Настасья вошла в дом, продолжая тараторить оттуда.
Верещагин вскинул голову и поднялся.
– … Я как тебя в этой рубахе увижу, сразу все в памяти встанет: и как в Царицыне ты к нам в госпиталь поступил, весь в осколках… И как с германской вернулся… – доносился из комнаты ее голос.
Верещагин неслышно поднялся на крыльцо, повернул ключ в замке, спрятал его под половик и так же неслышно спустился.
– Паш, а ты пароход «Князь Таврический» помнишь?.. Ой, а в Казани, на ярмарке-то, как ты этого штабс-капитана… – продолжала говорить за закрытой дверью Настасья.
Вокруг бака бушевало пламя, огненные языки облизывали клепаное железо.
Сухов и женщины изнемогали от жары – все плыло у них перед глазами. Задыхаясь, они сгрудились в центре бака, стенки которого почти раскалились.
– Абдулла! – из последних сил закричал Сухов. – У тебя ласковые жены! Мне хорошо с ними!
– Я дарю их тебе, – ответил Абдулла. – Сейчас я добавлю им огня, и тебе будет совсем хорошо…
Абдулла дал знак еще подлить нефти в канаву вокруг бака.
Женщины внутри бака теряли сознание, Сухов держался из последних сил.
…Он вспомнил, как в германскую немцы начали газовую атаку со стороны леса – белые языки газа потянулись в сторону русских позиций. Пришлось надеть противогазы, но дышать в них с каждой минутой становилось все труднее. Хотелось сорвать резиновую маску и глотнуть чистого воздуха. Многие так и делали, и оставались на месте, кашляя и конвульсивно дергаясь, пока не теряли сознание.
Опалового цвета газ тяжело стлался по земле, стекая в окопы, траншеи, и тогда Сухова осенило, что на возвышении газа не должно быть, ибо он тяжелее воздуха.
Так как никакого взгорка поблизости не оказалось, Сухов вскарабкался на дерево и там, на вершине, сорвал с себя противогаз…
Ситуация в баке была похожей – надо было срочно выбираться наверх, на воздух.
Абдулла, покуривая, ждал, что доведенный жарой до отчаяния Сухов вот-вот запросит пощады… Он даже отошел немного назад, к другому баку, чтобы лучше видеть, как полезут из люка наружу его несчастные жены и этот русский.
И тут сквозь гудение и треск огня до него донесся со стороны моря голос. То был знакомый ему голос Верещагина.
– Слышь, Абдулла!.. Не много ли товару взял? И все, поди, без пошлины?
Обернувшись, Абдулла увидел на баркасе, среди тюков, могучую, облепленную мокрой рубахой фигуру Верещагина, который стоял у рубки, держась за канат.
– Так нет же никого в таможне. Кому платить неизвестно! Хочешь, мы заплатим золотом? – улыбаясь, крикнул в ответ Абдулла, одновременно посетовав на своих нукеров, которые не оставили охрану на баркасе.
– Ты меня знаешь, Абдулла. Я мзду не беру. Мне за державу обидно!
– Какая держава? Нет никакой державы! – прокричал Абдулла. – Кончилась!
Верещагин не удостоил его ответом.
– Аристарх! – подозвал Абдулла своего любимца. – Договорись с таможней… Пусть даст «добро».
Без лишних слов Аристарх сунул за пояс револьвер и, сорвав с плеча карабин, выстрелил в сторону баркаса – пуля разбила стекло рубки. Оно разлетелось со звоном прямо над головой Верещагина» Осколки поранили ему лоб. Верещагин быстро присел, провел рукой по лицу, посмотрел на ладонь в крови…
Саид погонял коня, нещадно стегая его плеткой – спешил к выросшему до неба столбу дыма. Он по запаху определил, что горела нефть.
– Русский дал мне свой кинжал, – сказал сам себе Саид. – Нельзя было уходить от него…
После выстрела по Верещагину Аристарх вместе с четверкой нукеров бросился к баркасу, чтобы разделаться с таможенником.
К Абдулле подъехал Семен, измазанный с ног до головы нефтью.
– Надо отчаливать, ага. Рахимов скоро будет здесь, – сказал он и, кивнув в сторону горящего бака, добавил: – Они и так подохнут.
– Это мои жены! – со злостью проговорил Абдулла.
– Тогда все здесь ляжем, – не унимался подпоручик.
Тут откуда-то сверху, словно бы с неба, раздался голос:
– Послушай, Абдулла!.. Это говорю я, Саид!
Абдулла быстро повернулся, определив направление голоса, и увидел на крыше двухэтажного здания мастерских Саида. Тот стоял с пулеметом в руках и с арканом, причем конец аркана горел. Цистерна, из которой таскали ведрами нефть, находилась от Саида по прямой шагах в двадцати.
– Разве мы с тобой враги, Саид? – как можно спокойнее спросил Абдулла. – Наши отцы были друзьями.
– Погаси огонь! – сказал Саид. – Я жду!
– Я тебя не понял… – ответил Абдулла и, сделав незаметный знак подпоручику, упал на песок. Выстрелив из маузера в сторону Саида, он перекатился за бак.
В ту же секунду не шибко расторопный подпоручик был сражен пулеметной очередью; аркан же с горящим факелом на конце был брошен Саидом в сторону нефтяной цистерны; едва коснувшись ее горловины, факел мгновенно воспламенил пары нефти. Ударил взрыв, и из цистерны взметнулся ввысь столб пламени и дыма.
Абдулла, высунувшись из-за бака, еще несколько раз выстрелил в Саида, который залег на крыше здания.
Два десятка людей кинулись в атаку по его команде, чтобы расправиться с Саидом; они двигались к зданию мастерских, непрерывно паля из карабинов и револьверов. Саид, время от времени возникающий в клубах дыма, огрызался короткими очередями, расстреливая наступающих и заставляя их передвигаться ползком. Но, несмотря на его выгодную позицию, перевес все же был на стороне наступающих; слишком их много было против одного Саида.
Поняв это, он дал по атакующим длинную очередь и заставил их уткнуться головами в песок. Нескольких мгновений хватило ему для того, чтобы вместе с пулеметом, мягко, по-кошачьи, приземлиться под стеной с непростреливаемой стороны, а затем проползти несколько метров к высокому бархану за горящей цистерной.
Тут же возобновилась беспорядочная стрельба по крыше. Люди Абдуллы били наугад, чтобы не дать Саиду пошевелиться. И это, кажется, получилось. Крыша молчала… Вскочив на ноги, джигиты бросились к зданию, и в этот момент откуда-то снизу и сбоку рубанула пулеметная очередь. Привстав на колено, Саид бил прицельно. Несколько секунд растерянности и паники стоили отряду Абдуллы еще пятерых убитых. Пришлось снова залечь. Снова возобновилась короткая, нервная перестрелка…
Абдулла, обычно хранивший выдержку и хладнокровие, разозлился: после смерти Сашеньки его, в сущности, ничего не удерживало здесь, но он вынужден был торчать со своими людьми на этом проклятом берегу из-за одного-единственного Саида!
– Убейте его! – не выдержав, в ярости закричал Абдулла. – Убейте!
Рев пламени, ружейная пальба заглушили его слова.
Сухов задыхался в раскаленном баке. Все женщины лежали на полу, прерывисто, хрипло дыша. Джамиля, сама еле живая, ослабевшей рукой утирала пот с лица потерявшей сознание Зухры…
Нет, Сухов не мог себе позволить умереть зажаренным в этой огромной кастрюле. Уж если гибель, то в открытом бою!
Он поднялся по ступенькам внутренней лестницы и потянул на себя ломик, которым запер крышку люка изнутри. Но ломик не тронулся с места. Сухов дернул сильнее, потом еще и еще…
Но заклинивший ломик по-прежнему не выходил из скобы. Он так нагрелся, что обжигал руки. Однако стоило Сухову подумать, что он может загнуться здесь, в этом проклятом баке, так и не увидев хоть разочек своей Кати, силы его удесятерились и он рванул ломик так, что чуть не свалился вниз, на женщин… Злополучная железка выскочила из скобы. Поднявшись еще на одну ступеньку, Сухов осторожно откинул крышку люка. Свежий воздух, ворвавшись в душный бак, опьянил его на секунду. Сноп солнечных лучей ударил в лицо…
Чуть высунув голову из люка, Сухов быстро оценил ситуацию на поле боя: в отдалении с ревом пылала нефтяная цистерна; шагах в тридцати, за соседним баком, укрылся Абдулла с отрядом, уже заметно поредевшим, – это Сухов отметил сразу. Абдулла и все его нукеры смотрели в сторону бархана за горящей цистерной, откуда, все время перемещаясь с места на место, вел огонь Саид. Неподалеку от бархана замерли на песке в разных позах убитые, но еще человек пятнадцать, брошенные в наступление Абдуллой, ползли широкой цепью к укрытию Саида, чтобы окружить его…
Бросив взгляд в сторону спущенного на воду баркаса, Сухов был приятно удивлен, когда заметил на палубе Верещагина.
– Будем жить, – сказал сам себе Федор Сухов и сделал вывод из сложившейся обстановки: «положение Верещагина не самое плохое, а вот Саида, похоже, прижимают». – Погоди, погоди… мы сейчас, – пробормотал Сухов.
Осторожно, чтобы не стукнуть, не звякнуть, он вытащил наружу свой пулемет, пристроил его на краю бака.
Уж очень выигрышная выпала ему минутка. Не минутка даже, а так – секунд десять, но десять секунд – это уж полностью его время, пока о нем все забыли и пока у него такой идеальный обзор: по меньшей мере, дюжина джигитов, атакующих Саида, подставила сейчас Сухову свои спины. Как бы даже и не торопясь, Сухов провел «самоварной трубой» пулемета по ползущим на животах, распластанным внизу фигурам, примеряясь, и тут же, без паузы, повторил это движение в обратную сторону, но уже нажав на спуск и сдерживая биение ожившего в руках пулемета…
Вся цепь атакующих была расстреляна. Один за другим они, дергаясь и утыкаясь лицом в песок, замирали на месте. От группы Абдуллы рванулись к баку несколько всадников. Сухов их пока не видел.
Всадников видел Саид. Обрадовавшись появлению Сухова на поле боя и получив благодаря этому передышку, Саид перезаряжал оружие. Делал он это не глядя на руки, все внимание сосредоточив на действиях своего товарища. Как только всадники рванулись к баку, над которым торчал белый кепарь, Саид взволнованно заговорил, словно внушая Сухову:
– Слева!.. Теперь давай слева!
И Сухов, как будто услышав, повернул пулемет налево, очередью снимая всадников Абдуллы.
– Теперь обернись!.. – велел Саид.
Сухов повернулся и срезал несколько нукеров, ползком пытавшихся подобраться к баку с тыла.
…Пули зацокали по краям бака, дважды свистнули возле самого уха, как бы втолковывая Сухову: все, парень, время для твоего маневра кончилось… и он всем телом и лицом вжался в остро пахнувшее ржавчиной железо. И тут же из-за бархана, позади горящей цистерны, вновь заработал пулемет Саида.
Абдулла гневно сжимал маузер. Его войско таяло на глазах. Скольких людей он положил в этой, в конце концов, ненужной ему схватке. «Проклятие какое-то висит над этим местом, – раздраженно поморщился он и снова подумал: – Уходить надо. Уходить!.. Баркас загружен добром и давно готов к отплытию».
Абдулла повернул голову к морю, чтобы успокоить себя, но то, что он увидел, заставило его на время забыть и про Сухова, и про Саида. К баркасу подошла первая из двух лодок, та, в которой были Аристарх и Юсуп. Абдулла видел, как Аристарх поднимался на палубу… Он даже залюбовался силой и легкостью, с которой двигался его ближайший соратник. У Аристарха, за что бы он ни брался, все получалось как надо. Вот и сейчас он уверенно, по-хозяйски, спрыгнул с поручня на палубу, рванулся вперед… но дальше произошло нечто странное: Аристарх внезапно остановился, будто на что-то напоровшись, затем тело его приподнялось высоко вверх и метнулось назад. Пролетая над бортом, зацепилось за поручень, перевернулось в воздухе и рухнуло вниз. Аристарх упал спиной на борт лодки и, как бы переломившись, остался неподвижным. Абдулла тряхнул головой, не в силах поверить увиденному.
И тут над бортом возникла фигура Верещагина. Того самого отставника-таможенника, которого Абдулла еще минуту назад не принимал всерьез. Этот новый Верещагин был страшен. Абдулле показалось, что он стал больше ростом, – огромный, стремительный, с головой, по-бычьи наклоненной вперед, с развернутыми мощными плечами… Юсупа, уже занесшего ногу над палубой, Верещагин сбил одной рукой. И удар был таков, что, уйдя в воду, Юсуп больше не появился.
Абдулла заскрипел зубами. Сзади жалил редкими короткими очередями Саид. На баке затаился Сухов, внезапным ударом уничтоживший чуть ли не половину его лучших воинов. А тут еще этот Верещагин, словно бы сбросивший с плеч добрый десяток лет… «Слава Аллаху, что со второй лодки, что подходит сейчас к баркасу, нукеры видели все и ошибки Юсупа и Аристарха не повторят», – думал Абдулла, наблюдая за тем, как быстро, не делая лишних движений, переваливаются через борт лодки в воду его люди и окружают баркас, чтоб появиться на палубе не по очереди, а одновременно всем шестерым в разных местах.
Абдулла не знал, и не мог знать того, что происходит сейчас с Верещагиным. Яростная, забытая почти сила выхлестнулась наружу, и он испытывал блаженное чувство оттого, что не нужно сдерживать себя…
Вот, словно вбитая в плечи его кулаком, исчезает голова нукера, первая появившаяся над бортом.
Верещагин затопал по палубе дальше, всаживая из револьвера пулю за пулей в другого нукера, успевшего ступить на борт. Третий нукер, раненый в руку, сам свалился вводу.
Очистив один борт, Верещагин бросился ко второму, но было уже поздно: второй тройке хватило времени подняться на палубу. И почти не почувствовал Верещагин боли от ножа, полоснувшего по ребрам сзади. Его спасла мокрая палуба – нога нападавшего заскользила, и он не сумел нанести верный удар, но все же нож «по дороге» вошел в мякоть руки.
Повернувшись в ярости, как подраненный зверь, могучий таможенник, не обращая внимания на нож, сгреб руками четвертого нукера, сдавив в смертном объятии, а затем для верности приложил головой о переборку…
Позади раздался выстрел, чиркнувшая по щеке пуля заставила Верещагина мгновенно бросить свое грузное тело на палубу, перекатиться за бочки, затаиться… В щель между бочками он увидел две пары босых ног, которые уверенно шлепали по палубе, направляясь к нему…
Пятый и шестой нукеры, здоровенные, высокие чернобородые красавцы в чалмах и подсученных штанах, шли к укрывшемуся за бочками Верещагину, чтобы наконец расправиться с ним. У каждого из них в руках было по короткому кавалерийскому карабину. Они палили по бочкам, вышибая пулями щепу, не давая, таким образом, Верещагину высунуться. Им оставалось всего два-три шага до цели, как внезапно одна из бочек, самая большая, словно взбесившись, взметнулась в воздух и бросилась на них… Бочка сбила нукеров с ног и вместе с выломанной частью фальшборта смела обоих в море.
– Помойтесь, ребята… – бросил им вслед Верещагин и выпрямился, расправив плечи.
Палуба была пуста. Баркас по-прежнему принадлежал ему. Он засунул руку в карман своих широких казацких шаровар и достал оттуда горсть желтеньких патронов. Набивая барабан револьвера, подошел к борту – на волнах раскачивались две лодки, одна – пустая, с другой свисала в воду голова покойного Аристарха. Спинами вверх покачивались в воде двое мертвецов, остальные пошли на дно…
Верещагин посмотрел на берег. В дыму были видны мечущиеся лошади, перебегающие и переползающие фигуры людей Абдуллы, а на крыше бака он разглядел белый кепарь Сухова.
– Держись, Федор! – зычно крикнул Верещагин. – Держись! Я сейчас!
– Ве-е-е-ща-гин, – слабо и неразборчиво донеслось до него. – У-у-о-о-о-дии… ба-а-а-ас-а!
– Не кричи, не кричи, Федор, – бормотал Верещагин. – И так все понятно. Сейчас… Сейчас разверну посуду и пойду на помощь…
Настасья выбралась из запертого дома через окно. Спрыгнув на землю и ругая сквозь слезы мужа, поспешила к берегу, срывая на ходу с себя платок. Волосы ее разметались по ветру.
Вокруг бака лежали убитые. Догорала нефтяная цистерна, подожженная Саидом, – клубы дыма от нее застилали небосклон, и белый диск солнца словно летел сквозь дым.
…Заслон из четырех джигитов-наемников не давал Сухову соскочить на землю. Еще двое с другой стороны бака перестреливались с Саидом. Сухов увидел, что остальные люди во главе с Абдуллой бежали к берегу, чтобы успеть захватить баркас, который стало относить в открытое море… Он качался уже шагах в двадцати пяти от берега.
Верещагин, заметив бегущих к берегу людей Абдуллы, тотчас же снова занял свое место у борта, устроился в засаде за тюками шелка и ковров.
– Пусти их!.. Да пусти ты их на баркас! – надсаживая горло, кричал ему Сухов. – А сам уходи!.. Слышишь, уходи!..
Но в шуме боя Верещагин опять ничего не расслышал.
Сухов попытался даже привстать, чтобы подать Верещагину сигнал, но тут же над его ухом свистнула пуля: лежать!..
Это никак не устраивало Сухова, и он решился на очень опасный, но почти всегда верный маневр – подполз с пулеметом к краю бака и, дождавшись паузы в перестрелке, вскочил на ноги. Тотчас же раздались выстрелы. Сухов дернулся, словно приняв в себя пулю, уронил вниз пулемет и сам, вслед за пулеметом, рухнул на песок с пятиметровой высоты. Молоденькие наемники, в отличие от опытных нукеров Абдуллы, с ликующими криками бросились к «убитому» Сухову, который лежал на песке ничком, неловко разбросав ноги и руки. Вряд ли они успели что-либо понять, когда взметнувшийся пулемет, над которым блеснули живые глаза Сухова, прогремел очередью, ставшей последней в их жизни.
Обернувшийся на ходу Абдулла вскинул маузер, раз за разом трижды выстрелил в Сухова, но тот уже успел откатиться за бак.
На берегу Абдулла выставил еще один заслон из легко раненых и не умеющих плавать. Одной половине заслона он приказал вести огонь по переползающим под огнем к берегу Сухову и Саиду, другой – обстреливать судно, не давая поднимать голову Верещагину.
Он снова глянул в сторону баков и вдруг увидел всадников, удирающих с поля боя. Это была вторая пара его наемников, которым он приказал блокировать Саида. Поняв, что их ждет неминуемая гибель, они вскочили на коней и помчались в пустыню.
Движением глаз Абдулла указал на них Махмуду. Тот, оскалив зубы наклонил голову. Это значило, что каждый из сбежавших будет обязательно разыскан и убит – наемник, получивший по договору плату за свою жизнь, лишался права до срока распоряжаться ею самовольно.
Абдулла перезарядил маузер, сбросил с себя на песок френч, оставшись в белоснежной, тонкого полотна, офицерской сорочке. Он всегда возил с собой эти сорочки дюжинами.
Засунув маузер поглубже за пояс своих замшевых штанов, он подал команду к штурму и первым бросился в море…
Настасья, подбежав к лодке, с трудом столкнула ее в воду и, отчаянно гребя, поплыла к баркасу. Не понимая, что делать, не зная, как помочь мужу, она упорно гребла и гребла, беспрестанно оборачиваясь и повторяя сквозь слезы: «Паша!.. Паша!..»
Пули зачмокали о воду вокруг головы Абдуллы, когда он покрыл примерно половину расстояния до баркаса. Он оглянулся на берег – там, далеко от воды, зарылись в песок Саид и Сухов и, тщательно прицеливаясь, вели огонь из карабинов, подобранных возле убитых. Они уже вывели из строя почти весь береговой заслон и теперь занялись плывущими к баркасу.
Набрав воздуха в грудь, Абдулла долго плыл под водой, а когда вынырнул, пуля, казалось, поджидавшая его, пропела прямо над ухом. Как это бывало с ним всегда в минуты крайней опасности, к Абдулле возвращалось хладнокровие.
Баркас уже рядом, люди у него еще есть, хотя плывущих вокруг голов стало заметно меньше – те двое на берегу зря времени не теряли. Абдулла еще раз глянул назад и снова нырнул, разглядывая тающую под веками картинку: берег, стелющийся дым от горящей цистерны, тела убитых на песке, мечущиеся по берегу лошади… Их лошади. И тогда, вынырнув в очередной раз, Абдулла громко закричал, зовя своего любимца: «Шах-ди!.. Шахди!..»
Конь Абдуллы, как бы споткнувшись, остановился, передернул ушами, вытянул голову к воде. Потом сделал неуверенный шаг.
– Шахди!.. – еще раз крикнул Абдулла, и конь бросился в воду, поплыл на голос хозяина.
Остальные лошади на берегу начали останавливаться, поворачивать головы в сторону плывущего коня и вдруг разом, как по команде, сбившись в табун, тоже двинулись в воду…
Абдулла нырнул и держался под водой, пока перед глазами не поплыли красные круги. Когда он вынырнул, лошадиные головы и крупы были уже близко – хорошая защита и прикрытие от пуль.
– Да гранаты у него… не той системы!
Тем временем Абдулла приказал одному из нукеров обследовать нефтяную цистерну. Вскарабкавшись по обломанной лесенке наверх, нукер отвинтил крышку люка и заглянул в горловину – цистерна почти доверху была наполнена темной жидкостью.
– Есть, – крикнул он сверху. – Много!
Абдулла довольно усмехнулся, пыхнув дымком сигары.
Внутри бака было темно и душно. Шум и крики, доносившиеся снаружи, разом стихли, и тогда стали слышны слабые всхлипывания женщин.
Сухов стоял посреди бака, женщины столпились вокруг него.
– Только не реветь, – предупредил Сухов. Подозрительная тишина снаружи не нравилась ему.
– Абдулла! – крикнул он.
Ему никто не ответил.
– Абдулла!
– Ну? – послышалось после паузы.
– Там Рахимова не видно?.. Он должен подойти.
– Пока не видно, – ответил Абдулла. – И я успею тебя поджарить.
Тут же донесся скрежет лопат о стенки бака.
– Быстрей! Быстрей! – подгоняли нукеры друг друга.
Они по цепочке передавали ведра с нефтью от цистерны к баку, в котором находились Сухов и женщины. Бак опоясывала канава. Измазанные с головы до ног нукеры опорожняли в канаву ведро за ведром, поливая нефтью стенки бака.
Недалеко от берега качалась на волнах лодка Верещагина. Сам он сидел на веслах, а Настасья торопливо бросала в воду гранаты, пулеметные ленты, выхватывая их из кучи, наваленной на дне. Затем в воду полетел карабин.
– Житья от них нет, – ворчала она, переводя дыхание. – Тем гранаты, этим пули… Чтоб их чума унесла… Гарем поделить не могут…
Последним был потоплен тяжелый пулемет. Верещагин, не обращая внимания на действия жены, смотрел на берег, стараясь понять, что там происходит.
Нукеры таскали ведра с нефтью, заполняя канаву вокруг бака.
– Быстрей, быстрей! – торопил их Абдулла, посматривая в сторону пустыни, откуда могли появиться всадники Рахимова.
– Да не расплескивай, рожа! Я те морду расквашу! – орал Семен, бегая взад-вперед.
Верещагин причалил к берегу. Оставив в лодке жену, зашагал к баку, вокруг которого суетились нукеры.
– Давненько я тебя не видел, Абдулла, – сказал он, подойдя к своему старому «приятелю».
– Давно, – согласился Абдулла.
– Все кочуешь?.. Стреляешь?
– Старый стал, – улыбнулся Абдулла. – Ленивый. А помнишь, какой был?
– Были времена, – согласился Верещагин. – А что это люди твои, никак запалить хотят?
– Да вот, забрался один приятель – не выходит.
Тут только Верещагин понял, что задумал Абдулла.
– Федор! – позвал он, приблизившись к баку. – Федор, Петруха с тобой?
– Убили Петруху, Павел Артемьевич, – ответил из бака Сухов. – Зарезал Абдулла…
Верещагин почувствовал, как мягко и сильно сдавило сердце. Он непроизвольно закрыл глаза и увидел лицо Петрухи, живое, с порозовевшими от выпитого спирта щеками, с каплями пота на лбу, с беспомощным по-детски выражением глаз…
Тогда еще, в доме, сладостью и болью резанула Верещагина мысль, что перед ним его Ванечка, только подросший за эти годы. И услышав «убили Петруху», он ощутил те же боль и отчаянье, как при смерти Вани.
«Не защитил! Не уберег!» – подумал он и, наливаясь страшной, сокрушающей силой, начал поворачиваться к Абдулле.
– Паша! – услышал он громкий голос жены и пришел в себя.
Что ж… перед ним стоял Абдулла. Его Ваня давно похоронен, а убит милый, но чужой и малознакомый ему, в сущности, красноармеец. Верещагин повернулся и пошел на голос Настасьи.
– Иди, иди, – сказал вслед ему Абдулла. – Хороший дом, хорошая жена… Что еще надо человеку, чтобы встретить старость?..
Трое нукеров бежали к облитому нефтью баку с горящими факелами в руках.
Абдулла нетерпеливо раскурил очередную сигару, проводил взглядом удаляющихся к своему дому Настасью и ее супруга. Она шагала позади него и была сейчас похожа на деревенскую хозяйку, загонявшую во двор своего отбившегося от табуна и заплутавшего в степи старого коня: так устало и безвольно брел впереди Верещагин, с опущенными плечами, со склоненной, мотающейся головой…
Абдулла иронично усмехнулся и подумал: кто бы сейчас, глядя на этого потучневшего от пьянства отставного таможенника, мог сказать, что перед ним тот самый легендарный Верещагин – Георгиевский кавалер, гроза и ужас контрабандистов?
По пустыне медленно ехал Саид. Осунувшееся лицо его было мрачным. Словно что-то почувствовав, он оглянулся и увидел черный столб дыма, вознесшийся вдали над барханами. Постояв немного, он повернул коня и галопом помчался обратно к Педженту.
Верещагин в глубокой задумчивости сидел на скамье у себя во дворе. Жена его Настасья, как всегда, хлопотала по хозяйству, носясь туда-сюда то с лукошком, то с противнем, лезла в подпол, вылезала обратно с банками, с кастрюлями, опять убегала куда-то. Она не переставая говорила и говорила, довольная тем, что увела мужа от беды:
– Засиделись мы… Первым же баркасом в Астрахань пойдем. Могилку Ванечке поправить надо, позаросла, поди, совсем… Ну, кто за ней смотрит?.. А в церкви, почитай, второй год как не были… Трех ведь… А рубаху наденешь с вышивкой… – Настасья вошла в дом, продолжая тараторить оттуда.
Верещагин вскинул голову и поднялся.
– … Я как тебя в этой рубахе увижу, сразу все в памяти встанет: и как в Царицыне ты к нам в госпиталь поступил, весь в осколках… И как с германской вернулся… – доносился из комнаты ее голос.
Верещагин неслышно поднялся на крыльцо, повернул ключ в замке, спрятал его под половик и так же неслышно спустился.
– Паш, а ты пароход «Князь Таврический» помнишь?.. Ой, а в Казани, на ярмарке-то, как ты этого штабс-капитана… – продолжала говорить за закрытой дверью Настасья.
Вокруг бака бушевало пламя, огненные языки облизывали клепаное железо.
Сухов и женщины изнемогали от жары – все плыло у них перед глазами. Задыхаясь, они сгрудились в центре бака, стенки которого почти раскалились.
– Абдулла! – из последних сил закричал Сухов. – У тебя ласковые жены! Мне хорошо с ними!
– Я дарю их тебе, – ответил Абдулла. – Сейчас я добавлю им огня, и тебе будет совсем хорошо…
Абдулла дал знак еще подлить нефти в канаву вокруг бака.
Женщины внутри бака теряли сознание, Сухов держался из последних сил.
…Он вспомнил, как в германскую немцы начали газовую атаку со стороны леса – белые языки газа потянулись в сторону русских позиций. Пришлось надеть противогазы, но дышать в них с каждой минутой становилось все труднее. Хотелось сорвать резиновую маску и глотнуть чистого воздуха. Многие так и делали, и оставались на месте, кашляя и конвульсивно дергаясь, пока не теряли сознание.
Опалового цвета газ тяжело стлался по земле, стекая в окопы, траншеи, и тогда Сухова осенило, что на возвышении газа не должно быть, ибо он тяжелее воздуха.
Так как никакого взгорка поблизости не оказалось, Сухов вскарабкался на дерево и там, на вершине, сорвал с себя противогаз…
Ситуация в баке была похожей – надо было срочно выбираться наверх, на воздух.
Абдулла, покуривая, ждал, что доведенный жарой до отчаяния Сухов вот-вот запросит пощады… Он даже отошел немного назад, к другому баку, чтобы лучше видеть, как полезут из люка наружу его несчастные жены и этот русский.
И тут сквозь гудение и треск огня до него донесся со стороны моря голос. То был знакомый ему голос Верещагина.
– Слышь, Абдулла!.. Не много ли товару взял? И все, поди, без пошлины?
Обернувшись, Абдулла увидел на баркасе, среди тюков, могучую, облепленную мокрой рубахой фигуру Верещагина, который стоял у рубки, держась за канат.
– Так нет же никого в таможне. Кому платить неизвестно! Хочешь, мы заплатим золотом? – улыбаясь, крикнул в ответ Абдулла, одновременно посетовав на своих нукеров, которые не оставили охрану на баркасе.
– Ты меня знаешь, Абдулла. Я мзду не беру. Мне за державу обидно!
– Какая держава? Нет никакой державы! – прокричал Абдулла. – Кончилась!
Верещагин не удостоил его ответом.
– Аристарх! – подозвал Абдулла своего любимца. – Договорись с таможней… Пусть даст «добро».
Без лишних слов Аристарх сунул за пояс револьвер и, сорвав с плеча карабин, выстрелил в сторону баркаса – пуля разбила стекло рубки. Оно разлетелось со звоном прямо над головой Верещагина» Осколки поранили ему лоб. Верещагин быстро присел, провел рукой по лицу, посмотрел на ладонь в крови…
Саид погонял коня, нещадно стегая его плеткой – спешил к выросшему до неба столбу дыма. Он по запаху определил, что горела нефть.
– Русский дал мне свой кинжал, – сказал сам себе Саид. – Нельзя было уходить от него…
После выстрела по Верещагину Аристарх вместе с четверкой нукеров бросился к баркасу, чтобы разделаться с таможенником.
К Абдулле подъехал Семен, измазанный с ног до головы нефтью.
– Надо отчаливать, ага. Рахимов скоро будет здесь, – сказал он и, кивнув в сторону горящего бака, добавил: – Они и так подохнут.
– Это мои жены! – со злостью проговорил Абдулла.
– Тогда все здесь ляжем, – не унимался подпоручик.
Тут откуда-то сверху, словно бы с неба, раздался голос:
– Послушай, Абдулла!.. Это говорю я, Саид!
Абдулла быстро повернулся, определив направление голоса, и увидел на крыше двухэтажного здания мастерских Саида. Тот стоял с пулеметом в руках и с арканом, причем конец аркана горел. Цистерна, из которой таскали ведрами нефть, находилась от Саида по прямой шагах в двадцати.
– Разве мы с тобой враги, Саид? – как можно спокойнее спросил Абдулла. – Наши отцы были друзьями.
– Погаси огонь! – сказал Саид. – Я жду!
– Я тебя не понял… – ответил Абдулла и, сделав незаметный знак подпоручику, упал на песок. Выстрелив из маузера в сторону Саида, он перекатился за бак.
В ту же секунду не шибко расторопный подпоручик был сражен пулеметной очередью; аркан же с горящим факелом на конце был брошен Саидом в сторону нефтяной цистерны; едва коснувшись ее горловины, факел мгновенно воспламенил пары нефти. Ударил взрыв, и из цистерны взметнулся ввысь столб пламени и дыма.
Абдулла, высунувшись из-за бака, еще несколько раз выстрелил в Саида, который залег на крыше здания.
Два десятка людей кинулись в атаку по его команде, чтобы расправиться с Саидом; они двигались к зданию мастерских, непрерывно паля из карабинов и револьверов. Саид, время от времени возникающий в клубах дыма, огрызался короткими очередями, расстреливая наступающих и заставляя их передвигаться ползком. Но, несмотря на его выгодную позицию, перевес все же был на стороне наступающих; слишком их много было против одного Саида.
Поняв это, он дал по атакующим длинную очередь и заставил их уткнуться головами в песок. Нескольких мгновений хватило ему для того, чтобы вместе с пулеметом, мягко, по-кошачьи, приземлиться под стеной с непростреливаемой стороны, а затем проползти несколько метров к высокому бархану за горящей цистерной.
Тут же возобновилась беспорядочная стрельба по крыше. Люди Абдуллы били наугад, чтобы не дать Саиду пошевелиться. И это, кажется, получилось. Крыша молчала… Вскочив на ноги, джигиты бросились к зданию, и в этот момент откуда-то снизу и сбоку рубанула пулеметная очередь. Привстав на колено, Саид бил прицельно. Несколько секунд растерянности и паники стоили отряду Абдуллы еще пятерых убитых. Пришлось снова залечь. Снова возобновилась короткая, нервная перестрелка…
Абдулла, обычно хранивший выдержку и хладнокровие, разозлился: после смерти Сашеньки его, в сущности, ничего не удерживало здесь, но он вынужден был торчать со своими людьми на этом проклятом берегу из-за одного-единственного Саида!
– Убейте его! – не выдержав, в ярости закричал Абдулла. – Убейте!
Рев пламени, ружейная пальба заглушили его слова.
Сухов задыхался в раскаленном баке. Все женщины лежали на полу, прерывисто, хрипло дыша. Джамиля, сама еле живая, ослабевшей рукой утирала пот с лица потерявшей сознание Зухры…
Нет, Сухов не мог себе позволить умереть зажаренным в этой огромной кастрюле. Уж если гибель, то в открытом бою!
Он поднялся по ступенькам внутренней лестницы и потянул на себя ломик, которым запер крышку люка изнутри. Но ломик не тронулся с места. Сухов дернул сильнее, потом еще и еще…
Но заклинивший ломик по-прежнему не выходил из скобы. Он так нагрелся, что обжигал руки. Однако стоило Сухову подумать, что он может загнуться здесь, в этом проклятом баке, так и не увидев хоть разочек своей Кати, силы его удесятерились и он рванул ломик так, что чуть не свалился вниз, на женщин… Злополучная железка выскочила из скобы. Поднявшись еще на одну ступеньку, Сухов осторожно откинул крышку люка. Свежий воздух, ворвавшись в душный бак, опьянил его на секунду. Сноп солнечных лучей ударил в лицо…
Чуть высунув голову из люка, Сухов быстро оценил ситуацию на поле боя: в отдалении с ревом пылала нефтяная цистерна; шагах в тридцати, за соседним баком, укрылся Абдулла с отрядом, уже заметно поредевшим, – это Сухов отметил сразу. Абдулла и все его нукеры смотрели в сторону бархана за горящей цистерной, откуда, все время перемещаясь с места на место, вел огонь Саид. Неподалеку от бархана замерли на песке в разных позах убитые, но еще человек пятнадцать, брошенные в наступление Абдуллой, ползли широкой цепью к укрытию Саида, чтобы окружить его…
Бросив взгляд в сторону спущенного на воду баркаса, Сухов был приятно удивлен, когда заметил на палубе Верещагина.
– Будем жить, – сказал сам себе Федор Сухов и сделал вывод из сложившейся обстановки: «положение Верещагина не самое плохое, а вот Саида, похоже, прижимают». – Погоди, погоди… мы сейчас, – пробормотал Сухов.
Осторожно, чтобы не стукнуть, не звякнуть, он вытащил наружу свой пулемет, пристроил его на краю бака.
Уж очень выигрышная выпала ему минутка. Не минутка даже, а так – секунд десять, но десять секунд – это уж полностью его время, пока о нем все забыли и пока у него такой идеальный обзор: по меньшей мере, дюжина джигитов, атакующих Саида, подставила сейчас Сухову свои спины. Как бы даже и не торопясь, Сухов провел «самоварной трубой» пулемета по ползущим на животах, распластанным внизу фигурам, примеряясь, и тут же, без паузы, повторил это движение в обратную сторону, но уже нажав на спуск и сдерживая биение ожившего в руках пулемета…
Вся цепь атакующих была расстреляна. Один за другим они, дергаясь и утыкаясь лицом в песок, замирали на месте. От группы Абдуллы рванулись к баку несколько всадников. Сухов их пока не видел.
Всадников видел Саид. Обрадовавшись появлению Сухова на поле боя и получив благодаря этому передышку, Саид перезаряжал оружие. Делал он это не глядя на руки, все внимание сосредоточив на действиях своего товарища. Как только всадники рванулись к баку, над которым торчал белый кепарь, Саид взволнованно заговорил, словно внушая Сухову:
– Слева!.. Теперь давай слева!
И Сухов, как будто услышав, повернул пулемет налево, очередью снимая всадников Абдуллы.
– Теперь обернись!.. – велел Саид.
Сухов повернулся и срезал несколько нукеров, ползком пытавшихся подобраться к баку с тыла.
…Пули зацокали по краям бака, дважды свистнули возле самого уха, как бы втолковывая Сухову: все, парень, время для твоего маневра кончилось… и он всем телом и лицом вжался в остро пахнувшее ржавчиной железо. И тут же из-за бархана, позади горящей цистерны, вновь заработал пулемет Саида.
Абдулла гневно сжимал маузер. Его войско таяло на глазах. Скольких людей он положил в этой, в конце концов, ненужной ему схватке. «Проклятие какое-то висит над этим местом, – раздраженно поморщился он и снова подумал: – Уходить надо. Уходить!.. Баркас загружен добром и давно готов к отплытию».
Абдулла повернул голову к морю, чтобы успокоить себя, но то, что он увидел, заставило его на время забыть и про Сухова, и про Саида. К баркасу подошла первая из двух лодок, та, в которой были Аристарх и Юсуп. Абдулла видел, как Аристарх поднимался на палубу… Он даже залюбовался силой и легкостью, с которой двигался его ближайший соратник. У Аристарха, за что бы он ни брался, все получалось как надо. Вот и сейчас он уверенно, по-хозяйски, спрыгнул с поручня на палубу, рванулся вперед… но дальше произошло нечто странное: Аристарх внезапно остановился, будто на что-то напоровшись, затем тело его приподнялось высоко вверх и метнулось назад. Пролетая над бортом, зацепилось за поручень, перевернулось в воздухе и рухнуло вниз. Аристарх упал спиной на борт лодки и, как бы переломившись, остался неподвижным. Абдулла тряхнул головой, не в силах поверить увиденному.
И тут над бортом возникла фигура Верещагина. Того самого отставника-таможенника, которого Абдулла еще минуту назад не принимал всерьез. Этот новый Верещагин был страшен. Абдулле показалось, что он стал больше ростом, – огромный, стремительный, с головой, по-бычьи наклоненной вперед, с развернутыми мощными плечами… Юсупа, уже занесшего ногу над палубой, Верещагин сбил одной рукой. И удар был таков, что, уйдя в воду, Юсуп больше не появился.
Абдулла заскрипел зубами. Сзади жалил редкими короткими очередями Саид. На баке затаился Сухов, внезапным ударом уничтоживший чуть ли не половину его лучших воинов. А тут еще этот Верещагин, словно бы сбросивший с плеч добрый десяток лет… «Слава Аллаху, что со второй лодки, что подходит сейчас к баркасу, нукеры видели все и ошибки Юсупа и Аристарха не повторят», – думал Абдулла, наблюдая за тем, как быстро, не делая лишних движений, переваливаются через борт лодки в воду его люди и окружают баркас, чтоб появиться на палубе не по очереди, а одновременно всем шестерым в разных местах.
Абдулла не знал, и не мог знать того, что происходит сейчас с Верещагиным. Яростная, забытая почти сила выхлестнулась наружу, и он испытывал блаженное чувство оттого, что не нужно сдерживать себя…
Вот, словно вбитая в плечи его кулаком, исчезает голова нукера, первая появившаяся над бортом.
Верещагин затопал по палубе дальше, всаживая из револьвера пулю за пулей в другого нукера, успевшего ступить на борт. Третий нукер, раненый в руку, сам свалился вводу.
Очистив один борт, Верещагин бросился ко второму, но было уже поздно: второй тройке хватило времени подняться на палубу. И почти не почувствовал Верещагин боли от ножа, полоснувшего по ребрам сзади. Его спасла мокрая палуба – нога нападавшего заскользила, и он не сумел нанести верный удар, но все же нож «по дороге» вошел в мякоть руки.
Повернувшись в ярости, как подраненный зверь, могучий таможенник, не обращая внимания на нож, сгреб руками четвертого нукера, сдавив в смертном объятии, а затем для верности приложил головой о переборку…
Позади раздался выстрел, чиркнувшая по щеке пуля заставила Верещагина мгновенно бросить свое грузное тело на палубу, перекатиться за бочки, затаиться… В щель между бочками он увидел две пары босых ног, которые уверенно шлепали по палубе, направляясь к нему…
Пятый и шестой нукеры, здоровенные, высокие чернобородые красавцы в чалмах и подсученных штанах, шли к укрывшемуся за бочками Верещагину, чтобы наконец расправиться с ним. У каждого из них в руках было по короткому кавалерийскому карабину. Они палили по бочкам, вышибая пулями щепу, не давая, таким образом, Верещагину высунуться. Им оставалось всего два-три шага до цели, как внезапно одна из бочек, самая большая, словно взбесившись, взметнулась в воздух и бросилась на них… Бочка сбила нукеров с ног и вместе с выломанной частью фальшборта смела обоих в море.
– Помойтесь, ребята… – бросил им вслед Верещагин и выпрямился, расправив плечи.
Палуба была пуста. Баркас по-прежнему принадлежал ему. Он засунул руку в карман своих широких казацких шаровар и достал оттуда горсть желтеньких патронов. Набивая барабан револьвера, подошел к борту – на волнах раскачивались две лодки, одна – пустая, с другой свисала в воду голова покойного Аристарха. Спинами вверх покачивались в воде двое мертвецов, остальные пошли на дно…
Верещагин посмотрел на берег. В дыму были видны мечущиеся лошади, перебегающие и переползающие фигуры людей Абдуллы, а на крыше бака он разглядел белый кепарь Сухова.
– Держись, Федор! – зычно крикнул Верещагин. – Держись! Я сейчас!
– Ве-е-е-ща-гин, – слабо и неразборчиво донеслось до него. – У-у-о-о-о-дии… ба-а-а-ас-а!
– Не кричи, не кричи, Федор, – бормотал Верещагин. – И так все понятно. Сейчас… Сейчас разверну посуду и пойду на помощь…
Настасья выбралась из запертого дома через окно. Спрыгнув на землю и ругая сквозь слезы мужа, поспешила к берегу, срывая на ходу с себя платок. Волосы ее разметались по ветру.
Вокруг бака лежали убитые. Догорала нефтяная цистерна, подожженная Саидом, – клубы дыма от нее застилали небосклон, и белый диск солнца словно летел сквозь дым.
…Заслон из четырех джигитов-наемников не давал Сухову соскочить на землю. Еще двое с другой стороны бака перестреливались с Саидом. Сухов увидел, что остальные люди во главе с Абдуллой бежали к берегу, чтобы успеть захватить баркас, который стало относить в открытое море… Он качался уже шагах в двадцати пяти от берега.
Верещагин, заметив бегущих к берегу людей Абдуллы, тотчас же снова занял свое место у борта, устроился в засаде за тюками шелка и ковров.
– Пусти их!.. Да пусти ты их на баркас! – надсаживая горло, кричал ему Сухов. – А сам уходи!.. Слышишь, уходи!..
Но в шуме боя Верещагин опять ничего не расслышал.
Сухов попытался даже привстать, чтобы подать Верещагину сигнал, но тут же над его ухом свистнула пуля: лежать!..
Это никак не устраивало Сухова, и он решился на очень опасный, но почти всегда верный маневр – подполз с пулеметом к краю бака и, дождавшись паузы в перестрелке, вскочил на ноги. Тотчас же раздались выстрелы. Сухов дернулся, словно приняв в себя пулю, уронил вниз пулемет и сам, вслед за пулеметом, рухнул на песок с пятиметровой высоты. Молоденькие наемники, в отличие от опытных нукеров Абдуллы, с ликующими криками бросились к «убитому» Сухову, который лежал на песке ничком, неловко разбросав ноги и руки. Вряд ли они успели что-либо понять, когда взметнувшийся пулемет, над которым блеснули живые глаза Сухова, прогремел очередью, ставшей последней в их жизни.
Обернувшийся на ходу Абдулла вскинул маузер, раз за разом трижды выстрелил в Сухова, но тот уже успел откатиться за бак.
На берегу Абдулла выставил еще один заслон из легко раненых и не умеющих плавать. Одной половине заслона он приказал вести огонь по переползающим под огнем к берегу Сухову и Саиду, другой – обстреливать судно, не давая поднимать голову Верещагину.
Он снова глянул в сторону баков и вдруг увидел всадников, удирающих с поля боя. Это была вторая пара его наемников, которым он приказал блокировать Саида. Поняв, что их ждет неминуемая гибель, они вскочили на коней и помчались в пустыню.
Движением глаз Абдулла указал на них Махмуду. Тот, оскалив зубы наклонил голову. Это значило, что каждый из сбежавших будет обязательно разыскан и убит – наемник, получивший по договору плату за свою жизнь, лишался права до срока распоряжаться ею самовольно.
Абдулла перезарядил маузер, сбросил с себя на песок френч, оставшись в белоснежной, тонкого полотна, офицерской сорочке. Он всегда возил с собой эти сорочки дюжинами.
Засунув маузер поглубже за пояс своих замшевых штанов, он подал команду к штурму и первым бросился в море…
Настасья, подбежав к лодке, с трудом столкнула ее в воду и, отчаянно гребя, поплыла к баркасу. Не понимая, что делать, не зная, как помочь мужу, она упорно гребла и гребла, беспрестанно оборачиваясь и повторяя сквозь слезы: «Паша!.. Паша!..»
Пули зачмокали о воду вокруг головы Абдуллы, когда он покрыл примерно половину расстояния до баркаса. Он оглянулся на берег – там, далеко от воды, зарылись в песок Саид и Сухов и, тщательно прицеливаясь, вели огонь из карабинов, подобранных возле убитых. Они уже вывели из строя почти весь береговой заслон и теперь занялись плывущими к баркасу.
Набрав воздуха в грудь, Абдулла долго плыл под водой, а когда вынырнул, пуля, казалось, поджидавшая его, пропела прямо над ухом. Как это бывало с ним всегда в минуты крайней опасности, к Абдулле возвращалось хладнокровие.
Баркас уже рядом, люди у него еще есть, хотя плывущих вокруг голов стало заметно меньше – те двое на берегу зря времени не теряли. Абдулла еще раз глянул назад и снова нырнул, разглядывая тающую под веками картинку: берег, стелющийся дым от горящей цистерны, тела убитых на песке, мечущиеся по берегу лошади… Их лошади. И тогда, вынырнув в очередной раз, Абдулла громко закричал, зовя своего любимца: «Шах-ди!.. Шахди!..»
Конь Абдуллы, как бы споткнувшись, остановился, передернул ушами, вытянул голову к воде. Потом сделал неуверенный шаг.
– Шахди!.. – еще раз крикнул Абдулла, и конь бросился в воду, поплыл на голос хозяина.
Остальные лошади на берегу начали останавливаться, поворачивать головы в сторону плывущего коня и вдруг разом, как по команде, сбившись в табун, тоже двинулись в воду…
Абдулла нырнул и держался под водой, пока перед глазами не поплыли красные круги. Когда он вынырнул, лошадиные головы и крупы были уже близко – хорошая защита и прикрытие от пуль.