Не менее интересные несоответствия обнаруживаются в описаниях очередного приближения к берегам Антарктиды в первых числах февраля. Так, мичман П. М. Новосильский из экипажа «Мирного» 5 февраля 1820 г. отметил появление на горизонте широкой блестящей полосы, за которой располагались семь больших ледяных островов (очевидно, айсбергов), а за ними «обозначился неподвижный лед, загибающийся в обе стороны. Прошед между этими островами, мы устремились сквозь разбитый лед к ледяному берегу. День был ясный, вид ледяного берега с высокими отвесными стенами представлял грозную, величественную картину. Несмотря на чащу льда, капитан Беллинсгаузен продолжал идти к ледяному берегу, чтобы удостовериться, нет ли где какого прохода к югу; но кроме небольших ледяных бухт нигде не было ни малейшего отверстия, и потому в широте 69°06′ и в долготе 15°5Т восточной поворотили назад, и потом пошли вдоль, ледяного берега к востоку» (1951, с. 219).
В рапорте из Порт-Жаксона Беллинсгаузен события этого дня описывает следующим образом: «С 5-го на 6-е число дошел до широты 69°07′50″ южной, долготы 16°15′ восточной. Здесь за льдяными полями мелкого льда и островами мелкого льда и островами виден материк льда, коего края отломаны перпендикулярно и который продолжается по мере нашего зрения, возвышаясь к югу подобно берегу». Лучше не скажешь! А в книге Беллинсгаузена (цит. по изданию 1949 г., с. 118) отмечено только: «… плавающие льды становились так часты и крупны, что дальнейшее в сем месте покушение к S было невозможно, а на полторы мили по сему направлению видны были кучи льдов, одну на другую взгроможденных. Далее представлялись льдяные горы, подобные вышеупомянутым и, вероятно, составляющие продолжение оных». Надеюсь, что читатель сам составит по этим разным описаниям в совокупности рисующим однозначную картину, необычный пейзаж, впервые ставший доступным человеческому взору, открывшийся с кораблей русской экспедиции.
Бесспорно, требовать от свидетелей полного совпадения в деталях вряд ли возможно. В целом же в контексте изложенного присутствие живых, выразительных реалий антарктического побережья несомненно.
Очень непростая задача – выявить обстоятельства открытия материка Антарктида нашими моряками в начале XIX в. с учетом тех противоречий, которые присутствуют в различных источниках. Неудивительно, что современные исследователи по-разному оценивают даже количество приближений к берегам Антарктиды. Так, по мнению академика А. Ф. Трешникова, подобные события имели место 16 (28) января, 21 января (2 февраля), 5 (17) февраля и 13–14 (25–26) февраля 1820 г., тогда как другой известный полярный историк доктор исторических наук М. И. Белов насчитывает таких приближений шесть.
Отчитываясь перед своим министром за первое лето пребывания в Антарктических водах и руководствуясь заданием, приведенным выше («отыскивая неизвестные земли»!), Беллинсгаузен в апреле 1820 г. отрапортавал «по команде»: «Признаков большой Южной земли нигде не встречал, хотя большую часть плавания имел за полярным кругом и близь онаго, как только ветры позволяли. Но естли оная и существует, то должна быть далеко во льдах и покрыта ими и опознать оную нет возможности». Такой была точка зрения начальника нашей самой первой антарктической экспедиции на тот момент – ведь он видел только «материк льда», среди которого не отметил выходов коренных пород, земли в представлении тех, кто давал ему задание. А «материк льда» оказался новым, невиданным, не только им самим, но и никем другим. Теперь ему оставалось главное – найти землю, чтобы опознать ее, что ему удалось только во второе антарктическое лето 1820–1821 гг.
Касаясь дальнейшего плавания в Южном Ледовитом океане вплоть до посещения Порт-Джаксона (современного Сиднея) в Австралии, отметим следующие моменты. Условия плавания в этой негостеприимной акватории Мирового океана оставались тяжелыми, требуя от экипажа, каждого его члена, постоянного внимания и готовности к испытаниям, а это, в свою очередь, заставляло всех офицеров быть особо внимательными ко всем участникам экспедиции. Так, при заготовке льда для хозяйственных целей «после каждой поездки гребцы на каждом судне переменялись, дабы таким образом облегчить сию тяжелую при холоде и мокроте производимую работу При окончании дела всем было велено переодеться в сухое платье, а для подкрепления каждому было дано по хорошему стакану горячего пуншу» (1949, с. 115). Условия плавания все время оставались достаточно напряженными, повторяясь изо дня в день: «Волнение было так велико, что принудило нас спустить брам-реи и брам-стеньги; ветр дул ночью, дул порывами со снегом, так что в 2 часа утра мы должны были взять у марселей последние рифы, а крюйсель закрепить, качка была сильная; ртуть в барометре опустилась до 28,25 (до 718 мм. – В. К.). С 10 часов утра ветр несколько утих. В полдень было теплоты полградуса; весь день продолжалась попеременно пасмурность, дождь, снег» (1949, с. 116) и т. д. и т. п. изо дня в день. Беллинсгаузен прилагал немало усилий, чтобы сохранить здоровье своих подчиненных любым способом: «Я почитал обязанностью на обоих шлюпах по возможности исполнять все относящиеся до обрядов веры и до обычаев наших соотечественников: в каждый праздник все одевались в праздничное платье; торжественные дни сверх обыкновенной порции производилась свежая свинина с кислою капустой, пунш или грог и вино. Доставляя, таким образом, удовольствие, я отвращал уныние и скуку, которые могли родиться в толь продолжительное время единообразия и опасности, когда льды, беспрерывный снег, туманы и слякоть были нашими спутниками. Кому неизвестно, что веселое расположение духа и удовольствие подкрепляют здоровье; напротив, скука и унылость рождают леность и неопрятность, а от сего происходит цинготная болезнь» (1949, с. 120). Выход за пределы линии антарктической конвергенции в середине марта был отмечен Беллинсгаузеном на 57°, судя по исчезновению льда и подъему температур воздуха. И так изо дня в день вплоть до прихода в Порт-Джаксон, где оба корабля оставались на протяжении месяца, чтобы приступить к открытиям в центральной части Тихого океана, за которыми последовало повторное возвращение в Порт-Жаксон и стоянка там, затянувшаяся до ноября 1820 г.
Главное достижение русских моряков приходится на лето 1820–1821 гг., состоялось оно в антарктических водах. Открытие Земли Александра I и острова Петра I никем не оспаривалось, было признано всеми. К их берегам русские корабли выходили по наиболее ледовитым антарктическим морям. И не случайно одно из них (западнее Антарктического полуострова) впоследствии получило имя Беллинсгаузена. Добавим, что повторно берега Земли Александра I наблюдались с борта экспедиционного судна «Бельгика» в феврале 1898 г., а затем летом 1905 г. французской экспедицией Ж. Шарко, т. е. лишь семьдесят семь лет спустя. Экипажам «Востока» и «Мирного», бесспорно, повезло с ледовой обстановкой, о чем свидетельствует вся последующая история исследований в этой части Антарктиды. В третий раз Землю Александра I наблюдал с борта самолета англичанин Дж. Раймилл в августе 1936 г., в самом конце того же года наконец добравшийся до берегов Земли Александра I на собачьей упряжке. Картирование этой части Антарктиды удалось завершить лишь в 60-х гг. прошлого века с береговой базы Фосилл-Блаф, когда было доказано существование шельфового ледника в проливе, отделяющем эту сушу от Западной Антарктиды.
Почти столь же недоступным оказался и остров Петра I. Первая высадка на его берега состоялась с борта научно-исследовательского судна «Норвегия» лишь в 1929 г., а повторно это удалось американцам в 1948 г. Остров остался недоступным для создания на нем самой небольшой научной станции, он стал настоящим памятником русских открытий в Антарктике.
Надо сказать, что современники быстро оценили значение русских открытий за Южным полярным кругом, судя по приведенной выше оценке Джеймса Кларка Росса, внесшего немалый вклад в изучение Антарктиды. Такое понимание сделанного русскими в Антарктиде со стороны Росса не удивительно – ведь на берегах этого материка русские и англичане столкнулись с одними и теми же природными особенностями, но в различной последовательности. Сначала российский мореплаватель у современного Берега принцессы Марты с удивлением обнаружил обрывы шельфовых ледников. Пытаясь уложить это открытие в суть полученного им задания, лишь на этапе завершения плавания, увидав коренную сушу на Земле Александра I и острове Петра I, Беллинсгаузен понял, что с честью выполнил порученное ему дело. А англичанин сначала открыл гористые берега Земли Виктории и только потом вышел к шельфовому леднику, названному позднее в его честь, – связь этих различных природных объектов для него была очевидной, как и реальная заслуга своего предшественника. По этой причине свидетельство Росса для историка антарктических открытий особенно ценно. Не менее высокую оценку заслугам Беллинсгаузена в открытии нового материка со временем дал немецкий географ Август Петерманн: «За эту заслугу имя Беллинсгаузена можно прямо поставить в один ряд с именами Колумба и Магеллана, как людей, не отступавшими перед трудностями… созданными воображением предшественников» (1867). Нашим морякам принадлежит одна из замечательных страниц в истории открытия шестого континента на планете.
На этом фоне претензии некоторых зарубежных мореплавателей на первенство в открытии Антарктиды выглядят несолидными и необоснованными. Например, при встрече 26 января 1821 г. в бухте острова Десепшен российских моряков с американским зверобоем Натаниелем Пальмером американец поделился с русскими некоторыми сведениями о размерах промысла, не видя в них конкурентов, но ничего не сообщил им о собственном открытии Антарктиды, приписываемой ему некоторыми земляками на основе записей в судовом журнале. Приведем их.
«Четверг 18ноября 1820 г. Подняли якорь, в 10 мы вышли из Бухты (на острове Десепшен. – В. К.), направились к Земле. Курс StE1/2E заканчивается свежим бризом и приятным.
Пятница 19 ноября. Эти 24 часа начались со свежего бриза от SW и приятного, в 8 после полудня прошли мимо Земли и нашли, что море заполнено огромными ледяными горами в 12 лавировали под парусом до утра – в 4 по полуночи пошли к берегу и открыли пролив простирающийся SSW и NNE он был буквально заполнен льдом и берег недоступен и мы подумали, что неблагоразумно отваживаться в лед трудно пробираться на Север и увидали 2 небольших острова и берег везде перпендикулярен мы направились к Фризланду (остров Ливингстон. – В. К.) входа в пролив был 63–64 S. Заканчивается ясной погодой ветром от SSW». (Цит. по Лебедеву, 1968, с. 19.)
Насколько этот документ может свидетельствовать о приоритете в открытии Антарктиды в сопоставлении с документами русских моряков, читатель оценит сам.
Некоторое время с подобными заявками на открытие участка Антарктического полуострова выступали англичане, ссылаясь на плавание военного моряка Брансфилда в январе 1820 г. Даже если этот английский моряк и не спутал берега Антарктического полуострова с островом Тринити, это событие произошло дней на десять позднее выхода Беллинсгаузена к Берегу принцессы Марты. В наше время в контексте событий за Южным полярным кругом это уже только детали далекого прошлого, столкновения интересов представителей держав и сословий за дымкой времен… Несомненным остаются только заслуги российских моряков в открытии последнего материка на нашей планете, так непохожего на остальные и по-своему неповторимого.
Помимо текста книги-отчета самого Ф. Ф. Беллинсгаузена, в настоящее издание включен ряд других документов, которые помогут читателю самому сопоставить различные источники, отражающие наиболее интересные события в истории экспедиции, а также сопутствующие им обстоятельства. Особо отметим, что подобное сочетание документов в одном издании выполнено впервые, а это дает возможность читателю пользоваться ими во всем объеме.
Наиболее часто цитируемым из этих документов является письмо М. П. Лазарева А. А. Шестакову. Этот источник примечателен двумя обстоятельствами. Во-первых, это практически сжатый и вместе с тем достаточно детальный рассказ о плавании и его результатах, написанный профессионалом профессионалу В этом повествовании присутствует только главное, основное. Во-вторых, сие письмо не дублирует по целому ряду моментов книгу-отчет Беллинсгаузена, но вместе с тем приводит детали, отсутствующие в сообщении начальника экспедиции – в первую очередь это относится к событиям 16 (28) января. Сию дату и следует считать днем открытия Антарктиды. В известной мере письмо Лазарева Шестакову можно считать своеобразным рефератом книги Беллинсгаузена, но, несомненно, самостоятельным произведением, что и составляет его главную ценность: ведь Лазарев при написании письма передал то, что по тем или иным причинам не оказалось в книге Беллинсгаузена. Чтобы иметь возможность сравнить одни и те же события и оценки, данные разными участниками самой первой российской антарктической экспедиции, в настоящем издании публикуются свидетельства других участников плавания: профессора Казанского университета И. М. Симонова, матроса 1-й статьи Е. Киселева из экипажа «Востока» и мичмана П. М. Новосильского из экипажа «Мирного». Эти свидетельства принадлежат людям, занимавшим в экспедиции самое разное служебное положение, но неравнодушным к порученному им делу. Такое сопоставление указанных источников может стать темой самостоятельного исследования, далеко выходящего за рамки данного предисловия.
Особо следует остановиться на двух документах, принадлежащих перу астронома И. М. Симонова, человека, в высшей степени образованного, профессиональные знания которого в экспедиции прежде всего были направлены на решение проблем навигации и определения координат судов в море по наблюдениям светил. Ни в коем случае не отрицая его описаний природы посещенных мест, остается лишь сожалеть, что он не смог оценить, подобно Лазареву, открывшиеся перед ним картины антарктического побережья 16 января 1820 г. Но в целом ряде других мест подобная возможность возникает, хотя и не по столь значительному поводу.
Заголовок первого документа «Слово об успехах плавания шлюпов «Восток» и «Мирный» около света и особенно в Южном Ледовитом океане в 1819, 1820 и 1821 гг., произнесенное в торжественном собрании Казанского университета июля 7-го дня 1822 г. профессором и кавалером Симоновым» говорит сам за себя. Для читателя важно, что этот доклад с целью ознакомления профессуры и студентов Казанского университета был сделан по возвращении из плавания сравнительно быстро, когда все полученные впечатления были еще свежи и не померкли от занятий и трудов повседневной жизни университетского ученого, столь непохожей на тревоги и заботы, не оставляющие ни на минуту каждого участника дальнего плавания. Здесь же отметим, что суть итогов экспедиции во многом отличается от изложенной в письме Лазарева. Это объясняется как профессией обоих, так и связанным с ней восприятием окружающей обстановки. Наибольшее впечатление от экспедиции на докладчика, несомненно, произвела природа тропиков, а также обитатели островов Тихого океана, на что Симонов, учитывая особенности аудитории, не пожалел красноречия, одновременно отметив отсутствие в составе экспедиции настоящих ученых-естествоиспытателей. Вместе с тем докладчик уделил много места (и вполне заслуженно) собственным астрономическим наблюдениям.
Что касается главного достижения экспедиции – открытия Антарктиды, то выводы и суждения Симонова по этому предмету оказались достаточно противоречивыми. Оценивая ситуацию к югу от 70° ю. ш., он утверждал, что «Южный полюс покрыт твердою и непроницаемою корою льда, коего толстота, судя по возвышению над поверхностью океана, может простираться до 300 сажен, считая от нижнего слоя, скрытого в глубине моря до вершины». В действительности ученый приводит достаточно реальную величину порядка 600 м, характерную для краевой периферийной части ледникового покрова Антарктиды в целом. А чуть позже, рассказывая об открытии острова Петра I и Земли Александра I, докладчик заключает: «Открытие их тем более важно, что они суть самые южейшие из всех доныне известных земель на земном шаре. Вероятно, они надолго таковыми останутся, и можно решительно сказать, что южнее их никогда открыты не будут, ибо нет средства углубляться во льды далее». Будущее показало возможность не только углубляться во льды, но и передвигаться по этим льдам, что и стало решающим при исследованиях Центральной Антарктиды. Однако верно и то, что после русских моряков (а вместе с ними и Симонова) в следующий раз Землю Александра I удалось увидеть только в 1898 г. (т. е. 77 лет спустя!) с борта «Бельгики», причем в числе наблюдателей оказались Фредерик Кук (первым оказавшийся на Северном полюсе в 1908 г.) и Руал Амундсен (первопроходец Южного полюса в 1912 г.). Одинаково показательны как время, потребовавшееся для повторного посещения (точнее, созерцания) шестого материка, так и преемственность имен полярных исследователей.
Второй документ (впервые опубликованный в 1951 г. в извлечениях, воспроизведен в настоящем издании), также принадлежащий Симонову, представляет собой незавершенную рукопись под названием «Шлюпы «Восток» и «Мирный», или плавание россиян в Южном Ледовитом океане и около света». По объему она в несколько раз превышает текст «Слова об успехах…». Незавершенность текста рукописи автором не уменьшает ее ценности, поскольку последние описанные в ней события относятся к посещению русскими кораблями острова Маккуори в ноябре 1820 г. Хотя открытие острова Петра I и Земли Александра I, таким образом, не получило в этом источнике своего отражения, но как раз эти события экспедиции Беллинсгаузена-Лазарева не вызывают сомнений или разночтений у историков.
Читателю следует иметь в виду следующие особенности публикуемого документа. По-видимому, сам Симонов, работавший над ним длительное время, видел в нем будущую книгу, предназначенную для образованного читателя, интересующегося путешествиями в дальние страны, а не для профессионала моряка или исследователя. Соответственно, язык документа существенно отличается от стиля книги Ф. Ф. Беллинсгаузена. Вместе с тем в рукописи присутствует много такого, что для моряка представляется достаточно очевидным: подробное описание организации корабельной службы по вахтам, объяснение причин использования специфических мер длины и расстояний и т. д. Тем самым лишний раз подтверждается, что автор адресовал текст именно широкому кругу читателей. Поэтому наряду с описанием жизни обитателей моря рассказывается о реакции экипажа на то или иное событие, явление. Автор подробно говорит об особенностях природы посещенных мест, жизни местного населения, включая аборигенов, и т. д. Очевидно, ту же цель преследуют и многочисленные куски текста исторического характера, в книге Беллинсгаузена занимающие незначительное место и носящие сугубо справочный, прикладной характер.
Наряду с хорошим авторским стилем отмеченные особенности рукописи делают ее не только интересным, но и легко читаемым произведением, которое служит важным дополнением к книге-отчету самого начальника экспедиции, поскольку в нем описан целый ряд моментов, отсутствующих у Беллинсгаузена. Это касается описания как повседневной жизни на судне и отношений в экипаже, так и целого ряда событий, значение которых участники оценивали по-своему и, соответственно, уделяли им больше или меньше внимания в своих записках. Так, например, описание праздника по случаю пересечения экватора занимает в книге Беллинсгаузена примерно десять строк, поскольку начальник экспедиции считает его «совершенно детской забавою, которая, однако, производит большое действие на мореплавателей». Разумеется, отношение Симонова другое, и эмоциональное описание торжества на корабле под Андреевским флагом занимает у него две страницы. Не менее интересны у Симонова описания природы в экваториальной зоне, которые ученый увязывает с деталями морского быта, например в описании с сочными бытовыми деталями налетевшего шквала: «… чернильница моя летит по столу, как из лука стрела, и ударилась о стену; маленький столик, стоявший в углу, перевернулся вверх ногами; один из собеседников упал вместе со стулом, а другие схватились кто за стол, кто за пиллерс, но привычные моряки мгновенно поправились и вспорхнули наверх, как ласточки.
Это была шутка одного из тех шквалов, которые в тропических пределах Атлантического океана предвещают конец северо-восточного пассатного ветра. Он мгновенно ударил в паруса и сильно покачнул шлюп «Восток»; но опытностью и деятельностью капитана и офицеров приняты были надлежащие меры». Всего один пример наблюдательности единственного ученого на борту экспедиционных кораблей в сочетании с великолепным стилем изложения эпизода, не нашедшего отражения в труде Беллинсгаузена по понятным причинам – для него это была рядовая ситуация.
Возвращаясь к тексту рукописи Симонова, вновь отметим разницу с текстом Беллинсгаузена при характеристике природы и истории посещенных мест. Например, окрестности Рио-де-Жанейро в книге Беллинсгаузена описаны всего на пяти страницах; тогда как у Симонова им посвящено целых двенадцать, причем хорошим литературным стилем, в чем читатель легко убедится сам – пример далеко не единственный. Уже одно это оправдывает включение в настоящее издание разнообразных документов, дающих не только простор мысли вдумчивому читателю и настраивающих его на исследовательскую работу, на сравнительно-сопоставительный анализ текстов. А если читатель сам пожелает убедиться в реальности описаний Симонова, Беллинсгаузена и их спутников и однажды отправится для этого в отдаленные моря – да сопутствует ему удача! Если это произойдет хотя бы с одним из читателей, составители настоящего издания могут уже тогда считать свою задачу достигнутой.
Несомненно, художественные достоинства приводимого документа в сочетании с интересной информацией не однажды привлекут внимание читателя. Например, чего стоит симоновское описание занятий астрономией офицерского состава на «Востоке», в котором сказывается еще и профессиональное удовлетворение самого профессора: «В этих наблюдениях очень часто участвовали капитан и Иван Иванович Завадовский, а в полдень иногда и все офицеры с собственными своими инструментами наблюдали самую большую высоту солнца для определения широты места. Приятно было видеть, как семь, а иногда и восемь секстантов в одно время наводятся наблюдателями на солнце и на морской горизонт».
В других случаях преобладает удивление и восхищение исследователя при встрече с ранее неизвестными ему природными явлениями: «Говоря о воздушных явлениях, нельзя не упомянуть о гиганте, которого мы видели в северной широте 41/2°, в 31/2 верстах от нас на подветренной стороне. Он опирался основанием своим на море, а главой поддерживал густое облако: это был тромб, или смерч. Явлению его предшествовали дождь, гром и молния; а когда он исчез, мы видели на том месте одни облака и густой туман, да фонтаны, поднимающиеся из глубины моря. Может быть, это были киты или новая попытка океана подняться до облаков». Симонов настолько поражен увиденным, что не скрывает сожаления о недостатке знания причин возникновения этого грозного явления, вкладывая в свои описания частицу собственного восприятия – отсюда одухотворенность и эмоциональность текста.
Но больше всего это относится, разумеется, к сфере научных интересов Симонова – астрономии и описанию небосвода Южного полушария в сочетании с картинами моря: «Море покрывается фосфорическим блеском морских существ, а небо – магическим сиянием небесных тел. Как часто, уединяясь зрителем этих двух волшебных картин, долго просиживал я на шканцах или на юте и предавался обаятельному влиянию тропической ночи. То я вслушивался в лепет волн, рассекаемых орлиною грудью корабля, то всматривался в блестящие группы созвездий, мною невиданных…» Сознательно обрываю дальнейший текст Симонова, чтобы сохранить у читателя желание насладиться его проникновенной прозой, в которой эстетика удивительно сочетается с профессионализмом. Однако даже приведенный отрывок требует от читателя определенного знания морской специфики, ибо уединиться на военном корабле можно было именно только на юте или шкафуте, недоступных для «нижних чинов».
Правда, в других случаях (как, например, при высадке на остров Завадовского) присущая Симонову эстетика приходит в противоречие с грубой прозой при описании некоторых натуралистических деталей во время посещения гнездовий пингвинов, что, впрочем, лишь придает его тексту ощущение достоверности, делает описываемую ситуацию более рельефной: «Миллионы пингвинов стояли на земле один подле другого, и прохода не было от тесноты. А так как они в первый раз видели человеческие фигуры, то прибытие наше не возбуждало между ними никакого беспокойства. Мы должны были употреблять силу, чтоб пройти через их бесчисленные ряды на середину, где их было очень мало. Они безвредно защищались ластами и носами, но пинки и палки заставляли их дать нам дорогу». В приведенных примерах читателю понятны реалистические достоинства текста Симонова, помимо чисто научного содержания, весьма интересного своей точностью. Более того, в отдельных местах ученый поднимается до уровня исторического прогноза, причем оправдавшегося: «Когда наши ежегодные китовые ловли совершенно опустошат Северный Атлантический океан, тогда промышленники пустятся, может быть, в Южное полушарие», как это и произошло вскоре…
В рапорте из Порт-Жаксона Беллинсгаузен события этого дня описывает следующим образом: «С 5-го на 6-е число дошел до широты 69°07′50″ южной, долготы 16°15′ восточной. Здесь за льдяными полями мелкого льда и островами мелкого льда и островами виден материк льда, коего края отломаны перпендикулярно и который продолжается по мере нашего зрения, возвышаясь к югу подобно берегу». Лучше не скажешь! А в книге Беллинсгаузена (цит. по изданию 1949 г., с. 118) отмечено только: «… плавающие льды становились так часты и крупны, что дальнейшее в сем месте покушение к S было невозможно, а на полторы мили по сему направлению видны были кучи льдов, одну на другую взгроможденных. Далее представлялись льдяные горы, подобные вышеупомянутым и, вероятно, составляющие продолжение оных». Надеюсь, что читатель сам составит по этим разным описаниям в совокупности рисующим однозначную картину, необычный пейзаж, впервые ставший доступным человеческому взору, открывшийся с кораблей русской экспедиции.
Бесспорно, требовать от свидетелей полного совпадения в деталях вряд ли возможно. В целом же в контексте изложенного присутствие живых, выразительных реалий антарктического побережья несомненно.
Очень непростая задача – выявить обстоятельства открытия материка Антарктида нашими моряками в начале XIX в. с учетом тех противоречий, которые присутствуют в различных источниках. Неудивительно, что современные исследователи по-разному оценивают даже количество приближений к берегам Антарктиды. Так, по мнению академика А. Ф. Трешникова, подобные события имели место 16 (28) января, 21 января (2 февраля), 5 (17) февраля и 13–14 (25–26) февраля 1820 г., тогда как другой известный полярный историк доктор исторических наук М. И. Белов насчитывает таких приближений шесть.
Отчитываясь перед своим министром за первое лето пребывания в Антарктических водах и руководствуясь заданием, приведенным выше («отыскивая неизвестные земли»!), Беллинсгаузен в апреле 1820 г. отрапортавал «по команде»: «Признаков большой Южной земли нигде не встречал, хотя большую часть плавания имел за полярным кругом и близь онаго, как только ветры позволяли. Но естли оная и существует, то должна быть далеко во льдах и покрыта ими и опознать оную нет возможности». Такой была точка зрения начальника нашей самой первой антарктической экспедиции на тот момент – ведь он видел только «материк льда», среди которого не отметил выходов коренных пород, земли в представлении тех, кто давал ему задание. А «материк льда» оказался новым, невиданным, не только им самим, но и никем другим. Теперь ему оставалось главное – найти землю, чтобы опознать ее, что ему удалось только во второе антарктическое лето 1820–1821 гг.
Касаясь дальнейшего плавания в Южном Ледовитом океане вплоть до посещения Порт-Джаксона (современного Сиднея) в Австралии, отметим следующие моменты. Условия плавания в этой негостеприимной акватории Мирового океана оставались тяжелыми, требуя от экипажа, каждого его члена, постоянного внимания и готовности к испытаниям, а это, в свою очередь, заставляло всех офицеров быть особо внимательными ко всем участникам экспедиции. Так, при заготовке льда для хозяйственных целей «после каждой поездки гребцы на каждом судне переменялись, дабы таким образом облегчить сию тяжелую при холоде и мокроте производимую работу При окончании дела всем было велено переодеться в сухое платье, а для подкрепления каждому было дано по хорошему стакану горячего пуншу» (1949, с. 115). Условия плавания все время оставались достаточно напряженными, повторяясь изо дня в день: «Волнение было так велико, что принудило нас спустить брам-реи и брам-стеньги; ветр дул ночью, дул порывами со снегом, так что в 2 часа утра мы должны были взять у марселей последние рифы, а крюйсель закрепить, качка была сильная; ртуть в барометре опустилась до 28,25 (до 718 мм. – В. К.). С 10 часов утра ветр несколько утих. В полдень было теплоты полградуса; весь день продолжалась попеременно пасмурность, дождь, снег» (1949, с. 116) и т. д. и т. п. изо дня в день. Беллинсгаузен прилагал немало усилий, чтобы сохранить здоровье своих подчиненных любым способом: «Я почитал обязанностью на обоих шлюпах по возможности исполнять все относящиеся до обрядов веры и до обычаев наших соотечественников: в каждый праздник все одевались в праздничное платье; торжественные дни сверх обыкновенной порции производилась свежая свинина с кислою капустой, пунш или грог и вино. Доставляя, таким образом, удовольствие, я отвращал уныние и скуку, которые могли родиться в толь продолжительное время единообразия и опасности, когда льды, беспрерывный снег, туманы и слякоть были нашими спутниками. Кому неизвестно, что веселое расположение духа и удовольствие подкрепляют здоровье; напротив, скука и унылость рождают леность и неопрятность, а от сего происходит цинготная болезнь» (1949, с. 120). Выход за пределы линии антарктической конвергенции в середине марта был отмечен Беллинсгаузеном на 57°, судя по исчезновению льда и подъему температур воздуха. И так изо дня в день вплоть до прихода в Порт-Джаксон, где оба корабля оставались на протяжении месяца, чтобы приступить к открытиям в центральной части Тихого океана, за которыми последовало повторное возвращение в Порт-Жаксон и стоянка там, затянувшаяся до ноября 1820 г.
Главное достижение русских моряков приходится на лето 1820–1821 гг., состоялось оно в антарктических водах. Открытие Земли Александра I и острова Петра I никем не оспаривалось, было признано всеми. К их берегам русские корабли выходили по наиболее ледовитым антарктическим морям. И не случайно одно из них (западнее Антарктического полуострова) впоследствии получило имя Беллинсгаузена. Добавим, что повторно берега Земли Александра I наблюдались с борта экспедиционного судна «Бельгика» в феврале 1898 г., а затем летом 1905 г. французской экспедицией Ж. Шарко, т. е. лишь семьдесят семь лет спустя. Экипажам «Востока» и «Мирного», бесспорно, повезло с ледовой обстановкой, о чем свидетельствует вся последующая история исследований в этой части Антарктиды. В третий раз Землю Александра I наблюдал с борта самолета англичанин Дж. Раймилл в августе 1936 г., в самом конце того же года наконец добравшийся до берегов Земли Александра I на собачьей упряжке. Картирование этой части Антарктиды удалось завершить лишь в 60-х гг. прошлого века с береговой базы Фосилл-Блаф, когда было доказано существование шельфового ледника в проливе, отделяющем эту сушу от Западной Антарктиды.
Почти столь же недоступным оказался и остров Петра I. Первая высадка на его берега состоялась с борта научно-исследовательского судна «Норвегия» лишь в 1929 г., а повторно это удалось американцам в 1948 г. Остров остался недоступным для создания на нем самой небольшой научной станции, он стал настоящим памятником русских открытий в Антарктике.
Надо сказать, что современники быстро оценили значение русских открытий за Южным полярным кругом, судя по приведенной выше оценке Джеймса Кларка Росса, внесшего немалый вклад в изучение Антарктиды. Такое понимание сделанного русскими в Антарктиде со стороны Росса не удивительно – ведь на берегах этого материка русские и англичане столкнулись с одними и теми же природными особенностями, но в различной последовательности. Сначала российский мореплаватель у современного Берега принцессы Марты с удивлением обнаружил обрывы шельфовых ледников. Пытаясь уложить это открытие в суть полученного им задания, лишь на этапе завершения плавания, увидав коренную сушу на Земле Александра I и острове Петра I, Беллинсгаузен понял, что с честью выполнил порученное ему дело. А англичанин сначала открыл гористые берега Земли Виктории и только потом вышел к шельфовому леднику, названному позднее в его честь, – связь этих различных природных объектов для него была очевидной, как и реальная заслуга своего предшественника. По этой причине свидетельство Росса для историка антарктических открытий особенно ценно. Не менее высокую оценку заслугам Беллинсгаузена в открытии нового материка со временем дал немецкий географ Август Петерманн: «За эту заслугу имя Беллинсгаузена можно прямо поставить в один ряд с именами Колумба и Магеллана, как людей, не отступавшими перед трудностями… созданными воображением предшественников» (1867). Нашим морякам принадлежит одна из замечательных страниц в истории открытия шестого континента на планете.
На этом фоне претензии некоторых зарубежных мореплавателей на первенство в открытии Антарктиды выглядят несолидными и необоснованными. Например, при встрече 26 января 1821 г. в бухте острова Десепшен российских моряков с американским зверобоем Натаниелем Пальмером американец поделился с русскими некоторыми сведениями о размерах промысла, не видя в них конкурентов, но ничего не сообщил им о собственном открытии Антарктиды, приписываемой ему некоторыми земляками на основе записей в судовом журнале. Приведем их.
«Четверг 18ноября 1820 г. Подняли якорь, в 10 мы вышли из Бухты (на острове Десепшен. – В. К.), направились к Земле. Курс StE1/2E заканчивается свежим бризом и приятным.
Пятница 19 ноября. Эти 24 часа начались со свежего бриза от SW и приятного, в 8 после полудня прошли мимо Земли и нашли, что море заполнено огромными ледяными горами в 12 лавировали под парусом до утра – в 4 по полуночи пошли к берегу и открыли пролив простирающийся SSW и NNE он был буквально заполнен льдом и берег недоступен и мы подумали, что неблагоразумно отваживаться в лед трудно пробираться на Север и увидали 2 небольших острова и берег везде перпендикулярен мы направились к Фризланду (остров Ливингстон. – В. К.) входа в пролив был 63–64 S. Заканчивается ясной погодой ветром от SSW». (Цит. по Лебедеву, 1968, с. 19.)
Насколько этот документ может свидетельствовать о приоритете в открытии Антарктиды в сопоставлении с документами русских моряков, читатель оценит сам.
Некоторое время с подобными заявками на открытие участка Антарктического полуострова выступали англичане, ссылаясь на плавание военного моряка Брансфилда в январе 1820 г. Даже если этот английский моряк и не спутал берега Антарктического полуострова с островом Тринити, это событие произошло дней на десять позднее выхода Беллинсгаузена к Берегу принцессы Марты. В наше время в контексте событий за Южным полярным кругом это уже только детали далекого прошлого, столкновения интересов представителей держав и сословий за дымкой времен… Несомненным остаются только заслуги российских моряков в открытии последнего материка на нашей планете, так непохожего на остальные и по-своему неповторимого.
Помимо текста книги-отчета самого Ф. Ф. Беллинсгаузена, в настоящее издание включен ряд других документов, которые помогут читателю самому сопоставить различные источники, отражающие наиболее интересные события в истории экспедиции, а также сопутствующие им обстоятельства. Особо отметим, что подобное сочетание документов в одном издании выполнено впервые, а это дает возможность читателю пользоваться ими во всем объеме.
Наиболее часто цитируемым из этих документов является письмо М. П. Лазарева А. А. Шестакову. Этот источник примечателен двумя обстоятельствами. Во-первых, это практически сжатый и вместе с тем достаточно детальный рассказ о плавании и его результатах, написанный профессионалом профессионалу В этом повествовании присутствует только главное, основное. Во-вторых, сие письмо не дублирует по целому ряду моментов книгу-отчет Беллинсгаузена, но вместе с тем приводит детали, отсутствующие в сообщении начальника экспедиции – в первую очередь это относится к событиям 16 (28) января. Сию дату и следует считать днем открытия Антарктиды. В известной мере письмо Лазарева Шестакову можно считать своеобразным рефератом книги Беллинсгаузена, но, несомненно, самостоятельным произведением, что и составляет его главную ценность: ведь Лазарев при написании письма передал то, что по тем или иным причинам не оказалось в книге Беллинсгаузена. Чтобы иметь возможность сравнить одни и те же события и оценки, данные разными участниками самой первой российской антарктической экспедиции, в настоящем издании публикуются свидетельства других участников плавания: профессора Казанского университета И. М. Симонова, матроса 1-й статьи Е. Киселева из экипажа «Востока» и мичмана П. М. Новосильского из экипажа «Мирного». Эти свидетельства принадлежат людям, занимавшим в экспедиции самое разное служебное положение, но неравнодушным к порученному им делу. Такое сопоставление указанных источников может стать темой самостоятельного исследования, далеко выходящего за рамки данного предисловия.
Особо следует остановиться на двух документах, принадлежащих перу астронома И. М. Симонова, человека, в высшей степени образованного, профессиональные знания которого в экспедиции прежде всего были направлены на решение проблем навигации и определения координат судов в море по наблюдениям светил. Ни в коем случае не отрицая его описаний природы посещенных мест, остается лишь сожалеть, что он не смог оценить, подобно Лазареву, открывшиеся перед ним картины антарктического побережья 16 января 1820 г. Но в целом ряде других мест подобная возможность возникает, хотя и не по столь значительному поводу.
Заголовок первого документа «Слово об успехах плавания шлюпов «Восток» и «Мирный» около света и особенно в Южном Ледовитом океане в 1819, 1820 и 1821 гг., произнесенное в торжественном собрании Казанского университета июля 7-го дня 1822 г. профессором и кавалером Симоновым» говорит сам за себя. Для читателя важно, что этот доклад с целью ознакомления профессуры и студентов Казанского университета был сделан по возвращении из плавания сравнительно быстро, когда все полученные впечатления были еще свежи и не померкли от занятий и трудов повседневной жизни университетского ученого, столь непохожей на тревоги и заботы, не оставляющие ни на минуту каждого участника дальнего плавания. Здесь же отметим, что суть итогов экспедиции во многом отличается от изложенной в письме Лазарева. Это объясняется как профессией обоих, так и связанным с ней восприятием окружающей обстановки. Наибольшее впечатление от экспедиции на докладчика, несомненно, произвела природа тропиков, а также обитатели островов Тихого океана, на что Симонов, учитывая особенности аудитории, не пожалел красноречия, одновременно отметив отсутствие в составе экспедиции настоящих ученых-естествоиспытателей. Вместе с тем докладчик уделил много места (и вполне заслуженно) собственным астрономическим наблюдениям.
Что касается главного достижения экспедиции – открытия Антарктиды, то выводы и суждения Симонова по этому предмету оказались достаточно противоречивыми. Оценивая ситуацию к югу от 70° ю. ш., он утверждал, что «Южный полюс покрыт твердою и непроницаемою корою льда, коего толстота, судя по возвышению над поверхностью океана, может простираться до 300 сажен, считая от нижнего слоя, скрытого в глубине моря до вершины». В действительности ученый приводит достаточно реальную величину порядка 600 м, характерную для краевой периферийной части ледникового покрова Антарктиды в целом. А чуть позже, рассказывая об открытии острова Петра I и Земли Александра I, докладчик заключает: «Открытие их тем более важно, что они суть самые южейшие из всех доныне известных земель на земном шаре. Вероятно, они надолго таковыми останутся, и можно решительно сказать, что южнее их никогда открыты не будут, ибо нет средства углубляться во льды далее». Будущее показало возможность не только углубляться во льды, но и передвигаться по этим льдам, что и стало решающим при исследованиях Центральной Антарктиды. Однако верно и то, что после русских моряков (а вместе с ними и Симонова) в следующий раз Землю Александра I удалось увидеть только в 1898 г. (т. е. 77 лет спустя!) с борта «Бельгики», причем в числе наблюдателей оказались Фредерик Кук (первым оказавшийся на Северном полюсе в 1908 г.) и Руал Амундсен (первопроходец Южного полюса в 1912 г.). Одинаково показательны как время, потребовавшееся для повторного посещения (точнее, созерцания) шестого материка, так и преемственность имен полярных исследователей.
Второй документ (впервые опубликованный в 1951 г. в извлечениях, воспроизведен в настоящем издании), также принадлежащий Симонову, представляет собой незавершенную рукопись под названием «Шлюпы «Восток» и «Мирный», или плавание россиян в Южном Ледовитом океане и около света». По объему она в несколько раз превышает текст «Слова об успехах…». Незавершенность текста рукописи автором не уменьшает ее ценности, поскольку последние описанные в ней события относятся к посещению русскими кораблями острова Маккуори в ноябре 1820 г. Хотя открытие острова Петра I и Земли Александра I, таким образом, не получило в этом источнике своего отражения, но как раз эти события экспедиции Беллинсгаузена-Лазарева не вызывают сомнений или разночтений у историков.
Читателю следует иметь в виду следующие особенности публикуемого документа. По-видимому, сам Симонов, работавший над ним длительное время, видел в нем будущую книгу, предназначенную для образованного читателя, интересующегося путешествиями в дальние страны, а не для профессионала моряка или исследователя. Соответственно, язык документа существенно отличается от стиля книги Ф. Ф. Беллинсгаузена. Вместе с тем в рукописи присутствует много такого, что для моряка представляется достаточно очевидным: подробное описание организации корабельной службы по вахтам, объяснение причин использования специфических мер длины и расстояний и т. д. Тем самым лишний раз подтверждается, что автор адресовал текст именно широкому кругу читателей. Поэтому наряду с описанием жизни обитателей моря рассказывается о реакции экипажа на то или иное событие, явление. Автор подробно говорит об особенностях природы посещенных мест, жизни местного населения, включая аборигенов, и т. д. Очевидно, ту же цель преследуют и многочисленные куски текста исторического характера, в книге Беллинсгаузена занимающие незначительное место и носящие сугубо справочный, прикладной характер.
Наряду с хорошим авторским стилем отмеченные особенности рукописи делают ее не только интересным, но и легко читаемым произведением, которое служит важным дополнением к книге-отчету самого начальника экспедиции, поскольку в нем описан целый ряд моментов, отсутствующих у Беллинсгаузена. Это касается описания как повседневной жизни на судне и отношений в экипаже, так и целого ряда событий, значение которых участники оценивали по-своему и, соответственно, уделяли им больше или меньше внимания в своих записках. Так, например, описание праздника по случаю пересечения экватора занимает в книге Беллинсгаузена примерно десять строк, поскольку начальник экспедиции считает его «совершенно детской забавою, которая, однако, производит большое действие на мореплавателей». Разумеется, отношение Симонова другое, и эмоциональное описание торжества на корабле под Андреевским флагом занимает у него две страницы. Не менее интересны у Симонова описания природы в экваториальной зоне, которые ученый увязывает с деталями морского быта, например в описании с сочными бытовыми деталями налетевшего шквала: «… чернильница моя летит по столу, как из лука стрела, и ударилась о стену; маленький столик, стоявший в углу, перевернулся вверх ногами; один из собеседников упал вместе со стулом, а другие схватились кто за стол, кто за пиллерс, но привычные моряки мгновенно поправились и вспорхнули наверх, как ласточки.
Это была шутка одного из тех шквалов, которые в тропических пределах Атлантического океана предвещают конец северо-восточного пассатного ветра. Он мгновенно ударил в паруса и сильно покачнул шлюп «Восток»; но опытностью и деятельностью капитана и офицеров приняты были надлежащие меры». Всего один пример наблюдательности единственного ученого на борту экспедиционных кораблей в сочетании с великолепным стилем изложения эпизода, не нашедшего отражения в труде Беллинсгаузена по понятным причинам – для него это была рядовая ситуация.
Возвращаясь к тексту рукописи Симонова, вновь отметим разницу с текстом Беллинсгаузена при характеристике природы и истории посещенных мест. Например, окрестности Рио-де-Жанейро в книге Беллинсгаузена описаны всего на пяти страницах; тогда как у Симонова им посвящено целых двенадцать, причем хорошим литературным стилем, в чем читатель легко убедится сам – пример далеко не единственный. Уже одно это оправдывает включение в настоящее издание разнообразных документов, дающих не только простор мысли вдумчивому читателю и настраивающих его на исследовательскую работу, на сравнительно-сопоставительный анализ текстов. А если читатель сам пожелает убедиться в реальности описаний Симонова, Беллинсгаузена и их спутников и однажды отправится для этого в отдаленные моря – да сопутствует ему удача! Если это произойдет хотя бы с одним из читателей, составители настоящего издания могут уже тогда считать свою задачу достигнутой.
Несомненно, художественные достоинства приводимого документа в сочетании с интересной информацией не однажды привлекут внимание читателя. Например, чего стоит симоновское описание занятий астрономией офицерского состава на «Востоке», в котором сказывается еще и профессиональное удовлетворение самого профессора: «В этих наблюдениях очень часто участвовали капитан и Иван Иванович Завадовский, а в полдень иногда и все офицеры с собственными своими инструментами наблюдали самую большую высоту солнца для определения широты места. Приятно было видеть, как семь, а иногда и восемь секстантов в одно время наводятся наблюдателями на солнце и на морской горизонт».
В других случаях преобладает удивление и восхищение исследователя при встрече с ранее неизвестными ему природными явлениями: «Говоря о воздушных явлениях, нельзя не упомянуть о гиганте, которого мы видели в северной широте 41/2°, в 31/2 верстах от нас на подветренной стороне. Он опирался основанием своим на море, а главой поддерживал густое облако: это был тромб, или смерч. Явлению его предшествовали дождь, гром и молния; а когда он исчез, мы видели на том месте одни облака и густой туман, да фонтаны, поднимающиеся из глубины моря. Может быть, это были киты или новая попытка океана подняться до облаков». Симонов настолько поражен увиденным, что не скрывает сожаления о недостатке знания причин возникновения этого грозного явления, вкладывая в свои описания частицу собственного восприятия – отсюда одухотворенность и эмоциональность текста.
Но больше всего это относится, разумеется, к сфере научных интересов Симонова – астрономии и описанию небосвода Южного полушария в сочетании с картинами моря: «Море покрывается фосфорическим блеском морских существ, а небо – магическим сиянием небесных тел. Как часто, уединяясь зрителем этих двух волшебных картин, долго просиживал я на шканцах или на юте и предавался обаятельному влиянию тропической ночи. То я вслушивался в лепет волн, рассекаемых орлиною грудью корабля, то всматривался в блестящие группы созвездий, мною невиданных…» Сознательно обрываю дальнейший текст Симонова, чтобы сохранить у читателя желание насладиться его проникновенной прозой, в которой эстетика удивительно сочетается с профессионализмом. Однако даже приведенный отрывок требует от читателя определенного знания морской специфики, ибо уединиться на военном корабле можно было именно только на юте или шкафуте, недоступных для «нижних чинов».
Правда, в других случаях (как, например, при высадке на остров Завадовского) присущая Симонову эстетика приходит в противоречие с грубой прозой при описании некоторых натуралистических деталей во время посещения гнездовий пингвинов, что, впрочем, лишь придает его тексту ощущение достоверности, делает описываемую ситуацию более рельефной: «Миллионы пингвинов стояли на земле один подле другого, и прохода не было от тесноты. А так как они в первый раз видели человеческие фигуры, то прибытие наше не возбуждало между ними никакого беспокойства. Мы должны были употреблять силу, чтоб пройти через их бесчисленные ряды на середину, где их было очень мало. Они безвредно защищались ластами и носами, но пинки и палки заставляли их дать нам дорогу». В приведенных примерах читателю понятны реалистические достоинства текста Симонова, помимо чисто научного содержания, весьма интересного своей точностью. Более того, в отдельных местах ученый поднимается до уровня исторического прогноза, причем оправдавшегося: «Когда наши ежегодные китовые ловли совершенно опустошат Северный Атлантический океан, тогда промышленники пустятся, может быть, в Южное полушарие», как это и произошло вскоре…