Фармер Филип Жозе
Небесные киты Измаила
Филип Фармер
Небесные киты Измаила
перевод Л. Шабада
Третий роман - "Небесные киты Измаила" - стоит несколько особняком. Любовь Филипа Фармера к смелым заимствованиям - не секрет. Весь цикл "Многоярусный мир" выстроен вокруг образов, взятых из поэзии Уильяма Блейка, а "Мир Реки" и вовсе описывает вымышленные приключения вполне реальных исторических лиц. Но в "Небесных китах Измаила" автор идет несколько иной дорогой. Роман представляет собой как бы продолжение знаменитого "Моби Дика", главного героя которого - Измаила - фантазия автора заносит в далекое будущее, в мир вечных землетрясений и высохших морей. В небесах над равниной, бывшей дном Тихого океана, парят небесные киты, и китобои на летающих кораблях пускаются за ними вслед под багровым солнцем и раздувшейся луной...
Один человек остался жив.
Огромный белый кит со странным пассажиром за спиной и удавленник, влачившийся за своим заклятым врагом с настойчивостью одержимого, были уже глубоко. Китобоец отправился в свое последнее - вертикальное - плавание. В пучине уже скрылись и рука с молотком, и ястреб, чье крыло было прижато к мачте: океан со сноровкой, приобретенной им за миллиарды лет, стер со своего лика следы человеческого присутствия.
Только человек, выброшенный из вельбота, еще плавал поблизости, но и он знал, что скоро пойдет ко дну, к своим товарищам.
А потом тонущий корабль словно сделал последний выдох, и лопнул черный пузырь. Из него, как взвившийся к небу дельфин, вырвался гроб Квикега, ставший теперь лодкой, перевернулся в воздухе, упал и закачался на волнах. Дельфин превратился в бутылку, и в ней была весточка надежды.
На этом гробу человек целый день и целую ночь проплавал в море, покачиваясь на легкой панихидной зыби. На второй день "Рахиль", блуждавшая по неверным следам своих пропавших детей, нашла еще одного сироту.
Капитан Гардинер счел историю, рассказанную Измаилом, самой странной из всех, какие ему доводилось слышать, - а таких было немало. Но ему было некогда удивляться - мучительная нужда гнала его вперед. И "Рахиль", распустив паруса, рыскала как безумная из стороны в сторону в поисках вельбота с мальчиком - сыном капитана. Минул день, и ночь опустилась над морем, тогда зажгли фонари. Взошла полная луна, и в ее сиянии спокойные воды стали черненым серебром.
Буй, он же гроб Квикега, подняли на палубу, и, пока Измаил заканчивал свой рассказ, капитан Гардинер обошел гроб кругом, с любопытством его разглядывая и то и дело нагибаясь к странным завиткам на крышке.
- Н-да, интересно, что такое некрещеный варвар хотел выразить этими закорючками? - бормотал капитан. - И вот забавно - ведь эти письмена вырезал неграмотный дикарь. Не молитва ли это одному из его богов, подобных Ваалу? Послание кому-то из обитателей иного мира? А может, это заклинания, и тот, кто произнесет их, попадет в некую область или время, где, верно, нам, христианам, будет совсем неуютно?
Эти домыслы запомнились Измаилу. Впоследствии ему казалось, что последнее замечание капитана могло оказаться истинной правдой. Не был ли замысловатый узор, расплывавшийся и ускользавший от пристального взгляда, абрисом того ключа, что мог повернуть колеса времени?
Но времени на размышления у Измаила было не так много.
Зная, через какие испытания ему пришлось пройти, капитан Гардинер дал ему поспать остаток дня и половину ночи. Потом его разбудили и послали на марс фок-мачты дозорным - надо было отрабатывать свой хлеб. За спиной моряка горел фонарь.
Измаил озирал недвижное море, блестевшее вокруг "Рахили", словно жидкое серебро. Ветер стих; пустили вельботы, чтобы тянуть "Рахиль" дальше на буксире. В тишине раздавался только плеск весел, с усилием раздвигавших воду, да нечаянный вздох уставшего матроса. Казалось, воздух уплотнился, как морская вода, будто и в самом деле став тяжелым серебристым саваном. Полная луна плыла по безоблачному небу, словно кружась в медлительном водовороте.
Внезапно по спине Измаила побежали мурашки - за последние несколько дней он почти привык к этому ощущению.
Ему показалось, что спереди и под ним на ноки рей снизошли огненные призраки. Трезубцы громоотводов горели, словно от огня. Он обернулся, посмотрев назад; концы рей испускали струи призрачного света.
Кто-то крикнул: - Огни Святого Эльма!
Измаил помнил, как горели эти огни на "Пекоде". Неужели и "Рахиль" обречена? Неужто судьба смилостивилась над ним лишь для того, чтобы погубить немного погодя?
Увидав гигантские свечи, полыхавшие природным огнем, люди в вельботах бросили весла, но командиры, сидевшие на носу вельботов, заставили их снова взяться за работу.
- Измаил, друг мой, не видать ли пропавшего вельбота? - крикнул капитан Гардинер, задрав голову вверх.
- Нет, капитан Гардинер! - крикнул в ответ Измаил. Ему показалось, что от этого крика сноп света рядом с ним заколебался, словно пламя свечи. Нет, пока ничего не видать!
Но уже через мгновение он вздрогнул и вцепился в узкие поручни, за которыми стоял. Что-то двигалось по правому борту. Это было что-то длинное и черное, и несколько секунд Измаилу казалось, что это вельбот и до него около полумили. Но кричать он не стал: он хотел вначале в этом убедиться, чтобы не волновать капитана понапрасну. Секунд тридцать спустя черный предмет стал длиннее, прорезав ртутную гладь моря светлосеребряными бороздами. Теперь он походил на морскую змею - такой длинный и тонкий, что Измаил подумал: "Это, должно быть, та самая тварь, о которой я столько слышал, но ни разу не видал". А может, это было щупальце Кракена, который по причине, известной только ему самому, всплыл на поверхность.
Внезапно черная змееподобная тварь пропала. Он потер глаза. Утомление от трехдневной гонки за белым китом, на его глазах протаранившим и потопившим корабль, день, ночь и еще полдня плавания на крышке гроба, разве этого недостаточно, чтобы навсегда повредиться рассудком?
Тут другой дозорный закричал: - Морская змея!
Раздались новые выкрики, уже с вельботов, тянувших судно, а ведь оттуда море было видно намного хуже, чем с мачт.
Длинные тонкие черные нити метались, кружили и скользили по серебристо-черным волнам и там и тут. Казалось, что они рождаются только для того, чтобы вонзить свои копьевидные головки в борта "Рахили" и растаять. Сначала их было около десятка, потом - две дюжины, а вскоре они уже исчислялись сотнями.
- Что это такое? - прокричал капитан Гардинер.
- Не знаю, капитан, но что-то они мне не по душе! - крикнул в ответ второй помощник.
- Мешают ли они грести? - спросил капитан.
- Только тем, что не дают людям сосредоточить мысли на работе!
- Пусть мысли витают где им угодно! - взревел капитан Гардинер. Главное, чтобы их спины мне послужили. Ворочайте веслами, ребята! Чем бы ни были эти твари, они навредят вам не больше, чем электрические сполохи на мачтах.
- Есть, сэр! - не слишком веселым голосом откликнулся второй помощник. - Ну, ребята, слыхали, что сказал капитан? Загребай, поднатужься! Да не смотрите на это наваждение! Наваждение и есть, мираж, какие бывают на море! Призраки, отражения того, чего нет! А если что и есть, то так далеко, что до вас не достанет!
И снова в застывшем воздухе над недвижной водой слышались лишь удары весел да вздохи гребцов. Только теперь змееподобные "призраки" стали ходить кругами, будто пытаясь ухватить и проглотить собственный хвост. Они все кружили и кружили - или это только казалось? - и складки, которые они оставляли на воде, становились все глубже и заметнее.
И сполохи электричества, огни Святого Эльма на ноках рей и трезубцах громоотводов, тоже, казалось, разгорались все ярче.
Из бесплотных призраков они превратились в живые существа, их дыхание стало горячим.
Измаил отодвинулся от них как можно дальше, прижавшись животом и коленями к твердым поручням и устремив взгляд вперед, чтобы не смотреть на огни по сторонам.
Снизу раздался пронзительный крик: кто-то из матросов бросился в люк, а за ним следом, словно играя, прыгнул раздвоенный язык пламени высотой в два человеческих роста.
В это самое время передние концы длинных черных штуковин, вертевшихся в море, тоже засветились огнем Святого Эльма. Они стали похожи на длинных, как змеи, доисторических китов, этих прародителей современных монстров с округлыми боками, только извергавших вместо воды струи раскаленной серы.
Измаил посмотрел налево, потом направо: белесые огни по обоим концам реи раздвоились, и по огоньку из каждой пары, словно танцуя, побежали по рее к нему.
Измаил схватился за перила и крепко зажмурился.
- Господи, помилуй нас, грешных! - закричал капитан. - Море ожило, корабль в огне!
Измаил не смел открыть глаз, но и отключиться от того, что творилось вокруг, он тоже не мог. Взглянув на море, он увидал, что его поверхность покрылась черными разорванными кругами, - они вертелись, и у каждой змеи с одного конца вырывался сноп пламени. А на самом корабле все предметы, выступавшие на какие-нибудь несколько дюймов, были окружены ореолом пламени, и его языки больше не танцевали, но слились в бешеном хороводе. Огни бежали по кругу, все по кругу.
А сполохи электричества, сделавшие в его направлении первые па своего менуэта, пока он не закрыл глаза, прыгнули навстречу друг другу и слились прямо над его головой. Он не мог увидеть их целиком: как только он задирал голову, чтобы посмотреть, они уходили в сторону, так что большая часть их, с позволения сказать, "тела" оставалась вне поля его зрения. Но от них исходило столько света, что можно было видеть их словно изнутри, а секунду спустя, поглядев вниз, на офицеров и матросов, он понял, что сполохи циркулируют по его голове, тонкий язык огня чуть не лижет его макушку.
Темные штуковины, крутившиеся по всему океану, соединились в шевелящуюся паутину. Море, освещенное холодным светом тысяч огоньков, горевших по ее углам, там, где змеи соединились между собой, стало похоже на потрескавшееся зеркало.
Измаилу показалось, что это целый мир пошел трещинами и вот сейчас осколки посыплются ему на голову.
Это ужаснуло его настолько, что он принялся читать молитвы вслух, такого с ним не случалось даже в последние три дня плавания на "Пекоде".
Огни погасли.
Черная паутина исчезла.
Воцарилась полная тишина.
Никто не смел даже вздохнуть - не то что слово вымолвить. Каждый боялся разбудить те неведомые силы, что тучей сгустились над ними, чувствуя: тогда на них обрушится что-то похуже, чем сама смерть.
Поднялся западный ветер, море покрылось рябью. Паруса захлопали и натянулись.
"Рахиль" накренилась на правый борт; ветер стих; корабль снова выпрямился.
Снова стало тихо.
Родившись из тишины и мук ожидания, в воздухе повисло предчувствие чего-то страшного.
Что-то будет дальше?
"Для того ли я избегнул быстрого, хоть и ужасного конца, постигшего команду "Пекода", - думал Измаил, - чтобы испытать гораздо более страшную участь? Что-то такое, что один только Бог мог бы вообразить, - но и Он ужаснулся бы таких мыслей?" Последующие события Измаил смог восстановить, лишь воссоздав их по обрывкам воспоминаний. При этом ему больше помогло воображение, чем память. А в тот момент он с трудом понимал, что происходит. Тогда он испытал лишь изумление и ужас.
Неслышно, как мираж, возникающий над океанской гладью, море исчезло.
Ночь превратилась в день.
"Рахиль" летела вниз.
Измаил был так напуган, что даже не закричал, а если и кричал, то не слыхал своего голоса.
Падая в пустоту, "Рахиль" сразу опрокинулась: в момент когда море истаяло, судно слегка кренилось вправо, поэтому под тяжестью парусов и мачт оно перевернулось через правый борт.
Измаила выбросило в пропасть, словно камень из пращи, и он стал тонуть вместе с кораблем в море воздуха, свистевшего у него в ушах. При этом он разводил руками и болтал ногами, словно пытаясь плыть.
Луна не исчезла, хоть и была разлучена с ночью - своей неизменной спутницей. Но она стала огромной - больше чем в три, может быть, даже в четыре раза больше прежнего.
Солнце стояло в зените. Это был шар зловеще-красного оттенка, распухший вчетверо по сравнению с тем, что было раньше.
Небо было темно-синим.
Ветер свистел, продувая человека насквозь.
Под ним - или скорее под "Рахилью" - по воздуху плыла какая-то непонятная посудина.
Он успел заметить только, какая она странная; еще у него осталось мимолетное впечатление, что это творение человеческих рук. Он успел заметить, как по ней забегали человеческие фигурки; потом в летучий корабль вонзилась грот-мачта "Рахили", китобоец обрушился на странное воздушное судно всей массой, и оно развалилось надвое.
Примерно в ста футах под ним и двумя кораблями показалось нечто, принятое Измаилом за вершину горы. Нечто огромное, все в красно-коричневых разводах, по цвету похожее на гриб, - плато на горном кряже, вздымавшемся вверх на мили.
Он ударился в него, ушибся и провалился сквозь что-то, похожее на тонкий слой живой ткани.
Он ударялся о новые и новые слои, прорывая их, и всякий раз отбивал себе почки, но при этом скорость падения все время замедлялась.
Вот мимо мелькнуло что-то, похожее на веревку. Он хотел ее схватить, промахнулся, потом почувствовал, как в его руках, обжигая их, скользит другая такая же штука. Когда нырял сквозь очередной слой, он вскрикнул, налетев на что-то твердое, - от этого оно лопнуло с шумом, как воздушный шар, оглушило, ударило в нос, обожгло глаза едким и жгучим газом.
Тут его руки схватились за что-то - он не видел, за что.
Его сильно занесло в сторону, так сильно, что он чуть не разжал руки. Измаил заморгал, стараясь слезами смягчить резь в глазах. Потом он качнулся обратно и шлепнулся - было больно, но уже не так - к мягкому подножию пузыря трупнозеленого цвета, - не то животного, не то растительного происхождения, а то и того и другого сразу.
Измаил продолжал рвать оболочки, тонкие, как бумага. Машинально он отметил, что это сооружение, чем бы оно ни оказалось, должно быть, поддерживали тысячи пузырей всевозможных размеров.
Последний слой порвался под его ногами так неохотно, что Измаил подумал было, что придется продираться сквозь него силой. Падать дальше было страшно, но еще страшнее застрять внутри этого предательски-хлипкого существа.
Когда он провалился в дыру, пузырь, за который он держался, на мгновение застрял, но потом под тяжестью человеческого тела тоже прошел сквозь разрыв кожистой оболочки. Измаил оказался под огромной тушей из бледных, как плесень, тканей с ржавыми прожилками, нависшей над ним как туча. Под ним была кромка темно-синего моря и джунгли. "Рахиль" упала в море, рассыпавшись на сотню обломков, - они лежали на его поверхности, словно это была не вода, а желе. Обломки воздушного корабля до моря пока не долетели. Один из них, по-видимому более легкий, отнесло ветром дальше: он падал куда-то в прибрежные джунгли. Другой должен был упасть по другую сторону от "Рахили", примерно в полумиле от нее.
Не успел он пролететь очередную милю или около того - точнее оценить расстояние ему было сложно, - как увидел, что первый обломок врезался в джунгли и исчез из виду. Было похоже, что не успел он обрушиться вниз, как его оплели ползучие побеги.
Вторая, меньшая половина так сильно ударилась о морскую поверхность, что развалилась на дюжину частей. Некоторые из них срикошетили и, прежде чем остановиться, отлетели довольно далеко к западу.
"Интересно, - подумал он, - я падаю достаточно быстро, чтобы разбиться о воду?" И тут он увидел, что с неба падает не он один.
Так далеко, что нельзя было разобрать ни черт лица, ни даже пола, видно было только, что это человек, - медленно опускалась еще одна фигура, цеплявшаяся за похожую на веревку горловину пузыря цвета сырого мяса.
Непонятно почему, но он подумал, что другой оставшийся в живых был не из команды "Рахили".
Этот другой был выше его - значит, он упал позже. А может, просто его пузырь был больше, чем у Измаила.
Откачнувшись, - а он качался как маятник, совершающий затухающие колебания, - Измаил посмотрел мимо выпуклости своего пузыря-аэростата вверх. Почти в центре огромной туши было несколько больших дыр, которые прорвал корпус "Рахили" и куски воздушного корабля. Дыр, проделанных им самим и его попутчиком, видно не было.
Через секунду он "солдатиком" вошел в океан. Уйдя с головой под воду, он вынырнул, корчась от боли. Вода немилосердно жгла ему глаза; ему казалось, что в рот попал чуть ли не ком соли.
Пузырь, который он уташил за собой под воду, лопнул, выпустив содержимое. От этого газа он еще сильнее закашлялся, а перед глазами опустилась словно-бы огненно-белая завеса.
Он обнаружил: чтобы держаться на плаву, ему не надо грести, - можно вообще не двигаться. Это море было более безжизненным, чем Мертвое море Палестины или Большое Соленое озеро в штате Юта. Можно было лежать на спине, глядя на большущую луну, цветом похожую на лимбургский сыр, и огромное красное солнце, не напрягая ни одного мускула.
Хотя вода была насыщена минералами, ее несло течением.
Однако течение было направлено не в ту сторону, куда дул ветер, а навстречу ему. И оно было неравномерным. Оно состояло из пологих волн, бегущих на запад, - и они были непохожими на обычные волны. Хотя он оцепенел от страха - теперешнего и уже пережитого - и не был в состоянии размышлять и анализировать, он почувствовал, что это, похоже, колеблется земля, а не вода. Их порождали землетрясения.
Потом он перестал думать о всяких странностях и заснул.
Он спал, слабо покачиваясь вверх-вниз на волнах, которые медленно, но неуклонно несли-его на запад: лицом к небу, руки сложены крест-накрест (он даже не знал об этом, пока не проснулся).
Когда он очнулся, солнце еле-еле склонилось к горизонту, хотя он и чувствовал, что проспал не меньше восьми часов.
Он натолкнулся на что-то головой, и это пробудило его от глубокого сна: смутные образы осаждали его больной рассудок, как акулы барахтающегося в воде человека.
Он протянул руку и оттолкнулся, но в такой вязкой воде усилия хватило лишь на то, чтобы отплыть примерно на фут.
Затем он повернулся на бок и обнаружил, что наткнулся на гроб Квикега, он же буй. Тот плавал, погрузившись в воду всего на один-два дюйма, словно желая сказать: "Вот и я, твоя погребальная ладья, тоже цела-невредима".
Тяжело дыша от усилий, он взгромоздился на этот ящик, уцепившись пальцами за резные узоры. Гроб осел еще на несколько дюймов. Облокотившись подбородком на край, он свесил руки по сторонам и погреб к берегу. Через некоторое время он утомился и снова заснул. Проснувшись, он увидел, что здоровенная луна сильно продвинулась по небу, а солнце склонилось не больше чем на несколько градусов.
Огромного облакообразного существа, которое он пробил насквозь да еще вырвал по дороге какой-то орган, уже не было.
Однако на западе вырисовывалось еще одно. Оно летело ниже, чем первое; когда оно приблизилось, он различил, что его раздирали на куски стаи неведомых созданий с крыльями, похожими на паруса.
Эти хищники были не похожи друг на друга, но среди них были такие (похожие между собой, но все-таки разные), которых он, поразмыслив, назвал небесными акулами. Поскольку они летали на высоте примерно пять тысяч футов, детали их строения сейчас были неразличимы. Но впоследствии ему довелось увидеть их гораздо ближе, чем хотелось бы.
Самые маленькие разновидности имели длину около двух футов, самые крупные - от восьми до десяти. Все они были алого цвета. Головы у всех по сравнению с телом были непропорционально большими. Они имели форму торпеды, с неимоверными, раззявленными ртами; челюсти их усеивали многочисленные ряды треугольных белых зубов. Верх головы у них был раздут так, словно вот сейчас голову разорвет изнутри и разбросает мозги (если только есть, что разбрасывать) на несколько ярдов в округе. Это сравнение было близко к истине, поскольку на голове у них располагался пузырь с газом легче воздуха. Сразу после места, где кончается голова, на теле был еще один большущий горб, и два этих горба создавали сходство с дромадером, - скорее зловещее, нежели успокоительное.
Вряд ли кому-нибудь захотелось бы прокатиться, сидя между этих горбов.
Тело имело форму акульего, а кожа, покрывавшая хрупкие кости, была очень тонка. Когда одно из этих созданий заслоняло Измаилу солнце, становились видны контуры скелета и внутренних органов.
Хвост оканчивался двумя вертикальными лопастями, больше похожими на руль корабля, чем на рыбий плавник. Обе они были такими длинными, что, казалось, под их тяжестью хвост небесной акулы должен бы опуститься вниз, но они тоже состояли лишь из прозрачной кожи и тонких костей.
Передвигались эти животные, по-видимому, в основном за счет ветра, хотя в некоторой степени могли перемещаться и сами по себе, помахивая хвостом из стороны в сторону и используя хвостовые плавники, подобно настоящим акулам. Две пары очень длинных крыльев, похожих на стрекозиные, растущих сразу позади головы, могли поворачиваться почти на 360 градусов; они медленно вздымались и опускались. Эти придатки, расчерченные черным и белым, были скорее парусами, чем крыльями. Но инстинкт подсказывал животным, как приводиться круто к ветру, как менять галсы и выполнять другие маневры, которым моряков-людей приходится учить.
Огромное существо цвета ржавчины с плесенью, похожее на тучу, проплыло над головой, терзаемое и едомое заживо - если оно было живым - полчищем небесных акул. Потом его унесло к востоку, повлекло ветром в сторону пурпурной горной гряды вдалеке.
Измаил не знал, почему первое облакоподобное существо алые хищники с крыльями в клетку не беспокоили, а на второе напали в таком количестве. Но все равно был доволен тем, что в тот момент, когда он заново родился в этом мире, их не было.
Он лежал на спине, а гроб, он же каноэ, покачивался от толчков, передававшихся через плотную воду. Через некоторое время он увидал еще одну огромную тучу, на этот раз бледнокрасного цвета, причем ее очертания и местоположение менялись так быстро, что он подумал: наверное, это действительно туча, хотя и необычная. А как она могла быть обычной? Разве в этом мире что-нибудь (или кто-нибудь), кроме него самого, могло быть обыкновенным? И разве сам он, по стандартам этого мира, не был необычным явлением?
Когда туча пролетала над ним, из нее по направлению к земле потянулось щупальце или псевдоподия - для щупальца она была слишком бесформенной и тупой. Сквозь нее просвечивали солнечные лучи, и вообще она больше походила на облако пыли, чем на живое существо.
Несколько обрывков псевдоподии ветер пронес мимо него: они распались на мелкие частички. Они были не настолько близко, чтобы можно было рассмотреть их в деталях. Но на фоне темно-синего неба нижняя часть этих частиц казалась угловатой, а верхняя имела форму зонтика и, без сомнения, работала как парашют.
Как летучие мыши преследуют рой насекомых или киты - скопление криля, мелких животных, составляющих основание пирамиды жизни в море, - их глотают и отцеживают из морской воды настоящие могучие киты, - огромную красную тучу преследовали еще другие твари.
Сравнение с китами не было преувеличением. Чудовищные создания, что, раскинув плавники-паруса и широко распахнув гигантские пасти, врезались в красную тучу, должно быть, действительно были небесными китами этого мира.
Они летели слишком высоко, чтобы Измаил мог описать их поточнее. Но были они громадными, намного больше, чем кашалот. Тела их имели форму сигары, а головы, как и у акул, размером были почти такими же, как тела. Хвосты у них оканчивались горизонтальным и вертикальным рулевыми плавниками.
Ветер унес тучу и тех, кто ей питался; они скрылись из виду.
Солнце клонилось к горизонту, но так медленно, что казалось: скорее уж этот мир кончится, чем оно сядет.
Стало жарче. Когда он только влез на плавучий гроб, то подумал, что воздух немного холодноват. А проснувшись, решил, что стало жарковато.
Теперь он вспотел, а рот и горло пересохли. Казалось, что воздух, даром что морской, лишился влаги. А берег все еще был так далеко, что его даже не было видно. Оставалось лишь отдаться на волю волн, или помогать течению, подгребая руками. Он стал грести, но от этого вспотел еще больше и вскорости выдохся. Измаил лег лицом вниз, уткнув подбородок в край гроба, потом перевернулся. Над ним появилось новое красное облако, постоянно меняющее свою форму, вместе со своими спутниками - воздушными левиафанами.
Он снова стал подгребать. Минут через пятнадцать впереди показалась земля, и Измаил почувствовал прилив сил. Шли часы, а солнце словно приговорили вечно плыть в полуденном небе. Он опять заснул, а когда проснулся, на западе был отчетливо виден берег, покрытый зеленью. К этому времени его легкие превратились в пыль, а язык - в камень.
Несмотря на слабость, он снова начал грести. Если в ближайшее время не добраться до берега, он останется лежать мертвым на крышке гроба, вместо того чтобы занять приличествующее место под ней.
Берег нисколько не приблизился. По крайней мере, так ему показалось. Все в этом мире, кроме полета небесных тварей, протекало мучительно медленно, просто сводило с ума своей неторопливостью. Само время, как подумал он однажды еще на "Пекоде", сделало сейчас глубокий вздох и застыло в нерешительности.
Но даже в этом мире гигантского красного солнца время не могло тянуться бесконечно. С последней морской волной передний конец гроба вынесло на берег.
Небесные киты Измаила
перевод Л. Шабада
Третий роман - "Небесные киты Измаила" - стоит несколько особняком. Любовь Филипа Фармера к смелым заимствованиям - не секрет. Весь цикл "Многоярусный мир" выстроен вокруг образов, взятых из поэзии Уильяма Блейка, а "Мир Реки" и вовсе описывает вымышленные приключения вполне реальных исторических лиц. Но в "Небесных китах Измаила" автор идет несколько иной дорогой. Роман представляет собой как бы продолжение знаменитого "Моби Дика", главного героя которого - Измаила - фантазия автора заносит в далекое будущее, в мир вечных землетрясений и высохших морей. В небесах над равниной, бывшей дном Тихого океана, парят небесные киты, и китобои на летающих кораблях пускаются за ними вслед под багровым солнцем и раздувшейся луной...
Один человек остался жив.
Огромный белый кит со странным пассажиром за спиной и удавленник, влачившийся за своим заклятым врагом с настойчивостью одержимого, были уже глубоко. Китобоец отправился в свое последнее - вертикальное - плавание. В пучине уже скрылись и рука с молотком, и ястреб, чье крыло было прижато к мачте: океан со сноровкой, приобретенной им за миллиарды лет, стер со своего лика следы человеческого присутствия.
Только человек, выброшенный из вельбота, еще плавал поблизости, но и он знал, что скоро пойдет ко дну, к своим товарищам.
А потом тонущий корабль словно сделал последний выдох, и лопнул черный пузырь. Из него, как взвившийся к небу дельфин, вырвался гроб Квикега, ставший теперь лодкой, перевернулся в воздухе, упал и закачался на волнах. Дельфин превратился в бутылку, и в ней была весточка надежды.
На этом гробу человек целый день и целую ночь проплавал в море, покачиваясь на легкой панихидной зыби. На второй день "Рахиль", блуждавшая по неверным следам своих пропавших детей, нашла еще одного сироту.
Капитан Гардинер счел историю, рассказанную Измаилом, самой странной из всех, какие ему доводилось слышать, - а таких было немало. Но ему было некогда удивляться - мучительная нужда гнала его вперед. И "Рахиль", распустив паруса, рыскала как безумная из стороны в сторону в поисках вельбота с мальчиком - сыном капитана. Минул день, и ночь опустилась над морем, тогда зажгли фонари. Взошла полная луна, и в ее сиянии спокойные воды стали черненым серебром.
Буй, он же гроб Квикега, подняли на палубу, и, пока Измаил заканчивал свой рассказ, капитан Гардинер обошел гроб кругом, с любопытством его разглядывая и то и дело нагибаясь к странным завиткам на крышке.
- Н-да, интересно, что такое некрещеный варвар хотел выразить этими закорючками? - бормотал капитан. - И вот забавно - ведь эти письмена вырезал неграмотный дикарь. Не молитва ли это одному из его богов, подобных Ваалу? Послание кому-то из обитателей иного мира? А может, это заклинания, и тот, кто произнесет их, попадет в некую область или время, где, верно, нам, христианам, будет совсем неуютно?
Эти домыслы запомнились Измаилу. Впоследствии ему казалось, что последнее замечание капитана могло оказаться истинной правдой. Не был ли замысловатый узор, расплывавшийся и ускользавший от пристального взгляда, абрисом того ключа, что мог повернуть колеса времени?
Но времени на размышления у Измаила было не так много.
Зная, через какие испытания ему пришлось пройти, капитан Гардинер дал ему поспать остаток дня и половину ночи. Потом его разбудили и послали на марс фок-мачты дозорным - надо было отрабатывать свой хлеб. За спиной моряка горел фонарь.
Измаил озирал недвижное море, блестевшее вокруг "Рахили", словно жидкое серебро. Ветер стих; пустили вельботы, чтобы тянуть "Рахиль" дальше на буксире. В тишине раздавался только плеск весел, с усилием раздвигавших воду, да нечаянный вздох уставшего матроса. Казалось, воздух уплотнился, как морская вода, будто и в самом деле став тяжелым серебристым саваном. Полная луна плыла по безоблачному небу, словно кружась в медлительном водовороте.
Внезапно по спине Измаила побежали мурашки - за последние несколько дней он почти привык к этому ощущению.
Ему показалось, что спереди и под ним на ноки рей снизошли огненные призраки. Трезубцы громоотводов горели, словно от огня. Он обернулся, посмотрев назад; концы рей испускали струи призрачного света.
Кто-то крикнул: - Огни Святого Эльма!
Измаил помнил, как горели эти огни на "Пекоде". Неужели и "Рахиль" обречена? Неужто судьба смилостивилась над ним лишь для того, чтобы погубить немного погодя?
Увидав гигантские свечи, полыхавшие природным огнем, люди в вельботах бросили весла, но командиры, сидевшие на носу вельботов, заставили их снова взяться за работу.
- Измаил, друг мой, не видать ли пропавшего вельбота? - крикнул капитан Гардинер, задрав голову вверх.
- Нет, капитан Гардинер! - крикнул в ответ Измаил. Ему показалось, что от этого крика сноп света рядом с ним заколебался, словно пламя свечи. Нет, пока ничего не видать!
Но уже через мгновение он вздрогнул и вцепился в узкие поручни, за которыми стоял. Что-то двигалось по правому борту. Это было что-то длинное и черное, и несколько секунд Измаилу казалось, что это вельбот и до него около полумили. Но кричать он не стал: он хотел вначале в этом убедиться, чтобы не волновать капитана понапрасну. Секунд тридцать спустя черный предмет стал длиннее, прорезав ртутную гладь моря светлосеребряными бороздами. Теперь он походил на морскую змею - такой длинный и тонкий, что Измаил подумал: "Это, должно быть, та самая тварь, о которой я столько слышал, но ни разу не видал". А может, это было щупальце Кракена, который по причине, известной только ему самому, всплыл на поверхность.
Внезапно черная змееподобная тварь пропала. Он потер глаза. Утомление от трехдневной гонки за белым китом, на его глазах протаранившим и потопившим корабль, день, ночь и еще полдня плавания на крышке гроба, разве этого недостаточно, чтобы навсегда повредиться рассудком?
Тут другой дозорный закричал: - Морская змея!
Раздались новые выкрики, уже с вельботов, тянувших судно, а ведь оттуда море было видно намного хуже, чем с мачт.
Длинные тонкие черные нити метались, кружили и скользили по серебристо-черным волнам и там и тут. Казалось, что они рождаются только для того, чтобы вонзить свои копьевидные головки в борта "Рахили" и растаять. Сначала их было около десятка, потом - две дюжины, а вскоре они уже исчислялись сотнями.
- Что это такое? - прокричал капитан Гардинер.
- Не знаю, капитан, но что-то они мне не по душе! - крикнул в ответ второй помощник.
- Мешают ли они грести? - спросил капитан.
- Только тем, что не дают людям сосредоточить мысли на работе!
- Пусть мысли витают где им угодно! - взревел капитан Гардинер. Главное, чтобы их спины мне послужили. Ворочайте веслами, ребята! Чем бы ни были эти твари, они навредят вам не больше, чем электрические сполохи на мачтах.
- Есть, сэр! - не слишком веселым голосом откликнулся второй помощник. - Ну, ребята, слыхали, что сказал капитан? Загребай, поднатужься! Да не смотрите на это наваждение! Наваждение и есть, мираж, какие бывают на море! Призраки, отражения того, чего нет! А если что и есть, то так далеко, что до вас не достанет!
И снова в застывшем воздухе над недвижной водой слышались лишь удары весел да вздохи гребцов. Только теперь змееподобные "призраки" стали ходить кругами, будто пытаясь ухватить и проглотить собственный хвост. Они все кружили и кружили - или это только казалось? - и складки, которые они оставляли на воде, становились все глубже и заметнее.
И сполохи электричества, огни Святого Эльма на ноках рей и трезубцах громоотводов, тоже, казалось, разгорались все ярче.
Из бесплотных призраков они превратились в живые существа, их дыхание стало горячим.
Измаил отодвинулся от них как можно дальше, прижавшись животом и коленями к твердым поручням и устремив взгляд вперед, чтобы не смотреть на огни по сторонам.
Снизу раздался пронзительный крик: кто-то из матросов бросился в люк, а за ним следом, словно играя, прыгнул раздвоенный язык пламени высотой в два человеческих роста.
В это самое время передние концы длинных черных штуковин, вертевшихся в море, тоже засветились огнем Святого Эльма. Они стали похожи на длинных, как змеи, доисторических китов, этих прародителей современных монстров с округлыми боками, только извергавших вместо воды струи раскаленной серы.
Измаил посмотрел налево, потом направо: белесые огни по обоим концам реи раздвоились, и по огоньку из каждой пары, словно танцуя, побежали по рее к нему.
Измаил схватился за перила и крепко зажмурился.
- Господи, помилуй нас, грешных! - закричал капитан. - Море ожило, корабль в огне!
Измаил не смел открыть глаз, но и отключиться от того, что творилось вокруг, он тоже не мог. Взглянув на море, он увидал, что его поверхность покрылась черными разорванными кругами, - они вертелись, и у каждой змеи с одного конца вырывался сноп пламени. А на самом корабле все предметы, выступавшие на какие-нибудь несколько дюймов, были окружены ореолом пламени, и его языки больше не танцевали, но слились в бешеном хороводе. Огни бежали по кругу, все по кругу.
А сполохи электричества, сделавшие в его направлении первые па своего менуэта, пока он не закрыл глаза, прыгнули навстречу друг другу и слились прямо над его головой. Он не мог увидеть их целиком: как только он задирал голову, чтобы посмотреть, они уходили в сторону, так что большая часть их, с позволения сказать, "тела" оставалась вне поля его зрения. Но от них исходило столько света, что можно было видеть их словно изнутри, а секунду спустя, поглядев вниз, на офицеров и матросов, он понял, что сполохи циркулируют по его голове, тонкий язык огня чуть не лижет его макушку.
Темные штуковины, крутившиеся по всему океану, соединились в шевелящуюся паутину. Море, освещенное холодным светом тысяч огоньков, горевших по ее углам, там, где змеи соединились между собой, стало похоже на потрескавшееся зеркало.
Измаилу показалось, что это целый мир пошел трещинами и вот сейчас осколки посыплются ему на голову.
Это ужаснуло его настолько, что он принялся читать молитвы вслух, такого с ним не случалось даже в последние три дня плавания на "Пекоде".
Огни погасли.
Черная паутина исчезла.
Воцарилась полная тишина.
Никто не смел даже вздохнуть - не то что слово вымолвить. Каждый боялся разбудить те неведомые силы, что тучей сгустились над ними, чувствуя: тогда на них обрушится что-то похуже, чем сама смерть.
Поднялся западный ветер, море покрылось рябью. Паруса захлопали и натянулись.
"Рахиль" накренилась на правый борт; ветер стих; корабль снова выпрямился.
Снова стало тихо.
Родившись из тишины и мук ожидания, в воздухе повисло предчувствие чего-то страшного.
Что-то будет дальше?
"Для того ли я избегнул быстрого, хоть и ужасного конца, постигшего команду "Пекода", - думал Измаил, - чтобы испытать гораздо более страшную участь? Что-то такое, что один только Бог мог бы вообразить, - но и Он ужаснулся бы таких мыслей?" Последующие события Измаил смог восстановить, лишь воссоздав их по обрывкам воспоминаний. При этом ему больше помогло воображение, чем память. А в тот момент он с трудом понимал, что происходит. Тогда он испытал лишь изумление и ужас.
Неслышно, как мираж, возникающий над океанской гладью, море исчезло.
Ночь превратилась в день.
"Рахиль" летела вниз.
Измаил был так напуган, что даже не закричал, а если и кричал, то не слыхал своего голоса.
Падая в пустоту, "Рахиль" сразу опрокинулась: в момент когда море истаяло, судно слегка кренилось вправо, поэтому под тяжестью парусов и мачт оно перевернулось через правый борт.
Измаила выбросило в пропасть, словно камень из пращи, и он стал тонуть вместе с кораблем в море воздуха, свистевшего у него в ушах. При этом он разводил руками и болтал ногами, словно пытаясь плыть.
Луна не исчезла, хоть и была разлучена с ночью - своей неизменной спутницей. Но она стала огромной - больше чем в три, может быть, даже в четыре раза больше прежнего.
Солнце стояло в зените. Это был шар зловеще-красного оттенка, распухший вчетверо по сравнению с тем, что было раньше.
Небо было темно-синим.
Ветер свистел, продувая человека насквозь.
Под ним - или скорее под "Рахилью" - по воздуху плыла какая-то непонятная посудина.
Он успел заметить только, какая она странная; еще у него осталось мимолетное впечатление, что это творение человеческих рук. Он успел заметить, как по ней забегали человеческие фигурки; потом в летучий корабль вонзилась грот-мачта "Рахили", китобоец обрушился на странное воздушное судно всей массой, и оно развалилось надвое.
Примерно в ста футах под ним и двумя кораблями показалось нечто, принятое Измаилом за вершину горы. Нечто огромное, все в красно-коричневых разводах, по цвету похожее на гриб, - плато на горном кряже, вздымавшемся вверх на мили.
Он ударился в него, ушибся и провалился сквозь что-то, похожее на тонкий слой живой ткани.
Он ударялся о новые и новые слои, прорывая их, и всякий раз отбивал себе почки, но при этом скорость падения все время замедлялась.
Вот мимо мелькнуло что-то, похожее на веревку. Он хотел ее схватить, промахнулся, потом почувствовал, как в его руках, обжигая их, скользит другая такая же штука. Когда нырял сквозь очередной слой, он вскрикнул, налетев на что-то твердое, - от этого оно лопнуло с шумом, как воздушный шар, оглушило, ударило в нос, обожгло глаза едким и жгучим газом.
Тут его руки схватились за что-то - он не видел, за что.
Его сильно занесло в сторону, так сильно, что он чуть не разжал руки. Измаил заморгал, стараясь слезами смягчить резь в глазах. Потом он качнулся обратно и шлепнулся - было больно, но уже не так - к мягкому подножию пузыря трупнозеленого цвета, - не то животного, не то растительного происхождения, а то и того и другого сразу.
Измаил продолжал рвать оболочки, тонкие, как бумага. Машинально он отметил, что это сооружение, чем бы оно ни оказалось, должно быть, поддерживали тысячи пузырей всевозможных размеров.
Последний слой порвался под его ногами так неохотно, что Измаил подумал было, что придется продираться сквозь него силой. Падать дальше было страшно, но еще страшнее застрять внутри этого предательски-хлипкого существа.
Когда он провалился в дыру, пузырь, за который он держался, на мгновение застрял, но потом под тяжестью человеческого тела тоже прошел сквозь разрыв кожистой оболочки. Измаил оказался под огромной тушей из бледных, как плесень, тканей с ржавыми прожилками, нависшей над ним как туча. Под ним была кромка темно-синего моря и джунгли. "Рахиль" упала в море, рассыпавшись на сотню обломков, - они лежали на его поверхности, словно это была не вода, а желе. Обломки воздушного корабля до моря пока не долетели. Один из них, по-видимому более легкий, отнесло ветром дальше: он падал куда-то в прибрежные джунгли. Другой должен был упасть по другую сторону от "Рахили", примерно в полумиле от нее.
Не успел он пролететь очередную милю или около того - точнее оценить расстояние ему было сложно, - как увидел, что первый обломок врезался в джунгли и исчез из виду. Было похоже, что не успел он обрушиться вниз, как его оплели ползучие побеги.
Вторая, меньшая половина так сильно ударилась о морскую поверхность, что развалилась на дюжину частей. Некоторые из них срикошетили и, прежде чем остановиться, отлетели довольно далеко к западу.
"Интересно, - подумал он, - я падаю достаточно быстро, чтобы разбиться о воду?" И тут он увидел, что с неба падает не он один.
Так далеко, что нельзя было разобрать ни черт лица, ни даже пола, видно было только, что это человек, - медленно опускалась еще одна фигура, цеплявшаяся за похожую на веревку горловину пузыря цвета сырого мяса.
Непонятно почему, но он подумал, что другой оставшийся в живых был не из команды "Рахили".
Этот другой был выше его - значит, он упал позже. А может, просто его пузырь был больше, чем у Измаила.
Откачнувшись, - а он качался как маятник, совершающий затухающие колебания, - Измаил посмотрел мимо выпуклости своего пузыря-аэростата вверх. Почти в центре огромной туши было несколько больших дыр, которые прорвал корпус "Рахили" и куски воздушного корабля. Дыр, проделанных им самим и его попутчиком, видно не было.
Через секунду он "солдатиком" вошел в океан. Уйдя с головой под воду, он вынырнул, корчась от боли. Вода немилосердно жгла ему глаза; ему казалось, что в рот попал чуть ли не ком соли.
Пузырь, который он уташил за собой под воду, лопнул, выпустив содержимое. От этого газа он еще сильнее закашлялся, а перед глазами опустилась словно-бы огненно-белая завеса.
Он обнаружил: чтобы держаться на плаву, ему не надо грести, - можно вообще не двигаться. Это море было более безжизненным, чем Мертвое море Палестины или Большое Соленое озеро в штате Юта. Можно было лежать на спине, глядя на большущую луну, цветом похожую на лимбургский сыр, и огромное красное солнце, не напрягая ни одного мускула.
Хотя вода была насыщена минералами, ее несло течением.
Однако течение было направлено не в ту сторону, куда дул ветер, а навстречу ему. И оно было неравномерным. Оно состояло из пологих волн, бегущих на запад, - и они были непохожими на обычные волны. Хотя он оцепенел от страха - теперешнего и уже пережитого - и не был в состоянии размышлять и анализировать, он почувствовал, что это, похоже, колеблется земля, а не вода. Их порождали землетрясения.
Потом он перестал думать о всяких странностях и заснул.
Он спал, слабо покачиваясь вверх-вниз на волнах, которые медленно, но неуклонно несли-его на запад: лицом к небу, руки сложены крест-накрест (он даже не знал об этом, пока не проснулся).
Когда он очнулся, солнце еле-еле склонилось к горизонту, хотя он и чувствовал, что проспал не меньше восьми часов.
Он натолкнулся на что-то головой, и это пробудило его от глубокого сна: смутные образы осаждали его больной рассудок, как акулы барахтающегося в воде человека.
Он протянул руку и оттолкнулся, но в такой вязкой воде усилия хватило лишь на то, чтобы отплыть примерно на фут.
Затем он повернулся на бок и обнаружил, что наткнулся на гроб Квикега, он же буй. Тот плавал, погрузившись в воду всего на один-два дюйма, словно желая сказать: "Вот и я, твоя погребальная ладья, тоже цела-невредима".
Тяжело дыша от усилий, он взгромоздился на этот ящик, уцепившись пальцами за резные узоры. Гроб осел еще на несколько дюймов. Облокотившись подбородком на край, он свесил руки по сторонам и погреб к берегу. Через некоторое время он утомился и снова заснул. Проснувшись, он увидел, что здоровенная луна сильно продвинулась по небу, а солнце склонилось не больше чем на несколько градусов.
Огромного облакообразного существа, которое он пробил насквозь да еще вырвал по дороге какой-то орган, уже не было.
Однако на западе вырисовывалось еще одно. Оно летело ниже, чем первое; когда оно приблизилось, он различил, что его раздирали на куски стаи неведомых созданий с крыльями, похожими на паруса.
Эти хищники были не похожи друг на друга, но среди них были такие (похожие между собой, но все-таки разные), которых он, поразмыслив, назвал небесными акулами. Поскольку они летали на высоте примерно пять тысяч футов, детали их строения сейчас были неразличимы. Но впоследствии ему довелось увидеть их гораздо ближе, чем хотелось бы.
Самые маленькие разновидности имели длину около двух футов, самые крупные - от восьми до десяти. Все они были алого цвета. Головы у всех по сравнению с телом были непропорционально большими. Они имели форму торпеды, с неимоверными, раззявленными ртами; челюсти их усеивали многочисленные ряды треугольных белых зубов. Верх головы у них был раздут так, словно вот сейчас голову разорвет изнутри и разбросает мозги (если только есть, что разбрасывать) на несколько ярдов в округе. Это сравнение было близко к истине, поскольку на голове у них располагался пузырь с газом легче воздуха. Сразу после места, где кончается голова, на теле был еще один большущий горб, и два этих горба создавали сходство с дромадером, - скорее зловещее, нежели успокоительное.
Вряд ли кому-нибудь захотелось бы прокатиться, сидя между этих горбов.
Тело имело форму акульего, а кожа, покрывавшая хрупкие кости, была очень тонка. Когда одно из этих созданий заслоняло Измаилу солнце, становились видны контуры скелета и внутренних органов.
Хвост оканчивался двумя вертикальными лопастями, больше похожими на руль корабля, чем на рыбий плавник. Обе они были такими длинными, что, казалось, под их тяжестью хвост небесной акулы должен бы опуститься вниз, но они тоже состояли лишь из прозрачной кожи и тонких костей.
Передвигались эти животные, по-видимому, в основном за счет ветра, хотя в некоторой степени могли перемещаться и сами по себе, помахивая хвостом из стороны в сторону и используя хвостовые плавники, подобно настоящим акулам. Две пары очень длинных крыльев, похожих на стрекозиные, растущих сразу позади головы, могли поворачиваться почти на 360 градусов; они медленно вздымались и опускались. Эти придатки, расчерченные черным и белым, были скорее парусами, чем крыльями. Но инстинкт подсказывал животным, как приводиться круто к ветру, как менять галсы и выполнять другие маневры, которым моряков-людей приходится учить.
Огромное существо цвета ржавчины с плесенью, похожее на тучу, проплыло над головой, терзаемое и едомое заживо - если оно было живым - полчищем небесных акул. Потом его унесло к востоку, повлекло ветром в сторону пурпурной горной гряды вдалеке.
Измаил не знал, почему первое облакоподобное существо алые хищники с крыльями в клетку не беспокоили, а на второе напали в таком количестве. Но все равно был доволен тем, что в тот момент, когда он заново родился в этом мире, их не было.
Он лежал на спине, а гроб, он же каноэ, покачивался от толчков, передававшихся через плотную воду. Через некоторое время он увидал еще одну огромную тучу, на этот раз бледнокрасного цвета, причем ее очертания и местоположение менялись так быстро, что он подумал: наверное, это действительно туча, хотя и необычная. А как она могла быть обычной? Разве в этом мире что-нибудь (или кто-нибудь), кроме него самого, могло быть обыкновенным? И разве сам он, по стандартам этого мира, не был необычным явлением?
Когда туча пролетала над ним, из нее по направлению к земле потянулось щупальце или псевдоподия - для щупальца она была слишком бесформенной и тупой. Сквозь нее просвечивали солнечные лучи, и вообще она больше походила на облако пыли, чем на живое существо.
Несколько обрывков псевдоподии ветер пронес мимо него: они распались на мелкие частички. Они были не настолько близко, чтобы можно было рассмотреть их в деталях. Но на фоне темно-синего неба нижняя часть этих частиц казалась угловатой, а верхняя имела форму зонтика и, без сомнения, работала как парашют.
Как летучие мыши преследуют рой насекомых или киты - скопление криля, мелких животных, составляющих основание пирамиды жизни в море, - их глотают и отцеживают из морской воды настоящие могучие киты, - огромную красную тучу преследовали еще другие твари.
Сравнение с китами не было преувеличением. Чудовищные создания, что, раскинув плавники-паруса и широко распахнув гигантские пасти, врезались в красную тучу, должно быть, действительно были небесными китами этого мира.
Они летели слишком высоко, чтобы Измаил мог описать их поточнее. Но были они громадными, намного больше, чем кашалот. Тела их имели форму сигары, а головы, как и у акул, размером были почти такими же, как тела. Хвосты у них оканчивались горизонтальным и вертикальным рулевыми плавниками.
Ветер унес тучу и тех, кто ей питался; они скрылись из виду.
Солнце клонилось к горизонту, но так медленно, что казалось: скорее уж этот мир кончится, чем оно сядет.
Стало жарче. Когда он только влез на плавучий гроб, то подумал, что воздух немного холодноват. А проснувшись, решил, что стало жарковато.
Теперь он вспотел, а рот и горло пересохли. Казалось, что воздух, даром что морской, лишился влаги. А берег все еще был так далеко, что его даже не было видно. Оставалось лишь отдаться на волю волн, или помогать течению, подгребая руками. Он стал грести, но от этого вспотел еще больше и вскорости выдохся. Измаил лег лицом вниз, уткнув подбородок в край гроба, потом перевернулся. Над ним появилось новое красное облако, постоянно меняющее свою форму, вместе со своими спутниками - воздушными левиафанами.
Он снова стал подгребать. Минут через пятнадцать впереди показалась земля, и Измаил почувствовал прилив сил. Шли часы, а солнце словно приговорили вечно плыть в полуденном небе. Он опять заснул, а когда проснулся, на западе был отчетливо виден берег, покрытый зеленью. К этому времени его легкие превратились в пыль, а язык - в камень.
Несмотря на слабость, он снова начал грести. Если в ближайшее время не добраться до берега, он останется лежать мертвым на крышке гроба, вместо того чтобы занять приличествующее место под ней.
Берег нисколько не приблизился. По крайней мере, так ему показалось. Все в этом мире, кроме полета небесных тварей, протекало мучительно медленно, просто сводило с ума своей неторопливостью. Само время, как подумал он однажды еще на "Пекоде", сделало сейчас глубокий вздох и застыло в нерешительности.
Но даже в этом мире гигантского красного солнца время не могло тянуться бесконечно. С последней морской волной передний конец гроба вынесло на берег.