Страница:
– А ты когда ночью вашу ведьму-знахарку старую на костер волок – где твое милосердие было? А ведь она, поди, всех твоих восьмерых принимала, да и тебя самого! – продолжал донимать страдальца маг.
Тот взвыл горько:
– Я ж не со зла! Как все, так и я! Хейлиг велел – мы и пошли… и по… – Тут силы его окончательно покинули.
– Ладно, – проворчал Легивар, опустился на колени и, соединив перерубленные края, принялся что-то бормотать на незнакомом и очень неприятном языке, состоящем едва ли не из одних шипящих, изредка перемежаемых гласной «ы».
У чувствительного к колдовству Йоргена от таких звуков по спине поползли мурашки и странно закружилась голова, пришлось уцепиться за край телеги. Остальным тоже стало не по себе при виде того, что дальше произошло.
Мертвая плоть обрубка вдруг стала выпускать из себя отвратительные выросты, похожие на корни растения, только черные. Они стремительно врастали в плоть живую, как бы сшивая оба края раны. Очень скоро от нее ни осталось даже следа, рука вновь представляла собой единое целое.
Перестав шипеть, Легивар устало вздохнул и похлопал бесчувственного колесника по белой небритой щеке:
– Эй! Принимай работу!
Тот рывком сел, поднес руку к глазам, несколько минут, еще не веря своему счастью, изучал, как шевелятся пальцы, а потом рассыпался в униженных благодарностях.
«Ему повезло, что не видел, как это происходило! – подумал Кальпурций Тиилл. – Безобразное зрелище омрачило бы его радость».
– Ну все, поехали отсюда! – скомандовал бакалавр и взгромоздился в седло.
– Потрясающе! – высказал общую мысль Йорген, когда опасное село осталось далеко позади и можно было сделать очередной привал, призванный дать отдых тем частям тела, что успели за год отвыкнуть от седла. – Не знал, что ты так умеешь. Ты не говорил.
– А я и не умел раньше, – хмыкнул маг. – Первый раз в жизни попробовал – получилось. Зря я, что ли, целый семестр ночей не спал, штудировал «Фийрский Некрономикон»?
Он был очень горд собой. Такую манипуляцию провернуть с его-то жалкой третьей ступенью мастерства! Знай наших! А то всё «теоретик, теоретик»… Жаль, не видел никто из коллег (студиозус-первогодок Йорген не в счет).
– О! Так ты увлекся некромантией? – неприятно поразился силониец. – Друг мой, но известно ли тебе, что это большой грех?!
– Известно, известно, – успокоил Легивар. – И некромантией я не увлекся, просто изучал старинный научный труд по поручению руководства, хотел писать диссертацию, через полгода получил бы степень магистра… А теперь ни диссертации, ни степени, ни руководства того… А! – Он с досадой махнул рукой. – Столько работы гифте под хвост! Хорошо, хоть какие-то практические навыки приобрел. Иначе было бы совсем обидно.
Кальпурций Тиилл с сомнением покачал головой:
– Да, это, конечно, хорошо. Но ты некромантией все-таки не злоупотребляй, не стоит. Она тебя не доведет до добра.
– Да я вообще ее употреблять не собираюсь. Ну, попробовал один раз, забавы ради, подумаешь! Больше не буду никогда. Хочешь, поклянусь? – На самом деле он больше чем кто-либо другой понимал, что с такими «забавами» шутки плохи.
– Хочу, – подтвердил Кальпурций.
Но тут вдруг раздался обиженный до слез голосок Лизхен:
– Ой! А как же я?!
– В смысле?! Что – ты?
Так уж устроена была бедная вдовушка, что не всегда умела с первого раза четко выразить мысль, требовались дополнительные вопросы.
Лизхен взглянула на своего кавалера с осуждением, типа такой ученый, а самых простых вещей не понимает.
– Милый, ну разве не ясно? Сам подумай: мало ли какая беда может случиться в дороге? Вот нападут вдруг злые разбойники с ножиками, чик – и отрубят мне пальчик, а то и всю руку целиком… – Она зажмурилась, представив этакий ужас. – И что же мне, век калекой ходить из-за того, что ты клятву дал? Чужому дядьке помог, а мне откажешь? Я ведь тоже без пальцев шить не смогу, что ж мне, по миру идти? – Вдовушка усвоила, чем можно разжалобить «милого».
– Ах ты, дурочка моя! – Печально вздохнув, маг чмокнул белошвейку в теплый затылок. – Ну не стану клясться, не стану. Не плачь.
– А я знаете, о чем думаю? – вымолвил Йорген, задумчиво теребя рыжий локон, крашенный вольтурнейской хной. – Как бы не вышла тому дядьке наша помощь боком, не спалили бы его соплеменники за то, что позволил свершить над собой колдовство.
Но начинающий некромант не собирался переживать из-за такой малости.
– Не бери в голову. Отговорится как-нибудь. Распознать факт колдовства способен только колдун, а их в селе явно не осталось.
– Да, но все видели, что рука у него была отрублена, а теперь на своем месте сидит. Как такое возможно без вмешательства тайных сил?.. Хотя… Я бы на его месте сослался на Дев Небесных. Дескать, молился усердно и страстно, и те снизошли, явили чудо. И пусть бы кто посмел возразить. Я бы сразу его на место поставил: «Ага! Не веруешь в целительную силу Небес? На костер тебя, грешник, в огонь!» Надеюсь, нашему болвану хватит ума так поступить.
Кальпурций Тиилл подавил вздох. Он был абсолютно убежден, что не хватит, и поспешил сменить тему, чтобы друга Йоргена не расстраивать:
– Скажи нам, Легивар, откуда же ты узнал, что жители села сожгли ведьму, что была она стара, что занималась знахарством и принимала роды? Неужели ты столь глубоко продвинулся в постижении тайных наук, что и в чужой разум научился заглядывать?
Маг на это руками развел:
– Увы! В отличие от супруги твоей и этого юного несносного субъекта, – он кивнул на растянувшегося на травке Йоргена, – я хитрого искусства мыслечтения пока не постиг даже в самой малой мере, чужой разум от меня полностью сокрыт…
Тут Легивар хихикнул. Маг давно заметил, что, пообщавшись какое-то время с уроженцем Силонии, большим любителем красивого слова, они и сами невольно начинают изъясняться излишне цветисто. Он обещал себе больше не попадаться на эту удочку и все-таки снова попался.
– Все много проще. Без своего колдуна и повитухи не может обойтись ни одно село, но те, что победнее, предпочитают нанять знахарку. Чтобы умела всего понемногу: и роды принять, и темную тварь отвадить, и порчу навести. Кое-как, зато дешево, только за стол. Их же, чародеев сельских, содержат всем селом – кормят по очереди, как пастухов. Разве молодая, образованная ведьма согласится на такие условия в наше трудное время? Старухи только, что всю жизнь в этом селе прожили и колдовству у собственных бабок учились… Так что никаких тайных способностей, друг мой Кальпурций, всего лишь знание жизни. Что село бедное, я заметил издали: нет ни одного каменного дома, все крыши крыты тростником – не черепицей, сараи покосились. Вот и сделал верный вывод, и прямо в точку попал! Эффектно вышло, да? – Легивар никогда не стеснялся самого себя похвалить, ложная скромность была ему чужда… и не только ложная, пожалуй.
К счастью, в тот день ему больше не пришлось демонстрировать чудеса прозорливости. Йорген обращался со своей юбкой осторожно, и неурядиц больше не возникало до самого вечера.
Но вечер имеет обыкновение сменяться ночью. А ночь не сулит ничего доброго путнику, особенно если застигает его в землях, изобилующих человеческими поселениями и человеческими же кладбищами. Такую ночь лучше проводить под крышей. Но над уровнем уютных черепичных крыш каждого из трех последних сел возвышался, резко вырисовываясь на фоне малинового заката, обвитый спиралью шпиль.
Постов на дорогах больше не было, расползлись по домам грозные стражи, ловцы грешных душ. А то, не ровен час, самих поймают на зуб да отправят души праведные прежде времени в дивный Регендал. Ушла Тьма, а с нею вместе исчезли жуткие клары, коварные ратфангеры с дудочками, маленькие кровососы-зойги, неповоротливые безмозглые гифты и множество других тварей, коим и названия нет. Но шторбы, вервольфы да злые гайсты – эти никуда не делись, разве что присмирели чуток, совсем уж к жилью не лезут. Были они всегда, еще задолго до Тьмы, и будут до тех пор, пока есть на земле злое колдовство, пока не снизошел на нее спасительный Свет. Так что лучше не рисковать понапрасну, есть у нас и на этом свете дела. В дому – оно надежнее…
– А я вот думаю все, думаю… – тихо ворковала Лизхен, уютно устроившись калачиком под боком у «милого» своего.
Они привычно лежали рядком внутри защитной пентаграммы, кое-как вычерченной Йоргеном, тут же топтались, посапывали лошади, комары звенели над ухом, где-то поодаль рычал то ли зверь, то ли вервольф, и казалось, не было его вовсе, этого странного мирного года, – привиделось, приснилось…
– Все думаю и думаю… Был у меня до вчера дом мужний с палисадником, и добро всякое в нем, и огурцы я посадила давеча, проклюнулись уже… Вдруг раз – и нет ничего, только лес кругом… И сейчас бы мне плакать, тосковать – а горя-то и нет вовсе! Спрашиваю себя: вот открылось бы облачко, выглянула Дева Небесная и спросила меня: «А не желаешь ли ты, вдова Кнолль, нынче же домой воротиться? Так, как будто и не было ничего? Жить, как прежде жила?» Знаете, что бы я ей ответила? «Нет, милостивица, не желаю. Пусть все идет, как сложилось». Отчего так? Или я на голову нездорова стала, с перепугу-то? Люди говорят, случается такое: решится ума человек и не может больше на одном месте жить, все бродит, бродит по свету, будто ищет чего, а найти не может… Не так ли со мной вышло? – Голос ее звучал ровно, безмятежно, похоже, предположение это ее ничуть не встревожило.
– Ничего удивительного, – со знанием дела растолковал Йорген, была его очередь нести караул, маг с силонийцем уже спали. – Сколько можно сидеть на одном месте и чужое исподнее шить? Наскучила тебе старая жизнь, на приключения потянуло, вот что! Со всеми такое бывает в нашем возрасте, не беспокойся. Спи.
– А! – сказала Лизхен и заснула, тонко засвистела носиком.
Тут она и явилась. Старая. Страшная. Ясно, что темная тварь, темнее некуда, а какой породы – Йорген не знал, впервые такую видел. У нее было худое голое тело, пустые мешки грудей свисали до пупа, ребра торчали, за спиной выпирал острый горб, или это просто хребет был так устроен. Ноги короткие, кривые, а руки длинные, с большими кистями, и каждый палец заканчивался изогнутым ятаганом когтем. В морде было что-то от человека, но больше от шторба, в частности, выдающиеся вперед клыки. Правда, кровопийц ночных природа наделила всего одной их парой, верхней, у этой же твари клыки еще и снизу росли, оттопыривая влажную губу. Нос был мленьким, приплюснутым, с глубоко вдавленной переносицей, из-под нависших кустистых бровей сверкали белые, без зрачка глаза. Из странно скошенной макушки вырастали беспорядочные пучки седых волос, казалось, ее кто-то очень неаккуратно выщипал.
В общем, та еще красавица! В надежности своей пентаграммы Йорген не сомневался, но рука сама, невольно потянулась к мечу… И вдруг она заговорила. Тварь, не рука. Хотя второе Йоргена, пожалуй, удивило бы меньше. Двадцать один год прожил на свете ланцтрегер фон Раух. И темных тварей за этот срок перевидал и переубивал великое множество. Но ни разу не случалось, чтобы те вступали в разговор.
Нет, связной речью владели многие. Например, вервольфы, пребывающие в облике человека, шторбы и зойги, вышедшие на охоту. Они могли выговаривать целые фразы и даже на простые вопросы отвечать. И все-таки назвать их речь в полной мере осмысленной было нельзя. Что-то оставалось в их памяти с тех времен, когда они еще были обычными людьми, вот и пользовались они этими словесными обрывками чисто механически, как хитрые восточные игрушки с пружинным заводом. Целью их было не общение, они лишь усыпляли бдительность своих жертв, выдавая себя за людей.
Но гадкая старуха не просто повторяла знакомые слова, она явно стремилась к диалогу!
– Веннер эн Арра? – проскрипела она скорее утвердительно, нежели вопросительно.
Ланцтрегер вздрогнул от неожиданности, но ответил не без вызова:
– Йорген фон Раух!
Казалось бы, ну какая разница, как называет тебя мерзкая ночная тварь? А вот досадно! Не любил он напоминаний о собственной темной стороне.
– Веннер эн Арра, – повторила старуха упрямо. – От себя не убежишь, мальчик, как ни обзовись.
– А я и не бегу никуда, – огрызнулся тот, тварь его раздражала до предела, хотелось выскочить и снести ей плешивую башку, но в душе уже начинало разгораться любопытство: не каждый день порождения мрака вступают со смертными в беседу! – А откуда ты меня знаешь?
– Хе-хе-хе! Кто же не знает Веннера эн Арра, остановившего Тьму! – был ответ, и в голосе старухи звучала издевка.
– Что тебе нужно, зачем пришла? – осведомился Йорген холодно, неожиданная известность в темных кругах его как-то не обрадовала. Оставаться со старухой один на один не хотелось: мало ли, зачарует еще, да и выманит из пентаграммы. Поэтому он стал тихонько, украдкой, трясти друга Тиилла за плечо, чтобы разбудить. Но силониец просыпаться не желал, а мимо внимания твари его манипуляции не прошли.
– Зря стараешься, – лязгнула она. – Проникнуть внутрь мне не дано, но кое-что еще я могу! Не проснутся твои друзья до рассвета, хоть в колокол над ухом звони.
– Как – до рассвета?! – Возмущению Йоргена не было предела. – Это что же мне теперь, всю ночь напролет караулить, без смены?! Эх, вот спасибо, удружила!
Ощерив не по-старушечьи крепкие клыки, тварь так усмехнулась в ответ, что стало ясно: ее бы воля – еще не так «удружила» бы. Оттяпала бы головы сонным и была такова с ними в зубах!
Ланцтрегер разозлился:
– Либо отвечай, кто такая и что надо, либо пшла прочь, пока я добрый и ленивый! Не то встану и в мелкие куски тебя изрублю. Нос отдельно, уши отдельно.
Старуха хихикнула снова:
– Неужто подымешь руку на старую женщину?
– Подниму, не сомневайся, – заверил ланцтрегер. – Ты не женщина, а гадость какая-то.
Тварь поднесла к белым глазам правую руку, принялась изучающе, будто в первый раз, разглядывать кошмарные когти свои, а потом молвила ностальгически, хоть и без особого сожаления:
– Да… А ведь когда-то и я женщиной была… – Она энергично поскребла когтем шею, будто ее кусала блоха. – Ну ладно, пошла я. После еще приду, на днях, тогда, может, подоле поговорим.
Сказала так, встала на четвереньки и убрела в лес, помахивая длинным тонким хвостом.
«И зачем являлась? – думал Йорген с досадой, лежа на спине и глядя в звездное небо. – Пришла, ушла… Чего хотела? Не спать теперь всю ночь из-за нее…» Разговор со старухой его неожиданно расстроил, то ли тем, что она его по имени называла (хотя могла просто его же собственные мысли прочесть, некоторые твари на это способны), то ли словами о женском прошлом – вроде как жалко стало ее… Многие, многие сотни добрых людей за годы Тьмы превратились в хищных, бездушных тварей, но в том не было их вины. Они – жертвы, не более. Поэтому всякий, кто в те годы держал оружие в руках и пускал его против очередной темной твари, втайне чувствовал себя виноватым. ЭТО когда-то было человеком, таким же, как и ты. Просто тебе повезло, а ему – нет. И хуже всего было с женщинами и детьми: почему допустили, почему не уберегли?.. И зачем он ей так сказал: «Ты не женщина, а гадость»? Не надо было говорить. Ах, как стыдно, как бестактно вышло…
Невеселыми мыслями Йорген промучился до самого рассвета, один на один с собой. Только когда небо стало светлеть, зашевелились околдованные спутники его.
Кальпурций Тиилл открыл заспанные глаза, огляделся едва ли не с испугом:
– Это что же такое?! Выходит, я всю ночь проспал?! Очередь свою пропустил? Что же вы меня не разбудили? – Он готов был под землю провалиться от стыда.
Пришлось объяснять, что к чему, хотя не хотелось ужасно. Вообще ничего не хотелось. Только спать. Мучительно, как никогда.
– Знаете что, пусть моя лошадь сама идет, – придумал Йорген. – Друг Тиилл, а я сяду перед тобой, как Лизхен, и буду дремать. Глаза просто слипаются, не иначе старухино колдовство и до меня добралось. Ты следи, чтобы я не свалился, ладно?
– Ну конечно! – горячо согласился силониец, но вдруг осекся, представив, как это будет выглядеть со стороны: сидят на одной кобыле два парня, и один другого обнимает, чтобы не свалился. – Только вот что про нас подумают?
– Подумают, что мужик бабу везет. Я же в платье, ты забыл?
Глава 6,
От платья Йорген избавился на подъезде к эренмаркской границе: «Не хочу, чтобы не родине меня застали в столь непотребном виде!» Он переоделся в привычную куртку стража, выкинул парик, старательно оттер лицо от белил и румян и на паром через Ягерд садился уже в естественном своем обличье. Но это ему мало помогло.
Родина встретила ланцтрегера усиленным пограничным кордоном. Стражи стояли у причала в полном вооружении, как перед войной.
– Кто такие, куда следуете? – прозвучал дежурный вопрос, но сразу за ним последовал новый, неожиданный: – Каким богам молитесь?
– Девам Небесным, – на всякий случай ответил за всех Легивар, хотя на самом деле не молился он никому, как и большинство присутствующих (исключение составляла Лизхен, она всегда читала перед сном Первое Прославление).
– Так-так-так… – Молодой страж, совсем еще мальчишка, обошел вокруг них, оглядел так внимательно, с видом таким подозрительным, будто ожидал увидеть у путников хвосты или там рога с копытами.
Пятеро других стражей в этот момент держали луки наизготове. Кальпурций Тиилл невольно поежился – неприятно было стоять под прицелом.
– Так-так-так… – Мальчишка явно был главным из шестерых, положением своим гордился чрезвычайно и вел себя очень важно. – Стало быть, Девам Небесным… А может, и во храм вы ходите? А?
– Хожу, по средам, – подтвердила Лизхен с достоинством.
– Так-так-так… А может, кто из вас даже в хейлигах[8] служит… – Но, видно, облик путников настолько не соответствовал этому предположению, что мальчишка счел нужным уточнить: – Ну или там в динстах?[9]
Только это было совсем уж глупостью, ведь по правилам в динстах состояли исключительно евнухи. Йорген, который дотоле с любопытством наблюдал за происходящим, спрятавшись за спины спутников («Ну-ка, ну-ка, интересно, что еще за чудеса в любимом отечестве творятся?!»), счел нужным осердиться. Он твердо шагнул вперед и ледяным тоном отрекомендовался:
– Йорген фон Раух, ланцтрегер Эрцхольм. С кем имею честь?
Надо было видеть лицо мальчишки в тот миг! Оно изменилось так, будто не бывшего начальника Ночной стражи он увидел, а одна из Дев Небесных снизошла к нему с Небес с чу́дными дарами. Оно выражало восторг и трепет одновременно, сияло, как золотая крона столичной чеканки.
– Альткригер Йост фон Хазе к вашим услугам! – пискнул парень панически. – Простите, ваша милость! Я… Я не знал, что это вы! Ох! Я думал, вы другой совсем!
– Это какой же? – вклинился Легивар, ему стало интересно.
Страж метнул на ланцтрегера вопросительный взгляд: отвечать или нет?
– Говори, – велел Йорген со вздохом, он ничего хорошего не ожидал и был прав.
– Ну… господин фон Раух, его милость, он же начальник Ночной стражи… – бормотал юноша, оправдываясь. – Я думал, видный такой мужчина, покорпуснее… вот и вот… – Демонстрируя размеры упомянутого «корпуса», он сначала отмерил ладонью около элля у себя над головой, потом развел руки в стороны, обозначив ширину плеч. Да, до его идеала Йорген, прямо скажем, недотягивал.
Черный Легивар ехидно ухмыльнулся. Ланцтрегер буркнул уязвленно:
– Ну, какой уж есть, такой есть, не обессудь. Объясни лучше, что за странные вопросы про богов? С какой стати?
– А! Так ведь эта… – Парень изъяснялся по-простонародному, видно, рос в глухом своем альткриге деревенским увальнем и манерам его никто никогда не учил. – Указ из столицы давеча пришел! Чтобы никаких чужих хейлигов в земли наши не допускать. Потому как завелась в мире вредная ересь, от коей народ с ума сходит и жгет все подряд огнем! Страсть такая! Ей-ей, ваша милость, мы отсюдова, с высотки, сами видели ту ночь, как на эдельмаркской стороне пожарища страшенные подымались! Вот мы их теперича, еретиков тех, выявляем!
Подчиненные за его спиной молодцевато вытянулись во фрунт, всем своим видом демонстрируя служебное рвение высокому столичному начальству. Дескать, да, всеми силами выявляем.
– Молодцы! Хорошо служите! – похвалил Йорген от души.
Он был рад, что письмо его не пропало впустую и брат Дитмар отдал нужные распоряжения (интересно, про овцу он тоже не забыл?). Правда, способ, которым пограничные стражники выявляли коварных еретиков, не многим отличался от того, как эдельмаркские селяне определяли колдунов. Но это от недостатка опыта, великодушно решил Йорген. Со временем все наладится.
– Я доволен. Сменишься – доложишь старшему. Пусть переведут тебя в столицу, будешь служить в порту.
– Слушаюсь, ваша милость! – От восторга голос мальчишки дал петуха.
…А что, приятно вот так иной раз походя облагодетельствовать совершенно незнакомого человека. Никогда бы не видеть этому неотесанному парню столицы, так и провел бы жизнь свою по дальним захудалым гарнизонам, пока не спился бы от глухой тоски или не полег в первом же приграничном бою. И вдруг нате вам, одна случайная встреча – и совсем другая судьба, возможности иные…
– Я думал, ты разозлился на этого дурачка, что он тебя представлял… не совсем верно, – нашел подходящие слова Кальпурций. – А ты его в столицу перевести решил. Отчего вдруг?
– Да, может, он в столице хоть говорить складно научится, – отшутился ланцтрегер фон Раух, хотя было ему не так уж весело.
Он вовсе не представлял, откуда это странное знание пришло, но был твердо убежден: если оставить альткригера Йоста фон Хазе здесь, на границе, долго тот не проживет. Уж не дар ли предвидения начал у него развиваться в придачу к лицедейскому? Вот чего совсем не хотелось бы!..
– И все-таки не могу понять, – рассуждал Кальпурций, покачиваясь в седле, любуясь скромными, но живописными пейзажами южного Эренмарка, – как вышло, что за столь короткий срок хейлиги новой веры ухитрились затмить разум стольких людей, заставить их поднять руку на ближнего своего! Ведь в той же Реонне жгли не только академических колдунов, которые хоть и жили в городе, но были народу далеко не близки и чужды. Не жалели и собственных соседей, с которыми жили долгие годы бок о бок, виделись каждый день, может быть, в гости ходили друг к другу по праздникам. Про сельских жителей и говорить не стоит, там вообще все друг другу родня… И вдруг: «Жги их, пали их, в огонь!» Удивительно!
– Ничего удивительного тут нет, – возразил Йорген. – На дурное дело народ очень легко подбить. Это на полезное – ну там мост построить, крепостной вал поднять – они сто лет раскачиваться будут. А если пожечь кого, потраву устроить – моментально находятся желающие.
Над этими его словами силониец задумался надолго.
– Может быть, причина в том, что народу живется слишком тяжело? – вымолвил он наконец. – Народ непорочен по своей природе, но озлоблен, и злость эта ищет выхода, поэтому дурному влиянию люди поддаются так легко?
Ланцтрегер Эрцхольм с сомнением покачал головой:
– Ох, не могу с этим согласиться, друг мой! Вот тебе пример из жизни. Отцу моему не минуло пятнадцати лет, когда он вступил во владение ландлагом Норвальд. Заниматься хозяйством он в ту пору совершенно не желал, и я не берусь его осуждать. Но многие осуждали за то, что дал своим людям слишком много воли: от трудовых повинностей освободил и оставил только на денежном оброке, и то небольшом, можно было бы вдвое брать. Но время было мирное, ландлаг огромный, большого войска мы не держали… – Йорген рассказывал так складно, будто был той истории живой свидетель, хотя в те времена и на свет родиться не успел. – Так что отцу хватало. Деньги шли, он их прогуливал в столице, а народ в его владениях начинал богатеть. И что, думаешь, это пошло ему на пользу?
– Отцу?
– Народу! Нет, друг мой Тиилл, не пошло. Такие между кнехтами раздоры начались, что кровь полилась! Всех случаев я не помню, но вот хотя бы один. Какой-то человек из Нидерталя поставил на плотине очень хитрую лесопилку на манер водяной мельницы: вода падает на колесо, колесо крутит шестеренку, пила приходит в движение, пилит бревно сама, людей лишних нанимать не надо, доход идет большой. И что же ты думаешь? Трех месяцев не проработала лесопилка – сожгли! Не разбойники, не твари ночные – свои же соседи, с которыми бок о бок жил и пиво пил по праздникам! Спрашивается, зачем? – Йорген сделал паузу, но ответов не последовало, и он пояснил сам: – Просто не понравилось им, что богаче других стал. И ведь, казалось бы, чего проще: речка есть, лесу полно, ландлагенару дела до него нет, ему лишь бы деньги шли, а там хоть трава не расти – руби не хочу. Ставь рядом свою лесопилку и богатей в свое удовольствие. Но порочная человеческая природа мешает: и самим лень работать, и другому не дадим, потому что завидно. Вот так… А те, кто владеет колдовством, согласись, всегда лучше, богаче других живут. Вот и ополчились на них из зависти, а хейлигам надо было только подтолкнуть народ – он и пошел жечь.
Тот взвыл горько:
– Я ж не со зла! Как все, так и я! Хейлиг велел – мы и пошли… и по… – Тут силы его окончательно покинули.
– Ладно, – проворчал Легивар, опустился на колени и, соединив перерубленные края, принялся что-то бормотать на незнакомом и очень неприятном языке, состоящем едва ли не из одних шипящих, изредка перемежаемых гласной «ы».
У чувствительного к колдовству Йоргена от таких звуков по спине поползли мурашки и странно закружилась голова, пришлось уцепиться за край телеги. Остальным тоже стало не по себе при виде того, что дальше произошло.
Мертвая плоть обрубка вдруг стала выпускать из себя отвратительные выросты, похожие на корни растения, только черные. Они стремительно врастали в плоть живую, как бы сшивая оба края раны. Очень скоро от нее ни осталось даже следа, рука вновь представляла собой единое целое.
Перестав шипеть, Легивар устало вздохнул и похлопал бесчувственного колесника по белой небритой щеке:
– Эй! Принимай работу!
Тот рывком сел, поднес руку к глазам, несколько минут, еще не веря своему счастью, изучал, как шевелятся пальцы, а потом рассыпался в униженных благодарностях.
«Ему повезло, что не видел, как это происходило! – подумал Кальпурций Тиилл. – Безобразное зрелище омрачило бы его радость».
– Ну все, поехали отсюда! – скомандовал бакалавр и взгромоздился в седло.
– Потрясающе! – высказал общую мысль Йорген, когда опасное село осталось далеко позади и можно было сделать очередной привал, призванный дать отдых тем частям тела, что успели за год отвыкнуть от седла. – Не знал, что ты так умеешь. Ты не говорил.
– А я и не умел раньше, – хмыкнул маг. – Первый раз в жизни попробовал – получилось. Зря я, что ли, целый семестр ночей не спал, штудировал «Фийрский Некрономикон»?
Он был очень горд собой. Такую манипуляцию провернуть с его-то жалкой третьей ступенью мастерства! Знай наших! А то всё «теоретик, теоретик»… Жаль, не видел никто из коллег (студиозус-первогодок Йорген не в счет).
– О! Так ты увлекся некромантией? – неприятно поразился силониец. – Друг мой, но известно ли тебе, что это большой грех?!
– Известно, известно, – успокоил Легивар. – И некромантией я не увлекся, просто изучал старинный научный труд по поручению руководства, хотел писать диссертацию, через полгода получил бы степень магистра… А теперь ни диссертации, ни степени, ни руководства того… А! – Он с досадой махнул рукой. – Столько работы гифте под хвост! Хорошо, хоть какие-то практические навыки приобрел. Иначе было бы совсем обидно.
Кальпурций Тиилл с сомнением покачал головой:
– Да, это, конечно, хорошо. Но ты некромантией все-таки не злоупотребляй, не стоит. Она тебя не доведет до добра.
– Да я вообще ее употреблять не собираюсь. Ну, попробовал один раз, забавы ради, подумаешь! Больше не буду никогда. Хочешь, поклянусь? – На самом деле он больше чем кто-либо другой понимал, что с такими «забавами» шутки плохи.
– Хочу, – подтвердил Кальпурций.
Но тут вдруг раздался обиженный до слез голосок Лизхен:
– Ой! А как же я?!
– В смысле?! Что – ты?
Так уж устроена была бедная вдовушка, что не всегда умела с первого раза четко выразить мысль, требовались дополнительные вопросы.
Лизхен взглянула на своего кавалера с осуждением, типа такой ученый, а самых простых вещей не понимает.
– Милый, ну разве не ясно? Сам подумай: мало ли какая беда может случиться в дороге? Вот нападут вдруг злые разбойники с ножиками, чик – и отрубят мне пальчик, а то и всю руку целиком… – Она зажмурилась, представив этакий ужас. – И что же мне, век калекой ходить из-за того, что ты клятву дал? Чужому дядьке помог, а мне откажешь? Я ведь тоже без пальцев шить не смогу, что ж мне, по миру идти? – Вдовушка усвоила, чем можно разжалобить «милого».
– Ах ты, дурочка моя! – Печально вздохнув, маг чмокнул белошвейку в теплый затылок. – Ну не стану клясться, не стану. Не плачь.
– А я знаете, о чем думаю? – вымолвил Йорген, задумчиво теребя рыжий локон, крашенный вольтурнейской хной. – Как бы не вышла тому дядьке наша помощь боком, не спалили бы его соплеменники за то, что позволил свершить над собой колдовство.
Но начинающий некромант не собирался переживать из-за такой малости.
– Не бери в голову. Отговорится как-нибудь. Распознать факт колдовства способен только колдун, а их в селе явно не осталось.
– Да, но все видели, что рука у него была отрублена, а теперь на своем месте сидит. Как такое возможно без вмешательства тайных сил?.. Хотя… Я бы на его месте сослался на Дев Небесных. Дескать, молился усердно и страстно, и те снизошли, явили чудо. И пусть бы кто посмел возразить. Я бы сразу его на место поставил: «Ага! Не веруешь в целительную силу Небес? На костер тебя, грешник, в огонь!» Надеюсь, нашему болвану хватит ума так поступить.
Кальпурций Тиилл подавил вздох. Он был абсолютно убежден, что не хватит, и поспешил сменить тему, чтобы друга Йоргена не расстраивать:
– Скажи нам, Легивар, откуда же ты узнал, что жители села сожгли ведьму, что была она стара, что занималась знахарством и принимала роды? Неужели ты столь глубоко продвинулся в постижении тайных наук, что и в чужой разум научился заглядывать?
Маг на это руками развел:
– Увы! В отличие от супруги твоей и этого юного несносного субъекта, – он кивнул на растянувшегося на травке Йоргена, – я хитрого искусства мыслечтения пока не постиг даже в самой малой мере, чужой разум от меня полностью сокрыт…
Тут Легивар хихикнул. Маг давно заметил, что, пообщавшись какое-то время с уроженцем Силонии, большим любителем красивого слова, они и сами невольно начинают изъясняться излишне цветисто. Он обещал себе больше не попадаться на эту удочку и все-таки снова попался.
– Все много проще. Без своего колдуна и повитухи не может обойтись ни одно село, но те, что победнее, предпочитают нанять знахарку. Чтобы умела всего понемногу: и роды принять, и темную тварь отвадить, и порчу навести. Кое-как, зато дешево, только за стол. Их же, чародеев сельских, содержат всем селом – кормят по очереди, как пастухов. Разве молодая, образованная ведьма согласится на такие условия в наше трудное время? Старухи только, что всю жизнь в этом селе прожили и колдовству у собственных бабок учились… Так что никаких тайных способностей, друг мой Кальпурций, всего лишь знание жизни. Что село бедное, я заметил издали: нет ни одного каменного дома, все крыши крыты тростником – не черепицей, сараи покосились. Вот и сделал верный вывод, и прямо в точку попал! Эффектно вышло, да? – Легивар никогда не стеснялся самого себя похвалить, ложная скромность была ему чужда… и не только ложная, пожалуй.
К счастью, в тот день ему больше не пришлось демонстрировать чудеса прозорливости. Йорген обращался со своей юбкой осторожно, и неурядиц больше не возникало до самого вечера.
Но вечер имеет обыкновение сменяться ночью. А ночь не сулит ничего доброго путнику, особенно если застигает его в землях, изобилующих человеческими поселениями и человеческими же кладбищами. Такую ночь лучше проводить под крышей. Но над уровнем уютных черепичных крыш каждого из трех последних сел возвышался, резко вырисовываясь на фоне малинового заката, обвитый спиралью шпиль.
Постов на дорогах больше не было, расползлись по домам грозные стражи, ловцы грешных душ. А то, не ровен час, самих поймают на зуб да отправят души праведные прежде времени в дивный Регендал. Ушла Тьма, а с нею вместе исчезли жуткие клары, коварные ратфангеры с дудочками, маленькие кровососы-зойги, неповоротливые безмозглые гифты и множество других тварей, коим и названия нет. Но шторбы, вервольфы да злые гайсты – эти никуда не делись, разве что присмирели чуток, совсем уж к жилью не лезут. Были они всегда, еще задолго до Тьмы, и будут до тех пор, пока есть на земле злое колдовство, пока не снизошел на нее спасительный Свет. Так что лучше не рисковать понапрасну, есть у нас и на этом свете дела. В дому – оно надежнее…
– А я вот думаю все, думаю… – тихо ворковала Лизхен, уютно устроившись калачиком под боком у «милого» своего.
Они привычно лежали рядком внутри защитной пентаграммы, кое-как вычерченной Йоргеном, тут же топтались, посапывали лошади, комары звенели над ухом, где-то поодаль рычал то ли зверь, то ли вервольф, и казалось, не было его вовсе, этого странного мирного года, – привиделось, приснилось…
– Все думаю и думаю… Был у меня до вчера дом мужний с палисадником, и добро всякое в нем, и огурцы я посадила давеча, проклюнулись уже… Вдруг раз – и нет ничего, только лес кругом… И сейчас бы мне плакать, тосковать – а горя-то и нет вовсе! Спрашиваю себя: вот открылось бы облачко, выглянула Дева Небесная и спросила меня: «А не желаешь ли ты, вдова Кнолль, нынче же домой воротиться? Так, как будто и не было ничего? Жить, как прежде жила?» Знаете, что бы я ей ответила? «Нет, милостивица, не желаю. Пусть все идет, как сложилось». Отчего так? Или я на голову нездорова стала, с перепугу-то? Люди говорят, случается такое: решится ума человек и не может больше на одном месте жить, все бродит, бродит по свету, будто ищет чего, а найти не может… Не так ли со мной вышло? – Голос ее звучал ровно, безмятежно, похоже, предположение это ее ничуть не встревожило.
– Ничего удивительного, – со знанием дела растолковал Йорген, была его очередь нести караул, маг с силонийцем уже спали. – Сколько можно сидеть на одном месте и чужое исподнее шить? Наскучила тебе старая жизнь, на приключения потянуло, вот что! Со всеми такое бывает в нашем возрасте, не беспокойся. Спи.
– А! – сказала Лизхен и заснула, тонко засвистела носиком.
Тут она и явилась. Старая. Страшная. Ясно, что темная тварь, темнее некуда, а какой породы – Йорген не знал, впервые такую видел. У нее было худое голое тело, пустые мешки грудей свисали до пупа, ребра торчали, за спиной выпирал острый горб, или это просто хребет был так устроен. Ноги короткие, кривые, а руки длинные, с большими кистями, и каждый палец заканчивался изогнутым ятаганом когтем. В морде было что-то от человека, но больше от шторба, в частности, выдающиеся вперед клыки. Правда, кровопийц ночных природа наделила всего одной их парой, верхней, у этой же твари клыки еще и снизу росли, оттопыривая влажную губу. Нос был мленьким, приплюснутым, с глубоко вдавленной переносицей, из-под нависших кустистых бровей сверкали белые, без зрачка глаза. Из странно скошенной макушки вырастали беспорядочные пучки седых волос, казалось, ее кто-то очень неаккуратно выщипал.
В общем, та еще красавица! В надежности своей пентаграммы Йорген не сомневался, но рука сама, невольно потянулась к мечу… И вдруг она заговорила. Тварь, не рука. Хотя второе Йоргена, пожалуй, удивило бы меньше. Двадцать один год прожил на свете ланцтрегер фон Раух. И темных тварей за этот срок перевидал и переубивал великое множество. Но ни разу не случалось, чтобы те вступали в разговор.
Нет, связной речью владели многие. Например, вервольфы, пребывающие в облике человека, шторбы и зойги, вышедшие на охоту. Они могли выговаривать целые фразы и даже на простые вопросы отвечать. И все-таки назвать их речь в полной мере осмысленной было нельзя. Что-то оставалось в их памяти с тех времен, когда они еще были обычными людьми, вот и пользовались они этими словесными обрывками чисто механически, как хитрые восточные игрушки с пружинным заводом. Целью их было не общение, они лишь усыпляли бдительность своих жертв, выдавая себя за людей.
Но гадкая старуха не просто повторяла знакомые слова, она явно стремилась к диалогу!
– Веннер эн Арра? – проскрипела она скорее утвердительно, нежели вопросительно.
Ланцтрегер вздрогнул от неожиданности, но ответил не без вызова:
– Йорген фон Раух!
Казалось бы, ну какая разница, как называет тебя мерзкая ночная тварь? А вот досадно! Не любил он напоминаний о собственной темной стороне.
– Веннер эн Арра, – повторила старуха упрямо. – От себя не убежишь, мальчик, как ни обзовись.
– А я и не бегу никуда, – огрызнулся тот, тварь его раздражала до предела, хотелось выскочить и снести ей плешивую башку, но в душе уже начинало разгораться любопытство: не каждый день порождения мрака вступают со смертными в беседу! – А откуда ты меня знаешь?
– Хе-хе-хе! Кто же не знает Веннера эн Арра, остановившего Тьму! – был ответ, и в голосе старухи звучала издевка.
– Что тебе нужно, зачем пришла? – осведомился Йорген холодно, неожиданная известность в темных кругах его как-то не обрадовала. Оставаться со старухой один на один не хотелось: мало ли, зачарует еще, да и выманит из пентаграммы. Поэтому он стал тихонько, украдкой, трясти друга Тиилла за плечо, чтобы разбудить. Но силониец просыпаться не желал, а мимо внимания твари его манипуляции не прошли.
– Зря стараешься, – лязгнула она. – Проникнуть внутрь мне не дано, но кое-что еще я могу! Не проснутся твои друзья до рассвета, хоть в колокол над ухом звони.
– Как – до рассвета?! – Возмущению Йоргена не было предела. – Это что же мне теперь, всю ночь напролет караулить, без смены?! Эх, вот спасибо, удружила!
Ощерив не по-старушечьи крепкие клыки, тварь так усмехнулась в ответ, что стало ясно: ее бы воля – еще не так «удружила» бы. Оттяпала бы головы сонным и была такова с ними в зубах!
Ланцтрегер разозлился:
– Либо отвечай, кто такая и что надо, либо пшла прочь, пока я добрый и ленивый! Не то встану и в мелкие куски тебя изрублю. Нос отдельно, уши отдельно.
Старуха хихикнула снова:
– Неужто подымешь руку на старую женщину?
– Подниму, не сомневайся, – заверил ланцтрегер. – Ты не женщина, а гадость какая-то.
Тварь поднесла к белым глазам правую руку, принялась изучающе, будто в первый раз, разглядывать кошмарные когти свои, а потом молвила ностальгически, хоть и без особого сожаления:
– Да… А ведь когда-то и я женщиной была… – Она энергично поскребла когтем шею, будто ее кусала блоха. – Ну ладно, пошла я. После еще приду, на днях, тогда, может, подоле поговорим.
Сказала так, встала на четвереньки и убрела в лес, помахивая длинным тонким хвостом.
«И зачем являлась? – думал Йорген с досадой, лежа на спине и глядя в звездное небо. – Пришла, ушла… Чего хотела? Не спать теперь всю ночь из-за нее…» Разговор со старухой его неожиданно расстроил, то ли тем, что она его по имени называла (хотя могла просто его же собственные мысли прочесть, некоторые твари на это способны), то ли словами о женском прошлом – вроде как жалко стало ее… Многие, многие сотни добрых людей за годы Тьмы превратились в хищных, бездушных тварей, но в том не было их вины. Они – жертвы, не более. Поэтому всякий, кто в те годы держал оружие в руках и пускал его против очередной темной твари, втайне чувствовал себя виноватым. ЭТО когда-то было человеком, таким же, как и ты. Просто тебе повезло, а ему – нет. И хуже всего было с женщинами и детьми: почему допустили, почему не уберегли?.. И зачем он ей так сказал: «Ты не женщина, а гадость»? Не надо было говорить. Ах, как стыдно, как бестактно вышло…
Невеселыми мыслями Йорген промучился до самого рассвета, один на один с собой. Только когда небо стало светлеть, зашевелились околдованные спутники его.
Кальпурций Тиилл открыл заспанные глаза, огляделся едва ли не с испугом:
– Это что же такое?! Выходит, я всю ночь проспал?! Очередь свою пропустил? Что же вы меня не разбудили? – Он готов был под землю провалиться от стыда.
Пришлось объяснять, что к чему, хотя не хотелось ужасно. Вообще ничего не хотелось. Только спать. Мучительно, как никогда.
– Знаете что, пусть моя лошадь сама идет, – придумал Йорген. – Друг Тиилл, а я сяду перед тобой, как Лизхен, и буду дремать. Глаза просто слипаются, не иначе старухино колдовство и до меня добралось. Ты следи, чтобы я не свалился, ладно?
– Ну конечно! – горячо согласился силониец, но вдруг осекся, представив, как это будет выглядеть со стороны: сидят на одной кобыле два парня, и один другого обнимает, чтобы не свалился. – Только вот что про нас подумают?
– Подумают, что мужик бабу везет. Я же в платье, ты забыл?
Глава 6,
в которой Йорген не соответствует идеалу народного героя, зато обнаруживает глубокое знание народной жизни, а потом затевает охоту на носферата
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.
А. С. Пушкин
От платья Йорген избавился на подъезде к эренмаркской границе: «Не хочу, чтобы не родине меня застали в столь непотребном виде!» Он переоделся в привычную куртку стража, выкинул парик, старательно оттер лицо от белил и румян и на паром через Ягерд садился уже в естественном своем обличье. Но это ему мало помогло.
Родина встретила ланцтрегера усиленным пограничным кордоном. Стражи стояли у причала в полном вооружении, как перед войной.
– Кто такие, куда следуете? – прозвучал дежурный вопрос, но сразу за ним последовал новый, неожиданный: – Каким богам молитесь?
– Девам Небесным, – на всякий случай ответил за всех Легивар, хотя на самом деле не молился он никому, как и большинство присутствующих (исключение составляла Лизхен, она всегда читала перед сном Первое Прославление).
– Так-так-так… – Молодой страж, совсем еще мальчишка, обошел вокруг них, оглядел так внимательно, с видом таким подозрительным, будто ожидал увидеть у путников хвосты или там рога с копытами.
Пятеро других стражей в этот момент держали луки наизготове. Кальпурций Тиилл невольно поежился – неприятно было стоять под прицелом.
– Так-так-так… – Мальчишка явно был главным из шестерых, положением своим гордился чрезвычайно и вел себя очень важно. – Стало быть, Девам Небесным… А может, и во храм вы ходите? А?
– Хожу, по средам, – подтвердила Лизхен с достоинством.
– Так-так-так… А может, кто из вас даже в хейлигах[8] служит… – Но, видно, облик путников настолько не соответствовал этому предположению, что мальчишка счел нужным уточнить: – Ну или там в динстах?[9]
Только это было совсем уж глупостью, ведь по правилам в динстах состояли исключительно евнухи. Йорген, который дотоле с любопытством наблюдал за происходящим, спрятавшись за спины спутников («Ну-ка, ну-ка, интересно, что еще за чудеса в любимом отечестве творятся?!»), счел нужным осердиться. Он твердо шагнул вперед и ледяным тоном отрекомендовался:
– Йорген фон Раух, ланцтрегер Эрцхольм. С кем имею честь?
Надо было видеть лицо мальчишки в тот миг! Оно изменилось так, будто не бывшего начальника Ночной стражи он увидел, а одна из Дев Небесных снизошла к нему с Небес с чу́дными дарами. Оно выражало восторг и трепет одновременно, сияло, как золотая крона столичной чеканки.
– Альткригер Йост фон Хазе к вашим услугам! – пискнул парень панически. – Простите, ваша милость! Я… Я не знал, что это вы! Ох! Я думал, вы другой совсем!
– Это какой же? – вклинился Легивар, ему стало интересно.
Страж метнул на ланцтрегера вопросительный взгляд: отвечать или нет?
– Говори, – велел Йорген со вздохом, он ничего хорошего не ожидал и был прав.
– Ну… господин фон Раух, его милость, он же начальник Ночной стражи… – бормотал юноша, оправдываясь. – Я думал, видный такой мужчина, покорпуснее… вот и вот… – Демонстрируя размеры упомянутого «корпуса», он сначала отмерил ладонью около элля у себя над головой, потом развел руки в стороны, обозначив ширину плеч. Да, до его идеала Йорген, прямо скажем, недотягивал.
Черный Легивар ехидно ухмыльнулся. Ланцтрегер буркнул уязвленно:
– Ну, какой уж есть, такой есть, не обессудь. Объясни лучше, что за странные вопросы про богов? С какой стати?
– А! Так ведь эта… – Парень изъяснялся по-простонародному, видно, рос в глухом своем альткриге деревенским увальнем и манерам его никто никогда не учил. – Указ из столицы давеча пришел! Чтобы никаких чужих хейлигов в земли наши не допускать. Потому как завелась в мире вредная ересь, от коей народ с ума сходит и жгет все подряд огнем! Страсть такая! Ей-ей, ваша милость, мы отсюдова, с высотки, сами видели ту ночь, как на эдельмаркской стороне пожарища страшенные подымались! Вот мы их теперича, еретиков тех, выявляем!
Подчиненные за его спиной молодцевато вытянулись во фрунт, всем своим видом демонстрируя служебное рвение высокому столичному начальству. Дескать, да, всеми силами выявляем.
– Молодцы! Хорошо служите! – похвалил Йорген от души.
Он был рад, что письмо его не пропало впустую и брат Дитмар отдал нужные распоряжения (интересно, про овцу он тоже не забыл?). Правда, способ, которым пограничные стражники выявляли коварных еретиков, не многим отличался от того, как эдельмаркские селяне определяли колдунов. Но это от недостатка опыта, великодушно решил Йорген. Со временем все наладится.
– Я доволен. Сменишься – доложишь старшему. Пусть переведут тебя в столицу, будешь служить в порту.
– Слушаюсь, ваша милость! – От восторга голос мальчишки дал петуха.
…А что, приятно вот так иной раз походя облагодетельствовать совершенно незнакомого человека. Никогда бы не видеть этому неотесанному парню столицы, так и провел бы жизнь свою по дальним захудалым гарнизонам, пока не спился бы от глухой тоски или не полег в первом же приграничном бою. И вдруг нате вам, одна случайная встреча – и совсем другая судьба, возможности иные…
– Я думал, ты разозлился на этого дурачка, что он тебя представлял… не совсем верно, – нашел подходящие слова Кальпурций. – А ты его в столицу перевести решил. Отчего вдруг?
– Да, может, он в столице хоть говорить складно научится, – отшутился ланцтрегер фон Раух, хотя было ему не так уж весело.
Он вовсе не представлял, откуда это странное знание пришло, но был твердо убежден: если оставить альткригера Йоста фон Хазе здесь, на границе, долго тот не проживет. Уж не дар ли предвидения начал у него развиваться в придачу к лицедейскому? Вот чего совсем не хотелось бы!..
– И все-таки не могу понять, – рассуждал Кальпурций, покачиваясь в седле, любуясь скромными, но живописными пейзажами южного Эренмарка, – как вышло, что за столь короткий срок хейлиги новой веры ухитрились затмить разум стольких людей, заставить их поднять руку на ближнего своего! Ведь в той же Реонне жгли не только академических колдунов, которые хоть и жили в городе, но были народу далеко не близки и чужды. Не жалели и собственных соседей, с которыми жили долгие годы бок о бок, виделись каждый день, может быть, в гости ходили друг к другу по праздникам. Про сельских жителей и говорить не стоит, там вообще все друг другу родня… И вдруг: «Жги их, пали их, в огонь!» Удивительно!
– Ничего удивительного тут нет, – возразил Йорген. – На дурное дело народ очень легко подбить. Это на полезное – ну там мост построить, крепостной вал поднять – они сто лет раскачиваться будут. А если пожечь кого, потраву устроить – моментально находятся желающие.
Над этими его словами силониец задумался надолго.
– Может быть, причина в том, что народу живется слишком тяжело? – вымолвил он наконец. – Народ непорочен по своей природе, но озлоблен, и злость эта ищет выхода, поэтому дурному влиянию люди поддаются так легко?
Ланцтрегер Эрцхольм с сомнением покачал головой:
– Ох, не могу с этим согласиться, друг мой! Вот тебе пример из жизни. Отцу моему не минуло пятнадцати лет, когда он вступил во владение ландлагом Норвальд. Заниматься хозяйством он в ту пору совершенно не желал, и я не берусь его осуждать. Но многие осуждали за то, что дал своим людям слишком много воли: от трудовых повинностей освободил и оставил только на денежном оброке, и то небольшом, можно было бы вдвое брать. Но время было мирное, ландлаг огромный, большого войска мы не держали… – Йорген рассказывал так складно, будто был той истории живой свидетель, хотя в те времена и на свет родиться не успел. – Так что отцу хватало. Деньги шли, он их прогуливал в столице, а народ в его владениях начинал богатеть. И что, думаешь, это пошло ему на пользу?
– Отцу?
– Народу! Нет, друг мой Тиилл, не пошло. Такие между кнехтами раздоры начались, что кровь полилась! Всех случаев я не помню, но вот хотя бы один. Какой-то человек из Нидерталя поставил на плотине очень хитрую лесопилку на манер водяной мельницы: вода падает на колесо, колесо крутит шестеренку, пила приходит в движение, пилит бревно сама, людей лишних нанимать не надо, доход идет большой. И что же ты думаешь? Трех месяцев не проработала лесопилка – сожгли! Не разбойники, не твари ночные – свои же соседи, с которыми бок о бок жил и пиво пил по праздникам! Спрашивается, зачем? – Йорген сделал паузу, но ответов не последовало, и он пояснил сам: – Просто не понравилось им, что богаче других стал. И ведь, казалось бы, чего проще: речка есть, лесу полно, ландлагенару дела до него нет, ему лишь бы деньги шли, а там хоть трава не расти – руби не хочу. Ставь рядом свою лесопилку и богатей в свое удовольствие. Но порочная человеческая природа мешает: и самим лень работать, и другому не дадим, потому что завидно. Вот так… А те, кто владеет колдовством, согласись, всегда лучше, богаче других живут. Вот и ополчились на них из зависти, а хейлигам надо было только подтолкнуть народ – он и пошел жечь.