Фэвэр Джейн. Коршун и горлица

   - Хватит, Бобдил, - сказала Айка, когда крики ребенка стали невыносимо громкими.
   - Я учил его, как надо бороться, - заявил Бобдил, неохотно ослабляя хватку. Мальчик выскользнул из его рук и, всхлипывая, побежал к матери. Он ведь должен учиться, правда, мама?
   - Да.., да.., это хорошо, что ты хочешь научить его, - протянула Айка, - а теперь пойдем со мной.
   Я хочу поговорить с тобой. - И они ушли - Бобдил - оживленно болтая, а Айка - думая о своем.
   Ее двойная атака начиналась исподволь. От отца не было еще никаких известий, кроме того, никаких признаков ухудшения здоровья христианки пока не было заметно. Но теперь уже должна была проявиться некоторая слабость и вялость.
   Возможно, дозу яда следовало немного увеличить.
   Но Айка не могла позволить себе рисковать из боязни быть обнаруженной. Ведь если бы внезапное истощение испанки было бы замечено, то подозрения непременно бы возникли. Хотя она и старалась сделать все, чтобы Кадига и Зулема не проводили много времени с Саритой, но это ей не всегда удавалось. В то же время Кадига, согласно ее наблюдениям, была чрезвычайно проницательной, и могла заподозрить неладное. Наблюдатели, каких в Альгамбре было множество, не пропускали ничего из того, что говорилось или делалось во дворце, а это, в свою очередь, давало пищу для размышлений многим умам. Нет, - решила Айка, - она должна набраться терпения. Сарита, очевидно, оказалась более сильной и здоровой, чем ожидалось. Но вечно она все равно не сможет противостоять коварному яду. Скоро, очень скоро раздастся погребальный звон.
   - Так тебе не хватало меня, дорогая? - спросил Абул, как только они оказались в башне.
   - О да, - обернулась к нему Сарита.
   - А чего тебе не хватало больше всего? - он прислонился к запертой двери, а его яркие глаза отметили вспышку румянца на ее щеках.
   - Дай подумать... - она задумалась. - Многого, например, этого, - и она встала на цыпочки и коснулась его рта легким поцелуем бабочки. - И этого... - следующим оказался кончик его подбородка. - И этого... - она коснулась языком впадины на его щеке. - И этого... - ее мягкие пальцы расшнуровали его туники и проникли под рубашку, принявшись ласкать маленькие и твердые его соски. - И этого... - пальцы ее осторожно проникли под пояс и начали поглаживать основание его позвоночника. - А особенно этого. - Абул вздрогнул от ее настойчивых и сокровенных ласк. Гладкая кисть ее согрела ему живот, теперь он уже безумно хотел ее. Он оперся плечами о дверь, а она все продолжала свои шаловливые эротические ласки, и тело его налилось жаром, который вот-вот норовил затопить и его душу. Но тут она убрала руки и он открыл глаза.
   - Да, - прошептала Сарита, - мне многого не хватало, но главное, чего мне не хватало - это тебя целиком, милый.
   Мало-помалу дыхание Абула восстановилось, он отступил от края блаженства. Все еще улыбаясь, он застегнул расстегнутый Саритой ремень и взял ее на руки.
   Не думаю, что нам следует стоять у двери и перечислять части моего тела, - прошептал он, а она, посмеиваясь, обхватила его шею руками, и прижалась к нему щекой. Он понес ее на руках по лестнице в спальную галерею, не отрывая губ от ее губ.
   Наверху он нагнулся, чтобы положить ее на кровать, но она пригнула его голову и снова поцеловала. Язык ее проник к нему в рот - тем самым она выражала неукротимую потребность в том, чтобы он, не мешая, утолил ее любовный голод.
   - Сейчас, - прошептала она, - немедленно, Абул!
   Ее растущее желание передалось ему, притянуло его к ней, изгибающейся на покрытом подушками, диване. Она одновременно пыталась освободиться от сковывающего ее платья и обнимала его за шею.
   Если первоначально у него и были намерения, наперекор ей, затянуть сладостное ожидание, то шелковистость ее кожи, округлость бедер, прямизна и гибкость ее ног, способствовали тому, что он переменил их. Встав на колени рядом с ней, он начал неловко расстегивать пряжку ремня, но она оказалась проворнее, и через мгновенье ничто уже не могло помешать их соитию. Он начал было снимать сапоги, но замешкался, и увидев, как она лежит, небрежно раскинувшись на постели и, неосознанно раздвинув ноги, демонстрирует атласную ложбинку, мерцающую в мягком свете ламп. Самообладание окончательно покинуло Абула и, вздохнув, он обнял ее, просунул руки ей за спину и прижал к себе, после чего вошел в ее тело одним глубоким и сильным толчком. Сарита вскрикнула и на глазах ее выступили слезы радости. Тело ее двигалось в такт с его телом, а взгляд не отрывался от его глаз. Их глаза расширились одновременно - они, наконец, достигли вершины.
   Сарита довольно рассмеялась, и Абул засмеялся ей в ответ.
   Она вышла из сонного забытья много позже. На нижнюю часть ее тела все еще давил Абул а его голова все еще покоилась у нее на груди.
   Но звуки внизу заставили ее очнуться. Они не обеспокоили ее, так как она уже успела привыкнуть за последние месяцы к ненавязчивой внимательности дворцовой челяди. Где бы ни находился калиф, его надобности неизменно предвосхищались. А сейчас было уже, очевидно, время ужина.
   Абул сел, потянулся и поцеловал ее веснушчатый нос.
   - Ну как, довольна, Сарита моя?
   - Пока да, - кивнула она.
   Он засмеялся:
   - Ты ненасытная женщина.
   Никогда не думал, что смогу заниматься любовью, не снимая сапог! Но теперь мне необходимо поужинать. Я так торопился к тебе, что сегодня мы не останавливались на обед, - Приготовьте все побыстрей и уходите!
   Он вернулся к дивану, где Сарита все еще лежала, полуобнаженная, на подушках.
   - Внизу готова ванна. После нее нам будет приятней ужинать. Он посадил ее и снял с нее платье. - В полуобнаженной женщине есть что-то особенно соблазнительное.
   - Больше, чем в полностью обнаженной? - Сарита встала и потянулась.
   - Да, пожалуй, да. Полностью обнаженной ты не кажешься столь же соблазнительной. Более прекрасной - да, но не соблазнительной. Я обнаружил, что чувственность в тебе пробуждается все сильнее.
   Сарита лукаво ему улыбнулась и поправила спутавшиеся волосы.
   - Я постараюсь не забыть разбудить и тебя, когда... - она резко оборвала свои слова и схватилась за горло.
   Что с тобой? - Абул взял ее за руку, испугавшись ее бледности.
   Некоторое время она молчала, затем судорожно вздохнула.
   - Ничего, в самом деле, ничего. Сердце мое бьется очень сильно, но скоро оно успокоится. В последнее время со мной уже не раз такое случалось. - Она снова села на диван, держась за живот.
   - Я чувствую слабость и тошноту, но это пройдет.
   Абул нахмурился. Она была все еще очень бледной и его не убедили ее слова.
   - Может быть, ты ждешь ребенка?
   Она покачала головой.
   - Нет, я принимала снадобье, которое приносила мне Кадига, и, к тому же у меня в твое отсутствие были месячные.
   Абул помрачнел еще больше.
   - Ты не хочешь родить мне ребенка?
   Сарита пристально на него посмотрела. Момент для подобного разговора был подходящим, но она не знала, хватит ли у нее сейчас сил для него.
   - Не в этих обстоятельствах, Абул.
   - Что это за обстоятельства? - поинтересовался он.
   Сарита вздохнула и с нерешительным видом встала.
   - Давай не будем сейчас говорить об этом. Мы только поссоримся, а мне так этого сейчас не хочется.
   Постепенно лицо Сариты порозовело, но Абул настоял на том, чтобы она отдохнула.
   - Полежи немного, - он положил подушки к спинке дивана и сел, похлопав по дивану рядом с собой. - Ложись сюда, ванна подождет.
   Сарита легла и облегченно вздохнула. Абул обнял ее и прижал к груди, гладя ее по голове, - Как часто с тобой это случается? Она нахмурилась, пытаясь вспомнить.
   - Несколько раз за последние дни. Я не обращала на это никакого внимания.
   - А что об этом говорит Кадига? Она обладает некоторыми медицинскими познаниями.
   - Она ничего об этом не знает. Они с Зулемой теперь редко со мной бывают. По-моему, они все время что-то делают для Алки.
   - Но она не распоряжается ими, - резко прервал ее Абул. - Их главная задача - прислуживать тебе, причем во всем. Айка не должна в это вмешиваться.
   Сарита покачала головой.
   - Может быть, я что-то не правильно поняла, - ответила она, - прямо они мне об этом не говорили... Кроме того, - добавила она уже более уверенным тоном, - за мной не надо ухаживать, как за больной. Единственное, чего мне не хватает - это их компании. Мы уже стали друзьями.
   Абул ничего не сказал на это. Он прекрасно понимал, что Айке могла не понравиться эта дружба, и что она стала делать все возможное, для того, чтобы разрушить ее. Дружба женщин Альгамбры между собой могла угрожать ее власти и влиянию.
   Ну да ничего, - подумал Абул, - теперь, когда он во дворце, нетрудно будет восстановить эту дружбу.
   Только в его отсутствие могла Айка претворять в жизнь свои злые замыслы.
   - Ты должна поговорить об этом с Кадигой, - сказал он, если это не прекратится и мы не установим причину этого, то тебе нужно будет посоветоваться с Мухамедом Алахмой. Он очень талантливый и искусный лекарь.
   - Лекарь! Что за чепуха, Абул, - поднялась Сарита, - моя мама дала бы мне сильное слабительное, и я снова чувствовала бы себя отлично. Я попрошу у Кадиги что-нибудь подобное.
   Абул в задумчивости потер подбородок. Он мало что знал о подобных недомоганиях и считал, что женщины в них разбираются лучше.
   - Тебе сейчас полегче? - спросил он.
   - Совсем хорошо, - отозвалась Сарита с обычной своей живостью. - Давай пойдем вниз, если ты голоден так же сильно, как и я, то вероятно, можешь съесть и верблюда.
   Абул последовал за ней. Внизу она погрузилась в ванну с теплой водой.
   - Ну теперь ты можешь рассказать мне об обстоятельствах, которые не позволяют тебе родить мне ребенка. Мы не поссоримся, обещаю тебе. - Он, казалось, спрашивал просто из любопытства, но Сарита не сомневалась в том, что разговор этот может оказаться для него тяжелым и болезненным.
   Вздохнув, она начала свои объяснения.
   - Видишь ли, я не знаю, какое место здесь занимаю.., и какое место будет занимать мой ребенок, Абул. Я знаю, что я одна из многих женщин и могу принять это.., пока нахожусь здесь, - добавила она. - Что же касается меня, то я могу смириться с этим, но не могу допустить, чтобы мой ребенок занимал столь двусмысленное положение.
   Родить тебе ребенка и видеть, как он растет в серале, не знача ровным счетом ничего в этом мире!
   Это равно, что согласиться со своей принадлежностью к этому миру, согласиться со всеми ограничениями и правилами этого мира! А этого сделать я не могу. Я люблю тебя, но не принадлежу здешней жизни.
   Почему же тогда ты столько времени проводишь в серале? - спросил он. Тебя всегда можно найти там, с обитательницами гарема, но ведь ты не считаешь себя одной из них!
   - Мне иногда так одиноко, - сказала Сарита, - а они - единственные, кто может составить мне компанию. Фадха учит меня говорить по-арабски, она села в ванне, обхватив колени руками. - Тебе не нравится, что я там бываю?
   Абул покачал головой:
   - Не нравится.
   - А почему?
   Он некоторое время молчал, не зная, как объяснить ей, что он чувствует какое-то неудобство от общения ее с другими женами, а в особенности с Айкой.
   - Потому что ты не являешься одной из них, - медленно произнес он. Ты знаешь, что для меня не существует других женщин, Сарита. С тех пор, как появилась ты, я ни разу не прибегал к услугам кого-либо из них.
   - Да, я знаю это. Но если так будет и дальше, то что ты собираешься делать?
   - А почему я должен что-то делать? - он, казалось, был не на шутку удивлен.
   - Но если ты не прибегаешь к их услугам, то зачем вообще они нужны? Пока они здесь, я не могу чувствовать тебя по-настоящему верным мне, и потому не могу родить тебе ребенка, или согласиться остаться здесь на бесконечно долгий срок.
   - Ты хочешь покинуть меня? - спросил он.
   - Нет.., конечно же, нет. Но я не знаю, что мне делать в будущем, вздохнула Сарита, - не знаю, кто я и что я, и не вижу никакого смысла в будущем.
   Но сама я могу находиться в этом положении, потому что люблю тебя, а вот ребенка родить тебе не могу, потому что ребенок - ведь это воплощение веры в будущее! Можешь ты понять меня, милый?
   - Объяснение ее было чрезвычайно путаным, но таким был и предмет их разговора, а потому нельзя было выразиться яснее. Она вышла из ванны и вытерлась мохнатым полотенцем.
   Абул вздохнул и начал раздеваться, собираясь погрузиться в быстро остывающую ванну. Он не понимал ровным счетом ничего. Единственное, что казалось для него значимым, была любовь связывающая их.
   - Я думаю, что ты видишь препятствия там, где их нет, Сарита. Как ни смотри, сейчас у меня только одна жена, но я могу отослать других своих жен, потому что, если верну их семьям, то разразится гражданская война. Он шагнул в ванну:
   - Ты понимаешь, в каком я затруднительном положении?
   Сарита кивнула:
   - Да, понимаю, но ты должен понять и меня.
   Мы можем только продолжать наши отношения и не требовать друг от друга большего.
   Абул знал, что подобный компромисс не может его удовлетворить, но не чувствовал себя сейчас достаточно уверенным, чтобы говорить об этом.
   Ведь он не мог предложить ей ничего, с чем бы она могла согласиться.
   Сарита также прекрасно знала, что такой компромисс ее не удовлетворит, но знала и то, что не имеет права настаивать на решении, способном ее удовлетворить. В их жизнь было вовлечено слишком много людей, и целый мир, полный чуждыми ей обычаями и ритуалами, не мог измениться коренным образом по желанию одной-единственной испанской женщины.
   Глава 15
   Нафисса торопливо шла по галерее, держа в руках туго скрученный пергамент. Посланник рода Мокарабов нашел ее в помещении для слуг. Там он объяснил ей, что она должна сделать, и теперь она несла тайное послание эмира Мокарабов к дочери, жене калифа Гранады. Она торопилась, не забывая при этом внимательно осматривать каждого встречного, но на самом деле Нафисса могла особенно не беспокоиться. У калифа до сих пор не было причин подозревать в интригах жену и тестя, и потому он не отдал распоряжения дворцовой шпионской сети следить за тайными связями жены с внешним миром.
   Абул делал все, что было в его силах, чтобы ослабить влияние жены, оказываемое ею на сына, но за исключением этого влияния, не видел никаких причин для опасений. Он считал, что в серале царят мир и согласие во многом благодаря Айке, и не хотел вмешиваться во внутренние дела гарема. Если он когда и вмешивался в жизнь сераля, то делал это только тогда, когда этого требовало спокойное течение жизни в Альгамбре, или, как в случае удаления саритиных служанок, тогда, когда этого требовало удобство его и Сариты. А то, что видела и о чем догадывалась Сарита, она держала при себе, так как ее подозрения основывались на не вполне осознанном впечатлении.
   Кроме того, ей не хотелось теребить старые раны Абула.
   В тот момент, когда Нафисса вошла в комнату жены калифа, Айка в досаде и нетерпении рвала уже третий кусок шелка для вышивания. Новость о прибытии посланника ее отца к калифу заставила ее затрепетать. Согласился ли отец с тем, что она ему написала? Решился ли на что-либо? Приступил ли к действиям? Какую роль отвел ей?
   - Да? - вскочила Айка, как только Нафисса вошла в комнату. - Что у тебя?
   - Послание, госпожа, - меня вызвали из кухни к посланнику и я получила из рук его конюха письмо.
   Айка выхватила у нее письмо, сорвала с него печать и развернула. Если не считать обычных отцовских приветствий, послание было кратким:
   Будь настороже. Будь наблюдательна. Связь будем держать обычным способом. О развитии событий сообщим. Тем, чем надо - занимаемся.
   Айка не сумела сдержать вздоха облегчения. Ее отец посеет сомнение у желающих сомневаться, соберет поддержку недоверчивых, недовольных и жаждущих власти, и направит всех их против Абула. Ей нужно будет только раздуть огонь.
   - Я отправлю ответное послание, - сказала она, - сможешь ли ты снова найти этого человека, Нафисса?
   - Я сказала ему, что оставлю ответ под большим камнем в саду роз, моя госпожа, - ответила Нафисса. - Он возьмет его перед рассветом.
   Айка кивнула.
   - Дело неспешное. Ты все правильно сообразила, девочка. Сегодня вечером я передам тебе ответ.
   Прекратив заниматься рукоделием, Айка подошла к ящичку, стоящему в углу комнаты и подняла его крышку. Внутри находилось множество бутылочек, сосудов из кожи, и керамических тиглей. Она без колебаний выбрала маленькую бутылочку зеленого стекла.
   - Скажи Кадиге или Зулеме, что, если нужно, они могут еще зайти за противозачаточным средством для госпожи Сариты. Я его сейчас приготовлю.
   Нафисса молча вышла. Айка же взяла бутылочку, стараясь не взбалтывать ее содержимое, и поставила на низкий столик, после чего принесла туда же и другие предметы: маленький мешочек с какими-то сухими травами, бутылочку с прозрачной жидкостью и пустой сосуд. В сосуде она начала смешивать, аккуратно отмеряя, прозрачную жидкость из бутылочки и травы из мешочка. Довольная результатом своей деятельности, она снова направилась к ящичку, достала оттуда пару лайковых перчаток, и перед тем, как с величайшей осторожностью вынуть серебряную пробку из зеленой стеклянной бутылочки, надела их на руки. Над бутылочкой поднялся легкий пар. Затаив дыхание, Айка стала наклонять горлышко бутылочки над сосудом до тех пор, пока в смесь не упали четыре яркие серебристые капли. Затем она закупорила зеленую бутылочку и положила ее вместе с перчатками обратно в ящик, после чего перемешала содержимое сосуда тонкой серебряной палочкой до получения густой пасты. Эту пасту Кадига будет смешивать с водой, чтобы образовывалась вязкая жидкость, потребляемая Саритой с завидной регулярностью.
   Айка была известна как искусный аптекарь, поэтому, когда она предложила снабжать Сариту особо эффективным средством для предохранения от беременности, это не привлекло к себе никакого внимания. Она предлагала подобные услуги многим женщинам Альгамбры. Состав содержимого сосуда был известен только Айке, поэтому о ее намерении отравить Сариту не могла знать ни одна живая душа.
   Айка не делилась с отцом планом избавления от не правоверной. Частично ее молчание было вызвано тем, что смерть женщины была задумана ею в некотором роде как личная месть, как средство для успокоения раненой гордости. Конечно, жена калифа могла задумать убийство соперницы и по политическим мотивам - увлеченность калифа не правоверной нарушала его способность мудро управлять, так как отвлекала его мысли, и, тем самым ставила под удар само существование королевства Гранады. Эмир Мокарабов зааплодировал бы подобным рассуждениям дочери и нашел бы ее действия полностью обоснованными. Тем не менее Айка чувствовала, что если отец поверит, что единственной проблемой является женщина, и что эта проблема скоро будет устранена, то он может и отложить свои действия, направленные на подрыв власти Мули Абула Хассана. А это не входило в планы рвущейся к власти Айки.
   Она посильнее затянула завязки на горловине сосуда. Представив себе, сколь смертоносно содержимое этого сосуда, она слегка улыбнулась. Не было никаких сомнений в том, что яд уже начал свою работу. Испанке становилось все труднее скрывать свою утомляемость и истощение, по крайней мере, от Айки, которая внимательно за ней следила.
   Сарита сильно побледнела, глаза ее увеличились и потускнели, но несмотря на недомогание, она все еще вела себя так, будто чувствовала себя хорошо, в особенности в присутствии Абула. Накануне вечером, когда Айка была в северной галерее и смотрела вниз на живописный Центральный дворец с прямоугольным бассейном, усеянным водяными лилиями, Сарита и Абул вышли из арки во двор и она стала игриво убегать от него по галереям. По ее смеху и резвости было невозможно догадаться о скрытом воздействии на нее яда. И только сторонний наблюдатель мог увидеть ее страдания, когда она, скрывшись на минуту от Абула за живой изгородью из миртовых деревьев, остановилась, чтобы жадно глотнуть воздух измученными легкими.
   Когда она вынуждена будет признать свою болезнь, будет уже слишком поздно для того, чтобы предотвратить действия яда. Если им правильно пользоваться, то он будет убивать постепенно, почти незаметно, с симптомами, которые могут быть приписаны большому количеству обычных болезней, пока, наконец, истощенную жертву не покинет способность есть и даже дышать. Но если на этой стадии кого-либо и осенит догадка относительно яда, он не сможет что-либо достоверно доказать.
   Нет. Айка считала, что находится в полной безопасности. Даже если Абул и заподозрит ее в том, что она приложила руку к смерти Сариты, он ничего не сможет сделать. Она прекрасно знала, что он никогда не вернется к ней, он переменил свое отношение к ней отнюдь не только из-за увлечения другой женщиной. Айка не была уверена в том, с чего конкретно началось это необратимое охлаждение, она помнила только споры из-за Бобдила, но была уверена в том, что если бы больше ничего не было, то смогла бы впоследствии исправить свою оплошность. Тем не менее она знала, что разрыв углубился еще сильнее из-за того, что она настраивала сына против отца. Делала же это она потому, что несколько месяцев тому назад поняла, что окончательно утратила свое влияние на Абула, в связи с чем решила добиться выполнения своих планов другими средствами.
   Теперь она быстро продвигалась в этом направлении, и в этом смысле должна была только поблагодарить христианку. Ведь она явилась поводом для обращения за помощью к отцу, а через него и к другим королевским семьям. Наконец-то она увидела, что ее далеко идущие планы начинают претворяться в жизнь! Скоро, очень скоро Абул будет со всех сторон окружен врагами, а подавленное настроение, в котором он будет пребывать после смерти христианской возлюбленной, не даст ему возможности дать должный отпор внешним и внутренним врагам. Айка была очень довольна развитием хода событий.
   Абул вежливо улыбнулся дяде жены, посланнику эмира Мокарабов, и поинтересовался, что явилось поводом для визита. Они сидели в Посольском зале дворца, окруженные придворными и солдатами, как это и было положено при встрече столь родовитых гостей. В течение часа с начала приема происходил обмен любезностями за столом со сладостями - этого также требовал неумолимый этикет, но теперь, по прошествии этого времени, Абул уже ждал намека на истинную цель этого визита. Как бы то ни было, но Ахмед бен Калед с невозмутимым выражением лица продолжал неспешный разговор ни о чем, и Абул был вынужден вторить ему.
   - Как здоровье моей племянницы? - спросил Калед, угощаясь фаршированными финиками.
   - С ней все в порядке, - ответил Абул. Вы, конечно, захотите с ней встретиться, не может быть, чтобы у господина Мокараба не было письма к дочери.
   Интересно, почему вдруг этот человек застыл в таком напряжении? Почему так угрожающе вспыхнули его темные глаза? Почему естественное замечание вызвало у его гостя столь неадекватную реакцию?
   Тем не менее посланник кивнул и подтвердил, что он надеется встретиться с госпожой Айкой, и что у него есть письмо ее отца. Абул решил, что странное поведение гостя только почудилось ему, и заставил себя сосредоточиться, чтобы выяснить скрытую причину этого визита.
   - Я хотел бы также встретиться с вашим сыном, принцем Бобдилом, сказал Калед, - эмир хотел бы знать о том, как его внук растет и учится. Просьба эта не была серьезной, но Абул почувствовал, что за ней что-то скрывается. Тем не менее он согласно кивнул и повернулся к визирю:
   - Пусть сюда придет Бобдил со своим наставником. - Возможно, Вы найдете его слишком застенчивым, - повернулся он к гостю, - но с возрастом это пройдет.
   Ахмед бен Калед попытался изобразить некое подобие улыбки. Он считал, что главной ошибкой калифа было грубое обращение с наследником, чей характер безжалостно и систематически ломался из-за пренебрежительного обращения отца. Если Бобдила как можно скорее не убрать из подобного окружения, он будет неподготовлен к тому, чтобы принять власть калифа, и род Мокарабов потеряет опору и значительное положение в халифате. Поэтому Калед был особо проинструктирован относительно необходимости наблюдения за мальчиком.
   Когда Бобдил и его наставник прибыли, Абул вежливо поздоровался с ними в своей обычной мягкой манере.
   - Бобдил, вырази свое почтение дяде твоей матери, - сказал он, подымаясь с кресла, которое под косыми лучами солнца отсвечивало позолотой резных листьев. Он взял ребенка за руку, и Калед заметил, что мальчик отстранился от отца, хотя и позволил взять себя за руку. Глаза Бобдила бегали по сторонам, и чувствовал он себя явно неуверенно.
   Калед подошел к нему и взял его за подбородок, запрокинув ему голову, и заставив таким образом посмотреть себе в глаза.
   В его глазах было больше расчета, чем страха, и Калед задумался о том, была ли вся эта робость подлинной или напускной. Он вспомнил о том, что, будучи девочкой, его сестра - мать ребенка - также проявляла нечто подобное. Она всегда отлично умела скрывать свои истинные чувства, что делало ее сильным противником, так же, впрочем, как и чрезвычайно полезным союзником в стане врага.
   - Я хотел бы передать тебе приветствия от твоего деда, - сказал он Бобдилу.
   - Где же твои хорошие манеры? - спросил Абул резко, когда мальчик в ответ на эти слова промолчал, - ведь Ахмед Эбен учил тебя как следует приветствовать гостей.