Фэйрстайн Линда. Ничего хорошего

   Следом за ним я вернулась в кабинет Петерсона. Мы прикидывали, что делать дальше, и тут вернулся Мерсер.
   — Он говорит, что готов пообщаться с тобой, Купер. Может, сходишь, попробуешь? И можешь не звать своих операторов. Либо он кривляется не хуже братьев Ринглинг^[17], либо действительно полный псих. Думаю, этот разговор ты не захочешь показывать присяжным.
   Я пожала плечами и еще раз прошлась по коридору, на этот раз вслед за Мерсером, в комнату для допросов.
   Когда мы вошли и закрыли дверь, Попе посмотрел на меня и улыбнулся.
   — Злой и беззубый, мэм, — произнес он вместо приветствия. — Вот как про меня всегда говорили врачи.
   Прямо в точку.
   Мерсер сказал ему, кто я и зачем пришла, а я придвинула еще один стул для себя.
   — Я хочу поговорить с вами о том, что случилось в больнице, мистер Бейли. Вы меня понимаете?
   — Извините за больницу, мэм. Извините. Извините, извините, извините.
   Господи, какой ужас, Джемме Доген пришлось бороться с психом, которому невозможно было ничего объяснить, бесполезно просить о пощаде.
   — Именно об этом я и хотела поговорить. Расскажите нам, за что вы извиняетесь, и я смогу позвать судью.
   Мне обязательно придется доказывать судье и присяжным, что Бейли растолковали его права в доступной для него форме, если он даст показания, которые я захочу использовать в качестве улик.
   — Детектив Уоллес сообщил вам, мистер Бейли, что вы не обязаны говорить со мной?
   — Но я хочу поговорить с вами, леди. Я не говорил ни с одной красивой женщиной с тех пор, как умерла моя жена.
   — Вы понимаете, что не обязаны отвечать на мои вопросы?
   — Она разговаривала с ножом, да? Та врачиха разговаривала с ножом?
   У меня по спине пробежали мурашки. Неужели он говорит о Джемме?
   — Что вы имеете в виду?
   — Она не разговаривала со мной. Не разговаривала ни с кем. Она разговаривала с ножом.
   Теперь придется возвращать его в русло нормального разговора. Мне еще надо изложить ему до конца права, но не хотелось прерывать его откровения насчет убийства.
   Вдруг выражение лица Попса резко изменилось, рот упрямо сжался, и он зажал уши руками, словно загораживаясь от громкого звука. Я наклонилась к нему, а Мерсер протянулся через стол, взял его за руки и отвел их в стороны. Попе начал раскачиваться на стуле и ныть, чтобы ему принесли бумажных салфеток. Мерсер кивнул мне, я поднялась и побежала по коридору в комнату, где оставила сумочку, чтобы принести подозреваемому носовые платки. Вернувшись, я положила салфетки на стол перед задержанным. Он улыбнулся и начал рвать их на клочки, скатывать в шарики и запихивать себе в уши.
   При этом он продолжал раскачиваться. Из его ушей свисали полоски тонкой бумаги.
   — Со мной говорит Чарли, понимаете? — сказал он, глядя на Мерсера. — Я же говорил вам, этот Чарли велит мне, что делать. Я ни в чем не виноват, это Чарли заставил меня сделать все, что я сделал.
   — Расскажи ей, кто такой Чарли, Попе.
   — Это мой брат, леди. Он родился в один день со мной, но так и не вышел из больницы. Они держат его там все эти годы, но он всегда говорит с мамой и со мной. Каждый день. Говорит мне, что делать.
   Я посмотрела на Мерсера и попыталась успокоиться. Затем подперла рукой щеку и мучительно старалась придумать, как действовать дальше.
   Может, он просто симулирует и хорошо притворяется? Или я зря теряю свое время на разговоры с безумцем, которого суд все равно признает невменяемым?
   — Расскажи мне, что Чарли велел тебе сделать с доктором Доген? Давай немного поговорим об этом. Чарли хочет, чтобы я спросила тебя об этом.
   Когда я произнесла имя Чарли, Попе снова улыбнулся:
   — Да, но сейчас я не слышу его. Я только хочу сказать, что мне очень жаль, что докторша плохо чувствует себя сегодня.
   Следующие двадцать минут мы трое тщетно пытались понять, о чем идет речь. Мы с Мерсером не прерывали бессмысленное бормотание Бейли, а когда он устал, то просто положил руки на стол и опустил на них голову.
   Уоллес встал и махнул рукой на дверь. Чэпмен с Петерсоном наблюдали за допросом через стекло. Увидев, что мы выходим, они тоже направились в кабинет лейтенанта. Меня терзали злость и разочарование, я была уверена, что ничего из сказанного Бейли нельзя будет использовать против него.
   — Это тупик.
   — Да уж, такое не станешь записывать на пленку и показывать в суде.
   Мерсер снял пиджак и закатал рукава рубашки, сказав, что будет продолжать допрос до тех пор, пока мы не примем решение о том, регистрировать ли привод Попса и придавать ли задержанию официальный статус.
   — Я должна позвонить на работу. Узнать, что думает Батталья. Еще я должна знать, готовы ли заявления для прессы. Дайте мне полчаса на звонки.
   Лейтенант поднялся из-за стола:
   — Звони отсюда. Я буду в общей комнате. Готова к новым сюрпризам, Алекс?
   — Выкладывай!
   — Звонил Стив Рубинштейн из «Адвокатов против смертной казни». Он слышал по радио, что мы кого-то арестовали, и хочет, чтобы задержанного представляла их контора. Сказал, что пришлет кого-нибудь сюда поговорить с ним и удостовериться, что мы прекратили допрос.
   — Пусть позвонит его брату Чарли, — посоветовал Чэпмен.
   Нью-Йорк вернул смертную казнь в 1996 году, и обвиняемый в преднамеренном убийстве женщины при попытке изнасилования — первый кандидат на смертельную инъекцию после приговора. Батталья был против этой законодательной инициативы, и я думаю, он вздохнет с облегчением, когда узнает, что благодаря своему психическому состоянию Попе может избежать такой участи.
   Я взяла бумажку с телефоном Рубинштейна и поняла, что придется звонить еще и ему.
   Я села за стол и набрала номер Баттальи. Ответила Роуз, которая сообщила, что он в машине, едет произносить речь перед комитетом «Граждане против преступности», но все же соединила меня с ним.
   — Отличная работа, Алекс. Поздравь от меня Петерсона.
   — Мне нужен твой совет, Пол. Сейчас у нас есть только косвенные улики. И никаких показаний. То, что он говорит, — это полный бред. А данные сравнения ДНК мы получим только через сутки или около того. Надеюсь, к тому моменту у нас будут и другие веские улики, возможно, вещи, которые он взял из кабинета Доген, может, даже орудие убийства. Сейчас полиция осматривает все мусорные контейнеры и улицы вокруг больницы. Я против того, чтобы идти к судье сейчас и требовать ареста на основании того, что у нас есть. — И я кратко рассказала Батталье историю жизни Остина Бейли.
   — Его не отпускали из Рокленда? — переспросил Батталья, имея в виду одну из государственных психиатрических лечебниц Нью-Йорка.
   — Нет. Он просто ушел.
   — Так, Алекс, давай подведем итоги. Арест и предъявление обвинения отложим, пока у тебя не появятся необходимые доказательства. Надо поместить его в Беллвью и позвонить в Рокленд, пусть проведут расследование его побега. Таким образом, если его будут содержать в тюремной части больницы, то у вас появится немного времени, чтобы заштопать пробелы в этом деле, а он все равно будет под присмотром. Мы не станем арестовывать его за убийство Доген, пока ты не скажешь мне, что готова.
   — Значит, ты поддерживаешь меня в этом? — Я знала, что моя Немезида в лице заместителя главы судебного отдела, Пэта Маккинни, предугадает каждое мое действие по этому делу.
   — Естественно. Нет надобности совать шею в петлю, пока у нас нет желаемых улик. И пошли к черту всех этих «Адвокатов против смертной казни». Он еще не просил защитника, а мы еще не обвинили его в убийстве. А с прессой я сам разберусь.
   Поговорив с Баттальей, я позвонила в Медицинский центр. Морин Форестер поступила рано утром. Дежурная дала мне дополнительный номер и соединила с ее палатой.
   — Как ты себя чувствуешь?
   — Пока все нормально. Даже лучше с тех пор, как услышала, что вы его поймали. И спасибо за халат.
   — Я так понимаю, в конце коридора есть застекленная терраса, куда могут свободно выходить пациенты. Я подумала, что если ты будешь там самая нарядная, то к тебе потянутся люди, желающие поболтать.
   — То есть ты все еще хочешь, чтобы я побыла тут несколько дней, да?
   — Да. Мы еще не знаем, того ли взяли. Майк думает, что у Попса мог быть сообщник и они напали на Доген вместе. Может, его дружки что-то видели или слышали после убийства. Мы просто не хотим, чтобы что-то сорвалось, так что если ты не возражаешь...
   — Возражаю? Да мне это совсем не трудно. В половине двенадцатого у меня первый осмотр. Они приведут нескольких интернов, и мне придется перечислять симптомы.
   — Игра в угадайки?
   — Мне еще игр не хватало. Нет, просто расскажу им историю болезни.
   — Позже к тебе зайдет Сара. Я буду на связи. Мерсер и Майк передают привет. Счастливо.
   Я сделала еще несколько звонков, затем распахнула дверь кабинета, чтобы посмотреть, что происходит в помещении убойного. Почти все детективы вернулись в больницу, продолжать поиск улик и свидетелей. Уоллес все еще беседовал с Бейли, но безрезультатно.
   Лейтенант просматривал блокноты двоих подчиненных.
   — Батталья подал отличную идею, как нам избежать серьезной ошибки и не пороть горячку с арестом Бейли. — Я ознакомила лейтенанта с планом поместить Попса в тюремную психиатрическую лечебницу по его старому делу и не предъявлять ему никаких обвинений, пока мы не соберем побольше доказательств. Петерсон согласился рассказать о плане Чэпмену, Уоллесу и остальным. — Пожалуй, здесь от меня мало толку. Лучше я поеду к себе и займусь делом, ладно? Если понадоблюсь, звоните, и я вернусь.
   Я собрала свои бумаги и снова ушла из участка через черный ход. На Лексингтон-авеню я поймала такси и, пока машина медленно ползла по деловому центру через дневные пробки, читала полицейские отчеты. К себе в кабинет я попала, когда большинство сотрудников уже ушли на обед. Лора отдала мне записки с сообщениями и предложила принести что-нибудь поесть — ей все равно надо было сбегать по делам. Я попросила ее купить салат с тунцом и диетическую колу, а сама принялась отвечать на звонки и проверять, как работают мои подчиненные.
   День после обеда тянулся бесконечно. Из убойного не звонили, Сара навещала Морин. Поток потерпевших по новым делам схлынул, как это обычно бывает в пятницу днем. Те из коллег, что были не в суде, смогли улизнуть домой. Если они не были мне нужны, то я-то им точно не была нужна.
   В четыре тридцать Лора сказала, что звонит Джордан Гудрик — мой хороший знакомый еще со студенческих времен.
   — Я только что говорил со Сьюзан. Она знает, что ты сейчас расследуешь крупное дело, но все равно спрашивает: не поужинаешь ли ты сегодня с нами и детьми?
   — Спасибо, но вряд ли получится. Я ужасно устала. Хотела пораньше прийти домой. Там меня ждет ужин из полуфабрикатов.
   — Может, хотя бы пропустим по стаканчику?
   — С удовольствием.
   Все десять лет после выпускного мы с Джорданом встречаемся почти каждую пятницу, чтобы не терять друг друга из виду. Джордан был из бедной семьи, жившей в небольшом городке в Джорджии. В колледже он упорно занимался, обошел многих из нашей группы, получил место в «Юридическом обозрении» и сделал блестящую карьеру. Они со Сьюзан были моими самыми близкими друзьями в колледже Шарлотсвилля, и почти все знаменательные события своей жизни я отмечала в их компании.
   Прежде чем идти на встречу с Джорданом в бар «Бемелман» в отеле «Карлайл», я позвонила Петерсону. Лейтенант сообщил мне, что часа через два Уоллес и Рамирес отвезут Остина Бейли в лечебницу при тюрьме Беллвью, а Чэпмен и остальные все еще в больнице. Шеф Макгро намерен сообщить прессе, что в деле Доген наметился прорыв, но арест еще не произведен. Так они хотят избавиться от журналистов, которые торчат перед участком, чтобы вывезти Попса без шумихи. Я сказала, что не стану отключать пейджер, пока не приеду домой, где меня можно будет найти вечером.
   Джордан ждал за угловым столиком, за его спиной на стене была нарисована причудливая картина — звери катаются на коньках в Центральном парке. Когда я вошла, пианист играл попурри и каким-то образом смог очень точно передать эмоции в песне «Я никогда больше не влюблюсь». Под эту музыку я подошла к Джордану.
   — Главное появиться в нужном месте в нужное время, — улыбнулась я, намекая на музыку.
   Джордж, официант, который обслуживал нас каждый раз, когда мы приходили сюда, появился с моим «Деваром» быстрее, чем я сняла дубленку. Джордан как раз допивал первую водку с мартини. Я поцеловала его в щеку и устроилась на кожаном диванчике рядом с ним.
   Но не успела я задать дежурные вопросы о Сьюзан и детях, как запищал мой пейджер. Я посмотрела на номер: снова звонил Билл Шеффер, из лаборатории.
   — Отлично. Сейчас перезвоню ему. А потом, возможно, даже приму твое приглашение на ужин. Этот звонок может вдохнуть в меня новые силы, мы только его и ждали. Наверняка подтверждение, что кровь совпала.
   Мне пришлось выйти в холл отеля, где были таксофоны, я прошла мимо столиков, уставленных выпивкой и корзинками с картофельными чипсами местного производства. За столиками восседали хорошо одетые владельцы галерей и антикварных магазинов, расположенных неподалеку.
   Я бросила в щель четвертак и набрала номер Шеффера.
   — Билл, это Алекс. У вас уже что-то есть для меня?
   — Да, но боюсь, вы не обрадуетесь. Это не ее кровь.
   — Что? — вырвалось у меня. Это было невероятно. — Это должна быть кровь Доген.
   — Нет, это не ее кровь. Мне сказали, что у Бейли не было телесных повреждений, но это его группа крови, Алекс. У меня еще нет результатов ДНК по нему, но я уверен, что кровь окажется его собственной. Думаю, ваш задержанный — не тот, кого мы ищем.
   Успокойся, велела я себе, пытаясь понять, как отразится эта информация на деле.
   Я позвонила в 17-й участок, чтобы сообщить эту новость Петерсону.
   — Я сейчас приеду. И пусть приедут медики, я хочу, чтобы Остина Бейли осмотрели в моем присутствии. Немедленно. Мы потратили целые сутки на ложный след. Скажи Макгро, пусть организует утечку информации о том, что у нас нет подозреваемого. И сообщите Морин, что происходит, прежде чем что-либо предпринимать. Возможно, по больнице все еще бродит убийца.
   Джордан заказал еще по стаканчику, чтобы поздравить меня с удачей.
   — Давай отложим до другого раза, — мрачно сказала я, собирая вещи. — Извини, что бросаю тебя, но убийца только что нанес мне ощутимый удар.
   Я оставила его сидеть с открытым ртом и наполненными бокалами. В голове у меня гудело.

14

   Около одиннадцати вечера я взбежала по ступенькам полицейского участка. Тот энтузиазм, что наполнял нашу команду утром, иссяк. Казалось, даже воздух в комнате так наполнен унынием, что его можно было потрогать.
   Джерри Маккаб сидел за столом у окна и говорил по телефону. Он прикрыл трубку ладонью и сказал мне:
   — Все в комнате в конце коридора, с Бейли, Алекс. Иди сразу туда.
   Я оставила дубленку и бумаги в кабинете Петерсона и пошла в раздевалку. Лейтенант и Мерсер стояли ко мне спиной, еще два детектива привалились к стене, а Попе в одних грязных зеленых трусах сидел на столе.
   Врач из «Скорой» склонился перед Остином Бейли и осматривал его левую ногу от бедра до ступни.
   — Ни царапины, — сообщил он лейтенанту, рывком поднялся и отошел от стола.
   Петерсон представил меня доктору Хуану Гуэрре, который только что осмотрел Остина Бейли с головы до пят. Задержанный все еще сидел на столе, свесив голову на голую грудь, и что-то бормотал, а кучка недовольных полицейских рассматривала его, как экзотического зверя в зоопарке.
   — Мерсер, у тебя есть снимки, где он в окровавленной одежде? — спросила я.
   Пока Уоллес доставал фотографии из кармана, Бейли посмотрел на меня и улыбнулся:
   — Я ж говорил, что это краска, леди.
   Я передала снимки Гуэрре, указав на большие пятна на левой брючине, и пояснила, что на правой тоже было много крови и все ботинки были перепачканы.
   Он кивнул, едва бросив взгляд на фото, и произнес всего одно слово:
   — Варикоз.
   — Что? Что? — прокатилось по комнате.
   — Я сам готов включить рубильник, чтобы поджарить этого парня на электрическом стуле, а вы говорите мне, что у него варикоз?! — воскликнул Уоллес.
   — Это распространенное заболевание, особенно у бездомных, которые не получают надлежащего медицинского обслуживания. — Гуэрра снова наклонился к Бейли и спокойно попросил того вытянуть ноги. Затем аккуратно провел рукой по его ногам, обратив особое внимание на область вокруг лодыжек. — У него, несомненно, варикозное расширение вен. А когда вены открываются, то человек может истечь кровью на месте, если не сделать пункцию.
   Попе растерянно смотрел на полицейских, которые все как один говорили о нем, одной рукой он почесывал живот, а второй барабанил по столу.
   Я присела, чтобы вместе с врачом осмотреть лодыжки Бейли.
   — У моей бабки была такая же болезнь, Хуан, — сказал вдруг Петерсон. — Но вообще-то что это за хрень — варикоз?
   — Имейте в виду, лейтенант, это наследственная болезнь, — ответил врач. — К ней приводят расширенные или искривленные вены, чаще всего она проявляется на ногах и бедрах. Клапаны на венах, по которым кровь течет обратно к сердцу, не справляются с работой. В данном случае, возможно, виной всему то, что когда-то он кололся или...
   Уоллес показал множество старых точек от уколов на руках и бедрах Бейли.
   — Черт! Да у него на руках дорожки длиннее, чем дорога от Балтимора до Огайо!
   — Но я не вижу здесь недавних следов. Ни царапины, ни ранки, только старые уколы, — заметила я.
   — Мисс Купер, я видел, как из таких вен кровь брызжет, как из нефтяной скважины, — продолжил Гуэрра. — Сердце продолжает работать, а крови идти некуда. На прошлой неделе мы с напарником ездили по вызову на 36-ю улицу. Там у старика кровь заполнила ботинки и текла через край. Я прижал вену пальцем — вот эту, рядом с таранной костью — надавил, подержал не больше минуты, — и кровотечение прекратилось. А если посмотреть на ноги через полчаса, то ничего не увидите. Кровь вытекает из дырочек размером с булавочную головку. Если ее быстро не остановить, то пациент может умереть от потери крови.
   — Так почему же он, черт возьми, не сказал нам, что это его кровь! — Вопрос Мерсера повис в воздухе.
   Когда я хотела отойти от стола, Попе схватил меня за руку:
   — Я говорил вам, это ведро с краской. Я говорил, что не хотел вреда той леди.
   Было ясно, что в голове у Бейли все смешалось, он, наверное, даже не понял, что его одежда испачкалась в крови.
   — Дайте ему одеться, — сказала я, выходя из комнаты. — Когда привезете его в Беллвью, заставьте их провести полный медицинский осмотр. Пусть эта ситуация принесет ему хоть какую-то пользу.
   В комнате стало непривычно тихо. Петерсон и остальные вышли за мной, а врачи стали собирать свои инструменты и вещи.
   Я достала из сумки органайзер, чтобы найти домашний телефон Чета Киршнера и сообщить ему, что сказал доктор Гуэрра про кровотечение из варикозных вен. Патологоанатом выслушал меня и заверил, что это прекрасно и логично объясняет появление крови на штанах Попса Бейли, еще полчаса назад — нашего подозреваемого номер один.
   Я повесила трубку и услышала, что Петерсон разговаривает с Биллом Дитрихом. Он хотел как можно скорее сообщить администрации больницы, что убийца еще на свободе и что опасность для врачей и пациентов сохраняется.
   — Кто-нибудь проверял, как там Морин? — спросила я.
   — Чарльз согласился с планом, так что вечером он будет у нее. — Муж Морин ушел из полиции, чтобы возглавить службу безопасности в крупной корпорации. — Сегодня у нее все нормально. Парни, которые устанавливали телевизор в ее палате, на самом деле были нашими, из технического отдела. Они поставили камеру и записывающее устройство в вентиляционной шахте на потолке, сигнал идет к ним в машину. Они припарковались сразу за медицинским колледжем. Так что она может спать и не волноваться, Алекс, ее надежно прикрывают.
   — Может, скажешь, что нам теперь делать?
   — Я голосую за то, чтобы отправиться спать, — ответил Уоллес. — Завтра с утра придем отдохнувшими и снова начнем с больницы. С подземелий и с того, что над ними. Надо заняться самой Джеммой Доген. Когда мы взяли в оборот Попса, то сразу решили, что это было случайное нападение, что он убил того, кто под руку подвернулся. Но все говорят, что она была нелюдимой и не слишком-то жаловала людей. Поэтому нам надо вернуться назад и подумать, мог ли кто-нибудь хотеть избавиться конкретно от нее.
   — Не могу поверить, что мы потеряли целых двадцать четыре часа на этот ложный след.
   — А где Чэпмен? — поинтересовался Петерсон, глядя на часы — с начала его рабочего дня прошло больше двенадцати часов.
   Мы с Мерсером переглянулись, и впервые за все время с тех пор, как Шеффер сообщил мне результаты анализа крови, я улыбнулась. Майк, без сомнения, решил дать себе пятнадцатиминутную передышку в баре где-то между Средним Манхэттеном и участком, а заодно потягаться в «играх разума» с Алексом Требеком.
   — Я пошла, пока он не вернулся, иначе застряну здесь до конца вечера. На выходных я буду дома, шеф. Звоните, если что. — Я взяла портфель, готовясь совершить короткий марш-бросок домой.
   — Разумеется. Отдыхай. У меня есть предчувствие, что намучаемся мы с этим делом, пока нападем на верный след. Тебя подвезти?
   — Дежурный сержант подсадит меня в патрульную машину. Мне совсем недалеко от участка. Пока, Мерсер. Пока, лейтенант. Созвонимся завтра.
   Два молодых офицера приняли меня на заднее сиденье патрульной машины и довезли до дома. Швейцар сказал, что на мое имя доставили несколько пакетов, и я подождала, пока он вернется с горой почты и журналов и с тюками из прачечной.
   Не успела я открыть дверь в квартиру, как Зака радостно перевернулась на спину и завозилась на вышитом ковре. Она яростно виляла хвостом, а потом подняла голову и с радостью встретила свою компаньонку на эти выходные.
   Домработница Дэвида Митчелла привела собаку ко мне и оставила на столе рядом с лампой записку и поводок. «Я накормила ее обедом перед тем, как уйти в шесть. Ее надо выгулять еще раз перед сном».
   Я переоделась в брюки и мужскую рубашку и мазнула за ушами и по запястьям духами «Калеш». От любимых «Шанель» я отказалась после того, как угас мой последний роман.
   Я зашла на кухню, чтобы изучить содержимое холодильника. На нижних полках стояло несколько пачек мороженого — разных сортов, но обязательно с шоколадом, выше — несколько упаковок полуфабрикатов и пластиковый контейнер со льдом. Запасов более чем достаточно для прекрасного домашнего вечера.
   Я решила, что низкокалорийная лазанья — превосходный ужин, сняла целлофановую упаковку и поставила миску в микроволновку. Пока лазанья совершала круговой путь от замороженного куска до готовности, я наполнила бокал льдом. Ужиная в одиночестве, я любила пользоваться хрусталем и фарфором — это помогало представить, что в этот момент я не хуже других.
   Графин со скотчем стоял в подсобке, и Зака потрусила за мной туда, чтобы посмотреть, как я наполняю бокал. Я украсила место за столом напротив окна, отсюда открывался прекрасный вид на город: положила льняную салфетку и подушку на стул в тон. Затем включила музыкальный центр и стала слушать, как солист «Смоки» признается своей девушке, что потерял ее, потому что его сердцу захотелось погулять. Я даже подпела ему: «О детка, детка!» — и тут звонок микроволновки возвестил, что главное блюдо готово.
   «Таймс» неудобно читать за столом, а в желтой прессе слишком много пишут о преступлениях. Это явно не лучшее чтиво, чтобы забыть о событиях сегодняшнего дня. Злоключения троллоповской леди Юстас слишком запутанны, чтобы следить за ними во время моего скромного пиршества, их лучше приберечь до момента отхода ко сну. Поэтому я вытащила журнал «Стиль» за апрель месяц из стопки непрочитанного в подсобке, надеясь, что элегантная весенняя мода поднимет мне настроение.
   После ужина я развалилась на диване и обзвонила друзей. Я знала, что в такой час в пятницу многих не застану дома, поэтому начала с Нины Баум, рассудив, что трехчасовая разница с побережьем может сыграть в мою пользу. Но нарвалась на автоответчик, и осталось только попросить ее перезвонить на выходных.
   В десять вечера, когда меня уже совсем разморило, я достала из шкафа лыжную куртку, надела на Заку ошейник, и мы пошли погулять. Я направилась по тротуару на север и повернула налево. Ветер стих, ночной воздух был вполне приятен, я провела собаку по Третьей авеню, через Лексингтон, мы обошли квартал и вышли к парку.
   Я остановилась у магазинчика на Лексингтон, чтобы купить апельсинового сока и колумбийской корицы на утро.
   Тротуары были практически пусты, разве что гуляли еще несколько собачников, несколько бегунов и роллеров. Мы прошли еще квартал, мимо коттеджей и частной школы, пустой и темной. Я подождала зеленый свет на Третьей авеню и, когда квадратная табличка разрешила мне «ИДТИ», стала переходить дорогу.