Страница:
Инкомо оставалось только сокрушаться, что перед атакой этот блистательный воин отправится по реке в сторону Моря Крови, а оттуда к развалинам Банганока, чтобы осуществить вторую часть заговора. Что же до властителя, тот, видно, мыслями был уже среди смазливых прислужниц. Первый советник шаркающей походкой поплелся выполнять приказы господина.
— Вызвать его сюда. Немедленно!
Писец, склонившийся над стопкой грифельных табличек, вскочил и ударил челом.
— На все твоя воля, госпожа.
Он даже не успел сообразить, что его — будто раба-скорохода — отправляют на самую окраину поместья, хотя он давно отвык бегать.
Дождавшись, пока шаги бедняги смолкли в конце коридора, Накойя разразилась упреками:
— Дочь моя, ты несешь тяжкое бремя, но разве можно так распускаться? Посмотри, до какого состояния ты себя довела!
Побледнев от ярости, Мара резко обернулась:
— Тебя никто не спрашивает!
Накойя нахмурилась:
— У тебя помутился рассудок от ежедневных забот. — Сузив глаза, старая советница словно силилась заглянуть своей воспитаннице в самое сердце. — А может, это от любви.
Мара все-таки не удержалась и что есть сил поддала подушку, которая плавно пролетела сквозь раздвинутые перегородки и, подняв столбик цветочной пыльцы, приземлилась где-то в кустах.
— Прекрати испытывать мое терпение! При чем тут любовь? Я злюсь на себя только потому, что отослала его прочь из страха, а малодушие в любой форме непростительно.
Накойя ухватилась за эти слова:
— Из страха? Перед рабом?
— Меня напугали его крамольные речи о Колесе Судьбы. Ведь он и моего сына мог научить этому святотатству. Между тем Кевин — моя собственность, верно? Я могла его продать, а то и казнить. — Мара удрученно вздохнула. — Вот уже несколько месяцев за ним ведется наблюдение. Он не совершил ни одного предосудительного поступка. Пастбища наконец-то расчищены. Кевин ни разу не позволил себе выпада против начальников. Более того, один его земляк, который отлынивал от работы, был повешен.
Тут Накойя смягчилась. Видя перед собой горящие глаза и пылающие щеки госпожи, она заключила, что здесь ничего не поделаешь. Девочка, сама того не осознавая, полюбила варвара. Пути назад не было. Что бы ни подсказывал здравый смысл, к ночи Кевин будет тут как тут.
Накойя страдальчески прикрыла глаза. Как некстати оказалась эта история: Аракаси только что принес известие о готовящемся нападении Минванаби. Но у кого бы повернулся язык хулить совсем еще молодую женщину, которая в трудное время нашла себе утешение? Оставалось только молиться, чтобы Маре поскорей наскучил этот раб. Пусть бы она поняла: их не связывает ничто, кроме телесной близости. Пусть бы она образумилась и обратила свой взор на более достойных поклонников. Кабы она связала себя узами брака с каким-нибудь знатным вельможей, ей бы никто не мешал развлекаться с кем угодно — властительница, крепко держащая бразды правления, могла себе такое позволить. Муженек-консорт и пикнуть бы не посмел, да только где его взять, этого консорта, — вот в чем вопрос.
История с посрамлением простодушного Барули передавалась из уст в уста и отпугнула от Акомы многих завидных женихов. Одних, даже несмотря на богатство и титул молодой вдовы, тревожила ее своенравность, другие терзались смутными подозрениями по поводу кончины Бантокапи. Но большинство просто-напросто тянуло время, чтобы посмотреть, выживет ли Мара.
Даже Хокану Шиндзаваи, не скрывающий своего отношения к Маре, не мог ждать до бесконечности, пока она одумается. Каждая ночь, проведенная с Кевином, отдаляла властительницу от подходящих кандидатов на ее руку и сердце.
Накойя театрально воздела руки и недовольно фыркнула:
— Дочь моя, если уж тебе без него невмоготу, сходи хотя бы к знахарке — возьми у нее зелье, чтобы предохранить себя от нежелательных последствий. Плотские утехи идут на пользу, но не дай бог по неосторожности зачать.
— Вон отсюда! — взорвалась Мара; она залилась краской, а потом побледнела как мел. — Я не собираюсь потакать его низменным страстям. Мне нужно его окоротить.
Накойя попятилась к двери со всем проворством, на какое были способны ее старые кости. За порогом она тяжело вздохнула. «Окоротить»! За что? Уж не за то ли, что он трудится до седьмого пота и держит себя в узде? Советница с мученическим видом поплелась к баракам и сама разыскала знахарку, чтобы взять у нее эликсир «терико». Когда Минванаби жаждут. крови Акомы, не хватало еще правительнице понести от раба!
Наконец из коридора донесся звук энергичных шагов, а вместе с ними послышался частый топот — это низкорослый цурани пытался не отставать от долговязого варвара. Стихотворец с изящным поклоном удалился.
Мара, не дожидаясь стука в дверь, крикнула, чтобы они вошли. Еле живой писец только и смог выдохнуть:
— Госпожа… к тебе Кевин.
Правительница отпустила беднягу отдыхать и осталась наедине с рабом. Некоторое время они молчали, затем Мара сделала ему знак подойти поближе.
Кевин подчинился. Его лицо покрывал сильный загар, голубые глаза пронзительно выделялись на фоне потемневшей кожи. Отросшие волосы выгорели до золотистого цвета. Мышцы на спине и плечах налились тяжестью. Он пришел без рубахи. Летняя жара сделала свое дело: его любимые мидкемийские шоссы были обрезаны выше колен.
Приветственный поклон Кевина был оскорбительно низким и коротким.
— Зачем я тебе понадобился, властительница? — он произнес ее титул, словно ругательство.
Мара побледнела:
— Как ты смеешь говорить со мной таким тоном?
— А ты ожидала другого? — огрызнулся Кевин. — Ты швыряешь меня, как игральную кость — то туда, то сюда, ничего не объясняя, ни о чем не предупреждая. А ведь я выполнял все твои прихоти — но не потому, что ты мне нужна, а потому, что я хотел сохранить жизнь своим землякам.
От неожиданности Мара начала оправдываться:
— Но ведь я дала тебе высокую должность и поставила командовать такими же, как ты, — мидкемийцами. — Она махнула рукой в сторону исписанных грифельных досок. — Ты использовал свою власть им во благо. Как видно из этих записей, они отнюдь не ограничивались похлебкой из тайзы; им частенько перепадало и жаркое.
Кевин всплеснул руками:
— Когда ставишь людей на тяжелые работы, нужно их кормить досыта, не то они перемрут от слабости и болезней. В полях выживает не каждый: там кишат ядовитые кровососы и зловредные шестиногие твари. Любая ссадина в этом климате начинает гноиться. Тебе кажется, что мои люди отправились на пикник; а ты попробуй-ка спать на земле под открытым небом, когда в ноздри забивается пыль, а под ветхое одеяло заползают полчища слизней.
У Мары потемнели глаза.
— Будете спать там, где я прикажу. Свое недовольство можете оставить при себе.
Отросшие пряди волос мешали Кевину смотреть перед собой.
— Твои проклятые деревья выкорчеваны, изгороди почти готовы — работы осталось от силы на неделю. А между тем наши цуранские, с позволения сказать, напарники скисают и уходят на отдых, как только солнце достигает зенита.
— Ты слишком много себе позволяешь.
— Вот как? — Кевин без приглашения уселся на подушки.
Мара протянула руку, взяла одну из грифельных досок и прочла вслух:
— «Варвар сказал надсмотрщику: еще раз так сделаешь — я тебе… яйца оторву, шваль подзаборная». — Тут Мара запнулась, немного подумала и добавила:
— Не знаю точно, что такое «шваль подзаборная», но надсмотрщик расценил это как оскорбление.
— И был совершенно прав, — подтвердил Кевин.
Мара нахмурилась:
— Надсмотрщик — свободный человек, а ты — раб. Рабам непозволительно оскорблять свободных работников.
— Твой надсмотрщик — жулик. Он обирает тебя почем зря. Когда я вижу, что новая одежда, присланная для моих людей, отвозится на рынок, а деньги попадают к нему в карман, мне, естественно…
— …хочется оторвать мужское достоинство этого негодяя и засунуть ему в глотку, — продолжила за него Мара. — Примерно так сказано в записях.
У Кевина сорвалось с языка мидкемийское ругательство.
— Напрасно ты устроила за мной слежку, властительница.
Мара надменно подняла брови:
— Надсмотрщик действительно был нечист на руку и за это понес наказание. Что же касается слежки, я должна знать обо всем, что происходит в моих владениях. И вообще наблюдение за ходом работ — это не слежка. — Она хотела добавить что-то еще, но передумала. — Разговор начался не так, как я ожидала.
— Наверное, ты ожидала, что я брошусь к тебе с поцелуями? После того, как ты вышвырнула меня из усадьбы? После того, как я надрывался на корчевке леса и постройке изгороди? После того, как я спасал от смерти людей, мучимых голодом и жаждой? — У Кевина вырвалось еще одно короткое мидкемийское слово, и Мара его поняла. — Волею судеб я стал твоим рабом, но никто не превратит меня в тупую марионетку.
Теперь уже Мара всплеснула руками — почти так же, как это делал Кевин.
— Я собиралась похвалить тебя за то, что ты хорошо поставил дело. Твои методы весьма своеобразны, по нашим меркам не всегда допустимы, но ты добился заметных результатов.
— Госпожа, — сквозь зубы процедил Кевин, — ни за что не поверю, что ты позвала меня — после столь долгого молчания — лишь для того, чтобы погладить по головке.
Мара совсем смешалась. Действительно, зачем она его позвала? Разве она забыла, сколько он причинил ей неприятностей своими варварскими выходками? Даже сейчас от него веяло злостью и холодным презрением.
— Нет, я не собиралась расточать тебе похвалы. Я собиралась поговорить…
— Она беспомощно огляделась по сторонам, словно ища спасительную подсказку.
— Поговорить о постройке изгороди.
Кевин сцепил руки так, что костяшки пальцев побелели.
— Если мне поручена постройка изгороди, то не жди, что я соглашусь ставить прогнившие столбы, которые повалятся в первый же сезон дождей. А на будущий год мне придется чинить эту гниль.
— Что тебе придется делать на будущий год, решат другие. — Несмотря на все усилия, Мара никак не могла перехватить инициативу в этом разговоре. — Никто не давал тебе права хватать купца, продавшего нам гнилые столбы, и подвешивать его за ноги над рекой.
Кевин наконец-то разжал руки и ухмыльнулся:
— Неужели? А я-то думал, это моя прямая обязанность — проверять качество древесины. Привез прочные столбы — повисишь на них малость, но останешься сухим. Привез дрянь — не обессудь, если даже твоего веса эти гнилушки не выдерживают; окунись в речную муть и в другой раз подумай, прежде чем сбывать нам залежалый товар.
— Ты опозорил мое имя! — воскликнула Мара. — Купец, которого ты окунул в речную муть, оказался членом гильдии, да к тому же выходцем из уважаемого семейства. Джайкен еле уговорил его принять отступное, чтобы замять этот случай.
С ловкостью дикого зверя, которая всегда поражала Мару, Кевин вскочил с пола и зашагал из угла в угол.
— Не могу вас понять, — выкрикнул он, разрубая воздух рукой. — Ведь вы, цурани, — цивилизованные люди, образованные, дальновидные. Но ваш пресловутый кодекс чести — это какое-то помешательство. Вы поступаете себе во вред, прощая человеку обман, лень, недобросовестность только потому, что он появился на свет в благородной семье. В то же время другой человек, пусть даже стократ лучше этого, обречен на прозябание только потому, что ему не посчастливилось родиться благородным. — Он резко остановился и посмотрел Маре в глаза. — Стоит ли удивляться, что твой отец и брат сложили головы! Если бы у вас было принято руководствоваться здравым смыслом, а не рассуждениями о долге и традициях, твои близкие скорее всего остались бы живы.
В запальчивости Кевин не заметил, что властительница мертвенно побледнела.
— Не хочешь ли ты сказать, что наш народ глуп? — У нее из памяти еще не изгладились подробности смерти родных. От мысли, что они бы вернулись домой целыми и невредимыми, если бы поступились цуранским кодексом чести, у нее заныло сердце. Кевин открыл рот, но Мара не дала ему ответить. — Больше ни слова, — дрогнувшим голосом отрезала она и отвернулась, чтобы скрыть непрошеные слезы — свидетельство позорной слабости.
Но Кевин успел заметить, как блеснули ее глаза. Он опустился на колени и неловко коснулся ее плеча.
— Я не хотел тебя обидеть. Просто не смог сдержаться: мне казалось, я во всем тебе угождал, а ты без всякой причины вышвырнула меня из усадьбы. — Он перевел дыхание и виновато пожал плечами. — Кому легко признавать свою вину? В этом я такой же, как все.
— За тобой нет никакой вины, — тихо ответила Мара, не поворачивая головы.
— Просто ты меня напугал. У тебя бывают дельные мысли, а бывают и злые — они оскорбительны для богов, для всего, во что я верю. Я не хочу, чтобы твоя ересь попирала небесные законы и грозила обратить Акому в прах.
Ее плечи затряслись от рыданий, и сердце Кевина дрогнуло. Прижав ее к себе, он зашептал:
— Мара, пойми, иногда могущественные и алчные люди толкуют небесные законы к своей выгоде. Теперь я начал разбираться в ваших верованиях. Для вас Лашима — примерно то же самое, что для нас Килиан, а Килиан — это божество добра и любви. Так неужели ты думаешь, что по воле Лашимы у тебя отсохнут руки, если ты подашь милостыню бедняку?
— Не знаю. — Мару бил озноб. — Прошу тебя, не говори больше ни слова. Кейок и Люджан подняли гарнизон навстречу войску Минванаби. В такое время нельзя навлекать на Акому гнев богов.
Его руки ласково гладили Мару по спине, а потом осторожно развернули ее хрупкие плечи, чтобы она оказалась к нему лицом. Властительница почувствовала, как загрубели его ладони, а волосы впитали запах пыли и жухлой травы. Наморщив нос, Мара заметила:
— Тебе нужно принять ванну.
— Ты так думаешь? — Кевин накрыл ее губы долгим поцелуем. — Глупо в этом признаваться, но я по тебе скучал.
Мара спрятала лицо у него на груди. Забыв все предостережения Накойи, она шепнула:
— Я тоже скучала. Давай примем ванну вместе.
Кевин просиял:
— Здесь? Прямо сейчас?
Властительница Акомы хлопнула в ладоши и приказала вбежавшим слугам:
— Позовите горничных, пусть приготовят ванну. А вы тем временем сотрите с табличек все записи до единой. — Лукаво взглянув на Кевина, она закончила:
— В них содержится подстрекательство к бунту. Чего доброго, остальные рабы обнаглеют так же, как этот.
После ухода слуг она провела пальцами по небритым щекам Кевина.
— Не понимаю, что я в тебе нашла, смутьян.
Кевину еще не доводилось предаваться ласкам на людях. Он покраснел так, что даже густой загар не мог скрыть его смущения, и принялся вытаскивать гребни из прически госпожи. Когда ее прекрасные волосы каскадом рассыпались по плечам и спине, он закрылся ими вместе с нею от посторонних глаз.
— Ты настоящая властительница, до кончиков пальцев, — едва слышно произнес Кевин. От поцелуев у них обоих затуманился рассудок. Лаская изгиб ее шеи, он ощутил, как по ее телу пробежала легкая дрожь наслаждения. — Прости меня, я грубый мужлан, но я по тебе скучал… моя госпожа.
Глава 9. ЗАСАДА
***
Мара нервно расхаживала из угла в угол. Она едва удержалась, чтобы не пнуть ногой шелковую подушку, и вдруг повелела:— Вызвать его сюда. Немедленно!
Писец, склонившийся над стопкой грифельных табличек, вскочил и ударил челом.
— На все твоя воля, госпожа.
Он даже не успел сообразить, что его — будто раба-скорохода — отправляют на самую окраину поместья, хотя он давно отвык бегать.
Дождавшись, пока шаги бедняги смолкли в конце коридора, Накойя разразилась упреками:
— Дочь моя, ты несешь тяжкое бремя, но разве можно так распускаться? Посмотри, до какого состояния ты себя довела!
Побледнев от ярости, Мара резко обернулась:
— Тебя никто не спрашивает!
Накойя нахмурилась:
— У тебя помутился рассудок от ежедневных забот. — Сузив глаза, старая советница словно силилась заглянуть своей воспитаннице в самое сердце. — А может, это от любви.
Мара все-таки не удержалась и что есть сил поддала подушку, которая плавно пролетела сквозь раздвинутые перегородки и, подняв столбик цветочной пыльцы, приземлилась где-то в кустах.
— Прекрати испытывать мое терпение! При чем тут любовь? Я злюсь на себя только потому, что отослала его прочь из страха, а малодушие в любой форме непростительно.
Накойя ухватилась за эти слова:
— Из страха? Перед рабом?
— Меня напугали его крамольные речи о Колесе Судьбы. Ведь он и моего сына мог научить этому святотатству. Между тем Кевин — моя собственность, верно? Я могла его продать, а то и казнить. — Мара удрученно вздохнула. — Вот уже несколько месяцев за ним ведется наблюдение. Он не совершил ни одного предосудительного поступка. Пастбища наконец-то расчищены. Кевин ни разу не позволил себе выпада против начальников. Более того, один его земляк, который отлынивал от работы, был повешен.
Тут Накойя смягчилась. Видя перед собой горящие глаза и пылающие щеки госпожи, она заключила, что здесь ничего не поделаешь. Девочка, сама того не осознавая, полюбила варвара. Пути назад не было. Что бы ни подсказывал здравый смысл, к ночи Кевин будет тут как тут.
Накойя страдальчески прикрыла глаза. Как некстати оказалась эта история: Аракаси только что принес известие о готовящемся нападении Минванаби. Но у кого бы повернулся язык хулить совсем еще молодую женщину, которая в трудное время нашла себе утешение? Оставалось только молиться, чтобы Маре поскорей наскучил этот раб. Пусть бы она поняла: их не связывает ничто, кроме телесной близости. Пусть бы она образумилась и обратила свой взор на более достойных поклонников. Кабы она связала себя узами брака с каким-нибудь знатным вельможей, ей бы никто не мешал развлекаться с кем угодно — властительница, крепко держащая бразды правления, могла себе такое позволить. Муженек-консорт и пикнуть бы не посмел, да только где его взять, этого консорта, — вот в чем вопрос.
История с посрамлением простодушного Барули передавалась из уст в уста и отпугнула от Акомы многих завидных женихов. Одних, даже несмотря на богатство и титул молодой вдовы, тревожила ее своенравность, другие терзались смутными подозрениями по поводу кончины Бантокапи. Но большинство просто-напросто тянуло время, чтобы посмотреть, выживет ли Мара.
Даже Хокану Шиндзаваи, не скрывающий своего отношения к Маре, не мог ждать до бесконечности, пока она одумается. Каждая ночь, проведенная с Кевином, отдаляла властительницу от подходящих кандидатов на ее руку и сердце.
Накойя театрально воздела руки и недовольно фыркнула:
— Дочь моя, если уж тебе без него невмоготу, сходи хотя бы к знахарке — возьми у нее зелье, чтобы предохранить себя от нежелательных последствий. Плотские утехи идут на пользу, но не дай бог по неосторожности зачать.
— Вон отсюда! — взорвалась Мара; она залилась краской, а потом побледнела как мел. — Я не собираюсь потакать его низменным страстям. Мне нужно его окоротить.
Накойя попятилась к двери со всем проворством, на какое были способны ее старые кости. За порогом она тяжело вздохнула. «Окоротить»! За что? Уж не за то ли, что он трудится до седьмого пота и держит себя в узде? Советница с мученическим видом поплелась к баракам и сама разыскала знахарку, чтобы взять у нее эликсир «терико». Когда Минванаби жаждут. крови Акомы, не хватало еще правительнице понести от раба!
***
День уже клонился к закату, когда обессиленный писарь вернулся из дальних угодий, ведя с собою мидкемийца. Мара успела забыть, что за Кевином был отправлен отнюдь не резвый скороход, и ее нетерпение готово было выплеснуться через край. Она давно проголодалась, но за обедом не смогла проглотить ни кусочка. По ее приказу в кабинет явился стихотворец, которого усадили на голый деревянный пол. Вот уже два часа он исправно декламировал свои поэмы, но Мара почти все пропустила мимо ушей. Всякий раз, когда в коридоре раздавались шаги, властительница махала ему рукой, требуя тишины. Как только выяснялось, что это опять пробегал по коридору кто-то из слуг, стихотворец с готовностью возобновлял чтение. Если бы не покровительство госпожи, он бы и поныне прозябал на улицах Сулан-Ку, сочиняя по заказу дешевые вирши на потребу прохожим. Невнимательность Мары его не обижала: он знал, что властительница не забудет его отблагодарить.Наконец из коридора донесся звук энергичных шагов, а вместе с ними послышался частый топот — это низкорослый цурани пытался не отставать от долговязого варвара. Стихотворец с изящным поклоном удалился.
Мара, не дожидаясь стука в дверь, крикнула, чтобы они вошли. Еле живой писец только и смог выдохнуть:
— Госпожа… к тебе Кевин.
Правительница отпустила беднягу отдыхать и осталась наедине с рабом. Некоторое время они молчали, затем Мара сделала ему знак подойти поближе.
Кевин подчинился. Его лицо покрывал сильный загар, голубые глаза пронзительно выделялись на фоне потемневшей кожи. Отросшие волосы выгорели до золотистого цвета. Мышцы на спине и плечах налились тяжестью. Он пришел без рубахи. Летняя жара сделала свое дело: его любимые мидкемийские шоссы были обрезаны выше колен.
Приветственный поклон Кевина был оскорбительно низким и коротким.
— Зачем я тебе понадобился, властительница? — он произнес ее титул, словно ругательство.
Мара побледнела:
— Как ты смеешь говорить со мной таким тоном?
— А ты ожидала другого? — огрызнулся Кевин. — Ты швыряешь меня, как игральную кость — то туда, то сюда, ничего не объясняя, ни о чем не предупреждая. А ведь я выполнял все твои прихоти — но не потому, что ты мне нужна, а потому, что я хотел сохранить жизнь своим землякам.
От неожиданности Мара начала оправдываться:
— Но ведь я дала тебе высокую должность и поставила командовать такими же, как ты, — мидкемийцами. — Она махнула рукой в сторону исписанных грифельных досок. — Ты использовал свою власть им во благо. Как видно из этих записей, они отнюдь не ограничивались похлебкой из тайзы; им частенько перепадало и жаркое.
Кевин всплеснул руками:
— Когда ставишь людей на тяжелые работы, нужно их кормить досыта, не то они перемрут от слабости и болезней. В полях выживает не каждый: там кишат ядовитые кровососы и зловредные шестиногие твари. Любая ссадина в этом климате начинает гноиться. Тебе кажется, что мои люди отправились на пикник; а ты попробуй-ка спать на земле под открытым небом, когда в ноздри забивается пыль, а под ветхое одеяло заползают полчища слизней.
У Мары потемнели глаза.
— Будете спать там, где я прикажу. Свое недовольство можете оставить при себе.
Отросшие пряди волос мешали Кевину смотреть перед собой.
— Твои проклятые деревья выкорчеваны, изгороди почти готовы — работы осталось от силы на неделю. А между тем наши цуранские, с позволения сказать, напарники скисают и уходят на отдых, как только солнце достигает зенита.
— Ты слишком много себе позволяешь.
— Вот как? — Кевин без приглашения уселся на подушки.
Мара протянула руку, взяла одну из грифельных досок и прочла вслух:
— «Варвар сказал надсмотрщику: еще раз так сделаешь — я тебе… яйца оторву, шваль подзаборная». — Тут Мара запнулась, немного подумала и добавила:
— Не знаю точно, что такое «шваль подзаборная», но надсмотрщик расценил это как оскорбление.
— И был совершенно прав, — подтвердил Кевин.
Мара нахмурилась:
— Надсмотрщик — свободный человек, а ты — раб. Рабам непозволительно оскорблять свободных работников.
— Твой надсмотрщик — жулик. Он обирает тебя почем зря. Когда я вижу, что новая одежда, присланная для моих людей, отвозится на рынок, а деньги попадают к нему в карман, мне, естественно…
— …хочется оторвать мужское достоинство этого негодяя и засунуть ему в глотку, — продолжила за него Мара. — Примерно так сказано в записях.
У Кевина сорвалось с языка мидкемийское ругательство.
— Напрасно ты устроила за мной слежку, властительница.
Мара надменно подняла брови:
— Надсмотрщик действительно был нечист на руку и за это понес наказание. Что же касается слежки, я должна знать обо всем, что происходит в моих владениях. И вообще наблюдение за ходом работ — это не слежка. — Она хотела добавить что-то еще, но передумала. — Разговор начался не так, как я ожидала.
— Наверное, ты ожидала, что я брошусь к тебе с поцелуями? После того, как ты вышвырнула меня из усадьбы? После того, как я надрывался на корчевке леса и постройке изгороди? После того, как я спасал от смерти людей, мучимых голодом и жаждой? — У Кевина вырвалось еще одно короткое мидкемийское слово, и Мара его поняла. — Волею судеб я стал твоим рабом, но никто не превратит меня в тупую марионетку.
Теперь уже Мара всплеснула руками — почти так же, как это делал Кевин.
— Я собиралась похвалить тебя за то, что ты хорошо поставил дело. Твои методы весьма своеобразны, по нашим меркам не всегда допустимы, но ты добился заметных результатов.
— Госпожа, — сквозь зубы процедил Кевин, — ни за что не поверю, что ты позвала меня — после столь долгого молчания — лишь для того, чтобы погладить по головке.
Мара совсем смешалась. Действительно, зачем она его позвала? Разве она забыла, сколько он причинил ей неприятностей своими варварскими выходками? Даже сейчас от него веяло злостью и холодным презрением.
— Нет, я не собиралась расточать тебе похвалы. Я собиралась поговорить…
— Она беспомощно огляделась по сторонам, словно ища спасительную подсказку.
— Поговорить о постройке изгороди.
Кевин сцепил руки так, что костяшки пальцев побелели.
— Если мне поручена постройка изгороди, то не жди, что я соглашусь ставить прогнившие столбы, которые повалятся в первый же сезон дождей. А на будущий год мне придется чинить эту гниль.
— Что тебе придется делать на будущий год, решат другие. — Несмотря на все усилия, Мара никак не могла перехватить инициативу в этом разговоре. — Никто не давал тебе права хватать купца, продавшего нам гнилые столбы, и подвешивать его за ноги над рекой.
Кевин наконец-то разжал руки и ухмыльнулся:
— Неужели? А я-то думал, это моя прямая обязанность — проверять качество древесины. Привез прочные столбы — повисишь на них малость, но останешься сухим. Привез дрянь — не обессудь, если даже твоего веса эти гнилушки не выдерживают; окунись в речную муть и в другой раз подумай, прежде чем сбывать нам залежалый товар.
— Ты опозорил мое имя! — воскликнула Мара. — Купец, которого ты окунул в речную муть, оказался членом гильдии, да к тому же выходцем из уважаемого семейства. Джайкен еле уговорил его принять отступное, чтобы замять этот случай.
С ловкостью дикого зверя, которая всегда поражала Мару, Кевин вскочил с пола и зашагал из угла в угол.
— Не могу вас понять, — выкрикнул он, разрубая воздух рукой. — Ведь вы, цурани, — цивилизованные люди, образованные, дальновидные. Но ваш пресловутый кодекс чести — это какое-то помешательство. Вы поступаете себе во вред, прощая человеку обман, лень, недобросовестность только потому, что он появился на свет в благородной семье. В то же время другой человек, пусть даже стократ лучше этого, обречен на прозябание только потому, что ему не посчастливилось родиться благородным. — Он резко остановился и посмотрел Маре в глаза. — Стоит ли удивляться, что твой отец и брат сложили головы! Если бы у вас было принято руководствоваться здравым смыслом, а не рассуждениями о долге и традициях, твои близкие скорее всего остались бы живы.
В запальчивости Кевин не заметил, что властительница мертвенно побледнела.
— Не хочешь ли ты сказать, что наш народ глуп? — У нее из памяти еще не изгладились подробности смерти родных. От мысли, что они бы вернулись домой целыми и невредимыми, если бы поступились цуранским кодексом чести, у нее заныло сердце. Кевин открыл рот, но Мара не дала ему ответить. — Больше ни слова, — дрогнувшим голосом отрезала она и отвернулась, чтобы скрыть непрошеные слезы — свидетельство позорной слабости.
Но Кевин успел заметить, как блеснули ее глаза. Он опустился на колени и неловко коснулся ее плеча.
— Я не хотел тебя обидеть. Просто не смог сдержаться: мне казалось, я во всем тебе угождал, а ты без всякой причины вышвырнула меня из усадьбы. — Он перевел дыхание и виновато пожал плечами. — Кому легко признавать свою вину? В этом я такой же, как все.
— За тобой нет никакой вины, — тихо ответила Мара, не поворачивая головы.
— Просто ты меня напугал. У тебя бывают дельные мысли, а бывают и злые — они оскорбительны для богов, для всего, во что я верю. Я не хочу, чтобы твоя ересь попирала небесные законы и грозила обратить Акому в прах.
Ее плечи затряслись от рыданий, и сердце Кевина дрогнуло. Прижав ее к себе, он зашептал:
— Мара, пойми, иногда могущественные и алчные люди толкуют небесные законы к своей выгоде. Теперь я начал разбираться в ваших верованиях. Для вас Лашима — примерно то же самое, что для нас Килиан, а Килиан — это божество добра и любви. Так неужели ты думаешь, что по воле Лашимы у тебя отсохнут руки, если ты подашь милостыню бедняку?
— Не знаю. — Мару бил озноб. — Прошу тебя, не говори больше ни слова. Кейок и Люджан подняли гарнизон навстречу войску Минванаби. В такое время нельзя навлекать на Акому гнев богов.
Его руки ласково гладили Мару по спине, а потом осторожно развернули ее хрупкие плечи, чтобы она оказалась к нему лицом. Властительница почувствовала, как загрубели его ладони, а волосы впитали запах пыли и жухлой травы. Наморщив нос, Мара заметила:
— Тебе нужно принять ванну.
— Ты так думаешь? — Кевин накрыл ее губы долгим поцелуем. — Глупо в этом признаваться, но я по тебе скучал.
Мара спрятала лицо у него на груди. Забыв все предостережения Накойи, она шепнула:
— Я тоже скучала. Давай примем ванну вместе.
Кевин просиял:
— Здесь? Прямо сейчас?
Властительница Акомы хлопнула в ладоши и приказала вбежавшим слугам:
— Позовите горничных, пусть приготовят ванну. А вы тем временем сотрите с табличек все записи до единой. — Лукаво взглянув на Кевина, она закончила:
— В них содержится подстрекательство к бунту. Чего доброго, остальные рабы обнаглеют так же, как этот.
После ухода слуг она провела пальцами по небритым щекам Кевина.
— Не понимаю, что я в тебе нашла, смутьян.
Кевину еще не доводилось предаваться ласкам на людях. Он покраснел так, что даже густой загар не мог скрыть его смущения, и принялся вытаскивать гребни из прически госпожи. Когда ее прекрасные волосы каскадом рассыпались по плечам и спине, он закрылся ими вместе с нею от посторонних глаз.
— Ты настоящая властительница, до кончиков пальцев, — едва слышно произнес Кевин. От поцелуев у них обоих затуманился рассудок. Лаская изгиб ее шеи, он ощутил, как по ее телу пробежала легкая дрожь наслаждения. — Прости меня, я грубый мужлан, но я по тебе скучал… моя госпожа.
Глава 9. ЗАСАДА
Кейок сделал знак остановиться. Тяжело груженные повозки заскрипели и замерли в облаке охристой пыли, поднятой копытами нидр. Пыль оседала на ресницах, и Кейоку не сразу удалось ее смахнуть. От тяжести брони у него разболелись ноги и заныла поясница. «Стар я стал для таких походов», — промелькнуло у него в голове.
Но несмотря ни на что, он оставался воином. В его облике не отразились ни боль, ни усталость. Он окинул взглядом уходящую вверх извилистую тропу. По его расчетам, впереди должны были виднеться лишь мертвые камни, но наметанный глаз полководца уловил вдали какое-то движение и зеленоватый отблеск доспехов. На склоне, поджидая караван, маячил разведчик — это был верный признак беды.
Кейок подозвал к себе недавно назначенного сотника по имени Дакхати — невысокого человека со шрамом через весь лоб.
— Передай всем приказ: готовиться к бою.
Приказ был отдан скорее для порядка. Воины и без того стояли в боевом строю, положив руки на рукояти мечей. Они были готовы к бою с той самой минуты, когда пересекли границу Акомы. Ни обманчивое спокойствие, ни монотонный скрип колес, ни походная усталость не могли усыпить их бдительность. Эта гористая местность, давно облюбованная разбойниками, словно самой природой предназначалась для засады.
Для доставки груза шелков в Джамар были отобраны лучшие воины Акомы, ведь в случае вооруженного столкновения каждому солдату пришлось бы драться за двоих. Ни у кого не оставалось сомнений, что разведчик, маячивший на горном склоне, принес дурную весть. Разведчиков-проводников набирали из числа бывших серых воинов, некогда добывавших себе пропитание в этих краях. Они знали здешние горы и долины как свои пять пальцев и никогда не поднимали ложную тревогу.
Кейок сделал широкий жест рукой, и разведчик исчез с горного склона. Через несколько минут он бесшумно вынырнул из придорожных кустов у головы колонны, остановился подле своего командира и сдержанно кивнул Кейоку и Дакхати.
— Докладывай, Виалло, — сказал Кейок. Хотя его тело с трудом несло груз прожитых лет, память оставалась острой, как и прежде: каждого воина он знал по имени.
Разведчик озабоченно взглянул в сторону холма и заговорил:
— Мне доводилось здесь охотиться, господин. Я исходил эти места вдоль и поперек и знаю, что перед закатом через этот горный хребет должны лететь стаи птиц-коджирок. А певчие пичуги, вроде санейро и ли, в такой час никогда не молчат. — Он многозначительно посмотрел в глаза Кейоку. — Эта тишина кажется мне подозрительной.
Военачальник сдвинул шлем на затылок, подставляя потный лоб порывам ветра, но почти сразу точным, хотя и неторопливым движением принялся затягивать ремешок под подбородком. Старые воины Акомы хорошо знали этот жест.
— Думаешь, в этих деревьях прячутся другие птицы?
Виалло усмехнулся:
— Хищные птицы, господин военачальник. У них вместо перьев собачьи хвосты.
Дакхати облизал пересохшие губы.
— Так кто они: Минванаби или разбойники?
Усмешка исчезла с лица Виалло.
— Серые воины постараются обойти их стороной.
Кейок щелкнул пряжкой кожаного ремешка.
— Значит, это люди Минванаби. В каком месте они смогут нанести удар?
Виалло сосредоточенно нахмурился:
— Опытный командир заметит нас уже на следующем подъеме. — Он указал рукой на горный перевал. — На полпути к хребту, у края долины, дорога резко идет вверх, а дальше петляет среди крутых утесов.
Кейок понимающе кивнул:
— На их месте я бы и сам выбрал именно такую позицию. На обоз дождем будут сыпаться стрелы, а нам придется тащить упирающихся нидр вверх, чтобы укрыться за утесами. Наверняка в это время снизу подоспеет еще один отряд, чтобы отрезать нам путь к отступлению. — Он огляделся. — Не удивлюсь, если они уже подтягивают силы.
Где-то позади, за строем солдат, замычала нидра. Послышалась ругань погонщика, донесся топот шагов.
— Расступись! Дорогу разведчику! — выкликнул кто-то из арьергарда.
В стройных рядах образовался проход, по которому тяжело бежал воин, бледный и выбившийся из сил. Дакхати вышел вперед и вовремя успел его поддержать.
— Господин военачальник! — пробормотал воин.
Кейок с видимым спокойствием обернулся к нему:
— Говори так, чтобы я тебя понял.
— Нас настигают солдаты, — задыхался разведчик. — Сотни полторы. Корджазун узнал их офицера. Он служит у Минванаби.
— Проклятье, — вырвалось у Кейока, но он тут же положил руку на плечо разведчику и ободряюще сказал:
— Ты проявил стойкость. Скажи, эти люди идут скрытно?
Гонец отер пот со лба.
— Нет, они не таятся. Мы прикинули их численность по облаку дорожной пыли.
Кейок прищурился:
— Да, это определенно не шайка разбойников, а части регулярного, войска. Мы в ловушке.
— Если впереди засада, а сзади вооруженный отряд… — начал Дакхати.
— Они заранее знали, что мы пойдем этой дорогой, — перебил его военачальник. Из этого следовало, что Акому кто-то предал и Мара оказалась на волосок от гибели. Но если им суждено навеки остаться на поле боя, кто же предупредит ее о роковой опасности? — Повозки с шелком бросить нельзя, но и защищать их бессмысленно: в этом случае мы все отправимся в чертоги Красного бога, а шелк все равно не спасем.
Кейок, помрачнев, приготовился отдать приказ, но Виалло успел его остановить.
— Господин военачальник, — рискнул окликнуть бывший серьга воин, — кажется, есть еще одна возможность.
— Говори, только не тяни, — потребовал Кейок.
— У подножия склона есть тропа, заваленная камнепадом. Она ведет к узкому ущелью, где прежде располагались на ночлег разбойники. Повозки туда не пройдут, но тюки можно спрятать — вдруг да уцелеют? В ущелье только один вход, для его охраны понадобятся совсем небольшие силы.
Кейок посмотрел вдаль, словно там можно было разглядеть приближение врага.
— Сколько мы продержимся? Успеем ли предупредить госпожу Мару? Сможем ли призвать сюда Люджана?
Помолчав, Виалло честно ответил:
— Предупредить госпожу, вероятно, успеем. А вот дождаться подкрепления? Солдаты Минванаби, надо полагать, перекроют все подходы.
Дакхати в сердцах хлопнул себя по бедру:
— Какой позор — бросить то, что мы поклялись защищать!
Но Кейок стоял на своем:
— Повозки все равно не уберечь, ведь нам предстоит сразиться с сотнями солдат. Гораздо важнее предупредить Мару, что ее замыслы стали известны врагам. Решено: мы остановимся здесь, отправим к ней гонца, а сами задержим войско Минванаби на подходах к ущелью. — «Всемогущая Лашима, не оставь нас своей милостью», — про себя взмолился старый полководец, а вслух сказал:
— Есть лучшие способы избежать позора, нежели погибнуть в бою и позволить врагу уйти с добычей. — Он быстро отдал необходимые приказы.
Солдаты, как могло бы показаться со стороны, расположились на привал. Они сняли шлемы и достали из корзин сухой паек. Среди них проворно сновал мальчик-водонос с ведром и ковшиком. Вокруг слышались шутки и смех, словно все шло как нельзя лучше. Между тем работники под прикрытием зарослей незаметно разгружали повозки. Виалло показывал, где легче сдвинуть валун, чтобы спрятать ценный груз. Вскоре третья часть тюков была надежно укрыта от людского взора, но больше места не оставалось. Караванщики равномерно распределили по повозкам все, что не поместилось под камнями, и аккуратно прикрыли тюки, чтобы отсутствие значительной части груза не бросалось в глаза. Кейок громогласно объявил, что привал окончен, солдаты построились, и повозки со скрипом двинулись в сторону долины.
Обоз спустился к подножию холма. Сквозь облако пыли Кейок увидел, что край неба уже позолотили лучи заката. Зато вершина, оставшаяся позади, была окутана бурой дымкой. Очень скоро разведчик подтвердил возникшие опасения.
— Это пыль от колонны солдат. Их офицеры решили больше не ждать, — задыхаясь от бега, проговорил он. — Похоже, они думают, что мы здесь разбили бивак.
Кейок поджал губы и помахал рукой, чтобы привлечь внимание Дакхати:
— Надо торопиться.
Каждая пройденная миля давала себя знать. Старый полководец исподволь наблюдал, как сотник отдает приказы солдатам, и невольно пожалел, что рядом нет Папевайо. Но того давно не было в живых: защищая Мару, он пал от руки наемника Минванаби. Кейок надеялся, что и его собственная жизнь будет отдана не напрасно. Он не питал тщетных иллюзий: для каждого из воинов Акомы путь в чертоги Красного бога лежал через вражеские клинки.
Укрывшись за деревьями, погонщики распрягли нидр и сгрузили тюки. Нарубив кольев, солдаты поставили повозки на бок. Получилось подобие редута, за которым помещались два десятка лучников. Эти солдаты вызвались прикрывать обоз и сражаться до последней капли крови, чтобы дать возможность остальным добраться до ущелья, о котором рассказал Виалло. Никто и словом не обмолвился о том, что бывший серый воин мог намеренно ввести их в заблуждение или же случайно перепутать дорогу.
Но несмотря ни на что, он оставался воином. В его облике не отразились ни боль, ни усталость. Он окинул взглядом уходящую вверх извилистую тропу. По его расчетам, впереди должны были виднеться лишь мертвые камни, но наметанный глаз полководца уловил вдали какое-то движение и зеленоватый отблеск доспехов. На склоне, поджидая караван, маячил разведчик — это был верный признак беды.
Кейок подозвал к себе недавно назначенного сотника по имени Дакхати — невысокого человека со шрамом через весь лоб.
— Передай всем приказ: готовиться к бою.
Приказ был отдан скорее для порядка. Воины и без того стояли в боевом строю, положив руки на рукояти мечей. Они были готовы к бою с той самой минуты, когда пересекли границу Акомы. Ни обманчивое спокойствие, ни монотонный скрип колес, ни походная усталость не могли усыпить их бдительность. Эта гористая местность, давно облюбованная разбойниками, словно самой природой предназначалась для засады.
Для доставки груза шелков в Джамар были отобраны лучшие воины Акомы, ведь в случае вооруженного столкновения каждому солдату пришлось бы драться за двоих. Ни у кого не оставалось сомнений, что разведчик, маячивший на горном склоне, принес дурную весть. Разведчиков-проводников набирали из числа бывших серых воинов, некогда добывавших себе пропитание в этих краях. Они знали здешние горы и долины как свои пять пальцев и никогда не поднимали ложную тревогу.
Кейок сделал широкий жест рукой, и разведчик исчез с горного склона. Через несколько минут он бесшумно вынырнул из придорожных кустов у головы колонны, остановился подле своего командира и сдержанно кивнул Кейоку и Дакхати.
— Докладывай, Виалло, — сказал Кейок. Хотя его тело с трудом несло груз прожитых лет, память оставалась острой, как и прежде: каждого воина он знал по имени.
Разведчик озабоченно взглянул в сторону холма и заговорил:
— Мне доводилось здесь охотиться, господин. Я исходил эти места вдоль и поперек и знаю, что перед закатом через этот горный хребет должны лететь стаи птиц-коджирок. А певчие пичуги, вроде санейро и ли, в такой час никогда не молчат. — Он многозначительно посмотрел в глаза Кейоку. — Эта тишина кажется мне подозрительной.
Военачальник сдвинул шлем на затылок, подставляя потный лоб порывам ветра, но почти сразу точным, хотя и неторопливым движением принялся затягивать ремешок под подбородком. Старые воины Акомы хорошо знали этот жест.
— Думаешь, в этих деревьях прячутся другие птицы?
Виалло усмехнулся:
— Хищные птицы, господин военачальник. У них вместо перьев собачьи хвосты.
Дакхати облизал пересохшие губы.
— Так кто они: Минванаби или разбойники?
Усмешка исчезла с лица Виалло.
— Серые воины постараются обойти их стороной.
Кейок щелкнул пряжкой кожаного ремешка.
— Значит, это люди Минванаби. В каком месте они смогут нанести удар?
Виалло сосредоточенно нахмурился:
— Опытный командир заметит нас уже на следующем подъеме. — Он указал рукой на горный перевал. — На полпути к хребту, у края долины, дорога резко идет вверх, а дальше петляет среди крутых утесов.
Кейок понимающе кивнул:
— На их месте я бы и сам выбрал именно такую позицию. На обоз дождем будут сыпаться стрелы, а нам придется тащить упирающихся нидр вверх, чтобы укрыться за утесами. Наверняка в это время снизу подоспеет еще один отряд, чтобы отрезать нам путь к отступлению. — Он огляделся. — Не удивлюсь, если они уже подтягивают силы.
Где-то позади, за строем солдат, замычала нидра. Послышалась ругань погонщика, донесся топот шагов.
— Расступись! Дорогу разведчику! — выкликнул кто-то из арьергарда.
В стройных рядах образовался проход, по которому тяжело бежал воин, бледный и выбившийся из сил. Дакхати вышел вперед и вовремя успел его поддержать.
— Господин военачальник! — пробормотал воин.
Кейок с видимым спокойствием обернулся к нему:
— Говори так, чтобы я тебя понял.
— Нас настигают солдаты, — задыхался разведчик. — Сотни полторы. Корджазун узнал их офицера. Он служит у Минванаби.
— Проклятье, — вырвалось у Кейока, но он тут же положил руку на плечо разведчику и ободряюще сказал:
— Ты проявил стойкость. Скажи, эти люди идут скрытно?
Гонец отер пот со лба.
— Нет, они не таятся. Мы прикинули их численность по облаку дорожной пыли.
Кейок прищурился:
— Да, это определенно не шайка разбойников, а части регулярного, войска. Мы в ловушке.
— Если впереди засада, а сзади вооруженный отряд… — начал Дакхати.
— Они заранее знали, что мы пойдем этой дорогой, — перебил его военачальник. Из этого следовало, что Акому кто-то предал и Мара оказалась на волосок от гибели. Но если им суждено навеки остаться на поле боя, кто же предупредит ее о роковой опасности? — Повозки с шелком бросить нельзя, но и защищать их бессмысленно: в этом случае мы все отправимся в чертоги Красного бога, а шелк все равно не спасем.
Кейок, помрачнев, приготовился отдать приказ, но Виалло успел его остановить.
— Господин военачальник, — рискнул окликнуть бывший серьга воин, — кажется, есть еще одна возможность.
— Говори, только не тяни, — потребовал Кейок.
— У подножия склона есть тропа, заваленная камнепадом. Она ведет к узкому ущелью, где прежде располагались на ночлег разбойники. Повозки туда не пройдут, но тюки можно спрятать — вдруг да уцелеют? В ущелье только один вход, для его охраны понадобятся совсем небольшие силы.
Кейок посмотрел вдаль, словно там можно было разглядеть приближение врага.
— Сколько мы продержимся? Успеем ли предупредить госпожу Мару? Сможем ли призвать сюда Люджана?
Помолчав, Виалло честно ответил:
— Предупредить госпожу, вероятно, успеем. А вот дождаться подкрепления? Солдаты Минванаби, надо полагать, перекроют все подходы.
Дакхати в сердцах хлопнул себя по бедру:
— Какой позор — бросить то, что мы поклялись защищать!
Но Кейок стоял на своем:
— Повозки все равно не уберечь, ведь нам предстоит сразиться с сотнями солдат. Гораздо важнее предупредить Мару, что ее замыслы стали известны врагам. Решено: мы остановимся здесь, отправим к ней гонца, а сами задержим войско Минванаби на подходах к ущелью. — «Всемогущая Лашима, не оставь нас своей милостью», — про себя взмолился старый полководец, а вслух сказал:
— Есть лучшие способы избежать позора, нежели погибнуть в бою и позволить врагу уйти с добычей. — Он быстро отдал необходимые приказы.
Солдаты, как могло бы показаться со стороны, расположились на привал. Они сняли шлемы и достали из корзин сухой паек. Среди них проворно сновал мальчик-водонос с ведром и ковшиком. Вокруг слышались шутки и смех, словно все шло как нельзя лучше. Между тем работники под прикрытием зарослей незаметно разгружали повозки. Виалло показывал, где легче сдвинуть валун, чтобы спрятать ценный груз. Вскоре третья часть тюков была надежно укрыта от людского взора, но больше места не оставалось. Караванщики равномерно распределили по повозкам все, что не поместилось под камнями, и аккуратно прикрыли тюки, чтобы отсутствие значительной части груза не бросалось в глаза. Кейок громогласно объявил, что привал окончен, солдаты построились, и повозки со скрипом двинулись в сторону долины.
Обоз спустился к подножию холма. Сквозь облако пыли Кейок увидел, что край неба уже позолотили лучи заката. Зато вершина, оставшаяся позади, была окутана бурой дымкой. Очень скоро разведчик подтвердил возникшие опасения.
— Это пыль от колонны солдат. Их офицеры решили больше не ждать, — задыхаясь от бега, проговорил он. — Похоже, они думают, что мы здесь разбили бивак.
Кейок поджал губы и помахал рукой, чтобы привлечь внимание Дакхати:
— Надо торопиться.
Каждая пройденная миля давала себя знать. Старый полководец исподволь наблюдал, как сотник отдает приказы солдатам, и невольно пожалел, что рядом нет Папевайо. Но того давно не было в живых: защищая Мару, он пал от руки наемника Минванаби. Кейок надеялся, что и его собственная жизнь будет отдана не напрасно. Он не питал тщетных иллюзий: для каждого из воинов Акомы путь в чертоги Красного бога лежал через вражеские клинки.
Укрывшись за деревьями, погонщики распрягли нидр и сгрузили тюки. Нарубив кольев, солдаты поставили повозки на бок. Получилось подобие редута, за которым помещались два десятка лучников. Эти солдаты вызвались прикрывать обоз и сражаться до последней капли крови, чтобы дать возможность остальным добраться до ущелья, о котором рассказал Виалло. Никто и словом не обмолвился о том, что бывший серый воин мог намеренно ввести их в заблуждение или же случайно перепутать дорогу.