Фэйзер Джейн. Любовь на всю жизнь

   «У меня оказалось гораздо больше общего с Порцией, чем я предполагала», — усмехнувшись, подумала Оливия. Незаконнорожденная племянница отца интересовалась военными действиями и даже венчалась на поле брани с мечом на боку. Оливия начала ощущать привлекательность такого рода поведения. До настоящего времени она просто считала Порцию уникальной, не подчиняющейся никаким законам, ибо подруга делала вещи абсурдные с точки зрения здравого смысла обычных людей. А может, уникальность Порции наложила отпечаток и на ее подруг? Или сама Оливия тоже была необычным человеком, но только до сих пор не подозревала об этом?
   Улыбнувшись, Оливия откинула покрывало, села и с жадностью потянула носом. Откуда-то доносился восхитительнейший запах жареного мяса, у нее даже слюнки потекли. Она с любопытством окинула взглядом каюту в поисках того, что могло бы рассказать ей о хозяине «Танцующего ветра».
   Удивительно, но ей даже в голову не приходило, что она вторгается в его личную жизнь. На столе лежали карта, секстант и компас. Она пристально вгляделась в столбики цифр, выведенные той же самой твердой рукой, что наносила на бумагу контуры ее спины. Вычисления привели ее в восторг, хотя понимание их требовало определенных математических знаний.
   Она просмотрела стоявшие на стеллажах книги. Интересная подборка. Поэзия, философия, кое-что из ее любимых классических произведений. Похоже, у хозяина судна богатый духовный мир. Она взглянула на шахматную доску, лежавшую на столике у окна. Создавалось впечатление, что игра была прервана, конечно, если только Энтони не решал шахматную задачу.
   Оливия, нахмурившись, склонилась над фигурками. Передвинув белого слона, она на мгновение застыла, устремив сосредоточенный взгляд на доску, а затем удовлетворенно кивнула. Все правильно. Теперь белые неизбежно дают мат в два хода. Не очень трудная задача, подумала она.
   Напевая вполголоса, Оливия вернулась к столу с картами и задумчиво выдвинула один из ящиков. Увидев толстую стопку бумаг, она вытащила их и разложила перед собой. Рисунки и карандашные наброски. Похоже, хозяин «Танцующего ветра» находил объекты для творчества повсюду. Судя по всему, здесь был представлен весь его экипаж.
   Оливия с восхищением смотрела на серию набросков. Некоторые лица она узнала — видела их во время своего пребывания на палубе. Вот рулевой Джетро. А на этих рисунках — занятые работой люди: они шили паруса, сращивали канаты, карабкались на реи. Или вот еще — играют, танцуют, смеются, слушают игру на лютне одного из своих товарищей, прислонившегося к мачте. На трех-четырех набросках были изображены нагие мужчины, стоявшие на палубе под насосом; их кожа блестела от воды, глаза смеялись.
   Оливия немало прочитала и просмотрела древнегреческих и древнеримских текстов и рисунков, чтобы смутиться при виде обнаженного мужского тела. К тому же художник неплохо знал анатомию. Его явно интересовало человеческое тело, о чем свидетельствовали многочисленные наброски рук, ног, бедер в различных ракурсах. Впрочем, и лицам он уделял немало внимания: всего два-три штриха, а характерный наклон головы или взгляд уже схвачены.
   — Раз мои работы не выставлены на всеобщее обозрение, значит, они предназначены только для моих глаз…
   Оливия не слышала, как открылась дверь. Испуганно вскрикнув, она подняла голову и выпустила рисунки из рук.
   В дверях каюты застыл хозяин «Танцующего ветра», и от обычного веселья в его облике не осталось и следа. Лоб его прорезала глубокая морщина, во взгляде светилось раздражение.
   — Прошу прощения, я не хотела… — вспыхнула Оливия. — Ящик стола был не заперт.
   — Естественно, потому что у моих людей нет привычки рыться в чужих вещах, — коротко ответил Энтони. В руках он держал деревянные ведра, из которых валил пар. Войдя в каюту, он пинком закрыл за собой дверь и поставил ведра на пол. — Вы хотели вымыть голову, и я принес вам воды.
   — Спасибо… — Оливия смутилась. Ей хотелось как-то исправить положение. — Я… мне действительно неловко, что я без спросу рассматривала ваши рисунки. Я… просто я не могла совладать с желанием узнать о вас хоть что-нибудь… Я отнюдь не шпионила.
   Энтони по-прежнему хмурился.
   — Вы могли бы расспросить меня, или это вам и в голову не приходило?
   — Вас здесь не было. — Оливия пожала плечами и виновато улыбнулась. — А когда я задаю вопросы, вы не особенно словоохотливы.
   — Значит, вы просто поддались порыву. — Оливия кивнула и, нахмурившись, сдвинула свои черные брови.
   — Кажется, я действовала под влиянием момента, как тогда, когда прыгнула на галеон. Хотя у меня совсем не импульсивный характер. Самая импульсивная из нас трех — Фиби.
   — Из вас трех? — удивленно приподнял бровь Энтони.
   — Фиби, Порция и я. Между нами существует некая связь… В общем, мы лучшие подруги, — добавила она, подумав, что Энтони вряд ли будет интересно слушать об их сложных взаимоотношениях.
   Похоже, она оказалась права, потому что он не стал углубляться в подробности. Повернувшись, Энтони открыл встроенный в фальшборт шкаф.
   — Рисунки очень искусные, — нерешительно произнесла все еще не оправившаяся от смущения Оливия.
   — А как насчет объектов? — спросил он, поворачиваясь к ней со стопкой полотенец в руках. — Что вы думаете о них?
   Теперь он явно подшучивал над ней: чуть насмешливая улыбка, иронические искорки в глазах.
   — Я заметила, что анатомия очень часто привлекает живописцев и рисовальщиков, — ответила Оливия, встречаясь с ним взглядом. — Я хорошо знакома с работами художников Возрождения и вовсе не ожидала увидеть фиговые листки — если вы это имеете в виду.
   Он рассмеялся, и неприятное выражение исчезло с его лица.
   — Разумеется, ученые обычно меньше смущаются при виде обнаженной натуры, чем те, кто сидит дома и занимается шитьем.
   — Я н-не умею шить, — призналась Оливия.
   — Как ни странно, но я это предвидел. — Он опустил полотенца на стол и, нагнувшись, извлек из-под кровати деревянную бадью. — Здесь достаточно горячей воды, чтобы помыться как следует, но если вы опуститесь на колени, я вымою вам голову. А потом вам надо сделать перевязку на бедре.
   — А почему у меня повязка на ноге? — поинтересовалась Оливия.
   — Там очень серьезная рана. — Энтони опустился перед кадкой на колени и поманил ее пальцем. — Длинный порез, куда попали грязь и песок, пока вы съезжали к подножию утеса. Мне пришлось наложить шов, и поэтому вы, возможно, чувствуете некоторую скованность.
   Оливия коснулась повязки под ночной рубашкой, у самого бедра.
   — Теперь я в состоянии ухаживать за собой сама, — сказала она. — И м-могу сама вымыть голову.
   — Но у вас ссадина на затылке. Я-то ее вижу, а вы — нет, — резонно заметил он. — Кроме того, Адам скоро принесет обед, а я на этот счет очень щепетилен. Так что идите сюда. — Развернув одно из полотенец, Энтони достал мыло. — Вербена, — сообщил он Оливии. — Бьюсь об заклад, вы думали, что мыло у пиратов сделано из свиного жира и древесной золы.
   Оливия не могла удержаться от смеха.
   — Пожалуй. Но вряд ли вас можно считать настоящим пиратом. Вы недостаточно кровожадны и слишком много смеетесь. Кроме того, у пиратов черные курчавые бороды и абордажные сабли в зубах. Да, и они пьют много рома, — добавила она.
   — Лично я предпочитаю добрый кларет и хороший коньяк, — многозначительно заявил Энтони, тряхнув полотенцем. — И я вполне сносный парикмахер, а также горничная… Приступим?
   Похоже, ей не оставалось ничего другого, кроме как согласиться. Оливия опустилась на колени рядом с кадкой. Энтони обернул полотенцем ее плечи и стал осторожно смачивать ей волосы.
   Горячая вода — о, это чудо! Но еще приятнее было прикосновение его рук, нежно скользивших по ее голове и умело обходивших ссадины. Каюту заполнил аромат вербены, глаза Оливии закрылись, и она погрузилась в пропитанную теплом и запахом мыла дрему.
   — Ну вот и все. — Его голос внезапно нарушил тишину. Девушка торопливо подняла голову, и вода, стекая по шее, намочила воротник ее импровизированного платья.
   — Напрасно вы поторопились, — заметил Энтони, выжимая над кадкой ее волосы. Обернув полотенце вокруг ее головы, он соорудил некое подобие тюрбана и усмехнулся: — Вам лучше сменить это… это… как вы называете свой наряд?
   — Вашей ночной рубашкой, — вставая, ответила Оливия.
   — Может, Адам уже закончил ч-чинить мою одежду?
   — Он занят на камбузе, но это не важно — у меня полно ночных рубашек, да еще и с вышивкой. У моей тетушки странные представления обо мне. — Энтони вновь открыл шкаф.
   — У вас есть тетя? — удивилась Оливия. — У пиратов теть не бывает.
   — Насколько мне известно, я появился на свет не в результате непорочного зачатия, так что у данного конкретного пирата тетя имеется… Ага, вот эта подойдет. Если мне не изменяет память, на рукавах у нее великолепные кружева. — Встряхнув одной из своих длиннющих рубашек он добавил: — И изумрудный пояс — поскольку мы переодеваемся к обеду. — Выбрав темно-зеленый шелковый шарф, Энтони закончил: — Сегодня вечером вам нет нужды прятать свои волосы.
   — Наверное, — еле слышно согласилась Оливия. Она все еще пыталась уложить в голове все, что узнала о хозяине «Танцующего ветра». — А где живет ваша тетя?
   — Тут, недалеко, — туманно ответил Энтони, бросая ночную рубашку и платок на кровать. Затем он открыл другой шкафчик, достал оттуда деревянную шкатулку и вопросительно взглянул на Оливию. — Вы ляжете на кровать, пока я буду делать перевязку? Или вам лучше стоять? Мне абсолютно все равно.
   Оливия вновь почувствовала повязку у себя на ноге.
   — Я справлюсь и сама.
   — Нет, — покачал головой Энтони. — Я уже говорил вам, Оливия, что я в некотором роде врач. Тут нечего стесняться.
   — Что вы! Одно дело — когда я была без с-сознания, и совсем другое — теперь.
   — Не вижу разницы. Я выполняю обязанности лекаря. В противном случае, уверяю вас… это было бы не так… совсем не так. Но, клянусь вам, я без труда способен воспринимать ваше тело не как мужчина, а чисто с практической и медицинской точки зрения.
   — А у вас будет… то есть вы сейчас можете реагировать как мужчина? — выпалила Оливия, удивляясь собственной смелости.
   Энтони загадочно улыбнулся.
   — О да, — тихо ответил он. — Без сомнения. Но как я уже говорил, теперь речь не об этом.
   Энтони поставил шкатулку на стол и открыл крышку, а затем, ногой подвинув к себе табурет, сел и взял Оливию за руки. Притянув девушку поближе, он повернул ее к себе спиной.
   — А теперь почему бы вам не поднять подол? Мне всего лишь нужно снять повязку.
   — Но он и так поднят, — слабо запротестовала Оливия, осторожно поднимая подол. Легкий ветерок из иллюминатора холодил ее ноги. — Так достаточно?
   — Чуть выше.
   — Но… тогда вы увидите мои ягодицы!
   — Прелестные маленькие ягодицы, — рассмеялся он. — Нет… нет, не отстраняйтесь. Прошу прощения, просто невозможно было удержаться. Обещаю не смущать вас своим взглядом, но мне нужно добраться до булавки.
   — О! — воскликнула Оливия со смешанным чувством стыда и покорности. Она подняла подол еще выше, и от ворвавшегося в каюту бриза ее ноги покрылись гусиной кожей. По крайней мере причиной такой реакции мог быть холодный воздух.
   Энтони отстегнул державшую повязку булавку. Его пальцы касались кожи Оливии, живо напоминая ей о том странном полусонном состоянии, в котором она прежде пребывала. Но теперь она была в сознании и остро реагировала на его прикосновения. Он дотронулся до внутренней поверхности ее бедра, и она непроизвольно дернулась.
   — Спокойно, — тихо сказал он, обхватив бедра девушки и удерживая ее на месте. — Я не могу делать перевязку, не прикасаясь к вам. Сейчас промою рану, смажу целебной мазью и снова забинтую. Все уже поджило, завтра можно будет снять швы.
   Оливия стиснула зубы, представив себе, что находится совсем в другом месте, а не стоит, задрав подол, перед этим незнакомым мужчиной. Наконец он еще раз плотно обернул повязку вокруг ее бедра и застегнул булавку.
   — Ну вот, теперь все.
 
   Оливия опустила подол, отодвинулась от него, а затем сдернула с головы полотенце, и ее влажные волосы рассыпались по намокшему тотчас воротнику ночной рубашки.
   Ее пробрала дрожь.
   — Почему бы вам теперь не вымыться и не переодеться? — спросил Энтони. — Во втором ведре еще достаточно горячей воды. Только оставьте немного для меня. — Он подошел к столу с картами и весело добавил:
   — Пиратство — дьявольски грязная работа.
   Оливия посмотрела на лохань и поднимавшийся над ведром пар, провела рукой по намокшему вороту своего импровизированного платья, а затем перевела взгляд на свежую одежду.
   — Это займет пятнадцать минут, — сказала она.
   — Не стоит торопиться. — Энтони склонился над картой, взяв в руку секстант.
   — Я позову вас, когда закончу.
   — О, полагаю, я и так узнаю, — отозвался он. Оливия нервно сглотнула.
   — Значит, вы останетесь здесь?
   — Конечно, но я отвернусь. Даю вам слово чести, — едва сдерживаясь от смеха, проговорил он.
   — Чести?! — воскликнула Оливия. — Вас нельзя назвать человеком чести. Вы пират и похититель, и вы рисуете людей обнаженными, когда они этого не видят, и не сомневаюсь — способны убивать людей. В общем, вы не джентльмен. О какой чести может идти речь?
   — Но разве вы никогда не слышали о разбойничьей чести, Оливия? — насмешливо спросил он, даже не повернувшись. — Обещаю, вы увидите лишь мою спину. Только, умоляю вас, поторопитесь. В противном случае к тому времени, когда настанет моя очередь мыться, вода совсем остынет. А я жду не дождусь мыла и чистой одежды.
   Оливия помедлила в нерешительности, а потом покорно двинулась к лохани. Ну и что, если он обернется? Он не увидит ничего такого, чего не видел раньше. Правда, тогда он действовал как врач, напомнила она себе.
   Налив в лохань воды, Оливия сняла ночную рубашку. Затем бросила быстрый взгляд на Энтони, но он, напевая вполголоса, старательно трудился над картой.
   Торопливо окунув кончик полотенца в горячую воду, она потерла его мылом и, как губкой, намылила тело. Боже, как хорошо! На миг она даже забыла об Энтони. Однако, услышав какое-то движение у себя за спиной, тотчас схватила полотенце, чтобы прикрыться. С ее губ слетело негодующее восклицание. Он же просто перешел к шахматной доске, по-прежнему не оборачиваясь.
   — Вижу, вы решили задачку, — небрежно заметил он. — Впрочем, она была не особенно трудной.
   — Тогда почему вы не закончили ее сами? — спросила она, уже торопливо вытираясь.
   — Просто меня куда-то позвали. — Взяв из деревянного ящичка несколько фигурок, Энтони расставил их по клеткам. — Посмотрим теперь, как вы справитесь вот с этим.
   Оливия сунула голову в вырез чистой ночной рубашки. Ее облегченный вздох прозвучал достаточно громко, и Энтони тут же обернулся. В глазах его пряталась улыбка. Подойдя к девушке, он обхватил ладонями ее лицо, затем провел рукой по черным влажным локонам, причесывая и взбивая ее волосы.
   — Говорил же, что я вполне приличный парикмахер.
   Он рассмеялся и осторожно дотронулся до ее губ.
   — У вас такая чудесная кожа. Прямо как густые сливки. И изумительные глаза. Черные и мягкие, как бархат.
   Оливия пристально смотрела на него. Ей впервые говорили такое.
   — Вы… вы пытаетесь меня соблазнить?
   — Пока нет. — Он вновь рассмеялся и ущипнул ее зад.
   — Я никогда не занимаюсь этим натощак. — Оливия в ужасе отшатнулась.
   — Мне кажется, вы распутник, — произнесла она. — И я не позволю вам соблазнить меня.
   — Неужели? — Он вопросительно приподнял бровь. — Хотя в данный момент этот вопрос представляет чисто академический интерес.
   Отвернувшись от нее, Энтони стянул через голову рубашку. Какая загорелая спина! А сам он высокий, стройный и гибкий…
   Оливия ощутила странную тяжесть внизу живота. Она сразу же отвела взгляд, схватила изумрудный шарф и принялась его старательно, завязывать у себя на талии. Однако, услышав звяканье пряжки ремня, она непроизвольно вновь взглянула на Энтони.
   Сбросив штаны, он как раз переступал через них. Рот Оливии приоткрылся в немом изумлении.
   — Вы сказали, что привыкли к виду мужского тела, — сказал он. — Без фиговых листков.
   Конечно! Но к виду мужского тела, изображенного на бумаге или отлитого из бронзы. Оливия не могла вымолвить ни слова. Энтони тем временем склонился над лоханью и плеснул себе в лицо воды. Взгляду Оливии предстали его плоские ягодицы, крепкий торс и сильные ноги. Между бедер Оливия рассмотрела лишь неясную тень его мужского естества.
   — Человеческое тело — величайшее из чудес, — произнес Энтони менторским тоном. — Причем любое: худое, толстое, короткое, длинное. Все изгибы, все формы его прекрасны.
   С этими словами он повернулся к ней лицом и стал тереть свой торс полотенцем, которое использовала Оливия.
   В его словах чувствовался вызов, и она не стала отводить взгляд — да и не смогла бы при всем своем желании, столь великолепно он был сложен. Солнце позолотило каждый дюйм его кожи и выбелило волосы на груди и на лобке. Оливия вдруг с изумлением поняла, что ее волнует лишь отсутствие естественной реакции с его стороны.
   Вместо понятного девического ужаса при виде обнаженного мужчины она испытала лишь смущение и разочарование. Неужели он даже не находит ее привлекательной? По его поведению этого не скажешь или она слишком неопытна и ничего не понимает? Она вдруг залилась краской, но по-прежнему жадно пожирала его тело глазами.
   — Может, предпочитаете пообедать на палубе? — непринужденно спросил Энтони. — Ночь чудесная, и на ветру ваши волосы быстро высохнут.
   К огромному облегчению Оливии, он вновь отвернулся: его спина не вызывала в ней такого волнения.
   — Вы не могли бы достать мне чистую рубашку из шкафа?
   К ней все еще не вернулся дар речи, но рубашки стали прекрасным средством переключить внимание. Когда она протянула ему чистую одежду, его бедра уже были обернуты полотенцем.
   — Премного благодарен. — Он продел руки в рукава и, не застегиваясь, подошел к другому шкафчику за чистыми штанами. — Так на палубе или в каюте? — еще раз спросил он, отбрасывая полотенце и надевая штаны. Оливия отметила, что он не носит нижнего белья. А ведь мужчины обычно надевают вниз подштанники.
   Оставив распахнутым воротник, Энтони застегнул рубашку и заправил ее в штаны. Затем застегнул ремень, поправив ножны с коротким кинжалом на бедрах.
   — На палубе, — наконец выдавила Оливия.
   — Хорошо. — Он подошел к двери и позвал Адама, который появился почти мгновенно, как будто все это время ждал за дверью.
   — Обед стынет, — проворчал он. — Что так долго?
   — Мы пообедаем на верхней палубе, — отозвался Энтони — не обращая внимания на брюзжание слуги. — Скажи молодому Неду, чтобы он убрал каюту, пока мы будем наверху… Да, Адам, пить мы будем тот кларет тридцать восьмого года.
   — Ага, — пробормотал Адам, входя в каюту. — У нас праздник, так?
   — Нам есть что отпраздновать, — ответил Энтони.
   — Да? — повторил Адам, скептически приподняв бровь, а затем многозначительно взглянул на Оливию: — Я вижу, вам не нужна ваша одежда.
   — Я взяла на время эту, — стараясь сохранять достоинство, откликнулась она. — Но чтобы покинуть корабль, мне понадобится мое платье.
   — Хотел бы я знать, когда это будет? — пробурчал Адам, доставая из буфета бутылку и два бокала. — Вот, возьмите. Энтони послушно взял их, кивнув Оливии:
   — Идемте.
   — Так когда же? — спросила она, выходя из каюты. Чтобы перешагнуть через высокий порог, ей пришлось подобрать свой широченный подол.
   — Что «когда»? — переспросил Энтони, оставив дверь открытой, так что им было слышно, как Адам гремел посудой.
   — Когда я покину «Танцующий ветер»? — раздраженно пояснила она. — Когда вы перестанете силой удерживать меня здесь?
   — Так-то вы расцениваете мои действия? — неподдельно изумился он, когда они поднимались по трапу на палубу. — Вы свалились с утеса к ногам одного из моих часовых и потеряли сознание. Мы пришли вам на помощь и стали лечить ваши раны — и это вы называете похищением?
   — Вы знали, кто я; могли послать сообщение, и кто-нибудь забрал бы меня. — Реальность вновь вытесняла волшебную сказку.
   — Да, но, как вы могли заметить, у меня нет визитных карточек. Пираты обычно не наносят визитов местной знати, — серьезным тоном объяснил Энтони; глаза его светились весельем, которое одержало верх над неожиданно возникшей в ней неприязнью.
   — Глупости какие! — возмутилась Оливия, взбираясь на верхнюю палубу. — Вы похитили меня и увезли в открытое море, вся моя семья считает, что меня уже нет в живых, и даже если я вернусь, моя репутация будет испорчена. — Она помолчала и добавила: — Впрочем, это не имеет особого значения, поскольку я не намерена выходить замуж, а такие вещи волнуют только потенциальных мужей.
   Слушая этот словесный поток, Энтони распечатал бутылку и разлил густое рубиновое вино по бокалам. Недоверчиво поморщившись, он вдохнул аромат вина, затем кивнул и протянул бокал Оливии.
   — Думаю, обет безбрачия не подразумевает обета целомудрия. Это не синонимы. — Он пристально смотрел на нее поверх края бокала.
   Оливия поперхнулась от неожиданности. Энтони заботливо похлопал ее по спине.
   — Полегче. Это слишком хорошее вино, чтобы пить его, как обычное пиво.
   — О… о, я и не собиралась! — запротестовала Оливия; — Просто оно попало не в то горло.
   — Понятно. — Он кивнул и прислонился спиной к поручням, глядя в усыпанное звездами небо. — Какая чудесная ночь!
   Похоже, он оставил тему целомудрия, и Оливия робко пригубила вино. В темно-синем небе у самого горизонта висел серп луны, а прямо над ними белел Млечный Путь. «Танцующий ветер», ведомый твердой рукой штурвального, несся среди вздымающихся волн.
   — Вы ориентируетесь по звездам?
   — Менее опасная тема, да?
   — Вы с помощью звезд определяете свое местоположение? — упрямо повторила она.
   — После обеда я все покажу, — отозвался он и притянул Оливию к себе, чтобы дать дорогу Адаму и матросам, которые поднимались на палубу со столом, стульями, корзиной с тарелками и столовыми приборами. Застелив стол белоснежной скатертью, Адам зажег масляную лампу и поставил два прибора.
   — Ну вот. Сейчас принесу мясо.
   — Миледи Оливия… — Энтони с почтительным поклоном придвинул ей стул.
   Оливия, не удержавшись от легкого реверанса, в душе посмеялась над своими босыми ногами и необычным платьем. Хозяин «Танцующего ветра» знал, как улучшить ее настроение. Словом, жестом, улыбкой он добивался желаемого. И хотя разум ее возмущался от столь грубого манипулирования, сердце поддалось его обаянию.
   Адам поставил на стол блюдо жареной баранины, нашпигованной чесноком и сдобренной розмарином, чашу запеченного в углях картофеля, а также салат из зелени и грибов.
   — Ой! — воскликнула Оливия. — Кажется, я никогда в жизни не была так голодна.
   — Только ешьте медленно, — предостерег ее Энтони. — У вас в желудке почти три дня ничего не было. Не хотите же вы, чтобы вам стало плохо?
   — Мне не будет плохо, — ответила Оливия, отрезая баранину. — Все так вкусно пахнет! Адам, вы просто гений!
   Впервые за все время выражение лица пожилого слуги смягчилось, и губы его расплылись в улыбке.
   — Хозяин прав, — хрипло отозвался он. — Желудок у вас сжался — будьте осторожны.
   Оливия энергично тряхнула головой и принялась за мясо. Вкус его был таким же восхитительным, как и запах. Затем она съела политую маслом картофелину и отерла подбородок тыльной стороной ладони, слишком голодная, чтобы вспомнить о лежащей у нее на коленях изящной салфетке.
   Энтони вновь наполнил бокалы и теперь с интересом наблюдал за своей гостьей. Было что-то очень чувственное в том, с каким огромным удовольствием она поглощала пищу. Почти с таким же энтузиазмом она утром пробиралась по веревочному трапу между «Танцующим ветром» и «Донной Еленой», чтобы принять участие в стычке. Оливия Гренвилл словно отбросила все то, что окружало и защищало ее, и обрела новое "я". Любопытно, проявит ли она такой же буйный темперамент в постели?
   Он вспомнил о ее заявлении, что она никогда не выйдет замуж, и губы его тронула улыбка. Глупое утверждение для молодой женщины ее сословия. Тем не менее, глядя на ее твердо сжатый рот и вздернутый подбородок, он подумал, что она сможет настоять на своем. Судя по всему, Оливия Гренвилл сама определяет свою судьбу.
   — Куда вы смотрите? — удивилась Оливия, внезапно заметив его пристальный взгляд.
   — О, я просто наслаждаюсь вашим наслаждением, — небрежно ответил он, откидываясь на спинку стула и поднося к губам бокал. — Мне нечасто доводится видеть, как девушка благородного происхождения ест с таким удовольствием.