Фэйзер Джейн. Тень твоего поцелуя

   – Испанский этикет отличается от английского, – почти оправдываясь, буркнул он.
   – О, кому и знать, как не мне, – хмыкнула Пиппа. – Однако есть и сходство… в некоторых занятиях, не так ли, сэр? – Она многозначительно подняла брови.
   Лайонел понял, что Пиппа искренне наслаждается ситуацией. Он надеялся доставить ей удовольствие, отвлечь от забот и, кажется, преуспел в этом. Его приглашение к ужину неожиданно подняло настроение Пиппы, что в последнее время случалось редко, и Лайонелу, очарованному и опьяненному ее взором, захотелось забыть об осторожности. А это уже опасно.
   – Луиза вела очень мирную, уединенную жизнь, – строго начал он, но, не удержавшись, расплылся в улыбке.
   – Так-то лучше, – обрадовалась Пиппа. – А теперь расскажите мне о Севилье, и я за это не буду ,вас конфузить, хотя… и жалко лишиться подобной возможности.
   Луиза в блаженном неведении о тревогах опекуна за ее девическую скромность поднесла поднос со сластями Робину.
   – Те, что с финиками, вкуснее всего, – посоветовала она. – Надеюсь, вы любите сладкое, лорд Робин.
   – Почему вы так считаете, донья Луиза? – Он взял у нее щипцы и положил себе фаршированных орехами фиников.
   – О, иногда я с первого взгляда понимаю людей, – беспечно ответила она. – И обладаю… как это вы называете… ясновидением.
   Но тут рядом с Луизой появилась донья Бернардина. Несмотря на приветливую улыбку, взгляд оставался холодным и подозрительным. Последовала медленная торжественная тирада.
   Робин понял, что от него отделываются. Дуэнья не собирается позволить им тет-а-тет любого рода. Он вежливо кивнул и попытался игнорировать близость Луизы, понимая, что та посмеивается над ним, хотя она, казалось, внимательно прислушивалась к каждому слову дуэньи и даже время от времени переводила одну-две фразы.
   Донья Бернардина вроде бы говорила о полевых цветах! Робин ничего не знал о полевых цветах, но что-то бормотал о маргаритках и полевых фиалках, названия которых застряли в памяти с детства. Луиза старательно переводила. Донья Бернардина продолжала перечислять свойства растений.
   Робин в отчаянии устремил взор на Пиппу, но та была погружена в беседу с Лайонелом Аштоном. «Хорошо им! – неприязненно подумал он, – Их разговор не имеет ничего общего с цветами!»
   Робин не смел взглянуть на Луизу, в полной уверенности, что та искренне забавляется. Ничего, рано или поздно он с ней сочтется.
   Спасение явилось в образе слуги, который церемонно распахнул двойные двери, ведущие в просторный обеденный зал. Длинный стол был украшен свечами, цветами и тонким фарфором. Ничего грубого и дешевого в хозяйстве Лайонела Аштона!
   – Донья Бернардина просит объяснить, что это ужин в истинно испанском стиле. Так мы едим дома, в Севилье, – предупредила Луиза, садясь за стол. Бернардина, плавно жестикулируя, что-то добавила. Луиза, наклонившись к сидевшей рядом Пиппе, прошептала: – Леди Нилсон, моя дуэнья извиняется за то, что не может вести истинно поучительную беседу, поскольку не говорит на языке гостей. Дуэньи обычно известны своими назидательными беседами.
   Пиппа, повернувшись к соседке, заметила веселый блеск глаз, чуть приподнятые уголки губ и не смогла не ответить заговорщической улыбкой. Ответная улыбка Луизы немедленно стала широкой и уверенной. Она напоминала Пиппе себя в молодости, прежде чем мир окрасился в черные тона и на плечи опустилась неподъемная тяжесть. Она вдруг мучительно припомнила то время, когда вместе с Пен вполголоса вела весьма рискованные беседы в обществе. Пен в большинстве случаев старалась ее одернуть, но потом глаза вспыхивали, и она вот так же лукаво усмехалась.
   Случайно посмотрев на брата, она была потрясена его пристальным взглядом. Он не отрывал глаз от Луизы, и было в этих глазах что-то такое, чего она никогда раньше не видела. По ее спине прошел озноб, словно перед ней открылся совершенно неожиданный поворот.
   Она снова посмотрела на Луизу и заметила, как та подмигнула Робину.
   Так что же тут происходит?!
   Робин немедленно уставился в тарелку, а Луиза, скромно улыбаясь, поинтересовалась у дуэньи, как готовится стоявшее перед ней блюдо.
   Губы Пиппы сложились в безмолвном свисте. Неужели у Лайонела глаз нет? Опасается, что ее разговоры оскорбят скромность испанки, и не замечает, что Луиза втихомолку флиртует с Робином!
   А вот дуэнья – дело другое. Она бдительно следит за Луизой и Робином. Неужели уловила, как девица ему подмигивала?! И уж конечно, ощущает грозовую атмосферу комнаты: вот-вот ударит гром, а у Пиппы даже мурашки по телу бегут! Как может Лайонел ничего не заподозрить? И все же он казался совершенно равнодушным: поддерживал светскую беседу о музыке, поэзии, модных танцах. Ответы Луизы были тихими и немного рассеянными. Робин, однако, вел себя как ни в чем не бывало. Пиппа, крайне заинтригованная и искренне веселившаяся, разыгрывала свою роль как по нотам.
   Не может быть, чтобы Луиза и Робин встречались прежде! А вдруг это мгновенное притяжение? Почему бы нет? В ней загорелась та же искра при одном взгляде на Лайонела. Так почему не Робин и Луиза? Правда, девушка слишком молода для Робина и из другой страны, со своими обычаями и законами. Вряд ли Робин будет всерьез ухаживать за испанкой. Кроме того, у него уже есть дама. Она в этом убеждена, и никакие его отговорки в расчет не принимаются. Вероятно, одна женщина открыла ему глаза на прелести остальных. А Луиза – действительно красавица. Но тем не менее немного молода для Робина. И уж несомненно, чересчур молода для Лайонела. К тому же она не ощутила особой близости между опекуном и воспитанницей и отметила это с некоторым удовлетворением, заставившим ее задаться вопросом, уж не ревнует ли она. Да, ей было любопытно посмотреть, что делается дома у Лайонела… даже больше, чем просто любопытно. Но слепота Лайонела в отношении той игры, которую ведет Луиза с Робином, – явное доказательство, что у него нет времени замечать свою подопечную или вникать в ее заботы.
   И это пренебрежение может оказаться ошибочным. Нет, Робин не позволит себе ничего бесчестного, но если Луиза уже расправила крылья, будет очень трудно их подрезать. Может, стоит предупредить Лайонела? Или он посчитает, что она, пользуясь их близостью, слишком много берет на себя и лезет не в свое дело? Вполне вероятно. Лайонел так сдержан и скрытен, никогда не делится своими тревогами и бедами, хотя не колеблясь приходит к ней на помощь.
   Но если их отношения должны развиваться, привести к чему-то, он должен позволить ей участвовать в своей жизни!
   Пиппа сама удивилась такому решению. Похоже, она допускает возможность их совместного будущего, что, разумеется, в ее обстоятельствах просто абсурдно.
   Будто почувствовав, что именно он является предметом ее размышлений, Лайонел неожиданно повернулся к Пиппе.
   – Что вы думаете о нашей сарсуэле, леди Нилсон? – Он показал на блюдо тушеной рыбы, стоявшее перед ней. – Вы почти ничего не едите.
   – Очень необычный запах, – пробормотала она, играя вилкой.
   Он придвинулся ближе и нанизал на свою вилку кусочек сочного угря.
   – Попробуете?
   Он поднял вилку, и перед ее глазами блеснул простой золотой перстень-печатка. Пиппа, снимая губами рыбу с острых зубцов, краем сознания отметила, что Лайонел вообще носил очень мало драгоценностей в отличие от большинства его испанских друзей и английских придворных. Сегодня, кроме перстня, на нем было всего лишь одно украшение.
   Взор Пиппы обратился на странную брошь в виде змеи из угольно-черного гагата, угнездившуюся в воротнике у самой шеи. Он снова наклонился к ее тарелке, и в свете свечи ярко блеснули бело-голубые алмазы, вставленные в раздвоенный язык рептилии. За ними полыхнули два сверкающих изумруда, вставленные в глазницы.
   – Странная брошь, – едва выговорила Пиппа непослушным языком.
   Фамильная драгоценность. Думаю, сарсуэла вряд ли вам понравится сегодня. Может, ломтик цыпленка. По-моему, он приготовлен в миндальном молоке. Успокаивает желудок.
   Столь прозаическое заявление было вызвано ее минутной слабостью. Странно, как он умеет определить эти моменты, едва она сама успеет их осознать!
   – Спасибо, – пробормотала она, когда он положил ей на тарелку кусочек грудки. – Брошь… она принадлежала вашему отцу?
   – Да. А прежде – его отцу. Лорд Робин, вы охотитесь?
   Беседа приняла иной оборот, но Пиппа почти этого не заметила. И ощущала только крайнюю и весьма неприятную неловкость, причины которой не понимала. Почему так трудно отвести глаза от зловеще черной змеи, сияния алмазов, изумрудного пламени на шее Лайонела?
   Ей вдруг захотелось поскорее убраться подальше из этого дома. Она коснулась пальцами шеи, сознавая, что на лбу выступил пот, а по спине ползет ледяной холод. Пальцы дрожали. Неловкость переросла в панику. Она сопротивлялась, вынуждая себя сидеть неподвижно, ковырять цыпленка, прислушиваться к беседе… и постепенно ужас сдался, потускнел…
   – Пиппа! Пиппа, тебе нехорошо?
   В сознание ворвался настойчивый голос Робина. На руку опустилась теплая ладонь Лайонела.
   – Голова закружилась, – промямлила она и поспешно, сама не зная почему, отняла руку. – Может, мне лучше вернуться во дворец?
   Донья Бернардина, казалось, была совершенно шокирована столь бесславным концом ее элегантного ужина, так что Пиппа сочла нужным откровенно объяснить:
   – Донья Бернардина, простите меня, но я жду ребенка, и первые недели – самые трудные.
   У нее хватило силы воли не взглянуть на Лайонела, проверить его реакцию на столь шокирующую откровенность. И ее сдержанность была вознаграждена. После минутного потрясенного молчания раздался голос дуэньи:
   – Дон Аштон… милорд… прошу вас допить свое вино в гостиной.
   Она повелительно взмахнула рукой, уверенная в своей власти над мужчинами в подобных вещах. Это была чисто женская территория, и она часто следовала по ней за доньей Марией.
   Мужчины покорно взяли свои кубки и удалились. Пиппе пришлось вытерпеть растирание рук, обмахивание, поток изъявлений сочувствия и поздравления. При этом Луиза стойко молчала, ибо после стольких неудачных беременностей матери, измотавших и преждевременно состаривших ее, она просто представить себе не могла, как кто-то способен радоваться положению сестры Робина.
   Пиппа, вновь оправившись от дурноты и так же раздосадованная знаками внимания Бернардины, как и собственной слабостью, поспешно поднялась.
   – Вы были так добры, но, думаю, мне лучше лечь в постель, мадам. Прошу вас, если можно, послать слугу за моим братом…
   Бернардина немедленно принялась трясти звонок с такой энергией, словно в доме случился пожар, и, не получив немедленного ответа, поспешила к двери. Пиппа тем временем обратилась к девушке:
   – Луиза, надеюсь, вы как-нибудь навестите меня во дворце. Если, разумеется, мистер Аштон сможет найти время, чтобы привести вас.
   – О, это было бы чудесно! – спокойно ответила Луиза, встретив ее взгляд. – Я так мечтала быть представленной королеве!
   – В таком случае вам следует попросить кого-то другого, – поморщилась Пиппа. – Я нынче персона нон грата при дворе.
   – Но почему тогда мой опекун считает вас своим другом? – удивилась Луиза. Слова слетели с ее губ раньше, чем она успела прикусить язычок.
   – Он друг моего брата, – наскоро сымпровизировала Пиппа, – Я просто сопровождаю Робина.
   Говоря это, она не сводила глаз с Луизы и сумела заметить предательский румянец, правда, очень слабый, но ошибки быть не могло. Однако сдержанность и самообладание девушки были достойны всяческих похвал.
   – О нет, мне не претит эта роль, – беспечно продолжала Пиппа, сознавая, но не тревожась о том, что вмешивается в дела Лайонела. С Робином Луизе ничто не грозило, но вокруг полно хищников, и самая зоркая дуэнья не сможет заменить нерадивого опекуна. Кроме того, Пиппа считала, что просто обязана воздать добром Лайонелу за его заботу о ее благополучии. Вполне достойный обмен.
   Шум за дверью возвестил о возвращении мужчин.
   – Моя барка отвезет вас обратно в Уайтхолл, – объявил Лайонел.
   У Робина был перекинут через руку плащ Пиппы. Она немедленно почувствовала напряженность между мужчинами и с сожалением подумала о тех моментах неловкости, какие им пришлось вынести. Робин не делал секрета из неприязни и недоверия к Лайонелу Аштону. И то и другое было основано на происпанских симпатиях последнего, но Пиппа надеялась, что брат все же преодолеет свои предубеждения и увидит то, что сама она видит в Лайонеле. Похоже, пока что надежды не оправдывались.
   Робин закутал Пиппу в плащ. Она натянула перчатки. Робин поклонился донье Бернардине и донне Луизе, которая в ответ чуть подняла подбородок и отбросила зеленые складки мантильи, показав темные локоны.
   «Очень мило», – оценила про себя Пиппа и, вложив пальцы в протянутую руку дона Аштона, пошла через сад к причалу.
   Лайонел ступил в барку. Пиппа оперлась о его руку и встала рядом. Он сжал ее ладонь и, тихо прошептав: «Я навещу вас завтра», – вернулся на причал.
   – Лорд Робин, я с удовольствием продолжу нашу беседу. Скарабеи – совершенно поразительные создания, – спокойно обратился он к Робину. На губах играла улыбка, но взгляд серых глаз был жестким, холодным и расчетливым.
   Робину казалось, что эти глаза проникают в самую душу, читают потаенные мысли. Понадобился весь его многолетний опыт, чтобы сохранять равнодушное выражение лица и невинный взгляд. Это было уже второе упоминание Аштона о скарабеях. Первое, когда они сидели в гостиной, могло быть случайным, а вот второе – наверняка нет.
   Мысли Робина лихорадочно метались. Неужели шифры уже известны испанскому послу и его шпионам? Если он хоть как-то даст понять, что знает, о чем идет речь, не выдаст ли себя испанцам? А если шифры Ренару не известны, тогда кто же такой Лайонел Аштон?
   – Осмелюсь предположить, что мы встретимся у моей сестры, мистер Аштон, – с официальным поклоном заметил он, – поскольку вы, вероятно, станете ревностно исполнять свои обязанности тюремщика.
   – Я бы предпочитал не называть это именно так, – с той же улыбкой произнес Лайонел, но взгляд немного смягчился и потерял свою пронзительность. – Может, лучше «компаньон»?
   – Робин, становится холодно, – окликнула Пиппа, смущенная едва слышной, но явно недружелюбной беседой мужчин.
   – Иду.
   Робин снова поклонился хозяину.
   – Благодарю за приятно проведенный вечер.
   – И я вас, – с ответным поклоном бросил Лайонел.
   Робин спустился в барку. Лодочник взялся за весла, и Пиппа поплотнее закуталась в плащ.
   – О чем вы говорили на причале?
   – Ничего особенного, – отмахнулся Робин. – Обычные любезности.
   Пиппа внимательно всмотрелась в него, насколько позволял прыгающий свет факела.
   – На взгляд постороннего наблюдателя, твое поведение никак нельзя было назвать любезным.
   Робин рассеянно погладил шелковистое перо на берете, лежавшем у него на коленях.
   – Все гадаю, действительно ли твой приятель тот, кем кажется, – пробормотал он, наблюдая за ней так же пристально, как она за ним.
   А кто из нас тот, кем кажется? – усмехнулась Пиппа не моргнув глазом. – В последнее время я сама задаюсь тем же вопросом обо всех своих знакомых. Быть честным чересчур опасно, Робин. Все мы должны притворяться… льстить… лгать… приспосабливаться к тому обществу, в котором оказываемся.
   Робин не ответил и, продолжая гладить перо, уставился на черную воду.
   После минутной паузы Пиппа небрежно бросила:
   – Я пригласила донья Луизу навестить меня в Уайтхолле, если опекун согласится ее сопровождать.
   – Неужели?
   – По-моему, ты наслаждался ее обществом. Робин пожал плечами.
   – Не считаешь, что она слишком молода для тебя?
   – Пиппа, что за вздор?! – взорвался наконец Робин.
   – Какою мерою мерите, такой и вам отмерится, братец, – ухмыльнулась она. – Ты допрашивал меня насчет Лайонела и при этом строил всяческие предположения. Я просто следую твоему примеру.
   Пять минут назад Робин мучился вопросом, не стоит ли раскрыть сестре свою тайну, но сейчас с раздражением решил, что она не заслуживает его откровенности, как бы ее ни позабавила история его знакомства с Луизой. Он оставит рассказ до другого раза, когда не будет так занят собственными раздумьями.
   Он снова и снова воскрешал в памяти беседу с Аштоном в гостиной. Пытаясь найти тему для разговора, он похвалил необычные шахматы из слоновой кости, где каждая фигурка представляла собой какое-нибудь насекомое. Особенно ему понравились королева – великолепно вырезанная пчела – и король – гигантский жук-рогач. Именно Аштон привлек его внимание к пешкам, показавшимся сначала обыкновенными шмелями. Но хозяин подчеркнуто многозначительно объяснил, что это скарабеи. Египетские скарабеи.
   Это и был пароль, известный только сторонникам Елизаветы. Или не только? Может, о нем уже проведал враг, решившийся использовать его, чтобы определить предателей интересов королевы?
   Робин был уверен, что сумел не выказать никакой реакции и остаться внешне безразличным. С его губ не сорвался ответный пароль. Но теперь следует немедленно потолковать с де Ноайем. Если в их ряды затесался изменник, нужно предупредить Елизавету и Томаса Перри.
   – Не могла бы ты вернуться во дворец одна? – резко спросил он.
   – Почему? – Пиппа, внезапно став серьезной, подалась вперед. Куда девался насмешливый огонек в глазах?! – Что-то случилось?
   – Пока не знаю. Мне необходимо повидаться с де Ноайем. Его причал как раз перед Уайтхоллом. Я бы хотел выйти там.
   – Это имеет отношение к сегодняшнему вечеру? – допытывалась она.
   Робин поколебался. Пиппа так же предана Елизавете, как и все остальные его друзья, и рисковала ничуть не меньше. Но сейчас она каким-то образом связана с Лайонелом Аштоном, и Робин уже не знал, имеет ли право на откровенность.
   – Ты считаешь, что Лайонел не тот, кем притворяется? – не отставала Пиппа, хватая его за руку.
   – Не знаю. А ты как думаешь?
   Пиппа выпрямилась. Не предаст ли она доверие Лайонела, признавшегося, что играет в некие тайные игры?
   – Ты скорее всего прав, – вздохнула она. – Но я не знаю, кто он на самом деле.
   Робин кивнул. Что бы там ни было между Пиппой и Аштоном, на безусловную честность сестры это не влияет.
   – Вот и я тоже. Поэтому и хочу посекретничать с де Ноайем.
   – По-моему, Лайонелу можно доверять, – очень тихо прошептала она. – Только не спрашивай, почему мне так кажется.
   – На этот счет я должен иметь собственное мнение, – сурово ответил Робин.
   – Да, – согласилась Пиппа. – И поэтому гадаю, так ли уж мудро просить лодочника Лайонела высадить тебя у причала французского посла.
   Робин тихо присвистнул, проклиная себя за столь дурацкую ошибку. Это все Аштон виноват: совершенно сбил его с толку своими"разговорами про скарабеев.
   – Ты права. Я провожу тебя до твоей спальни, а уж потом пойлу по своим делам.
   Остаток пути Пиппа провела в хмуром молчании. Столь дилетантские промахи совсем не в характере Робина. Должно быть, у него имелся серьезный повод для расстройства. Недаром он даже про прекрасную Луизу забыл!

Глава 17

   Гейбриел накинул на шею кожаный ремень. Лира была тяжелой, а ремень, на котором она висела, чересчур коротким и врезался в плечо. Спеша на свидание, Гейбриел не додумался как следует его поправить…
   Вечерняя звезда ярко сверкала над поблескивающей серой рекой, видневшейся в конце дорожки. Гейбриел тихо напевал себе под нос мелодию, сочиненную им для Стюарта. Сегодня он сыграет ее для любовника в благословенной анонимности таверны.
   Стюарт согласился провести ночь там, а не в маленькой дворцовой каморке. Гейбриел никак не мог расслабиться в этом ужасном месте. Хотя Стюарт велел установить надежный замок и крепкий засов на двери, Гейбриел нервничал и подскакивал каждый раз, когда слышал шаги в коридоре, воображая уши, прижатые к замочной скважине, взгляды, проникающие сквозь толстые дубовые доски. В таверне не было шпионов: каждый старался хранить собственные тайны.
   Они поужинают в мансарде под самой крышей, той мансарде, которую Гейбриел считал своим убежищем. В отличие от Стюарта он не позволял себе думать о тех других парах, которые также пользовались этим местечком. Гейбриел знал, как оно не нравится любовнику, но для него самого это особого значения не имело. Зато там будет огонь в очаге, вино во фляжке, восковые свечи в стенных кольцах. И Гейбриел сыграет музыку своей души.
   Но тут что-то ударило его в спину. Мелодия умерла на губах. Он недоуменно обернулся. Футах в двадцати стояла компания мужчин, смотревших на него злобными, налитыми кровью глазами из-под низко надвинутых шапок. Грубые лица, искривленные рты…
   Один из них поднял руку, и в воздухе просвистел камень, врезавшийся Гейбриелу в плечо. Тот вскрикнул от боли. Примеру первого последовал второй. На этот раз камень попал в щеку. Теплая струйка кровь потекла из раны. На какой-то момент музыкант оцепенел, не в силах понять, что происходит.
   Постепенно к группе присоединялись все новые люди, появлявшиеся из переулков и дверных проемов. И все пялились на Гейбриела голодными хищными глазами. Кто-то наклонился, чтобы подобрать камень с грязной дорожки.
   Очередной снаряд поразил лиру. Гейбриел услышал, как треснуло позолоченное дерево, и этот звук привел его в чувство. Повернувшись, он бросился бежать. Помощи все равно не дождаться. Это Лондон, где на улицах правит толпа. Даже если повезет встретить случайного ночного сторожа, он все равно отведет глаза и пройдет мимо, чтобы самому не стать жертвой насилия.
   Сзади слышался топот подкованных сапог. Тяжелый камень едва не вышиб дух из Гейбриела. Он споткнулся, упал на колени в глубокую лужу, и тут его настигли. Он закрыл голову руками, ожидая ударов, но вместо этого на него обрушился поток непристойностей. Самым гнусным языком сточных канав ему объяснили, кто он такой в их глазах: мерзкое, извращенное животное, недостойное прикосновения честного человека. Кто-то наклонился над ним, перевернул на спину и плюнул в лицо.
   Гейбриел закрыл глаза, чтобы не видеть ухмыляющиеся, ненавистные физиономии. Застарелая нестерпимая вонь их одежды, немытых тел и дыхания вызывала тошноту. По лицу ползли сгустки слюны, брызгая на одежду, когда кто-то подходил слишком близко, чтобы выкрикнуть очередное ругательство. Носок сапога врезался ему в ребра, и Гейбриел словно откуда-то издалека услышал собственный стон. Вот теперь начнется…
   Но не началось. Голоса вдруг стихли. Люди все еще толпились вокруг него, но Гейбриел чувствовал, как они отодвигаются. Он слышал их дыхание, но не смел открыть глаза. Только тело двигалось по собственной воле, как у покалеченной мыши, которая, думая, что кот о ней позабыл, пытается отползти. Он, шатаясь, поднялся на ноги, и ему позволили. Чуть приоткрыл глаза и двинулся прочь. И его отпустили.
   Вырвавшись на свободу, он снова побежал, насколько хватало сил. В спину снова бил хор грязных ругательств, но на этот раз мучители не последовали за ним, и издевательства постепенно стихли, как только Гейбриел добрался до конца дорожки и свернул за угол.
   Двое мужчин в темных плащах и низко надвинутых на лицо беретах отошли от окна на верхнем этаже дома, нависавшего над узкой дорожкой.
   – Неплохо, – заметил один.
   – Да, – согласился другой, сгребая со стола горсть монет. – Такое предупреждение трудно игнорировать. – Он вернулся к окну и высунулся наружу. – Эй вы, там!
   Дождь серебра и меди просыпался на стоящих внизу. Оборванцы немедленно затеяли драку. Мужчина пожал плечами и отвернулся.
   – Зверье.
   – Но и они на что-то годятся, – равнодушно заметил компаньон. – Остается только доложить Ренару.
 
   Гейбриел ввалился в дверь «Черного медведя» и упал прямо в проходе. Все тело ныло глубокой, пульсирующей болью, не только физической, но и моральной. Одежда разорвана и запачкана плевками и грязью канав, куда он несколько раз падал, лира безнадежно поломана. В ушах все еще звенели злобные выкрики толпы.
   Но здесь он был в безопасности. Вот только отдохнет в темном проходе, пока не наберется сил вскарабкаться по лестнице в каморку, где ждет Стюарт.
   Кабатчик, вышедший из пивного зала, едва не споткнулся в темноте о скорченную фигуру.
   – Эй, кто тут?! Что ты тут делаешь? Проваливай!
   Он уже поднял ногу, чтобы вышибить на улицу вонючего бродягу.
   – Нет… нет… погодите!
   Гейбриел встал, прижимаясь к стене, и хозяин, внезапно узнав его, присвистнул;
   – Что это с вами, сэр?
   – Несчастный случай, – пробормотал Гейбриел.
   – Сейчас позову мистера Брауна.
   Кабатчик поспешил наверх, на поиски Стюарта, известного ему под именем мистера Брауна.
   Гейбриел продолжал стоять у стены. Ему показалось, что лицо распухло, и, поднеся к щеке пальцы, он ощупал неровные края пореза, на которых запеклась кровь. Но тут рядом очутился потрясенный Стюарт.
   Пробормотав ругательство, он принялся отдавать приказы хозяину, прежде чем потащить Гейбриела наверх. Немедленно появились горячая вода, бинты, арника и гамамелис. Уже через полчаса Гейбриел, чья одежда к этому времени была выброшена в кучу мусора, сидел у огня, завернутый в одеяло, с кружкой вина с пряностями в руках.