Фэйзер Джейн. Тень твоего поцелуя

   – Попробуй сходить в кусты.
   Он показал на ободранные заросли красной смородины и крыжовника, отделявшие огород от двора.
   Пиппа вздохнула, но, не видя выхода, подчинилась. Лайонел повернулся к кустам спиной, и она поспешила туда, с удивлением и досадой отметив, что соображения приличия, вполне уместные в столь интимном деле, волнуют ее не так сильно, как должны бы.
   Через несколько минут она вернулась, морщась и оправляя юбки.
   – Остается надеяться, что в следующий раз нам повезет остановиться в более опрятном месте.
   – Биться об заклад я не стал бы, – ответил Лайонел.
   Нам придется пробираться в Саутгемптон окольными тропами.
   Он поднялся по скрипучей лестнице в прачечную. Пиппа послушно шла следом.
   На полу, рядом с кувшином воды и импровизированной постелью из соломы, покрытой одеялами, горел фонарь.
   Пиппа сунула палец в кувшин.
   – Трудно назвать воду горячей, но придется обойтись. Она невольно взглянула на временное ложе Лайонела.
   – Тогда я тебя оставляю, – сообщил он. Что ей было делать? Не спать же в платье!
   – Может, перед уходом расшнуруешь корсаж? Не хотелось бы ложиться в одежде, а самой мне не дотянуться, – попросила она как могла равнодушнее и, не дожидаясь ответа, повернулась к нему спиной, чтобы он не успел увидеть ее лица.
   Лайонел молча расшнуровал корсаж, стараясь не дотрагиваться до тонкой сорочки. Ее теплая плоть источала запах свежескошенной травы, свежевспаханной земли, и у него все поплыло перед глазами.
   – Благодарю, – хрипло выговорила Пиппа. Близость его тела, касания пальцев вызывали слезы, на этот раз от противоречивого желания, которому не суждено осуществиться. Ирония нынешнего положения была сродни танталовым мукам. Они никогда не лежали вместе обнаженными, и она часто на это жаловалась. Теперь, когда все было бы так легко…
   – Что еще я могу для тебя сделать? Уверяю, горничная из меня довольно сносная.
   Лайонел тоже предавался сожалениям, слушая неустанный стук своего сердца, всем своим существом ощущая, как глубоко укоренилась в нем страсть к этой женщине.
   Пиппа покачала головой и положила руки на талию, стараясь увести разговор по другому, не имеющему ничего общего с их взаимным желанием пути.
   – Сколько пройдет времени до того, как мне придется переделывать платья?
   Лайонел пожал плечами.
   – Месяц, а может, и больше. Зависит от женщины. Пиппа глубоко вздохнула и высказала вслух вопрос, который до сих пор не смела задать даже себе:
   – Но ведь есть же способы отделаться от нежеланного ребенка, верно?
   – Говорят. Но я их не знаю, – ответил он, стараясь говорить так же спокойно и холодно, как она.
   – Я тоже не знаю.
   Что же, главное произнесено. Теперь, наверное, лучше все забыть.
   – Ты именно этого хочешь? – с трудом выговорил он.
   Воцарилось мертвое молчание.
   – Трудно сказать, – призналась наконец Пиппа. – А как насчет тебя? – Она смотрела на него ясными, невозмутимыми глазами. – Желал бы ты избавить мир от ребенка… ребенка человека, который замучил твою сестру?
   – Как я могу ответить на это? – тихо пробормотал он. – Если ты не в силах ответить, Пиппа, то что говорить обо мне? – Он беспомощно развел руками.
   Пиппа чуть пожала плечами, таким же беспомощным жестом, и отвела глаза. Ему хотелось обнять ее, но он не осмелился. Поэтому поспешил прочь, оставив ее одну в маленькой каморке над прачечной.

Глава 22

   Четверо немолодых, облаченных в черное джентльменов вышли из открытой коляски перед домом Лайонела Аштона. В руках они несли черные мешки. Ленты шапок с наушниками были крепко завязаны под подбородком. Длинные одеяния развевались на ходу. Торжественная процессия проследовала к крыльцу.
   Командир отряда всадников, сопровождавших королевских врачей, громко постучал в дверь рукояткой кинжала.
   Дверь медленно открылась, и на пороге возник управитель сеньор Диас, надменно, хотя и со скрытым любопытством оглядевший посетителей.
   – Мистера Аштона нет, – объявил он по-английски с сильным испанским акцентом.
   – Не важно. Он знает, почему мы здесь. Приехали к леди Нилсон. Врачи должны се осмотреть.
   – Леди Нилсон? – недоуменно повторил управитель.
   – Да, леди Нилсон, поскольку она в настоящее время пребывает под крышей дома мистера Аштона, – нетерпеливо бросил солдат.
   – Вы ошибаетесь, – возразил сеньор Диас, загораживая дверь. «– Но если подождете минуту, я справлюсь у хозяйки дома, доньи Бернардины.
   Он отступил и захлопнул дверь перед носом старшего. Управитель не пользовался полным доверием хозяина, однако знал, что внезапный отъезд дона Аштона имеет какое-то отношение к исчезновению доньи Луизы. Унылое лицо Бернардины, ее частые вздохи только подтверждали подозрения.
   Он нашел дуэнью в маленькой гостиной, где она привыкла сидеть со своей воспитанницей.
   – Кто-то стучал? – осведомилась она, вскакивая и откладывая пяльцы. – Это дон Аштон вернулся?
   – Нет, мадам. Это отряд стражи, сопровождающий королевских врачей. Они говорят, что приехали к леди Нилсон.
   – Леди Нилсон? – непонимающе пробормотала Бернардина. – Откуда ей здесь быть? – Она нервно расправила юбки мелкими движениями пухлых белых ручек.
   – Не знаю, мадам. Тот джентльмен, который командует отрядом, заявляет, что она теперь живет в этом доме.
   – Что за глупая ошибка! Пошлите его ко мне.
   Управитель поклонился и вернулся к двери как раз в тот момент, когда дубовые доски заходили под тяжелыми ударами.
   – Госпожа поговорит с вами, сэр, – объявил дворецкий, отпирая замок и кланяясь. – Как прикажете доложить?
   – Сэр Энтони Кросс, – ответил визитер, протискиваясь мимо управителя. – И мне вовсе не нравится целый час торчать на пороге!
   – Разумеется, сэр. Простите меня, но в отсутствие мистера Аштона мне приказано не волновать дам, – объяснил Диас, провожая его в гостиную. – Мадам, сэр Энтони Кросс.
   Бернардина, успевшая сесть, даже не встала с места, приветствуя гостя спокойной холодной улыбкой.
   Мало того, заговорила по-испански и терпеливо дожидалась, пока управитель переведет очередную фразу.
   – Мы не привыкли принимать гостей в отсутствие дона Аштона, сеньор. Чем могу помочь?
   Сэр Энтони, смело ступивший в гостиную, теперь почувствовал некоторую неловкость. Он приехал по повелению короля, с его письменным приказом. Его предупредили о возможности сопротивления со стороны леди Нилсон и велели при необходимости это сопротивление преодолеть. Но чего он совершенно не ожидал, так это встречи с величественной, увешанной драгоценностями и закутанной в мантилью дамой, которая к тому же не говорила по-английски.
   Сэр Энтони низко поклонился.
   – Простите за вторжение, мадам, но я здесь по делу его величества. Привез королевских врачей, которым поручено осмотреть леди Нилсон, гостящую, насколько мне известно, в доме мистера Аштона.
   Он выжидающе глянул на управителя, монотонно переводившего его речь хозяйке.
   Бернардина была так удивлена, так спешила исправить очевидное недоразумение, что решила обратиться непосредственно к посетителю и, старательно подбирая слова и отчаянно коверкая язык, объяснила:
   – Нет… нет… это вовсе не так. Какая странная мысль, сеньор! Леди Нилсон… была здесь… ужинала… но нет… она у нас не живет. Могу только сказать, что сейчас она с доньей Луизой де лос Белес из дома Мендоса… в качестве компаньонки… Донья Луиза будет здесь с минуты на минуту… да… вот именно… но леди Нилсон… не думаю…
   Выразительное пожатие плечами дополнило то, чего не смогла выразить дуэнья.
   Сэр Энтони непонимающе уставился на нее. Что за вздор она несет!
   Отчаявшись добиться вразумительного ответа, он избрал другой подход:
   – Где я могу найти мистера Аштона, мадам?
   И тут Бернардина впервые растерялась, да так, что забыла о сдержанности, и жалко пролепетала:
   – Не… не знаю… я не осведомлена о делах дона Аштона…
   – Понятно. Прошу простить меня, но приказ достаточно ясен. Если вы не можете позвать леди Нилсон, я обязан обыскать дом, чтобы ее найти. Прошу оставаться в гостиной, мадам, и вам ничто не грозит.
   Он ринулся прочь, встал на крыльце, не давая никому закрыть дверь, и принялся выкрикивать команды.
   Бернардина слушала топот ног, разносившийся по дому. Сердце колотилось так сильно, что казалось, она вот-вот лишится чувств. Дуэнья не понимала, что происходит. Одна мысль терзала ее – необходимо любой ценой уберечь репутацию Луизы. Дона Аштона здесь нет, так что все зависит от нее. И пусть эти люди не интересуются Луизой: поскольку дон Аштон сказал, что девушка сейчас с леди Нилсон, значит, все, что касается одной женщины, неизбежно затронет и другую.
   Прошла целая вечность, прежде чем обутые в сапоги ноги протопали по передней и входная дверь снова захлопнулась. Только тогда Бернардина встала. В гостиную вошел управитель.
   – Прошу прощения, мадам, но мне не позволяли идти к вам.
   – Что им было нужно?
   Сеньор Диас непонимающе развел руками.
   – Они почему-то были убеждены, что найдут здесь леди Нилсон. Я твердил, что в доме, кроме вас, никого нет, а дон Аштон отправился в поездку. Как и донья Луиза.
   – Надеюсь, вы не намекнули, что донья Луиза уехала одна?
   – Ни в коем случае, мадам. Вы ведь уже упоминали, что донья Луиза находится под опекой леди Нилсон. Неужели я стал бы вам противоречить?
   Бернардина знаком отослала его и вернулась на свое место. Ей ничего не остается, кроме как ждать и молиться. Она взялась за четки.
 
   – Похоже, все наши птички вылетели из клетки, – задыхаясь от ярости, прошипел Филипп и одним неистовым выпадом вогнал в стол клинок. Лезвие погнулось, и он швырнул нож на пол. – Как это случилось? – выкрикнул он, свирепо глядя на советников.
   Руй Гомес сложил пальцы домиком и задумчиво нахмурился.
   – Наши люди потеряли Нилсона и его любовника сегодня днем у Саутуоркского собора, куда те пошли слушать мессу. Но в течение часа их наверняка разыщут. Они не могли уйти далеко.
   Он говорил слишком гладко и ободряюще, чтобы успокоить подозрительного Филиппа. Правда, тот успел взять себя в руки.
   – Если не поймать женщину, они нам тоже ни к чему, – объявил он. – Но клянусь святой мессой, когда они попадут к нам в руки, всех ждет медленная мучительная смерть.
   Он схватил серебряный кубок и жадно осушил. Симон Ренар нетерпеливо отодвинул стул. Обычно сдержанное лицо исказила нервная гримаса.
   – Куда могла деться женщина? И где, во имя всего святого, сам Аштон?
   – Вероятно, погнался за ней, – объяснил Гомес.
   – Почему же ничего не сказал нам? – вскинулся Ренар и, вскочив, стал метаться по комнате, как раненая пантера.
   Ответа он не дождался, поскольку собеседников осенили самые невероятные предположения. Первым опомнился Гомес.
   – Аштон не может работать против нас, – почти прошептал он. – Это немыслимо.
   В закрытые окна проник звон колоколов Вестминстерского аббатства, возвещающий о том, что пробило шесть часов и доступ – в столицу прекращен. Филипп встал.
   – Пошлите людей ко всем воротам. Допросите стражников. Если Аштон покинул город… Если женщина уехала с ним… Кто-то должен был их видеть.
   Он вышел, хлопнув за собой дверью.
   – О Господи, дай королеве доносить младенца и благополучно разрешиться, – пробормотал Ренар.
   Руй Гомес устремил на него полупрезрительный взгляд. – Вам скорее следует молиться о том, чтобы мы захватили леди Нилсон и ее бастарда!

***

   В трюме корабля воняло рыбьим жиром. Днище было скользким от крови и серебристой чешуи. Но Гейбриел и Стюарт почти не замечали неудобств и дурных запахов своего временного обиталища: слишком велико было напряжение. Они чутко прислушивались, не раздадутся ли звон якорной цепи и поскрипывание такелажа – верные признаки того, что они держат курс от Саутуоркской пристани к Ла-Маншу.
   Они открыто вошли в Саутуоркский собор через главный вход. Стюарт исповедался епископу Винчестерскому, Гейбриел – клирику рангом пониже, но оба покинули исповедальни в одеждах послушников, низко надвинув капюшоны на лица, чтобы скрыть отсутствие тонзур. Из собора они вышли через боковую дверь, ведущую из ризницы.
   Стюарт знал за собой эту способность принимать быстрые и верные решения: только наглый шантаж и страх перед разоблачением временно лишили его возможности думать и строить планы с природным умом и мудростью, привлекшими в свое время Пиппу к нему… в дни безмятежного счастья. И теперь, услышав грохот якорной цепи и топот ног матросов, поворачивавших кабестан ⁵, ощутив, как дрогнуло судно, он снова почувствовал нечто вроде прежней гордости и уверенности в себе. Он перехитрил шпионов и спас Гейбриела. Пиппа – на попечении Лайонела Аштона, человека, поклявшегося ее защитить. И теперь она свободна от предавшего ее мужа. Их брак расторгнут.
   Он легонько погладил руки Гейбриела, крепко сжимавшие лиру. Сначала они отплывут на остров Джерси, где глубокие воды Ла-Манша, славятся богатыми уловами, где рыбаки солят рыбу в тех бочонках, которые сейчас подпирают спину Стюарта. Там они наймут маленькое суденышко, которое переправит их на побережье Франции. Дальше их ждет Италия. Отныне никто не посмеет их преследовать.
   Пиппа пробудилась от тревожного сна, едва на лицо упал лунный свет. Несколько мгновений она не могла понять, где находится, угнетаемая лишь привычным безотчетным страхом, мучившим ее так долго. Но почти сразу же вспомнила, что у страха все-таки есть имя. И лицо. Она знала о нем все, а следовательно, его и страхом-то больше назвать нельзя. Вот так.
   Она коснулась живота. Ничуть не изменился, все такой же плоский. Даже впалый, если лечь на спину. Но в нем уже зародилась жизнь. Жизнь, которую влили туда с семенем Филиппа без ее согласия… тайком…
   Она попыталась представить физиономию Филиппа, но образ мгновенно рассеивался, едва начиная принимать очертания.
   Услышав донесшийся с пола звук, Пиппа осторожно повернула голову. На груде соломы, покрытой одеялами, сидел Лайонел. Пиппа затаила дыхание, не зная, почему не хочет показывать, что проснулась. Просто не желает, и все.
   Он осторожно встал, очевидно, боясь ее разбудить, и тихо подобрался к лужице лунного света под незастекленным круглым окном, прорезанным высоко в стене. Оказалось, что Лайонел полностью одет, если не считать плаща.
   Она не сводила глаз с его напряженной" спины, линий сильной шеи, очертаний профиля. Он поднял голову к луне, словно искал тепла в ее бледном сиянии, и Пиппа поняла, что Лайонел думает о сестре. Воскрешает в памяти собственную беспомощность перед лицом ее смертной агонии.
   Ей хотелось подбежать к нему, обнять и ободрить, как когда-то ободрял ее он. Но ее раны были так же глубоки, как у него, и хотя он не сумел предотвратить гибель сестры, имел полную возможность помешать мучителям Пиппы.
   Она продолжала смотреть на него. Возможно ли простить такое? А если нет, способны ли они дать друг другу хоть какое-то утешение?
   Так ничего и не решив, она соскользнула с топчана и на цыпочках направилась к нему. Он не обернулся: то ли не ощутив ее приближения, то ли намеренно. Она встала позади, обняла его за талию и прислонилась головой к спине. Лайонел слегка вздрогнул, но не пошевелился. Воля и силы вдруг покинули его. Испарились куда-то в этой залитой лунным светом крохотной каморке. С него будто сняли броню, и он остался голым, беззащитным, открывшим всему свету свои сомнения, страхи, обычные человеческие слабости, в которых он не позволял себе признаваться из опасения, что они помешают осуществлению великой цели. И теперь, ощущая, как прижимается к нему тело Пиппы, вдруг осознал, что до сих пор недооценивал важности самых простых вещей. И эта ошибка будет стоить ему надежды на счастье.
   – Ты думаешь о Маргарет, – тихо сказала она, овевая его теплом своего дыхания.
   – Да.
   – О том, как ты был бессилен ей помочь.
   Лайонел не ответил. Но она не отстранилась, продолжая обнимать его. Босые ноги мерзли на деревянном полу, ночной ветерок холодил кожу. Но его тепло согревало, и она прильнула к нему с жадной, мучительной потребностью развеять собственные обиды и одиночество.
   – Они стояли и смотрели, как она умирает. Сотни тупых, равнодушных лиц. Таких, как они, нельзя ничем тронуть. Нельзя расшевелить. Эти люди стояли неподвижно… серая покорная масса, – проговорил он хрипло. – И я подобно им стоял и смотрел, как Филипп насилует тебя. Но, клянусь могилой Маргарет, хотя я хранил молчание, твои несчастья не оставили меня безразличным.
   – Возможно, толпа тоже сострадала Маргарет. Они просто боялись заговорить, – заметила она.
   – Я молчал не из страха!
   – Нет, – согласилась она, опуская руки. – Ради высшей цели.
   Лайонел медленно обернулся.
   – Я не стану оправдываться, Пиппа. Все твои обвинения справедливы.
   Пиппа молча смотрела ему в лицо. Он отвечал ей ясным прямым взглядом. Потом вдруг сжал ее лицо ладонями и поцеловал, осторожно, нерешительно… будто вопрошая.
   Пиппа стояла, как приросшая к месту, не сводя с него взгляда, пока его губы легко касались ее рта. Неужели есть что-то извращенное в потребности постоянно чувствовать его рядом, сознавать близость родного человека?
   Ведь он тоже испытывает нечто подобное, она понимает это по тому, как большие ладони бережно гладят ее щеки.
   Он повел ее к постели, дотронулся до грудей сквозь ткань сорочки. Какими они стали чувствительными!
   Она не успела опомниться, как он распахнул ворот сорочки и стал целовать чуть набухшие холмики. Каждое его движение было робким… он будто боялся отказа. Но Пиппа провела руками по его волосам и, прижав к себе его голову, поцеловала в макушку. Уже откидываясь назад, она вцепилась в его плечи.
   Позже он подвинулся, обнял ее, и она заснула, как усталый ребенок, положив голову ему на грудь.
   Лайонел не спал. Сторожил свою вновь обретенную любовь, исполненный столь неукротимой жажды уберечь и защитить ее, что казалось, больше сон никогда не смежит его веки.

Глава 23

   Малколм покинул гостиницу, едва небо на горизонте чуть посветлело. Несколько минут спустя сонный Джем запряг коней в экипаж и свернул на лондонскую дорогу. Мальчишка в кухне разворошил угли в очаге и подбросил дров: нужно спешить. Скоро зевающие хозяева спустятся вниз из своей каморки наверху, и не дай Бог попасть им под горячую руку.
   Луиза, пролежавшая почти всю ночь с открытыми глазами рядом с Нелл, спавшей здоровым сном наработавшегося за день человека, гадала, как можно встать, не оскорбив правил приличия, если за занавесками на топчане лежит Робин.
   Луиза перегнулась и отодвинула занавески. Нелл застонала и, открыв глаза, села.
   – Господи помилуй! Миссус мне задаст! – ахнула она и, вскочив, одернула нижние юбки. – Сейчас прибегу, принесу горящих угольев!
   С этими словами она исчезла. Робин встал, поправил камзол, потер бородку, которая, казалось, всего за одну ночь отросла и выглядела неопрятной и всклокоченной, и пошел к двери.
   – Я буду в пивной, – промямлил он Луизе, высунувшей растрепанную, похожую на осеннюю маргаритку головку между занавесок.
   Подождав, пока дверь закроется, Луиза соскользнула с кровати. Она была в сорочке и нижней юбке, и босые ноги, коснувшись пола, немедленно замерзли. Фижмы, корсаж и платье лежали там, где она с помощью Нелл сбросила их на сундук у изножья кровати. Но без служанки ей будет трудно одеться! Кстати, и Пиппе тоже. Придется им помочь друг другу.
   Луиза завернулась в плащ и собрала предметы одежды в вышитую сумку, содержавшую все ее остальные вещи. Дон Аштон сказал, что прачечная находится за кухней.
   Она нашла кухонную дверь. Зевающие слуги, топившие очаг и жарившие бекон, не обратили на нее внимания. Впрочем, как и она на них. Выйдя во двор кухни, она мигом определила прачечную по запаху мыла, сваренного на свином жиру, и щелока.
   Девушка поднялась по шаткой лестнице и, уже успев постучать, сообразила, что дон Аштон делит комнату с Пиппой!
   Ее стук прозвучал трубой архангела Гавриила.
   – Кто там? – спросил дон Аштон, но теперь Луиза не могла отступить. Да и куда отступать, когда руки заняты шнуровкой, а ступеньки отчаянно скрипят?
   – Это я, Луиза, – дрожащим голоском пролепетала она.
   – Святые угодники!
   Дверь распахнулась. На пороге стоял дон Аштон в шоссах и рубашке, с сапогами в руках. Рубашка была распахнута на груди, и Луиза как зачарованная уставилась на темную поросль волос. Какие у него твердые, маленькие, коричневые соски! Раньше она никогда не видела полуобнаженного мужчину!
   Несколько мгновений Лайонел смотрел на нее, словно не узнавая, но тут же сообразил, что она глазеет на пего с открытым ртом, широко раскрыв аквамариновые глаза. Он поспешно швырнул сапоги на мол и застегнул рубашку, неуклюже возясь с маленькими перламутровыми пуговками.
   – Какого черта ты здесь делаешь? – рявкнул он, пытаясь раздраженным криком замаскировать неловкость ситуации.
   Луиза ответила не сразу. Ее заинтересованный взгляд пополз ниже, к тугому кому в шоссах, и Лайонел залился краской. Перед глазами встал образ доньи Марии, матери Луизы. Стань она свидетельницей этой сцены, с ней наверняка приключилась бы истерика. А донья Бернардина… кровь Христова, об этом даже подумать страшно!
   Он подавил порыв прикрыться руками: это лишь привлекло бы ненужное внимание к абсурдной и крайне неприличной ситуации. Он принял надменный вид и свысока осведомился:
   – Чего ты хочешь, Луиза? Тебе здесь нечего делать.
   – А я… я думала, что есть, – пробормотала Луиза, все еще не отрывая глаз от непристойного зрелища. – Мы с Пиппой могли бы помочь друг другу одеться.
   Она быстро взглянула на кипу одежды и против воли снова воззрилась на поразительное доказательство мужественности своего опекуна. Неужели он способен показываться перед Пиппой в таком виде?
   – Но может быть… – нерешительно продолжала она, – я ей не нужна. Может, это вы поможете ей.
   Ей вдруг пришло в голову, что кто-то мог помочь Пиппе раздеться вчера вечером. А Нелл была с Луизой.
   Лайонел решил, что лучше всего будет игнорировать создавшееся положение. Любая попытка ответить заведет в такую трясину, что даже подумать страшно.
   Пиппа, которую тоже разбудил стук, сонно моргала глазами, пытаясь прийти в себя, и наконец поняла, что ее вмешательство просто необходимо. Лайонел, похоже, лишился дара речи.
   Она спрыгнула с топчана, направилась к двери и ободряюще улыбнулась поверх плеча Лайонела.
   – Заходи, Луиза. Эта шнуровка меня с ума сведет. А мистер Аштон может идти в пивную и там одеться в компании Робина.
   – О, мне не хотелось бы выгонять дона Аштона из комнаты, – лукаво пропела Луиза. Прежде ей не удавалось застать опекуна врасплох, и сейчас она искренне наслаждалась его смущением. – Я помешала… простите…
   – Ты совсем не помешала, – заверила Пиппа, услышав, как затаил дыхание Лайонел. – Мистер Аштон и без того собирался идти вниз.
   Она легонько ущипнула Лайонела.
   Лайонел мотнул головой, как отряхивающая воду собака.
   – Да… да… я собирался… то есть, конечно, собирался…
   Прыгая то на одной ноге, то на другой, он натянул сапоги и пошел к двери, целомудренно прикрываясь камзолом и плащом. Протиснувшись мимо Луизы, бедняга скатился по лестнице. Луиза обратила невинно удивленный взгляд на Пиппу, отмечая, что та тоже раздета. Смятая сорочка расшнурована почти до талии, а в голом бедре, выглядывавшем из-под подола, было нечто шокирующе интимное. Ясно как день, что Пиппа и дон Аштон знакомы куда ближе, чем хотели показать окружающим.
   Интересно, интересно… Опекун всегда держал сторону доньи Бернардины, проповедовал о необходимости держать подопечную в уединении, чтобы не оскорбить ее девичьей скромности, а сам завел связь с замужней женщиной! Знает ли об этом Робин?
   Луиза решила при первой же возможности расспросить его.
   – Никто не хочет рассказать мне, как бывает, когда теряешь девственность. Правда, донья Бернардина ухитрилась ее сохранить, по крайней мере я так думаю, а моя мама просто не может заставить себя говорить о столь неделикатных вещах. Но ты не находишь, что я тоже должна знать?
   – Думаю, пока ты должна удовлетвориться сознанием того, что поставила опекуна в крайне неловкое положение, – строго ответила Пиппа, но все же не удержалась от смешка.
   – Я не хотела быть нескромной, – чопорно ответила Луиза.
   О, только не стоит притворяться! – воскликнула Пиппа, ухмыляясь. – Ты прекрасно знала, что делаешь! Кстати, я ничуть тебя не осуждаю и на твоем месте затеяла бы ту же игру. А теперь иди сюда, я тебя зашнурую.
   Луиза задержала дыхание и втянула живот, позволяя Пиппе затянуть шнурки корсажа. Она потянулась было к фижмам, но Пиппа покачала головой:
   – Не стоит. Хватит и нижних юбок. Не забывай, мы поедем верхом. И без того наши платья – достаточная обуза. А теперь помоги мне. Только не слишком туго шнуруй.
   Луиза, ободренная смешливым тоном Пиппы, попыталась вызвать ее на откровенность.
   – Ты бежишь с доном Аштоном… бросив своего мужа?
   Пиппа заправила волосы в шелковую сетку на затылке. Что ни говори, а Луиза заслуживает хоть каких-то объяснений.
   – Да, я убегаю и бросаю мужа. Но не с Лайонелом, в том смысле, который ты имеешь в виду.