Фэйзер Джейн. Тень твоего поцелуя

   – Это ферма, где мы можем найти лошадей. Пойдем. С вершины вон того холмика лучше видно.
   Пиппа подобрала юбки и почти бегом стала подниматься на небольшую возвышенность.
   – Ну вот, – удовлетворенно заключила она. – Погляди-ка!
   Луиза молча смотрела на неогороженный луг, где мирно паслись шесть лошадей. Пиппа извлекла откуда-то из-под юбок два веревочных недоуздка.
   – Один для тебя, один для меня. Луиза нерешительно взяла кусок веревки.
   – Пойдем поймаем себе пару хороших коней.
   Пиппа принялась спускаться вниз, размахивая недоуздком, и Луиза, немного помедлив, пошла за ней.
   – Мне больше нравится чубарая. Почему бы тебе не заарканить пегого мерина? По-моему, он как раз тебе подойдет. – И, заметив колебания девушки, удивилась: – Неужели ты никогда раньше не ловила лошадей?
   Луиза покачала головой.
   – Нельзя допустить, чтобы они разбежались, если ты промахнешься. Поэтому я возьмусь за дело сама, а ты потом подержишь пегого, пока я стану ловить чубарую.
   Пиппа пошла через луг, призывно щелкая языком.
   Лошади вскинули было головы, но тут же принялись вновь щипать траву. Пиппа нагнулась, подняла пару яблок, лежавших под скрюченной яблоней, и приблизилась к пегому, что-то ласково бормоча. Он позволил ей подойти, но тут же отпрянул и нервно заржал. Она положила руку ему на холку и протянула на ладони яблоко. Конь взял его, и Пиппа в тот же момент накинула ему на шею недоуздок.
   – Держи его, Луиза. Только продолжай говорить, чтобы он не перепугал остальных.
   – Ты уже проделывала такое раньше, – восхищенно пробормотала Луиза и, взяв недоуздок, принялась гладить пегого. Тот стоял абсолютно спокойно, слушая девушку.
   А вот чубарая оказалась куда пугливее. Дожидалась, пока Пиппа подойдет ближе, и немедленно ускользала, стоило той протянуть руку. Пиппа не выказывала ни спешки, ни волнения, хотя во рту мигом пересохло. Однако она, бормоча нежные слова, предложила кобылке яблоко. Лошадка ткнулась носом в ее ладонь, но, когда Пиппа ухватилась за ее гриву, вскинула голову и отступила.
   – Злосчастное создание, – пробормотала Пиппа медовым голосом. – Хочешь поиграть?
   Она повернулась спиной к лошади, небрежно опустив руку с зажатым в ней яблоком, и приняла безразличный вид.
   Как она и надеялась, любопытство победило. Кобылка подступила к Пиппе и подтолкнула ту руку, в которой она держала яблоко.
   – Значит, теперь тебе захотелось угоститься, – хмыкнула Пиппа, поворачиваясь к лошадке боком и отдавая яблоко. Чубарая позволила погладить себе шею и накинуть недоуздок, словно желая сказать, что она с самого начала так и собиралась поступить, только когда будет готова.
   Пиппа подвела кобылку к высокому пню и вскочила ей на спину.
   – Луиза, ты можешь сделать то же самое?
   – Разумеется, – объявила Луиза, стараясь не опростоволоситься еще раз. Ей удалось вскарабкаться на пегого и схватиться за недоуздок. Разок-другой она ездила без седла на своей фамильной асиенде под присмотром молодого объездчика, не сумевшего устоять перед умоляющим взглядом огромных синих глаз дочери хозяина дома. Теперь, видя, как непринужденно чувствует себя Пиппа, Луиза потихоньку радовалась приобретенному тайком опыту.
   Они направились вверх по холму и скоро очутились в роще.
   – Кровь Христова! – ахнул Лайонел, заметив исчезновение женщин. – Очевидно, я должен понимать потребность вашей сестры в частых отлучках в кусты, но какого дьявола она не может предупредить, что уходит!
   Он старался говорить потише: неизвестно, кто появится, если он повысит голос.
   – Пойду искать, хотя не слишком желательно наткнуться на них в самый разгар… – Выразительным пожатием плеч Лайонел дал понять, что имеет в виду.
   – Погодите. Что это? – Робин сжал руку Лайонела. – Лошади.
   Они дружно обернулись на отчетливый топот конских копыт и так же дружно раскрыли рты при виде Пиппы и Луизы, восседавших на конях.
   – У нас уже есть лошади, – объявила Пиппа, соскальзывая на землю. – Там еще есть пара гнедых, которые вполне вам подойдут. Вы найдете их у подножия холма.
   Не дожидаясь ответа, она сняла с чубарой недоуздок и отдала Лайонелу.
   – Мы с Луизой сейчас оседлаем их, пока вы ловите своих коней.
   Она взяла сбрую и быстро зауздала лошадь. Лайонел хлопнул недоуздком по ладони, наблюдая, как ловко она управляется. Потом глянул на Робина и заметил веселые искры в голубых глазах.
   – Отныне мы подчиняемся вашим приказам, мадам, – хмыкнул он, не в силах скрыть смех.
   Пиппа оглянулась, и на секунду зеленовато-карие глаза озарились странным сиянием. Этот свет он часто видел в первые дни их любви, и теперь у него на душе вдруг стало легко, а в сердце загорелась надежда, что когда-нибудь к ней вернутся легкость духа, оптимизм и жизнерадостность.
   Она вновь вернулась к своему занятию, но не раньше, чем он увидел легкую лукавую улыбку, коснувшуюся ее губ. Лайонел обернулся к Робину и поднял брови. Тот ухмыльнулся, взял у Луизы второй недоуздок и стал продираться сквозь деревья. Лайонел пошел следом.
   Когда мужчины вернулись верхом на конях, Луиза и Пиппа стояли около оседланных лошадей. Сумки уже были пристегнуты.
   – Я смотрела за дорогой, но ничего не увидела, – сообщила Пиппа.
   Лайонел кивнул и спрыгнул на землю. Заметив, как умело подтягивает Луиза ременные стремена, он удивленно покачал головой. Интересно, откуда эта избалованная аристократка научилась запрягать коней? Да, этих женщин не стоит недооценивать!
   – Мы поедем через поля, но будем держаться подальше от домов, – наставлял он, сажая Пиппу на чубарую, прежде чем вскочить в седло. Робину он предоставил заботиться о Луизе.
   Лайонел посмотрел в набухшее тучами небо.
   – До заката еще часа четыре. Тогда и сделаем привал. Пиппа, ты выдержишь такую дорогу? – спросил он, взяв ее лошадь за узду.
   – Разумеется, – отрезала она, вырвав узду. – Не переломлюсь. Я всего лишь беременна.
   – Может, мне следует перефразировать вопрос? Учитывая твое состояние, сможешь ты выдержать четыре часа, не останавливаясь каждые пятнадцать минут?
   Пиппа преувеличенно громко вздохнула.
   – Будем надеяться. Но, клянусь, мне придется чертовски нелегко.
   Лайонел рассмеялся и пустил коня вперед.
   «Всего лишь беременна»…
   Весь остаток дня эти три слова звенели в голове Пиппы, как строчка из песни, неустанно повторяясь, так что она больше ни о чем другом не могла думать. Копыта коней отстукивали знакомый, изводящий ее ритм:
   «Всего лишь беременна, всего лишь беременна»…
   Всего лишь беременна и бежит со всех ног, опасаясь за свою жизнь и жизнь ребенка, которого носит. Ребенка, ставшего плодом омерзительного, извращенного соединения.
   И все же своего ребенка.

Глава 25

   На ночь беглецы остановились под деревьями, окаймлявшими широкую полосу воды. По дороге они никого не встретили, и Лайонел выбрал место для лагеря подальше от узких дорог и окольных путей, которые должны были завтра привести их в Саутгемптон.
   Пиппа с невольным стоном сползла на землю.
   – Я могла бы проспать неделю и съесть целую лошадь.
   – К сожалению, не могу удовлетворить ни одно из этих желаний, – вздохнул Лайонел. – Но если форель заглушит муки голода, а убогая постель из веток покажется достаточно мягкой, тогда надежда еще есть.
   Он вынул из седельной сумки кувшин с элем и отдал ей вместе с остатками хлеба и сыра.
   – Начни с этого, пока мы с Робином готовим лагерь.
   – Нет, мы с Луизой поможем, – отказалась она, сделав большой глоток и отдавая кувшин Луизе. – Только скажи, что делать. Мы ваши верные солдаты, генерал.
   За непринужденным тоном скрывалась свинцовая усталость, но Пиппа не думала сдаваться. Правда, Лайонела она не могла обмануть.
   – Если хочешь на ужин рыбу, – так же беспечно ответил он, – придется, дорогая, придержать язычок.
   И на какой-то чудесный момент напряжение между ними исчезло. Пиппа улыбнулась, он вернул улыбку, и все тепло и близость, которые они делили, вновь вернулись, согрев обоих своими жаркими лучами.
   Но тут Пиппа моргнула, словно в лицо ударил яркий свет, отвернулась и принялась шарить в седельных сумках, будто искала что-то… все, что угодно… лишь бы погасить это сияние, охладить этот жар…
   Лайонел чуть поколебался и, тоже отвернувшись, весело, но властно объявил:
   – Робин, оставляю вас готовить лагерь, пока я позабочусь об ужине.
   Он направился к реке. Робин и Луиза бродили среди деревьев в поисках хвороста. А Пиппа решила позаботиться о лошадях. Когда они были расседланы, напоены и привязаны там, где трава росла погуще, она прислушалась, не идут ли Робин и Луиза. Но все было тихо. Под деревьями было совсем темно, но вечерняя звезда все же пробилась сквозь тучи. Пиппа потихоньку направилась к реке и заметила Лайонела, лежавшего на животе у самой воды. Она прекрасно знала, что тревожить рыбака, а тем более браконьера, никак не рекомендуется, поэтому потихоньку пробиралась по мокрой от росы траве, пока не встала у него за спиной.
   – Не шевелись, – вдруг услышала она. Шепот был так тих, что Пиппа едва его расслышала. Рука нырнула в воду, а когда появилась снова, в пальцах была зажата коричневая в пятнышках форель.
   – Поймал! – торжествующе усмехнулся он. – Подай мне вон тот камень.
   Пиппа заметила камень, лежавший подле трех неподвижных тушек рыб, и подала ему. Он прикончил форель одним ловким ударом, вынул нож и умело разделал каждую рыбину.
   – У тебя повадки сельского парня, – заметила она. – Выучился этому в детстве? В своем Чизуике?
   – Нет. По необходимости. В детстве я ловил рыбу удочкой.
   Он отскреб руки травой, вымыл и обтер о шоссы.
   Они тихо стояли в полутьме. Вечерняя звезда отражалась в неподвижной воде, поверхность которой не колебал даже легкий ветерок. Лайонел осторожно провел замерзшими ладонями по щекам Пиппы, и она вздрогнула. Он наклонил голову и поцеловал се, сначала бережно, потом все с большим пылом. Пиппа не двигалась, не сопротивляясь, но и не отвечая на ласки.
   Лайонел поднял голову и посмотрел ей в глаза.
   – Прости, моя ошибка, – сухим, как дорожная пыль, голосом проскрежетал он. – Я думал, что, может, после прошлой ночи…
   – Прошлой ночью мы оба кое в чем нуждались, – перебила она. – И оба были одиноки. Только и всего.
   Лайонел съежился и отступил.
   – Еще раз прости за ошибку.
   Пиппа упрямо смотрела на смятую их ногами траву. Запах дикого тимьяна, ромашки и болотной мяты поднимался снизу и разливался в прохладном воздухе. Ей хотелось объяснить, что она не собиралась ранить его чувства. Что любит его, но не знает, как примирить эту любовь с ошеломляющей правдой его предательства, и поэтому каждое сказанное ему слово несет в себе обиду и горечь.
   – Жаль, что я не могу забыть, – пробормотала она. – Но я должна. Должна простить.
   – Я не жду этого от тебя.
   – Нет, но так жить нельзя, иначе я увяну в ненависти и злобе, а этого нельзя позволить. Хотя бы ради ребенка.
   Она снова взглянула на него.
   – Но это дитя Филиппа, – тихо напомнил он.
   – У него пет отца, – решительно заявила Пиппа. – Только мать и семья матери. На нем не будет лежать клеймо отверженного, но он вырастет в любви и ничего не узнает о том, кто его зачал.
   Она нагнулась, сорвала пригоршню дикого тимьяна, рассеянно подумав о том, какая это хорошая приправа к рыбе. Но на самом деле это был только предлог уклониться от его полного боли взгляда.
   – Я отправлюсь к сестре. К Пен и се мужу, – сообщила она. – Оуэн сумеет уберечь меня и младенца от ищеек Филиппа.
   – Оуэн д'Арси, – повторил Лайонел. – Да, уверен, что он действительно сумеет. Но все знают, что он твой зять. Неужели воображаешь, будто ищейки Филиппа не догадаются о твоих намерениях?
   Пиппа удивленно подняла брови:
   – Ты знаком с Оуэном?
   – Мы с ним в одном деле.
   – Вот как? – кивнула она, удивляясь тому, что сама до этого не додумалась.
   – Думаю, даже он согласится, что тебе пока будет лучше со мной.
   – Но мне нужна моя сестра, – прошептала Пиппа. – Если я не могу быть с матерью, то хотя бы найду сестру.
   Он сострадал ее одиночеству. Просто сердце разрывалось от того, что он не мог исполнить ее желание. Разве можно заменить родные руки матери или сестры? Даже брат был не так близок ей. Даже если они преодолеют ту пропасть, которая лежит между ними, у нее навсегда останется потребность в тех, чью дружбу и поддержку он не сможет ей дать.
   – Позже, – обронил он. Большего утешения он был не в силах ей предложить. Пиппа молча кивнула и ушла, захватив с собой охапку тимьяна.
   Лайонел собрал рыбу. Он солгал де Ноайю, утверждая, будто не знает, у кого находятся два остальных скарабея. Одним из них был Оуэн д'Арси. Их миссия была несложна и продиктована личными мотивами. Они работали против Испании и засилья инквизиции. И поскольку не были обязаны особенной преданностью какому-либо правителю или стране, то и оказывали помощь в тех случаях, когда это отвечало их интересам. Франция, находившаяся в состоянии войны с Испанией, была более чем счастлива принять анонимное сотрудничество владельцев печати-скарабея.
   Лайонел был вынужден открыть себя и свои обязательства перед Францией и теперь совершенно бесполезен Для соратников по делу. Что скажет на это Оуэн, когда узнает? И сделал бы он то же самое, чтобы спасти сестру жены?
   Что ж, он скоро это узнает.
   После ужина Лайонел остался на страже, а Пиппа заснула так крепко, будто спала не на ветках папоротника, а на пуховой перине.
   А вот Луиза спать не собиралась. Ее одолевало настойчивое чувство необходимости сделать решительный шаг. В мирной тишине, нарушали которую только тихий плеск реки и шорохи ночных птиц в ветвях, она остро ощущала свое тело и то странное возбуждение, которое наполняло ее с самого начала ужасного путешествия.
   Робин подкидывал ветки в огонь, и она, приподнявшись на локте, тихо, чтобы не разбудить Пиппу, прошептала:
   – Робин! Подойди сюда.
   Он осторожно обошел костер и встал перед ней на колени.
   – Что случилось? Тебе что-то нужно?
   – Я хотела поговорить с тобой, – призналась она и, приглашающе похлопав по веткам папоротника, добавила: – Можешь лечь рядом. Так мы не потревожим Пиппу.
   Ее синие глаза сверкали в свете костра, а губы так зазывно улыбались, что Робин послал к чертям неуместные колебания.
   – Подвинься.
   Он лег рядом. Луиза послушно освободила ему место и заботливо укутала плащом.
   – Ты мог бы поцеловать меня на ночь, – предложила она.
   – Мог бы, – согласился он, не шевелясь.
   – Дон Аштон и твоя сестра – любовники. Почему бы и нам таковыми не стать?
   Робин даже не удивился, что Луиза угадала правду.
   – Пиппа – не испанская дева, – только и сказал он.
   – Нет. Но она замужем.
   Робин приподнялся на локте и, посмотрев ей в лицо, провел пальцем по щеке, губам, подбородку.
   – Мы не станем любовниками. Я возьму тебя в жены, Луиза де лос Велес из дома Мендоса, но не отниму твою честь. Ты останешься целомудренной до нашей брачной ночи.
   – Не думала, что ты такой ханжа, – презрительно фыркнула девушка.
   – Я и есть ханжа. Если не веришь, спроси у моих сестер. – Он нагнулся и легонько чмокнул ее в лоб. – Ложись спать. Здесь слишком холодно и сыро для любовных ласк.
   – А я думала, что они помогают согреться.
   Он сунул руку ей под спину и привлек к себе.
   – Мы можем спать обнявшись. Сразу станет теплее. И никто ничего дурного не подумает.
   Уткнувшись головой ему в плечо, она хмыкнула и устроилась поудобнее.
   – Все равно я считаю тебя ханжой.
   – Пойми, сейчас не самое подходящее время драться на поединке с твоим опекуном!
   – Я сама с ним поговорю, – вызвалась Луиза. – И поскольку у него не имеется столь высокоморальных принципов, придется спросить, почему в таком случае я должна быть образцом нравственности.
   Она попробовала положить руку ему на живот, но Робин решительно убрал пронырливые пальчики.
   – Ради Бога, Луиза, мне и без того хватает мучений. Закрой глаза и думай о другом. К рассвету мы должны быть уже в пути.
   – Ты и вправду мучишься? – прошептала она.
   – Еще как.
   – Вот и прекрасно, – удовлетворенно вздохнула она, прижимаясь к нему. – Тогда я подожду.

Глава 26

   Малколм прислонился к волноотбойной стенке саутгемптонского порта и устремил взгляд на узкую, запруженную судами гавань. Наступил прилив, и уже успевшие загрузиться торговые корабли покидали порт, пока остальные ждали очереди занять свое место. «Морская греза» качалась на якоре посреди канала вместе с еще тремя судами. Малколм разглядел на палубе две крошечные фигурки. Одна из них что-то поднесла к лицу. Солнце блеснуло на линзе подзорной трубы. Малколм небрежно развязал обмотанный вокруг шеи яркий шарф, встряхнул, словно избавляясь от назойливой мошки, угнездившейся в складках, и снова завязал. С корабля немедленно спустили шлюпку, и перебравшийся по веревочному трапу человек ловко прыгнул на нос. Два гребца взялись за весла и принялись энергично грести против ветра по направлению к пристани.
   Малколм подождал, пока шлюпка подойдет совсем близко, повернулся и, насвистывая, беспечно двинулся к расположенным справа складам. Сегодня он был одет как портовый грузчик: в шерстяные штаны и безрукавку бычьей кожи. На лоб надвинута матросская шапка. Только красный шарф вносил некоторое разнообразие в простой костюм.
   Он решительно переступил порог склада, оставив дверь приоткрытой. Потом припал глазами к двум крошечным дырочкам, специально проделанным в стене. Похоже, все в порядке. Никто не смотрит на склад, никто сюда не направляется.
   Мал кол м довольно кивнул. Все идет как задумано.. Его появление в Саутгемптоне не привлекло внимания соглядатаев Ренара, несмотря на то что эти ублюдки так и кишели по всему городу и пристани. Но хотя он чуял их за пятьдесят ярдов, они о нем и понятия не имели, а если и видели, принимали за одного из грузчиков, которых в этом портовом городе хоть пруд пруди. Впрочем, он и не собирался рисковать, привлекая к себе ненужное внимание.
   Малколм поспешил в глубь склада и проскользнул сквозь узкую дверь в небольшой двор, заваленный ящиками и кипами ткани и шерсти, ожидавшими погрузки на «Морскую грезу». Притаившись, он подождал стука двери, сопровождаемого тихим мелодичным свистом. Малколм просвистел в ответ замысловатую мелодию. Только тогда в укрытии появился капитан «Морской грезы» и сдержанно поклонился Малколму. Капитан Лонгтон славился своим немпогословием и не любил переливать из пустого в порожнее.
   – Вы будете готовы выйти в море с завтрашним вечерним приливом? – спросил Малколм.
   – Да. Высокий прилив начнется в десять. Придется взять пассажира? – едва слышно осведомился капитан.
   – Двоих. Хозяина и еще одного. Но если они задержатся, отплытие тоже придется отложить.
   – Неприятности? – лаконично спросил капитан.
   Малколм пожал плечами:
   – Да их не оберешься, что в городе, что в порту. Если нужно будет подобрать их в местечке потише, сможете это сделать?
   – У «Морской грезы» глубокая осадка. Можно переждать вдали, пока за ними пойдет шлюпка, – с некоторым сомнением выговорил Лонгтон. – Следует назначить время встречи. Не стоит слишком долго болтаться в Соленте.
   Малколм нахмурился. Мужчины долго задумчиво молчали, прежде чем Малколм снова заговорил:
   – Посмотрим, что скажет хозяин. Если повезет, я увижу его завтра, в середине дня. Ждите нас на этом месте в шесть.
   Лонгтон кивнул.
   – Мы весь день будем грузить товары, но без особой спешки и оставим на вечер несколько десятков кип, так что во дворе будет полно народу.
   Кивнув на прощание, он исчез.
   Малколм несколько минут подождал, потом вышел через задние ворота и оказался на узкой темной дороге, проходившей вдоль доков. Добравшись до грязной вонючей лачуги, он нырнул под низкую притолоку и двадцать минут спустя снова вышел, только на этот раз в облике старого согбенного оборванца в грязных лохмотьях, с чумазыми лицом и руками.
   В этом виде можно было возвращаться в порт и разведать обстановку.
 
   Луиза почти не спала. Тепло тела Робина, его мужской запах приводили ее в состояние невероятного возбуждения, к которому, однако, примешивался страх. Сознание того, что она связала свое будущее с этим человеком, что он любит ее так же сильно, как она его, омрачалось предчувствием неизвестной опасности, способной в любую секунду унести ее счастье.
   Ей по-прежнему ничего не объясняли, но даже деревенскому дурачку стало ясно, что ее спутники бегут от властей и, значит, каким-то образом причастны к государственной измене. А это означает страшную смерть. Несмотря на уединенную жизнь, Луиза хорошо знала, чем кончаются заговоры против властителей мира сего. И, как все разумные люди, страшилась инквизиции. Этот страх возникал из ниоткуда, питался повторяемыми шепотом слухами и уносил как виновных, так и невинных в непроглядную мучительную тьму.
   Наконец она выскользнула из-под руки Робина, ухитрившись не разбудить его, поднялась, подхватила юбки и немного постояла. Робин продолжал спать, крепко, безмятежно. По другую сторону костра, на постели из папоротника, лежала Пиппа. Интересно, она тоже так беспробудно спит или подобно Луизе мечется от страха?
   Пытаясь не наступить на сухую ветку, чтобы не разбудить спутников, Луиза подкралась к деревьям, где рассчитывала найти несущего вахту опекуна. Лайонел стоял, прислонившись к стволу и глядя на дорогу, откуда могли в любую минуту явиться незваные гости.
   – Дон Аштон? – прошептала она.
   Он даже не вздрогнул и, спокойно обернувшись, спросил:
   – Луиза, почему ты не спишь?
   – На душе тревожно.
   Она встала рядом. Было еще темно, хотя на горизонте уже светлела сероватая полоска.
   – Напугана?
   – Да. Может, вы считаете, что это моя вина. Мне вообще не следовало тут быть.
   – Эта мысль и мне приходила в голову.
   – Но я должна быть здесь. – Она скрестила руки на груди и уставилась в ночное небо. – Я люблю Робина. Он любит меня. Мне давно пора замуж. Если бы не вы, пришлось бы оставить всякую надежду на счастье. Каков бы ни был ваш проступок, последствия навеки бы нас разлучили, верно?
   – Абсолютно.
   – Вы и Пиппа любовники, – напрямик заявила Луиза, молясь, чтобы голос не дрогнул.
   Только тогда Лайонел встрепенулся. Первым его порывом было подавить подобного рода дерзость своей властью опекуна. Но два дня, проведенных в обществе девушки, позволили многое понять в ее характере.
   – Сомневаюсь, Луиза, что это должно каким-то образом тебя касаться, – мягко заметил он.
   – Увы, касается. Потому что опасность равным образом грозит нам всем, и я не собираюсь умирать, не зная, как это бывает… испытать это… Если вам и Пиппе можно иметь любовную связь, не вижу причин, почему бы нам с Робином не сделать то же самое.
   – Тут есть одна разница, – пояснил он. – Пиппа уже не девушка.
   – Не девушка, и дитя, которое она носит, не от мужа. Я права?
   – Права, – бросил он так неожиданно резко, что Луиза почти пожалела, что начала это. Но она ничего не сказала, отказываясь отступать и извиняться. Оправдания, уже готовые вырваться наружу, замерли на губах. В последовавшем молчании она изо всех сил старалась сохранить сдержанность и не спастись позорным бегством.
   – Могу сказать только, что дело крайне серьезное, – ответил он наконец. – Наши жизни немного значат по сравнению с тем, что действительно стоит на карте.
   Больше открыть он не мог, потому что Пиппа уже объявила, что у ее ребенка нет отца. Если она окажется в безопасности и благополучно родит, ни один человек не должен знать, кто именно зачал несчастного младенца.
   – Понимаю, – выговорила она, серьезно и уверенно. – Робин твердит, что возьмет меня в жены, но не украдет чести. Выслушав то, что вы мне сказали, я постараюсь уговорить его передумать.
   Выражение лица девушки было таким суровым, что Лайонел не посмел ее перебить.
   – Я хочу узнать, что это такое – быть женщиной, сэр.
   Лайонел провел кончиками пальцев по губам.
   – Я не встану у тебя на дороге. Но думаю, что, если ты хоть немного веришь в мою способность избавить вас от беды, поверишь и в то, что подобные знания лучше приобретать в брачную ночь.
   – А если я не захочу ждать?
   Лайонел неожиданно рассмеялся.
   – Заверяю, Луиза, у тебя просто не будет времени приобщиться к тайнам любви до того, как мы сядем на корабль в Саутгемптоне. А вот как только окажемся в море, разрешаю применить к Робину всю силу своего убеждения. И когда мы высадимся во Франции, вы поженитесь.
   – Вы обещаете, что так и будет?
   – Я не раздаю обещания. – Опять этот резкий тон. – Я рассматриваю возможности. Доверься мне, Луиза. Больше ничего обещать не могу.
   Девушка едва заметно кивнула и отвернулась. Он положил руку ей на плечо.
   – Буди Пиппу и Робина. Я приведу коней.
   Луиза немедленно вернулась к костру, и, хотя разговор с опекуном отнюдь ее не утешил, все же она испытывала огромное облегчение, будто все те условности, которым подчинялось ее существование, разом растаяли. Она сможет самостоятельно принимать решения, испытать свои силы, найти себя.
   Пиппа уже проснулась и грела руки у тлеющих угольев костра. Она улыбнулась Луизе, посмотрела в ту сторону, где неспокойно ворочался под плащом Робин, и вопросительно подняла брови.