Фэйзер Джейн. Тщеславие

   — Я не желаю, чтобы в моем доме устраивали хаос из-за каких-то неприятностей в детской. — Холодный тон выговора заставил Легацию съежиться. — Все, что касается ребенка, должно ограничиваться детской и входом для слуг. И как только девочка достаточно оправится, отправим ее в имение. Деревенский воздух пойдет на пользу ей, а ее отсутствие в доме — мне.
   Он едва заметно кивнул и, не дожидаясь ответа, направился в библиотеку.
   Летиция охнула и побежала вслед за ним:
   — Милорд, вы собираетесь отправить нас в имение еще до дня рождения короля?
   — Девочку — да. А о вас, мадам, я не сказал ни слова. Графиня смертельно побледнела, а ее губы стали почти что синими.
   — Но… но без меня она не сможет, милорд.
   — Прекрасно сможет. У нее опытная няня. — Уиндхэм взял со стола газету и принялся ее пролистывать.
   — Но, Филипп… — начала было Летиция. Он поднял на нее глаза с выражением безразличия и раздражения.
   — Что еще?
   Летиция так сцепила пальцы, что хрустнули костяшки, и этот звук отозвался неприятным эхом в напряженной тишине.
   — Нельзя же отсылать девочку одну. Она еще ребенок, и я ее мать.
   — Вы ставите под сомнение мое решение, мадам? — спросил он спокойно, но в глазах вспыхнул огонек, наполнивший Летицию страхом. Такой огонек вспыхивал каждый раз, когда Филипп ждал, что жена даст ему повод ее наказать. Не то чтобы повод был ему необходим, но с ним извращенное удовольствие графа оказывалось полнее.
   Летиция отступила назад.
   — Нет, милорд.
   Огонек разгорелся в пламя. Филипп швырнул газету на стол.
   — Значит, ты со мной согласна, что ребенку в деревне будет лучше? — Он потер ладони и вкрадчиво добавил:
   — Без тебя?
   — Да. — Летиция проклинала себя за трусость, но прекрасно понимала, что сопротивление бесполезно. Муж просто раздавит ее сапогом, как муравья. — Извините, сэр, я должна возвращаться в детскую. — Графиня повернулась и выбежала из комнаты, прежде чем Филипп успел ее остановить.
   Уиндхэм довольно рассмеялся и снова взялся за газету. О Легации нечего и думать. Мягкотелая, как червяк. Не то что Октавия Уорвик. Перед его мысленным взором возникли полные жара и света золотисто-карие глаза, сияющие каштановые волосы. А голос! Глубокий и сочный — он завораживал и манил.
   К тому же в истории с трубочистом она повела себя безупречно скромно. С тех пор ни разу не напомнила, так же нежно и призывно улыбалась.
   Каждый раз, когда Филипп вспоминал Октавию, чресла начинали ныть. Он ощутил это в роковой день свидания, как раз перед тем, как в туче сажи из камина упал негодный трубочист. А как он был близок к тому, чтобы познать сокровенные тайны Октавии!
   Настала пора назначить новое свидание.
   Филипп отбросил газету, прошелся и, приняв решение, вышел из комнаты:
   — Коня!
   В этот час общество прогуливалось в Гайд-парке, и он наверняка встретит там леди Уорвик.
   Через полчаса дверь комнаты Филиппа открылась вновь, и он появился в верховом костюме. Входная дверь перед ним услужливо распахнулась, и граф окунулся в яркое солнечное утро.
   К этому времени город ожил, улицы запрудил народ. Филипп поехал через Грин-парк, как всегда являвший собой идиллическую картину: рядом с коровами сидели их хозяйки и предлагали купить кружку только что надоенного парного молока.
   — Добрый день, Уиндхэм! — послышался позади приятный голос. Филипп чуть заметно вздрогнул.
   К нему приближался Руперт Уорвик. Конь под ним был необычного цвета — белый, отливающий серебром. Незваный попутчик церемонно поклонился.
   — Приветствую, Уорвик, — сдержанно ответил граф.
   — Прекрасное утро, — продолжал разговор Руперт. — В такую погоду хочется угоститься молоком у одной из этих розовощеких коровниц. Они создают здесь дивный деревенский пейзаж.
   Филипп не счел нужным ни возразить, ни согласиться, просто продолжал ехать вперед, словно к нему и не обращался человек, которого инстинктивно он так ненавидел. Почему этот человек вызывал в нем такое беспокойство? Было в нем что-то угрожающее и вместе с тем неуловимо знакомое. В обществе лорда Руперта Филипп не мог отделаться от мысли, что тот знает о нем нечто такое, о чем сам граф не ведает, некую тайну, которая его почему-то забавляет. Но забавляет не по-доброму. Словно он готовился преподнести Филиппу неприятный сюрприз.
   Граф тряхнул головой. Глупейшая фантазия. Это он преподнесет лорду Руперту неприятный сюрприз — наставит ему два отменных рога. Он пришпорил лошадь и, даже не попрощавшись, оставил Уорвика далеко позади.
   Руперт улыбнулся. Брат начинает нервничать. Что ж, пусть как следует прочувствует. Он похлопал Люцифера по шее. В среду приметного серебристого коня он оставит в конюшне, а на дело в пустошь Патни выведет Питера. Не стоит заранее открывать свои карты.
 
   Октавия прогуливалась с тремя самыми подобострастными клевретами принца Уэльского. Следом семенил слуга с зонтиком и несколькими книгами.
   — Доброе утро, граф Уиндхэм, — солнечно улыбнулась Октавия. — Прелестная погода.
   — Да, но на фоне ваших прелестей она меркнет, — напыщенно произнес один из сопровождавших.
   — Ну вот, мистер Картрайт, вы опять мне льстите, — повернулась она к нему. — Граф, не хотите сойти с лошади и прогуляться с нами?
   — Боюсь, мадам, если комплименты являются платой за ваше общество, мой кошелек окажется слишком скуден. — Филипп спешился.
   Его глаза заговорщицки смеялись — он один лишь знал, насколько леди Уорвик презирает пустую лесть.
   — Помилуйте, сэр. — Октавия оперлась на руку Филиппа. — В ваших комплиментах я вовсе не нуждаюсь. Мне довольно тех, что говорят другие. — Она улыбнулась своим спутникам. — Джентльмены, мне нужно кое-что сказать графу Уиндхэму. Прошу меня извинить.
   — Коварная женщина! Я просто в отчаянии! — вскричал изнуренного вида худощавый господин в жилете в золотую полоску и в парике с косичкой. — Так жестоко прогнать!
   Октавия улыбнулась и игриво помахала ему рукой.
   — В качестве вознаграждения, лорд Персиваль, обещаю танцевать с вами кадриль на первом же подписном балу.
   — А остальным? — возмутились двое других. — Какое вознаграждение полагается нам?
   — Ну что ж. — Октавия перевела на них ласковый взгляд. — Когда вечером вы сядете играть в фараон, я встану между вами и буду приносить удачу.
   Свита наконец отстала, оставив ее наедине с Филиппом.
   — Свернем на боковую дорожку, — предложила сам. — Иначе то и дело придется заговаривать со знакомыми. Бассет, подожди здесь, подержи лошадь графа.
   — Слушаюсь, миледи. — Лакей опасливо принял поводья.
   — Вы не боитесь, что станут шептаться, если вы пойдете со мной без сопровождения? — поинтересовался граф.
   — Ах, граф Уиндхэм, о нас уже и так шепчутся. Октавия произнесла это так равнодушно, что Филипп на секунду замолчал, не зная, что ответить, но потом улыбнулся:
   — Я тоже так думаю.
   Он притянул Октавию к себе. По обыкновению она стерпела поцелуй. Октавия действовала, как механизм: издавала звуки, которые должны были означать удовольствие, когда его губы прикасались к ее губам, водила руками по его груди — словом, изображала страсть. Теперь ей это было легче. Теперь, когда она знала, что предстоит только притворяться. И все же ее рука, как обычно, скользнула по жилету, нащупала потайной карман. Пальцы застыли на маленьком кружочке, спрятанном против сердца.
   Филипп отстранился, стиснул меж ладонями ее лицо, в его глазах появился жадный блеск.
   — Ты придешь ко мне домой!
   — Нет, — быстро ответила Октавия. — Нет, дорогой, пусть у нас будет какое-нибудь свое место, где нам никто не помешает… и мы сможем насладиться друг другом… насладиться. — Ее язык прошелся по губам Филиппа. — Насладиться так, чтобы нас никто не прерывал.
   От этого намека на прошлую неудачную попытку лицо графа потемнело, но Октавия продолжала щебетать:
   — Одно такое место я знаю. Дом моей старой няни. Там мы будем одни. Она для нас все приготовит, а перед нашим приходом уйдет. — Октавия сжала его руку. — Разреши, я все устрою. Это доставит мне удовольствие!
   — Ты и раньше устраивала такие вещи? — В его голосе послышалась нотка отчуждения.
   — Нет, милорд. — Октавия покачала головой. — Но мне кажется, я знаю, как сделать, чтобы нам было приятно.
   Филипп улыбнулся и погладил ее руку.
   — Что ж, когда так сильно чего-нибудь желаешь, получаешь удовольствие от предвкушения.
   Его глаза загорелись хвастливым огнем, а губы сложились в самодовольную улыбку. Как он смеет воображать, что ей хоть на секунду пришло в голову его пожелать! Вообразить, что он способен доставить ей наслаждение? Ей — женщине, привыкшей к любви Руперта Уорвика! Его радостному смеху и всепожирающей страсти!
   Ярость промелькнула в глазах, но на губах застыла улыбка, и Филипп Уиндхэм увидел только то, что пожелал увидеть.
   — Хорошо, — согласился он.
   — В среду. — Язык Октавии вновь зазывно прошелся по его губам. — В среду после полудня. Да?
   — Превосходно.
   — Тогда в два часа я заеду за тобой в закрытой карете.
   — В два часа.
   Граф проводил ее к ожидавшему слуге.
   — Неужто это прекрасная Октавия? — Трубный возглас возвестил о появлении принца Уэльского, восседавшего на рыжем коне, круп которого, казалось, прогнулся под тяжестью седока. — Милая леди, вы просто бальзам на сердце. — Неважный наездник, принц так сильно натянул поводья, что животное попятилось и закружилось на дорожке. — Приветствую тебя, Уиндхэм, — рассмеялся он, — и сразу же прошу удалиться. Ты достаточно долго узурпировал нашу даму.
   — Как вам будет угодно, сэр. — Поднося руку Октавии к губам, граф не скрывал насмешки. — До свидания, мадам. Увидимся в следующий раз.
   — В следующий раз, — ласково согласилась она. Граф Уиндхэм без дальнейших промедлений откланялся, а на Октавию обрушился поток напыщенных комплиментов и плоских шуток. Принц и его свита наперебой соревновались друг с другом.
   Домой Октавия вернулась к полудню. От принужденных улыбок во время бесконечной прогулки с державным кавалером ее губы одеревенели.
   — Гриффин, мистер Морган дома?
   — Да, миледи.
   Дворецкий всем своим видом показывал, как трудно ему сдержаться. Октавия сняла перчатки и вздохом дала понять, что он может излить душу.
   — А Фрэнк?
   Гриффин вобрал в себя воздух.
   — Не могу сказать точно, мадам. После завтрака он не явился на урок к мистеру Моргану, и я поймал его за руку, когда он брал серебро. Только не успел с ним разобраться, мадам, потому что он вырвался и убежал. И с тех пор я его не видел.
   — Ты хочешь сказать, что он воровал серебро? — не веря собственным ушам, перепросила Октавия. Впрочем… почему это должно ее удивлять?
   — Он клал в карман две чайные ложки; я поймал его с поличным. К тому же в последнее время стали пропадать вещи у слуг.
   — Боже! — недовольно нахмурилась девушка. — Я переговорю с лордом Уорвиком. Если Фрэнк объявится, то приведи его сразу же ко мне.
   Все еще хмурясь, она поднялась к отцу. Фрэнк неизбежно должен был красть. Маленький невоспитанный звереныш — им руководит лишь инстинкт выживания. Разница между ним, Октавией и Рупертом лишь в том, что Фрэнк не знает другого мира, а они выбрали преступление сознательно, и лишь для того, чтобы покинуть преступный путь.
   — Доброе утро, папа. Гриффин мне сказал, что Фрэнк не пришел на урок.
   — Не пришел. Вообще ему не очень нравится дисциплина, — безмятежно ответил Оливер, целуя дочь. — Слишком много думает о том, где бы достать поесть, и это отвлекает от учебы.
   — Но его здесь кормят. — Октавия села на низкий табурет рядом с отцом. — Он это прекрасно знает.
   — Знать и доверять не одно и то же. Я сомневаюсь, чтобы из этого парня тебе удалось сделать образцового гражданина.
   — Ты говоришь точно как Гриффин.
   Отец улыбнулся и ласково погладил Октавию по голове.
   — А где в последние дни пропадает твой муж? Мне недостает его общества.
   — Какие-то дела в Сити, — уклончиво ответила девушка. — Я и сама его почти не вижу.
   Оливер с готовностью переменил тему разговора и стал весело болтать о пустяках, но стоило дочери закрыть за собой дверь, как вся его живость прошла, и он в раздумьях опустился в кресло. Что-то происходило между Октавией и Рупертом Уорвиком. Ни один из них не говорил, даже не намекал на неприятности, но холодности друг к другу они скрыть не могли. Старик чувствовал, что дочь несчастна. Но каждый раз, когда его подмывало задать ей вопрос, пересиливала боязнь услышать неприятный ответ. Пусть все идет как идет, а там будет видно.
   Оливер беспокойно подошел к окну. Со стороны конюшни к дому приближался Руперт — на плечах дорожный плащ с капюшоном, в руках хлыст. Оливер Морган не мог разглядеть выражения его лица, но что-то в нем встревожило старика. Руперт поднялся по ступеням, перед ним распахнули дверь, и он исчез из виду.
   Внизу Руперт отдал Гриффину плащ, и в этот момент на лестнице появилась Октавия.
   — У нас неприятности с Фрэнком, — начала она без всякого предисловия.
   — Опять? — Руперт недовольно поднял бровь.
   — — Он вор, милорд, — кратко, но с явным удовольствием пояснил Гриффин.
   Руперт жестом попросил Октавию последовать за ним в библиотеку.
   — Что же украдено? — спросил он, когда дверь за ними закрылась.
   — Какие-то вещи у слуг. А сегодня он пытался стащить две серебряные ложки, но Гриффин его поймал.
   — Это ставит нас перед интересной дилеммой: какую позицию занять — высокоморальную или низменную, практическую ?
   — Последнюю, — не раздумывая заявила Октавия. — Конечно, если мы когда-нибудь его еще увидим. Меня не удивит, если Фрэнк не вернется.
   — Возможно, — согласился Руперт. — Он может побояться вернуться.
   — Глупо было надеяться, что мы дадим ему другую жизнь, — огорченно проговорила девушка. — Грязь так просто не отмоешь.
   Руперт видел, что Октавия расстроена, но понимал, что ее бесполезно утешать: они оба слишком хорошо знали изнанку города.
   — В среду, — внезапно объявила она. — Я встречаюсь с ним в два часа в среду в наемном экипаже. В пустоши будем к трем — среди белого дня. Это не опасно?
   — Прикажи кучеру ехать другой дорогой, не такой оживленной — на Уайлдкрофт. Испытаем счастье там.
   — А куда ты направишься после того, как все будет кончено?
   — В домик. Отсижусь, пока не утихнет шумиха. А ты разыграй перед извозчиком и Уиндхэмом истеричную жертву грабителя. А потом возвращайтесь в город. Дашь показания сыщикам — конечно, очень туманные. От испуга деталей ты не запомнила.
   — Естественно.
   А что потом?
   Но Октавия знала ответ, поэтому вопрос остался незаданным. Каждый из них пойдет своей дорогой. Пребывание в чистилище благополучно закончится. Она поправила желтые розы в вазе.
   — Октавия?
   — Да?
   — Ты можешь меня простить?
   Слова рвались наружу, но он никак не мог их выговорить, не знал, как попросить прощения. Его ожесточила жизнь, которую заставили вести безбожно поступившие с ним люди. Прощения должны были просить у него, а не он. Его ранили, и если теперь ранил он, то только из-за собственных ран. Но как объяснить все это, Руперт не знал, по крайней мере — замкнувшейся в себе Октавии. Не умел оправдать позорное предательство, которым обидел свободолюбивый дух и которое совершил так же легко и просто, словно сорвал травинку.
   Октавия подняла глаза. В Руперте всколыхнулось почти необоримое желание обнять ее, прижаться губами к ее губам и сладостным поцелуем прогнать горечь.
   Но Октавия стояла за невидимой стеной, а Руперт не знал, как разрушить эту стену.
   — Ничего. Не важно.
   Она отвернулась, и Руперт не заметил разочарования, мелькнувшего в ее глазах.
   — Мне нужно обсудить с кухаркой обед на завтрашний день. — Октавия направилась к выходу. — Ты не забыл, что сегодня мы обедаем с Монфортами?
   — Нет. Но прежде мне необходимо съездить в «Королевский дуб», кое-что оговорить с Беном. — Он отворил перед Октавией дверь и, когда она проходила мимо, почувствовал тонкий и такой знакомый аромат духов.
   На него вновь нахлынули воспоминания, и он безотчетно нежно погладил ее обнаженный локоть. На секунду Октавия задержалась, подняла на него глаза — и потемневшие от горя золотистые зрачки разорвали Руперту душу.
   — Дорогая. — Но в ту же секунду между ними снова упала завеса. Октавия отстранилась, проскользнула в дверь, и та тихо за ней закрылась.
   С минуту девушка постояла в коридоре, стараясь прийти в себя. Как она хотела, чтобы он обнял ее, поборол ее упорное нежелание простить. Ей хотелось все объяснить, по-женски пожаловаться. Но она все больше отдалялась от Руперта, а он без борьбы принял ее уход. В отчаянии Октавия направилась к лестнице.
   Руперт выехал в Патни. Теперь он хотел только одного — довершить начатое дело. Когда все будет кончено, они разойдутся, и он перестанет мучиться мыслью, что все могло быть иначе.
   Входная дверь в таверну «Королевский дуб» оказалась открытой. Столовая была заполнена людьми. За стойкой стояла Бесси и с обычной мрачноватой проворностью разливала пиво. Бен сидел у потухшего очага и о чем-то болтал с приятелями. Над ними вились клубы сизого табачного дыма.
   Табита внесла оловянный поднос с кружками и первой заметила Руперта:
   — Ба, да это же Лорд Ник.
   Раздался хор приветственных возгласов:
   — Эй, Ник, присоединяйся к нам!
   От очага поднялся Бен и пододвинул стул.
   — Что будешь пить, Ник? — Бесси сняла с полки оловянную кружку и вытерла ее передником.
   — Будь добра, пинту пива. — И Руперт уселся на стул, зажав между коленей хлыст.
   Он оглянулся вокруг: Морриса среди присутствующих не было. Несмотря на то что Бен ему доверял, Руперт так до конца и не поверил в его надежность. Он знал, как легко купить шпиона.
   — В этот раз вы не привезли с собой мисс, — заметила Бесси.
   — Не привез, — согласился Руперт и, сделав большой глоток, смахнул пену с губ тыльной стороной ладони. — Славно. Я так хочу пить, что проглотил бы целый океан.
   — Да нет, это не здесь, — продолжая прерванный разговор, успокоил собеседников один из курильщиков. — Я слышал, лорд Джордж собирает людей на следующей неделе. Кажется, на поле Святого Георга.
   — А потом они пойдут маршем на парламент, — добавил со знанием дела один из его приятелей. — Присоединишься?
   — Может быть, а может быть, и нет.
   Бен повел головой в сторону двери. Руперт кивнул и осушил кружку. Оба поднялись и вышли из столовой, где все жарче и жарче разгорались споры сторонников и противников лорда Джорджа Гордона.
   Не сговариваясь, они направились в сторону конюшни.
   — У тебя новый конюх? — заметил Руперт, щуря от яркого солнца глаза.
   — Да. Фредди понадобился отцу. Теперь помогает ему в поле. А я на замену взял на лето вот этого Бобби.
   Руперт открыл глаза и принялся меланхолично рассматривать парня, который изо всех сил надраивал тяжеловоза.
   — Пойдем прогуляемся. Бен последовал за ним.
   — Так ты хочешь выйти на дорогу по личному делу?
   — В среду, — подтвердил Руперт. — Но на ту, что ведет к Уайлдкрофту — там не так людно.
   Бен кивнул, сорвал травинку, машинально пожевал стебелек.
   — Есть там один участок — петляет между деревьями. Пожалуй, подойдет.
   — Знаю. На этот раз времени понадобится больше, чем обычно: жертву придется раздевать до исподнего. — Взгляд Руперта не предвещал ничего хорошего.
   — Тебе понадобится человек, чтобы постоять на стреме, — заявил Бен. — Пойду-ка я с тобой, присмотрю за дорогой, пока ты обстряпываешь свои делишки.
   — Нет, Бен, тебя я впутывать не собираюсь. Приготовь домик — это все, что от тебя требуется.
   — Что плохого, если рядом окажется лишняя пара глаз? — не отступал Бен.
   — Я всегда работаю один.
   — А мисс? Ее ты берешь с собой? — проворчал хозяин таверны.
   Руперт немного помолчал.
   — Будь что будет, старый товарищ. Тобой я рисковать не могу. Подумай, сколько людей от тебя зависят. Что станется с «Королевским дубом», если тебя вздернут на площади Тайберн?
   Бен что-то нехотя проворчал, но в знак согласия все же пожал плечами.
   — В среду в какое время?
   — Часа в три. Сперва я заеду сюда.
   — Хорошо. Твои пистолеты я держу в полном порядке. Возьмешь Люцифера?
   — Нет, на этот раз Питера.
   — Значит, намечается что-то в самом деле необычное, — заметил Бен. Руперт только улыбнулся и хлопнул товарища по плечу.
   Они повернули обратно, прошли вдоль стены по лужайке и оказались в конюшенном дворе, где новый конюх, насвистывая сквозь зубы, любовно скоблил могучую холку коня.
   — Пообедаешь? — пригласил Руперта Бен. — Бес-си тебя ждет.
   — Нет, спасибо, нужно возвращаться. Скажи Бесси, если все будет чисто, приеду вечером в среду, тогда и накормит от души.
   Хозяин таверны мрачновато улыбнулся и окликнул конюха:
   — Бобби, приведи джентльмену лошадь.
   Парень оставил тяжеловоза, бросился в конюшню и через несколько минут вывел Люцифера.
   — Пожалуйста, сэр.
   — Спасибо, приятель. — Руперт вскочил в седло и бросил конюху шестипенсовик. Потом наклонился и крепко пожал Бену руку. — До скорого, дружище!
   — До скорого! Будь Осторожен. — Бен подождал, пока конь со всадником не выехали со двора, и вернулся в таверну.
   Парень немного постоял, пробуя шестипенсовик на зуб, потом подбежал к тяжеловозу и отвел его в конюшню. Через пять минут он уже несся по сонным улочкам Патни. Выражение его лица и то, как он спешил, говорили о том, что он выполняет важное поручение.

Глава 20

   — Ты все хорошо поняла? — Руперт стоял в спальне Октавии, опершись о подоконник руками.
   — Да, мне все абсолютно ясно. — Она поднялась повыше на подушках и отхлебнула горячего шоколаду. Руперт уже две недели не был в ее спальне, и Октавия чувствовала себя неловко, почти смущенно в одном пеньюаре. — Ты собираешься на дневной прием у короля?
   — Надо показаться. Хочу, чтобы все узнали, что я на день или два уезжаю из города.
   — Будешь в «Королевском дубе»? — поинтересовалась Октавия, наливая из серебряного кувшинчика в чашку темную ароматную жидкость. На самом деле ей больше не хотелось шоколада, но нужно было чем-то занять руки.
   — Нет, если добуду кольцо, предстоит кое-что проделать. Повидать кое-каких людей.
   Например, семейных юристов и старого доктора Харгривса, который принял в этом мире и его, и Филиппа. Когда Каллум Уиндхэм объявит брату о своем существовании, нужно, чтобы у того не оставалось ни малейших шансов. Нельзя позволить Филиппу улизнуть.
   — Значит, тебе я здесь больше не нужна? Я имею в виду после того, как добудешь кольцо. Делать мне будет нечего. — Чашка звякнула о блюдце, шоколад перелился через край.
   — Если пожелаешь уехать сегодня вечером — воля твоя, — отозвался Руперт с видимым спокойствием. — Но в любом случае дай мне знать, как тебя найти. Я должен вернуть тебе деньги и дом.
   — Хорошо, — тихо согласилась Октавия. — Мне кажется, свою часть нашего договора ты почти выполнил.
   — Еще пара недель, и все будет кончено. — Руперт оттолкнулся от подоконника. — Куда ты отправишься отсюда?
   — Не знаю. — Девушка откусила заусенец на указательном пальце. — Еще не решила.
   — А что скажешь отцу?
   Она пожала плечами. Волосы Октавии упали на лицо и скрыли его выражение.
   Руперт наклонился и нежно взял девушку за подбородок, откинул в сторону кудри. Она подняла на него удивленный и какой-то беспомощный взгляд. Но ничего не сказала, не сделала ни малейшей попытки ответить на его прикосновение.
   — До свидания, Октавия. — Руперт поцеловал ее в губы. Аромат кожи любимой всколыхнул память, голова пошла кругом. Но девушка осталась недвижимой, губы не ответили на поцелуй.
   Руперт медленно выпрямился.
   — До свидания. — И он отвел взгляд от золотистых глаз, стараясь навсегда позабыть прекрасный облик своей мадонны.
   — Да хранит тебя Бог. — Она произнесла это настолько тихо, что Руперт не услышал слов.
   Слезы капали на поднос, в чашку, соленой влагой разбавляя сладкий шоколад. Октавия сидела не двигаясь, молча отдаваясь своему горю.
   Наконец она откинула одеяло и встала. Все кончено. Осталось сыграть последний акт спектакля.
 
   В два часа к дому Уиндхэма подкатил наемный экипаж. Граф быстро сбежал по ступеням, забрался в карету и захлопнул за собой дверцу. Плотные кожаные шторы закрывали окна, и случайным прохожим экипаж представлялся пустым.
   — Добрый день, милорд. — Из темного угла раздался голос Октавии. Не ответив, Филипп дернул ее к себе и поцеловал так, что зубы болезненно вжались в ее губы. — Какая пылкость, сэр! — перевела дыхание Октавия, когда он наконец оторвался от ее рта.
   — Ты меня сводишь с ума. — Филипп откинулся на спинку сиденья. — Черт побери, взял бы тебя прямо сейчас. — Серые прищуренные глаза хищно сверкали в темноте, рот искривился, и весь он напоминал ястреба.
   — Здесь нам могут помешать, хоть мы и укрыты от любопытных глаз. — Она нервно облизала пересохшие губы.
   — Так и быть. Но запомни, сегодня ты наконец узнаешь, что это такое, когда тобой по-настоящему обладают.
   Октавия, сдержала дрожь отвращения, надеясь, что полумрак кареты скроет ее презрительную усмешку.
   — Надеюсь, милорд, вы останетесь довольны.
   — Где находится дом?
   — В маленькой деревушке под названием Уайлдкрофт, на самом краю пустоши Патни. Филипп нахмурился: