Фэйзер Джейн. Тщеславие

   — Ну, пошли. Я, наверное, недостаточно чумазая, но ничего, по дороге найду чем испачкать лицо и руки.
   — Господи, спаси и помилуй, — пробормотал Бен. — Что же скажет Бесси, когда увидит вас в таком виде?
   — И Бесси здесь?
   — Понятно. Все мы тут.
   — Да, разумеется. Как же иначе? — согласилась Октавия, направляясь к боковому выходу. — А новый конюх и Моррис? — спросила она, открывая дверь. На этот раз в ее голосе зазвучали резкие нотки.
   Кровь темной волной залила лицо Бена.
   — Нет нужды беспокоиться, мисс. Они уже никого никогда не потревожат.
   В его голосе звучала такая холодная бесповоротность, что у Октавии замерло сердце. Раньше ей казалось, что она и сама не задумываясь задушила бы голыми руками предавших Руперта подонков.
   На улице было тихо. Но через несколько мгновений Октавия заметила на углу какие-то тени. Материализовавшись, тени приобрели человеческие очертания, и Октавия увидела знакомые лица из «Королевского дуба». Друзья Лорда Ника собрались вызволять его из беды.
   — Вы тоже пойдете? — спросила, отделившись от группы, Бесси. В ее тоне звучало почти одобрение, и, когда Октавия молча кивнула, Бесси обратилась к остальным:
   — Ну что, за дело?
   Улицы выглядели совсем иначе, чем несколько дней назад, когда Октавия торопливо бежала из Холборна, напуганная бесчинствующей толпой. Возможно, подумалось ей, это оттого, что сегодня она сама другая. В этом наряде, окруженная знакомыми из «Королевского дуба», она слилась с улицей, стала ее частью, а не возможной жертвой. Изнутри все выглядело по-иному, чем тогда, когда она наблюдала за происходящим со стороны. И тем не менее Октавия ясно сознавала, какой разрушительной силой является толпа. Ее окружали раскрасневшиеся от вина лица, в глазах билось пьяное безумие необузданной свободы. Бунтовщики жгли и крушили все, что попадалось им на пути. Им уже не было никакого дела до того, поддерживают католиков или нет обитатели сметенных ими домов. Октавия неслась вместе со всеми, стараясь держаться среди знакомых.
   На Чаринг-Кросс огромная толпа в несколько сот человек всосала в себя гурьбу, в которой была и Октавия.
   — В Ньюгейт! В Ньюгейт! — Призыв был у каждого на устах. Люди с ревом бежали к Холборну, тащили кувалды, дубины, фляги со скипидаром, просмоленные тряпки.
   К своему ужасу и изумлению, Октавия почувствовала, что ее тоже захватывает эта неукротимая стихия. Она слышала, как кричит вместе со всеми, видела, что рукой возбужденно рубит воздух в такт тяжело топочущей по булыжнику и каменным плиткам человеческой массе, сотрясающей все вокруг. И нигде на пути не встретили они ни малейшего сопротивления. Казалось, власти покинули город, бросив его на милость беснующихся жителей.
   Толпа остановилась у огромных решетчатых ворот Ньюгейта. Они стояли ряд за рядом, плечом к плечу, и лица их блестели в свете высоко поднятых факелов. Октавия протиснулась вперед — теперь ей уже не нужна была защита Бена и его друзей. Все ее существо было заодно с толпой: только бы прорваться в тюрьму, снести эти тяжелые железные ворота.
   Вокруг нее мелькали дикие лица — городские низы, отбросы, люди, для которых Ньюгейт был проклятым символом их жалкого существования, концом убогой жизни и началом последнего путешествия в Тайберн.
   На крыше своего дома появился встревоженный ревом толпы главный надзиратель тюрьмы.
   Октавия замерла, пораженная мыслью о том, каким слабым и хрупким казался стоящий на крыше в сопровождении надсмотрщиков мистер Акерман. На что он надеялся? Неужели рассчитывал остановить эту неотвратимую силу?
   Несмотря на явное преимущество осаждающих, Акерман отказался выполнить требование ревущей толпы — открыть ворота и сдать тюрьму. Октавия содрогнулась, когда реальность остудила безумную эйфорию похода. Надзиратель был представителем городского магистрата. Он олицетворял собой власть короля. Нет сомнений, что правительство пошлет сюда войска.
   Акерман со своим отрядом с крыши исчез. Толпа ревела, призывая на штурм. Кто-то с кувалдой бросился к массивным воротам. А потом началось безумие.
   Размахивая ломами, люди в каком-то пароксизме энергии кидались на мощные каменные стены. Они ворвались в дом надзирателя, и Октавия, словно зачарованная, с ужасом и в то же время с интересом смотрела, как оттуда выкидывали мебель, книги, деревянные панели, половицы, одежду. Сложив огромный костер перед воротами, полили его сверху скипидаром, а затем начали бросать в него подожженные промасленные тряпки.
   Костер занялся, пламя взметнулось в воздух, превратилось в бушующий пожар, а толпа раздувала его больше и больше, скармливая огню все, что могло гореть. Выхватывая из костра головешки, люди бросали их через стены на крыши караулен и во внутренние дворы.
   Вокруг огня сгрудились так плотно, что Октавия не могла бы оттуда выбраться, даже если бы хотела. Застыв на месте, она все так же завороженно не сводила глаз с пламени, которое уже лизало железные петли, тяжелые засовы и задвижки. Вокруг нее в багровом свете адского огня пламенели лица. Покрасневшие бессмысленные глаза без всякого выражения таращились на все пожирающий костер. И когда деревянные части оказались охвачены пожаром, раздался победный рев, прокатившийся по всему Лондону.
   Внутри тюрьмы Руперт тоже услышал этот рев. В воздухе стоял сильный запах гари, а под окном в колодце двора он видел летящие через стену раскаленные головни. Языки пламени уже добирались через мощенный булыжником двор к установленному в центре деревянному помосту.
   В последние несколько дней, когда тюрьма тщательно запиралась на все замки, Эми была просто переполнена рассказами о бунте. Всех заключенных — и тех, кто только еще ждал суда, и тех, которые были осуждены и приговорены, — заперли в камерах, ведущие во внутренние дворы двери закрыли на все засовы. И все же, несмотря на красноречие маленькой прачки, Руперт не был готов к этому штурму.
   Облокотившись о широкий подоконник, он не отрываясь смотрел на ведущий к воротам узкий проход. Видно было плохо, так как пожар внизу во дворе охватил основание деревянного помоста. Руперт уже начал побаиваться, что ему придется сгореть здесь заживо.
   Совершенно очевидно, что его товарищи по несчастью опасались того же. Крики и шум раздавались теперь во всех уголках тюрьмы. Заключенные изо всех сил трясли решетки своих камер в надежде узнать, что происходит. Где-то слева от Руперта визжала женщина.
   Руперт отошел от окна. Он был босиком, в одной рубашке. Он обулся, застегнул на талии ремень и надел камзол для верховой езды. Если его величество случай постучится в дверь темницы, Руперт постарается его не упустить.
   Разглядеть, что творится во дворе, он по-прежнему не мог, но рев обезумевшей от возбуждения толпы становился все неистовее.
   Руперт не видел, что происходит, а Октавия с пылающими от жара костра щеками снаружи наблюдала, как ворота, соскользнув с верхних петель, накренились набок, образуя наверху узкую щель. Под напором толпы ворота лениво отошли в сторону под тяжестью собственного веса. На секунду воцарилась тишина: люди, затаив дыхание, смотрели, как ворота медленно-медленно падают на кучу золы и мерцающих углей.
   Заслонив руками от жара лицо, Октавия бросилась вперед вместе с обезумевшей, орущей толпой. Люди карабкались через раскаленные, разбитые перекладины ворот в темный узкий проход, ведущий во внутренний двор тюрьмы.
   Подхваченная человеческим приливом, Октавия, едва касаясь земли, неслась по проходу. Она вопила вместе со всеми, размахивала руками, визжала от восторга, но когда толпа, не зная, куда направиться в первую очередь, заметалась по двору, Октавия, отделившись от остальных, помчалась к тому крылу, где находился Руперт.
   Остановившись перед зданием, она сложила рупором ладони и позвала. Когда Руперт показался в одном из окон, Октавия пустилась отплясывать дикую тарантеллу. Вихрем полоснувшие оранжевые юбки, разметавшиеся волосы, широко раскинутые, словно готовые все принять в свои объятия, руки.
   — Ну же, дорогая, кончай свои танцы… дверь… дверь… — бормотал Руперт, чувствуя, что его сердце бьется где-то в горле, и ожидая, что фантастическое видение вот-вот исчезнет как по мановению волшебной палочки. Каждую минуту могли появиться солдаты, чтобы расправиться с нарушителями, осквернившими одну из самых больших святынь государственной власти.
   Пока Руперт это бормотал, сгорая от тревожных ожиданий, Октавия исчезла из его поля зрения, бросившись в сторону городских ворот.
   Она подобрала камень и принялась колотить в дверь; к ней тут же присоединилась группа мужчин с ломами и кувалдами, следуя ее примеру совершенно неосознанно, просто потому, что любые запертые двери должны быть взломаны.
   Деревянная панель треснула. Октавия голыми руками пыталась ее расщепить, но какой-то малый отодвинул девушку плечом.
   — А ну-ка, посторонись, девка. — И, подняв лом, он с такой силой обрушил его на дверь, что та раскололась сверху донизу.
   — Вот спасибо, — выдохнула Октавия, проскальзывая в пролом. — А может, вы поможете мне и наверху с дверью в камеру? Она, должно быть, закрыта.
   Все с готовностью затопали за ней по лестнице, и вскоре Руперт услышал, как дверь начала сотрясаться под их ударами. Наконец засов дрогнул, лязгнул, и она распахнулась.
   — Слава Богу! Руперт! Руперт! — Смеясь и плача, в комнату ворвалась Октавия и повисла у него на шее. Оставшиеся у порога мужчины с минуту постояли, уставившись на это зрелище, потом один из них загоготал и хлопнул в ладоши, а остальные присоединились к нему, заливаясь хохотом и аплодируя.
   Руперт взглянул через голову Октавии на своих спасителей:
   — Спасибо, ребята.
   — Да чего уж, с освобождением, приятель, — отозвался, подмигивая, предводитель. — Негоже разлучать парней с их зазнобами.
   Затем все они повернули назад и застучали башмаками вниз по лестнице, останавливаясь на каждой площадке, чтобы взломать двери.
   — Пошли быстрее. — Октавия потянула Руперта к выходу. — Я так боюсь, что мне все это снится и я сейчас проснусь в своей кровати и возвращусь к прежнему кошмару.
   — Эй, Ник, давай быстрее. Ник, ну же. — На пороге камеры стояла запыхавшаяся Бесси.
   — А, вижу, что мисс добралась до тебя первой. Но не теряй времени.
   — Ага, они мигом пришлют войска, — произнес Бен, появляясь за спиной Бесси со всей компанией.
   — Да, пошли отсюда. — Руперт схватил Октавию за руку и направился к выходу. — А вас, друзья, я поблагодарю в более подходящий момент.
   Сгрудившись, они последовали за Рупертом, отчаянно толкаясь на лестнице, словно опасались, что ход событий может вот-вот измениться и страшная сила сметет их обратно.
   Но тюрьма Ньюгейт была открыта всю ночь для тех, кто хотел входить и выходить. Объятый пожаром дом надзирателя весело потрескивал, но его обитателям удалось ускользнуть по крышам. Все камеры и застенки тюрьмы были взломаны, распоясавшиеся спасители выпустили заключенных, многие из которых были уже осуждены и закованы в кандалы. Они добрались даже до подземных темниц и освободили приговоренных к смертной казни. Избавители подвязывали их цепи платками и выталкивали на волю.
   На улице они остановились. Октавия держала Руперта за руку и улыбалась.
   — Все-таки мы это сделали, — выдохнула она, обратив к нему измазанное сажей, опаленное жаром костра лицо.
   — Точно, сделали, — подтвердил стоящий за ее спиной Бен. — Но мне думается, что сейчас самое безопасное место для Лорда Ника — это дом лорда Уорвика.
   — Я тоже так полагаю, — отозвался Руперт, протягивая руку. — Когда все стихнет, наведаюсь в «Королевский дуб».
   Он пожал всем руки, улыбаясь и вглядываясь в их усталые, но довольные лица.
   — Я никогда не смогу вас отблагодарить.
   — Никто и не нуждается в этом, — решительно возразил Бен. — Все мы так или иначе обязаны тебе. Отправляйся домой и поберегись.
   Они всей гурьбой зашагали к набережной, а Руперт и Октавия повернули в сторону Стрэнда.
   Октавия крепко держала спасенного за руку.
   — Если встретим бунтовщиков, притворись, пожалуйста, что ты со мной, — мрачно предложила она. — А то уж очень по-джентльменски ты выглядишь, вряд ли им это понравится.
   — А ты выглядишь так соблазнительно, что собьешь с пути любого, — ухмыльнулся он, поворачивая на узкую боковую улочку. — Пойдем здесь. Так быстрее.
   Всю дорогу до Довер-стрит их преследовал рокот мятежа. Им встречались группы шатающихся головорезов. Октавия по-свойски отпускала им непристойные шуточки, а те отвечали пьяной похабщиной и гоготали — никто из них не обращал внимания на высокую фигуру стоявшего рядом хорошо одетого мужчины.
   — Я не запирала боковую дверь, — сказала Октавия, когда они подошли к своему дому. — Надеюсь, мы не наткнемся на Гриффина. Он никогда не видел меня в таком наряде.
   — Боюсь, если увидит, вряд ли сможет оправиться от удара, — с важной серьезностью заметил Руперт.
   Оба они вели себя так, словно жили во сне, говорили о вещах, не имевших ничего общего с треволнениями последней недели, за исключением событий этого дня. Многое их еще разделяло, но у Руперта было чувство, что они вступили на недавно засеянное поле, где проклевываются первые слабые ростки, которые надо беречь и от ранних морозов, и от грубых сапог, и от голодных воробьев. Нельзя больше совершать ошибки. Нельзя нещадно топтать побеги любви.
   Дрожащей рукой Октавия повернула ручку двери. За, ней была безопасность. Никто не будет искать грабителя с большой дороги Лорда Ника в доме лорда Рулерта Уорвика.
   — Хозяин, это я сказал мисс Тави, что, ежели повесить метину на дверь, обязательно убережешься, — прошептал тоненький голосок.
   — Фрэнк? — резко повернулась Октавия. Мальчишка выполз из темноты и настороженно уставился на них, готовый при малейшем намеке на опасность задать стрекача.
   — Ты отдашь меня легавым?
   — Нет, я же тебе уже говорила, — бодро заверила его Октавия. — Ты войдешь в дом?
   — А этот мистер Гриффин меня отколошматит?
   — Нет, — пообещал Руперт. — Никто этого не сделает. Но если ты не войдешь в дом, нам придется оставить тебя на улице. Сами мы уже достаточно для одной ночи нагулялись и уходим сию же минуту.
   Это было сказано таким нетерпеливым тоном, что, казалось, убедило Фрэнка больше, чем любое умасливание.
   — Уж ладно. — И как только Октавия открыла дверь, он нырнул в дом и исчез в коридоре, ведущем на кухню.
   — Полагаю, что он уже совершает набег на кладовку, — пробормотала Октавия, запирая засовы.
   — Не думаю, что наш дом — подходящее для него место, — заметил Руперт. — Как только в городе успокоится, отвезем его в «Королевский дуб». Уж Бесси знает, что с такими делать.
   — Бедняжка Фрэнк, — устало усмехнулась Октавия. — Неужели он заслужил такую судьбу? — Вдруг ноги у нее стали ватными, и она прислонилась спиной к косяку.
   — Идем, — мягко произнес Руперт. — Мы так намучились, дорогая.
   — Не намучились — нарадовались, — поправила она, но не стала сопротивляться, когда Руперт, подхватив се на руки, понес по лестнице наверх, через уснувший дом в ее комнаты.
   Они долго молчали, глядя друг на друга, словно упиваясь чудесной реальностью, будто впитывали ее, наконец осознав, что кошмар рассеялся.
   Октавия нерешительно взяла руку Руперта, сплетя свои холодные пальцы с его теплыми. Затем подняла его правую кисть так, что кольцо Уиндхэмов блеснуло в свете свечи.
   — Вот оно и у тебя, — тихо произнесла она.
   — Да, у меня. — Высвободив руки, он обнял ее за плечи. — Как тебе удалось проделать это с Филиппом, Октавия? После всего, что случилось? Ты ведь знала, как я к этому отношусь.
   — Мне казалось, что именно так надо поступить, — просто объяснила она. — Поэтому я и решилась, иначе бы бросила дело. Прости, если тебя это огорчило, но я должна была добыть кольцо для самой себя. Не для тебя, если так тебе легче.
   Резкость се интонаций смягчилась, а глаза сверкали совсем не от гнева.
   — Так бы и свернул тебе твою грязную шею, — усмехнулся Руперт, охватывая ладонями точеную шейку девушки.
   — А нельзя немного подождать с этим? — пробормотала она, слегка запрокидывая назад голову.
   — Ну, часок можно, — рассудительно согласился он. Так стояли они, объятые тишиной, а потом, прошептав «Господи!», Руперт притянул к себе Октавию и, взяв подбородок кончиками пальцев, прижался ртом к ее губам. Руки Октавии пытались расстегнуть его ремень, а Руперт, отпустив ее подбородок, неловко распускал шнуровку корсажа, высвобождая грудь. Он ласкал нежные соски, руки поглаживали ее живот, затем добрались до жаркой бороздки между ног. Одной рукой он нащупал заветное местечко, ладонью другой сжал ягодицы, прильнув так крепко к ее телу, словно хотел разрушить все стоящие между ними физические преграды.
   Застонав, Октавия слегка куснула его губы, она прижалась животом к его животу, чувствуя напрягшуюся плоть. Опускаясь на колени, Руперт потянул Октавию за собой. На полу она откинулась на спину, а он, взяв ее руки в свои, прошептал:
   — Граф Уиндхэм просит вашей руки, мадам.
   Легкий вздох приоткрыл ее губы, но в этот момент Руперт вошел в нее, и Октавия забыла обо всем, кроме восторга соединения.
   Каллум Уиндхэм улыбнулся, глядя на женщину, которую собирался сделать графиней. Дрожь удовольствия пробежала по ее телу. В такие минуты ее широко распахнутые от восторженного удивления глаза всегда восхищали его.
   Руперт не сводил взгляда с ее преображенного от радости лица, видел, как чувство упоения, такое же всесильное, как пожар, сокрушивший Ньюгейтскую тюрьму, буквально разрывает ее изнутри. Эта мощная сила была способна снести и превратить в прах стены предательства и обмана, разломать и развеять преграды старых обид и недоверия.
   А когда его собственная радость излилась искрящимся огневым потоком, Руперт крепко прижал Октавию к своему телу, которое стало опорой против всего, что могло угрожать его любви.

Глава 26

   На террасе Виндзорского замка толпились придворные. Среди них прохаживалась королевская чета со свитой. Под благосклонными взглядами гувернанток и статс-дам весело бегали маленькие принцессы.
   Вспотевший на послеполуденной жаре принц Уэльский шел позади родителей, даже не делая попытки скрыть свое недовольство. Когда кому-нибудь из любимцев принца удавалось поймать его взгляд, он лишь кивал головой. Но большей частью принц шагал, упорно не поднимая глаз от земли, вытирая мокрый лоб носовым платком, и время от времени оттягивал нижние складки влажного жабо.
   Однако лицо наследника престола прояснилось, когда он заметил, что на террасе об руку с мужем появилась леди Уорвик. Ее светлость была одета в платье, бледно-голубой корсаж которого оттеняла темно-синяя, цвета ночи, юбка. Бирюзовая подвеска покоилась в глубокой ложбинке на груди, соблазнительные округлости которой были едва прикрыты кружевом. Прическу из высоко поднятых и напудренных волос украшали расшитые жемчугом синие бархатные банты. В уголке правого глаза была приклеена маленькая круглая мушка, придававшая ее улыбке такую озорную чувственность, что лицо его высочества озарилось восторженной ухмылкой.
   Когда королевская семья со свитой приблизилась к этой паре, стоявшей немного в стороне от гуляющих, леди Уорвик присела в глубоком реверансе, а лорд Уорвик, великолепный в своем расшитом серебром костюме цвета антрацита, почтительно поклонился.
   — А, миледи… Уорвик… добрый день, — радушно улыбнулся король, знаком разрешая Октавии выпрямиться. — Вы, Уорвик, пропустили самое интересное. Э-э-э… Город, слава Богу, под полным контролем солдат.
   — Отрадно слышать, сэр.
   — Рад вас видеть снова среди нас, Уорвик.
   — Вы очень любезны, сэр, — улыбнулся Руперт.
   — И ваша прелестная супруга тосковала без вас. Разве не так, миледи? — В глазах короля светилось добродушное веселье.
   — Тосковала — это еще недостаточно сильно сказано, — скромно потупилась Октавия. — Когда милорда нет рядом, я просто схожу с ума.
   Довольная ответом королева приветливо улыбнулась и, прежде чем пойти дальше, любезно заметила что-то о хорошей погоде.
   Стоявшая среди придворных дам Летиция Уиндхэм быстро, почти виновато, взглянула на Октавию и тут же перевела глаза на се мужа.
   Руперт улыбнулся Летиции, и выражение его глаз вдруг странным образом утешило женщину. Словно он ободрял ее и успокаивал. В ответ на губах Летиции мелькнула нерешительная улыбка.
   Принц Уэльский задержался на мгновение.
   — Восхитительны, как всегда, дорогая. Ну и счастливчик же вы, Уорвик.
   — Пока не знаю, сэр.
   Принцу хотелось еще постоять, но королевская процессия неумолимо двигалась вперед, как корабль под всеми парусами, так что он был вынужден занять свое место на борту.
   Октавия подавила смешок.
   — Есть нечто будоражащее в мысли о том, что четыре дня назад ты был обычным уголовником и томился в Ньюгейте, а теперь болтаешь с королем и никто ни о чем не догадывается.
   — Им не составит труда догадаться, если ты и дальше будешь об этом рассказывать так громко, — рассеянно упрекнул ее Руперт. Его глаза искали в нарядной толпе гуляющих брата. Машинально он прижал к ладони палец, на котором было надето кольцо с печаткой.
   — Ты думаешь, он придет?
   — Не сомневаюсь. А ты, Октавия, ведешь себя как неопытный заговорщик. Каждый, кто на тебя посмотрит, скажет, что у тебя есть какой-то секрет.
   — Я ничего не могу с собой поделать, — пожаловалась она. — Так волнуюсь. После всех лет страданий из-за… — Она замолчала и проследила за взглядом Руперта.
   По террасе шел человек, известный как граф Уиндхэм. Он постоял минуту, разглядывая через лорнет толпу, словно решал, кого осчастливить своим приветствием, затем направился к стоящей у края террасы группе дам.
   Филипп был одет в костюм изумрудного цвета, на каждой щеке налеплено по мушке. Золотые кудри ангелочка прикрывал парик. Лицо было как всегда красиво, а черты как всегда безупречно правильны. Когда Филипп заметил Октавию, его рот слегка скривился, а в сланцево-серых сузившихся глазах появилось ледяное выражение. Но даже это не испортило его внешность.
   Октавия намеренно почтительно поклонилась, а он столь же намеренно отвернулся.
   — Похоже, джентльмен все нянчится со своей уязвленной гордостью.
   — Держись от него подальше, Октавия. Никто еще безнаказанно не унижал Филиппа Уиндхэма. — По резкому тону Руперта Октавия поняла, что это приказ, но у нее и мысли не было ослушаться. От одной мысли о встрече наедине с братом Руперта у нее все холодело внутри.
   — Когда ты хочешь с ним поговорить?
   — Лучшего момента, чем сейчас, не представится, — ответил он с ледяной улыбкой. — Иди и расскажи все Летиции.
   — Слушаюсь, милорд. Ваше слово для меня закон.
   — Как бы не так. Дождешься скорее, что в аду все замерзнет, — хмыкнул Руперт и решительно направился к противоположному концу террасы.
   Октавия внимательно следила за ним. Она понимала, что ее пристальный взгляд почти неприличен, но ничего не могла с собой поделать. Нужно предупредить Летицию о том, что должно произойти, чтобы скандал не застал бедняжку врасплох. Кроме того, Летиции потребуется поддержка, ведь жена Филиппа нисколько не виновата, хотя ей вот-вот предстоит лишиться и титула, и положения.
   Руперт подошел к брату. Мужчины обменялись поклонами. Октавия не могла слышать, о чем они говорили, а по выражению их лиц догадаться было невозможно. Она искала в лице Филиппа сходство с его братом-близнецом, с Рупертом… вернее, с Каллумом, так она должна теперь его называть. Сходство было в глазах, линии рта. Теперь она понимала, что ее все время тревожило в облике Филиппа — ощущение знакомого, но как бы отраженного в кривом зеркале лица.
   Оба зародились и развивались в одной утробе, пробились в этот мир с разницей всего лишь в несколько минут. В жилах обоих текла одна кровь, и все же они были не похожи, как только могут быть не похожи два человека.
   С усилием она оторвала взгляд от того места, где должна была разыграться драма, и отправилась к Летиции.
   Филипп холодно посмотрел на Уорвика:
   — Как я вижу, вы снова вернулись в город. Руперт, улыбнувшись, кивнул. Подняв правую руку к кружевной пене жабо, он неторопливо поправлял бриллиантовую булавку. Изящный перстень с печаткой блеснул на солнце.
   Филипп не отрываясь смотрел на кольцо. Румянец медленно сходил с его щек, и на лице застыл страх. Рука потянулась к жилету, а затем безвольно упала. Его кольцо соединено с другим. Это могло означать только одно — и теперь все становилось на свои места.
   — Ты? — прошептал он. — Каллум? Другого быть ничего не могло. В голосе Филиппа, считавшего брата уже восемнадцать лет как мертвым, слышалось недоверие. Хотя каждой жилкой он чувствовал, что перед ним брат.
   — Да, Филипп, — спокойно ответил Руперт. Он всегда знал, что все именно так и произойдет. Он столько лет ждал возмездия — и сейчас, довольно улыбаясь, читал в глазах брата, как мучительно тот борется со своими чувствами. В конце концов холодный расчет взял верх над потрясением и отчаянием. Сланцево-серые глаза брата сузились и сделались такими же колючими, как в тот далекий день на Бичи-Хэд.
   — Здесь не лучшее место для радостной семейной встречи. — Филипп выдавил ироническую улыбку. — Может, пройдем в сад?