По мере приближения к дому нас начали тревожить сомнения. Совесть мучила каждого. Уже много недель наши отцы ни о чем другом не говорили во время бесед у костра, как об опасности, грозившей нам со стороны кроу. Могли ли мы теперь признаться старшим, что встретили ребят из этой группы и что нам было хорошо с ними? Нет, сто раз нет! Ребячья честь повелевала нам сохранить тайну и любой ценой отстоять нашу дружбу с ребятами из группы Окоток. Уже около вигвамов мы, пятеро, пожали друг другу руки и поклялись молчать.
В лагере все было в полном порядке. Никто не обратил особенного внимания на наше отсутствие. Уже не в первый раз мы отправлялись в такие долгие прогулки.
Мать, как обычно, встретила меня вопросом:
— Ну, как там было? Хорошо?
— Хорошо, мама.
— Было что-нибудь интересное?
— О да!.. Нет, нет… собственно, ничего!
Мать внимательно посмотрела на меня, а я отвернулся. Не говоря больше ни слова, она сытно накормила меня. Из таких далеких походов человек всегда возвращался голодным как волк. Наевшись оленьей печенки, я впал в блаженное состояние. Родной вигвам был на редкость уютным, близость матери успокаивала.
— Мать, — спросил я, — это очень плохо, когда имеешь много друзей?
— Наоборот, Маленький Бизон! Чем больше друзей, тем лучше для человека. А что?
— Я тоже так думаю… Тут нет ничего плохого…
Язык у меня так и чесался. Мать была очень добра ко мне и достойна неограниченного доверия. Но я ни на минуту не забывал о протянутой товарищам руке и о клятве. Нет, я их не выдам!.. С матерью, которая не могла ни о чем догадаться, можно было вести невинный, хитрый, замаскированный разговор, подсмеиваясь в душе над тем, что она ничего не понимает.
— Мама, а все кроу из группы Окоток плохие люди? — снова спросил я невинным тоном.
— Мы воевали с ними в течение жизни нескольких поколений, — Ответила мать. — Они убивали воинов черноногих, мы убивали кроу. Они говорили, что мы плохие люди, мы говорили, что плохие люди они. Разве я знаю, где правда?
— А может быть… — оживленно подхватил я, — а может быть, они такие же хорошие, как и мы?
— Это возможно…
Мать хлопотала, наводя порядок в вигваме, и совсем не смотрела в мою сторону. А меня что-то снова дернуло за язык.
— Мать, — тихо сказал я, — а если случайно… ну совсем неожиданно… мы подружились бы с несколькими ребятами из группы Окоток, ты бы очень рассердилась?
Мать прервала работу и, внимательно посмотрев на меня, подошла ближе.
— Я только спрашиваю, мать… так, интересуюсь… — испугавшись, старался я принять непринужденный вид.
Мать стала передо мной и испытующим, проницательным взглядом впилась в мое лицо.
— Маленький Бизон, — медленно произнесла она, — с кем вы встретились на последней прогулке?
— Ни с кем, мать, ни с кем! Мы охотились на перепелок, собирали ягоды саскатун, сидели возле костра, беседовали…
— Маленький Бизон, — неумолимо продолжала допытываться она, — где вы встретились с ребятами из группы Окоток?
Я перестал дышать от испуга.
— Мать, разве я говорил что-нибудь о ребятах группы Окоток? Ведь нет же!..
Мать быстро повернулась и выбежала из вигвама.
Невдалеке сидели отец и несколько воинов. Поспешно рассказывая им что-то, мать несколько раз показала рукой в моем направлении. Все вскочили. Внезапная мысль пронизала меня: удрать!
Я выскочил из вигвама и, как антилопа, помчался в глубь лагеря. Какой-то вигвам стоял открытым. Я влетел внутрь. На счастье, там никого не было. Около стенки лежала куча бизоньих шкур. Я забрался под шкуру и лежал тихо, словно перепуганная мышь. До меня доносились приглушенные голоса; на улице произносили мое имя, звали. Я не шевелился.
Не знаю, сколько прошло времени. В вигвам вошли люди. Они перерыли шкуры и нашли меня.
— Идем! — коротко приказали они.
Меня повели в сторону главного вигвама. Уже издалека я заметил, что там собралась огромная толпа — пожалуй, все обитатели лагеря. При виде такой массы людей я снова попытался бежать, но меня тут же поймали и уже за руку подвели к вигваму.
— Что вы хотите со мной сделать? — спрашивал я, едва сдерживая слезы.
— Не бойся! Голову тебе не отрубим…
Когда мы подошли к толпе, люди стали расступаться перед нами. В вигваме я увидел сидевших на земле старейшин во главе с Шествующей Душой и шаманом Кинасы. Были здесь также мой отец и дядя Раскатистый Гром. Перед ними стояли четверо моих товарищей. Мне велели стать рядом с ними. У всех ребят были измученные и перепуганные лица, как будто всех их собирались предать смерти. Допрашивали моего старшего брата.
— …Мы дали клятву, — угрюмо бубнил Сильный Голос, — и ничего не скажем. Нельзя нарушать клятву.
— Кому дали клятву? — допытывался вождь.
— Взаимно, друг другу…
— Как ваш главный вождь я освобождаю вас от нее.
Сильный Голос заколебался, но затем сказал:
— Нет, я не изменю ей!
Заговорил, обращаясь ко всем пятерым, шаман Кинасы:
— Молокососы! Вы играете в клятвы, а тем временем грозная опасность нависла над всеми нами! Речь идет о жизни и смерти всего лагеря… Несчастные сопляки! Сейчас же говорите, иначе будете приносить клятву Большому Рогу! Вы хорошо знаете, что это значит!
Да, мы знали! Сколько страха испытал я в тот день, когда по моей вине Ровный Снег должен был приносить клятву Большому Рогу! Мы слепо верили, что клятвопреступление должно караться верной и скорой смертью.
Мы молча взглянули друг на друга. Когда мои глаза встретились с глазами брата, я умоляюще кивнул головой. Он ответил мне таким же кивком.
— Мы встретились, — обращаясь к старейшинам, сказал Сильный Голос, — с ребятами… из племени… из группы Окоток…
Хотя присутствующие уже обо всем догадывались, но слова брата произвели огромное впечатление. Только теперь у меня немного прояснилось в голове и я понял, какое важное значение придавали этому известию.
— Далеко отсюда? — спросил вождь.
— Два часа езды на коне…
Снова общее возбуждение: враг был так близко от нашего лагеря!
— Что вы с ними сделали? Сколько их было?
— Четверо… Ничего мы с ними не сделали. Беседовали, вместе ночевали, говорили меж собой, что…
Сильный Голос заколебался. У него возникли сомнения: говорить или не говорить?
— О чем именно говорили? — сурово настаивал вождь.
— Что… мы теперь… друзья… — дрожащим голосом произнес брат.
Наши старейшины приняли эти слова удивительно спокойно. Раскатистый Гром наклонился к моему отцу и что-то прошептал ему на ухо. Я отчетливо увидел, что отец и дядя улыбнулись. Что это могло значить?
— Видел ли ты, Сильный Голос, в каком направлении пошли от вас ребята группы Окоток? — продолжал спрашивать вождь.
— Видел. Они пошли на юг, а мы — на север…
— Помнишь ли ты дорогу к тому месту, где вы их встретили?
— Помню.
— Хау! Будь готов отправиться в путь. Сейчас пойдёшь туда вместе с нашими разведчиками.
От нас потребовали рассказать и о Рукстоне. Затем по приказанию вождя все разошлись по своим вигвамам. Мой брат с разведчиками выехал из лагеря, другие воины усилили охрану коней на пастбище.
Жизнь в лагере пошла обычным порядком. Никто не упрекал меня. Напротив: ровесники обступили меня и заставили рассказать всё о ребятах из группы Окоток. Невольно я снова почувствовал себя очень важным лицом.
Вернувшиеся вместе с братом разведчики подтвердили, что лагерь группы Окоток близко. До наступления ночи мы загнали своих лошадей в малый загон, построенный в непосредственной близости к нашему лагерю. Каждый воин привязал у своего вигвама лучших верховых коней. Возле нашего вигвама оказалось трое коней — отца, брата и мой буланый. Сильный Голос и я должны были стеречь их ночью; отец ушел с воинами, охранявшими лагерь.
Мы караулили по очереди: первую половину ночи — я, вторую — Сильный Голос.
Держа наготове лук, я стоял около нашего вигвама. Головы лошадей были так близко, что я мог прикоснуться к ним. Вместе со мной караулил и Пононка; он улегся около моих ног. Ничего чрезвычайного за это время не произошло.
Когда миновала половина ночи, о чем мы узнавали по звездам, я разбудил брата, а сам отправился спать.
Заснул я сладко. Разбудил меня Сильный Голос — дернул за руку. Сон мгновенно пропал.
— Вставай, быстро! — шепнул он мне.
— А что случилось?
— Не забудь лук и стрелы… — И брат исчез.
Я потихоньку позвал Пононку и вышел из вигвама.
Звезды уже изменили свое положение. Наступала предрассветная пора, хотя вокруг было еще совсем темно.
— Прислушайся! — тихонько сказал брат.
В лагере, как это обычно бывает, слышались различные звуки: то залает какой-нибудь пес (хотя было велено всех их привязать в вигвамах), то топнет копытом лошадь. Через минуту откуда-то с далеких холмов донесся приглушенный, протяжный вой койота.
— Луны нет, а он так протяжно воет… — тихо сказал Сильный Голос. — Это странно!
Теперь вой донесся с другой стороны лагеря.
— Это уж вовсе непонятно… — буркнул брат.
У наших воинов были другие сигналы. Меня охватила дрожь.
— Может быть, сбегать предупредить нашу охрану? — подал я мысль.
— Зачем? — возразил брат. — Они слышат так же хорошо, как и мы. Давай стеречь вигвам, а то кроу могут ворваться в самый лагерь…
Я не боялся, но мне было как-то не по себе. Я погладил Пононку. Верный пес, конечно, сразу почует чужого и тут же поднимет тревогу.
Мы с братом ощупью нашли коней и, напрягая зрение, старались что-нибудь разглядеть в темноте. Тем временем вой койотов прекратился, и воцарилась полная тишина. Может быть, это действительно были звери?
Внезапно грохнул выстрел с той стороны, где был загон с лошадьми. Я вздрогнул от неожиданности. Все собаки в лагере подняли лай. Еще не отзвучало в долине эхо первого выстрела, как завязалась громкая перестрелка. Но пальба продолжалась недолго. Послышалось еще несколько одиночных выстрелов, затем стрельба прекратилась, и снова наступила такая тишина, что у меня зазвенело в ушах.
— Что это было? — спросил я у брата.
— Это наши стреляли. Наверно, воины Окоток хотели подобраться к лошадям. Будь настороже, они могут явиться и сюда…
Стрельба разбудила весь лагерь. В вигвамах началось движение. Встревоженная мать вышла к нам и стала рядом.
Восточная часть небосклона уже посерела, предвещая близкий рассвет.
Когда рассвело, вождь послал самых умелых разведчиков объехать весь лагерь, а остальным людям строго запретил покидать место стоянки.
Вскоре разведчики узнали по следам, что произошло этой ночью. Это действительно были воины из группы Окоток. Большой их отряд подкрался к загону, где находились наши кони, но, встреченный яростным огнем караульных, обратился в бегство. Другой, меньший по численности отряд Окоток подошел к лагерю с тыла. Выстрелы со стороны загона дали понять этому отряду, что мы начеку. Враг отказался от нападения и отступил.
В тот же день группа пораньше свернула лагерь и тронулась на север. Местность здесь была явно ненадежная, а соседство — слишком опасным.
Я переживал страшный душевный разлад. События двух последних ночей не умещались в моем детском мозгу. В первую ночь родилась наша искренняя и крепкая дружба с ребятами из группы Окоток, а на следующую ночь их отцы хотели ограбить и убить наших… Все это грубо нарушало мое детское представление о людях, опрокидывало вверх дном весь мир моих чувств. Единственным моим счастьем было то, что я мог в этой неуверенности и замешательстве укрыться под защиту дорогих мне существ и тем успокоить свое сердце. Этими близкими существами были: отец и мать, брат Сильный Голос, а также дядя Раскатистый Гром, теперь такой же близкий, как родители. Но самое главное чувство, которое переполнило меня тогда, — это чувство общности со всеми людьми нашей группы, объединенными одной судьбой.
ВОЗВРАЩЕНИЕ НОЧНОГО ОРЛА
В лагере все было в полном порядке. Никто не обратил особенного внимания на наше отсутствие. Уже не в первый раз мы отправлялись в такие долгие прогулки.
Мать, как обычно, встретила меня вопросом:
— Ну, как там было? Хорошо?
— Хорошо, мама.
— Было что-нибудь интересное?
— О да!.. Нет, нет… собственно, ничего!
Мать внимательно посмотрела на меня, а я отвернулся. Не говоря больше ни слова, она сытно накормила меня. Из таких далеких походов человек всегда возвращался голодным как волк. Наевшись оленьей печенки, я впал в блаженное состояние. Родной вигвам был на редкость уютным, близость матери успокаивала.
— Мать, — спросил я, — это очень плохо, когда имеешь много друзей?
— Наоборот, Маленький Бизон! Чем больше друзей, тем лучше для человека. А что?
— Я тоже так думаю… Тут нет ничего плохого…
Язык у меня так и чесался. Мать была очень добра ко мне и достойна неограниченного доверия. Но я ни на минуту не забывал о протянутой товарищам руке и о клятве. Нет, я их не выдам!.. С матерью, которая не могла ни о чем догадаться, можно было вести невинный, хитрый, замаскированный разговор, подсмеиваясь в душе над тем, что она ничего не понимает.
— Мама, а все кроу из группы Окоток плохие люди? — снова спросил я невинным тоном.
— Мы воевали с ними в течение жизни нескольких поколений, — Ответила мать. — Они убивали воинов черноногих, мы убивали кроу. Они говорили, что мы плохие люди, мы говорили, что плохие люди они. Разве я знаю, где правда?
— А может быть… — оживленно подхватил я, — а может быть, они такие же хорошие, как и мы?
— Это возможно…
Мать хлопотала, наводя порядок в вигваме, и совсем не смотрела в мою сторону. А меня что-то снова дернуло за язык.
— Мать, — тихо сказал я, — а если случайно… ну совсем неожиданно… мы подружились бы с несколькими ребятами из группы Окоток, ты бы очень рассердилась?
Мать прервала работу и, внимательно посмотрев на меня, подошла ближе.
— Я только спрашиваю, мать… так, интересуюсь… — испугавшись, старался я принять непринужденный вид.
Мать стала передо мной и испытующим, проницательным взглядом впилась в мое лицо.
— Маленький Бизон, — медленно произнесла она, — с кем вы встретились на последней прогулке?
— Ни с кем, мать, ни с кем! Мы охотились на перепелок, собирали ягоды саскатун, сидели возле костра, беседовали…
— Маленький Бизон, — неумолимо продолжала допытываться она, — где вы встретились с ребятами из группы Окоток?
Я перестал дышать от испуга.
— Мать, разве я говорил что-нибудь о ребятах группы Окоток? Ведь нет же!..
Мать быстро повернулась и выбежала из вигвама.
Невдалеке сидели отец и несколько воинов. Поспешно рассказывая им что-то, мать несколько раз показала рукой в моем направлении. Все вскочили. Внезапная мысль пронизала меня: удрать!
Я выскочил из вигвама и, как антилопа, помчался в глубь лагеря. Какой-то вигвам стоял открытым. Я влетел внутрь. На счастье, там никого не было. Около стенки лежала куча бизоньих шкур. Я забрался под шкуру и лежал тихо, словно перепуганная мышь. До меня доносились приглушенные голоса; на улице произносили мое имя, звали. Я не шевелился.
Не знаю, сколько прошло времени. В вигвам вошли люди. Они перерыли шкуры и нашли меня.
— Идем! — коротко приказали они.
Меня повели в сторону главного вигвама. Уже издалека я заметил, что там собралась огромная толпа — пожалуй, все обитатели лагеря. При виде такой массы людей я снова попытался бежать, но меня тут же поймали и уже за руку подвели к вигваму.
— Что вы хотите со мной сделать? — спрашивал я, едва сдерживая слезы.
— Не бойся! Голову тебе не отрубим…
Когда мы подошли к толпе, люди стали расступаться перед нами. В вигваме я увидел сидевших на земле старейшин во главе с Шествующей Душой и шаманом Кинасы. Были здесь также мой отец и дядя Раскатистый Гром. Перед ними стояли четверо моих товарищей. Мне велели стать рядом с ними. У всех ребят были измученные и перепуганные лица, как будто всех их собирались предать смерти. Допрашивали моего старшего брата.
— …Мы дали клятву, — угрюмо бубнил Сильный Голос, — и ничего не скажем. Нельзя нарушать клятву.
— Кому дали клятву? — допытывался вождь.
— Взаимно, друг другу…
— Как ваш главный вождь я освобождаю вас от нее.
Сильный Голос заколебался, но затем сказал:
— Нет, я не изменю ей!
Заговорил, обращаясь ко всем пятерым, шаман Кинасы:
— Молокососы! Вы играете в клятвы, а тем временем грозная опасность нависла над всеми нами! Речь идет о жизни и смерти всего лагеря… Несчастные сопляки! Сейчас же говорите, иначе будете приносить клятву Большому Рогу! Вы хорошо знаете, что это значит!
Да, мы знали! Сколько страха испытал я в тот день, когда по моей вине Ровный Снег должен был приносить клятву Большому Рогу! Мы слепо верили, что клятвопреступление должно караться верной и скорой смертью.
Мы молча взглянули друг на друга. Когда мои глаза встретились с глазами брата, я умоляюще кивнул головой. Он ответил мне таким же кивком.
— Мы встретились, — обращаясь к старейшинам, сказал Сильный Голос, — с ребятами… из племени… из группы Окоток…
Хотя присутствующие уже обо всем догадывались, но слова брата произвели огромное впечатление. Только теперь у меня немного прояснилось в голове и я понял, какое важное значение придавали этому известию.
— Далеко отсюда? — спросил вождь.
— Два часа езды на коне…
Снова общее возбуждение: враг был так близко от нашего лагеря!
— Что вы с ними сделали? Сколько их было?
— Четверо… Ничего мы с ними не сделали. Беседовали, вместе ночевали, говорили меж собой, что…
Сильный Голос заколебался. У него возникли сомнения: говорить или не говорить?
— О чем именно говорили? — сурово настаивал вождь.
— Что… мы теперь… друзья… — дрожащим голосом произнес брат.
Наши старейшины приняли эти слова удивительно спокойно. Раскатистый Гром наклонился к моему отцу и что-то прошептал ему на ухо. Я отчетливо увидел, что отец и дядя улыбнулись. Что это могло значить?
— Видел ли ты, Сильный Голос, в каком направлении пошли от вас ребята группы Окоток? — продолжал спрашивать вождь.
— Видел. Они пошли на юг, а мы — на север…
— Помнишь ли ты дорогу к тому месту, где вы их встретили?
— Помню.
— Хау! Будь готов отправиться в путь. Сейчас пойдёшь туда вместе с нашими разведчиками.
От нас потребовали рассказать и о Рукстоне. Затем по приказанию вождя все разошлись по своим вигвамам. Мой брат с разведчиками выехал из лагеря, другие воины усилили охрану коней на пастбище.
Жизнь в лагере пошла обычным порядком. Никто не упрекал меня. Напротив: ровесники обступили меня и заставили рассказать всё о ребятах из группы Окоток. Невольно я снова почувствовал себя очень важным лицом.
Вернувшиеся вместе с братом разведчики подтвердили, что лагерь группы Окоток близко. До наступления ночи мы загнали своих лошадей в малый загон, построенный в непосредственной близости к нашему лагерю. Каждый воин привязал у своего вигвама лучших верховых коней. Возле нашего вигвама оказалось трое коней — отца, брата и мой буланый. Сильный Голос и я должны были стеречь их ночью; отец ушел с воинами, охранявшими лагерь.
Мы караулили по очереди: первую половину ночи — я, вторую — Сильный Голос.
Держа наготове лук, я стоял около нашего вигвама. Головы лошадей были так близко, что я мог прикоснуться к ним. Вместе со мной караулил и Пононка; он улегся около моих ног. Ничего чрезвычайного за это время не произошло.
Когда миновала половина ночи, о чем мы узнавали по звездам, я разбудил брата, а сам отправился спать.
Заснул я сладко. Разбудил меня Сильный Голос — дернул за руку. Сон мгновенно пропал.
— Вставай, быстро! — шепнул он мне.
— А что случилось?
— Не забудь лук и стрелы… — И брат исчез.
Я потихоньку позвал Пононку и вышел из вигвама.
Звезды уже изменили свое положение. Наступала предрассветная пора, хотя вокруг было еще совсем темно.
— Прислушайся! — тихонько сказал брат.
В лагере, как это обычно бывает, слышались различные звуки: то залает какой-нибудь пес (хотя было велено всех их привязать в вигвамах), то топнет копытом лошадь. Через минуту откуда-то с далеких холмов донесся приглушенный, протяжный вой койота.
— Луны нет, а он так протяжно воет… — тихо сказал Сильный Голос. — Это странно!
Теперь вой донесся с другой стороны лагеря.
— Это уж вовсе непонятно… — буркнул брат.
У наших воинов были другие сигналы. Меня охватила дрожь.
— Может быть, сбегать предупредить нашу охрану? — подал я мысль.
— Зачем? — возразил брат. — Они слышат так же хорошо, как и мы. Давай стеречь вигвам, а то кроу могут ворваться в самый лагерь…
Я не боялся, но мне было как-то не по себе. Я погладил Пононку. Верный пес, конечно, сразу почует чужого и тут же поднимет тревогу.
Мы с братом ощупью нашли коней и, напрягая зрение, старались что-нибудь разглядеть в темноте. Тем временем вой койотов прекратился, и воцарилась полная тишина. Может быть, это действительно были звери?
Внезапно грохнул выстрел с той стороны, где был загон с лошадьми. Я вздрогнул от неожиданности. Все собаки в лагере подняли лай. Еще не отзвучало в долине эхо первого выстрела, как завязалась громкая перестрелка. Но пальба продолжалась недолго. Послышалось еще несколько одиночных выстрелов, затем стрельба прекратилась, и снова наступила такая тишина, что у меня зазвенело в ушах.
— Что это было? — спросил я у брата.
— Это наши стреляли. Наверно, воины Окоток хотели подобраться к лошадям. Будь настороже, они могут явиться и сюда…
Стрельба разбудила весь лагерь. В вигвамах началось движение. Встревоженная мать вышла к нам и стала рядом.
Восточная часть небосклона уже посерела, предвещая близкий рассвет.
Когда рассвело, вождь послал самых умелых разведчиков объехать весь лагерь, а остальным людям строго запретил покидать место стоянки.
Вскоре разведчики узнали по следам, что произошло этой ночью. Это действительно были воины из группы Окоток. Большой их отряд подкрался к загону, где находились наши кони, но, встреченный яростным огнем караульных, обратился в бегство. Другой, меньший по численности отряд Окоток подошел к лагерю с тыла. Выстрелы со стороны загона дали понять этому отряду, что мы начеку. Враг отказался от нападения и отступил.
В тот же день группа пораньше свернула лагерь и тронулась на север. Местность здесь была явно ненадежная, а соседство — слишком опасным.
Я переживал страшный душевный разлад. События двух последних ночей не умещались в моем детском мозгу. В первую ночь родилась наша искренняя и крепкая дружба с ребятами из группы Окоток, а на следующую ночь их отцы хотели ограбить и убить наших… Все это грубо нарушало мое детское представление о людях, опрокидывало вверх дном весь мир моих чувств. Единственным моим счастьем было то, что я мог в этой неуверенности и замешательстве укрыться под защиту дорогих мне существ и тем успокоить свое сердце. Этими близкими существами были: отец и мать, брат Сильный Голос, а также дядя Раскатистый Гром, теперь такой же близкий, как родители. Но самое главное чувство, которое переполнило меня тогда, — это чувство общности со всеми людьми нашей группы, объединенными одной судьбой.
ВОЗВРАЩЕНИЕ НОЧНОГО ОРЛА
После довольно поспешного дневного перехода наша группа под вечер достигла Молочной реки и, перейдя ее, стала лагерем на левом, северном берегу. Большинство воинов занялись установкой вигвамов и постройкой загородок для лошадей, а несколько конных и пеших разведчиков рассыпались вокруг, чтобы поохотиться в зарослях над рекой. Скоро мы издали услышали выстрелы.
На закате солнца в лагере началось какое-то движение. В это время я ловил рыбу у излучины реки. Со стороны прерии послышался чей-то крик. На холме, освещенном последними лучами солнца, появились двое людей; они медленно тащились к лагерю. Один из наших охотников поддерживал какого-то человека, то и дело припадавшего на ногу. Ковыляющий индеец был истощен и измучен. Худоба его еще издали бросалась в глаза.
Я не расслышал, что именно крикнул наш охотник — видимо, это было что-то очень важное. Я бросил удочку и помчался к нашему вигваму. У входа стояла мать; она чутко прислушивалась к чему-то.
— Что случилось? — обеспокоенно спросил я.
— Не знаю, не знаю… — приглушенным голосом ответила мать; она была сильно взволнована.
И тут вдруг послышались звуки барабана. Кто-то бил сбор. По глубокому звучанию мы сразу узнали большой барабан Кинасы. В этот барабан били только в важных случаях или при больших торжествах.
Из центра лагеря раздались возгласы:
— К вигваму вождя! Все к вигваму вождя!.. Все!
Прибежал отец и принес новость:
— Вернулся Ночной Орел!
— Ночной… Орел… вернулся! — повторила мать, закрывая рот рукой в знак изумления, и добавила с тревогой: — Живой?
— А как он еще мог вернуться, женщина? Живой… Ну, скорее к вигваму вождя!
Возвращение Ночного Орла взволновало меня не меньше, чем взрослых. Ярко встала в моей памяти та богатая событиями ночь, что была год назад: после стычки с Рукстоном и кроу мы ждали возвращения наших воинов и не дождались только одного — Ночного Орла. Именно в ту ночь мне пришла в голову нелепая мысль пронзить стрелами сердца врагов. Ночной Орел тогда не вернулся, и воины обрушили свой гнев на шамана, Белого Волка…
Перед вигвамом вождя горел большой костер. Мы застали там огромную толпу: собрались почти все обитатели лагеря. Ночного Орла не было видно. Зато охотник, который привел его, стоял возле костра и рассказывал, как и где нашел воина. Оказывается, он наткнулся на Ночного Орла у самой реки, в часе ходьбы отсюда. Ночной Орел добрался до Молочной реки еще несколько недель назад — он знал, что мы часто приходим туда. Судьбе было угодно, чтобы мы прибыли сегодня в эту местность, и вот один из наших охотников наткнулся на укрытие, где прятался наш пропавший воин. Охотник застал Ночного Орла совершенно ослабевшим от голода и с великим трудом довел его до лагеря…
Рассказчик смолк. Двое воинов на руках вынесли из вигвама вождя совершенно истощенного, худого как скелет человека. Призрак, а не человек!.. Его осторожно усадили неподалеку от костра, на куче бизоньих шкур.
Я дернул мать за руку.
— Мать, — спросил я, — это Ночной Орел?
— Да, это он.
— А может быть, это его дух?
— Нет, он сам… Стой тихо!
Ночному Орлу принесли легкую еду, приготовленную из печени оленя. Все смотрели в трепетном молчании, как ел измученный воин.
— Видишь? — шепнула мне мать. — Дух не мог бы есть!
Потом Ночному Орлу подали трубку. Он долго курил ее и молчал. Придя немного в себя, он попытался выпрямиться.
— Хау ну тики? (Как ты себя чувствуешь?) — спросил вождь Шествующая Душа.
— Нит ахксе!.. (Очень хорошо!) — ответил воин.
Он повел глазами вокруг и хотел улыбнуться, но лишь слабо скривил лицо.
— Братья!.. — тихо начал Ночной Орел. — Смотрю я на вас, вижу себя среди близких, и сердце мое веселится… Хотите знать, что я пережил?.. Много удивительного… Слушайте!
И он начал свое повествование, от слабости часто прерывая речь.
В памятную ночь нашей стычки с Рукстоном Ночной Орел был в отряде воинов, со взгорья обстреливавших врага в долине. Потом он вызвался вместе с другими поджечь лагерь Рукстона. Но враг был настороже и отогнал наших. Пришлось отступать в сторону реки. И тут Ночной Орел был ранен пулей в ногу. Падая, он потерял в темноте ружье. Его падения никто из товарищей не заметил, а звать на помощь Ночной Орел не мог — поблизости был лагерь группы Окоток. Кое-как он дополз до реки. Сражение уже прекратилось. Незаметно для врагов Ночной Орел скользнул в воду, и течение подхватило его. Он проплыл довольно далеко, выполз на берег и хотел добраться до нашего лагеря. Но в реке он потерял много крови, страшная боль раздирала все его тело. Он свалился на землю без сознания. Когда воин пришел в себя, солнце уже стояло высоко. Пришлось отказаться от мысли добраться до своих. Опасаясь погони кроу, Ночной Орел весь день пролежал в зарослях на берегу. Вечером он снова побрел вперед, опираясь на палку. Раненая нога болела все сильнее; несколько раз он терял сознание. На третий день Ночной Орел совсем обессилел; окружающие предметы начали двоиться в глазах. Внезапно он услышал голоса. Его нашли двое торговцев-метисов. Сжалившись над Ночным Орлом, они посадили его на коня и привезли на свою стоянку. Добрые люди заботились о нем как могли. Когда они выступили на восток, то взяли его с собой. За несколько месяцев рана успела зажить, но нога осталась неподвижной, искривленной в колене… Ранней весной этого года много американских горняков направлялись в горы западной Монтаны, где было обнаружено золото. Ночной Орел присоединился к ним. Среди горняков он встретил хороших людей, которые не отказывали ему в братской помощи…
— Да может ли это быть?! — прервал рассказ кто-то из присутствующих. — Американцы — и вдруг оказались добрыми людьми! Тут что-то не то… И даже не отказывали в помощи тебе, индейцу?
— Да, они много помогали мне.
— Это не американцы!
— Нет, они!.. Но ты прав: то были другие американцы. Правда, ничем особым эти горняки не отличались, разве что очень уж были бедны. Их нанял богатый хозяин, они служили ему и работали на него… Эти бедные горняки были очень добры ко мне.
— Неслыханное дело! Удивительно! — послышались голоса со всех сторон.
Наши воины как бы впервые начали понимать, что рядом с «плохими американцами», с которыми они обычно встречались, существуют и хорошие американцы, вроде тех бедных горняков.
Тем временем Ночной Орел продолжал рассказ.
Во время перехода на запад ему совсем неплохо было среди горняков. Но в том же караване ехал врач. Этот слишком усердный человек непременно хотел отрезать Ночному Орлу ногу. Но воин ни за что на свете не соглашался расстаться с ногой. Он сбежал от горняков и после нескольких недель мучений и голода доплелся до Молочной реки. Рана на колене снова загноилась. Трудно было охотиться, Ночной Орел голодал. Только сегодня к вечеру он услышал осторожные шаги нашего охотника. Теперь он был спасен!
Ночной Орел кончил свое повествование. Он привстал, опираясь на здоровую ногу, и сказал взволнованно:
— Пусть Великий Дух будет так же добр к вам, как и ко мне!
После этих слов встал вождь Шествующая Душа:
— Наш великий шаман Белый Волк никогда не ошибался. Тайные силы давали ему правильные советы. Это мы были виноваты: мы были глухи и слепы, мы не понимали его слов. Белый Волк заверял нас, что ты, Ночной Орел, жив, а мы, неразумные, не верили ему. Белый Волк ушел от нас в Край Вечной Охоты, но дух его живет между нами. Он, как и мы, радуется твоему возвращению… Принесите мне его барабан!
Достали и принесли большой барабан шамана, некогда принадлежавший Белому Волку.
Впервые за целый год зазвучал этот барабан. Теперь сам вождь бил в него. Мы сосредоточенно слушали. Вдова Белого Волка вполголоса затянула мелодию той песни, которую шаман пел перед смертью.
Давно уже наступила ночь. Ветер гулял по прерии и раздувал костер. Жалобно выли собаки…
Спустя минуту в унисон с барабаном Белого Волка заговорил барабан нынешнего шамана, Кинасы. Этим он воздавал должную честь своему предшественнику и, возможно, хотел также обратить внимание людей на то, что теперь он шаман нашей группы. Кинасы не был свободен от чувства зависти…
Когда рокот барабанов стих, вождь сказал:
— Я чувствую, что Белый Волк сегодня среди нас. Он окружает нас своей опекой.
Возвращение Ночного Орла было для нас знаменательным событием. Как и все индейские племена, черноногие слепо верили в неведомые силы, в их могущественное влияние на нашу жизнь. Мнимая прошлогодняя ошибка в торжественном предсказании Белого Волка вызвала сомнение не только в достоверности его слов, но и породила в людях нашей группы неуверенность — не отвратили ли вообще от нас невидимые силы свой благосклонный взор? И вот Ночной Орел вернулся. Это было ощутимое доказательство того, что пророчество Белого Волка полностью соответствовало истине и что духи все время были милостивы к покойному шаману и к нам. Разумеется, сейчас я знаю, что все это было лишь удачным стечением обстоятельств в пользу Белого Волка, но тогда мы верили в духов.
Радость по поводу возвращения Ночного Орла была всеобщей, и она породила великодушную мысль. Наскоро обменявшись мнениями со шаманом Кинасы, Шествующая Душа в ту же ночь созвал совещание всех мужчин. Разожгли большой костер. Воины, сидевшие подальше от костра, совершенно сливались с темнотой ночи; только в глазах у них сверкали отблески огня.
— Великий день, — начал вождь, — должен быть отмечен подобающим образом. Кроу не убили Ночного Орла. В такой день у нас должно быть доброе сердце. Чем же почтим мы память Белого Волка? Протянем группе Окоток из племени кроу руку дружбы…
— Прошлой ночью они хотели напасть на нас! — послышался чей-то предостерегающий голос.
— В такой день мы должны рассеять ненависть, обезоружить гнев. Мы много терпели от них обид, но более тяжелые удары наносили им мы…
— А Рукстон? Он сидит у них.
— Если два племени честно хотят мира и согласия, то нет силы, которая стала бы на их пути. Наше примирение обезвредит Рукстона… Кто не согласен с этим?
Никто не отозвался.
— Все желают мира?
— Да, да, все! — дружно ответили воины.
На рассвете Шествующая Душа выслал на юг всадника с поручением отыскать лагерь Воронов-Окоток, передать их вождю нашу волю установить мир и вручить ему символический дар — пачку табаку киникиник. Наши остались на том же месте, у Молочной реки, но приняли еще более строгие меры предосторожности. Трудно было предвидеть, что ответят кроу.
Но ответ был доброжелательным. На пятый день вернулся наш посланец; он привез от вождя группы Окоток в знак их согласия на мир пачку восточно-индейского табака. Это был табак белого человека. Отдавая отчет нашим старейшинам, посланец подробно описал все, что видел в лагере кроу.
— Я немного знаю их язык, — говорил он. — Я видел: многие из группы Окоток хотят мира с нами.
— Был ли там Рукстон?
— Был. Но кроу очень не любят его. Он спаивает их, подговаривает украсть наших лошадей, как и в прошлом году. Обещает им большую прибыль.
— А может быть, они послушаются его?
— Теперь уж не послушаются. Красть лошадей становится все труднее. Пять дней назад они убедились в нашей бдительности. Это был полезный урок для них и серьезное предостережение.
— Что же они сделают с Рукстоном?
— Они хотят прогнать его и, наверно, прогонят. С нами они желают встретиться на половине пути, у большой излучины Раковинной реки, и там выкурить «трубку мира».
— Был ли ты внимателен? — Вождь пронзил посланца острым взглядом. — Всё ли ты замечал, хорошо ли следил за выражением их глаз, подставлял ли ухо, ловя их перешептывание, не дал ли себя обмануть? Можешь ли ты поручиться, что кроу не готовят нам какую-нибудь западню, а искренне хотят мира?
— Я был чуток, прислушивался ко всему. Кроу хотят мира.
— Хау! Хау! — удовлетворенно сказали воины.
До большой излучины Раковинной реки было полтора дня пути. Мы прибыли туда под вечер следующего дня. Кроу еще не было. Мы выбрали над рекой широкий луг. На нем, в надлежащем отдалении друг от друга, могли поместиться оба многолюдных лагеря. На этот раз мы меньше обращали внимания на меры предосторожности, а заботились о том, чтобы использовать близость воды, набрать топлива и задать корм коням.
На следующее утро наш патруль на южном взгорье донес: приближается многочисленная группа людей. Вороны-Окоток* двигались к нам в обычном порядке и в полном спокойствии, как будто нас, их прежних врагов, не было поблизости. Мы были рады этой мирной обыденности, но нас удивила одна подробность: все кроу — мужчины, женщины и дети — были по-праздничному разодеты. Лица мужчин были раскрашены в яркие цвета; они были великолепны в своих головных уборах из орлиных перьев, а некоторые особенно прославленные воины надели длинные плащи из таких же перьев. Этим праздничным убранством Вороны-Окоток хотели подчеркнуть торжественность момента, показать нам свое уважение. Такие явные знаки почета и вежливости со стороны недавних врагов очень порадовали нас и наполнили гордостью.
Вождь Шествующая Душа выслал навстречу кроу посланцев, которые должны были указать гостям место для их лагеря на другом конце луга. Попутно наш вождь велел нескольким разведчикам выследить, не находится ли среди прибывших Рукстон и его шайка. Вскоре кроу раскинули лагерь, а разведчики донесли, что ни Рукстона, ни его людей среди кроу нет. Это нас успокоило.
На закате солнца в лагере началось какое-то движение. В это время я ловил рыбу у излучины реки. Со стороны прерии послышался чей-то крик. На холме, освещенном последними лучами солнца, появились двое людей; они медленно тащились к лагерю. Один из наших охотников поддерживал какого-то человека, то и дело припадавшего на ногу. Ковыляющий индеец был истощен и измучен. Худоба его еще издали бросалась в глаза.
Я не расслышал, что именно крикнул наш охотник — видимо, это было что-то очень важное. Я бросил удочку и помчался к нашему вигваму. У входа стояла мать; она чутко прислушивалась к чему-то.
— Что случилось? — обеспокоенно спросил я.
— Не знаю, не знаю… — приглушенным голосом ответила мать; она была сильно взволнована.
И тут вдруг послышались звуки барабана. Кто-то бил сбор. По глубокому звучанию мы сразу узнали большой барабан Кинасы. В этот барабан били только в важных случаях или при больших торжествах.
Из центра лагеря раздались возгласы:
— К вигваму вождя! Все к вигваму вождя!.. Все!
Прибежал отец и принес новость:
— Вернулся Ночной Орел!
— Ночной… Орел… вернулся! — повторила мать, закрывая рот рукой в знак изумления, и добавила с тревогой: — Живой?
— А как он еще мог вернуться, женщина? Живой… Ну, скорее к вигваму вождя!
Возвращение Ночного Орла взволновало меня не меньше, чем взрослых. Ярко встала в моей памяти та богатая событиями ночь, что была год назад: после стычки с Рукстоном и кроу мы ждали возвращения наших воинов и не дождались только одного — Ночного Орла. Именно в ту ночь мне пришла в голову нелепая мысль пронзить стрелами сердца врагов. Ночной Орел тогда не вернулся, и воины обрушили свой гнев на шамана, Белого Волка…
Перед вигвамом вождя горел большой костер. Мы застали там огромную толпу: собрались почти все обитатели лагеря. Ночного Орла не было видно. Зато охотник, который привел его, стоял возле костра и рассказывал, как и где нашел воина. Оказывается, он наткнулся на Ночного Орла у самой реки, в часе ходьбы отсюда. Ночной Орел добрался до Молочной реки еще несколько недель назад — он знал, что мы часто приходим туда. Судьбе было угодно, чтобы мы прибыли сегодня в эту местность, и вот один из наших охотников наткнулся на укрытие, где прятался наш пропавший воин. Охотник застал Ночного Орла совершенно ослабевшим от голода и с великим трудом довел его до лагеря…
Рассказчик смолк. Двое воинов на руках вынесли из вигвама вождя совершенно истощенного, худого как скелет человека. Призрак, а не человек!.. Его осторожно усадили неподалеку от костра, на куче бизоньих шкур.
Я дернул мать за руку.
— Мать, — спросил я, — это Ночной Орел?
— Да, это он.
— А может быть, это его дух?
— Нет, он сам… Стой тихо!
Ночному Орлу принесли легкую еду, приготовленную из печени оленя. Все смотрели в трепетном молчании, как ел измученный воин.
— Видишь? — шепнула мне мать. — Дух не мог бы есть!
Потом Ночному Орлу подали трубку. Он долго курил ее и молчал. Придя немного в себя, он попытался выпрямиться.
— Хау ну тики? (Как ты себя чувствуешь?) — спросил вождь Шествующая Душа.
— Нит ахксе!.. (Очень хорошо!) — ответил воин.
Он повел глазами вокруг и хотел улыбнуться, но лишь слабо скривил лицо.
— Братья!.. — тихо начал Ночной Орел. — Смотрю я на вас, вижу себя среди близких, и сердце мое веселится… Хотите знать, что я пережил?.. Много удивительного… Слушайте!
И он начал свое повествование, от слабости часто прерывая речь.
В памятную ночь нашей стычки с Рукстоном Ночной Орел был в отряде воинов, со взгорья обстреливавших врага в долине. Потом он вызвался вместе с другими поджечь лагерь Рукстона. Но враг был настороже и отогнал наших. Пришлось отступать в сторону реки. И тут Ночной Орел был ранен пулей в ногу. Падая, он потерял в темноте ружье. Его падения никто из товарищей не заметил, а звать на помощь Ночной Орел не мог — поблизости был лагерь группы Окоток. Кое-как он дополз до реки. Сражение уже прекратилось. Незаметно для врагов Ночной Орел скользнул в воду, и течение подхватило его. Он проплыл довольно далеко, выполз на берег и хотел добраться до нашего лагеря. Но в реке он потерял много крови, страшная боль раздирала все его тело. Он свалился на землю без сознания. Когда воин пришел в себя, солнце уже стояло высоко. Пришлось отказаться от мысли добраться до своих. Опасаясь погони кроу, Ночной Орел весь день пролежал в зарослях на берегу. Вечером он снова побрел вперед, опираясь на палку. Раненая нога болела все сильнее; несколько раз он терял сознание. На третий день Ночной Орел совсем обессилел; окружающие предметы начали двоиться в глазах. Внезапно он услышал голоса. Его нашли двое торговцев-метисов. Сжалившись над Ночным Орлом, они посадили его на коня и привезли на свою стоянку. Добрые люди заботились о нем как могли. Когда они выступили на восток, то взяли его с собой. За несколько месяцев рана успела зажить, но нога осталась неподвижной, искривленной в колене… Ранней весной этого года много американских горняков направлялись в горы западной Монтаны, где было обнаружено золото. Ночной Орел присоединился к ним. Среди горняков он встретил хороших людей, которые не отказывали ему в братской помощи…
— Да может ли это быть?! — прервал рассказ кто-то из присутствующих. — Американцы — и вдруг оказались добрыми людьми! Тут что-то не то… И даже не отказывали в помощи тебе, индейцу?
— Да, они много помогали мне.
— Это не американцы!
— Нет, они!.. Но ты прав: то были другие американцы. Правда, ничем особым эти горняки не отличались, разве что очень уж были бедны. Их нанял богатый хозяин, они служили ему и работали на него… Эти бедные горняки были очень добры ко мне.
— Неслыханное дело! Удивительно! — послышались голоса со всех сторон.
Наши воины как бы впервые начали понимать, что рядом с «плохими американцами», с которыми они обычно встречались, существуют и хорошие американцы, вроде тех бедных горняков.
Тем временем Ночной Орел продолжал рассказ.
Во время перехода на запад ему совсем неплохо было среди горняков. Но в том же караване ехал врач. Этот слишком усердный человек непременно хотел отрезать Ночному Орлу ногу. Но воин ни за что на свете не соглашался расстаться с ногой. Он сбежал от горняков и после нескольких недель мучений и голода доплелся до Молочной реки. Рана на колене снова загноилась. Трудно было охотиться, Ночной Орел голодал. Только сегодня к вечеру он услышал осторожные шаги нашего охотника. Теперь он был спасен!
Ночной Орел кончил свое повествование. Он привстал, опираясь на здоровую ногу, и сказал взволнованно:
— Пусть Великий Дух будет так же добр к вам, как и ко мне!
После этих слов встал вождь Шествующая Душа:
— Наш великий шаман Белый Волк никогда не ошибался. Тайные силы давали ему правильные советы. Это мы были виноваты: мы были глухи и слепы, мы не понимали его слов. Белый Волк заверял нас, что ты, Ночной Орел, жив, а мы, неразумные, не верили ему. Белый Волк ушел от нас в Край Вечной Охоты, но дух его живет между нами. Он, как и мы, радуется твоему возвращению… Принесите мне его барабан!
Достали и принесли большой барабан шамана, некогда принадлежавший Белому Волку.
Впервые за целый год зазвучал этот барабан. Теперь сам вождь бил в него. Мы сосредоточенно слушали. Вдова Белого Волка вполголоса затянула мелодию той песни, которую шаман пел перед смертью.
Давно уже наступила ночь. Ветер гулял по прерии и раздувал костер. Жалобно выли собаки…
Спустя минуту в унисон с барабаном Белого Волка заговорил барабан нынешнего шамана, Кинасы. Этим он воздавал должную честь своему предшественнику и, возможно, хотел также обратить внимание людей на то, что теперь он шаман нашей группы. Кинасы не был свободен от чувства зависти…
Когда рокот барабанов стих, вождь сказал:
— Я чувствую, что Белый Волк сегодня среди нас. Он окружает нас своей опекой.
Возвращение Ночного Орла было для нас знаменательным событием. Как и все индейские племена, черноногие слепо верили в неведомые силы, в их могущественное влияние на нашу жизнь. Мнимая прошлогодняя ошибка в торжественном предсказании Белого Волка вызвала сомнение не только в достоверности его слов, но и породила в людях нашей группы неуверенность — не отвратили ли вообще от нас невидимые силы свой благосклонный взор? И вот Ночной Орел вернулся. Это было ощутимое доказательство того, что пророчество Белого Волка полностью соответствовало истине и что духи все время были милостивы к покойному шаману и к нам. Разумеется, сейчас я знаю, что все это было лишь удачным стечением обстоятельств в пользу Белого Волка, но тогда мы верили в духов.
Радость по поводу возвращения Ночного Орла была всеобщей, и она породила великодушную мысль. Наскоро обменявшись мнениями со шаманом Кинасы, Шествующая Душа в ту же ночь созвал совещание всех мужчин. Разожгли большой костер. Воины, сидевшие подальше от костра, совершенно сливались с темнотой ночи; только в глазах у них сверкали отблески огня.
— Великий день, — начал вождь, — должен быть отмечен подобающим образом. Кроу не убили Ночного Орла. В такой день у нас должно быть доброе сердце. Чем же почтим мы память Белого Волка? Протянем группе Окоток из племени кроу руку дружбы…
— Прошлой ночью они хотели напасть на нас! — послышался чей-то предостерегающий голос.
— В такой день мы должны рассеять ненависть, обезоружить гнев. Мы много терпели от них обид, но более тяжелые удары наносили им мы…
— А Рукстон? Он сидит у них.
— Если два племени честно хотят мира и согласия, то нет силы, которая стала бы на их пути. Наше примирение обезвредит Рукстона… Кто не согласен с этим?
Никто не отозвался.
— Все желают мира?
— Да, да, все! — дружно ответили воины.
На рассвете Шествующая Душа выслал на юг всадника с поручением отыскать лагерь Воронов-Окоток, передать их вождю нашу волю установить мир и вручить ему символический дар — пачку табаку киникиник. Наши остались на том же месте, у Молочной реки, но приняли еще более строгие меры предосторожности. Трудно было предвидеть, что ответят кроу.
Но ответ был доброжелательным. На пятый день вернулся наш посланец; он привез от вождя группы Окоток в знак их согласия на мир пачку восточно-индейского табака. Это был табак белого человека. Отдавая отчет нашим старейшинам, посланец подробно описал все, что видел в лагере кроу.
— Я немного знаю их язык, — говорил он. — Я видел: многие из группы Окоток хотят мира с нами.
— Был ли там Рукстон?
— Был. Но кроу очень не любят его. Он спаивает их, подговаривает украсть наших лошадей, как и в прошлом году. Обещает им большую прибыль.
— А может быть, они послушаются его?
— Теперь уж не послушаются. Красть лошадей становится все труднее. Пять дней назад они убедились в нашей бдительности. Это был полезный урок для них и серьезное предостережение.
— Что же они сделают с Рукстоном?
— Они хотят прогнать его и, наверно, прогонят. С нами они желают встретиться на половине пути, у большой излучины Раковинной реки, и там выкурить «трубку мира».
— Был ли ты внимателен? — Вождь пронзил посланца острым взглядом. — Всё ли ты замечал, хорошо ли следил за выражением их глаз, подставлял ли ухо, ловя их перешептывание, не дал ли себя обмануть? Можешь ли ты поручиться, что кроу не готовят нам какую-нибудь западню, а искренне хотят мира?
— Я был чуток, прислушивался ко всему. Кроу хотят мира.
— Хау! Хау! — удовлетворенно сказали воины.
До большой излучины Раковинной реки было полтора дня пути. Мы прибыли туда под вечер следующего дня. Кроу еще не было. Мы выбрали над рекой широкий луг. На нем, в надлежащем отдалении друг от друга, могли поместиться оба многолюдных лагеря. На этот раз мы меньше обращали внимания на меры предосторожности, а заботились о том, чтобы использовать близость воды, набрать топлива и задать корм коням.
На следующее утро наш патруль на южном взгорье донес: приближается многочисленная группа людей. Вороны-Окоток* двигались к нам в обычном порядке и в полном спокойствии, как будто нас, их прежних врагов, не было поблизости. Мы были рады этой мирной обыденности, но нас удивила одна подробность: все кроу — мужчины, женщины и дети — были по-праздничному разодеты. Лица мужчин были раскрашены в яркие цвета; они были великолепны в своих головных уборах из орлиных перьев, а некоторые особенно прославленные воины надели длинные плащи из таких же перьев. Этим праздничным убранством Вороны-Окоток хотели подчеркнуть торжественность момента, показать нам свое уважение. Такие явные знаки почета и вежливости со стороны недавних врагов очень порадовали нас и наполнили гордостью.
Вождь Шествующая Душа выслал навстречу кроу посланцев, которые должны были указать гостям место для их лагеря на другом конце луга. Попутно наш вождь велел нескольким разведчикам выследить, не находится ли среди прибывших Рукстон и его шайка. Вскоре кроу раскинули лагерь, а разведчики донесли, что ни Рукстона, ни его людей среди кроу нет. Это нас успокоило.