— Старею! Не знаю, сойдутся ли наши тропы в другой раз… Мы скоро расстанемся. Но перед этим хочу рассказать вам, как один из ваших вождей спас мне жизнь. Без его помощи я теперь не был бы среди вас. Не вижу его здесь. Поэтому прошу вас, черноногие: как только вернетесь в свои края, повторите ему то, что скажу сейчас… Мне было тогда двадцать шесть зим. Я не был еще достаточно рассудительным. Вместе со своим братом Номпа Винчеста и несколькими товарищами я начал тогда поход против вас, черноногих. У вас было много коней, и нам хотелось отобрать их. Вблизи Молочной реки мы наткнулись на один из ваших лагерей. Наступила ночь. Мы отправились на разведку вместе с братом. Ползли по траве, стараясь найти загон, где вы держите животных. Вдруг одна из лошадей сорвалась с места и помчалась прямо на нас. Через минуту показался гнавшийся за лошадью рослый воин. В темноте он не мог нас заметить. Коня он не поймал, но с ходу налетел на брата. Тот лежал в нескольких шагах от меня. Ваш воин был незаурядным силачом — он быстро справился с братом. Я не успел прийти на помощь.
Воин ваш повел пленника в лагерь. Я прокрался за ними и видел, как оба вошли в большой вигвам. Я был в отчаянии. В голове вертелась только одна мысль: выручить брата. Но как? У входа в вигвам стоял тот же рослый воин. Он опирался на копье. Я обезумел. Смело подойдя к воину, я спросил его о брате. Ни слова не говоря, гигант схватил меня и втащил в вигвам. Там горел очаг. Я увидел брата и какую-то женщину — видимо, жену гиганта. Воин велел ей поджарить для нас кусок мяса. А мы уже семь дней почти ничего не ели и набросились на мясо, как голодные волки. Воин сочувственно смотрел на нас. Потом пришли еще два воина и повели нас в другой вигвам, где совещались старейшины. Видимо, старейшины были очень возбуждены происшедшим Ко мне подошел молодой воин, знавший язык ассинибойнов. Он сказал: «В последние дни у нас украдено много коней, и вскоре вы будете преданы смерти. По всему племени уже оповещено, что пойманы два грабителя».
Потом все покинули вигвам, уведя с собой только брата. Я остался один. На площади собирался народ. Слышно было, как раздражены и озлоблены люди. Наступал наш последний час… Я огляделся — рядом с костром лежало ружье, видимо забытое кем-то из старейшин. Я подполз к ружью. Оно было не заряжено, но в углу я нашел рог с порохом и мешочек с пулями. Я решил дорого продать свою жизнь, лихорадочно зарядил ружье и уже собирался выскочить на двор. Внезапно меня, как клещами, схватили две пары рук. Я был обезоружен. Разъяренная толпа хотела убить меня на месте. Два воина, продолжавшие крепко держать мои руки, еле отбились от наседавших людей. Потом они бегом направились за пределы лагеря.
Там уже ожидал гигант, накормивший нас. Возле него, связанный, лежал мой брат. Гигант, наверно, был великим вождем черноногих. Он что-то говорил мне, но я не понимал его языка. Потом он разрезал связывавшие брата путы. Он указал нам на двух коней, приготовленных поблизости, и велел скакать как можно быстрее. Мы были свободны. С минуту я еще слышал, как вождь-гигант могучим голосом приказывал своим людям сохранять спокойствие — они хотели преследовать нас. Было темно, ночь еще не кончилась. Не веря своему счастью, мы мчались сломя голову: впереди был родной дом и свобода…
Позднее события той ночи казались мне бредом больного человека. Но это не был бред. Лучше всего об этом свидетельствовали два хороших коня, отданных нам вождем черноногих. Для меня навсегда осталась загадкой, почему он тогда даровал нам жизнь…
Вот весь мой рассказ…
Большой Котел дружелюбным взглядом окинул старейшин черноногих и добавил:
— Я уже стар. Если тот вождь жив, прошу — повторите ему мои слова. Добавьте еще: мы были врагами, но каждый раз, участвуя в танце Солнца, я просил невидимые силы быть милостивыми к нему… На этом я кончаю, черноногие. Я сказал что хотел. Хау!
Когда Большой Котел сел, поднялся один из наших вождей, Ниокскатос. Он сказал, обращаясь к ассинибойну:
— Вождь, даровавший тебе жизнь, был мой отец. Мы тогда были еще детьми, но хорошо знаем об этом случае от отца. Ясно припоминаю эту ночь. Могу сказать тебе сегодня, чему ты обязан жизнью. Собственной отваге и доблести! Ты не оставил брата в беде, потом решил биться до конца, хотя тебе и грозила верная смерть. Отец хотел испытать твою храбрость: это он оставил ружье в вигваме. Он решил, что жалко губить твою молодую жизнь. У нас, черноногих, есть священное правило: каждый воин должен любой ценой спасать своего товарища, если ему грозит опасность. Ты это сделал, храбрый воин и великий вождь всех ассинибойнов. Поэтому мой отец и подарил тебе жизнь.
Ниокскатос шепотом сказал что-то другим вождям черноногих и снова обратился к Большому Котлу:
— Если бы жив был мой отец, то я знаю, что он передал бы тебе свое имя. Это великий почет в нашем племени. У тебя есть сын. Позволь нам передать ему имя Ниокскатоса.
— Хау, хау, хау!.. — радостно закричали все присутствовавшие ассинибойны.
Собравшиеся понимали значительность момента. Такой обмен именами великого вождя между племенами был самым убедительным доказательством дружбы. Воины были растроганы.
На закате своей вольной жизни в прериях индейцы начали постигать эти важные и разумные дела…
ОХОТА НА БИЗОНОВ
ТАНЕЦ СОЛНЦА
Воин ваш повел пленника в лагерь. Я прокрался за ними и видел, как оба вошли в большой вигвам. Я был в отчаянии. В голове вертелась только одна мысль: выручить брата. Но как? У входа в вигвам стоял тот же рослый воин. Он опирался на копье. Я обезумел. Смело подойдя к воину, я спросил его о брате. Ни слова не говоря, гигант схватил меня и втащил в вигвам. Там горел очаг. Я увидел брата и какую-то женщину — видимо, жену гиганта. Воин велел ей поджарить для нас кусок мяса. А мы уже семь дней почти ничего не ели и набросились на мясо, как голодные волки. Воин сочувственно смотрел на нас. Потом пришли еще два воина и повели нас в другой вигвам, где совещались старейшины. Видимо, старейшины были очень возбуждены происшедшим Ко мне подошел молодой воин, знавший язык ассинибойнов. Он сказал: «В последние дни у нас украдено много коней, и вскоре вы будете преданы смерти. По всему племени уже оповещено, что пойманы два грабителя».
Потом все покинули вигвам, уведя с собой только брата. Я остался один. На площади собирался народ. Слышно было, как раздражены и озлоблены люди. Наступал наш последний час… Я огляделся — рядом с костром лежало ружье, видимо забытое кем-то из старейшин. Я подполз к ружью. Оно было не заряжено, но в углу я нашел рог с порохом и мешочек с пулями. Я решил дорого продать свою жизнь, лихорадочно зарядил ружье и уже собирался выскочить на двор. Внезапно меня, как клещами, схватили две пары рук. Я был обезоружен. Разъяренная толпа хотела убить меня на месте. Два воина, продолжавшие крепко держать мои руки, еле отбились от наседавших людей. Потом они бегом направились за пределы лагеря.
Там уже ожидал гигант, накормивший нас. Возле него, связанный, лежал мой брат. Гигант, наверно, был великим вождем черноногих. Он что-то говорил мне, но я не понимал его языка. Потом он разрезал связывавшие брата путы. Он указал нам на двух коней, приготовленных поблизости, и велел скакать как можно быстрее. Мы были свободны. С минуту я еще слышал, как вождь-гигант могучим голосом приказывал своим людям сохранять спокойствие — они хотели преследовать нас. Было темно, ночь еще не кончилась. Не веря своему счастью, мы мчались сломя голову: впереди был родной дом и свобода…
Позднее события той ночи казались мне бредом больного человека. Но это не был бред. Лучше всего об этом свидетельствовали два хороших коня, отданных нам вождем черноногих. Для меня навсегда осталась загадкой, почему он тогда даровал нам жизнь…
Вот весь мой рассказ…
Большой Котел дружелюбным взглядом окинул старейшин черноногих и добавил:
— Я уже стар. Если тот вождь жив, прошу — повторите ему мои слова. Добавьте еще: мы были врагами, но каждый раз, участвуя в танце Солнца, я просил невидимые силы быть милостивыми к нему… На этом я кончаю, черноногие. Я сказал что хотел. Хау!
Когда Большой Котел сел, поднялся один из наших вождей, Ниокскатос. Он сказал, обращаясь к ассинибойну:
— Вождь, даровавший тебе жизнь, был мой отец. Мы тогда были еще детьми, но хорошо знаем об этом случае от отца. Ясно припоминаю эту ночь. Могу сказать тебе сегодня, чему ты обязан жизнью. Собственной отваге и доблести! Ты не оставил брата в беде, потом решил биться до конца, хотя тебе и грозила верная смерть. Отец хотел испытать твою храбрость: это он оставил ружье в вигваме. Он решил, что жалко губить твою молодую жизнь. У нас, черноногих, есть священное правило: каждый воин должен любой ценой спасать своего товарища, если ему грозит опасность. Ты это сделал, храбрый воин и великий вождь всех ассинибойнов. Поэтому мой отец и подарил тебе жизнь.
Ниокскатос шепотом сказал что-то другим вождям черноногих и снова обратился к Большому Котлу:
— Если бы жив был мой отец, то я знаю, что он передал бы тебе свое имя. Это великий почет в нашем племени. У тебя есть сын. Позволь нам передать ему имя Ниокскатоса.
— Хау, хау, хау!.. — радостно закричали все присутствовавшие ассинибойны.
Собравшиеся понимали значительность момента. Такой обмен именами великого вождя между племенами был самым убедительным доказательством дружбы. Воины были растроганы.
На закате своей вольной жизни в прериях индейцы начали постигать эти важные и разумные дела…
ОХОТА НА БИЗОНОВ
После двух дней отдыха в лагере ассинибойнов и гровантров мы покинули наших гостеприимных хозяев и унесли в своих сердцах добрые чувства, как заявил при расставании наш вождь. Мы направились дальше на север в поисках бизонов. Потом мы простились и в течение трех дней, с группой Ниокскатоса, продвигались к северу. Однажды ночью нас разбудили какие-то звуки. Мы вскочили, чутко прислушиваясь. До нас долетела мелодия, хорошо известная каждому индейцу. То была песнь смерти. Кто-то, умирающий в лагере, затянул свою последнюю песнь. Но кто? Не было у нас никого, кто тяжело болел в эти дни.
— Кто это может быть? Кто? — раздались тревожные восклицания в нашем вигваме.
Отец с минуту прислушивался и вдруг воскликнул:
— Это Белый Волк.
Отец накинул на себя одеяло и выскочил из вигвама. Теперь мы слышали приглушенный топот многих мокасин и босых ног. У нас возникли горькие предчувствия.
Вскоре отец вернулся. Даже в неверном свете догорающего костра мы заметили его волнение. Мать быстро подбросила в огонь хвороста и вопросительно взглянула на отца. Скрестив руки на груди, он недвижимо стоял у входа.
— Белый Волк умер… — наконец сказал он упавшим голосом.
Мать в ужасе широко открыла рот и тут же закрыла его ладонью.
— Да, наш шаман умер! — повторил отец, как бы уверяя себя в том, что это правда.
— Как же это случилось? — спросила мать.
— Неизвестно. Жена Белого Волка тоже не знает. Она проснулась, когда Белый Волк уже затянул песнь смерти. Кровь пошла у него из горла. Он умер с песней на устах…
В наш вигвам вошел Раскатистый Гром. Он хотел поделиться с нами печальной вестью. У дяди блестели глаза, и изо рта у него шел резкий запах.
— Брат, ты пил виски? — огорченно спросил отец.
— Пил… — тяжело вздохнув, ответил дядя.
— Где ты ее взял?
— Хранил ту, что от Рукстона…
— Брат, не пей! — настойчиво говорил отец, тряся дядю за плечи. — Это наша погибель.
Тут отец вспомнил недавние события и ударил себя по лбу: он понял, в чем дело.
— Ну да, конечно: Рукстон и кроу…
Отец был прав. Белый Волк умер от пули, которая несколько дней назад, во время нашего сражения у лагеря врагов, ударила ему в грудь. Она сплющилась на черепашьем панцире, но от удара началось кровотечение, и вот теперь пришла смерть…
Мы услышали протяжный крик, похожий на вой дикого зверя. Это вдова шамана рыдала от горя. Отозвались другие женщины, и вскоре весь лагерь гудел от жалобных причитаний. Так продолжалось до самого рассвета.
Утром женщины в знак траура выкрасили лица в черный цвет. Некоторые родственники Белого Волка хотели, по древнему обычаю, отрубить себе по одному пальцу на руках, но старейшины запретили этот варварский обряд.
Днем состоялось погребение. Оно было пышным, как и подобало для похорон такого выдающегося человека племени. Тело шамана было одето в самую красивую одежду и уложено на бизоньих шкурах. Ружье Белого Волка было разломлено на куски, чтобы оно также «умерло»и сопровождало умершего в Край Вечной Охоты. На самом высоком из окрестных холмов было воздвигнуто сооружение из жердей. Там, высоко над землей, были уложены завернутые в шкуру останки нашего шамана. Они должны были возвышаться над всей округой.
Мы потеряли выдающегося шамана, достойного почестей великого вождя. Слава о Белом Волке гремела далеко за пределами кочевий черноногих. Мы чувствовали себя осиротевшими, несмотря на то что место Белого Волка занял достойный его преемник — Кинасы.
Наша группа снова тронулась в путь. Раньше, еще за несколько лет до моего появления на свет, племя наше видело тысячи бизонов, мчавшихся по залитой солнцем прерии. Теперь же на юге — в Арканзасе, Колорадо, Оклахоме — бизонов не было совершенно. Их самым хищным, разбойничьим способом истребили белые авантюристы. Но и здесь, на севере, в Монтане и канадской Альберте, они попадались все реже и реже. Избежавшие гибели бизоны пугливо прятались в пустынных долинах маленькими стадами, чаще всего по две — три головы. В течение нескольких дней после ухода из лагеря Большого Котла мы не встретили ни одного бизона.
Апианистан, вождь пиеганов, одного из ответвлений черноногих, посоветовал нам идти еще дальше на север и держаться подножия Скалистых гор, где еще были не освоенные белым человеком долины. Он уверял нас, что там можно надеяться на лучшую охоту. Мы последовали его совету.
У одного из наших воинов, Киципониста, был, что называется, соколиный глаз. Он-то и увидел однажды стаю птиц — степных дроздов. Они все время то взлетали, то падали вниз в одном и том Же месте. Что было на земле, воин не смог различить — местность здесь была неровной Но все догадались, в чем дело: птицы эти обычно держатся вблизи бизонов, садятся им на спины и выклевывают у них клещей.
Наш вождь Шествующая Душа отправился с двумя воинами на разведку. Они галопом вернулись обратно с радостной вестью: впереди большое бизонье стадо, в нем почти сто голов. Такого количества бизонов мы не видели уже более трех лет.
Бизоны были пугливы и чутки. Едва завидев наших всадников, они тотчас пустились наутек. Мы немедленно начали готовиться к погоне. Все ребята, за исключением самых маленьких, должны были сесть верхом на лошадей, по двое на седло. Впрочем, в то время индейцы еще не имели настоящих седел — вместо них применялись кожаные мешки, набитые сеном или бизоньей шерстью. Стремян тоже не было; чаще всего брюхо коня обматывали двумя кожаными ремнями и на один опирались ногой, когда садились верхом. Вместо уздечки были сыромятные поводья, привязанные прямо к морде коня. Ими пользовались только для остановки коня, управляли же конями исключительно с помощью ног. Наши воины охотнее всего ездили на неоседланных лошадях. «Седло, — говорили они, — хорошо лишь для женщины».
После сражения с кроу наши отцы велели нам, ребятам, заботиться о добытых лошадях и каждому объездить себе верховую. Во время беспрестанного передвижения мы выполняли эту обязанность не слишком добросовестно. И теперь, когда нам пришлось поспешно садиться в седла, кони начали лягаться, становились на дыбы, кусались, немилосердно сбрасывали нас. Мы старались обратить все это в шутку, но сдержать диких мустангов и сесть верхом было для нас делом непосильным. Вокруг начали собираться девчонки — народ, скорый на насмешку. Уже слышался издевательский смех:
— Ой, кипитакикс, кипитакикс! Старые бабы, старые бабы!
У нас и так было по горло хлопот со взбесившимися животными, а тут еще допекало подзуживание девчонок. Отругиваясь, мы позволили себе лишнее и получили за это строгое внушение отцов.
— Девчонки правы, — говорили старшие, — давно бы вам нужно было объездить коней.
Мы даже не смели рта открыть. Всю свою ярость ребята излили на коней, и это помогло: кони начали слушаться нас. Скоро мы управились с ними, и хотя у всех еще были злые лица, но в глазах уже вспыхивали веселые искорки.
Больше всего не повезло Молодому Орлу. Мало того, что он перелетел через голову своего гнедого, но дикий конь еще ухватил его за набедренную повязку и разорвал ее.
Старшие смотрели на нас с добродушной иронией, но, когда мы наконец взгромоздились на коней, наш вождь Шествующая Душа крикнул так, чтобы слышали все девчонки:
— Эгей, молодые воины, вперед! Покажем женщинам, как надо охотиться на бизонов!
Эти слова наполнили нас такой гордостью, что, несмотря на бешеную скачку, мы, крепко держась за гривы, не отставали от старших, а о юных насмешницах даже и не вспоминали.
Впереди меня скакал Сильный Голос. Это был для него торжественный день: брату было уже двенадцать лет, и отец позволил ему принять участие в охоте на бизонов наравне со взрослыми. Сильному Голосу подали лук, правда, чуть меньших размеров, чем у взрослых воинов.
Это был важный день и для меня: мне ведь тоже было разрешено ехать вместе с охотниками и наблюдать охоту вблизи. Я решил держаться возле брата и на всякий случай захватил с собой свой ребячий лук. Конь мой был отличный, буланой масти. Выбрал его отец. Я очень жалел, что мне не позволили взять с собой и Пононку.
Мчась в северо-восточном направлении по холмистой прерии, наша группа переправилась в одной из широких долин через мелкую речушку. Скоро мы очутились на противоположной гряде холмов. Там нашим глазам представилось самое заманчивое для взора индейца зрелище. На ярко-зеленом фоне трав широким черным пятном выделялось большое стадо бизонов. Сбившись в плотную массу, бизоны мчались к северу. Только отдельные животные держались в стороне. В нашем лагере уже ощущался недостаток мяса, а туг были огромные запасы пищи, которой хватит, если не подведет охотников их ловкость и меткость, на всю следующую зиму.
Бизоны заметили нас и перешли в галоп. Не было ни времени, ни возможности обложить стадо. Воины пустились вскачь, стараясь криками разбить стадо на мелкие группы.
Раздался рев бизонов, топот копыт, дрожала земля. Поднялась такая пыль, что я едва различал мчавшегося впереди брата. Охотники стремительно развернулись в длинную косую линию, стараясь отрезать стадо слева. Через минуту облака пыли остались позади. Бизоны оказались прямо перед нами. Косматые загривки могучих животных то поднимались, то опадали в бешеном беге. Каждый охотник намечал себе самую жирную бизонью самку и подбирался как можно ближе. Уже полетели стрелы из луков. Загремели и выстрелы, но в общем гуле погони они доходили до слуха приглушенными, как бы издалека. Я уже видел, как валились то тут, то там настигнутые стрелой или пулей животные. Но бизон очень живуч. Даже если попадешь ему в сердце, он еще долго бьется на земле. Признаюсь, очутившись вблизи этих мощных, так грозно выглядевших животных с огромными лбами, я весь дрожал и невольно каменел от страха.
Горный Огонь, мальчик немного постарше меня, скакал слишком близко за своим отцом и едва не поплатился жизнью. Отец его выстрелил в самку, бежавшую между двумя бизонами. Один из них, старый, измученный бык, неожиданно остановился и, выставив рога, бросился на всадника. Конь охотника мгновенно отскочил в сторону. Этим неожиданным движением он так испугал старого быка, что тот немедля обратился в бегство и на всем скаку налетел на двух бизонов. Животные свалились на землю. Горный Огонь, как я уже сказал, мчался за отцом. Он не смог сдержать коня и налетел на эту кучу. Теперь мальчик, конь и три бизона барахтались на земле.
Горный Огонь судорожно уцепился за гриву одного из бизонов. Перепуганное животное вдруг вскочило на ноги и ринулось за стадом, унося на спине помертвевшего от ужаса мальчика.
Охотники пустились вдогонку. Но трудно было стрелять в бизона — можно было угодить в сидевшего на нем «всадника». Наконец одному из охотников удалось вплотную приблизиться к бизону и приставить ружье прямо к его лбу. Грянул выстрел. Животное споткнулось и пало на землю. Горный Огонь описал в воздухе дугу и свалился без сознания. По счастливой случайности он остался цел.
В это время Сильный Голос и я гнались за другими бизонами. Молодому охотнику так и не удалось до сих пор хоть раз натянуть тетиву. Он высматривал себе добычу несколько раз, но либо бизоны были слишком далеко, либо попадался только старый бык. Между тем бизоны перестали держаться вместе — стадо постепенно распадалось на группы.
Вскоре от стада отделилась телка и понеслась в сторону. Брат и я погнались за ней. Через несколько минут мы оказались одни, далеко от остальных. Брат быстро приблизился к животному, натянул лук и пустил стрелу. Она ударила в грудь телки, но та продолжала бежать. Сильный Голос снова догнал ее и пустил вторую стрелу, под левую лопатку. Животное резко повернуло и помчалось в другом направлении, но уже не так быстро. Я скакал за братом, едва дыша от возбуждения.
Брат в третий раз натянул лук. К сожалению, стрела попала в шею. Животное только потрясло головой и продолжало бег. Четвертая стрела была пущена более метко — она попала близко от сердца. Ослабевшая телка побежала медленнее. Пятая стрела угодила в то же место. Животное продолжало уходить от нас, но мы увидели кровь, сочившуюся у него из носа. Победный крик вырвался из моей груди. Теперь добыча от нас не уйдет!.. Еще стрела! Животное зашаталось, упало и забилось. Тогда, увлеченный внезапным порывом, я соскочил с коня и пустил стрелу телке прямо в бок. Животное затихло.
Мы схватились за руки и в упоении затанцевали вокруг убитого бизона. Когда первый восторг прошел, мы принялись осматривать добычу. В ней торчало шесть стрел, не считая моей. Сильный Голос забеспокоился:
— Шесть стрел — не слишком ли много для молодой самки? Скажи, Маленький Бизон…
— Да, много, — подтвердил я.
— Скажут — плохо стрелял. Будут смеяться надо мной…
— Ничего не поделаешь… Стрелял, стрелял, но все-таки повалил.
— Другие… — брат развивал мою мысль, — другие стреляли раз, два раза и поражали бизона.
— Правда. Но это взрослые воины.
Мы искоса глядели на злополучные стрелы. И чем больше всматривались в них, тем невыносимее страдала наша гордость. Ведь это позор — выпустить столько стрел!.. Вдруг брат решился. Пристально глядя на меня, он спросил:
— Можно тебе верить?
— Можно.
— Будешь молчать, как могила?
— Буду.
— Смотри, Маленький Бизон, не выдавай меня. Иначе — беда!
Сильный Голос изложил мне свой план:
— Мы просто выдернем стрелы. Оставим только две, остальные спрячем. А раны засыплем землей. Все подумают, что это просто наружные царапины. Вот!.. Не выдашь меня?
— Нет! — ответил я.
Брат уже собрался выполнить свое намерение. Но тут я подумал об отце.
— Подожди! — остановил я брата. — Придет отец. Он, наверно, спросит, как было… Что мы ему скажем?
— Скажем, что…
— Что? Что ты скажешь ему?
— Скажу…
Мы словно уперлись в каменную стену. Отец был для нас чуть ли не божеством. Я вспомнил недавние события. Сколько я испытал стыда и страха, когда два дня скрывал свой позорный поступок — надругательство над трупами врагов! Какая это была пытка!
— Нет! — крикнул я так громко, что брат невольно вздрогнул. — Не делай этого.
— Почему? — спросил он, но было видно, что и его одолевают сомнения.
— Мы не можем лгать!
Сильный Голос ничего не сказал. Я тоже. Мне вспомнились слова матери, сказанные несколько дней назад, и я с серьезностью мудреца повторил их:
— Кто хочет стать великим воином, тот должен ненавидеть ложь!
— Верно, — вполголоса подтвердил брат.
Мы успокоились и покорились судьбе. Стрелы, торчащие в теле бизона, уже не вызывали в нас такого стыда. И тут издалека донесся окрик, привлекший наше внимание.
— Отец! — вскрикнули мы разом и замахали руками.
Обеспокоенный нашим отсутствием, отец стал искать нас. Когда он подъехал, мы встревожились: что скажет он, когда увидит столько стрел?
Но отец даже не смотрел на нас. Его взгляд впился в мертвого бизона.
— Ого-го! — крикнул он, и это прозвучало как одобрение.
Отец подошел к туше. Глаза его горели, в них не было и тени недовольства. С добросовестностью судьи он осматривал каждую стрелу, торчащую в теле бизона, и вполголоса считал:
— Одна… вторая… третья… четвертая…
Чувствуя свою вину, брат насупился. Мне хотелось его утешить, и я украдкой пожал ему руку.
— …пятая… — продолжал считать отец, — шестая… А это что такое?
— Это… Это… моя… — заикаясь, пробормотал я.
— Даже и ты, карапуз? — весело переспросил отец.
Тут он заметил наши печальные лица и удивленно посмотрел на обоих:
— Что же вы стоите, словно вас поразило какое-то горе? Ну, говорите!
— Шесть стрел… — простонал Сильный Голос.
— Ах ты, милый глупыш! — рассмеялся отец. — Да знаешь ли ты, сколько мне потребовалось стрел на моего первого бизона? О-дин-на-дцать!.. Шесть стрел — это почетно!
Он схватил нас за руки, и мы втроем закружились в победной пляске вокруг бизона. Стало тепло на душе, сердца наши замирали от радости. Мы плясали.
Отец певуче тянул:
— Шесть стрел — хо-хо, шесть стрел!.. Крепкий охотник выйдет из этого парня, хо-хо, он выпустил только шесть стрел! Он будет хорошим воином, хо-хо!..
Но брат по-прежнему был мрачен.
— Отец! — сказал он. — Я должен признаться: я хотел солгать…
И он рассказал всю историю: как собирался вытащить стрелы из убитого бизона и засыпать раны землей, как я воспротивился этому, сказав, что надо ненавидеть ложь…
Отец внимательно выслушал брата, потом притянул меня к себе и так сильно прижал к груди, что у меня перехватило дыхание. Он отпустил меня. Наши кони стояли поблизости и мирно щипали траву.
— Нравится тебе этот буланый? — улыбаясь, спросил отец, указывая на коня, на котором я прискакал.
Я не понял, о чем идет речь.
— Нравится…
— Это твой! Дарю его тебе.
Я чуть не задохнулся от счастья. В моем возрасте у индейских мальчиков еще не было своих коней.
— Мой? — едва выговорил я. — Мой собственный конь?.. Мой насовсем?
— Да, твой.
От радости у меня кружилась голова. Я сорвался с места и теперь уже один выполнил бешеный танец вокруг мустанга, напевая и вскрикивая от возбуждения. Буланый еще был полудиким, и мне приходилось быть настороже, чтобы он ненароком не стукнул меня копытом.
Я уверен, что в этот день не было более веселой тройки всадников во всей прерии: взрослый, подросток и малыш.
Мы вернулись к тому месту, откуда началась охота. Женщины уже снимали шкуры и занимались разделкой туш. Подсчитали, что бизонов убито около шестидесяти голов: богатая добыча! Туши были разбросаны по прерии на несколько километров. Каждый охотник ставил на стрелах свои знаки. По этим знакам женщины узнавали добычу, принадлежащую их мужьям или ближайшим родственникам. Охотники, стрелявшие из ружей, клали на тушу свои стрелы, также помеченные личными знаками.
Во время охоты юный сын покойного Белого Волка мчался на коне вместе с другими ребятами. Мать, правда, дала ему колчан и стрелы отца и мальчик повесил все это за спину, но было ясно, что он слишком мал, чтобы добывать зверя так же, как покойный шаман. Он не мог обеспечить семью пищей. Моя мать тихонько вытащила у него из колчана стрелу Белого Волка и позвала нас с братом за собой.
Она привела нас к убитому братом бизону, вырвала все стрелы и воткнула в тушу стрелу Белого Волка, показывая тем, что Белый Волк как бы сам застрелил бизона для своей семьи.
— Ты согласен на это, Сильный Голос? — спросила мать.
— Охотно, мать, — ответил брат.
Он понял, какая это для него честь — быть кормильцем семьи нашего шамана.
— А ты, Маленький Бизон?
— Да, мать… — отвечал я, хотя и был очень смущен: добыча ведь не принадлежала мне.
Мать довольно кивнула головой. Мы вернулись к женщинам, хлопотавшим около бизонов.
Позже мы видели, как вдова Белого Волка остановилась возле нашего бизона. Она поняла, о чем говорила воткнутая стрела. Обливаясь слезами, она стала снимать шкуру с бизона.
— Кто это может быть? Кто? — раздались тревожные восклицания в нашем вигваме.
Отец с минуту прислушивался и вдруг воскликнул:
— Это Белый Волк.
Отец накинул на себя одеяло и выскочил из вигвама. Теперь мы слышали приглушенный топот многих мокасин и босых ног. У нас возникли горькие предчувствия.
Вскоре отец вернулся. Даже в неверном свете догорающего костра мы заметили его волнение. Мать быстро подбросила в огонь хвороста и вопросительно взглянула на отца. Скрестив руки на груди, он недвижимо стоял у входа.
— Белый Волк умер… — наконец сказал он упавшим голосом.
Мать в ужасе широко открыла рот и тут же закрыла его ладонью.
— Да, наш шаман умер! — повторил отец, как бы уверяя себя в том, что это правда.
— Как же это случилось? — спросила мать.
— Неизвестно. Жена Белого Волка тоже не знает. Она проснулась, когда Белый Волк уже затянул песнь смерти. Кровь пошла у него из горла. Он умер с песней на устах…
В наш вигвам вошел Раскатистый Гром. Он хотел поделиться с нами печальной вестью. У дяди блестели глаза, и изо рта у него шел резкий запах.
— Брат, ты пил виски? — огорченно спросил отец.
— Пил… — тяжело вздохнув, ответил дядя.
— Где ты ее взял?
— Хранил ту, что от Рукстона…
— Брат, не пей! — настойчиво говорил отец, тряся дядю за плечи. — Это наша погибель.
Тут отец вспомнил недавние события и ударил себя по лбу: он понял, в чем дело.
— Ну да, конечно: Рукстон и кроу…
Отец был прав. Белый Волк умер от пули, которая несколько дней назад, во время нашего сражения у лагеря врагов, ударила ему в грудь. Она сплющилась на черепашьем панцире, но от удара началось кровотечение, и вот теперь пришла смерть…
Мы услышали протяжный крик, похожий на вой дикого зверя. Это вдова шамана рыдала от горя. Отозвались другие женщины, и вскоре весь лагерь гудел от жалобных причитаний. Так продолжалось до самого рассвета.
Утром женщины в знак траура выкрасили лица в черный цвет. Некоторые родственники Белого Волка хотели, по древнему обычаю, отрубить себе по одному пальцу на руках, но старейшины запретили этот варварский обряд.
Днем состоялось погребение. Оно было пышным, как и подобало для похорон такого выдающегося человека племени. Тело шамана было одето в самую красивую одежду и уложено на бизоньих шкурах. Ружье Белого Волка было разломлено на куски, чтобы оно также «умерло»и сопровождало умершего в Край Вечной Охоты. На самом высоком из окрестных холмов было воздвигнуто сооружение из жердей. Там, высоко над землей, были уложены завернутые в шкуру останки нашего шамана. Они должны были возвышаться над всей округой.
Мы потеряли выдающегося шамана, достойного почестей великого вождя. Слава о Белом Волке гремела далеко за пределами кочевий черноногих. Мы чувствовали себя осиротевшими, несмотря на то что место Белого Волка занял достойный его преемник — Кинасы.
Наша группа снова тронулась в путь. Раньше, еще за несколько лет до моего появления на свет, племя наше видело тысячи бизонов, мчавшихся по залитой солнцем прерии. Теперь же на юге — в Арканзасе, Колорадо, Оклахоме — бизонов не было совершенно. Их самым хищным, разбойничьим способом истребили белые авантюристы. Но и здесь, на севере, в Монтане и канадской Альберте, они попадались все реже и реже. Избежавшие гибели бизоны пугливо прятались в пустынных долинах маленькими стадами, чаще всего по две — три головы. В течение нескольких дней после ухода из лагеря Большого Котла мы не встретили ни одного бизона.
Апианистан, вождь пиеганов, одного из ответвлений черноногих, посоветовал нам идти еще дальше на север и держаться подножия Скалистых гор, где еще были не освоенные белым человеком долины. Он уверял нас, что там можно надеяться на лучшую охоту. Мы последовали его совету.
У одного из наших воинов, Киципониста, был, что называется, соколиный глаз. Он-то и увидел однажды стаю птиц — степных дроздов. Они все время то взлетали, то падали вниз в одном и том Же месте. Что было на земле, воин не смог различить — местность здесь была неровной Но все догадались, в чем дело: птицы эти обычно держатся вблизи бизонов, садятся им на спины и выклевывают у них клещей.
Наш вождь Шествующая Душа отправился с двумя воинами на разведку. Они галопом вернулись обратно с радостной вестью: впереди большое бизонье стадо, в нем почти сто голов. Такого количества бизонов мы не видели уже более трех лет.
Бизоны были пугливы и чутки. Едва завидев наших всадников, они тотчас пустились наутек. Мы немедленно начали готовиться к погоне. Все ребята, за исключением самых маленьких, должны были сесть верхом на лошадей, по двое на седло. Впрочем, в то время индейцы еще не имели настоящих седел — вместо них применялись кожаные мешки, набитые сеном или бизоньей шерстью. Стремян тоже не было; чаще всего брюхо коня обматывали двумя кожаными ремнями и на один опирались ногой, когда садились верхом. Вместо уздечки были сыромятные поводья, привязанные прямо к морде коня. Ими пользовались только для остановки коня, управляли же конями исключительно с помощью ног. Наши воины охотнее всего ездили на неоседланных лошадях. «Седло, — говорили они, — хорошо лишь для женщины».
После сражения с кроу наши отцы велели нам, ребятам, заботиться о добытых лошадях и каждому объездить себе верховую. Во время беспрестанного передвижения мы выполняли эту обязанность не слишком добросовестно. И теперь, когда нам пришлось поспешно садиться в седла, кони начали лягаться, становились на дыбы, кусались, немилосердно сбрасывали нас. Мы старались обратить все это в шутку, но сдержать диких мустангов и сесть верхом было для нас делом непосильным. Вокруг начали собираться девчонки — народ, скорый на насмешку. Уже слышался издевательский смех:
— Ой, кипитакикс, кипитакикс! Старые бабы, старые бабы!
У нас и так было по горло хлопот со взбесившимися животными, а тут еще допекало подзуживание девчонок. Отругиваясь, мы позволили себе лишнее и получили за это строгое внушение отцов.
— Девчонки правы, — говорили старшие, — давно бы вам нужно было объездить коней.
Мы даже не смели рта открыть. Всю свою ярость ребята излили на коней, и это помогло: кони начали слушаться нас. Скоро мы управились с ними, и хотя у всех еще были злые лица, но в глазах уже вспыхивали веселые искорки.
Больше всего не повезло Молодому Орлу. Мало того, что он перелетел через голову своего гнедого, но дикий конь еще ухватил его за набедренную повязку и разорвал ее.
Старшие смотрели на нас с добродушной иронией, но, когда мы наконец взгромоздились на коней, наш вождь Шествующая Душа крикнул так, чтобы слышали все девчонки:
— Эгей, молодые воины, вперед! Покажем женщинам, как надо охотиться на бизонов!
Эти слова наполнили нас такой гордостью, что, несмотря на бешеную скачку, мы, крепко держась за гривы, не отставали от старших, а о юных насмешницах даже и не вспоминали.
Впереди меня скакал Сильный Голос. Это был для него торжественный день: брату было уже двенадцать лет, и отец позволил ему принять участие в охоте на бизонов наравне со взрослыми. Сильному Голосу подали лук, правда, чуть меньших размеров, чем у взрослых воинов.
Это был важный день и для меня: мне ведь тоже было разрешено ехать вместе с охотниками и наблюдать охоту вблизи. Я решил держаться возле брата и на всякий случай захватил с собой свой ребячий лук. Конь мой был отличный, буланой масти. Выбрал его отец. Я очень жалел, что мне не позволили взять с собой и Пононку.
Мчась в северо-восточном направлении по холмистой прерии, наша группа переправилась в одной из широких долин через мелкую речушку. Скоро мы очутились на противоположной гряде холмов. Там нашим глазам представилось самое заманчивое для взора индейца зрелище. На ярко-зеленом фоне трав широким черным пятном выделялось большое стадо бизонов. Сбившись в плотную массу, бизоны мчались к северу. Только отдельные животные держались в стороне. В нашем лагере уже ощущался недостаток мяса, а туг были огромные запасы пищи, которой хватит, если не подведет охотников их ловкость и меткость, на всю следующую зиму.
Бизоны заметили нас и перешли в галоп. Не было ни времени, ни возможности обложить стадо. Воины пустились вскачь, стараясь криками разбить стадо на мелкие группы.
Раздался рев бизонов, топот копыт, дрожала земля. Поднялась такая пыль, что я едва различал мчавшегося впереди брата. Охотники стремительно развернулись в длинную косую линию, стараясь отрезать стадо слева. Через минуту облака пыли остались позади. Бизоны оказались прямо перед нами. Косматые загривки могучих животных то поднимались, то опадали в бешеном беге. Каждый охотник намечал себе самую жирную бизонью самку и подбирался как можно ближе. Уже полетели стрелы из луков. Загремели и выстрелы, но в общем гуле погони они доходили до слуха приглушенными, как бы издалека. Я уже видел, как валились то тут, то там настигнутые стрелой или пулей животные. Но бизон очень живуч. Даже если попадешь ему в сердце, он еще долго бьется на земле. Признаюсь, очутившись вблизи этих мощных, так грозно выглядевших животных с огромными лбами, я весь дрожал и невольно каменел от страха.
Горный Огонь, мальчик немного постарше меня, скакал слишком близко за своим отцом и едва не поплатился жизнью. Отец его выстрелил в самку, бежавшую между двумя бизонами. Один из них, старый, измученный бык, неожиданно остановился и, выставив рога, бросился на всадника. Конь охотника мгновенно отскочил в сторону. Этим неожиданным движением он так испугал старого быка, что тот немедля обратился в бегство и на всем скаку налетел на двух бизонов. Животные свалились на землю. Горный Огонь, как я уже сказал, мчался за отцом. Он не смог сдержать коня и налетел на эту кучу. Теперь мальчик, конь и три бизона барахтались на земле.
Горный Огонь судорожно уцепился за гриву одного из бизонов. Перепуганное животное вдруг вскочило на ноги и ринулось за стадом, унося на спине помертвевшего от ужаса мальчика.
Охотники пустились вдогонку. Но трудно было стрелять в бизона — можно было угодить в сидевшего на нем «всадника». Наконец одному из охотников удалось вплотную приблизиться к бизону и приставить ружье прямо к его лбу. Грянул выстрел. Животное споткнулось и пало на землю. Горный Огонь описал в воздухе дугу и свалился без сознания. По счастливой случайности он остался цел.
В это время Сильный Голос и я гнались за другими бизонами. Молодому охотнику так и не удалось до сих пор хоть раз натянуть тетиву. Он высматривал себе добычу несколько раз, но либо бизоны были слишком далеко, либо попадался только старый бык. Между тем бизоны перестали держаться вместе — стадо постепенно распадалось на группы.
Вскоре от стада отделилась телка и понеслась в сторону. Брат и я погнались за ней. Через несколько минут мы оказались одни, далеко от остальных. Брат быстро приблизился к животному, натянул лук и пустил стрелу. Она ударила в грудь телки, но та продолжала бежать. Сильный Голос снова догнал ее и пустил вторую стрелу, под левую лопатку. Животное резко повернуло и помчалось в другом направлении, но уже не так быстро. Я скакал за братом, едва дыша от возбуждения.
Брат в третий раз натянул лук. К сожалению, стрела попала в шею. Животное только потрясло головой и продолжало бег. Четвертая стрела была пущена более метко — она попала близко от сердца. Ослабевшая телка побежала медленнее. Пятая стрела угодила в то же место. Животное продолжало уходить от нас, но мы увидели кровь, сочившуюся у него из носа. Победный крик вырвался из моей груди. Теперь добыча от нас не уйдет!.. Еще стрела! Животное зашаталось, упало и забилось. Тогда, увлеченный внезапным порывом, я соскочил с коня и пустил стрелу телке прямо в бок. Животное затихло.
Мы схватились за руки и в упоении затанцевали вокруг убитого бизона. Когда первый восторг прошел, мы принялись осматривать добычу. В ней торчало шесть стрел, не считая моей. Сильный Голос забеспокоился:
— Шесть стрел — не слишком ли много для молодой самки? Скажи, Маленький Бизон…
— Да, много, — подтвердил я.
— Скажут — плохо стрелял. Будут смеяться надо мной…
— Ничего не поделаешь… Стрелял, стрелял, но все-таки повалил.
— Другие… — брат развивал мою мысль, — другие стреляли раз, два раза и поражали бизона.
— Правда. Но это взрослые воины.
Мы искоса глядели на злополучные стрелы. И чем больше всматривались в них, тем невыносимее страдала наша гордость. Ведь это позор — выпустить столько стрел!.. Вдруг брат решился. Пристально глядя на меня, он спросил:
— Можно тебе верить?
— Можно.
— Будешь молчать, как могила?
— Буду.
— Смотри, Маленький Бизон, не выдавай меня. Иначе — беда!
Сильный Голос изложил мне свой план:
— Мы просто выдернем стрелы. Оставим только две, остальные спрячем. А раны засыплем землей. Все подумают, что это просто наружные царапины. Вот!.. Не выдашь меня?
— Нет! — ответил я.
Брат уже собрался выполнить свое намерение. Но тут я подумал об отце.
— Подожди! — остановил я брата. — Придет отец. Он, наверно, спросит, как было… Что мы ему скажем?
— Скажем, что…
— Что? Что ты скажешь ему?
— Скажу…
Мы словно уперлись в каменную стену. Отец был для нас чуть ли не божеством. Я вспомнил недавние события. Сколько я испытал стыда и страха, когда два дня скрывал свой позорный поступок — надругательство над трупами врагов! Какая это была пытка!
— Нет! — крикнул я так громко, что брат невольно вздрогнул. — Не делай этого.
— Почему? — спросил он, но было видно, что и его одолевают сомнения.
— Мы не можем лгать!
Сильный Голос ничего не сказал. Я тоже. Мне вспомнились слова матери, сказанные несколько дней назад, и я с серьезностью мудреца повторил их:
— Кто хочет стать великим воином, тот должен ненавидеть ложь!
— Верно, — вполголоса подтвердил брат.
Мы успокоились и покорились судьбе. Стрелы, торчащие в теле бизона, уже не вызывали в нас такого стыда. И тут издалека донесся окрик, привлекший наше внимание.
— Отец! — вскрикнули мы разом и замахали руками.
Обеспокоенный нашим отсутствием, отец стал искать нас. Когда он подъехал, мы встревожились: что скажет он, когда увидит столько стрел?
Но отец даже не смотрел на нас. Его взгляд впился в мертвого бизона.
— Ого-го! — крикнул он, и это прозвучало как одобрение.
Отец подошел к туше. Глаза его горели, в них не было и тени недовольства. С добросовестностью судьи он осматривал каждую стрелу, торчащую в теле бизона, и вполголоса считал:
— Одна… вторая… третья… четвертая…
Чувствуя свою вину, брат насупился. Мне хотелось его утешить, и я украдкой пожал ему руку.
— …пятая… — продолжал считать отец, — шестая… А это что такое?
— Это… Это… моя… — заикаясь, пробормотал я.
— Даже и ты, карапуз? — весело переспросил отец.
Тут он заметил наши печальные лица и удивленно посмотрел на обоих:
— Что же вы стоите, словно вас поразило какое-то горе? Ну, говорите!
— Шесть стрел… — простонал Сильный Голос.
— Ах ты, милый глупыш! — рассмеялся отец. — Да знаешь ли ты, сколько мне потребовалось стрел на моего первого бизона? О-дин-на-дцать!.. Шесть стрел — это почетно!
Он схватил нас за руки, и мы втроем закружились в победной пляске вокруг бизона. Стало тепло на душе, сердца наши замирали от радости. Мы плясали.
Отец певуче тянул:
— Шесть стрел — хо-хо, шесть стрел!.. Крепкий охотник выйдет из этого парня, хо-хо, он выпустил только шесть стрел! Он будет хорошим воином, хо-хо!..
Но брат по-прежнему был мрачен.
— Отец! — сказал он. — Я должен признаться: я хотел солгать…
И он рассказал всю историю: как собирался вытащить стрелы из убитого бизона и засыпать раны землей, как я воспротивился этому, сказав, что надо ненавидеть ложь…
Отец внимательно выслушал брата, потом притянул меня к себе и так сильно прижал к груди, что у меня перехватило дыхание. Он отпустил меня. Наши кони стояли поблизости и мирно щипали траву.
— Нравится тебе этот буланый? — улыбаясь, спросил отец, указывая на коня, на котором я прискакал.
Я не понял, о чем идет речь.
— Нравится…
— Это твой! Дарю его тебе.
Я чуть не задохнулся от счастья. В моем возрасте у индейских мальчиков еще не было своих коней.
— Мой? — едва выговорил я. — Мой собственный конь?.. Мой насовсем?
— Да, твой.
От радости у меня кружилась голова. Я сорвался с места и теперь уже один выполнил бешеный танец вокруг мустанга, напевая и вскрикивая от возбуждения. Буланый еще был полудиким, и мне приходилось быть настороже, чтобы он ненароком не стукнул меня копытом.
Я уверен, что в этот день не было более веселой тройки всадников во всей прерии: взрослый, подросток и малыш.
Мы вернулись к тому месту, откуда началась охота. Женщины уже снимали шкуры и занимались разделкой туш. Подсчитали, что бизонов убито около шестидесяти голов: богатая добыча! Туши были разбросаны по прерии на несколько километров. Каждый охотник ставил на стрелах свои знаки. По этим знакам женщины узнавали добычу, принадлежащую их мужьям или ближайшим родственникам. Охотники, стрелявшие из ружей, клали на тушу свои стрелы, также помеченные личными знаками.
Во время охоты юный сын покойного Белого Волка мчался на коне вместе с другими ребятами. Мать, правда, дала ему колчан и стрелы отца и мальчик повесил все это за спину, но было ясно, что он слишком мал, чтобы добывать зверя так же, как покойный шаман. Он не мог обеспечить семью пищей. Моя мать тихонько вытащила у него из колчана стрелу Белого Волка и позвала нас с братом за собой.
Она привела нас к убитому братом бизону, вырвала все стрелы и воткнула в тушу стрелу Белого Волка, показывая тем, что Белый Волк как бы сам застрелил бизона для своей семьи.
— Ты согласен на это, Сильный Голос? — спросила мать.
— Охотно, мать, — ответил брат.
Он понял, какая это для него честь — быть кормильцем семьи нашего шамана.
— А ты, Маленький Бизон?
— Да, мать… — отвечал я, хотя и был очень смущен: добыча ведь не принадлежала мне.
Мать довольно кивнула головой. Мы вернулись к женщинам, хлопотавшим около бизонов.
Позже мы видели, как вдова Белого Волка остановилась возле нашего бизона. Она поняла, о чем говорила воткнутая стрела. Обливаясь слезами, она стала снимать шкуру с бизона.
ТАНЕЦ СОЛНЦА
Выделка шкур и сушка мяса на пеммикан продолжались около месяца. Лучшие части туш выделялись старикам и старухам — по освященному у нас обычаю, племя всегда окружало их заботой. Мясо мы ели чаще всего сырым, а если хотели его поджарить, то насаживали кусок на конец копья и держали над костром.
Заготовленные на зиму большие запасы сушеного мяса были уложены в кожаные мешки. Пришло время отправляться в путь, на северо-восток. Там, в Канаде, в середине лета раз в год собирались все группы черноногих, чтобы вместе провести самое большое наше торжество — танец Солнца.
Когда я размышляю сейчас о том необычайном значении, какое придавали тогда танцу Солнца мы и другие племена прерий, я прихожу к выводу, что этот праздник прежде всего сильно содействовал укреплению единства племени. Кочующие группы, не встречавшиеся целый год, собирались в одно место, в них росло и крепло чувство единства. И когда они снова расставались на весь следующий год, то уходили окрепшие духом, гордые своим племенем.
Заготовленные на зиму большие запасы сушеного мяса были уложены в кожаные мешки. Пришло время отправляться в путь, на северо-восток. Там, в Канаде, в середине лета раз в год собирались все группы черноногих, чтобы вместе провести самое большое наше торжество — танец Солнца.
Когда я размышляю сейчас о том необычайном значении, какое придавали тогда танцу Солнца мы и другие племена прерий, я прихожу к выводу, что этот праздник прежде всего сильно содействовал укреплению единства племени. Кочующие группы, не встречавшиеся целый год, собирались в одно место, в них росло и крепло чувство единства. И когда они снова расставались на весь следующий год, то уходили окрепшие духом, гордые своим племенем.