Филатов Никита Александрович. Танец с саблями

   Добрую половину… Скорее уж как раз — недобрую! Потому что маршруты майора пролегали, в основном, по бесчисленным «болевым точкам» планеты: видимым, истекающим кровью и пока не заметным, внешне благополучным, по тем, что не сходят со страниц газет — и по тем, что ещё только завтра появятся в экстренных выпусках новостей.
   Идеалы остались в прошлом. На смену им пришел порожденный опытом потерь циничный профессионализм наемника. Чередовались страны, задачи, фамилии и документы… Виноградов выстраивал хитрые оперативные комбинации, вербовал и терял агентуру, что-то вынюхивал, дрался, стрелял, убивал — но и сам уже тысячу раз мог быть убит. Партизанские базы в горах, вонючий туман берлинских окраин и ласковое Средиземноморье…
   Владимир Александрович не чувствовал себя в безопасности нигде — даже неторопливо перебираясь из одного уютного отеля в другой по автострадам Западной Европы. Ведь для него это были дороги войны — текущей войны, даже если многие поколения людей вдоль них веками не слышали взрывов и пушечной каннонады.
   Планета давно уже превратилась в огромный театр обьявленных и необьявленных военных действий…
   — Паранойя! — отмахнулся в прошлом году от рассуждений изрядно подвыпившего Виноградова подполковник Новицкий. Они тогда только вернулись из Сухуми и по русской привычке, расслабленные, изливали друг другу душу:
   — Понял? Па-ра-ной-я… Сходи, прими душ и позвони блядям — верное средство!
   А сам весной, не догуляв отпуска, застрелился у себя на даче под Выборгом из именного охотничьего карабина…
   — Сеньор?
   — Си, мучос грациас.
   Пластиковый стаканчик с холодной водой пришелся как нельзя кстати… На этот раз за окнами автобуса опять мелькали пейзажи центральной Испании — Виноградов возвращался в Мадрид, пересекая залитую солнцем страну от бискайского побережья на юг.
   Ехать оставалось ещё часа три. И совсем не спалось, хотя скорость была очень даже приличной, кресло — вполне удобным, а исправный кондиционер создавал иллюзию прохлады. Наконец, отчаявшись убить время в обьятиях Морфея, Владимир Александрович окончательно открыл глаза.
   — Аллемано?
   — Но, руссо… — можно было, конечно, прикинуться немцем, но Виноградов так устал за последние дни от вранья, что ломать комедию перед случайным соседом не оставалось ни сил, ни желания.
   Тем более, что свободное место рядом с Владимиром Александровичем при посадке досталось самому натуральному католическому монаху лет пятидесяти: выбритая макушка, очки на носу, даже четки… Летняя, светлая то ли ряса, то ли сутана его с большим капюшоном — майор не очень хорошо разбирался в форме одежды и знаках различия служителей церкви — была перехвачена на животе кокетливым плетеным пояском с кисточками. А вот обувь соседа и средних размеров спортивная сумка выглядели вполне современно… Да и журнал на его коленях был явно светского, а не религиозного содержания.
   — Абла эспаньол?
   — Но, сеньор! — в данном случае даже неплохо, что Виноградов не говорил по-испански — может, сосед оставит в покое?
   Действительно, добрый пастырь сокрушенно покачал головой, потом взял у майора пустой стаканчик и снова почти до краев наполнил его минеральной водой:
   — Пор фавор!
   — Грациас… падре.
   Общительный монах улыбнулся, кивнул — и тут же завязал диалог с пассажиром, расположившимся через проход. А Владимир Алекесандрович с чистой душой и стаканом газировки в руке отвернулся к окну.
   Сеговия! Древние замки, похожие на иллюстрации к «Дон Кихоту», и деревеньки, больше напоминающие старинные крепости… То и дело вырастают вдоль обочины выкрашенные в оранжево-синий цвет телефонные будки с лаконичной надписью «SOS».
   Мелькнул указатель: поворот на Саламанку.
   Вообще, от одних названий на здешних дорожных щитах становятся дыбом усы и хочется стиснуть в ладони эфес воображаемой шпаги: Лангрео, Поло де Сантьяго, Леон, Вальядолид… И тот, позавчерашний, городок тоже именовался красиво и поэтично — Луарка.
   … Впрочем, заведения определенного рода везде одинаковы.
   — Вы подтверждаете личность этого человека?
   — Да, — кивнул Хуан. Здесь, в полицейском участке он ещё больше напоминал индейца: суровый, неторопливый в движениях и словах.
   — А вы, сеньор?
   Пресс-секретарь перевел адресованный Виноградову вопрос и Владимир Александрович ответил, на всякий случай по-английски:
   — Да, подтверждаю.
   — Спасибо, сеньоры… Извините за беспокойство! — офицер в белоснежной рубашке с погонами показал, где следует поставить подписи и принялся складывать фотографии:
   — Может быть, кофе?
   — Нет-нет, благодарю вас! Пора возвращаться. Завтра закрытие фестиваля, очень много работы…
   — Да, конечно. Еще раз прошу прощения — и у вас, и у сеньора из России.
   Смысл реплик был понятен и без комментариев, поэтому Владимир Александрович кивнул, вслед за спутником пожал протянутую полицейским руку и направился к выходу.
   — Минутку! — придержал его Хуан. Еще пару минут испанец что-то оживленно обсуждал с представителем власти и, судя по всему, стороны достигли договоренности.
   — Мы решили пока не поднимать шума… Чтобы не портить людям праздник, понимаете?
   — Понимаю. — Конечно, ни пресс-секретарь фестиваля, ни местные власти не были заинтересованы в том, чтобы упало пятно на репутацию «Черной недели». Поэтому, все постараются трагический инцидент пока огласке не предавать — во всяком случае, до массового разьезда гостей и иностранных корреспондентов.
   — Я могу на вас рассчитывать? На вашу сдержанность?
   — Да, конечно!
   — Спасибо, коллега.
   Они уже вышли из здания и Виноградову пришлось даже посторониться, чтобы случайно не задеть бедром зеркало припаркованной в тесном дворике патрульной автомашины.
   — Ого! — на резкое движение моментально ответила хриплым, заливистым лаем пристегнутая на цепь у ограды огромная черная овчарка. Чуть позже показался вооруженный автоматом постовой.
   — Да, меры безопасности… Страна Басков совсем рядом! Слышали, наверное, про ЭТА?
   — Про что?
   — «Эускади та Аскатасуна», или же сокращенно ЭТА. Переводится, как «свободная родина басков».
   — А, ваши террористы! Я видел плакаты в аэропорту.
   Мужчины спустились по брусчатой, не забывшей ещё крестоносцев, мостовой на набережную — мимо туристического центра со знаменитой на всю Астурию картинной галереей, вдоль каменной кладки врастающих в скалы домов и крохотной площади с памятником.
   Народу на улицах было немного.
   — Да, Хуан, я все хотел спросить… Это что за полиция?
   — В каком смысле?
   — Ну, вот в России все просто. А тут? Одеты кто во что, и названия разные: «полиция националь»,»гвардия националь», «полиция муниципаль», «гвардия цивиль»… потом ещё эти, с оранжевыми шарфами.
   — А, «Протекцион цивиль»! Они вообще не полицейские, хотя и носят форму. Что-то вроде волонтеров, в свободное от работы время. И без оружия — только фонарики и рации. Что же касается остальных…
   По пути испанец прочитал гостю краткую лекцию о структуре правоохранительных органов страны — из неё Владимир Александрович усвоил немного, то ли из-за языкового барьера, то ли потому, что озабоченный Хуанито и сам не был силен в этих вопросах.
   — Ты понял?
   — В общих чертах! — махнул рукой Виноградов. — А это что?
   За миниатюрным мостиком, перекинутым через остатки почти высохшего, но опрятного речного русла, зеленел парк. Сквозь кустарник можно было лицезреть несколько неожиданное зрелище: десятка полтора хорошо одетых женщин и разновозрастных детей расположились под шелестящими на теплом ветру кронами. Подстелив при этом на каменные плиты у фонтана циновки и пестрые полотенца.
   — Хм… — Хуан даже остановился, чтобы перечитать надпись на вывешенном между деревьями огромном транспоранте:
   — Это фалангисты.
   — Кто? — название было знакомо по романам старика Хэмингуэя и более поздним брошюрам «Политиздата». Однако, Виноградов представлял себе испанских фашистов несколько иначе: небритые рожи, зверский взгляд и в руке топор со следами крови…
   — Здешние «правые». Протестуют…
   — Против чего?
   Собеседник пожал плечами:
   — У них в Луарке мэр — коммунист.
   — Ну и что?
   — Вот члены семей фалангистов и устроили демонстрацию протеста. Требуют лучше чистить городской пляж от камней и мусора.
   — Серьезное дело… — хмыкнул Владимир Александрович. Ему даже показалось, что Хуан шутит. — У них что — больше нет никаких причин для классовой борьбы?
   — Все не так просто! — пресс-секретарь вздохнул и прибавил шаг:
   — Многие ещё помнят гражданскую войну… Да и генералиссимус Франко отправился на тот свет совсем недавно.
   Некоторое время шли молча, вдыхая усиливающийся запах моря и вытащенных на берег сетей.
   — А где их мужчины? Мужья? — после непродолжительной паузы поинтересовался Виноградов.
   Он имел в виду участниц «пляжной» манифестации, и Хуан, разумеется, понял вопрос правильно:
   — Работают. Деньги зарабатывают, им некогда.
   — Нам разве не по набережной?
   — Пошли, русский, не пожалеешь!
   Оставшуюся часть пути было не до разговоров — улица, постепенно превратившаяся в каменную тропу, неожиданно запетляла и круто устремилась вверх.
   «Вряд ли он станет убивать меня прямо сейчас, после визита в полицию, — подумал Виноградов. — Во всяком случае, я бы не стал…»
   — Уже рядом, — успокоил ещё только начавшего утомляться попутчика Хуан и первым вытер выступивший на лбу пот: видимо, сказывались жара и постоянное недосыпание. — Стой! Смотри…
   — В-вау! — вид отсюда, с вершины скалы, открывался действительно потрясающий.
   В самом низу была бухта с разноцветными, доведенными до игрушечной чистоты рыбацкими суденышками. Узкую набережную теснила мозаика черепичных крыш, прорезаемая верхними этажами вполне современных зданий и шпилями церквей… А ещё изумленному взгляду были доступны: море, пляж, уходящая к горизонту стрела волнолома и пронзительная белизна величественных склепов на склоне.
   — У меня нет слов…
   — Я не всегда вожу сюда гостей, — наслаждаясь произведенным эффектом пояснил испанец. — Только избранных!
   — Спасибо, Хуанито. Ты, наверное, местный?
   — Нет. Я родился в Бильбао. — он произнес это с непонятной Виноградову многозначительностью.
   Мужчины ещё немного полюбовались раскинувшейся под ногами картиной и начали обратный спуск.
   — Кажется, здесь… Вот она!
   Машина действительно стояла в тенечке, неподалеку от ресторана с неожиданным для этих мест названием «Балтико». А на лобовом стекле её красовалась штрафная квитанция за неправильную парковку.
   — Мариконес! — грубо выругался по адресу чужой бдительности пресс-секретарь.
   Виноградов поддержал его сочувственной репликой в том смысле, что как раз власти зачастую являются самыми злостными вымогателями и террористами — что российская ГАИ, что дорожная полиция Испании.
   — Правильно, коллега… Любая государственная система бесчеловечна. А потому — обречена!
   Нечто подобное Владимир Александрович уже слышал. Не так давно, однако все же достаточно далеко отсюда. И при других обстоятельствах… Впрочем, возникшие ассоциации он предпочел оставить при себе.
   — Ола, русский! Ола, Хуанито!
   — Здравствуйте, девочки…
   — Неожиданная встреча!
   — Как вы здесь оказались?
   Очаровательные создания блестяще владели тактикой воздушного боя — они атаковали мужчин со стороны солнца, сразу же завладев инициативой и отрезав пути к отступлению.
   — Вы на машине, сеньры?
   — О, Габриэла, кара миа!
   — Дэльфин? Очень рад…
   Слов не находилось — обе женщины были соблазнительны до неприличия. Подруга Хуана надела на себя нечто яркое и почти не скрываюшее пышные формы, француженка же на свету казалась вообще голой в полупрозрачном легком полатьице.
   Виноградов сглотнул слюну и подобрался.
   — Мы узнали в гостинице, у дежурной, что вы с утра уехали в Луарку… — защебетала по-английски Габриэла. — Как не стыдно, Хуан! Здесь такая красота, а вы даже не предложили нам прокатиться.
   При этом она как-то незаметно поднырнула под руку пресс-секретаря и теперь они стояли уже полуобнявшись.
   — Видишь ли, беллиссима…
   — Мужчинам нельзя верить! Я думала, хотя бы русские — исключение, но ничего подобного. — Дэльфин погрозила Виноградову пальчиком, но потом в знак примирения по-хозяйски растрепала ему прическу и чмокнула в щеку.
   — О, дорогая! — от собственной реплики Владимир Александрович почувствовал неожиданные позывы к тошноте — слишком уж все происходящее напоминало сцену из «мыльного» сериала. — Как ты могла подумать…
   Хотя, конечно, заданное распределение ролей имело и некоторые приятные стороны. Без зазрения совести используя пикантную ситуацию, Виноградов ухватил француженку за талию и притянул к себе:
   — Не сердись, дорогая, ладно?
   Та пискнула, но смирилась — очевидно, по каким-то причинам требовалось продемонстрировать окружающим откровенно интимный характер их отношений. Неизвестно уж, что она наплела Габриэле, но…
   Итальянская журналистка тем временем в спешном порядке доводила до мужчин историю о том, как они с Дэльфин решили проучить самодовольных и дурно воспитанных «кабальерос»… Быстренькло собрались, взяли такси и через час с небольшим уже были здесь, в прекрасном городке на побережье.
   — А машину сразу отпустили?
   — Да, конечно.
   — И как же вы планировали вернуться?
   — Ну… очень просто! — нашлась очаровательная Габриэла. — Хуанито, мы увидели с набережной твой «рено» и просто решили подождать неподалеку. Надеюсь, ты возьмешь нас собой обратно?
   — Но если вы оба всерьез решили от нас сбежать… здесь тоже есть такси, — напомнила Дэльфин. — И мы доедем до Хихона сами.
   — Что вы, красавицы! Прошу…
   Через минуту он уже выруливал из Луарки — мимо госпиталя и специальной площадки для туристических автобусов.
   — Каково сегодня состояние твоего желудка? — тихо, подбирая слова поинтересовался у «журналистки» из Интерпола Виноградов. — Я имею в виду астурийский сыр…
   Они расположились сзади — на переднем сиденье не переставая щебетала о чем-то с водителем Габриэла.
   — Все в порядке! — фыркнула соседка. По роли ей полагалось изображать подружку Владимира Александровича и делала она это без видимого отвращения. — Но это ничего не значит…
   — Посмотрим, — пожал плечами тот.
   Скоро они оказались на автостраде, и Хуан от души предоставил волю всем лошадиным силам, упрятанным под капотом его машины. Ехали почти строго на восток, вдоль моря.
   — И все же, русский, — обернулась назад Габриэла. — Почему вы не взяли нас собой? Убежали…
   — Спроси у своего приятеля! — улыбнулся Виноградов. И покрепче прижал к себе соседку:
   — Мне хватает того, что пришлось оправдываться перед Дэльфин. Верно?
   — Верно, дорогой!
   Хуан, очевидно, решил-таки покончить с неприятными вопросами:
   — Девушки, мы не виноваты. Все произошло внезапно, просто не было времени даже записку оставить.
   — А что случилось?
   — Скажите… могу я быть уверен, что все сказанное останется между нами? Хотя бы на некоторое время.
   — Смотря на какое время! — капризно поджала губы француженка.
   — Рассказывай, Хуанито, — поддержала подругу рассудительная Габриэла. — Куда тебе деваться? Мы же все равно не отстанем.
   — О'кей… Слушайте. Но прошу как человек, которому дорог этот фестиваль — забудьте о том, что вы работаете в журналистике. Ладно?
   Тут следовало пообещать конфетку за хорошее поведение, что пресс-секретарь и сделал вполне профессионально:
   — Зато потом, клянусь, вы первыми получите все, что захотите. Эксклюзив… и прочее. Договоренность такая с полицией имеется.
   — С полицией? — полыхнула глазами Дэльфин.
   — Звучит заманчиво… А нас не опередят? — ясно было, что для итальянки любовь — любовью, а дело — делом.
   Справа перетекали одна в другую поросшие лесом горы, а слева за окнами автомобиля проносились чудесные бухты с рыбацкими деревеньками.
   — Вы помните того англичанина? Бородатого, с рубкой?
   — Помним.
   — Разумеется. Он то ли критик, то ли ещё что-то…
   — Под утро мне позвонили из «полициа локаль», Луарка. Сообщили, что на побережье обнаружен человек — избитый, ограбленный, без документов. Явно не из местных… Единственное, что завалялось в одном из его карманов — это книжка с остатками обеденных купонов.
   Дэльфин кивнула — такие украшенные эмблемой цветные бумажки выдавались каждому участнику и гостю «Черной недели». По ним можно было бесплатно и очень здорово перекусить в нескольких «официальных» ресторанах фестиваля:
   — Там же фамилия написана?
   — Написана, — кивнул Виноградов. Сам он такие купонные книжки видел только издали, приехавшим на фестиваль без приглашения питание за казенный счет не полагалось.
   — Да, поэтому меня и розыскали! — продолжил пресс-секретарь. — И приметы сходились…Нужно было срочно ехать, опознавать.
   — А русский зачем? — ревниво подняла брови «подружка» Владимира Александровича.
   — Для официального протокола им требовались двое. Я как раз пошел в номер к англичанину, чтобы проверить, действительно ли его нет, а тут — сеньор Виноградов!
   — Мне не спалось, тем более — такая ситуация…
   Дэльфин многозначительно посмотрела на соседа, и этот взгляд не укрылся от внимания Габриэлы:
   — Ладно, ребята! Потом разберетесь. Хуанито, бедняга действительно оказался тем англичанином?
   — Да, к сожалению.
   — А как он попал в Луарку? Это же почти сотня километров!
   — Не знаю, — вздохнул «хефе де пренса». — Когда мы приехали, он уже умер. Так и не приходя в сознание.
   — Значит, ограбление…
   — Нам показали фотографии, — нарушил затянувшуюся паузу Владимир Александрович. — Ужасно!
   — Такое возможно в любом уголке мира! И в Москве, и в Париже…
   — Да, конечно. У нас вообще разгул преступности!
   Человек за рулем продолжил:
   — Видимо, его заманили в машину или похитили где-нибудь в Хихоне. Потом уже вывезли за город, в безлюдное место.
   — Может быть, таксисты? Или кто-то под видом таксистов?
   — Полиция говорила об этой версии… Тем более, англичанин был здорово пьян — так, что мог и не сразу сообразить, что едет в другую сторону.
   — Он же почти не пил! — припомнила Габриэла.
   — Все мы здесь… почти не пьем. — даже намека на веселье в голосе Виноградова не звучало.
   — Так вот, милые девушки… — в течении некоторого времени пресс-секретарь обьяснял пассажиркам, почему не стоит делать сенсацию из происшедшего.
   — Ладно, договорились! — кивнула Дэльфин и посмотрела на сидящую впереди итальянку:
   — А ты как?
   — Пожалуй… Хуанито, красавчик, но тогда с тебя — обед! Это сейчас, а потом — право «первой ночи» для моей газеты и её радиостанции. Договорились?
   — Нет проблем, маленькая зубастая акула! Как раз пора перекусить. — рассмеялся водитель, снижая скорость и высматривая ресторан посимпатичнее. — Выбирай!
   Остьановились в какой-то деревушке — Виноградов даже не запомнил названия. Ресторанчик под открытым небом находился всего в нескольких метрах от трассы, но чтобы пройти к столикам требовалось миновать густой палисадник и выложенный тесаным известняком бассейн с неторопливо журчащим фонтанчиком. Несмотря на полуденное солнце, вода создавала иллюзию свежести, и ненавязчивый звук её без труда перекрывал шум и грохот несущихся по дороге автомобилей. Казалось, что и само течение жизни здесь не подвержено суетливым страстям и порокам.
   Разумеется, они были здесь единственными посетителями… Дамы выбрали столик в тени какого-то векового растения — то ли дуба, то ли платана: Владимир Александрович никогда в деревьях не разбирался и от этого не страдал.
   — «Мар Кантабрико», — придвинула ему француженка меню. И на всякий случай пояснила:
   — Рыбный ресторанчик. Не возражаешь?
   — Ну, у нас в России говорят: кто платит, тот и заказывает музыку!
   — В данном случае наоборот, — хихикнула Габриэла. — Заказывать будем мы, а платить — вы!
   — Не возражаю, — без малейшего намека на огорчение отмахнулся пресс-секретарь. — Все можете считать себя моими гостями.
   — И я? — уточнил постепенно привыкающий к европейской конкретности Виноградов.
   — Разумеется! Должен же я как-то компенсировать тебе загубленное утро…
   Что-то ответить майор не успел — Хуан уже обсуждал с подошедшим дядькой в переднике выпивку и указанные в меню горячие закуски. Впрочем, много времени процесс не занял: почти сразу же единогласно остановились на фирменном блюде заведения.
   — Русский, ты что будешь пить?
   — А вы что?
   — Мы? — удивился Хуан. — Пиво!
   Потом, сообразив, что спутник почти ни слова не понял из их диалога с хозяином заведения, пояснил:
   — Лучше всего запивать осьминога холодным пивом.
   Оставалось только кивнуть с видом бывалого рыбоеда…
   Вскоре кампания уже не торопясь прихлебывала из высоких запотевших бокалов местное бочковое пиво — светлое, потому что любимого своего темного Виноградов в Испании почему-то так и не встретил.
   Одновременно с пивом появились салаты и разная сьедобная рыбная мелочь для разжигания аппетита — и только потом, торжественно, был вынесен откуда-то из кухонного чрева — сам! Огромный, фиолетово-розовый, источающий ни с чем не сравнимый запах моря и специй осьминог… Он внушал уважение даже будучи поданным на тяжелом и плоском деревянном блюде. Разрезанный так, что казался целым, посланец таинственной бездны в такт размеренной походке повара покачивал одним из будто случайно свесившихся щупалец.
   Гости, не сговариваясь, зааплодировали — это была дать уважения былому могуществу жертвы и кулинарному мастерству хозяина…
   Обед затянулся, но, как и все хорошее в жизни, в конце концов подошел к завершению.
   — Понравилось тебе, русский? — лениво шевельнулась в плетеном кресле Габриэла.
   — Великолепно! — Виноградову тоже c трудом давались движения — даже языком. Веки, и те норовили замереть в закрытом положении.
   — Пиво и морепродукты очень благотворно влияют на потенцию… — пробормотал со своего края столика неугомонный Хуан.
   — …но создают большие проблемы для мочевого пузыря, — подала голос француженка. — Мне нужно в туалет.
   Она подтянула за ремешок упавшую рядом сумочку и с усилием оторвалась от сиденья.
   — Мы будем скучать без тебя, дорогая! — Попытался сострить Владимир Александрович. Получилось не очень…
   — Я, пожалуй, также вас на минутку оставлю, — импульсивный Хуан вскочил и чуть не опрокинул кресло. — Прошу прощения!
   — Вы будете делать ЭТО вместе? — подняла удивленные брови его язвительная подруга.
   — Нет, мне надо к машине. Там сигареты остались, а то у нас уже вон — кончаются!
   Оказавшись наедине с итальянкой, Виноградов решил не утомлять ни себя, ни её разговорами, так как послеобеденный процесс требовал созерцательности. И умиротворения — чему в полной мере способствовал открывающийся из ресторанчика вид: бухта внизу, разорванное со стороны моря полукольцо скал, дорога, петляющая вдоль берега, и аккуратная темная арка тоннеля вдали.
   — Хотите, скажу о чем вы сейчас думаете? — нарушила установившуюся тишину итальянка.
   — Ни о чем, — пожал плечами Владимир Александрович.
   — Вот и нет! Вы думаете сейчас о том, что если поставить во-он там, на господствующей высоте, несколько безоткатных орудий — можно контролировать и трассу, и прилегающие районы побережья.
   — Странныее какие-то мысли, Габриэла, — моментально выскрользнул из полудремы Виноградов. — С чего вы взяли?
   — Да так… О чем ещё может думать не слишком давно вернувшийся с Кавказа русский офицер?
   — Скорее уж, горы здесь похожи на Боснию… — чтобы не выглядеть полным идиотом отреагировал Владимир Александрович. Интересно, ведь в газетах, тем более иностранных, не могло быть ни слова про ту операцию! Сам он не распространялся, а непосредственное начальство и продажная служба кадров информацией просто-напросто не владели. — Вы верите тому, что сказала про меня Дэльфин?
   — Почему же — Дэльфин? — теперь настал черед встрепенуться итальянке. — Что она могла мне рассказать?
   — Ну, мало ли о чем разговаривают между собой девушки, самолюбие которых задето поведением мужчин! — следовало спасать ситуацию, но оказалось уже, видимо, поздновато. Очаровательная собеседница прилипла намертво:
   — Она знает, что вы офицер полиции?
   — Простите, Габриэла! Я наверное просто плохо понял вашу фразу. Знаете — языковый барьер, пиво…
   — Ладно, русский. Мне все же хотелось бы взять у вас интервью — в другой обстановке, без лишних ушей. Нет возражений?
   — Но о чем, дорогая моя?
   — Ну-у… Вот, к примеру, о собаках. Как вы к ним относитесь?
   — О собаках? — Владимир Александрович несколько опешил и непроизвольно посмотрел в ту сторону, куда скрылись их спутники:
   — В России любят собак.
   — Это я знаю. Но мне кажется, что вы — лично вы — с некоторых пор должны относиться к овчаркам без симпатии.
   Итальянка сказала это с улыбкой, но таким тоном, что майор сразу потянулся к занывшему уже полузабытой болью бедру:
   — Не понимаю…