Страница:
Ему на мгновение показалось, что с определенного момента он упускает нечто важное, никакого касательства к его нерадостным думам не имеющее, а, наоборот, впрямую относящееся к тому, ради чего они здесь и собрались. К спасению шалого юнца по имени Северин Морозов.
Но зануда Фабер сей же миг вынудил его сбиться с мысли.
– Наверное, вам будет небезынтересно узнать, – прогундел он, – что госпожа Лескина в этом перечне не числится вовсе.
– Ах, Фабер, Фабер, – сказал Носов с непонятной интонацией. – Лизать вам на том свете раскаленную сковородку длинным своим языком!
– Отчего же госпожа Лескина лишена такой чести? – для порядка спросил Кратов, которому происходящее с каждой новой репликой отчего-то все сильнее напоминало комедию абсурда, которую хотелось поскорее прекратить и неплохо бы все же поймать за хвост утерянную мысль.
– Как известно, госпожа Лескина является «неакромми», – сказал Фабер. Кратов изобразил удивление, и тот с большой охотой пояснил: – Так мы называем детей от союза неонеандертальцев, сиречь эхайнов, и посткроманьонцев, сиречь людей… точнее, единственного известного нам ребенка от вышеуказанного союза. Между тем как тахамауков интересовали только чистокровные эхайны. Ведь господин Морозов является чистокровным эхайном, не так ли?
– Фабер, угомонитесь, – проговорил Носов сердито.
– Назревает еще одна тайна личности? – усмехнулся Кратов.
– Ну разумеется…
– А я все пытаюсь понять, отчего мне так не нравятся ваши игры.
– И отчего же? – с интересом спросил Носов.
– А оттого, – сказал Кратов, – что правила у них какие-то слишком древние и потому довольно дурацкие. Например, произвольно оперировать так называемой ложью во спасение. И под этим предлогом постоянно лгать не только обществу, но даже своим коллегам, а в особых случаях, полагаю, и самим себе.
– Ложь не входит в число наших правил, – деликатно заметил Фабер. – На прямой вопрос мы обычно даем прямой и точный ответ. Но, конечно же, широко используем фигуры умолчания…
– Заткнитесь, Фабер, – тихо сказал Носов, и тот осекся на полуслове. – Это не игры, Константин. Кому-то, безусловно, хотелось бы убедить себя и окружающих, что вот есть, мол, такая горстка озабоченных маньяков, которые играют в неумные и малоприятные общественному обонянию игры. А на самом деле все хорошо и прекрасно, и никакие заботы не могут омрачить всеобщего мировецкого настроения. Боюсь, что и тебе отчасти сообщилось это прекраснодушие. Между тем, я не склонен полагать играми все предприятия, в которых под угрозу ставится хотя бы одна человеческая жизнь.
– Тогда какого черта? – так же тихо спросил Кратов.
– То есть? – сдержанно удивился Носов. – Нет, поставим вопрос иначе: о каком именно черте ты справился только что?
– Пропал мальчик, – сказал Кратов. – Пропал, можно считать, на враждебной территории. У меня фантазии не хватает вообразить все опасности, которые угрожают ему прямо сейчас. Я даже не до конца уверен, что он вообще жив. А ты мотаешься по своему кабинету с видом чрезвычайной озабоченности, уверяешь меня, что ни о какой игре и речи нет, и в то же время нагло, практически не маскируясь, разыгрываешь передо мной одну из своих циничных партитур.
– Позвольте, но это звучит не просто оскорбительно… – начал было Фабер, но был остановлен небрежным взмахом руки вице-президента.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Носов. – Что конкретно возбуждает в тебе столь острый когнитивный диссонанс? Развивай свою чудовищную мысль.
– Твое удивительное хладнокровие. И та легкость, с которой вы только что наперебой выдали мне одну за другой несколько страшных тайн своего Департамента.
– Это ты про неучтенных в твоих поминальниках эхайнов? – бледно усмехнулся Носов.
– Я не сразу понял, зачем этот клоун, – Кратов небрежно кивнул в сторону Фабера, – угнездился за твоим видеалом, к которому и Голиаф, небось, подойти остережется.
– Позвольте… – обиженно проговорил Фабер, багровея лицом.
– А потом до меня дошло, – продолжал Кратов. – Ведь это рутинный прием «вовлечения в игру». Тебе чесать языком не к лицу, да я и не поверю, что ты на такое способен, а сей господин, поскольку я вижу его в первый и, вероятно, в последний раз, в роли болтуна покажется мне вполне убедителен. Затем он и нужен, затем здесь и очутился, со своими баснями о полномочиях от доброго доктора Авидона… («У меня действительно есть полномочия…» – жалобно сказал Фабер.) Ты знаешь, насколько я любопытен, и ты уверен, что я стану докапываться до всей правды, в особенности когда это затрагивает мои профессиональные интересы, да еще в болезненно близкой мне сфере. Что я заложу свою душу и выну чужую за доступ к информации, чей уровень конфиденциальности превосходит даже мои привилегии доступа. И что закладывать мою душу я буду именно тебе.
– И зачем же, позволь узнать, твоя душа может мне понадобиться?
Вместо ответа Кратов ткнул пальцем в Фабера – тот невольно посунулся назад в несколько великоватом для него кресле.
– Анаптинувика, не так ли? – спросил Кратов.
– Э… гм… да, – промямлил Фабер.
– Пока мы тратили драгоценное время на тахамауков, – промолвил Носов с легкой укоризной, – ты сразу вышел на виавов.
– Что мешало вам сделать то же самое?
– Не люблю я общаться с этими раздолбаями.
– У тебя паранойя, – сказал Кратов убежденно. – У вас всех паранойя. Профессиональное заболевание контрразведчиков. Вам куда приятнее якшаться с такими же параноиками на понятном обоим языке теории заговоров.
– Ты не очень-то учтив в отношении старших братьев по разуму…
– …которые до сих пор сохраняют мощную службу имперской безопасности.
– У всех культур Галактического Братства существуют аналогичные службы. В офисе одной из таковых ты прямо сейчас имеешь несказанное счастье пребывать. Увы, это все еще необходимый элемент любой административной системы.
– Но тахамауки не только ее сохраняют. Но всячески лелеют и развивают.
– Возьмем те же Скрытые Миры… – подал голос сильно потускневший инспектор.
– Уймитесь, Фабер, – сказал Носов чуть более поспешно, чем полагалось бы.
– Тем более что на эту наживку я уже не клюну, – фыркнул Кратов. – Я там даже бывал.
– Где?! – тихонько взвыл Фабер.
– В Скрытых Мирах тахамауков, разумеется, – сказал Носов. – Я же давал вам читать справку о… гм… похождениях нашего визави.
– Там ничего не было о визите в Скрытые Миры, – уныло проронил Фабер. – Я бы держал это в уме.
– Возможно, это не касалось даже вас, – сказал Носов безжалостно.
– Вы, естественно, снеслись с имперской Тайной Канцелярией, – сказал Кратов. – То, что каждый второй тахамаук, занятый в межрасовых проектах… а применительно к таким проектам, как Галактический маяк «Дхаракерта», пожалуй, и каждый первый… является штатным сотрудником Канцелярии, не секрет ни для одного профессионального ксенолога. Уж какие аспекты имперской безопасности они там пытаются охранять, одному богу известно. Но с паранойей у них полный порядок.
– Иногда подозрительность не бывает излишней, – как бы между прочим промолвил Носов.
– Не спорю, – сказал Кратов. – Но пока тахамауки блюли свои интересы в условно дружественном окружении, эхайнский мальчик Сева прозорливо обратился за помощью к добрым и радушным виавам… я даже могу предположить, кто подсказал ему этот удачный ход…
– Я тоже могу, – пробурчал Носов.
– …и таковую помощь незамедлительно получил. У меня пока нет ответа на мой запрос в транспортные компании халифата Рагуррааханаш – тамошняя бюрократия славится своей бесподобной заформализованностью, ее даже специально изучают в ксенологических академиях. Но связать два конца одной веревки я еще в состоянии. И пока вы тут старательно интриговали на публику в моем лице, разыгрывали свою цирковую репризу…
– Но ведь ты тоже играешь в те же игры, – негромко заметил Носов. – И даже почти по тем же правилам.
– Отчасти, – сказал Кратов. – Но я не был уверен насчет Анаптинувики. Вернее, до последнего момента не хотел в это поверить. Потому что ничего хуже и вообразить невозможно… Пока не увидел этого шута в твоем кресле и не выслушал его внезапные, никаким здравым смыслом не мотивированные откровения.
– Я не заслужил таких оскорблений, – горько произнес Фабер.
– Не принимайте на свой счет, господин простой инспектор, – сказал Кратов. – Полагайте их адресованными тому, кто всучил вам эту неблагодарную роль.
– Это мне, что ль? – усмехнулся Носов.
– Именно, господин вице-президент, – слегка поклонился Кратов.
– В старые добрые времена в подобных случаях говорилось: я убивал и за меньшее…
Кратов скорчил глумливую физиономию и продекламировал:
– Действительно, жаль, – сказал Носов раздельно. – Фабер, освободите-ка мое место.
Краснея и морщась от смущения, тот вылез из кресла и удалился в противоположный угол кабинета. При этом ему пришлось обогнуть Кратова, что было сделано по излишне, пожалуй, широкой дуге.
– Надо ли понимать это как завершение аттракционов и переход к активной фазе операции по спасению Северина Морозова? – спросил Кратов.
– Надо, надо, – сказал Носов. – Давно уже надо именно так и понимать.
– Тогда позволь последний вопрос. Удовлетвори мое пресловутое любопытство.
– Валяй, – позволил Носов.
– Какое название вы присвоили этой операции? Небось, «Бумеранг на один бросок»?
Фабер в своем углу неопределенно хрюкнул. Носов же покрылся пятнами, словно покраснел и побледнел одновременно.
– Нет, – наконец вымолвил он. – Нет. Твоя интуиция, не менее пресловутая, чем твое любопытство, на сей раз подвела.
– Продолжай, я слушаю, – сказал Кратов.
– Тогда вот что, Консул. Ты сейчас думаешь только об этом пареньке. Я понимаю: он твой друг, ты видишь в нем чуть ли не сына, ты обещал Елене Климовой опекать его как зеницу ока, и теперь ощущение неисполненного обязательства гложет тебя изнутри, как злая болезнь… А я много лет назад поклялся столь же ревностно оберегать всех граждан Федерации. Всех до единого, без изъятий. Всех! Даже тебя, как отвратительно твоему уху это ни звучит. Даже тех эхайнов, что укрылись от своей недоброй матушки-родины под нашим радушным крылом. Хотя граждане Федерации в подавляющем большинстве своем, быть может, меня о том и не просили, и не подозревают о моем существовании. Или подозревают, но видят во мне… хорошо, если просто параноика, а то ведь и какого-то инфернального злодея без страха и упрека, которому нет дела до прав личности… Забродский ушел, но я-то остался. И двести заложников до сих пор не вернулись домой.
– Неплохо сказано, – заметил Кратов. – Только поменьше пафоса.
– Пафос тут ни при чем. Это ты меня достал.
– Я понимаю, я кого угодно могу достать.
– Маугли хренов[2], – сказал Носов с сердцем.
– При чем здесь Маугли? – безнадежным голосом спросил Фабер, прозорливо не рассчитывая на ответ.
– Как вы намерены использовать Северина Морозова в достижении своих целей? – осведомился Кратов.
– Понятия не имею, – заявил Носов.
– Как вы можете ему помочь в достижении его целей?
– Совершенно никак.
– Что вы намерены предпринять в случае его обнаружения?
– Взять за шкварник и безотлагательно вернуть мамочке.
– Годится, – помолчав, сказал Кратов.
– Работаем вместе? – спросил Носов.
– Работаем вместе.
В этот миг насовсем, казалось бы, утраченная мысль вернулась и засияла ослепительным светом.
– Но ты будешь делиться информацией, – уточнил Кратов, стараясь не выдать волнения.
– Посмотрим, – сказал Носов. И тут же поправился: – Конечно, буду. Почему бы и нет! Чего тебе надобно, старче?
– Полный список всех граждан Федерации нечеловеческого происхождения.
– Годится, – усмехнулся Носов.
– Подчеркиваю: полный. Без этих ваших… фигур умолчания.
– Безумно интересно знать, что ты задумал.
– Я и сам еще не решил.
– Будет тебе полный и достоверный список. – Кратов иронически прищурился, и Носов поспешно сказал: – Честно. Я обещаю. А когда я обещаю, то исполняю в точности. Что еще?
– Всю информацию по ангелидам.
Носов вытаращил глаза:
– А это-то тебе зачем?!
– Хочу проверить некую продуктивную гипотезу.
– И в какой связи это находится с нашей проблемой?!
– Пока – в косвенной. Но я ожидаю, что мне удастся найти и прямую связь…
– Я предоставлю тебе эту информацию из чистого интереса, поскольку я тоже любопытный.
– Кстати, – подал голос из своего угла Фабер. – Операция называется «Вектор атаки».
– Браво, – проговорил Кратов и, обратившись к нему, слегка поаплодировал. – Что вы собрались атаковать, дети мои, коли не секрет?
– Фабер, – сказал Носов с ожесточением. – Убить бы вас.
Спецканал ЭМ-связи, протокол XDT (eXometral Depeche Transfer), сугубо конфиденциально
Розовый конверт
Но зануда Фабер сей же миг вынудил его сбиться с мысли.
– Наверное, вам будет небезынтересно узнать, – прогундел он, – что госпожа Лескина в этом перечне не числится вовсе.
– Ах, Фабер, Фабер, – сказал Носов с непонятной интонацией. – Лизать вам на том свете раскаленную сковородку длинным своим языком!
– Отчего же госпожа Лескина лишена такой чести? – для порядка спросил Кратов, которому происходящее с каждой новой репликой отчего-то все сильнее напоминало комедию абсурда, которую хотелось поскорее прекратить и неплохо бы все же поймать за хвост утерянную мысль.
– Как известно, госпожа Лескина является «неакромми», – сказал Фабер. Кратов изобразил удивление, и тот с большой охотой пояснил: – Так мы называем детей от союза неонеандертальцев, сиречь эхайнов, и посткроманьонцев, сиречь людей… точнее, единственного известного нам ребенка от вышеуказанного союза. Между тем как тахамауков интересовали только чистокровные эхайны. Ведь господин Морозов является чистокровным эхайном, не так ли?
– Фабер, угомонитесь, – проговорил Носов сердито.
– Назревает еще одна тайна личности? – усмехнулся Кратов.
– Ну разумеется…
– А я все пытаюсь понять, отчего мне так не нравятся ваши игры.
– И отчего же? – с интересом спросил Носов.
– А оттого, – сказал Кратов, – что правила у них какие-то слишком древние и потому довольно дурацкие. Например, произвольно оперировать так называемой ложью во спасение. И под этим предлогом постоянно лгать не только обществу, но даже своим коллегам, а в особых случаях, полагаю, и самим себе.
– Ложь не входит в число наших правил, – деликатно заметил Фабер. – На прямой вопрос мы обычно даем прямой и точный ответ. Но, конечно же, широко используем фигуры умолчания…
– Заткнитесь, Фабер, – тихо сказал Носов, и тот осекся на полуслове. – Это не игры, Константин. Кому-то, безусловно, хотелось бы убедить себя и окружающих, что вот есть, мол, такая горстка озабоченных маньяков, которые играют в неумные и малоприятные общественному обонянию игры. А на самом деле все хорошо и прекрасно, и никакие заботы не могут омрачить всеобщего мировецкого настроения. Боюсь, что и тебе отчасти сообщилось это прекраснодушие. Между тем, я не склонен полагать играми все предприятия, в которых под угрозу ставится хотя бы одна человеческая жизнь.
– Тогда какого черта? – так же тихо спросил Кратов.
– То есть? – сдержанно удивился Носов. – Нет, поставим вопрос иначе: о каком именно черте ты справился только что?
– Пропал мальчик, – сказал Кратов. – Пропал, можно считать, на враждебной территории. У меня фантазии не хватает вообразить все опасности, которые угрожают ему прямо сейчас. Я даже не до конца уверен, что он вообще жив. А ты мотаешься по своему кабинету с видом чрезвычайной озабоченности, уверяешь меня, что ни о какой игре и речи нет, и в то же время нагло, практически не маскируясь, разыгрываешь передо мной одну из своих циничных партитур.
– Позвольте, но это звучит не просто оскорбительно… – начал было Фабер, но был остановлен небрежным взмахом руки вице-президента.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Носов. – Что конкретно возбуждает в тебе столь острый когнитивный диссонанс? Развивай свою чудовищную мысль.
– Твое удивительное хладнокровие. И та легкость, с которой вы только что наперебой выдали мне одну за другой несколько страшных тайн своего Департамента.
– Это ты про неучтенных в твоих поминальниках эхайнов? – бледно усмехнулся Носов.
– Я не сразу понял, зачем этот клоун, – Кратов небрежно кивнул в сторону Фабера, – угнездился за твоим видеалом, к которому и Голиаф, небось, подойти остережется.
– Позвольте… – обиженно проговорил Фабер, багровея лицом.
– А потом до меня дошло, – продолжал Кратов. – Ведь это рутинный прием «вовлечения в игру». Тебе чесать языком не к лицу, да я и не поверю, что ты на такое способен, а сей господин, поскольку я вижу его в первый и, вероятно, в последний раз, в роли болтуна покажется мне вполне убедителен. Затем он и нужен, затем здесь и очутился, со своими баснями о полномочиях от доброго доктора Авидона… («У меня действительно есть полномочия…» – жалобно сказал Фабер.) Ты знаешь, насколько я любопытен, и ты уверен, что я стану докапываться до всей правды, в особенности когда это затрагивает мои профессиональные интересы, да еще в болезненно близкой мне сфере. Что я заложу свою душу и выну чужую за доступ к информации, чей уровень конфиденциальности превосходит даже мои привилегии доступа. И что закладывать мою душу я буду именно тебе.
– И зачем же, позволь узнать, твоя душа может мне понадобиться?
Вместо ответа Кратов ткнул пальцем в Фабера – тот невольно посунулся назад в несколько великоватом для него кресле.
– Анаптинувика, не так ли? – спросил Кратов.
– Э… гм… да, – промямлил Фабер.
– Пока мы тратили драгоценное время на тахамауков, – промолвил Носов с легкой укоризной, – ты сразу вышел на виавов.
– Что мешало вам сделать то же самое?
– Не люблю я общаться с этими раздолбаями.
– У тебя паранойя, – сказал Кратов убежденно. – У вас всех паранойя. Профессиональное заболевание контрразведчиков. Вам куда приятнее якшаться с такими же параноиками на понятном обоим языке теории заговоров.
– Ты не очень-то учтив в отношении старших братьев по разуму…
– …которые до сих пор сохраняют мощную службу имперской безопасности.
– У всех культур Галактического Братства существуют аналогичные службы. В офисе одной из таковых ты прямо сейчас имеешь несказанное счастье пребывать. Увы, это все еще необходимый элемент любой административной системы.
– Но тахамауки не только ее сохраняют. Но всячески лелеют и развивают.
– Возьмем те же Скрытые Миры… – подал голос сильно потускневший инспектор.
– Уймитесь, Фабер, – сказал Носов чуть более поспешно, чем полагалось бы.
– Тем более что на эту наживку я уже не клюну, – фыркнул Кратов. – Я там даже бывал.
– Где?! – тихонько взвыл Фабер.
– В Скрытых Мирах тахамауков, разумеется, – сказал Носов. – Я же давал вам читать справку о… гм… похождениях нашего визави.
– Там ничего не было о визите в Скрытые Миры, – уныло проронил Фабер. – Я бы держал это в уме.
– Возможно, это не касалось даже вас, – сказал Носов безжалостно.
– Вы, естественно, снеслись с имперской Тайной Канцелярией, – сказал Кратов. – То, что каждый второй тахамаук, занятый в межрасовых проектах… а применительно к таким проектам, как Галактический маяк «Дхаракерта», пожалуй, и каждый первый… является штатным сотрудником Канцелярии, не секрет ни для одного профессионального ксенолога. Уж какие аспекты имперской безопасности они там пытаются охранять, одному богу известно. Но с паранойей у них полный порядок.
– Иногда подозрительность не бывает излишней, – как бы между прочим промолвил Носов.
– Не спорю, – сказал Кратов. – Но пока тахамауки блюли свои интересы в условно дружественном окружении, эхайнский мальчик Сева прозорливо обратился за помощью к добрым и радушным виавам… я даже могу предположить, кто подсказал ему этот удачный ход…
– Я тоже могу, – пробурчал Носов.
– …и таковую помощь незамедлительно получил. У меня пока нет ответа на мой запрос в транспортные компании халифата Рагуррааханаш – тамошняя бюрократия славится своей бесподобной заформализованностью, ее даже специально изучают в ксенологических академиях. Но связать два конца одной веревки я еще в состоянии. И пока вы тут старательно интриговали на публику в моем лице, разыгрывали свою цирковую репризу…
– Но ведь ты тоже играешь в те же игры, – негромко заметил Носов. – И даже почти по тем же правилам.
– Отчасти, – сказал Кратов. – Но я не был уверен насчет Анаптинувики. Вернее, до последнего момента не хотел в это поверить. Потому что ничего хуже и вообразить невозможно… Пока не увидел этого шута в твоем кресле и не выслушал его внезапные, никаким здравым смыслом не мотивированные откровения.
– Я не заслужил таких оскорблений, – горько произнес Фабер.
– Не принимайте на свой счет, господин простой инспектор, – сказал Кратов. – Полагайте их адресованными тому, кто всучил вам эту неблагодарную роль.
– Это мне, что ль? – усмехнулся Носов.
– Именно, господин вице-президент, – слегка поклонился Кратов.
– В старые добрые времена в подобных случаях говорилось: я убивал и за меньшее…
Кратов скорчил глумливую физиономию и продекламировал:
Жаль, что старые времена прошли, верно?
Ой, не бейте муху!
Руки у нее дрожат…
Ноги у нее дрожат…[1]
– Действительно, жаль, – сказал Носов раздельно. – Фабер, освободите-ка мое место.
Краснея и морщась от смущения, тот вылез из кресла и удалился в противоположный угол кабинета. При этом ему пришлось обогнуть Кратова, что было сделано по излишне, пожалуй, широкой дуге.
– Надо ли понимать это как завершение аттракционов и переход к активной фазе операции по спасению Северина Морозова? – спросил Кратов.
– Надо, надо, – сказал Носов. – Давно уже надо именно так и понимать.
– Тогда позволь последний вопрос. Удовлетвори мое пресловутое любопытство.
– Валяй, – позволил Носов.
– Какое название вы присвоили этой операции? Небось, «Бумеранг на один бросок»?
Фабер в своем углу неопределенно хрюкнул. Носов же покрылся пятнами, словно покраснел и побледнел одновременно.
– Нет, – наконец вымолвил он. – Нет. Твоя интуиция, не менее пресловутая, чем твое любопытство, на сей раз подвела.
– Продолжай, я слушаю, – сказал Кратов.
– Тогда вот что, Консул. Ты сейчас думаешь только об этом пареньке. Я понимаю: он твой друг, ты видишь в нем чуть ли не сына, ты обещал Елене Климовой опекать его как зеницу ока, и теперь ощущение неисполненного обязательства гложет тебя изнутри, как злая болезнь… А я много лет назад поклялся столь же ревностно оберегать всех граждан Федерации. Всех до единого, без изъятий. Всех! Даже тебя, как отвратительно твоему уху это ни звучит. Даже тех эхайнов, что укрылись от своей недоброй матушки-родины под нашим радушным крылом. Хотя граждане Федерации в подавляющем большинстве своем, быть может, меня о том и не просили, и не подозревают о моем существовании. Или подозревают, но видят во мне… хорошо, если просто параноика, а то ведь и какого-то инфернального злодея без страха и упрека, которому нет дела до прав личности… Забродский ушел, но я-то остался. И двести заложников до сих пор не вернулись домой.
– Неплохо сказано, – заметил Кратов. – Только поменьше пафоса.
– Пафос тут ни при чем. Это ты меня достал.
– Я понимаю, я кого угодно могу достать.
– Маугли хренов[2], – сказал Носов с сердцем.
– При чем здесь Маугли? – безнадежным голосом спросил Фабер, прозорливо не рассчитывая на ответ.
– Как вы намерены использовать Северина Морозова в достижении своих целей? – осведомился Кратов.
– Понятия не имею, – заявил Носов.
– Как вы можете ему помочь в достижении его целей?
– Совершенно никак.
– Что вы намерены предпринять в случае его обнаружения?
– Взять за шкварник и безотлагательно вернуть мамочке.
– Годится, – помолчав, сказал Кратов.
– Работаем вместе? – спросил Носов.
– Работаем вместе.
В этот миг насовсем, казалось бы, утраченная мысль вернулась и засияла ослепительным светом.
– Но ты будешь делиться информацией, – уточнил Кратов, стараясь не выдать волнения.
– Посмотрим, – сказал Носов. И тут же поправился: – Конечно, буду. Почему бы и нет! Чего тебе надобно, старче?
– Полный список всех граждан Федерации нечеловеческого происхождения.
– Годится, – усмехнулся Носов.
– Подчеркиваю: полный. Без этих ваших… фигур умолчания.
– Безумно интересно знать, что ты задумал.
– Я и сам еще не решил.
– Будет тебе полный и достоверный список. – Кратов иронически прищурился, и Носов поспешно сказал: – Честно. Я обещаю. А когда я обещаю, то исполняю в точности. Что еще?
– Всю информацию по ангелидам.
Носов вытаращил глаза:
– А это-то тебе зачем?!
– Хочу проверить некую продуктивную гипотезу.
– И в какой связи это находится с нашей проблемой?!
– Пока – в косвенной. Но я ожидаю, что мне удастся найти и прямую связь…
– Я предоставлю тебе эту информацию из чистого интереса, поскольку я тоже любопытный.
– Кстати, – подал голос из своего угла Фабер. – Операция называется «Вектор атаки».
– Браво, – проговорил Кратов и, обратившись к нему, слегка поаплодировал. – Что вы собрались атаковать, дети мои, коли не секрет?
– Фабер, – сказал Носов с ожесточением. – Убить бы вас.
Спецканал ЭМ-связи, протокол XDT (eXometral Depeche Transfer), сугубо конфиденциально
21.05.152 – 00.15.25
(Федеральное нормализованное время).
НОМАД – ВОРОНУ
Из источников проблематичной надежности получена информация об инциденте в прилетной зоне космопорта «Анаптинувика-Эллеск». Утверждается, что имело место санкционированное применение эхайнским патрулем энергоразрядного оружия в отношении пассажира, прибывшего из халифата Рагуррааханаш и обнаружившего признаки девиантного поведения. С высокой степенью вероятности можно считать, что пассажиром является объект «Эфеб». Несмотря на то что энергоразрядники относятся к оружию нелетального действия, высказывается обоснованное предположение, что пассажир получил ранения, несовместимые с жизнью. Тело находится в холодильной камере медицинского пункта космопорта, ожидается прибытие судебных экспертов. Об учреждении комиссии по расследованию инцидента сведения отсутствуют. В то же время прослеживаются косвенные признаки интереса к инциденту со стороны спецслужб Черной Руки и в частности Оперативного дивизиона Бюро военно-космической разведки.
21.05.152 – 00.18.55 (ФНВ)
ВОРОН – НОМАДУ
Продолжать наблюдение и сбор информации. Результаты сообщать непосредственно мне. В случае подтверждения гибели объекта «Эфеб» необходимо предпринять любые (подчеркиваю – любые) меры к извлечению и доставке тела в пределы Федерации. Если последнее окажется невозможно, обеспечить получение репрезентативных биологических образцов для генетической идентификации. Принять к сведению категорическую недопустимость распространения информации среди третьих лиц любого уровня компетенции.
Розовый конверт
Контр-адмирал Каннорк, шеф Отдела криптопочты, небольшого и редко упоминаемого вслух подразделения в составе Дивизиона планирования Бюро военно-космической разведки Черной Руки, смотрел на лежащий перед ним конверт из шершавой плотной бумаги нежно-розового цвета и не верил своим глазам. В том, что он видел, раздражало, выводило из равновесия и казалось какой-то неумной насмешкой буквально все. Даже сам цвет донесения, на розовой же бумаге с водяными знаками, выглядел издевательским.
– Почему подаете информацию в таком виде? – наконец спросил он, не скрывая раздражения. – Какой сейчас век на дворе? Есть каналы спецсвязи… мемокристаллы, наконец… У вас там что, мемокристаллы закончились?!
– Не могу знать, янрирр контр-адмирал, – с нагловатой ленцой отвечал стоявший перед ним навытяжку унтер. – Велено было доставить лично в руки. При недоразумениях предписано было ссылаться на особое распоряжение Директора Бюро за номером три-три-два-шесть-девять-ноль-девять, подтвержденное лично Субдиректором Оперативного дивизиона гранд-адмиралом…
– Я помню, – сказал Каннорк недовольным тоном.
Он действительно вспомнил. И даже с какой-то болезненной поспешностью. В конце концов, для того он и сидел в этом пустом кабинете, похожем на отшельничью келью, чтобы помнить самые курьезные директивы начальства… розовые конверты… Да, было некое распоряжение, сопровожденное реестром совершенно фантастических, то есть практически невозможных в реальной жизни, событий. Факты наступления каковых событий безоговорочно воспрещалось поверять традиционным каналам и носителям информации, хотя бы в теории допускающим восстановление оной по ее уничтожении.
– Надеюсь, ваше руководство отдавало отчет в своих действиях, – проворчал Каннорк. – Распоряжение три-три-два-шесть… гм… это вам не истребование теплого исподнего для рядового состава.
Унтер – а это был заурядный оперативник в чине мичмана, сарконтир – «Полевой Скорпион», из тех, что самоуверенно полагают, будто все уже в мире повидали и ничего теперь не боятся, конечно – наглый, тертый, высушенный чужими ветрами и прожаренный чужими солнцами, в вылинявшей, пожеванной форме, ни демона трепаного не смыслящий в настоящих, штабных разведывательных играх, да и не желающий смыслить, словом – та еще сволочь… едва заметно усмехнулся. Растерянность и плохо скрываемое раздражение начальства его лишь забавляли. Отчего же ему не веселиться, если на самом деле ничего он еще не видал и не знал, а только о том и думал, что вот-де доставил он пред начальственные очи сию нелепую бумажонку, а теперь отсалютует, выйдет на свежий, пропитанный ароматами столичной вольницы и разгула воздух, зальет в себя пару-тройку емкостей ядовитого бухла в портовой забегаловке и спустя небольшое время снова уметется туда, откуда прибыл… на какой-нибудь Деамлухс… нет, кажется, на Анаптинувику… и этим для него все закончится. А о том, что воспоследует далее, пускай-де голова болит у того же начальства, для чего оно, собственно, над ним и поставлено. Каннорк сразу же ощутил, что голова у него и вправду заболела. Что гармонии с окружающей реальностью ему никак не прибавило.
– Ваше имя, унтер-офицер? – спросил Каннорк.
– Первого батальона отдельного тридцать восьмого полка специального назначения мичман Ахве-Нхоанг Нунгатау, верный солдат янрирра и гекхайана! – заученно рявкнул тот.
Каннорк старательно сложил донесение (розовое, мать его тряпка…) и убрал в конверт. Поднял глаза на унтера.
Широкий нос, от природы приплюснутый, а в обильных житейских приключениях расплющенный окончательно… вывороченные потрескавшиеся губы… далеко расставленные светлые глаза с нависающими редкими бровями… ранние морщины на чересчур высоком лбу… ранняя щетина на тяжелых скулах. Рост ниже среднего, таких в гвардию гекхайана не берут, а вот в колониальные спецвойска – с охотой. В обслугу, в охрану, в следопыты. Этот явно из следопытов. В такой змеиной норе, как Анаптинувика, и в ее окрестностях следопыты всегда в цене.
– Судя по родовому имени, вы кхэри?
– Так точно, янрирр контр-адмирал, – ответил унтер, не моргнув глазом. – Имею несравненную честь быть этническим кхэри.
– Честь… кхм… – Каннорку, этническому ксухегри, с запротоколированным во всех анналах родовым деревом глубиной в пятнадцать поколений, пришлось приложить изрядное усилие, чтобы подавить ироническую ухмылку.
Кхэри известны были упрямым характером, своеволием и завышенной самооценкой. Иных достоинств за ними не отмечалось. Несмотря на отдаленное этническое родство с ксухегри, они не подарили Эхайнору ни одной сколько-нибудь выдающейся личности – ни в изящных искусствах, ни в науке, ни в военном деле. От них всегда и всюду были одни проблемы. Кхэри всегда были как жгучий стручок в блюде с изысканным десертом. Или, что вернее, как заноза в заднице… Отчего по окончании плебейских военных училищ их в первую голову бросали в ближайшую доступную топку боевых действий в качестве дешевого хвороста, а наиболее одаренных – насколько это понятие было к ним вообще применимо! – загоняли в самые удаленные и глухие углы мироздания, где их упрямство и твердолобость могли принести хоть какую-то пользу Черной Руке. Анаптинувика была одним из таких углов, там они испокон веков гнездились и размножались, и если кто там и мог выжить без риска спятить от неустроенности и тоски, так это кхэри – хамоватые, самодостаточные, напрочь лишенные воображения и амбиций. И дикие черные бунты, с поджогами и кровопролитиями, вспыхивавшие там с безрадостным постоянством, устраивались, верно, не по причине тяжкой жизни, а скорее от скуки, варварского веселья ради…
Впрочем, достоинство офицера, стоящего на неизмеримо более высокой ступени служебной лестницы, не позволяло открыто выказать личное пренебрежение. В конце концов, кхэри есть кхэри, а ксухегри был и таковым останется во веки веков, чего их равнять?! (Здесь контр-адмирал отвлекся от несуразной фигуры мичмана и окинул взором свою келью, полукруглую в периметре и несообразно вытянутую в высоту на манер артиллерийского снаряда, поместиться в которой с комфортом мог только он сам, его стол, единственное кресло и скудный видеокластер, большую часть времени уныло простаивавший… кому в эпоху экзометральных сообщений могла понадобиться криптопочта?! только любителям старины и знатокам изобретенных по тяжелой накурке инструкций… и мысленно переадресовал часть иронии самому себе.)
Ну что ж… вот он, конверт из гнусной розовой бумаги. А внутри, быть может, скрыто нечто более важное, нежели достоинство офицера и аристократа… более важное, чем вся его несостоявшаяся, загнанная в этот снаряд и там безнадежно заржавевшая карьера.
Тогда, быть может, еще сохраняется шанс подорвать этот снаряд?!
– Кто ваш непосредственный начальник? – спросил Каннорк значительным голосом.
– Капитан-командор Хэйхилгенташорх, – отрапортовал мичман, выкатив от рвения глаза.
– В каких вы отношениях с руководством?
– В прекрасных!
«Врет, негодяй, – подумал Каннорк. – Такие ни с кем не бывают в прекрасных отношениях, даже с собственной матерью. Если уж на то пошло, кхэри состоят в неважных отношениях со всем остальным миром. Потому тебя и отправили, что капитан-командор Как-бишь-его-не-упомню-шорх давно уже мечтал избавиться от такого подарка в расположении вверенной ему части».
– Как эти сведения оказались в распоряжении штаба Полевых Скорпионов?
– Не могу знать точно…
«Кто бы сомневался, – мысленно сыронизировал Каннорк. – Простые радости жизни с легкостью исключают нужду в интеллекте».
– Могу лишь предполагать, – продолжал мичман с неохотой. – Псекацаги… патрульная служба безопасности космопорта «Анаптинувика-Эллеск»… как это за ними водится, захемозячили хлямную омлыжку и хемижнулись козюхрыжным цырцыбриком… жежувыкнулись тямахом по дудозле. Натурально, телебокнулись и гопыхнулись…
«Наглая сволочь, – желчно подумал Каннорк. – Проверяет на вшивость. Мол, крыса ли я штатская в краденом мундире, а значит, кнакабум, грубый солдатский жаргон, для меня все равно что пустой звук… или все же понюхал реальной службы, не напрасно занимаю это кресло. Или, может быть, он хочет вывести меня из равновесия. Зачем? Откуда он взялся на мою голову?» Вслух же сказал ровным голосом:
– Достаточно. Не увлекайтесь преамбулой.
– …и спихнули дельце по принадлежности к зоне ответственности, то есть подогнали хирцак с тибрязником нам, добрым сарконтирам. Рассуждая таким образом, что-де сарконтиры – твари простые, в обращении грубые, при оружии… что не раскумекают, то в грунт закопают.
«Скверно, – подумал Каннорк. – Хирцак с тибрязником… не то слово! Своих мы, как и предписано особым распоряжением, зачистим, а вот что делать с этими… с псекацагами… ума не приложу. И прилагать не стану. Пускай об этом заботится получатель розового конверта».
– Отчего в качестве курьера были выбраны именно вы? – спросил он.
– Полагаю, янрирр контр-адмирал, оттого, что в тот момент нес караульную службу и потому имел фортуну оказаться в коридоре штаба ближе всех к дверям кабинета янрирра капитан-командора.
«И ведь не запнулся ни разу, скотина, – поразился Каннорк. – Живая речь – даже с поправкой на плебейские аберрации… проблески сарказма… гляделками постреливает по сторонам… Не так уж он глуп, как выглядит».
– Капитан-командор ознакомлен с содержанием этого конверта?
– Да, янрирр контр-адмирал. Иначе и быть не могло. Он составлял послание и вручал его мне из рук в руки для препровождения.
– Вы правы, наивный вопрос. А вы тоже… ознакомились?
– Нет, янрирр контр-адмирал. Такого распоряжения от янрирра капитан-командора не поступало. Мне было лишь предписано доставить его по назначению, что я и выполнил в точности.
– Почему подаете информацию в таком виде? – наконец спросил он, не скрывая раздражения. – Какой сейчас век на дворе? Есть каналы спецсвязи… мемокристаллы, наконец… У вас там что, мемокристаллы закончились?!
– Не могу знать, янрирр контр-адмирал, – с нагловатой ленцой отвечал стоявший перед ним навытяжку унтер. – Велено было доставить лично в руки. При недоразумениях предписано было ссылаться на особое распоряжение Директора Бюро за номером три-три-два-шесть-девять-ноль-девять, подтвержденное лично Субдиректором Оперативного дивизиона гранд-адмиралом…
– Я помню, – сказал Каннорк недовольным тоном.
Он действительно вспомнил. И даже с какой-то болезненной поспешностью. В конце концов, для того он и сидел в этом пустом кабинете, похожем на отшельничью келью, чтобы помнить самые курьезные директивы начальства… розовые конверты… Да, было некое распоряжение, сопровожденное реестром совершенно фантастических, то есть практически невозможных в реальной жизни, событий. Факты наступления каковых событий безоговорочно воспрещалось поверять традиционным каналам и носителям информации, хотя бы в теории допускающим восстановление оной по ее уничтожении.
– Надеюсь, ваше руководство отдавало отчет в своих действиях, – проворчал Каннорк. – Распоряжение три-три-два-шесть… гм… это вам не истребование теплого исподнего для рядового состава.
Унтер – а это был заурядный оперативник в чине мичмана, сарконтир – «Полевой Скорпион», из тех, что самоуверенно полагают, будто все уже в мире повидали и ничего теперь не боятся, конечно – наглый, тертый, высушенный чужими ветрами и прожаренный чужими солнцами, в вылинявшей, пожеванной форме, ни демона трепаного не смыслящий в настоящих, штабных разведывательных играх, да и не желающий смыслить, словом – та еще сволочь… едва заметно усмехнулся. Растерянность и плохо скрываемое раздражение начальства его лишь забавляли. Отчего же ему не веселиться, если на самом деле ничего он еще не видал и не знал, а только о том и думал, что вот-де доставил он пред начальственные очи сию нелепую бумажонку, а теперь отсалютует, выйдет на свежий, пропитанный ароматами столичной вольницы и разгула воздух, зальет в себя пару-тройку емкостей ядовитого бухла в портовой забегаловке и спустя небольшое время снова уметется туда, откуда прибыл… на какой-нибудь Деамлухс… нет, кажется, на Анаптинувику… и этим для него все закончится. А о том, что воспоследует далее, пускай-де голова болит у того же начальства, для чего оно, собственно, над ним и поставлено. Каннорк сразу же ощутил, что голова у него и вправду заболела. Что гармонии с окружающей реальностью ему никак не прибавило.
– Ваше имя, унтер-офицер? – спросил Каннорк.
– Первого батальона отдельного тридцать восьмого полка специального назначения мичман Ахве-Нхоанг Нунгатау, верный солдат янрирра и гекхайана! – заученно рявкнул тот.
Каннорк старательно сложил донесение (розовое, мать его тряпка…) и убрал в конверт. Поднял глаза на унтера.
Широкий нос, от природы приплюснутый, а в обильных житейских приключениях расплющенный окончательно… вывороченные потрескавшиеся губы… далеко расставленные светлые глаза с нависающими редкими бровями… ранние морщины на чересчур высоком лбу… ранняя щетина на тяжелых скулах. Рост ниже среднего, таких в гвардию гекхайана не берут, а вот в колониальные спецвойска – с охотой. В обслугу, в охрану, в следопыты. Этот явно из следопытов. В такой змеиной норе, как Анаптинувика, и в ее окрестностях следопыты всегда в цене.
– Судя по родовому имени, вы кхэри?
– Так точно, янрирр контр-адмирал, – ответил унтер, не моргнув глазом. – Имею несравненную честь быть этническим кхэри.
– Честь… кхм… – Каннорку, этническому ксухегри, с запротоколированным во всех анналах родовым деревом глубиной в пятнадцать поколений, пришлось приложить изрядное усилие, чтобы подавить ироническую ухмылку.
Кхэри известны были упрямым характером, своеволием и завышенной самооценкой. Иных достоинств за ними не отмечалось. Несмотря на отдаленное этническое родство с ксухегри, они не подарили Эхайнору ни одной сколько-нибудь выдающейся личности – ни в изящных искусствах, ни в науке, ни в военном деле. От них всегда и всюду были одни проблемы. Кхэри всегда были как жгучий стручок в блюде с изысканным десертом. Или, что вернее, как заноза в заднице… Отчего по окончании плебейских военных училищ их в первую голову бросали в ближайшую доступную топку боевых действий в качестве дешевого хвороста, а наиболее одаренных – насколько это понятие было к ним вообще применимо! – загоняли в самые удаленные и глухие углы мироздания, где их упрямство и твердолобость могли принести хоть какую-то пользу Черной Руке. Анаптинувика была одним из таких углов, там они испокон веков гнездились и размножались, и если кто там и мог выжить без риска спятить от неустроенности и тоски, так это кхэри – хамоватые, самодостаточные, напрочь лишенные воображения и амбиций. И дикие черные бунты, с поджогами и кровопролитиями, вспыхивавшие там с безрадостным постоянством, устраивались, верно, не по причине тяжкой жизни, а скорее от скуки, варварского веселья ради…
Впрочем, достоинство офицера, стоящего на неизмеримо более высокой ступени служебной лестницы, не позволяло открыто выказать личное пренебрежение. В конце концов, кхэри есть кхэри, а ксухегри был и таковым останется во веки веков, чего их равнять?! (Здесь контр-адмирал отвлекся от несуразной фигуры мичмана и окинул взором свою келью, полукруглую в периметре и несообразно вытянутую в высоту на манер артиллерийского снаряда, поместиться в которой с комфортом мог только он сам, его стол, единственное кресло и скудный видеокластер, большую часть времени уныло простаивавший… кому в эпоху экзометральных сообщений могла понадобиться криптопочта?! только любителям старины и знатокам изобретенных по тяжелой накурке инструкций… и мысленно переадресовал часть иронии самому себе.)
Ну что ж… вот он, конверт из гнусной розовой бумаги. А внутри, быть может, скрыто нечто более важное, нежели достоинство офицера и аристократа… более важное, чем вся его несостоявшаяся, загнанная в этот снаряд и там безнадежно заржавевшая карьера.
Тогда, быть может, еще сохраняется шанс подорвать этот снаряд?!
– Кто ваш непосредственный начальник? – спросил Каннорк значительным голосом.
– Капитан-командор Хэйхилгенташорх, – отрапортовал мичман, выкатив от рвения глаза.
– В каких вы отношениях с руководством?
– В прекрасных!
«Врет, негодяй, – подумал Каннорк. – Такие ни с кем не бывают в прекрасных отношениях, даже с собственной матерью. Если уж на то пошло, кхэри состоят в неважных отношениях со всем остальным миром. Потому тебя и отправили, что капитан-командор Как-бишь-его-не-упомню-шорх давно уже мечтал избавиться от такого подарка в расположении вверенной ему части».
– Как эти сведения оказались в распоряжении штаба Полевых Скорпионов?
– Не могу знать точно…
«Кто бы сомневался, – мысленно сыронизировал Каннорк. – Простые радости жизни с легкостью исключают нужду в интеллекте».
– Могу лишь предполагать, – продолжал мичман с неохотой. – Псекацаги… патрульная служба безопасности космопорта «Анаптинувика-Эллеск»… как это за ними водится, захемозячили хлямную омлыжку и хемижнулись козюхрыжным цырцыбриком… жежувыкнулись тямахом по дудозле. Натурально, телебокнулись и гопыхнулись…
«Наглая сволочь, – желчно подумал Каннорк. – Проверяет на вшивость. Мол, крыса ли я штатская в краденом мундире, а значит, кнакабум, грубый солдатский жаргон, для меня все равно что пустой звук… или все же понюхал реальной службы, не напрасно занимаю это кресло. Или, может быть, он хочет вывести меня из равновесия. Зачем? Откуда он взялся на мою голову?» Вслух же сказал ровным голосом:
– Достаточно. Не увлекайтесь преамбулой.
– …и спихнули дельце по принадлежности к зоне ответственности, то есть подогнали хирцак с тибрязником нам, добрым сарконтирам. Рассуждая таким образом, что-де сарконтиры – твари простые, в обращении грубые, при оружии… что не раскумекают, то в грунт закопают.
«Скверно, – подумал Каннорк. – Хирцак с тибрязником… не то слово! Своих мы, как и предписано особым распоряжением, зачистим, а вот что делать с этими… с псекацагами… ума не приложу. И прилагать не стану. Пускай об этом заботится получатель розового конверта».
– Отчего в качестве курьера были выбраны именно вы? – спросил он.
– Полагаю, янрирр контр-адмирал, оттого, что в тот момент нес караульную службу и потому имел фортуну оказаться в коридоре штаба ближе всех к дверям кабинета янрирра капитан-командора.
«И ведь не запнулся ни разу, скотина, – поразился Каннорк. – Живая речь – даже с поправкой на плебейские аберрации… проблески сарказма… гляделками постреливает по сторонам… Не так уж он глуп, как выглядит».
– Капитан-командор ознакомлен с содержанием этого конверта?
– Да, янрирр контр-адмирал. Иначе и быть не могло. Он составлял послание и вручал его мне из рук в руки для препровождения.
– Вы правы, наивный вопрос. А вы тоже… ознакомились?
– Нет, янрирр контр-адмирал. Такого распоряжения от янрирра капитан-командора не поступало. Мне было лишь предписано доставить его по назначению, что я и выполнил в точности.