- Да уж, достается вам, - посочувствовал Самохин. - Служба тяжелая, преступников уже на танках да на бэтээрах задерживать ездите, а куража нету...
- С куражом теперь туго, - согласился полковник, сняв с головы фуражку и швырнув ее на заднее сиденье. - Чаще так бывает. Выходим на группировку, начинаем братву пасти и, если все нормально получится, похватаем их да по клеткам рассуем - тут самое главное и начинается. Такой прессинг по всем каналам идет, что того и гляди самого рядом с ними посадят. И дело вроде сошьем, как надо, и доказательства железные, а судья раз-два - и на свободу их, под подписку. И уже свидетелей, что на суде показания давать должны, нет. Тот передумал резко, тот вообще пропал без вести.
- Суд нынче гуманный, - поддакнул отставной майор. - Но не к жертвам, а к бандитам.
- Был бы гуманный - еще полбеды, он хоть и милосердно, да судит. А у нас - продажный. Мои опера таксу знают, какой судья и по сколько за отмазку преступника берет, а сделать ничего не могут. Оперативную информацию реализовать все равно не удастся. Так и работаем - по верхам. Статистика вроде даже неплохо выглядит, и судебная в том числе. За счет мелочовки, ворья да придурков-убийц ее поправляем. Ты в зоне давно был?
- С тех пор как в девяносто первом на пенсию ушел - ни разу, сокрушенно вздохнул Самохин.
- Посмотрел бы, кто теперь на нарах сидит. Бомжи, пьянь безработная, наркоши... Серьезных воров - ни старых, ни новых там нет. Если и запихнем кого с трудами великими - так ненадолго. То амнистия, то условно-досрочное освобождение, то помилование.
- Оперативная информация на кого надо все равно накапливается, многозначительно подмигнул Самохин.
- Накапливается, - согласился Смолинский. - Десять лет уже накапливается - да без толку.
- Может, еще сгодится?
- Может, и сгодится, да что-то не пригождается пока, - хмуро буркнул полковник, выруливая из узкой улочки на широкий проспект, и чертыхнулся, пропуская какого-то "чайника", разогнавшегося на разбитой, с бурыми пятнами ржавчины "Ниве".
- Ты, Коля, небось думаешь сейчас, зачем это Самохин пожаловал? вкрадчиво начал отставной майор. - С просьбой я. Только не знаю, выполнима ли.
- Выкладывай, - кивнул Смолинский.
Самохин покосился на него, причмокнул с сомнением:
- Да уж не представляю, чего вы, рубоповцы, в теперешней ситуации можете...
- Кое-что все-таки можем, - обиженно подтвердил Смолинский. - Ты, Андреич, не крути, говори прямо - наехал кто?
- Вроде того, - согласился тот.
- Ну, это дело поправимое, - оживился полковник. - У нас недавно похожий случай был. Обратился один старичок, из наших отставников. У него шакалы какие-то квартиру вымогали. Дед одиноко жил, ну, братва вычислила и наехала. Мол, пиши дарственную, а мы тебе взамен халупку на окраине города... Я ребят послал, они разузнали, кто да что. Потом собровцы подключились. Ворвались на хату одну, где братки кайфовали, отмолотили крепко, двоих за наркоту закрыли. А главаря ихнего вывезли на мост, в наручники, рессору ржавую к ногам примотали, и в речку...
- Утопили?! - восхитился Самохин.
- Да не-ет, - улыбнулся Смолинский. - Попугали только. После того, как он повисел над водой вниз головой, сам в реку побежал. Штаны отстирывать. Полковник помолчал, потом добавил: - Но лучше бы его, шакала, в зону лет на пять спрятать. Эх, Андреич, нам бы только дали команду! В три дня с организованной преступностью бы покончили!
- Вон Сталин, - подметил Самохин. - Он с Чечней-то быстро управился. В неделю усмирил. А сейчас уж который год пошел, как мы там кувыркаемся, народу перебили и нашего, и ихнего...
- Пятерых бойцов только наш РУБОП потерял, - хмуро кивнул Смолинский. Один отряд постоянно там... порядок наводит, другой уже рюкзаки пакует, через неделю выезжает, на замену.
- Ты-то бывал?
- Шесть раз.
- Да-а... - неопределенно протянул отставной майор. - Кстати, о Чечне. Родственник у меня... дальний, так, седьмая вода на киселе, но парнишка хороший. Воевал в десантных войсках и в плен попал. В мае этого года.
- Ну-ну? - насторожился Смолинский.
- А недавно дознался я через приятеля одного, что за него выкуп просят. Но не денежный, а... вроде обмена, что ли. Зека-чеченца освободить. Он в нашей колонии, здесь, в Степногорске, сидит. Зовут его Иса Асламбеков. Говорят, будто РУБОП этим делом занимался, да что-то с обменом не вышло. Вот бы мне, Коля, узнать, где этот чеченский фрайер, в какой зоне содержится, и в чем там с обменом закавыка? Сам же говоришь - большая часть преступников на воле гуляет, освобождают их из мест лишения свободы по малейшему поводу, вот и обменяли бы одного на пацанчика? Подумаешь! Одним зеком больше, одним меньше, зато солдатика из плена вызволить - святое дело!
Смолинский рулил, смотрел сосредоточенно на дорогу перед собой, потом вздохнул сокрушенно:
- С тобой, Андреич, не соскучишься... Лучше б у тебя квартиру вымогали, честное слово!
- Что так? - огорчился Самохин, но полковник молчал. - Хорошая машина у тебя. А в личном владении небось покруче транспорт имеешь? С твоими-то возможностями!
- Думаешь, и я скурвился? Нет у меня личной машины. Деньги коплю.
- На что?
- На взятку. Младшей дочери в институт поступать. В юридический готовится, а туда без денег сейчас и соваться не стоит. Знаешь, какой там конкурс?!
- А если арестовать взяточников-то?
- Так мы все наши институты без профессорско-преподавательского состава оставим!
- Тогда попугать! - азартно предложил отставной майор. - Схватить главного... Ну, который за приемные экзамены отвечает, привязать ему ржавую рессору к ногам, и на мостик. Дескать, либо вы принимаете в институт абитуриентку такую-то, либо мы вас - в речку. Тихо, без всплеска...
- Нельзя, - с веселым сожалением помотал головой Смолинский. - Это ж интеллигенция! Такой за сердце схватится - и привет. Инфаркт. Натуры тонкие... Хотя, если подумать, тоже сволочи.
Самохин закивал согласно и, невзначай будто, напомнил:
- Дочку ты, значит, в институт пристраиваешь, а с пацанчиком-то, с солдатиком пленным, как? Пусть в рабах у благородных горцев остается?
- Ты даже не представляешь, Андреич, сколько всего вокруг этого дела накручено! - сдался наконец Смолинский. - Поделюсь кое-чем по старой памяти, но при одном условии: чтоб все между нами осталось.
- Я ж всю жизнь на оперработе, - напомнил Самохин. - Служебную тайну хранить умею.
- Тайны теперь другие пошли. Раньше за их разглашение можно было взыскание схлопотать, а то и срок по статье, а теперь - пулю от киллера...
Полковник остановил "форд" перед светофором, покрутил головой, оглядываясь по сторонам, будто опасаясь, что в рычащих нетерпеливо слева и справа разномастных автомобилях кто-то прислушивается к их беседе.
- Дело пока так прорисовывается, - начал Смолинский, тронув машину на зеленый, и, держась за руль одной рукой, другой нащупал между сиденьями примятую пачку "Явы". - Года три назад начали в нашей области предприниматели пропадать. Не самые крутые, конечно, так, средненького пошиба. Случалось такое один-два раза в год, так что мы сперва даже связи между этими похищениями не заметили. Тем более что первые двое через три месяца вернулись. Мы начали их трясти: что да как? - Молчат, как партизаны. Ну, это дело в нашем бизнесе обычное: задолжал мужик партнерам, те его прихватили и держали где-то, пока должок не вытрясли... Всего таких пропаж, как мы установили, семь было. И вот на третьем случае родственники к нам обратились и видеокассету передали. Сидит наш степногорский бизнесмен в цепи закованный и выкупить себя умоляет. Антураж на пленочке соответствующий бетонные стены, мордовороты в масках и камуфляже, с пулеметными лентами через плечо, пинки, затрещины. Потом уши отрезанные... пальцы... В общем, картинка не для слабонервных. Наши ребята, естественно, подключились. Там деньги неимоверные запрашивали - миллион долларов, полмиллиона. Родственники, чтоб хоть половину собрать, в пух и прах разорялись, по миру шли... Короче говоря, агентура наша через чеченскую диаспору на щукинскую братву вышла. Ты про Щукина-то младшего слыхал? Папаша его в Госдуме заседает, а сынок здесь орудует...
- Не только слыхал, но и видел, - подтвердил Самохин. - Мы его в девяносто первом году в следственном изоляторе... воспитывали.
- Вот. И только мы кое-кого из окружения сынка-Щукина повязали, его самого за вымя потрогали, пошла извечная музыка: обвинили нас, рубоповцев, в возвращении к политике репрессий, тоталитаризму, сталинизм с фашизмом приплели, несколько статеек в газетах, сюжет на коммерческом телеканале про бесчинства правоохранительных органов, "полицейское государство", "маски-шоу". Ну, знаешь, как это теперь делается. Короче, дело рассыпалось, ничего мы доказать не смогли, даже до суда не довели. Тогда с другого бока зашли. И начали диаспору чеченскую прессовать. По принципу доказать вину не можем, так хоть крови вашей попьем. И давай их шерстить: обыски, задержания, аресты за нарушение паспортного режима до выяснения личности. В ходе такой операции подловили одного со стволом, железно подловили, так, что он все-таки сел. Ненадолго, года на четыре, кажется. За незаконное хранение огнестрельного оружия. Потом я с их старейшинами, аксакалами или саксаулами, кто их знает, как назвать, встретился. Объясняю: мол, хотите жить тихо-мирно, бросьте свои дела. Иначе не отстанем. Днем и ночью шмонать будем. Народ здешний к ним сейчас плохо настроен. Даже судьи боятся от чеченцев взятки брать, опасаются общественное мнение взбудоражить. Опять же, на волне антитерроризма ФСБ к таким делам подключилось. И отмеряют кавказцам сроки на полную катушку. А тут горцы, из беженцев, еще с мормонами нашими сцепились, и те одного чечика пристрелили. Так что жизнь мы им капитально подпортили. В итоге предприниматели исчезать перестали.
- Ну а солдатик-то мой здесь при чем?
- А вот с этого момента непонятное начинается. Я сам в этой ботве никак не разберусь пока. Его освобождением не только мы занимались, но и войсковая контрразведка. Обычно как бывает? Украдут боевики военнослужащего и, если сразу не кончат, прямо там, в Чечне, на федералов выходят и обмен предлагают на кого-то из своих. Бывает и так: они нашего бойца стырят, а войсковики тут же из ближнего села пару чеченцев, что под руку подвернулись, прихватят, и пошла мена-торговля... А тут все иначе. Боевики, что солдатика твоего захватили, прознали, откуда он родом, и все предложения федералов там, в Чечне, отвергли. Будем, говорят, менять его только на земляка нашего, который на зоне в Степногорске срок мотает. Этого, как его, Асламбекова! Ну, того, что мы за хранение оружия на четыре года закрыли...
- Ну и обменяли бы, хрен с ним, с зеком, зато пацана спасете? - не выдержал Самохин. - Или этот Асламбеков такой уж страшный преступник? Сам же говорил - взяли за хранение оружия, срок пустячный, что за проблема?
- В том-то и загвоздка! - поморщился Смолинский. - Сам по себе он ничего не значит. Рядовой боец, пехота. Мы его тут потрясли... Ни черта он не знает, по-русски почти не говорит. На родине пастухом был, сидел в горах - совсем дикий. Может, и воевал против наших - так кто ж из них не воевал? Короче, никакой оперативной ценности не представляет. Куда надо сообщили: меняйте, возражений нет.
- Но если чеченец такой быковатый, боевикам-то он зачем?
- Генофонд! - со значением заявил Смолинский.
- Что? - изумился Самохин.
- Последний мужик из тейпа. Мы ж их тоже здорово потрепали, и в этом тейпе всех мужчин повыбили. А последнего они сюда, в наш город, подальше от войны спровадили. Вроде как на сохранение. А мы его тут замели. И старики решили его назад, на родину заполучить. И солдатик твой кстати пригодился. Мы, как положено, все бумажки для обмена приготовили, и здесь главный облом случился. Статья в центральной газете.
- Статья?
- Ну да, мол, администрация области, и главное, губернатор, чеченцами торгуют, как рабами, и капитал наживают политический, а может, и не только. И вообще, дескать, что это за связь странная милиции степного края с бандитами и террористами? И подпись - думаешь, чья?
- Дурачка-журналиста какого-нибудь, на сенсацию падкого.
- Мимо! Статью подписал депутат Государственной Думы Щукин-папа!
- Во, блин! А ему-то что надо?
- Вот и мы над этим голову ломаем. Подгадил - и заткнулся. А дело к губернаторским выборам идет. И тут же команда сверху: все назад! Это, мол, федерального центра дело - солдат из плена вызволять, вот пусть там и занимаются. А мы, говорят, в Чечню их воевать не посылали!
- Знакомая песня, - поморщился Самохин.
- Но это еще не все, - продолжил Смолинский. - Такие, как Щукин, зря ничего не делают. Недавно, слышал, наверное, амнистия большая прошла. С тех пор как зеков в ведение министерства юстиции передали, там не знают, как с ними управиться, и только повод ищут, чтоб как можно больше уголовников за тюремные ворота вытолкать. Так вот, освободили всех, кого можно и нельзя, и Асламбеков железно под эту амнистию подпадал...
- Но не попал! - догадался Самохин.
- Точно! Сидел он тихо, претензий к нему администрация колонии не имела. А перед самой амнистией "кумовья" у него в подушке при обыске вдруг закрутку анаши зашмонали. Закрыли в бур, возбудили уголовное дело за хранение наркотиков.
- Лихо! - согласился Самохин.
- А чечены со своей исторической родины нам опять маляву подкинули. Или, пишут, отдавайте нашего джигита, или мы вашему землячку-солдатику секим-башка сделаем и мамочке в посылочке вышлем. На исполнение требования месяц, а потом этому бойцу башку рубим, и другого, тоже степногорского, берем. И так будет, пока Иса на родную гористую местность не вернется. Такие вот дела, Андреич. А ты говоришь - не занимаемся... Еще как занимаемся, да все без толку.
Смолинский тормознул автомобиль так резко, что Самохин чуть не ткнулся носом в стекло.
- Приехали, - заявил полковник и, достав расческу, пригладил седые волосы, расчесал нетронуто-черные, будто подкрашенные, усы.
- И что ж теперь? - понимая, что разговор окончен, торопливо поинтересовался Самохин.
- А то, что отец и сын Щукины, судя по всему, чеченцам соплеменника не отдают, какую-то свою цель преследуя. И я, кажется, даже знаю, какую...
Самохин смотрел на него напряженно, и Смолинский, вздохнув, продолжил:
- Но это, Андреич, совсем уж между нами. Думаю я, что Щукины хотят чечиков принудить одну грязную работенку проделать. Есть у нас авторитет, старый вор в законе Федя Чкаловский. Щукины с ним уже лет десять за сферы влияния воюют, но ничего сделать не могут. А чеченцы по этой части, как известно, ребята ушлые. И снайперы, и подрывники... Но и они Федю опасаются. У того бригада мощная, и в случае чего не только чеченцев, что тут обосновались, перемочит, но и семьи их...
- Неужто этот Федя такой крутой? - засомневался, скрывая свое знакомство с ним, Самохин.
- Самый крутой в области. Главное, у него связи сильные среди тех, кого теперь называют региональной элитой. Мы уж к нему и так, и эдак подкатывали... Двух агентов потеряли. Внедрили в его структуры - у него и бензозаправки, и казино, и банковский бизнес, - и оба вскорости погибли... при обычных вроде бы обстоятельствах. Один в автомобильную катастрофу попал, другой наркоманом оказался. И умер от передозировки.
- Агент - наркоман? - засомневался Самохин.
- Ага. Лейтенант молодой, только спецшколу закончил...
Самохин почесал в затылке.
- Cейчас ведь от этого никто не застрахован.
- Этот наркоманом не был. Я точно знаю, - сухо сказал Смолинский.
- Откуда такая уверенность?
- Он был мой младший брат.
- Дела-а... - потерянно выдохнул отставной майор.
- И я, Андреич, поклялся, что Федьку этого кончу. Мне бы хоть какую зацепочку... Хоть закрутку анаши у него при обыске зашмонать... Главное, в камеру закрыть - а оттуда он у меня, тварь, не выйдет.
- Что ж не зацепишь-то?
- Осторожен, падла. Сколько раз пытались его хоть на чем-нибудь прихватить - так нет, все чисто. В крайнем случае, пехота его под суд идет. Но я не отступлюсь. Землю рыть буду, но накопаю на него компру, и тогда никакие адвокаты ему не помогут. Из камеры он живым не выйдет...
Смолинский говорил это, кажется, уже не для Самохина, размышлял вслух, глядя перед собой, и отставной майор сказал мягко, извиняясь:
- Ладно, Коля. Пойду. Спасибо за доверие, за разговор откровенный. Может, и я чем помочь смогу.
Смолинский рассеянно кивнул и, когда Самохин выбрался из машины, еще какое-то время сидел там, а потом, прихватив фуражку и папочку, хлопнул дверцей и, шагая размашисто, пошел к зданию УВД, не заметив козырнувшего ему при входе сержанта милиции.
Глава 12
Ирина Сергеевна принесла в комитет солдатских матерей фотографию Славика. Он прислал ее спустя месяца четыре после начала службы, в солдатском конверте без марки, со старательно выведенной собственноручно надписью в левом верхнем углу: "Осторожно, фото". На фотографии улыбающийся Славик в пятнистой зеленой форме, в заломленном лихо на затылок голубом берете стоял с автоматом в руках у развернутого красного знамени, а на обороте фотокарточки его неустоявшимся почерком было написано: "День Российской государственности. 12 июня. Военная присяга. Псков".
Потом сын присылал другие снимки, но все групповые с армейскими друзьями - в поле, со свернутым парашютом, возле страшных, ощетинившихся стволами, выкрашенных в болотно-зеленый цвет боевых машин. Ирина Сергеевна не насторожилась тогда, считала блаженно, что компьютер - компьютером, а учить солдатским навыкам Славика все равно должны, и странные механизмы, попадавшие рядом с сыном на снимки, в которых угадывались то крыло самолета, то гусеница танка или как там эта штука называется - она в этом плохо разбиралась, - предназначены для других солдат, а ее Славик - специалист по информационным технологиям, без них теперь - никуда, и грозные летающие в небе и ползающие с лязгом по земле военные железяки имеют к нему лишь косвенное отношение. И вдруг оказалось так, что именно ее сын воевал, управлялся как-то с диковинным оружием, до сержанта дослужился - это он-то, с его, как уверяли врачи-педиатры, ослабленным иммунитетом, склонностью к простудам и с бесконечными ангинами. Славик воевал в чеченских горах, где, если судить по телерепортажам, вершины заснежены и туманны, в ущельях гуляют сырые ветры, и зеленые склоны угрожают минами да растяжками. Солдатиков с тех гор несут и везут на носилках, грузят перебинтованных на самолеты да вертолеты и отправляют по домам, матерям, застывшим от горя - нате вам, дорогие женщины, так вышло, что не сберегли ваше чадо, простите нас, если сможете...
В комитете дородная женщина, представившаяся Эльвирой Васильевной, "солдатская мать", чей сын, если и служил в армии, то в чине никак не ниже полковника, так по возрасту ее выходило, сразу же окружила Ирину Сергеевну сердечным теплом и какой-то удушливой заботой. Называла покровительственно то "детынькой", то "голубкой", не знала, куда усадить, а когда усадила-таки на расхлябанный стульчик и взяла в короткие наманикюренные пальцы фотографию Славика, то всхлипнула, смахнув легко набежавшую слезу:
- Как живой... Ах, детынька... Горе-то какое!
- Так он и есть живой. В плену только, - потрясенно поправила ее, замирая от дурных предчувствий, Ирина Сергеевна, а потом догадалась с облегчением, что Эльвира Васильевна просто запамятовала о ее предыдущем визите, спутала с кем-то, наверное, с еще более несчастной матерью.
- Живой?! Ну, слава богу, голубушка! - обрадовалась искренне "солдатская мать". - Тут у нас, кстати, поездка в Москву намечается. Тех, у кого дети в армии погибли или пропали. От дедовщины, в горячих точках... Спонсоры деньги на билеты выделили, суточные. Не желаете присоединиться?
- А что нам в Москве делать? - плохо соображала Ирина Сергеевна.
- Да господи ты ж боже мой, детынька! Министерство обороны пикетировать будем. Чтоб, значит, войска из Чечни вывели. Это, голуба, проблема мирового масштаба. Права человека. И прочее, - со значением, отчего-то понизив голос, объявила Эльвира Васильевна.
- Я в Москву не могу... пока, - зябко повела плечами Ирина Сергеевна. Мы здесь... хлопочем.
- Эх, детынька, хлопочи не хлопочи... Или вот что еще! Надо тебе непременно с Татьяной Владимировной Серебрийской повстречаться.
- А кто это?
- Серебрийская - депутат Государственной Думы от Степногорской области. Она, голуба, о детыньках наших, что в армии служат, печется без устали.
Ирина Сергеевна припомнила смутно, что видела как-то Серебрийскую по телевизору - то ли на митинге, то ли попросту в толпе, что-то такое шумное происходило тогда, и депутатша кричала в микрофон, что-то требовала, кого-то обвиняла. Эльвира Васильевна принялась названивать по телефону, тыча алыми коготками в панель аппарата, тоже красного, пожарного цвета. Дозвонилась, наконец, и заворковала в трубку:
- Татьяна Владимировна, здрась-сте. Тут мамашечка одна к нам обратилась, как раз по тематике сегодняшнего выступления. Да-да, сын в Чечне. Нет, не погиб, в плен попал... Жаль, конечно, но тоже сойдет. Можно этот случай как фактурку взять, и фактиками их с экрана, фактиками. Случай-то прямо со сковородочки, так сказать, с пылу с жару. Да, и мамашечка здесь, рядом, и снимочек при ней. Я ж говорю - чудненькая фактурка!
На прощанье чмокнув невидимую собеседницу в трубку, Эльвира Васильевна обернулась к Ирине Сергеевне, объявила энергично:
- Так, милочка вы моя, быстренько-быстренько выходим на улицу и едем. Фоточку сынули не забудьте...
- Куда едем? - пряча фотографию Славика в тесное нутро сумочки, испугалась Ирина Сергеевна, чувствуя, как захватывает и несет в неизвестность исходящий от Эльвиры Васильевны энергетический поток. Завороженно, стиснув пальцами сумочку с фотографией, она пошла к выходу, села в машину, которая ждала, оказывается, у подъезда, а через минуту мчалась уже, глядя в коротко стриженный затылок шофера.
Через несколько минут "Волга" остановилась возле длинного железобетонного забора с будкой-проходной, за стеклом которой зевал сонно милиционер, а из глубины огороженного пространства росла, стремясь в поднебесье, стальная игла телевышки.
Эльвира Васильевна, подхватив попутчицу под руку, махнула перед постовым красной книжечкой, оповестив гордо:
- Помощник депутата Государственной думы Серебрийской, - и, указав на Ирину Сергеевну, добавила покровительственно: - Со мной.
Через дворик, заросший кустами акации и отцветшей сирени, женщины прошли в мрачноватое, выстроенное из бетонных блоков здание телецентра, подчеркнуто приземленное по отношению к целеустремленной в небесный эфир башне. Эльвира Васильевна явно бывала здесь раньше и уверенно направилась к двери кабинета с надписью на картонной табличке "Гримерная".
- За мной, детынька! - скомандовала она, и Ирина Сергеевна протиснулась вслед за ней в небольшую, впритык заставленную зеркалами, столиками и вертлявыми креслами комнатушку.
Здесь пахло так же, как в обители "солдатских матерей", - дешевыми духами, пудрой, лаком для волос, а с яйцевидных болванок жутковато свисали мертвыми прядями разномастные парики, отчего гримерные столы напоминали виденный когда-то Ириной Сергеевной анатомический музей с заспиртованными на вечное хранение в банках отчлененными от туловищ человеческими головами. Впрочем, нисколько не отягощенная окружающей обстановкой молоденькая гримерша в короткой юбчонке, высунув от напряжения кончик розового язычка, азартно трудилась над смоляной, всклокоченной шевелюрой восседавшей в кресле перед зеркалом дамы.
- А вот и мы... Уф! - выпалила, выпустив из себя малую толику воздуха, распиравшего ее грудь, Эльвира Васильевна.
- Прямо наказание какое-то с этими волосами, - капризно заявила дама, скосив глаза на вошедших и продублированных зеркалами гостей.
- Что вы, Татьяна Владимировна, на себя наговариваете! - защебетала подобострастно гримерша. - У вас прекрасный волос - густой, крепкий. Хоть сейчас для рекламы шампуня снимать можно!
- Фи! - скривилось отражение Серебрийской. - Я их сроду ничем не баловала... Они у меня от природы такие.
- Порода! - восхищенно причмокнула Эльвира Васильевна. - Она во всем чувствуется! И в уме, и в волосах, и в фигуре!
- Да ладно вам... - снисходительно улыбнулась своему зеркальному лику депутатша и тут, заметив, наконец, мявшуюся у порога Ирину Сергеевну, посуровела лицом, озабоченно поинтересовалась: - Ну, а у вас что? Рассказывайте, только быстро - передача через пятнадцать минут начинается.
Гримерша сдвинула створки трюмо, демонстрируя Серебрийской укладку волос на висках, а Ирина Сергеевна, глядя растерянно на зеркальные отражения троившейся собеседницы, залопотала сбивчиво:
- Сын у меня... В армию призвали... В компьютерщики... А потом звонят из военкомата, говорят, в плен попал. Там бой был...
- Нет, детынька, так не пойдет, - перебила ее Эльвира Васильевна. Ничего понять нельзя. Давайте я расскажу, в чем суть дела. Сын этой гражданочки, э-э... Слава Милохин, воевал в составе воздушно-десантной части в Чечне. И попал в плен к боевикам... То есть, я хотела сказать, к сепаратистам. Случилось это около месяца назад. О том, предпринимаются ли меры для освобождения сына, у мамашечки сведений нет. Военкомат, как всегда, отмалчивается. Считаю, что мы, комитет солдатских матерей, должны привлечь внимание общественности...
- С куражом теперь туго, - согласился полковник, сняв с головы фуражку и швырнув ее на заднее сиденье. - Чаще так бывает. Выходим на группировку, начинаем братву пасти и, если все нормально получится, похватаем их да по клеткам рассуем - тут самое главное и начинается. Такой прессинг по всем каналам идет, что того и гляди самого рядом с ними посадят. И дело вроде сошьем, как надо, и доказательства железные, а судья раз-два - и на свободу их, под подписку. И уже свидетелей, что на суде показания давать должны, нет. Тот передумал резко, тот вообще пропал без вести.
- Суд нынче гуманный, - поддакнул отставной майор. - Но не к жертвам, а к бандитам.
- Был бы гуманный - еще полбеды, он хоть и милосердно, да судит. А у нас - продажный. Мои опера таксу знают, какой судья и по сколько за отмазку преступника берет, а сделать ничего не могут. Оперативную информацию реализовать все равно не удастся. Так и работаем - по верхам. Статистика вроде даже неплохо выглядит, и судебная в том числе. За счет мелочовки, ворья да придурков-убийц ее поправляем. Ты в зоне давно был?
- С тех пор как в девяносто первом на пенсию ушел - ни разу, сокрушенно вздохнул Самохин.
- Посмотрел бы, кто теперь на нарах сидит. Бомжи, пьянь безработная, наркоши... Серьезных воров - ни старых, ни новых там нет. Если и запихнем кого с трудами великими - так ненадолго. То амнистия, то условно-досрочное освобождение, то помилование.
- Оперативная информация на кого надо все равно накапливается, многозначительно подмигнул Самохин.
- Накапливается, - согласился Смолинский. - Десять лет уже накапливается - да без толку.
- Может, еще сгодится?
- Может, и сгодится, да что-то не пригождается пока, - хмуро буркнул полковник, выруливая из узкой улочки на широкий проспект, и чертыхнулся, пропуская какого-то "чайника", разогнавшегося на разбитой, с бурыми пятнами ржавчины "Ниве".
- Ты, Коля, небось думаешь сейчас, зачем это Самохин пожаловал? вкрадчиво начал отставной майор. - С просьбой я. Только не знаю, выполнима ли.
- Выкладывай, - кивнул Смолинский.
Самохин покосился на него, причмокнул с сомнением:
- Да уж не представляю, чего вы, рубоповцы, в теперешней ситуации можете...
- Кое-что все-таки можем, - обиженно подтвердил Смолинский. - Ты, Андреич, не крути, говори прямо - наехал кто?
- Вроде того, - согласился тот.
- Ну, это дело поправимое, - оживился полковник. - У нас недавно похожий случай был. Обратился один старичок, из наших отставников. У него шакалы какие-то квартиру вымогали. Дед одиноко жил, ну, братва вычислила и наехала. Мол, пиши дарственную, а мы тебе взамен халупку на окраине города... Я ребят послал, они разузнали, кто да что. Потом собровцы подключились. Ворвались на хату одну, где братки кайфовали, отмолотили крепко, двоих за наркоту закрыли. А главаря ихнего вывезли на мост, в наручники, рессору ржавую к ногам примотали, и в речку...
- Утопили?! - восхитился Самохин.
- Да не-ет, - улыбнулся Смолинский. - Попугали только. После того, как он повисел над водой вниз головой, сам в реку побежал. Штаны отстирывать. Полковник помолчал, потом добавил: - Но лучше бы его, шакала, в зону лет на пять спрятать. Эх, Андреич, нам бы только дали команду! В три дня с организованной преступностью бы покончили!
- Вон Сталин, - подметил Самохин. - Он с Чечней-то быстро управился. В неделю усмирил. А сейчас уж который год пошел, как мы там кувыркаемся, народу перебили и нашего, и ихнего...
- Пятерых бойцов только наш РУБОП потерял, - хмуро кивнул Смолинский. Один отряд постоянно там... порядок наводит, другой уже рюкзаки пакует, через неделю выезжает, на замену.
- Ты-то бывал?
- Шесть раз.
- Да-а... - неопределенно протянул отставной майор. - Кстати, о Чечне. Родственник у меня... дальний, так, седьмая вода на киселе, но парнишка хороший. Воевал в десантных войсках и в плен попал. В мае этого года.
- Ну-ну? - насторожился Смолинский.
- А недавно дознался я через приятеля одного, что за него выкуп просят. Но не денежный, а... вроде обмена, что ли. Зека-чеченца освободить. Он в нашей колонии, здесь, в Степногорске, сидит. Зовут его Иса Асламбеков. Говорят, будто РУБОП этим делом занимался, да что-то с обменом не вышло. Вот бы мне, Коля, узнать, где этот чеченский фрайер, в какой зоне содержится, и в чем там с обменом закавыка? Сам же говоришь - большая часть преступников на воле гуляет, освобождают их из мест лишения свободы по малейшему поводу, вот и обменяли бы одного на пацанчика? Подумаешь! Одним зеком больше, одним меньше, зато солдатика из плена вызволить - святое дело!
Смолинский рулил, смотрел сосредоточенно на дорогу перед собой, потом вздохнул сокрушенно:
- С тобой, Андреич, не соскучишься... Лучше б у тебя квартиру вымогали, честное слово!
- Что так? - огорчился Самохин, но полковник молчал. - Хорошая машина у тебя. А в личном владении небось покруче транспорт имеешь? С твоими-то возможностями!
- Думаешь, и я скурвился? Нет у меня личной машины. Деньги коплю.
- На что?
- На взятку. Младшей дочери в институт поступать. В юридический готовится, а туда без денег сейчас и соваться не стоит. Знаешь, какой там конкурс?!
- А если арестовать взяточников-то?
- Так мы все наши институты без профессорско-преподавательского состава оставим!
- Тогда попугать! - азартно предложил отставной майор. - Схватить главного... Ну, который за приемные экзамены отвечает, привязать ему ржавую рессору к ногам, и на мостик. Дескать, либо вы принимаете в институт абитуриентку такую-то, либо мы вас - в речку. Тихо, без всплеска...
- Нельзя, - с веселым сожалением помотал головой Смолинский. - Это ж интеллигенция! Такой за сердце схватится - и привет. Инфаркт. Натуры тонкие... Хотя, если подумать, тоже сволочи.
Самохин закивал согласно и, невзначай будто, напомнил:
- Дочку ты, значит, в институт пристраиваешь, а с пацанчиком-то, с солдатиком пленным, как? Пусть в рабах у благородных горцев остается?
- Ты даже не представляешь, Андреич, сколько всего вокруг этого дела накручено! - сдался наконец Смолинский. - Поделюсь кое-чем по старой памяти, но при одном условии: чтоб все между нами осталось.
- Я ж всю жизнь на оперработе, - напомнил Самохин. - Служебную тайну хранить умею.
- Тайны теперь другие пошли. Раньше за их разглашение можно было взыскание схлопотать, а то и срок по статье, а теперь - пулю от киллера...
Полковник остановил "форд" перед светофором, покрутил головой, оглядываясь по сторонам, будто опасаясь, что в рычащих нетерпеливо слева и справа разномастных автомобилях кто-то прислушивается к их беседе.
- Дело пока так прорисовывается, - начал Смолинский, тронув машину на зеленый, и, держась за руль одной рукой, другой нащупал между сиденьями примятую пачку "Явы". - Года три назад начали в нашей области предприниматели пропадать. Не самые крутые, конечно, так, средненького пошиба. Случалось такое один-два раза в год, так что мы сперва даже связи между этими похищениями не заметили. Тем более что первые двое через три месяца вернулись. Мы начали их трясти: что да как? - Молчат, как партизаны. Ну, это дело в нашем бизнесе обычное: задолжал мужик партнерам, те его прихватили и держали где-то, пока должок не вытрясли... Всего таких пропаж, как мы установили, семь было. И вот на третьем случае родственники к нам обратились и видеокассету передали. Сидит наш степногорский бизнесмен в цепи закованный и выкупить себя умоляет. Антураж на пленочке соответствующий бетонные стены, мордовороты в масках и камуфляже, с пулеметными лентами через плечо, пинки, затрещины. Потом уши отрезанные... пальцы... В общем, картинка не для слабонервных. Наши ребята, естественно, подключились. Там деньги неимоверные запрашивали - миллион долларов, полмиллиона. Родственники, чтоб хоть половину собрать, в пух и прах разорялись, по миру шли... Короче говоря, агентура наша через чеченскую диаспору на щукинскую братву вышла. Ты про Щукина-то младшего слыхал? Папаша его в Госдуме заседает, а сынок здесь орудует...
- Не только слыхал, но и видел, - подтвердил Самохин. - Мы его в девяносто первом году в следственном изоляторе... воспитывали.
- Вот. И только мы кое-кого из окружения сынка-Щукина повязали, его самого за вымя потрогали, пошла извечная музыка: обвинили нас, рубоповцев, в возвращении к политике репрессий, тоталитаризму, сталинизм с фашизмом приплели, несколько статеек в газетах, сюжет на коммерческом телеканале про бесчинства правоохранительных органов, "полицейское государство", "маски-шоу". Ну, знаешь, как это теперь делается. Короче, дело рассыпалось, ничего мы доказать не смогли, даже до суда не довели. Тогда с другого бока зашли. И начали диаспору чеченскую прессовать. По принципу доказать вину не можем, так хоть крови вашей попьем. И давай их шерстить: обыски, задержания, аресты за нарушение паспортного режима до выяснения личности. В ходе такой операции подловили одного со стволом, железно подловили, так, что он все-таки сел. Ненадолго, года на четыре, кажется. За незаконное хранение огнестрельного оружия. Потом я с их старейшинами, аксакалами или саксаулами, кто их знает, как назвать, встретился. Объясняю: мол, хотите жить тихо-мирно, бросьте свои дела. Иначе не отстанем. Днем и ночью шмонать будем. Народ здешний к ним сейчас плохо настроен. Даже судьи боятся от чеченцев взятки брать, опасаются общественное мнение взбудоражить. Опять же, на волне антитерроризма ФСБ к таким делам подключилось. И отмеряют кавказцам сроки на полную катушку. А тут горцы, из беженцев, еще с мормонами нашими сцепились, и те одного чечика пристрелили. Так что жизнь мы им капитально подпортили. В итоге предприниматели исчезать перестали.
- Ну а солдатик-то мой здесь при чем?
- А вот с этого момента непонятное начинается. Я сам в этой ботве никак не разберусь пока. Его освобождением не только мы занимались, но и войсковая контрразведка. Обычно как бывает? Украдут боевики военнослужащего и, если сразу не кончат, прямо там, в Чечне, на федералов выходят и обмен предлагают на кого-то из своих. Бывает и так: они нашего бойца стырят, а войсковики тут же из ближнего села пару чеченцев, что под руку подвернулись, прихватят, и пошла мена-торговля... А тут все иначе. Боевики, что солдатика твоего захватили, прознали, откуда он родом, и все предложения федералов там, в Чечне, отвергли. Будем, говорят, менять его только на земляка нашего, который на зоне в Степногорске срок мотает. Этого, как его, Асламбекова! Ну, того, что мы за хранение оружия на четыре года закрыли...
- Ну и обменяли бы, хрен с ним, с зеком, зато пацана спасете? - не выдержал Самохин. - Или этот Асламбеков такой уж страшный преступник? Сам же говорил - взяли за хранение оружия, срок пустячный, что за проблема?
- В том-то и загвоздка! - поморщился Смолинский. - Сам по себе он ничего не значит. Рядовой боец, пехота. Мы его тут потрясли... Ни черта он не знает, по-русски почти не говорит. На родине пастухом был, сидел в горах - совсем дикий. Может, и воевал против наших - так кто ж из них не воевал? Короче, никакой оперативной ценности не представляет. Куда надо сообщили: меняйте, возражений нет.
- Но если чеченец такой быковатый, боевикам-то он зачем?
- Генофонд! - со значением заявил Смолинский.
- Что? - изумился Самохин.
- Последний мужик из тейпа. Мы ж их тоже здорово потрепали, и в этом тейпе всех мужчин повыбили. А последнего они сюда, в наш город, подальше от войны спровадили. Вроде как на сохранение. А мы его тут замели. И старики решили его назад, на родину заполучить. И солдатик твой кстати пригодился. Мы, как положено, все бумажки для обмена приготовили, и здесь главный облом случился. Статья в центральной газете.
- Статья?
- Ну да, мол, администрация области, и главное, губернатор, чеченцами торгуют, как рабами, и капитал наживают политический, а может, и не только. И вообще, дескать, что это за связь странная милиции степного края с бандитами и террористами? И подпись - думаешь, чья?
- Дурачка-журналиста какого-нибудь, на сенсацию падкого.
- Мимо! Статью подписал депутат Государственной Думы Щукин-папа!
- Во, блин! А ему-то что надо?
- Вот и мы над этим голову ломаем. Подгадил - и заткнулся. А дело к губернаторским выборам идет. И тут же команда сверху: все назад! Это, мол, федерального центра дело - солдат из плена вызволять, вот пусть там и занимаются. А мы, говорят, в Чечню их воевать не посылали!
- Знакомая песня, - поморщился Самохин.
- Но это еще не все, - продолжил Смолинский. - Такие, как Щукин, зря ничего не делают. Недавно, слышал, наверное, амнистия большая прошла. С тех пор как зеков в ведение министерства юстиции передали, там не знают, как с ними управиться, и только повод ищут, чтоб как можно больше уголовников за тюремные ворота вытолкать. Так вот, освободили всех, кого можно и нельзя, и Асламбеков железно под эту амнистию подпадал...
- Но не попал! - догадался Самохин.
- Точно! Сидел он тихо, претензий к нему администрация колонии не имела. А перед самой амнистией "кумовья" у него в подушке при обыске вдруг закрутку анаши зашмонали. Закрыли в бур, возбудили уголовное дело за хранение наркотиков.
- Лихо! - согласился Самохин.
- А чечены со своей исторической родины нам опять маляву подкинули. Или, пишут, отдавайте нашего джигита, или мы вашему землячку-солдатику секим-башка сделаем и мамочке в посылочке вышлем. На исполнение требования месяц, а потом этому бойцу башку рубим, и другого, тоже степногорского, берем. И так будет, пока Иса на родную гористую местность не вернется. Такие вот дела, Андреич. А ты говоришь - не занимаемся... Еще как занимаемся, да все без толку.
Смолинский тормознул автомобиль так резко, что Самохин чуть не ткнулся носом в стекло.
- Приехали, - заявил полковник и, достав расческу, пригладил седые волосы, расчесал нетронуто-черные, будто подкрашенные, усы.
- И что ж теперь? - понимая, что разговор окончен, торопливо поинтересовался Самохин.
- А то, что отец и сын Щукины, судя по всему, чеченцам соплеменника не отдают, какую-то свою цель преследуя. И я, кажется, даже знаю, какую...
Самохин смотрел на него напряженно, и Смолинский, вздохнув, продолжил:
- Но это, Андреич, совсем уж между нами. Думаю я, что Щукины хотят чечиков принудить одну грязную работенку проделать. Есть у нас авторитет, старый вор в законе Федя Чкаловский. Щукины с ним уже лет десять за сферы влияния воюют, но ничего сделать не могут. А чеченцы по этой части, как известно, ребята ушлые. И снайперы, и подрывники... Но и они Федю опасаются. У того бригада мощная, и в случае чего не только чеченцев, что тут обосновались, перемочит, но и семьи их...
- Неужто этот Федя такой крутой? - засомневался, скрывая свое знакомство с ним, Самохин.
- Самый крутой в области. Главное, у него связи сильные среди тех, кого теперь называют региональной элитой. Мы уж к нему и так, и эдак подкатывали... Двух агентов потеряли. Внедрили в его структуры - у него и бензозаправки, и казино, и банковский бизнес, - и оба вскорости погибли... при обычных вроде бы обстоятельствах. Один в автомобильную катастрофу попал, другой наркоманом оказался. И умер от передозировки.
- Агент - наркоман? - засомневался Самохин.
- Ага. Лейтенант молодой, только спецшколу закончил...
Самохин почесал в затылке.
- Cейчас ведь от этого никто не застрахован.
- Этот наркоманом не был. Я точно знаю, - сухо сказал Смолинский.
- Откуда такая уверенность?
- Он был мой младший брат.
- Дела-а... - потерянно выдохнул отставной майор.
- И я, Андреич, поклялся, что Федьку этого кончу. Мне бы хоть какую зацепочку... Хоть закрутку анаши у него при обыске зашмонать... Главное, в камеру закрыть - а оттуда он у меня, тварь, не выйдет.
- Что ж не зацепишь-то?
- Осторожен, падла. Сколько раз пытались его хоть на чем-нибудь прихватить - так нет, все чисто. В крайнем случае, пехота его под суд идет. Но я не отступлюсь. Землю рыть буду, но накопаю на него компру, и тогда никакие адвокаты ему не помогут. Из камеры он живым не выйдет...
Смолинский говорил это, кажется, уже не для Самохина, размышлял вслух, глядя перед собой, и отставной майор сказал мягко, извиняясь:
- Ладно, Коля. Пойду. Спасибо за доверие, за разговор откровенный. Может, и я чем помочь смогу.
Смолинский рассеянно кивнул и, когда Самохин выбрался из машины, еще какое-то время сидел там, а потом, прихватив фуражку и папочку, хлопнул дверцей и, шагая размашисто, пошел к зданию УВД, не заметив козырнувшего ему при входе сержанта милиции.
Глава 12
Ирина Сергеевна принесла в комитет солдатских матерей фотографию Славика. Он прислал ее спустя месяца четыре после начала службы, в солдатском конверте без марки, со старательно выведенной собственноручно надписью в левом верхнем углу: "Осторожно, фото". На фотографии улыбающийся Славик в пятнистой зеленой форме, в заломленном лихо на затылок голубом берете стоял с автоматом в руках у развернутого красного знамени, а на обороте фотокарточки его неустоявшимся почерком было написано: "День Российской государственности. 12 июня. Военная присяга. Псков".
Потом сын присылал другие снимки, но все групповые с армейскими друзьями - в поле, со свернутым парашютом, возле страшных, ощетинившихся стволами, выкрашенных в болотно-зеленый цвет боевых машин. Ирина Сергеевна не насторожилась тогда, считала блаженно, что компьютер - компьютером, а учить солдатским навыкам Славика все равно должны, и странные механизмы, попадавшие рядом с сыном на снимки, в которых угадывались то крыло самолета, то гусеница танка или как там эта штука называется - она в этом плохо разбиралась, - предназначены для других солдат, а ее Славик - специалист по информационным технологиям, без них теперь - никуда, и грозные летающие в небе и ползающие с лязгом по земле военные железяки имеют к нему лишь косвенное отношение. И вдруг оказалось так, что именно ее сын воевал, управлялся как-то с диковинным оружием, до сержанта дослужился - это он-то, с его, как уверяли врачи-педиатры, ослабленным иммунитетом, склонностью к простудам и с бесконечными ангинами. Славик воевал в чеченских горах, где, если судить по телерепортажам, вершины заснежены и туманны, в ущельях гуляют сырые ветры, и зеленые склоны угрожают минами да растяжками. Солдатиков с тех гор несут и везут на носилках, грузят перебинтованных на самолеты да вертолеты и отправляют по домам, матерям, застывшим от горя - нате вам, дорогие женщины, так вышло, что не сберегли ваше чадо, простите нас, если сможете...
В комитете дородная женщина, представившаяся Эльвирой Васильевной, "солдатская мать", чей сын, если и служил в армии, то в чине никак не ниже полковника, так по возрасту ее выходило, сразу же окружила Ирину Сергеевну сердечным теплом и какой-то удушливой заботой. Называла покровительственно то "детынькой", то "голубкой", не знала, куда усадить, а когда усадила-таки на расхлябанный стульчик и взяла в короткие наманикюренные пальцы фотографию Славика, то всхлипнула, смахнув легко набежавшую слезу:
- Как живой... Ах, детынька... Горе-то какое!
- Так он и есть живой. В плену только, - потрясенно поправила ее, замирая от дурных предчувствий, Ирина Сергеевна, а потом догадалась с облегчением, что Эльвира Васильевна просто запамятовала о ее предыдущем визите, спутала с кем-то, наверное, с еще более несчастной матерью.
- Живой?! Ну, слава богу, голубушка! - обрадовалась искренне "солдатская мать". - Тут у нас, кстати, поездка в Москву намечается. Тех, у кого дети в армии погибли или пропали. От дедовщины, в горячих точках... Спонсоры деньги на билеты выделили, суточные. Не желаете присоединиться?
- А что нам в Москве делать? - плохо соображала Ирина Сергеевна.
- Да господи ты ж боже мой, детынька! Министерство обороны пикетировать будем. Чтоб, значит, войска из Чечни вывели. Это, голуба, проблема мирового масштаба. Права человека. И прочее, - со значением, отчего-то понизив голос, объявила Эльвира Васильевна.
- Я в Москву не могу... пока, - зябко повела плечами Ирина Сергеевна. Мы здесь... хлопочем.
- Эх, детынька, хлопочи не хлопочи... Или вот что еще! Надо тебе непременно с Татьяной Владимировной Серебрийской повстречаться.
- А кто это?
- Серебрийская - депутат Государственной Думы от Степногорской области. Она, голуба, о детыньках наших, что в армии служат, печется без устали.
Ирина Сергеевна припомнила смутно, что видела как-то Серебрийскую по телевизору - то ли на митинге, то ли попросту в толпе, что-то такое шумное происходило тогда, и депутатша кричала в микрофон, что-то требовала, кого-то обвиняла. Эльвира Васильевна принялась названивать по телефону, тыча алыми коготками в панель аппарата, тоже красного, пожарного цвета. Дозвонилась, наконец, и заворковала в трубку:
- Татьяна Владимировна, здрась-сте. Тут мамашечка одна к нам обратилась, как раз по тематике сегодняшнего выступления. Да-да, сын в Чечне. Нет, не погиб, в плен попал... Жаль, конечно, но тоже сойдет. Можно этот случай как фактурку взять, и фактиками их с экрана, фактиками. Случай-то прямо со сковородочки, так сказать, с пылу с жару. Да, и мамашечка здесь, рядом, и снимочек при ней. Я ж говорю - чудненькая фактурка!
На прощанье чмокнув невидимую собеседницу в трубку, Эльвира Васильевна обернулась к Ирине Сергеевне, объявила энергично:
- Так, милочка вы моя, быстренько-быстренько выходим на улицу и едем. Фоточку сынули не забудьте...
- Куда едем? - пряча фотографию Славика в тесное нутро сумочки, испугалась Ирина Сергеевна, чувствуя, как захватывает и несет в неизвестность исходящий от Эльвиры Васильевны энергетический поток. Завороженно, стиснув пальцами сумочку с фотографией, она пошла к выходу, села в машину, которая ждала, оказывается, у подъезда, а через минуту мчалась уже, глядя в коротко стриженный затылок шофера.
Через несколько минут "Волга" остановилась возле длинного железобетонного забора с будкой-проходной, за стеклом которой зевал сонно милиционер, а из глубины огороженного пространства росла, стремясь в поднебесье, стальная игла телевышки.
Эльвира Васильевна, подхватив попутчицу под руку, махнула перед постовым красной книжечкой, оповестив гордо:
- Помощник депутата Государственной думы Серебрийской, - и, указав на Ирину Сергеевну, добавила покровительственно: - Со мной.
Через дворик, заросший кустами акации и отцветшей сирени, женщины прошли в мрачноватое, выстроенное из бетонных блоков здание телецентра, подчеркнуто приземленное по отношению к целеустремленной в небесный эфир башне. Эльвира Васильевна явно бывала здесь раньше и уверенно направилась к двери кабинета с надписью на картонной табличке "Гримерная".
- За мной, детынька! - скомандовала она, и Ирина Сергеевна протиснулась вслед за ней в небольшую, впритык заставленную зеркалами, столиками и вертлявыми креслами комнатушку.
Здесь пахло так же, как в обители "солдатских матерей", - дешевыми духами, пудрой, лаком для волос, а с яйцевидных болванок жутковато свисали мертвыми прядями разномастные парики, отчего гримерные столы напоминали виденный когда-то Ириной Сергеевной анатомический музей с заспиртованными на вечное хранение в банках отчлененными от туловищ человеческими головами. Впрочем, нисколько не отягощенная окружающей обстановкой молоденькая гримерша в короткой юбчонке, высунув от напряжения кончик розового язычка, азартно трудилась над смоляной, всклокоченной шевелюрой восседавшей в кресле перед зеркалом дамы.
- А вот и мы... Уф! - выпалила, выпустив из себя малую толику воздуха, распиравшего ее грудь, Эльвира Васильевна.
- Прямо наказание какое-то с этими волосами, - капризно заявила дама, скосив глаза на вошедших и продублированных зеркалами гостей.
- Что вы, Татьяна Владимировна, на себя наговариваете! - защебетала подобострастно гримерша. - У вас прекрасный волос - густой, крепкий. Хоть сейчас для рекламы шампуня снимать можно!
- Фи! - скривилось отражение Серебрийской. - Я их сроду ничем не баловала... Они у меня от природы такие.
- Порода! - восхищенно причмокнула Эльвира Васильевна. - Она во всем чувствуется! И в уме, и в волосах, и в фигуре!
- Да ладно вам... - снисходительно улыбнулась своему зеркальному лику депутатша и тут, заметив, наконец, мявшуюся у порога Ирину Сергеевну, посуровела лицом, озабоченно поинтересовалась: - Ну, а у вас что? Рассказывайте, только быстро - передача через пятнадцать минут начинается.
Гримерша сдвинула створки трюмо, демонстрируя Серебрийской укладку волос на висках, а Ирина Сергеевна, глядя растерянно на зеркальные отражения троившейся собеседницы, залопотала сбивчиво:
- Сын у меня... В армию призвали... В компьютерщики... А потом звонят из военкомата, говорят, в плен попал. Там бой был...
- Нет, детынька, так не пойдет, - перебила ее Эльвира Васильевна. Ничего понять нельзя. Давайте я расскажу, в чем суть дела. Сын этой гражданочки, э-э... Слава Милохин, воевал в составе воздушно-десантной части в Чечне. И попал в плен к боевикам... То есть, я хотела сказать, к сепаратистам. Случилось это около месяца назад. О том, предпринимаются ли меры для освобождения сына, у мамашечки сведений нет. Военкомат, как всегда, отмалчивается. Считаю, что мы, комитет солдатских матерей, должны привлечь внимание общественности...