Страница:
– Может, на улице лучше разберусь, – решил я и пошагал по грязному тротуару в сторону шума вечно спешащих куда-то автомобилей.
На улице у меня тоже ничего не вспомнилось. Не был я здесь или может улица, за час до неузнаваемости изменилась. В жизни всякое бывает. Я еще раз прошелся по улице и решил опять идти к платформе. Прибежал туда и опять ничего, ни одного ориентира. Я опять двинул к тротуару, но тут меня строго окрикнули:
– Ваши документы!
Я обернулся на крик и натолкнулся на суровый взгляд молоденького стража порядка. Он мерил меня тяжелым от недосыпания взором и ждал моих действий на его официальное предложение. Я порылся по карманам и с огромнейшим удивлением не обнаружил там ни одной бумажки, подтверждающей мою личность. Вот незадача, так незадача, даже пропуска комбинатского у меня с собой не было. Оставил я его в куртке на директорской даче. Милиционер быстро заметил мою ущербность в области документирования личности, опять же строго предложил с ним пройти. Куда мне надо было пройти, догадаться совсем не трудно.
В отделении я был сразу передан дежурному офицеру с тремя звездочками на серых погонах. Старший лейтенант презрительно глянул на меня и кивком предложил покаяться во всем сразу, чтобы времени зря не терять. Мне же каяться вроде не в чем было, и потому я начал проситься на волю. Вот именно эта просьба и привела меня в просторную клетку, которую в народе метко окрестили обезьянником. Народ вокруг меня собрался весьма озадаченный, но частично веселый. Не все за решеткой унывали. Некоторые даже наоборот, пытались песни петь и права качать.
Разбираться стали с нами часа через три. Вызывали сначала самых веселых, а уж потом остальных. Мне попавшему в разряд остальных сидеть пришлось в обезьяннике, да еще и в неизвестности, часов этак пять, но мне не привыкать. Я за свою криминальную карьеру всегда в последних рядах к разбору шел, и всегда мне везло. Как же сейчас будет?
На этот раз со мной разговаривал милицейский капитан. Презрения в нем ко мне было больше, чем в старшем лейтенанте ровно на одну звездочку и потому он меня даже взглядом не удостоил, вопросы задавал без зрительного контакта. Выслушивая его вялый спрос, я стал пугаться дальнейших мытарств на казенных квартирах, однако мне в очередной раз повезло. На вопрос милиционера о том, где я провел предыдущие сутки, я пылу разговора назвал фамилию Афанасия Григорьевича. Капитан сразу заинтересовался и вскинул на меня взор, уточнив при этом:
– А уж не работает ли твой этот Афанасий Григорьевич в юридическом колледже?
– Точно там и работает, – обрадовался я своему знанию.
Милиционер покачал головой и стал куда-то звонить.
Альбертыч приехал за мной где-то через час опознал меня в обезьяннике и вывел на волю. На улице уже вечерело. Рассказав свои похождения, я понял с помощью железной логики моего друга, что злую шутку сегодня утром со мною сыграло расписание московских пригородных поездов. Вот ведь взяли моду не на всех остановках останавливаться. Всё выбирают чего-то. На этой станции буду останавливаться, на этой не буду. У них все не как у нас. Вот наш автобус на каждой остановке, будьте любезны, а здесь сплошное безобразие. Не проскочи электричка нужную платформу, и не парился бы я сегодня за решеткой. Альбертыч меня, как раз у платформы этой всё утро и ждал. Афанасий его оттуда еле увел. С одной стороны Григорич неправильно сделал, а с другой стороны мне его совсем не с руки ругать. Ведь если бы не его широкая известность среди почитателей юридического образования, то сидел бы я ещё неизвестно сколько под московскими запорами. А стоило его имя упомянуть и вот на тебе, на его бывшего студента нарвался. Везет всё-таки ученым людям: все их знают и уважают. Вообще, уважение к человеку это великое дело. Вот у нас в деревне живет знатный плотник – дядя Леша Хромой, редкого таланта человек и, конечно же, как все талантливые люди не без недостатков. А недостаток-то у большинства деревенских плотников в принципе-то один – пьют они заразы по черному. Вот и дядя Леша такой. Да ладно бы только пил. А то ведь пьет до упаду. Где пьет там и падает, но не просто падает, а любит он еще перед падением права покачать. Ой, как любит. И если бы не уважение к нему великое в пределах нашего района, то давно бы ему головы не сносить, а при уважении дядя Леша жив и здоров. Даже более того, он вне дома редко ночует. Всегда его кто-нибудь, к избе подтащит. Буквально на той неделе мне Тодор рассказывал, как дядя Леша с молодняком поспорил. Те ведь к уважению не привычные, а он своего требовать стал. Чуть-чуть до мордобоя оставалось, но мимо шли солидные мужики и уважение дяде Леше оказали, прогнав, прочь юных шакалят. Вообще уважение великое дело. Обо всем этом размышлял я в крепкой расслабухе на переднем сидении автомобиля Альбертыча, выслушивая при этом нотацию о недопустимости выходить в люди без документов.
К встрече с подозреваемым на вокзале мы готовились у Афанасия Григорьевича, но исключительно на сухую. Альбертыч решил к этому этапу друга не привлекать, чем его и крепко обидел. Только следователь на эту обиду особо внимания не обращал, а повернул её как-то в нужную сторону. Как он это сделал я даже, и описать не могу. Короче, пошли мы на встречу одни. Встреча состоялась точно по сценарию преступника и так расстроила Альбертыча, что он со мною весь вечер не разговаривал, да и не только со мною, он Афанасию ни полслова не сказал, только выпивал налитое молча и всё.
33
34
На улице у меня тоже ничего не вспомнилось. Не был я здесь или может улица, за час до неузнаваемости изменилась. В жизни всякое бывает. Я еще раз прошелся по улице и решил опять идти к платформе. Прибежал туда и опять ничего, ни одного ориентира. Я опять двинул к тротуару, но тут меня строго окрикнули:
– Ваши документы!
Я обернулся на крик и натолкнулся на суровый взгляд молоденького стража порядка. Он мерил меня тяжелым от недосыпания взором и ждал моих действий на его официальное предложение. Я порылся по карманам и с огромнейшим удивлением не обнаружил там ни одной бумажки, подтверждающей мою личность. Вот незадача, так незадача, даже пропуска комбинатского у меня с собой не было. Оставил я его в куртке на директорской даче. Милиционер быстро заметил мою ущербность в области документирования личности, опять же строго предложил с ним пройти. Куда мне надо было пройти, догадаться совсем не трудно.
В отделении я был сразу передан дежурному офицеру с тремя звездочками на серых погонах. Старший лейтенант презрительно глянул на меня и кивком предложил покаяться во всем сразу, чтобы времени зря не терять. Мне же каяться вроде не в чем было, и потому я начал проситься на волю. Вот именно эта просьба и привела меня в просторную клетку, которую в народе метко окрестили обезьянником. Народ вокруг меня собрался весьма озадаченный, но частично веселый. Не все за решеткой унывали. Некоторые даже наоборот, пытались песни петь и права качать.
Разбираться стали с нами часа через три. Вызывали сначала самых веселых, а уж потом остальных. Мне попавшему в разряд остальных сидеть пришлось в обезьяннике, да еще и в неизвестности, часов этак пять, но мне не привыкать. Я за свою криминальную карьеру всегда в последних рядах к разбору шел, и всегда мне везло. Как же сейчас будет?
На этот раз со мной разговаривал милицейский капитан. Презрения в нем ко мне было больше, чем в старшем лейтенанте ровно на одну звездочку и потому он меня даже взглядом не удостоил, вопросы задавал без зрительного контакта. Выслушивая его вялый спрос, я стал пугаться дальнейших мытарств на казенных квартирах, однако мне в очередной раз повезло. На вопрос милиционера о том, где я провел предыдущие сутки, я пылу разговора назвал фамилию Афанасия Григорьевича. Капитан сразу заинтересовался и вскинул на меня взор, уточнив при этом:
– А уж не работает ли твой этот Афанасий Григорьевич в юридическом колледже?
– Точно там и работает, – обрадовался я своему знанию.
Милиционер покачал головой и стал куда-то звонить.
Альбертыч приехал за мной где-то через час опознал меня в обезьяннике и вывел на волю. На улице уже вечерело. Рассказав свои похождения, я понял с помощью железной логики моего друга, что злую шутку сегодня утром со мною сыграло расписание московских пригородных поездов. Вот ведь взяли моду не на всех остановках останавливаться. Всё выбирают чего-то. На этой станции буду останавливаться, на этой не буду. У них все не как у нас. Вот наш автобус на каждой остановке, будьте любезны, а здесь сплошное безобразие. Не проскочи электричка нужную платформу, и не парился бы я сегодня за решеткой. Альбертыч меня, как раз у платформы этой всё утро и ждал. Афанасий его оттуда еле увел. С одной стороны Григорич неправильно сделал, а с другой стороны мне его совсем не с руки ругать. Ведь если бы не его широкая известность среди почитателей юридического образования, то сидел бы я ещё неизвестно сколько под московскими запорами. А стоило его имя упомянуть и вот на тебе, на его бывшего студента нарвался. Везет всё-таки ученым людям: все их знают и уважают. Вообще, уважение к человеку это великое дело. Вот у нас в деревне живет знатный плотник – дядя Леша Хромой, редкого таланта человек и, конечно же, как все талантливые люди не без недостатков. А недостаток-то у большинства деревенских плотников в принципе-то один – пьют они заразы по черному. Вот и дядя Леша такой. Да ладно бы только пил. А то ведь пьет до упаду. Где пьет там и падает, но не просто падает, а любит он еще перед падением права покачать. Ой, как любит. И если бы не уважение к нему великое в пределах нашего района, то давно бы ему головы не сносить, а при уважении дядя Леша жив и здоров. Даже более того, он вне дома редко ночует. Всегда его кто-нибудь, к избе подтащит. Буквально на той неделе мне Тодор рассказывал, как дядя Леша с молодняком поспорил. Те ведь к уважению не привычные, а он своего требовать стал. Чуть-чуть до мордобоя оставалось, но мимо шли солидные мужики и уважение дяде Леше оказали, прогнав, прочь юных шакалят. Вообще уважение великое дело. Обо всем этом размышлял я в крепкой расслабухе на переднем сидении автомобиля Альбертыча, выслушивая при этом нотацию о недопустимости выходить в люди без документов.
К встрече с подозреваемым на вокзале мы готовились у Афанасия Григорьевича, но исключительно на сухую. Альбертыч решил к этому этапу друга не привлекать, чем его и крепко обидел. Только следователь на эту обиду особо внимания не обращал, а повернул её как-то в нужную сторону. Как он это сделал я даже, и описать не могу. Короче, пошли мы на встречу одни. Встреча состоялась точно по сценарию преступника и так расстроила Альбертыча, что он со мною весь вечер не разговаривал, да и не только со мною, он Афанасию ни полслова не сказал, только выпивал налитое молча и всё.
33
Вернулись мы в наш тихий городок на следующий день уже ближе к обеду. Что уж там сказал Слава-Женя Альбертычу, не знаю, но мой напарник изменился очень. Совсем другой человек стал. Со мной и наутро разговаривать перестал, на вопросы не отвечает, ну просто беда. Молчал он всю ночь, всю дорогу, да так серьезно молчал, что поговорить с ним никакой возможности не было. Еще на выезде из столицы следователь позвонил Николаю Алексеевичу на «Хмельную Забаву», тот оказывается, уже вернулся восвояси. Они кратко оговорил место встречи, при этом Альбертыч не проронил ни ползвука о результатах нашей миссии. Местом для встречи был выбран рабочий кабинет директора. Меня к встрече не пригласили. Вот она благодарность за проделанную работу. Я, практически жизнью рисковал, ну уж если не жизнью, то здоровьем уж точно, а как дело до доклада дошло, так меня сразу в сторону. Не справедливо. Вот оно очередное доказательство того, что в жизни правды нет.
– Ты здесь посиди, – мрачно сказал Колчинский, когда мы подкатили к проходной комбината. – Я сейчас быстро доложу ему всё и тебя домой в Копьево отвезу. Подожди. Я быстро.
Я ещё по дороге хотел обидеться, и отказаться от каких либо услуг следователя в родных пределах, но уж больно он мне строго свою услугу предложил, и пришлось мне его предложение безмолвно принять. Однако сидеть одному в машине было скучно. Сначала я хотел пройти в караулку к своим коллегам охранникам, но вспомнил, что как раз сегодня была моя смена, и стало мне стыдно за свое отсутствие на рабочем месте. С людьми сейчас в охране плохо было, и маются они там без меня по полной программе в неполной численности. Короче, неудобно мне стало товарищам своим в глаза смотреть. Ладно, в машине посижу, в одиночестве поскучаю, не велик барин. Вот только надо было Альбертычу сказать, чтобы он замял как-то мой сегодняшний прогул по независящим от меня обстоятельствам. А то ведь всё равно на работу придется идти да глаза в пол перед начальником опускать в стыде и страхе. Может сам догадается? Хорошо бы догадался, и стало бы у меня одной жизненной проблемой меньше. Только вот чего теперь говорить «если бы» да «кабы», не попросил вовремя о себе позаботиться, теперь остается только терпеливо ждать. Не догадается он. Сам о себе не позаботишься, и никто о тебе не позаботиться не захочет.
Вышел Колчинский минут через сорок. Молча запустил мотор и повез меня к дому. Опять он всю дорогу молчал и заговорил только у моей калитки.
– А ты Андрей с кем здесь живешь? – спросил меня Альбертыч, уже крепко пожимая на прощание руку.
– Один живу.
– А может выпить нам с тобой понемножечку с устатку, – вдруг неожиданно предложил следователь. – А то ведь я тоже один живу, и на работу мне сегодня идти совсем не хочется. Завтра работать начну. Отгул у меня. Кстати, тебе на работу через два дня. Алексеевич все устроит. Я договорился. О работе не беспокойся, там у тебя все нормально будет. Так, чего вмажем за завершение нашего дела? Или как?
Я на предложение, неожиданно даже для самого себя, радостно согласился, не хотелось мне тоже сейчас, совсем одному оставаться да и успел я привыкнуть к Колчинскому за последние дни. Только вот дома у меня никаких угощений не было и пришлось нам сперва к поселковому магазину подскочить. Когда все заготовительные хлопоты закончились мы сели к недавно срубленному мною из досок столику в тени пожилой яблони. В доме нам чего-то сесть не захотелось, а направление ветра сегодня способствовало приятному отдыху на зеленом лоне природы. Только отдыхать вдвоем у нас получилось весьма недолго. Не успели наши стаканы торжественно отзвонить завершение первого тоста, жалобно заскрипела калитка, и под сенью яблони явились Кокос с Тодором. Как они узнали, что мы решили что-то разлить, неизвестно? Кроется здесь какая-то великая тайна, на разгадку которой я даже в самых отчаянных мечтах не осмеливаюсь. Был у наших копьевских мужиков сверхъестественный нюх на выпивку. Ни один экстрасенс им в подметки не годится. Вот где практически непаханое поле для исследований удивительных способностей человека. Много теряют ученые, изучая удивительные свойства человеческого мозга в новейших лабораториях. Не там загадки природы кроются. В Копьево всей науке ехать надо. Вот где чудеса, так чудеса творятся. Еще не один человек в деревне не выпивал второго стакана без присутствия Кокоса с Тодором. Многие хотели, но никто не смог. Вот они чудеса, наяву очевидные, а в понимании невероятные.
Мужики осторожно подступились к нам, и Тодор сразу же с улыбкой сделал вежливое вступление:
– Вот ведь ядрёна кочерыжка, в глотку бы кому её засунуть, как оно всегда получается. Поспорили мы с Кокосом, про тебя Андрон, дескать, дома ты или нет ещё. А ты вот он тут значит, хрен тебе под печенку. Пропадал ты, в общем, где? А то значит, вчера заходили, и тебя нет. У вас чего праздник, какой или так между делом встретились? А мы вот тут с Кокосом мимо шли по случаю. Вот ведь какие случайности в жизни встречаются.
– Вот, что мужики, – прервал пламенную речь Тодора Альбертыч, – нам одной на четверых явно мало будет, потому сгоняйте-ка еще за парочкой.
Следователь сразу же присовокупил к предложению две сотенных бумажки, чем несказанно удивил моих односельчан и Тодор озаренный удивленным взором своего друга ринулся в сторону магазина.
– Только дерьма самопального не бери, – успел крикнуть Колчинский в напутствие, но дошло оно по назначению или нет, мы не знали.
Кокос же несмело топтался у столика, решая для себя, стоит ли из вежливости ждать приглашения к столу или уж садиться попросту, как у нас положено, без всяких церемоний. Альбертыч его муку понял и плеснул мужику полстакана. Кокос сел, выпил и признательно крякнул:
– Вот ведь Клавка, кокосина какая. Вот ведь чего учудила. Говорил я Федьке, чтоб чуду эту гнал в три шеи, а этот кокос меня не послушал. Говорит, что, мол, пора мне к берегу надежному прибиться, вот и прибился, куда уж надежнее?
– Постой Кокос, чего с тетей Клавой случилось, – сразу забеспокоился я о вдовой соседке.
– Какая она тетя Клава, кокос ей пониже спины. Вот ведь гадина, сгубила моего друга лучшего. Эх, Федька, Федька. Говорил же я тебе, а он мне всё твердил, что, дескать, она баба справная. Вот кокос неразумный. Баба справная? Вот и справила его с бела света.
– Ты мне Кокос толком объясни, что с тетей Клавой случилось? – начинал горячиться в предчувствии нехороших новостей.
– Утопила Клавка Федьку в говне, вот и всё, что случилось. Укокосила друга моего лучшего и в помет закатала, как мафиоза городская. Вот стерва.
– Как так?
– Очень просто, – неожиданно ворвался в наш диалог Колчинский. – Грицюк Клавдия Степановна тысяча девятьсот сорок девятого года рождения, уроженка Винницкой области совершила умышленное убийство своего сожителя Федора Ивановича Сачкова. Следствие еще не закончилось, но мотивы уже полностью ясны. Совершила женщина преступление из-за корыстных побуждений. Сожитель ей дом отписал, вот бабенке и невтерпеж стало. Конечно, если порассуждать чуть-чуть на моральные темы, то некоторые оправдания и поискать можно. Сын у неё по осени из мест лишения освобождается, и прислал он ей весточку жалостливую, что, дескать, нашел он там по переписке судьбу свою. А для судьбы этой жилплощадь требуется, в виде комнатенки какой ни будь. Сами понимаете без жилплощади, какая уж тут судьба? Вот Клавдия Степановна и решилась позаботиться о сыночке заблудшем, но обещавшем исправиться. Уж, какие она планы строила, не ведаю, а тут случай ей удачный вышел. Задержался сожитель в городе. Истомилась Клава без него в окошко глядючи и пошла к автобусу, встретить. Встретила уже затемно. Идут они под руку по полю вашему, аромат местный их пьянит и на разные глупости толкает. Федор вдруг о кончине своей речь завел, слово с Клавдии потребовал, чтобы она ему памятник в случае чего в полный рост заказала, а чтобы ей с сюжетом творения при заказе особенно не мучаться, он на пригорочек над жижей навозной взобрался и позу красивую изобразил. Вот с этой красивой позы его сожительница в последнее купание и отправила.
– А ты земляк откудова про это всё знаешь? – восхищенно и подозрительно заморгал Кокос. – Уж, не из ментов ли ты часом? Ну-ка отвечай, что ты за кокос информированный? Где-то я твою образину уже встречал?
– Из прокуроров я, но сегодня это к делу не относится, – похлопал Колчинский любопытного мужика по несвежему плечу. – А сейчас я вообще на выходном, который по полному праву ударным трудом заслужил.
Мы выпили ещё, и Кокос успокоился, а я никак не мог взять в толк только, что услышанной истории и всё сомневался в её правдивости. Никак не мог поверить, что тетя Клава могла быть на такое способна. Чушь полная. Уж я-то эту женщину хорошо знаю. Как же так?
– Альбертыч, – опять обратился я к закусывающему следователю, – а что тётя Клава сама в этом призналась?
– Да, нет. Пришлось ей явку с повинной писать под гнетом неопровержимых улик. Случайности вдовушку подвели и элементарная жадность. На её беду, как раз в то время, когда они фасон памятника выбирали, вышел на улицу по малой нужде дежурный электрик инкубатора. И услышал он их беседу интимную да увидел, как Клавдия сожителя своего с постамента сбросила. Только он особого внимания на этот случай не обратил. Мало ли как любимые меж собой тешатся. Утром электрик сменился и уехал на три дня теще картошку окучивать, а как вернулся, так о гибели Сачкова и проведал. Смекнул, что к чему и к Клавдии, дескать, давай пять тысяч или твой роковой толчок станет достоянием общественности. Клавдия сопротивляться. Электрик ещё пару раз к ней пришел и, поняв бесполезность своей затеи, смачно плюнул на шантаж. Конечно, он в милицию идти и не собирался, посчитав, что этот гражданский долг себе дороже обойдется, по следствиям затаскают, а вот дружку одному, по пьяни этот случай поведал. Тот другому сбрехнул, и докатилась эта жуткая история до главного инженера, которому как раз в этот день штраф в пятьсот рублей принесли за отсутствие ограждений у навозной ямы. Прокуратура его к административной ответственности привлечь решила, чтобы нюх к требованиям безопасности особо не терял. Главный инженер как эту версию услышал, так к районному прокурору с требованием об отмене штрафа. Да и здесь бы всё обошлось для Клавдии удачно, но на её беду, в прокуратуру практиканта прислали, которого занять нечем было. Вот он всё это дело раскрутил и женщину к признанию вынудил.
– Молодец ядрена кокоса твой практикант, – стукнул со знанием дела пустым стаканом о стол Кокос. – Молодец, что эту стерву на чистую воду вывел. Давайте-ка Федьку помянем. Душевный мужик был. Друг он был мой наипервейший. Ох, и куролесили мы с ним, бывало.
Не успели мы помянуть Федьку, примчал часто дышащий Тодор. Задание свое он выполнил верно, только на половину: водки принес съедобной, но вместо двух пузырей взял три, а вместо сдачи прикупил два пакета чипсов, причем один из них был початой. Догнал нас Тодор быстро, и дальше стали мы двигаться в крепкие объятья коварного Бахуса все вместе.
– Вот ведь какая жизнь причудница ядрена кочерыжка, – задумчиво размышлял Тодор, гоняя между редкими зубами пластинку давно жареной картошки. – Никак в ней не разберешься что к чему. Куда не кинь везде клин. Вот вчера по телевизору смотрел, как люди друг друга ищут, и дружка своего по флоту вспомнил. Колька Градов – душа человек. Сколько мы с ним морской соли хлебнули и пива в самоволке выпили, скажу, ни хрена вы мне не поверите. Вот бы его найти. Вот бы встреча душевная получилась.
– Да нужен ты ему кокос драный, – махнул рукой на мечту своего друга Кокос. – На что ты ему? У него, поди, семья, детишки, и ты тут заваливаешь. Наливай мне Колян, другу своему боевому да наливай побольше. Ты ведь с собой ни кокоса не привезешь, а только на Колькины харчи попрешься. Вот и посуди после этого, нужен ты ему или нет? Ну, попускаешь сопли о годах молодых, поплачешь о судьбе своей и всё. Чего дальше-то? Зачем ты Кольке этому нужен? На кой хрен ему образину твою пропитую видеть?
– А может и нужен? А может он тоже такой же горемыка, как и я? Почем ты Кокос знаешь?
– Да не может он быть таким как ты, не может и пользы ему от тебя никакой не будет. Ему польза будет, если ты ему про себя напоминать не станешь. Сиди уж здесь, в Копьеве сиди. Со мной сиди. Какого кокоса тебе здесь не хватает? Вот скажи мне, чего ты в другом месте потерял?
– Да чего ты понимаешь Кокос в дружбе морской? Ты крыса сухопутная, ты хотя бы один шторм с другом на вахте отстоял? Нет. И говорить ты про нашу дружбу никакого права не имеешь. Вот сходил бы ты в поход, тогда бы я тебя уважал, а так нет. А так, кто ты для меня? Баклан сухопутный. Ты Кольку не тронь, ты портянки его не стоишь. Понимаешь, вонючей портянки не стоишь.
– Это я то не стою? Иди сюда кокосина драная? Я тебя сейчас здесь же в землю по уши забью.
Секунды не хватило мужикам сцепиться в драке, и вцепились бы, если б не заскрипела моя калитка, и пришел к нам Сергей Сергеевич. Он укоризненно посмотрел на нас, но, выставив на стол полулитру, тоже присоединился к компании. Приход свежего человека быстро загасил конфликт Кокоса с Тодором и внес разнообразие в круг решаемых проблем.
– Ты здесь посиди, – мрачно сказал Колчинский, когда мы подкатили к проходной комбината. – Я сейчас быстро доложу ему всё и тебя домой в Копьево отвезу. Подожди. Я быстро.
Я ещё по дороге хотел обидеться, и отказаться от каких либо услуг следователя в родных пределах, но уж больно он мне строго свою услугу предложил, и пришлось мне его предложение безмолвно принять. Однако сидеть одному в машине было скучно. Сначала я хотел пройти в караулку к своим коллегам охранникам, но вспомнил, что как раз сегодня была моя смена, и стало мне стыдно за свое отсутствие на рабочем месте. С людьми сейчас в охране плохо было, и маются они там без меня по полной программе в неполной численности. Короче, неудобно мне стало товарищам своим в глаза смотреть. Ладно, в машине посижу, в одиночестве поскучаю, не велик барин. Вот только надо было Альбертычу сказать, чтобы он замял как-то мой сегодняшний прогул по независящим от меня обстоятельствам. А то ведь всё равно на работу придется идти да глаза в пол перед начальником опускать в стыде и страхе. Может сам догадается? Хорошо бы догадался, и стало бы у меня одной жизненной проблемой меньше. Только вот чего теперь говорить «если бы» да «кабы», не попросил вовремя о себе позаботиться, теперь остается только терпеливо ждать. Не догадается он. Сам о себе не позаботишься, и никто о тебе не позаботиться не захочет.
Вышел Колчинский минут через сорок. Молча запустил мотор и повез меня к дому. Опять он всю дорогу молчал и заговорил только у моей калитки.
– А ты Андрей с кем здесь живешь? – спросил меня Альбертыч, уже крепко пожимая на прощание руку.
– Один живу.
– А может выпить нам с тобой понемножечку с устатку, – вдруг неожиданно предложил следователь. – А то ведь я тоже один живу, и на работу мне сегодня идти совсем не хочется. Завтра работать начну. Отгул у меня. Кстати, тебе на работу через два дня. Алексеевич все устроит. Я договорился. О работе не беспокойся, там у тебя все нормально будет. Так, чего вмажем за завершение нашего дела? Или как?
Я на предложение, неожиданно даже для самого себя, радостно согласился, не хотелось мне тоже сейчас, совсем одному оставаться да и успел я привыкнуть к Колчинскому за последние дни. Только вот дома у меня никаких угощений не было и пришлось нам сперва к поселковому магазину подскочить. Когда все заготовительные хлопоты закончились мы сели к недавно срубленному мною из досок столику в тени пожилой яблони. В доме нам чего-то сесть не захотелось, а направление ветра сегодня способствовало приятному отдыху на зеленом лоне природы. Только отдыхать вдвоем у нас получилось весьма недолго. Не успели наши стаканы торжественно отзвонить завершение первого тоста, жалобно заскрипела калитка, и под сенью яблони явились Кокос с Тодором. Как они узнали, что мы решили что-то разлить, неизвестно? Кроется здесь какая-то великая тайна, на разгадку которой я даже в самых отчаянных мечтах не осмеливаюсь. Был у наших копьевских мужиков сверхъестественный нюх на выпивку. Ни один экстрасенс им в подметки не годится. Вот где практически непаханое поле для исследований удивительных способностей человека. Много теряют ученые, изучая удивительные свойства человеческого мозга в новейших лабораториях. Не там загадки природы кроются. В Копьево всей науке ехать надо. Вот где чудеса, так чудеса творятся. Еще не один человек в деревне не выпивал второго стакана без присутствия Кокоса с Тодором. Многие хотели, но никто не смог. Вот они чудеса, наяву очевидные, а в понимании невероятные.
Мужики осторожно подступились к нам, и Тодор сразу же с улыбкой сделал вежливое вступление:
– Вот ведь ядрёна кочерыжка, в глотку бы кому её засунуть, как оно всегда получается. Поспорили мы с Кокосом, про тебя Андрон, дескать, дома ты или нет ещё. А ты вот он тут значит, хрен тебе под печенку. Пропадал ты, в общем, где? А то значит, вчера заходили, и тебя нет. У вас чего праздник, какой или так между делом встретились? А мы вот тут с Кокосом мимо шли по случаю. Вот ведь какие случайности в жизни встречаются.
– Вот, что мужики, – прервал пламенную речь Тодора Альбертыч, – нам одной на четверых явно мало будет, потому сгоняйте-ка еще за парочкой.
Следователь сразу же присовокупил к предложению две сотенных бумажки, чем несказанно удивил моих односельчан и Тодор озаренный удивленным взором своего друга ринулся в сторону магазина.
– Только дерьма самопального не бери, – успел крикнуть Колчинский в напутствие, но дошло оно по назначению или нет, мы не знали.
Кокос же несмело топтался у столика, решая для себя, стоит ли из вежливости ждать приглашения к столу или уж садиться попросту, как у нас положено, без всяких церемоний. Альбертыч его муку понял и плеснул мужику полстакана. Кокос сел, выпил и признательно крякнул:
– Вот ведь Клавка, кокосина какая. Вот ведь чего учудила. Говорил я Федьке, чтоб чуду эту гнал в три шеи, а этот кокос меня не послушал. Говорит, что, мол, пора мне к берегу надежному прибиться, вот и прибился, куда уж надежнее?
– Постой Кокос, чего с тетей Клавой случилось, – сразу забеспокоился я о вдовой соседке.
– Какая она тетя Клава, кокос ей пониже спины. Вот ведь гадина, сгубила моего друга лучшего. Эх, Федька, Федька. Говорил же я тебе, а он мне всё твердил, что, дескать, она баба справная. Вот кокос неразумный. Баба справная? Вот и справила его с бела света.
– Ты мне Кокос толком объясни, что с тетей Клавой случилось? – начинал горячиться в предчувствии нехороших новостей.
– Утопила Клавка Федьку в говне, вот и всё, что случилось. Укокосила друга моего лучшего и в помет закатала, как мафиоза городская. Вот стерва.
– Как так?
– Очень просто, – неожиданно ворвался в наш диалог Колчинский. – Грицюк Клавдия Степановна тысяча девятьсот сорок девятого года рождения, уроженка Винницкой области совершила умышленное убийство своего сожителя Федора Ивановича Сачкова. Следствие еще не закончилось, но мотивы уже полностью ясны. Совершила женщина преступление из-за корыстных побуждений. Сожитель ей дом отписал, вот бабенке и невтерпеж стало. Конечно, если порассуждать чуть-чуть на моральные темы, то некоторые оправдания и поискать можно. Сын у неё по осени из мест лишения освобождается, и прислал он ей весточку жалостливую, что, дескать, нашел он там по переписке судьбу свою. А для судьбы этой жилплощадь требуется, в виде комнатенки какой ни будь. Сами понимаете без жилплощади, какая уж тут судьба? Вот Клавдия Степановна и решилась позаботиться о сыночке заблудшем, но обещавшем исправиться. Уж, какие она планы строила, не ведаю, а тут случай ей удачный вышел. Задержался сожитель в городе. Истомилась Клава без него в окошко глядючи и пошла к автобусу, встретить. Встретила уже затемно. Идут они под руку по полю вашему, аромат местный их пьянит и на разные глупости толкает. Федор вдруг о кончине своей речь завел, слово с Клавдии потребовал, чтобы она ему памятник в случае чего в полный рост заказала, а чтобы ей с сюжетом творения при заказе особенно не мучаться, он на пригорочек над жижей навозной взобрался и позу красивую изобразил. Вот с этой красивой позы его сожительница в последнее купание и отправила.
– А ты земляк откудова про это всё знаешь? – восхищенно и подозрительно заморгал Кокос. – Уж, не из ментов ли ты часом? Ну-ка отвечай, что ты за кокос информированный? Где-то я твою образину уже встречал?
– Из прокуроров я, но сегодня это к делу не относится, – похлопал Колчинский любопытного мужика по несвежему плечу. – А сейчас я вообще на выходном, который по полному праву ударным трудом заслужил.
Мы выпили ещё, и Кокос успокоился, а я никак не мог взять в толк только, что услышанной истории и всё сомневался в её правдивости. Никак не мог поверить, что тетя Клава могла быть на такое способна. Чушь полная. Уж я-то эту женщину хорошо знаю. Как же так?
– Альбертыч, – опять обратился я к закусывающему следователю, – а что тётя Клава сама в этом призналась?
– Да, нет. Пришлось ей явку с повинной писать под гнетом неопровержимых улик. Случайности вдовушку подвели и элементарная жадность. На её беду, как раз в то время, когда они фасон памятника выбирали, вышел на улицу по малой нужде дежурный электрик инкубатора. И услышал он их беседу интимную да увидел, как Клавдия сожителя своего с постамента сбросила. Только он особого внимания на этот случай не обратил. Мало ли как любимые меж собой тешатся. Утром электрик сменился и уехал на три дня теще картошку окучивать, а как вернулся, так о гибели Сачкова и проведал. Смекнул, что к чему и к Клавдии, дескать, давай пять тысяч или твой роковой толчок станет достоянием общественности. Клавдия сопротивляться. Электрик ещё пару раз к ней пришел и, поняв бесполезность своей затеи, смачно плюнул на шантаж. Конечно, он в милицию идти и не собирался, посчитав, что этот гражданский долг себе дороже обойдется, по следствиям затаскают, а вот дружку одному, по пьяни этот случай поведал. Тот другому сбрехнул, и докатилась эта жуткая история до главного инженера, которому как раз в этот день штраф в пятьсот рублей принесли за отсутствие ограждений у навозной ямы. Прокуратура его к административной ответственности привлечь решила, чтобы нюх к требованиям безопасности особо не терял. Главный инженер как эту версию услышал, так к районному прокурору с требованием об отмене штрафа. Да и здесь бы всё обошлось для Клавдии удачно, но на её беду, в прокуратуру практиканта прислали, которого занять нечем было. Вот он всё это дело раскрутил и женщину к признанию вынудил.
– Молодец ядрена кокоса твой практикант, – стукнул со знанием дела пустым стаканом о стол Кокос. – Молодец, что эту стерву на чистую воду вывел. Давайте-ка Федьку помянем. Душевный мужик был. Друг он был мой наипервейший. Ох, и куролесили мы с ним, бывало.
Не успели мы помянуть Федьку, примчал часто дышащий Тодор. Задание свое он выполнил верно, только на половину: водки принес съедобной, но вместо двух пузырей взял три, а вместо сдачи прикупил два пакета чипсов, причем один из них был початой. Догнал нас Тодор быстро, и дальше стали мы двигаться в крепкие объятья коварного Бахуса все вместе.
– Вот ведь какая жизнь причудница ядрена кочерыжка, – задумчиво размышлял Тодор, гоняя между редкими зубами пластинку давно жареной картошки. – Никак в ней не разберешься что к чему. Куда не кинь везде клин. Вот вчера по телевизору смотрел, как люди друг друга ищут, и дружка своего по флоту вспомнил. Колька Градов – душа человек. Сколько мы с ним морской соли хлебнули и пива в самоволке выпили, скажу, ни хрена вы мне не поверите. Вот бы его найти. Вот бы встреча душевная получилась.
– Да нужен ты ему кокос драный, – махнул рукой на мечту своего друга Кокос. – На что ты ему? У него, поди, семья, детишки, и ты тут заваливаешь. Наливай мне Колян, другу своему боевому да наливай побольше. Ты ведь с собой ни кокоса не привезешь, а только на Колькины харчи попрешься. Вот и посуди после этого, нужен ты ему или нет? Ну, попускаешь сопли о годах молодых, поплачешь о судьбе своей и всё. Чего дальше-то? Зачем ты Кольке этому нужен? На кой хрен ему образину твою пропитую видеть?
– А может и нужен? А может он тоже такой же горемыка, как и я? Почем ты Кокос знаешь?
– Да не может он быть таким как ты, не может и пользы ему от тебя никакой не будет. Ему польза будет, если ты ему про себя напоминать не станешь. Сиди уж здесь, в Копьеве сиди. Со мной сиди. Какого кокоса тебе здесь не хватает? Вот скажи мне, чего ты в другом месте потерял?
– Да чего ты понимаешь Кокос в дружбе морской? Ты крыса сухопутная, ты хотя бы один шторм с другом на вахте отстоял? Нет. И говорить ты про нашу дружбу никакого права не имеешь. Вот сходил бы ты в поход, тогда бы я тебя уважал, а так нет. А так, кто ты для меня? Баклан сухопутный. Ты Кольку не тронь, ты портянки его не стоишь. Понимаешь, вонючей портянки не стоишь.
– Это я то не стою? Иди сюда кокосина драная? Я тебя сейчас здесь же в землю по уши забью.
Секунды не хватило мужикам сцепиться в драке, и вцепились бы, если б не заскрипела моя калитка, и пришел к нам Сергей Сергеевич. Он укоризненно посмотрел на нас, но, выставив на стол полулитру, тоже присоединился к компании. Приход свежего человека быстро загасил конфликт Кокоса с Тодором и внес разнообразие в круг решаемых проблем.
34
Сергей Сергеевич был крайне расстроен очередным неудачным выступлением нашей футбольной сборной. Оказывается, несколько минут назад российскими спортсменами был проигран очередной матч, и эта неприятность выгнала философа в отставке из уютного дома в сумерки деревенской жизни. Не смог Сергеевич после такой жизненной неудачи усидеть наедине со своими мыслями, и он пошел поближе к народу, а попал к нам. На спортсменов да тренеров мы заругались дружно, навесили им нелицеприятных ярлыков на все возможные места и стали вспоминать, как бывало играли. Мне-то чего вспоминать, я и в школе-то футбол особо не жаловал, а вот Кокос с Альбертычем, те вспоминали прямо наперегонки.
– Да разве сейчас есть игроки настоящие? – стучал кулаком по столу Кокос. – Сейчас дельцы одни, кокос им в глотку и в другие места. Все смотрят, чтобы им деньгу заплатили, а у нас разве так было? Контрактов позаключали, а играть разучились. Помню, отстоишь на лесах смену, кирпичей натаскаешься, а к вечеру на стадион. Почитай через день играли. Я правым крайним в комбинатской команде пять сезонов кряду без замен играл. Я крепким кокосом был по молодости. Ну, чисто вылитый лось.
Я не очень удивился, слушая Кокоса, знал, что он врать гораздый, но Тодор мои сомнения поправил, пояснив, что его друг действительно в молодые годы был не последним человеком на зеленом газоне футбольного поля.
– Помню, мы в области первыми стали, нас даже на российскую спартакиаду профсоюзов послали, – продолжал активно вспоминать свои спортивные подвиги Кокос. – Только там московские надули нас, судью купили и из отборочных вышибли. Кокосы позорные. Честно не смогли сыграть, так на бесчестье пошли. Если б не судья…
– Стой! – грозно заорал Альбертыч, сверкая удивленными глазами, – Не ври! Не было тебя на спартакиаде! Я в той команде запасным был, а тебя не было! Врешь! Не было тебя в команде!
– Это я вру?! – вскочил Кокос с лавки, так резко, что если бы не отменная реакция Тодора на падающие бутылки, то мы сразу бы лишились полутора пузырей.
Альбертыч тоже решил вступиться за свою правду, и они в одно мгновение схватились за грудки друг друга. Только драки опять на наше счастье не получилось. Взглянули бузотеры друг на друга повнимательней, моргнули раз по семь, вгляделись повнимательней еще раз и заорали на весь огород:
– Юрка!? Ты, кокос носастый!? Мелочь пузатая. Да, откуда же ты?!
– Левка!? Ты, пень стоеросовый!? Да как же так?! Вот так встреча, а я смотрю вроде мужик знакомый, но сразу не признал.
– И я тоже не признал. Юрка, да мы с тобой таких кокосов навертели, что я всю жизнь всю их помнить буду. Юрка! Чертяка хитрый. Вот Тодор, друзья, какие бывают, не то, что твой Колька. Вот так «Ищу тебя» у Андрюхи на огороде. Ну, Юрка, кокос тебе промеж ног. Нашел меня всё-таки. Ну, молодец, настоящий кокос. Учись Тодор, какие друзья бывают.
Потом под нашими изумленными взорами несостоявшиеся драчуны обнялись и почти пустили по слезе. Оказалось, что они целых четыре года играли за сборную нашего района и были очень хорошо знакомы, а что сразу друг друга не признали, то это по чистой случайности. Встреча была обмыта. Потом меня послали в дом за шашками, и хитрый Тодор два раза кряду обыграл мудрого Альбертыча, который стал требовать реванша в шахматах. В шахматы, которые тут же принес Сергей Сергеевич, следователь тоже проиграл, но немного поудачней, всего один раз. Сияющего победителя пришлось срочно послать в магазин.
Когда мы разошлись, я не помню, но утром вставать было опять не легко. Только делать нечего. Всю жизнь в постели не пролежишь, и двинулся я потихоньку на огород, чтобы там чуть-чуть прибраться. Однако чуть-чуть не получилось, гуляли мы так крепко, что пришлось убираться основательно и не только убираться, но и чинить: стол, лавку, калитку и забор.
Во время ремонта стола я обнаружил под ним мобильный телефон и путем несложных логических размышлений определил двух потенциальных его хозяев. Сергей Сергеевич от телефона вежливо отказался и я понял, что аппарат наверняка принадлежит Колчинскому.
Приведя себя по возможности в нормальный вид, я решительно поехал в районный центр. В прокуратуре меня встретили не радушно, даже один раз пригрозили милицией, но на мое счастье, стразу после угрозы в коридоре появился Альбертыч. Он был бодр, весел и деловит. Отбив от злобной секретарши районного прокурора, Колчинский привел меня в свой рабочий кабинет и спросил там о цели визита в их заведение. Когда цель выяснилась, он долго благодарил меня, потом снял трубку в течение пяти минут взял очередной отгул. По моим наблюдениям отгул ему дали не очень охотно и видимо дали только из-за большого уважения, но, однако дали.
Мы поехали снова ко мне. У крыльца моего дома, нас, конечно же, встретили радостные Тодор с Кокосом и задумчивый Сергей Сергеевич с шахматной доской под мышкой.
На трезвую голову, пока Кокос бегал в магазин, Альбертыч обыграл Тодора в обе игры и схватился в шахматы с Сергеем Сергеевичем. Однако закончить этот матч не получилось, явился Кокос и опять же чисто случайно, полой своего пиджака положил обе шахматные рати на землю. На него за это никто не обиделся, а даже наоборот, все были рады, что не надо больше думать.
И опять всё началось как вчера, будто мы никуда не расходились, будто не было темной ночи и хмурого утра, будто ничего не было кроме стола под пожилой яблоней да доброй мужской компании. В интеллектуальные игры сегодня мы больше не играли. Сегодня взялись мужики силами меряться в самом прямом смысле этого слова. Взялись они терзать мой стол локтями, стараясь прижать руку соперника к плохо строганой доске. За дело компания взялась основательно, никто в стороне не остался. Если кто не боролся, то болел он откровенно, от самой распахнутой души. Меня опять удивил Альбертыч. Несмотря на свою тщедушную конституцию, он играючи положил нас всех, не дав ни шанса даже на надежду. Тодор потребовал реванша, но опять был позорно бит и побежал за бутылкой. Пока Сергей Сергеевич с Кокосом разбирались, кто из них крепче Альбертыч пригласил меня перекурить на речной берег. У нас на речке хорошо, вид с берега просто великолепный особенно под вечер. Вот и сели мы этим видом полюбоваться. Колчинский был очень доволен течением вечера, и это было хорошо заметно. И мне вдруг захотелось попробовать узнать о том, какую тайну поведал следователю пойманный нами Славка-Женька. Почему захотелось, не знаю? Только задела меня эта любопытная блажь.
– А это, Альбертыч, – осторожно начал я, – директору-то «Забавы» больше ничего не грозит?
– Нет, не грозит, – неохотно ответил мне Колчинский.
– Да разве сейчас есть игроки настоящие? – стучал кулаком по столу Кокос. – Сейчас дельцы одни, кокос им в глотку и в другие места. Все смотрят, чтобы им деньгу заплатили, а у нас разве так было? Контрактов позаключали, а играть разучились. Помню, отстоишь на лесах смену, кирпичей натаскаешься, а к вечеру на стадион. Почитай через день играли. Я правым крайним в комбинатской команде пять сезонов кряду без замен играл. Я крепким кокосом был по молодости. Ну, чисто вылитый лось.
Я не очень удивился, слушая Кокоса, знал, что он врать гораздый, но Тодор мои сомнения поправил, пояснив, что его друг действительно в молодые годы был не последним человеком на зеленом газоне футбольного поля.
– Помню, мы в области первыми стали, нас даже на российскую спартакиаду профсоюзов послали, – продолжал активно вспоминать свои спортивные подвиги Кокос. – Только там московские надули нас, судью купили и из отборочных вышибли. Кокосы позорные. Честно не смогли сыграть, так на бесчестье пошли. Если б не судья…
– Стой! – грозно заорал Альбертыч, сверкая удивленными глазами, – Не ври! Не было тебя на спартакиаде! Я в той команде запасным был, а тебя не было! Врешь! Не было тебя в команде!
– Это я вру?! – вскочил Кокос с лавки, так резко, что если бы не отменная реакция Тодора на падающие бутылки, то мы сразу бы лишились полутора пузырей.
Альбертыч тоже решил вступиться за свою правду, и они в одно мгновение схватились за грудки друг друга. Только драки опять на наше счастье не получилось. Взглянули бузотеры друг на друга повнимательней, моргнули раз по семь, вгляделись повнимательней еще раз и заорали на весь огород:
– Юрка!? Ты, кокос носастый!? Мелочь пузатая. Да, откуда же ты?!
– Левка!? Ты, пень стоеросовый!? Да как же так?! Вот так встреча, а я смотрю вроде мужик знакомый, но сразу не признал.
– И я тоже не признал. Юрка, да мы с тобой таких кокосов навертели, что я всю жизнь всю их помнить буду. Юрка! Чертяка хитрый. Вот Тодор, друзья, какие бывают, не то, что твой Колька. Вот так «Ищу тебя» у Андрюхи на огороде. Ну, Юрка, кокос тебе промеж ног. Нашел меня всё-таки. Ну, молодец, настоящий кокос. Учись Тодор, какие друзья бывают.
Потом под нашими изумленными взорами несостоявшиеся драчуны обнялись и почти пустили по слезе. Оказалось, что они целых четыре года играли за сборную нашего района и были очень хорошо знакомы, а что сразу друг друга не признали, то это по чистой случайности. Встреча была обмыта. Потом меня послали в дом за шашками, и хитрый Тодор два раза кряду обыграл мудрого Альбертыча, который стал требовать реванша в шахматах. В шахматы, которые тут же принес Сергей Сергеевич, следователь тоже проиграл, но немного поудачней, всего один раз. Сияющего победителя пришлось срочно послать в магазин.
Когда мы разошлись, я не помню, но утром вставать было опять не легко. Только делать нечего. Всю жизнь в постели не пролежишь, и двинулся я потихоньку на огород, чтобы там чуть-чуть прибраться. Однако чуть-чуть не получилось, гуляли мы так крепко, что пришлось убираться основательно и не только убираться, но и чинить: стол, лавку, калитку и забор.
Во время ремонта стола я обнаружил под ним мобильный телефон и путем несложных логических размышлений определил двух потенциальных его хозяев. Сергей Сергеевич от телефона вежливо отказался и я понял, что аппарат наверняка принадлежит Колчинскому.
Приведя себя по возможности в нормальный вид, я решительно поехал в районный центр. В прокуратуре меня встретили не радушно, даже один раз пригрозили милицией, но на мое счастье, стразу после угрозы в коридоре появился Альбертыч. Он был бодр, весел и деловит. Отбив от злобной секретарши районного прокурора, Колчинский привел меня в свой рабочий кабинет и спросил там о цели визита в их заведение. Когда цель выяснилась, он долго благодарил меня, потом снял трубку в течение пяти минут взял очередной отгул. По моим наблюдениям отгул ему дали не очень охотно и видимо дали только из-за большого уважения, но, однако дали.
Мы поехали снова ко мне. У крыльца моего дома, нас, конечно же, встретили радостные Тодор с Кокосом и задумчивый Сергей Сергеевич с шахматной доской под мышкой.
На трезвую голову, пока Кокос бегал в магазин, Альбертыч обыграл Тодора в обе игры и схватился в шахматы с Сергеем Сергеевичем. Однако закончить этот матч не получилось, явился Кокос и опять же чисто случайно, полой своего пиджака положил обе шахматные рати на землю. На него за это никто не обиделся, а даже наоборот, все были рады, что не надо больше думать.
И опять всё началось как вчера, будто мы никуда не расходились, будто не было темной ночи и хмурого утра, будто ничего не было кроме стола под пожилой яблоней да доброй мужской компании. В интеллектуальные игры сегодня мы больше не играли. Сегодня взялись мужики силами меряться в самом прямом смысле этого слова. Взялись они терзать мой стол локтями, стараясь прижать руку соперника к плохо строганой доске. За дело компания взялась основательно, никто в стороне не остался. Если кто не боролся, то болел он откровенно, от самой распахнутой души. Меня опять удивил Альбертыч. Несмотря на свою тщедушную конституцию, он играючи положил нас всех, не дав ни шанса даже на надежду. Тодор потребовал реванша, но опять был позорно бит и побежал за бутылкой. Пока Сергей Сергеевич с Кокосом разбирались, кто из них крепче Альбертыч пригласил меня перекурить на речной берег. У нас на речке хорошо, вид с берега просто великолепный особенно под вечер. Вот и сели мы этим видом полюбоваться. Колчинский был очень доволен течением вечера, и это было хорошо заметно. И мне вдруг захотелось попробовать узнать о том, какую тайну поведал следователю пойманный нами Славка-Женька. Почему захотелось, не знаю? Только задела меня эта любопытная блажь.
– А это, Альбертыч, – осторожно начал я, – директору-то «Забавы» больше ничего не грозит?
– Нет, не грозит, – неохотно ответил мне Колчинский.