– Чего, откупился или как? – всё-таки решил я не сдаваться.
– Или как, – опять не попускал меня к тайне Альбертыч.
– Вот ведь сволочи не дают спокойно людям жить, – решил я всё-таки ещё чуть-чуть поругаться.
– Да какая она сволочь? Так дурочка несмышленая, – тяжело вздохнул следователь.
– Кто она?
– Как кто? Ксения. Это она отца решила заказать. Только ты давай не болтай об этом. Узнал и забыл. Не забудешь, ты мне больше не друг. Понял?
– Подождите Юрий Альбертович, я не понял, какая такая Ксения?
– Та самая, дочка директорская. Ты, наверное, знаешь её. Это же всё она учудила. Вот так вот бывает. Сам бы не разобрался, век бы не поверил.
– Нет, Юрий Альбертович этого быть не может, потому что так не может быть никогда. Не может такая девчонка кого-то заказать. Все твои домыслы против неё чистый бред.
– Да, быть не может, а вот было. Конечно, Алексеевич сам виноват, замордовал совсем девку. Дня спокойно ей жить не давал. Всё жизни учил. Ей-то дурочке невдомек, что он это для блага её же делал, вот и затаилась она. Характер у него не приведи господи, поговаривают, что из-за этого характера и жена его руки на себя наложила. Но здесь я фактов не знаю, только версии, а Ксюха видно была в его вине уверена полностью. Видно давно уже затаилась. Когда уж она решилась по серьезному на то, чтобы отца заказать не знаю, но решилась и подготовилась. Здесь ведь ещё вот чего интересное получилось. Этот Славка, который посредника изображал, он ведь тоже Алексеевичу не чужой. Хочешь, мне верь Андрюха, хочешь, не верь, а Славка этот родной директорский брат. Дело-то оно вот как получилось. Когда Николаю Алексеевичу было уже немного за двадцать, мать его сбежала из семьи с известным в то время гастролером балалаечником. Вот ведь дура баба, чего ей в покое не жилось на старости лет. Отец у Алексеевича какой-то большой шишкой в области был. В хорошем достатке жили, потому и жена его с жиру беситься стала. Она ведь не только сбежала от мужа, а еще и в почти сорок лет родила от заезжего кудесника трех струн. Вот как раз Славку этого и родила. Только он непутевым оказался. С пятнадцати лет в колонию за грабеж загремел, потом в мошенничество ударился. Башка у него хорошо работает, талантов полно: и поет, и пляшет, и анекдоты рассказывает, а главное любому человеку, чего захочет, то внушить может. Он когда полгода назад в очередной раз освободился, так к Алексеевичу сразу приехал. Мать его умерла, а перед смертью письмо ему послала, что, дескать, плохо будет, к брату обращайся, и Колин адресок дала. Лексеич, конечно про родственника знал, но встрече очень не обрадовался. Хотел быстренько отвязаться, денег сунул и еще пообещал, если Славка светиться здесь не будет. Бабок отвалил и срок назначил, чтобы Славик слинял с глаз долой. Тот же почувствовал денежный запашок, обиделся, что его к кормушке в открытую не пускают и стал потихонечку рядышком вертеться. Какой-то компроматец подобрал о молодости Николая Алексеевича, потом с Ксенией познакомился, даже можно сказать подружился, а Коля про это даже не подозревал. Он от дочери факт существования брата всячески скрывал. Короче, сошлись Ксюша со Славой на почве нелюбви к Лексеичу и решили концерту устроить. Сначала-то конечно попросту хотели, о ценах справились и стали, капитал набирать Алексеич к деньгам равнодушен был и дома их не стерег, а денег полно у него было и есть. Вот Ксения потихоньку двадцать тысяч долларов и набрала, запросто так набрала, а когда набирала, на отчет службы безопасности о махинациях Паши с Вадиком наткнулась, и зародился у неё дьявольский план. Планом этим она с дядей скоро поделилась, и стали они интригу плести. Ну, а дальше ты всё знаешь. Глупо она, конечно, поступила, но теперь уже назад ничего не воротишь. Кстати, помнишь, ты говорил, что Славка с кем-то разговаривал за клубом, так это Коля ему последнее предупреждение сделал. Жаль, ты тогда не успел немного, всё бы для нас с тобой гораздо проще обернулось. Вообще-то Славка этот тертый тип, такой кого хочешь смутит. Он меня-то вроде как загипнотизировал, я ведь взять его на вокзале хотел, а вот не смог. Короче, облапошил он Ксюшу и подставил по крупному перед отцом. Я вот тоже никак в толк не возьму, как она решилась на это, но решилась. Вот такие дела у нас с тобою брат. Ну, что доволен рассказом? Вопросы ещё есть?
– Чего ж теперь будет-то?
– Да ничего не будет. Алексеич Ксюху во Францию учиться отправляет. Жениху её отступную пока дает, Славке деньжонок подкинуть обещал, чтоб глупостей не болтал. Будет болтать запрут за что-нибудь, а уж там как дело повернется. Только повернется оно там, как надо будет. Деньги-то у Коли для нужных поворотов в нужном месте имеются.
– И всё?
– И всё, а тебе чего ещё надо? Я тебе вообще-то этого говорить не хотел, но побоялся, как бы ты из любопытства не стал у других интересоваться. Ты вообще-то парень не любопытный, но и на старуху бывает проруха. А теперь, когда ты всё знаешь, я почти уверен, что никто от тебя об этой истории не услышит. Верно ведь?
– А как же Паша Балаболов, он за что погиб?
– Он? Лично я считаю, что только по глупости. По глупости да по жадности и больше ни за что.
– Выходит он из-за меня погиб?
– Ну, здесь без тебя тоже не обошлось, но вообще-то здесь только стечение обстоятельств и жадность Балаболова. Ещё раз тебе это повторяю, чтоб не томился очень. Решил же он деньжонок шантажом сшибить? Вот и поплатился. Сам ведь понимаешь, что за все платить надо. Это не нами с тобой придумано, а мы об этом только знать обязаны и помнить всегда.
– Так значит, всё-таки я Пашку к гибели подтолкнул? Вот ведь, как оно всё выходит. Не пойди я к нему с тем дурацким диктофоном, он бы сейчас жив был. Чего же я дурак наделал?
– Слушай-ка Андрюха, ты эту политику брось и себя кончай терзать идиотскими домыслами. Ты здесь не главное звено, ты так, мелкий камушек, который лавину вызвал. Не будь тебя, другой бы Пашку к гибели подтолкнул. Не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра. Судьба у него такая, он деньги непомерно любил, а природа человеческая этого свойства не уважает и крепко за него мстит. Люди уважают, а природа нет. Вот нонсенс, какой получается. Если мне на слово не веришь, то сам об этом на досуге поразмышляй. Книжки почитай, подумай над ними, и поразмышляй, от чего жизненные трагедии случаются.
– Но всё-таки, если бы я к нему тогда не пришел, то Пашка бы жив остался? Живой бы сейчас был?
– Да, но не надолго. Еще раз прошу, поверь мне на слово, уж я то породу людскую хорошо за двадцать лет службы в органах правопорядка изучил. И давай-ка мы с тобой, сейчас эти философии бросим и пойдем в твой огород, там, судя по радостным крикам, Тодор из похода вернулся. Пойдем.
– Слушай, Альбертыч, а как же всё-таки так, что Ксения своего отца заказала? Как же так?
– Вот здесь я тоже не очень пойму. Я ведь Ксюху хорошо знаю, с самого её малолетства и вдруг такое. Устала она, наверное, от воспитания жесткого вот и бросилась в истерику. Ведь самая страшная истерика – эта истерика безмолвная, через неё люди на жестокие поступки решаются, да и, наверное, дядя её слегка подсуетился, внушил ей преступный замысел. Вот и Ксюха решилась, но, слава богу, всё нормально обошлось.
– Нормально?
– Нормально, а ты что по-другому считаешь. Знаешь ли ты, что было бы, если на самом деле Алексеевича завалили? Тут бы такой передел начался. А может быть, и не начался? Черт их там разберет. Пойдем, а то мужики слюной изойдут. И выбрось ты из головы мысли покаянные. Христом богом тебя об этом прошу. Пойдем. Я понимаю, что друга тебе жалко, но что поделаешь, его ведь теперь не вернешь и не вернешь, даже если ты голову от своей вины в кровь разобьешь. Ты самое главное пойми, не ты виноват, он сам во всем виноват. Пойдем лучше водку пить, там глядишь, и терзаний душевных поменьше будет. Во всяком случае, сегодня.
Компаньоны встретили нас радостно и потому мне стало полегче. Не то что я успокоился, а так забылся чуть-чуть и стал вникать в застольные беседы. Солировал сейчас Тодор. Он активно стучал по плохо прибитой доске стола и доказывал, что русский механизм возврата челнока в исходное положение значительно надежней любого зарубежного, но ему никто не верил. Однако Виктор старался, не жалея клетчатой рубахи убедить нас в правоте своего утверждения. Когда рубаха была порвана, а мы не убеждены, сорвался он с лавки и куда-то умчал. Не успели мы обдумать вопрос его внезапного исчезновения, Тодор вернулся и бухнул перед нами на стол какую-то плотную бумагу.
– Вот, читайте, – строго предложил он, – ткнув пальцем в центр таинственного манускрипта.
Бумага оказалась достаточно важным документом, а именно авторским свидетельством на изобретение устройства возврата челнока в исходное положение и что самое удивительное в этой бумаге, то это один из изобретателей. Указанный на последнем месте. Мы долго не могли поверить, что Тодор чего-то мог изобрести, причем оказалось, что идея была полностью его, а остальные соавторы оказались в документе по служебному положению. Как только дело прояснилось, изобретателя отправили в магазин, а сами делами занялись. Альбертыч с Кокосом в шашки стали играть, а Сергей Сергеевич приобнял меня и таинственно произнес:
– Подобрался я, кажется к отправной точке в своей работе. От обиды русский мужик пьет. Я сначала думал от зависти, а потом стал разбираться. Начал копаться в смыслах слов. Вот скажи мне Андрей, что такое зависть?
– Ну, это когда человек другому завидует, – попытался ответить я на вопрос философа.
– Так-то оно так, а вот в словаре русского языка сказано, что зависть это чувство досады, вызванное благополучием или успехом другого. А что такое досада? Досада – чувство раздражения вследствие неудачи или обиды. И вот здесь самое главное, Андрей, обида, это ведь несправедливо причиненное огорчение. Понимаете, Андрей? Из-за вечной несправедливости пьют люди. Огорчаются и пьют. Вроде всё оно, это объяснение мое на виду лежит, а человечество до него плохо доходит. Чего только не придумывают для истребления пьянства? Вспомни антиалкогольную компанию времен перестройки и сразу же вспомни, что из этого вышло. А не вышло ничего из-за того, что надо было не доступ к водке ограничивать, а надо было справедливость повсюду восстанавливать. Возьми любого чересчур пьющего человека и покопайся в его прошлом, так сразу столько несправедливости найдешь, что самому спиться захочется. Вот и сейчас Виктор очередной раз правдивость моей теории доказал. Обидели его крепко, оттеснив назад в изобретении, вот он и запил.
Сергеич говорил долго и, наверное, какие-нибудь умные вещи, а я из этого всего понял, что если спиваются от несправедливости, то мне, оттого, что поведал Альбертыч, пора пополнять ряды спившейся братии. Только вот не хотелось мне туда, а как дальше быть я не знал.
Потом мы опять сидели до темна, и было нам даже вроде как хорошо. Во всяком случае, нам так казалось.
35
– Или как, – опять не попускал меня к тайне Альбертыч.
– Вот ведь сволочи не дают спокойно людям жить, – решил я всё-таки ещё чуть-чуть поругаться.
– Да какая она сволочь? Так дурочка несмышленая, – тяжело вздохнул следователь.
– Кто она?
– Как кто? Ксения. Это она отца решила заказать. Только ты давай не болтай об этом. Узнал и забыл. Не забудешь, ты мне больше не друг. Понял?
– Подождите Юрий Альбертович, я не понял, какая такая Ксения?
– Та самая, дочка директорская. Ты, наверное, знаешь её. Это же всё она учудила. Вот так вот бывает. Сам бы не разобрался, век бы не поверил.
– Нет, Юрий Альбертович этого быть не может, потому что так не может быть никогда. Не может такая девчонка кого-то заказать. Все твои домыслы против неё чистый бред.
– Да, быть не может, а вот было. Конечно, Алексеевич сам виноват, замордовал совсем девку. Дня спокойно ей жить не давал. Всё жизни учил. Ей-то дурочке невдомек, что он это для блага её же делал, вот и затаилась она. Характер у него не приведи господи, поговаривают, что из-за этого характера и жена его руки на себя наложила. Но здесь я фактов не знаю, только версии, а Ксюха видно была в его вине уверена полностью. Видно давно уже затаилась. Когда уж она решилась по серьезному на то, чтобы отца заказать не знаю, но решилась и подготовилась. Здесь ведь ещё вот чего интересное получилось. Этот Славка, который посредника изображал, он ведь тоже Алексеевичу не чужой. Хочешь, мне верь Андрюха, хочешь, не верь, а Славка этот родной директорский брат. Дело-то оно вот как получилось. Когда Николаю Алексеевичу было уже немного за двадцать, мать его сбежала из семьи с известным в то время гастролером балалаечником. Вот ведь дура баба, чего ей в покое не жилось на старости лет. Отец у Алексеевича какой-то большой шишкой в области был. В хорошем достатке жили, потому и жена его с жиру беситься стала. Она ведь не только сбежала от мужа, а еще и в почти сорок лет родила от заезжего кудесника трех струн. Вот как раз Славку этого и родила. Только он непутевым оказался. С пятнадцати лет в колонию за грабеж загремел, потом в мошенничество ударился. Башка у него хорошо работает, талантов полно: и поет, и пляшет, и анекдоты рассказывает, а главное любому человеку, чего захочет, то внушить может. Он когда полгода назад в очередной раз освободился, так к Алексеевичу сразу приехал. Мать его умерла, а перед смертью письмо ему послала, что, дескать, плохо будет, к брату обращайся, и Колин адресок дала. Лексеич, конечно про родственника знал, но встрече очень не обрадовался. Хотел быстренько отвязаться, денег сунул и еще пообещал, если Славка светиться здесь не будет. Бабок отвалил и срок назначил, чтобы Славик слинял с глаз долой. Тот же почувствовал денежный запашок, обиделся, что его к кормушке в открытую не пускают и стал потихонечку рядышком вертеться. Какой-то компроматец подобрал о молодости Николая Алексеевича, потом с Ксенией познакомился, даже можно сказать подружился, а Коля про это даже не подозревал. Он от дочери факт существования брата всячески скрывал. Короче, сошлись Ксюша со Славой на почве нелюбви к Лексеичу и решили концерту устроить. Сначала-то конечно попросту хотели, о ценах справились и стали, капитал набирать Алексеич к деньгам равнодушен был и дома их не стерег, а денег полно у него было и есть. Вот Ксения потихоньку двадцать тысяч долларов и набрала, запросто так набрала, а когда набирала, на отчет службы безопасности о махинациях Паши с Вадиком наткнулась, и зародился у неё дьявольский план. Планом этим она с дядей скоро поделилась, и стали они интригу плести. Ну, а дальше ты всё знаешь. Глупо она, конечно, поступила, но теперь уже назад ничего не воротишь. Кстати, помнишь, ты говорил, что Славка с кем-то разговаривал за клубом, так это Коля ему последнее предупреждение сделал. Жаль, ты тогда не успел немного, всё бы для нас с тобой гораздо проще обернулось. Вообще-то Славка этот тертый тип, такой кого хочешь смутит. Он меня-то вроде как загипнотизировал, я ведь взять его на вокзале хотел, а вот не смог. Короче, облапошил он Ксюшу и подставил по крупному перед отцом. Я вот тоже никак в толк не возьму, как она решилась на это, но решилась. Вот такие дела у нас с тобою брат. Ну, что доволен рассказом? Вопросы ещё есть?
– Чего ж теперь будет-то?
– Да ничего не будет. Алексеич Ксюху во Францию учиться отправляет. Жениху её отступную пока дает, Славке деньжонок подкинуть обещал, чтоб глупостей не болтал. Будет болтать запрут за что-нибудь, а уж там как дело повернется. Только повернется оно там, как надо будет. Деньги-то у Коли для нужных поворотов в нужном месте имеются.
– И всё?
– И всё, а тебе чего ещё надо? Я тебе вообще-то этого говорить не хотел, но побоялся, как бы ты из любопытства не стал у других интересоваться. Ты вообще-то парень не любопытный, но и на старуху бывает проруха. А теперь, когда ты всё знаешь, я почти уверен, что никто от тебя об этой истории не услышит. Верно ведь?
– А как же Паша Балаболов, он за что погиб?
– Он? Лично я считаю, что только по глупости. По глупости да по жадности и больше ни за что.
– Выходит он из-за меня погиб?
– Ну, здесь без тебя тоже не обошлось, но вообще-то здесь только стечение обстоятельств и жадность Балаболова. Ещё раз тебе это повторяю, чтоб не томился очень. Решил же он деньжонок шантажом сшибить? Вот и поплатился. Сам ведь понимаешь, что за все платить надо. Это не нами с тобой придумано, а мы об этом только знать обязаны и помнить всегда.
– Так значит, всё-таки я Пашку к гибели подтолкнул? Вот ведь, как оно всё выходит. Не пойди я к нему с тем дурацким диктофоном, он бы сейчас жив был. Чего же я дурак наделал?
– Слушай-ка Андрюха, ты эту политику брось и себя кончай терзать идиотскими домыслами. Ты здесь не главное звено, ты так, мелкий камушек, который лавину вызвал. Не будь тебя, другой бы Пашку к гибели подтолкнул. Не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра. Судьба у него такая, он деньги непомерно любил, а природа человеческая этого свойства не уважает и крепко за него мстит. Люди уважают, а природа нет. Вот нонсенс, какой получается. Если мне на слово не веришь, то сам об этом на досуге поразмышляй. Книжки почитай, подумай над ними, и поразмышляй, от чего жизненные трагедии случаются.
– Но всё-таки, если бы я к нему тогда не пришел, то Пашка бы жив остался? Живой бы сейчас был?
– Да, но не надолго. Еще раз прошу, поверь мне на слово, уж я то породу людскую хорошо за двадцать лет службы в органах правопорядка изучил. И давай-ка мы с тобой, сейчас эти философии бросим и пойдем в твой огород, там, судя по радостным крикам, Тодор из похода вернулся. Пойдем.
– Слушай, Альбертыч, а как же всё-таки так, что Ксения своего отца заказала? Как же так?
– Вот здесь я тоже не очень пойму. Я ведь Ксюху хорошо знаю, с самого её малолетства и вдруг такое. Устала она, наверное, от воспитания жесткого вот и бросилась в истерику. Ведь самая страшная истерика – эта истерика безмолвная, через неё люди на жестокие поступки решаются, да и, наверное, дядя её слегка подсуетился, внушил ей преступный замысел. Вот и Ксюха решилась, но, слава богу, всё нормально обошлось.
– Нормально?
– Нормально, а ты что по-другому считаешь. Знаешь ли ты, что было бы, если на самом деле Алексеевича завалили? Тут бы такой передел начался. А может быть, и не начался? Черт их там разберет. Пойдем, а то мужики слюной изойдут. И выбрось ты из головы мысли покаянные. Христом богом тебя об этом прошу. Пойдем. Я понимаю, что друга тебе жалко, но что поделаешь, его ведь теперь не вернешь и не вернешь, даже если ты голову от своей вины в кровь разобьешь. Ты самое главное пойми, не ты виноват, он сам во всем виноват. Пойдем лучше водку пить, там глядишь, и терзаний душевных поменьше будет. Во всяком случае, сегодня.
Компаньоны встретили нас радостно и потому мне стало полегче. Не то что я успокоился, а так забылся чуть-чуть и стал вникать в застольные беседы. Солировал сейчас Тодор. Он активно стучал по плохо прибитой доске стола и доказывал, что русский механизм возврата челнока в исходное положение значительно надежней любого зарубежного, но ему никто не верил. Однако Виктор старался, не жалея клетчатой рубахи убедить нас в правоте своего утверждения. Когда рубаха была порвана, а мы не убеждены, сорвался он с лавки и куда-то умчал. Не успели мы обдумать вопрос его внезапного исчезновения, Тодор вернулся и бухнул перед нами на стол какую-то плотную бумагу.
– Вот, читайте, – строго предложил он, – ткнув пальцем в центр таинственного манускрипта.
Бумага оказалась достаточно важным документом, а именно авторским свидетельством на изобретение устройства возврата челнока в исходное положение и что самое удивительное в этой бумаге, то это один из изобретателей. Указанный на последнем месте. Мы долго не могли поверить, что Тодор чего-то мог изобрести, причем оказалось, что идея была полностью его, а остальные соавторы оказались в документе по служебному положению. Как только дело прояснилось, изобретателя отправили в магазин, а сами делами занялись. Альбертыч с Кокосом в шашки стали играть, а Сергей Сергеевич приобнял меня и таинственно произнес:
– Подобрался я, кажется к отправной точке в своей работе. От обиды русский мужик пьет. Я сначала думал от зависти, а потом стал разбираться. Начал копаться в смыслах слов. Вот скажи мне Андрей, что такое зависть?
– Ну, это когда человек другому завидует, – попытался ответить я на вопрос философа.
– Так-то оно так, а вот в словаре русского языка сказано, что зависть это чувство досады, вызванное благополучием или успехом другого. А что такое досада? Досада – чувство раздражения вследствие неудачи или обиды. И вот здесь самое главное, Андрей, обида, это ведь несправедливо причиненное огорчение. Понимаете, Андрей? Из-за вечной несправедливости пьют люди. Огорчаются и пьют. Вроде всё оно, это объяснение мое на виду лежит, а человечество до него плохо доходит. Чего только не придумывают для истребления пьянства? Вспомни антиалкогольную компанию времен перестройки и сразу же вспомни, что из этого вышло. А не вышло ничего из-за того, что надо было не доступ к водке ограничивать, а надо было справедливость повсюду восстанавливать. Возьми любого чересчур пьющего человека и покопайся в его прошлом, так сразу столько несправедливости найдешь, что самому спиться захочется. Вот и сейчас Виктор очередной раз правдивость моей теории доказал. Обидели его крепко, оттеснив назад в изобретении, вот он и запил.
Сергеич говорил долго и, наверное, какие-нибудь умные вещи, а я из этого всего понял, что если спиваются от несправедливости, то мне, оттого, что поведал Альбертыч, пора пополнять ряды спившейся братии. Только вот не хотелось мне туда, а как дальше быть я не знал.
Потом мы опять сидели до темна, и было нам даже вроде как хорошо. Во всяком случае, нам так казалось.
35
А с комбината я всё-таки решил уволиться. Пошел я утром на работу и вижу впереди меня, Вадим Алексеевич гордо шагает, и так мне не по себе стало, что решил я опять о смене места работы подумать. Думал, думал и снова на птицефабрику пошел. Благо завгар сам ко мне на дом приходил и на трактор меня лично приглашал. Даже не то что приглашал, а уговаривать пытался. Я же человек не гордый и уговоров там разных не люблю. Так, что я сейчас на тракторе работаю. Нормальная работа, зарплату нам новые хозяева обещали добавить. Хорошо бы не обманули. Мне скоро деньги должны понадобиться, тут такое дело получилось, что я, наверное, скоро жениться буду. После того, как тетю Клаву на четыре года посадили и документ о наследстве по суду аннулировали, у дяди Феди новая наследница выискалась, тетя Дуся с поселка. Они оказывается с дядей Федей, двадцать лет назад расписались, а вот развестись, как-то у них не получилось. Так и жили женатые, но исключительно врозь. Тётя Дуся, как про бесхозный дом молву народную прослышала, сразу про родство вспомнила и теперь живет в доме чин по чину, закон, по закону. И пришлось мне ей снова по соседству помогать. Мужиков-то у неё в семье опять нет, а дел для рук мужицких в деревенской избе всегда по уши. Вот и правлю я эти дела по возможности и по наличию времени. У тети Дуси есть дочка Любка, ну вот мы с ней вроде, как и сходиться собираемся. Она девка нормальная, только немного из себя воображает, что, дескать, вроде как городская, а в остальном ничего. Складная девка, видная из себя. Конечно не такая, как Ксения, но тоже ничего.
Колчинского я часто вижу, он меня всё шофером в прокуратуру зовет, а мне не хочется далеко от родной деревни работать, хотя Любка насчет духа моего после работы пару раз уже намекала. Ну, ничего привыкнет. Поживет годик в нашей деревне и привыкнет. Все же ко всему привыкают. Кроме того, баня у меня довольно приличная имеется, Альбертыч теперь регулярно по пятницам ко мне дружеские визиты делает, а вместе с ним Кокос с Тодором приходят, но они, ясное дело в моей бане не моются, у них свои есть. Они того, что после бани бывает, ждут, и всегда этого дожидаются.
Про Ксению я больше ничего не слышал, да и откуда я о ней могу услышать. С Альбертычем на эту тему говорить не решаюсь, а с другими, больше не с кем. Правда, когда увольнялся, директор меня к себе вызвал, бутылку коньяку подарил и велел обращаться в случае чего, но я у него тоже про Ксюшу спросить, опять же не решился. Побоялся, уж больно Николая Алексеевича на комбинате уважают, а значит, и боятся. Ну и я его, конечно, тоже уважал, потому и не спросил. Спросить-то не решился, а вот вспоминаю её часто. Запала она мне в душу. Вот ведь как бывает, знаю, что ерунда всё это, но из головы выбросить не могу. Вот когда женюсь, может тогда и позабуду. Жизнь она любые раны, говорят, лечит.
С французами у Николая Алексеевича чего-то не получилось, и он теперь в Китай уехал. Там говорят тоже можно лицензию на французские вина закупить и даже, опять же говорят, подешевле. Вот теперь, наверное, китайцев надо к нам в город ждать.
На днях наш город по центральному телевидению показывали в передаче «Человек в законе», целую полемику организовали по вопросу разбазаривания бывшего государственного имущества в частную собственность. Оказывается, у нас в районе один из председателей сельсовета деревенский мост олигархам продал. Вот уж беспредел, так беспредел. Весь район сейчас гудит. Письмо в Думу составили, и сейчас делегацию в Москву собирают. Общество защиты мостов срочно создали, даже у нас на птичнике агитировать стали, чтобы мы членские взносы сдавали. Мы сначала не хотели, но потом оказалось, что сопредседатель этого общества один из наших новых директоров. Я-то не первым это узнал, и пришлось мне в очереди немного постоять за членской книжкой. Много сейчас интересных случаев на коммерческой основе, так много, что иногда подумаешь, и голова кругом пойдет. Всё продают, но это, наверное, не самое страшное, а самое страшное то, что всё покупают.
Сергей Сергеевич дом решил свой продать. Вернее не сам решил, а жена настаивает. Она тут как-то коллег своих на дачный пикничок пригласила на субботу и воскресенье. Вместе с коллегами и шеф её важный подскочил с дамой сердца весьма юных лет, а он вроде в столице шишка немалая. Шашлычок они решили заварганить. Мясо порезали, столик в огороде накрыли, и тут ветер с запада пахнул. Сергеичу-то ничего, он за обе щеки жареное мясо трескает, потому, как привык, а вот гостям столичным западный аромат не в жилу пришелся. Хорошо водки у них много было, а то уж они обратно собираться стали. Я тоже на том шашлыке был, меня Сергеич часто к себе приглашает, помочь чего или просто поговорить. Я между Кокосом и Тодором сидел, они же ясное дело, своего не упустили. Ещё до приезда гостей у дома колготиться начали. Мы с ними весь тот вечер про Сергеевича говорили. Он мужик хороший, но вот жена ему ультиматум поставила. Или она или дача в другом месте. Только мне кажется, зря она засуетилась, шеф-то её через выходной опять приезжал, правда, уже без дамы, но приезжал. Компания ему наша по душе пришлась. Они с Кокосом всё спорят, что раньше на свете появилось «Агдам» или «Анапа». Так интересно спорят, заслушаешься даже. Причем, что интересно, Кокос в этих спорах выражается только лишь цензурно. Вот что значит, влияние положительного примера культурного человека. Хорошо бы Сергеич уговорил бы жену дом не продавать. Не знаю, как у него это получится, она ведь баба упорная, но и он мужчина не промах. Тихий, тихий, а себе здорово на уме. Поживем, увидим, но я тайно на Сергеича надеюсь. Люблю я с ним поговорить по душам, он много про что знает и знаний свих, как некоторые не таит при себе.
В остальном мы живем по прежнему. Скоро картошку копать будем, потом огороды убирать. Картошка у нас добрая родится, ведь удобрений всегда на наших огородах в достатке имеется. У меня-то конечно в этом году с урожаем туго будет. Колорадский жук всю ботву сожрал, пока я глупостями разными в городе занимался. Но копать всё равно надо. Что выкопаю всё моё, а что моё то и зимой съем. Осенью в деревне не заскучаешь, а вот зимой книжку хочу дочитать, которую мне Сергеич подарил, а то неудобно как-то, он всё спрашивает, сколько глав прочитал, а я, по чести сказать, дальше пяти страниц никак не продвинусь, хотя книга интересная, жизненная, только вот видно дураку досталась.
Колчинского я часто вижу, он меня всё шофером в прокуратуру зовет, а мне не хочется далеко от родной деревни работать, хотя Любка насчет духа моего после работы пару раз уже намекала. Ну, ничего привыкнет. Поживет годик в нашей деревне и привыкнет. Все же ко всему привыкают. Кроме того, баня у меня довольно приличная имеется, Альбертыч теперь регулярно по пятницам ко мне дружеские визиты делает, а вместе с ним Кокос с Тодором приходят, но они, ясное дело в моей бане не моются, у них свои есть. Они того, что после бани бывает, ждут, и всегда этого дожидаются.
Про Ксению я больше ничего не слышал, да и откуда я о ней могу услышать. С Альбертычем на эту тему говорить не решаюсь, а с другими, больше не с кем. Правда, когда увольнялся, директор меня к себе вызвал, бутылку коньяку подарил и велел обращаться в случае чего, но я у него тоже про Ксюшу спросить, опять же не решился. Побоялся, уж больно Николая Алексеевича на комбинате уважают, а значит, и боятся. Ну и я его, конечно, тоже уважал, потому и не спросил. Спросить-то не решился, а вот вспоминаю её часто. Запала она мне в душу. Вот ведь как бывает, знаю, что ерунда всё это, но из головы выбросить не могу. Вот когда женюсь, может тогда и позабуду. Жизнь она любые раны, говорят, лечит.
С французами у Николая Алексеевича чего-то не получилось, и он теперь в Китай уехал. Там говорят тоже можно лицензию на французские вина закупить и даже, опять же говорят, подешевле. Вот теперь, наверное, китайцев надо к нам в город ждать.
На днях наш город по центральному телевидению показывали в передаче «Человек в законе», целую полемику организовали по вопросу разбазаривания бывшего государственного имущества в частную собственность. Оказывается, у нас в районе один из председателей сельсовета деревенский мост олигархам продал. Вот уж беспредел, так беспредел. Весь район сейчас гудит. Письмо в Думу составили, и сейчас делегацию в Москву собирают. Общество защиты мостов срочно создали, даже у нас на птичнике агитировать стали, чтобы мы членские взносы сдавали. Мы сначала не хотели, но потом оказалось, что сопредседатель этого общества один из наших новых директоров. Я-то не первым это узнал, и пришлось мне в очереди немного постоять за членской книжкой. Много сейчас интересных случаев на коммерческой основе, так много, что иногда подумаешь, и голова кругом пойдет. Всё продают, но это, наверное, не самое страшное, а самое страшное то, что всё покупают.
Сергей Сергеевич дом решил свой продать. Вернее не сам решил, а жена настаивает. Она тут как-то коллег своих на дачный пикничок пригласила на субботу и воскресенье. Вместе с коллегами и шеф её важный подскочил с дамой сердца весьма юных лет, а он вроде в столице шишка немалая. Шашлычок они решили заварганить. Мясо порезали, столик в огороде накрыли, и тут ветер с запада пахнул. Сергеичу-то ничего, он за обе щеки жареное мясо трескает, потому, как привык, а вот гостям столичным западный аромат не в жилу пришелся. Хорошо водки у них много было, а то уж они обратно собираться стали. Я тоже на том шашлыке был, меня Сергеич часто к себе приглашает, помочь чего или просто поговорить. Я между Кокосом и Тодором сидел, они же ясное дело, своего не упустили. Ещё до приезда гостей у дома колготиться начали. Мы с ними весь тот вечер про Сергеевича говорили. Он мужик хороший, но вот жена ему ультиматум поставила. Или она или дача в другом месте. Только мне кажется, зря она засуетилась, шеф-то её через выходной опять приезжал, правда, уже без дамы, но приезжал. Компания ему наша по душе пришлась. Они с Кокосом всё спорят, что раньше на свете появилось «Агдам» или «Анапа». Так интересно спорят, заслушаешься даже. Причем, что интересно, Кокос в этих спорах выражается только лишь цензурно. Вот что значит, влияние положительного примера культурного человека. Хорошо бы Сергеич уговорил бы жену дом не продавать. Не знаю, как у него это получится, она ведь баба упорная, но и он мужчина не промах. Тихий, тихий, а себе здорово на уме. Поживем, увидим, но я тайно на Сергеича надеюсь. Люблю я с ним поговорить по душам, он много про что знает и знаний свих, как некоторые не таит при себе.
В остальном мы живем по прежнему. Скоро картошку копать будем, потом огороды убирать. Картошка у нас добрая родится, ведь удобрений всегда на наших огородах в достатке имеется. У меня-то конечно в этом году с урожаем туго будет. Колорадский жук всю ботву сожрал, пока я глупостями разными в городе занимался. Но копать всё равно надо. Что выкопаю всё моё, а что моё то и зимой съем. Осенью в деревне не заскучаешь, а вот зимой книжку хочу дочитать, которую мне Сергеич подарил, а то неудобно как-то, он всё спрашивает, сколько глав прочитал, а я, по чести сказать, дальше пяти страниц никак не продвинусь, хотя книга интересная, жизненная, только вот видно дураку досталась.