Фланнеган Рой. Лесной кавалер

   Он мягко отстранил ее и поднял с земли ружье.
   — Я не могу сказать вам этого, дорогая. Моя роль сыграна еще не до конца.
   И, как тень, он бесшумно растворился в темноте.

VI. ВОЙНА

   Справедливо полагая, что воинственные саскеханноки при первой же возможности двинутся на юг, сэр Вильям Беркли принялся действовать быстро и решительно. Гарнизоны округов были незамедлительно приведены в полную боевую готовность, а к концу дня губернатор разослал им письменные предписания двигаться ускоренным маршем в сторону Потомака. В случае если столь оперативная передислокация войск смогла бы остановить основные силы саскеханноков, войну удалось бы предотвратить.
   Доверенный посланник был отправлен к губернатору Мэриленда с предложением перебросить приграничные силы этой соседней колонии к потомакским водопадам для соединения с виргинской колонной. Корабли спешно снаряжались продовольствием и боеприпасами и шли вверх по рекам в арьергарде войск.
   По дороге на Запад Ланс встретил множество небольших отрядов милиции, продвигающихся на встречу с основными силами. Офицеры учили новобранцев и ополченцев прямо на марше: некоторые кавалеристы еще никогда не сидели в седле, а пехотинцы впервые держали в руках тяжелые мушкеты. Однако все окупалось их единодушным. порывом и боевым задором, выражавшимися пока что не столько в умении и дисциплине, сколько в вызывающем поведении и залихватских песнях.
   Курьеры с севера стали передавать одни и те же донесения: индейцы остановились, а ударные отряды саскеханноков отведены через реку на территорию Мэриленда. Фермеры, при первой же тревоге покинувшие свои поля, начали возвращаться, пытаясь спасти урожай. Губернатор велел им присоединяться к милиции, пообещав возместить потери из общих запасов колонии, однако его никто не слушал: слишком уж много труда было вложено в эти земли, и угроза войны отступила на второй план.
   Маленькая армия ополченцев говорила на всех наречиях Англии и островов. Здесь попадались фермеры из Девона, Эссекса, Мидленда, Дублина… Некоторые молодые офицеры впервые участвовали в подобном походе, другие же слыли закаленными и опытными воинами, не раз были ранены в кровавых стычках с индейцами. Были здесь и ветераны армии Кромвеля, высокомерно посматривавшие на юнцов и негодовавшие на плохую дисциплину.
   В колонне из Энрико, спешившей на помощь полковнику Хиллу, Ланс встретил Натаниэля Бэкона. Некоторое время они ехали вместе. Глаза Бэкона возбужденно сверкали, когда он оглядывал отряд, ровными рядами входивший в лес.
   — Ну чем не язычники! — воскликнул он.
   — Язычники? — удивился Ланс. — И этот старик тоже? — И он показал на седобородого грузного человека со шрамом от шпаги на носу, читавшего в седле Псалтырь.
   — Такой же варвар, как и прочие! Посмотрите на него внимательно: единственное, о чем он мечтает — убить побольше индейцев. Он едет в ад, полагая, что прокладывает себе дорогу в рай…
   Мимо них проскакал отряд из Глочестера. Строгие напряженные лица фермеров еще не утратили желтизны от перенесенной малярии.
   Бэкон покачал головой:
   — Не знаю, кто они. Знаю только одно: хотя они и из Англии, никто из них уже не англичанин.
   Ланс взглянул на него с любопытством:
   — Вы тоже так считаете?
   — Да, Ланс. Они больше чем просто англичане. Загляните им в глаза. В Лондоне или Плимуте вы таких глаз не увидите. В них горят какие-то новые гордость и надежда. Виргинские земли дали им многое, но прежде всего — свободу от традиционного английского ярма. Возможно, скоро и на моем лице появится отблеск этой свободы.
   Столь же неопытный в военных походах, как и многие другие, Бэкон был неважно экипирован и подчас довольно неловок для командира, но когда двое ополченцев попали в зыбучие пески у переправы через ручей Паманки, лишь его хладнокровие и сообразительность спасли им жизнь. В отличие от прочих офицеров он не боялся промочить сапоги или сделать что-то своими руками, и это принесло ему очень скоро любовь и уважение его людей.
   На привалах он распевал с ними песни, способные шокировать любого пуританина, но прекрасно поднимавшие настроение солдат. Несколько песен он сложил сам, призвав на помощь Ланса.
   На следующий день Ланс Клейборн с явной неохотой простился с Бэконом и поскакал в сторону Вест-Морленда, к полковнику Оллертону.
   Он нашел Оллертона на пристани, где тот командовал погрузкой снаряжения на шлюп. Это был энергичный краснолицый человек с многочисленными шрамами на лбу и правой щеке. Опальный сын колониста из Массачусетс-Бэй, приплывшего из Англии в 1620 году на судне «Мейфлуэр», Оллертон много путешествовал, побывал в самых разных переделках, а в итоге стал одним из самых преуспевающих виргинских плантаторов.
   Прочитав письмо губернатора, он нахмурился, но вскоре черты его лица разгладились, а губы тронула усмешка.
   — Спасибо, молодой человек, — сказал он. — Вам известно содержание этого послания?
   Ланс отрицательно покачал головой.
   — Вы отправитесь с нами?
   — С вашего позволения, я хотел бы присоединиться к колонне из Энрико.
   Оллертон встал с кучи срезанных стеблей маиса, на которой устроился, чтобы прочитать письмо, и сделал повелительный жест рукой:
   — Пока все не соберутся, вы останетесь со мной. Я хочу поговорить с вами об этих саскеханнокских попрошайках… Мне говорили, что они даже свирепей банды короля Филиппа. Кто ведет их?
   — Вождь, которого торговцы называют Блум, — ответил Ланс. — Большинство его молодых воинов вооружены мушкетами.
   — Хм! Готов побиться об заклад, что, увидев нашу армию, они запросят мира.
   — Мира, сэр? — удивился Ланс. — О каком мире вы говорите? За последние три недели ими убито уже около дюжины англичан…
   — Знаю, юноша, знаю. Но, скажите мне, разве целью любой войны не является мир?
   — Да, сэр, однако…
   — Понимаю. Вы, молодые горячие головы, с радостью истребили бы в Виргинии всех индейцев. Возможно, это и благая цель, но столь же невыполнимая, как выловить всех селедок в Чизэйпик-Бэй.
   — Индейцы не столь многочисленны, сэр.
   — Верно, но хитры и изобретательны.
   Ланс не знал, что и думать. Перед ним стоял командир всей экспедиции, человек опытный и умный, и вот, еще до начала военных действий, он уже готов признать свое поражение! Быть может, все дело в письме? Неужели губернатор приказал Оллертону начать мирные переговоры и позволить саскеханнокам безнаказанно продвигаться на юг колонии?
   Полковник снова заговорил:
   — Вы полагаете, мы сможет разделаться с ними одним ударом?
   — Нет, сэр, но мы могли бы разведать, где их стоянки. С нами идут опытные следопыты с Крайнего Запада, лес для них — открытая книга. И стоянки и отряды индейцев можно уничтожать поодиночке, и действовать так до тех пор, пока саскеханноки не выдохнутся.
   — Понятно. А если голландцы научили их строить форты?
   — Значит, мы возьмем форты.
   — Ха! Будем надеяться, юноша, что правы вы, а не я, однако, по донесениям из Мэриленда, эти рослые краснокожие с севера вовсе не обычные индейцы. В Мэриленде мобилизуют тысячу человек, значит, наберут в лучшем случае двести… Какова численность виргинской колонны?
   — Ровно триста человек, сэр. Половина верхом, половина пешая.
   Оллертон подробно расспрашивал об отрядах, встреченных Лансом по дороге, и всякий раз скептически улыбался.
   — Милиция еще совсем неопытна, сэр, — согласился с ним Ланс. — Некоторые не знают даже, как заряжать мушкет. Кроме того, там много новичков, лишь недавно приплывших из Лондона.
   Оллертон горько рассмеялся и, достав письмо губернатора, разорвал его на мелкие кусочки. Южный бриз подхватил клочки и унес их в воду.
   Ланс провел два дня в великолепном доме Оллертона на плантациях. Затем во главе шестидесяти кавалеристов из Вест-Морленда они отправились на северо-запад Потомака, на соединение с маленькой армией Джона Вашингтона.
   Вашингтон, бойкий и гостеприимный потомакский плантатор, жил близко от границы и не раз страдал от набегов краснокожих. Он участвовал во многих карательных экспедициях, пользовался огромным авторитетом среди своих людей, и приказ губернатора о совместном командовании задел его за живое. Когда Оллертон пересказал ему содержание полученного письма, он взревел, как раненый медведь:
   — Какого дьявола, Оллертон! Старик, похоже, не доверяет ни мне, ни вам? Но у армии не может быть две головы!
   Оллертон в ответ лишь пожал плечами. Тогда Вашингтон достал монету и повертел ее в пальцах:
   — Ну что, Оллертон, бросим жребий? Это счастливая монета.
   Оллертон отрицательно покачал головой, возразив, что вопрос командования должен решать совет офицеров. Вашингтон неохотно согласился, и они созвали офицеров.
   Было решено, что Оллертон, как старший по чину, встанет во главе пехоты, а Вашингтон — кавалерии.
   Через неделю колонна, поднявшись вверх по течению Потомак-ривер на рыбачьих лодках, соединилась с отрядами мэрилендской милиции и, ведомая воинами дружественного племени пискатава, вошла в лес.
   Позднее новые впечатления и походы отчасти вытеснили из памяти Ланса подробности мэрилендской кампания, но сама она, как событие необычное, навсегда запомнилась ему. Это был первый случай, когда регулярные силы двух самостоятельных, а подчас и враждебных друг другу американских колоний объединились перед лицом общей опасности.
   Религиозные и политические разногласия были на время забыты, никто уже не вспоминал о соперничестве в выращивании табака и торговле им: фермеры есть фермеры, как в Виргинии, так и в Мэриленде, и индейцы оставались их заклятыми врагами.
   В мэрилендской колонне попадались и квакеры из Пенсильвании, и беженцы из Нового Йорка и Новой Англии. Казалось, что такая толпа плохо обученных людей, держащих ружья, как палки, просто обречена. Но так лишь казалось.
   В первый же день пролилась кровь, кровь белого человека. Из чащи леса вылетела стрела, и фермер из Глочестера тяжело осел в седле. Две долгие недели стрелы не давали экспедиции возможности ни на минуту расслабиться, то и дело выхватывая из ее рядов новую жертву.
   Лучшие следопыты племени пискатава были отправлены на разведку, но прошло немало дней, прежде чем им удалось обнаружить в самом сердце потомакских болот стойбище саскеханноков. Вашингтон немедленно послал Оллертону приказ спешно привести свою пехоту.
   Кавалерия ускоренным маршем обошла стороной индейский лагерь, делая вид, что и не подозревает о его существовании. На следующий день лошади начали вязнуть в зыбкой почве, и всадники, спешившись, собрались группками на островках надежной суши.
   Здесь им лишний раз предстояло убедиться в том, что саскеханноки не обычные индейцы: около двух акров занимали укрепления, качеству и остроумию которых могли бы позавидовать европейские саперы. Импровизированный форт находился вне пределов досягаемости пушек с реки; со всех четырех сторон его окружал ров, а за ним был высокий частокол из плотно пригнанных друг к другу стволов молодых сосен. Нечего было и пытаться застать саскеханноков врасплох: первый же солдат, подошедший к форту слишком близко, получил стрелу в колено и оказался в плену прежде, чем успел позвать на помощь.
   К заходу солнца, когда подошел Оллертон со своей пехотой, кавалеристы истратили немало пороха и пуль, но без видимого результата. Саскеханноки осыпали их грубыми шуточками и стрелами, обзывали бабами, а неумолчный грохот трещоток из панцирей черепах раздражал фермеров, не давая им ни секунды покоя всю ночь до рассвета.
   Днем отряд из мэрилендской колонны попытался преодолеть ров и потерял четырех человек. За весь день в черную воду болот полегло немало трупов, причем со стороны индейцев была лишь одна случайная жертва: какой-то краснокожий мальчик то ли по глупости, то ли из любопытства высунул голову из-за частокола.
   Лансу еще никогда не встречались столь дисциплинированные и осторожные индейцы. По приказу Оллертона, он вместе с несколькими следопытами из Энрико целый день внимательно наблюдал за фортом и пришел к выводу, что за его стенами скрывается не менее двух сотен воинов, не считая многочисленных женщин, сражавшихся не хуже мужчин.
   Собранные вокруг стен стрелы говорили о том, что вместе с саскеханноками находятся доэги и делавары.
   Джон Вашингтон позвал Ингрема и прочих ветеранов войн с индейцами, дабы обсудить сложившееся положение. Все дружно решили, что без пушек им не обойтись. Однако отряд с вьючными лошадьми, отправленный на берег за пушками и ядрами, так и не дошел до Потомак-ривер и вернулся с пустыми руками, остановленный и почти полностью уничтоженный стрелами краснокожих.
   В лагере началась лихорадка. Люди страдали не столько от болезни, сколько от бессонницы: по ночам индейцы не давали им спать, распевая свои боевые песни. Безжалостные москиты терзали белую плоть, доводя людей до истерики…
   Было несколько вылазок из форта, во время которых индейцы, невзирая на удвоенную Вашингтоном охрану, уводили и убивали лошадей прямо под носом у часовых; не раз лагерь просыпался от предсмертного крика задремавшего измученного бессонницей солдата, настигнутого стрелой или томагавком.
   На следующее утро Вашингтон предложил план атаки, но Оллертон лишь покачал головой:
   — Они и так не могут сдвинуться с места. Мы заперли их в форте. Так зачем жертвовать людьми?
   Вашингтон нетерпеливо махнул рукой:
   — Жертвовать? Лагерь и так похож на погост! Индейцы оказались более опытными воинами, нежели мы. И если не напасть сейчас, то лучше просто уйти.
   — Глупости, Джон. Поверьте мне, не позже завтрашнего дня они сами запросят мира.
   Но мира никто не просил. Индейцы продолжали изматывать солдат внезапными вылазками и душераздирающими песнями.
   Ланса часто назначали в патруль вместе с Натаниэлем Бэконом. Последний все чаще хмурился и отвечал Лансу явно невпопад. Однажды, не в силах дольше скрывать своего удивления поведением друга, Ланс прямо спросил, что случилось.
   — Меня беспокоят наши командиры, — честно ответил Натаниэль. — Оллертон слишком нерешителен. Вашингтон слишком беспечен… Почему мы ничего не предпринимаем, а просто стоим на месте?
   — Для начала необходимо просто остановить индейцев, — неуверенно ответил Ланс, сам не раз задававшийся теми же вопросами. — Если мы проиграем здесь, у форта, саскеханноки вырежут всю колонию… Мы сторожим их…
   — Сторожим! — возмутился Бэкон. — Я-то думал, что мы пришли затем, чтобы их уничтожить!
   — Верно.
   — Да неужели? — брови Бэкона взлетели вверх. — Вы и впрямь так в этом уверены?
   У Ланса защемило сердце. Что-то в тоне приятеля заставило его задуматься:
   — Неужели вы полагаете… — начал он.
   — …Что вся эта кампания чистый фарс, — сверкнув глазами, продолжил за него Бэкон. — Я полагаю также, что Беркли и не собирался всерьез воевать с дикарями. Готов поставить свои часы против гнилой луковицы, что губернатор ведет за нашими спинами переговоры с их вождями, выторговывая выгодные для себя условия пушной торговли… Оллертон всего лишь исполняет приказ, Ланс, и пытается задержать краснокожих… Но не более того! Вот почему мы до сих пор несем позорные потери, ничего не предпринимая.
   — Вы наверняка успели побеседовать с Майнджем и Крю, — зло ответил Ланс.
   — Успел, но что из того?
   — У них свои интересы, Натаниэль. Я же хотел бы сохранить свои западные земли.
   — И я. И многие другие тоже. Но мы не добьемся этого, не изменив всю политику колонии. Виргинии пора забыть о единоличном диктаторстве, подобном испанскому. Мы — англичане в конце концов…
   — Но, мастер Бэкон, вы и сами заметили, что наши иомены и фермеры уже не англичане.
   Бэкон смутился. Некоторое время они ехали молча, а затем он все-таки ответил:
   — Честно говоря, я уже не знаю, кто они. Но чувствую, что прав…
   В начале декабря семеро часовых, поставленных у северного края форта, оставили свои пост и дезертировали в лес. Индейцы выследили их, перебили и увели коней.
   Событие поставило на ноги весь лагерь. Оллертон созвал совет.
   Ланс присутствовал на нем в качестве помощника полковника Крю, воевавшего с индейцами вот уже двадцать лет.
   — Этот форт сведет всех с ума, — рычал полковник. — Мы бездарно теряем здесь время, а пользы — что с козла молока!
   Послышались нервные смешки.
   — Почему мы до сих пор не атаковали форт? — наседал Крю на Оллертона. — Мои люди давно готовы!
   Оллертон лишь молча покачал головой.
   — Но, возможно, вы все же объясните свои действия? — взорвался Крю.
   — Прошу не забывать, что командую здесь я! — вспыхнул Оллертон.
   — Мы собрались на совет, полковник Оллертон. Вы, кажется, собирались выслушать наши соображения… Индейцы отлично видят нашу беспомощность. Мы и опомниться не успеем, как нас всех перебьют почем зря. Надо сражаться или уходить. Я призываю к атаке!
   «Атака, атака!» — прокатилось по рядам офицеров.
   Оллертон попытался заговорить, но его никто не слушал.
   «Атака!»
   Офицеры покидали палатку командира, не дожидаясь его разрешения. Их глаза горели. Капитан Питер Эштон бросил свою шляпу под ноги Оллертону и бегом вернулся к отряду.
   К рассвету волнение в лагере не улеглось. Возбужденные люди палили в воздух, а в мэрилендской колонне едва не вспыхнула драка, когда выяснилось, что в отведенном ей пороховом погребе весь порох отсырел…
   Густой туман медленно таял. Требовался еще минимум час, чтобы построить отряды.
   Оллертон сидел на стволе поваленного дерева, устало опустив голову на скрещенные руки. За его спиной стоял пожилой барабанщик, нетерпеливо дожидаясь команды подать сигнал к выступлению.
   — Смотрите! — внезапно крикнул Ланс, наблюдавший за забаррикадированным входом в форт.
   Там спокойно стоял высокий индеец. Он был один.
   Раздались беспорядочные выстрелы, но индеец даже не пошевелился. Через минуту, заметив, что оказался в центре внимания, он поднял руку.
   — Это Онеота, вождь доэгов, — сказал Ланс. — Он хочет говорить.
   Оллертон выкрикнул команду прекратить огонь.
   — Надо пойти и узнать, что он хочет, — заметил Ланс.
   — Ха! Он будет клянчить мир! — улыбнулся Оллертон.
   — Не уверен, сэр. Может быть, он полагает, что мы хотим мира… Хотя бы из-за тех семерых…
   Оллертон попросил Джона Вашингтона не спускать глаз с парламентера и, положив руку на эфес шпаги, пошел вперед.
   Когда он вернулся, на его губах играла победная усмешка:
   — Они наши. Он хочет начать переговоры.
   Ланс не был столь оптимистичен. Он опасался того, что сейчас индейцы склонны к честным переговорам меньше чем когда-либо. Но существовала еще одна опасность: командиры ополченцев могли быстро потерять терпение в разговоре с высокомерным дикарем.
   Между тем к вождю присоединились еще четверо индейцев. Все они были без оружия.
   Лансу не стоило большого труда убедить полковника взять его с собой. Краткий совет со старшими офицерами не занял и пяти минут… И тут лагерь огласился громкими криками, в которых звучали злоба и торжество.
   Когда Ланс посмотрел на парламентеров, сердце у него упало: все они лежали мертвыми, а несколько солдат из округа Стеффорд вытирали пучками травы свои окровавленные боевые топоры.
   Молодой лейтенант Хант, обхватив голову руками, рухнул на ствол упавшего дерева. В его глазах стояли злые слезы.
   Оллертон бросился вперед, остальные последовали за ним. Все молча окружили залитые кровью тела пятерых индейцев.
   — Они… Они… — попытался что-то сказать полковник, но голос изменил ему.
   Подошел какой-то солдат и грубо пнул тело Онеоты. Хант бросился на него и ударом эфеса шпаги по голове сбил с ног.
   — Пятеро… — сказал Ланс. — Все — вожди. Один из них из племени вайандотов.
   Лицо Оллертона напоминало искаженную гневом бледную маску.
   — Боже мой! — воскликнул он. — Эти негодяи убили парламентеров!
   Хант попытался объяснить происшедшее. Онеота, вождь доэгов, два месяца назад убил брата его сержанта, и тот просто ополоумел от горя. И когда пятеро индейцев вышли из форта, он с несколькими приятелями, нарушив приказ, подкрался к ним сзади и раскроил им черепа.
   Когда Оллертон отдавал приказ об атаке, его губы дрожали. Но больше ему ничего не оставалось.
   Наступившую было тишину прорезала барабанная: дробь, и армия двинулась к форту со всех четырех сторон.
   Ланс бросился на помощь Крю, Бэкону и ополченцам из Энрико, ровными рядами выходившим из леса.
   На ураганный огонь нападающих индейцы ответили тучей стрел. За треском мушкетных выстрелов не было слышно слов команд. Каждый третий из спешившихся кавалеристов Вашингтона нес наскоро сделанную приставную лестницу, с помощью которых планировалось преодолеть ров и взобраться на частокол. Но стоило нескольким группам прорваться к частоколу, как ворота форта приоткрылись, пропуская отряд истошно вопящих индейцев с томагавками и ножами в руках. Ланс сбил одного из них прикладом мушкета, Бэкон расправился с другим… Через несколько минут со всеми участвовавшими в вылазке было покончено. Однако их жертва спасла форт: все оказавшиеся под стенами солдаты также погибли, а остальные, спасаясь от стрел, отступили.
   Теперь атаковали индейцы, и Вашингтону пришлось ввести в бой все резервы, дабы сдержать яростный напор краснокожих воинов. Индейцы все же прорвались к лошадям и, не имея возможности увести их с собой, перебили.
   На следующее утро майор Трумен из мэрилендской милиции явился к Оллертону и Вашингтону с гневной речью:
   — Эта битва не принесет нам славы, — заявил он. — У нас нет ни провизии, ни лошадей, ни надежды. Половина моих людей проголосовала за то, чтобы вернуться домой, и уже ушла. Теперь я уведу оставшихся.
   Оллертон безуспешно пытался протестовать. Вашингтон не проронил ни слова.
   Несмотря на потерю вождей, индейцы действовали на удивление слаженно и хитро. Теперь их целью стали лошади. Не проходило и дня, чтобы бедные животные не исчезали или не погибали. Вашингтон приказал отвести оставшихся лошадей в лес, в глубокий тыл своей армии, но и это не принесло пользы: выскальзывая по ночам из форта, индейцы продолжали снимать часовых.
   Оллертон был на грани отчаяния. Убийцы вождей дезертировали, не дожидаясь наказания. Лейтенант Хант умер от лихорадки. По лагерю пополз слух, что стеффордцы нарочно убили парламентеров, дабы принудить губернатора начать повальное истребление индейцев по всей колонии. Это было очень похоже на правду и выводило Оллертона из себя. Вскоре он слег от приступа лихорадки. Вашингтон потерял столько лошадей, что уже не смог бы преследовать индейцев, даже если бы они вдруг оставили форт и побежали.
   Четыре дня индейцы не подавали никаких признаков жизни, что чрезвычайно насторожило опытных белых следопытов, и они не спускали глаз с форта…
   Катастрофа не заставила себя ждать.
   Однажды ночью, незадолго до рассвета, стены форта озарились ярким пламенем. Часовые подняли тревогу, и виргинцы, даже не строясь, бросились в новую атаку, полагая, что в форте пожар.
   Это-то и ждал Блум, вождь саскеханноков, приказавший сжечь старые вигвамы. В красноватом отблеске огня внезапно замелькали тела воинов, без особого труда проложивших себе дорогу сквозь нестройные ряды ополчения округа Джеймс-Сити. За ними вышел весь «гарнизон» и, расчистив путь томагавками, исчез в заболоченном лесу.
   Индейцы были уже не меньше чем в двух милях от полыхающих стен форта, когда Джон Вашингтон смог наконец собрать остатки своих израненных и павших духом людей.
   И снова Ланс Клейборн вез в Джеймстаун плохие вести. Покидая седло лишь затем, чтобы поменять лошадь, он на сорок часов опередил тех, кто возвращался с границы штата домой.
   Город был занят своими обычными делами. У склада Драммонда стояли запряженные волами телеги. У пирса загружался пришвартовавшийся корабль, еще четыре судна ждали своей очереди на рейде. На пристани толпились фермеры, и, кутаясь в плащи от пронизывающих порывов западного ветра, мрачно наблюдали, как выращенный ими с таким трудом табак исчезал в трюмах толстопузого трехмачтовика «Гордость Плимута».
   Челядь губернатора почти не обратила внимания на запыленного усталого всадника, бросившего в руки подоспевшего грума поводья своего коня и, гремя шпорами, поднявшегося по лестнице. Впрочем, Ланс и не торопил слуг с докладом о своем прибытии. Он был рад передышке и, зная крутой нрав старика, собирался с мыслями.
   Но вот послышались раскаты знакомого надтреснутого смеха, дверь распахнулась, и на пороге возник сам губернатор в великолепном расположении духа. Но при виде Ланса он отпрянул и нахмурился, словно ему плеснули в лицо холодной водой.
   — Как? Вы здесь? — воскликнул он.
   — Да, сэр, и с новостями, предназначенными лишь для ваших ушей.
   Что-то проворчав себе под нос, губернатор провел посланца в свой кабинет и отпустил следившего за камином слугу.
   На этот раз сэр Беркли слушал молча, сцепив свои длинные нервные пальцы.
   Ланс был краток. Милиция отходит на юг Потомака. Оллертон, не оправившийся пока что от лихорадки, вернулся домой. Джон Вашингтон сможет держать северную границу на замке, если его снабдить продовольствием, лошадьми, фуражом и дополнительными одеялами для двух сотен человек. Кое-где индейцы отошли на запад. Их потери ничтожны. Война пришла в Виргинию.