Бонд снова кивнул, оставляя свои соображения при себе.
— В таком случае, — сказал Дракс, явно обрадованный возможностью покончить с неприятной темой и вернуться к делу, — поговорим о другом. Впереди у нас еще два дня, и мне, пожалуй, стоит ознакомить вас с программой. — Он встал со своего кресла и, тяжело ступая, принялся мерить шагами комнату позади стола. — Сегодня среда, — продолжал он. — В час пополудни площадка будет закрыта на заправку. Присутствовать при ней будем лишь я, доктор Уолтер и двое представителей министерства. В случае непредвиденных обстоятельств телекамеры зафиксируют наши действия. Если произойдет взрыв, то те, кто придут после нас, будут осторожнее. Если позволит погода, откроем сегодня ночью колпак и удалим из шахты испарения. В радиусе ста ярдов от площадки будет выставлено оцепление из моих людей с интервалом в десять ярдов. Участок побережья в том месте, где находится отверстие выхлопной шахты, будут охранять трое вооруженных караульных. Завтра, с утра и до полудня, площадка вновь будет открыта для окончательной проверки, и с того момента «Мунрейкер» — если не считать двух гироскопов — будет готов к запуску. Охрана вокруг площадки будет дежурить круглосуточно. В пятницу утром я лично прослежу за настройкой гироскопов. Представители министерства возьмут под опеку ЦУ, а ВВС подберет людей на радарную станцию. Би-Би-Си установит свои фургоны за ЦУ и начнет вести репортаж в 11:45. Ровно в полдень я нажму кнопку, радиосигнал разомкнет цепь, и, — тут он широко улыбнулся, — мы увидим то, что увидим. — Он умолк, теребя пальцами подбородок. — Что еще? Ага, вот что. Судоходство в районе испытаний прекратится в четверг в полночь. Все утро военные корабли будут патрулировать границы акватории. На одном из кораблей так же будет находиться репортер Би-Би-Си. Эксперты министерства ассигнований будут на борту спасательного судна, оборудованного системой подводного телевидения, и после того, как ракета упадет в воду, они попытаются выловить ее осколки. Вам, наверное, небезынтересно также будет узнать, — продолжал Дракс, почти с ребяческим удовольствием потирая руки, — что я получил весьма приятное сообщение от премьер-министра: передачу будут слушать не только на экстренном заседании кабинета министров, во дворце также будут следить по радио за ходом испытаний.
— Чудесно, — воскликнул Бонд, не желая омрачать радость Дракса.
— Благодарю, — сказал Дракс. — Я хочу быть уверен, что вы удовлетворены принятыми мною мерами безопасности непосредственно на площадке. Думаю, нам не придется волноваться о том, что творится за пределами базы. Похоже, ВВС и полиция вполне справляются с внешней охраной.
— Да, там вроде бы все в порядке, — согласился Бонд. — Видимо, пока у меня особых забот не предвидится.
— По крайней мере не должно, — подтвердил Дракс, — не считая нашего друга Кребса. В день испытаний он будет сидеть у телевизионщиков, делать заметки, так что опасаться нам нечего. А пока он вне игры, почему бы вам не сходить и не осмотреть пляж у основания скалы? Пожалуй, это единственное слабое место. Мне часто приходила мысль, что если кто-нибудь вздумал бы проникнуть в шахту, то обязательно сделал бы это через воздуховод. Возьмите с собой мисс Бранд. Две пары глаз всегда надежнее, чем одна, к тому же, до завтрашнего дня у нее нет дел в кабинете.
— Превосходно, — подхватил идею Бонд. — Я с удовольствием осмотрел бы после обеда побережье, и если мисс Бранд не отказалась бы... — приподняв брови, он повернулся к ней.
Гала Бранд опустила глаза.
— Конечно, если сэр Хьюго хочет этого, — проговорила она без энтузиазма.
Дракс потер руки.
— Значит, договорились, — заключил он, — а теперь я должен работать. Мисс Бранд, попросите доктора Уолтера зайти ко мне, если он свободен. Увидимся за обедом, — сказал он, прощаясь с Бондом.
Бонд поклонился.
— Пойду пройдусь до ЦУ, — соврал он, не совсем понимая зачем. Он повернулся и следом за Галой Бранд вышел сквозь двойные двери на дно шахты.
На сверкавшем сталью полу огромной черной змеей извивался резиновый шланг. Бонд видел, как девушка, осторожно переступая через его кольца, подошла к стоявшему в одиночестве Вальтеру. Тот наблюдал за тем, как тянули вверх раструб топливного шланга к тому месту, где стрела, подведенная к люку в середине ракеты, обозначала расположение основных баков.
Она что-то сказала Вальтеру и осталась стоять с ним рядом, тоже следя, как наверху осторожно заправляли шланг в нутро ракеты.
Как она невинна с этими ниспадающими на спину каштановыми волосами и изящным контуром белоснежной шеи, плавно переходящей в белую без рисунка сорочку, думал Бонд. Соединив руки за спиной и всматриваясь в уходившую на пятьдесят футов ввысь громаду «Мунрейкера», она вполне могла бы сойти за школьницу перед рождественской елкой, — если бы только не проступившие в гордом порыве груди, которые запрокинутая голова и отведенные назад плечи явственнее обрисовывали.
Подойдя к подножью металлического трапа и начав подъем, Бонд улыбнулся. Эта невинная и столь соблазнительная на вид девушка, спохватился он, оказалась весьма опытным полицейским агентом. Без сомнения, она знает как и куда нанести удар, возможно, сумеет сломать ему руку.
После бело-голубого марева «Мунрейкера» сверкающее майское солнце казалось особенно золотым. И пока Бонд, погруженный в раздумья, шел по бетонному пространству в сторону дома, он чувствовал, как припекает спину. Сирены обоих «Гудвинов» молчали, и было так тихо, что он слышал монотонное тарахтение шедшего курсом на север местного пароходика.
Приблизившись под прикрытием противовзрывной стены к дому, Бонд в несколько шагов преодолел отделявшие его от входной двери ярды, гофрированная резина подошв на его ботинках не производила шума. Он беззвучно открыл дверь и, оставив ее приоткрытой, мягко прошел в холл. Некоторое время он стоял, прислушиваясь. До его слуха долетало лишь жужжание бившегося о стекло шмеля, провозвестника лета, да отдаленный стук, доносившийся из казарм позади дома. В остальном тишина была полной, теплой и успокаивающей.
Бонд осторожно пересек холл и начал подниматься по лестнице, ставя ногу сразу всей ступней у самого края ступенек, чтобы свести до минимума возможный скрип. В коридоре было тихо, однако Бонд заметил, что дверь в его комнату в дальнем конце коридора была открыта. Вынув из кобуры пистолет, он поспешил вдоль по устланному ковровой дорожкой проходу.
Кребс находился к нему спиной. Он стоял на коленях посреди комнаты, оперевшись локтями об пол. Его пальцы вращали колесики замков на кожаном кейсе Бонда. Все его внимание было сосредоточено на щелчках реверсивных механизмов.
Жертва предлагала себя сама, и Бонду не потребовалось второго приглашения. Его зубы обнажились в жестокой усмешке, он метнулся в комнату и занес ногу.
В этот удар носком ботинка он вложил всю силу. Его чувство равновесия и координация были превосходными.
Испустив птичий крик, Кребс, словно прыгнувшая жаба, с треском перелетел через кейс и приземлился в ярде на ковер, грохнувшись головой о туалетный столик из красного дерева. Удар был такой силы, что стол, до того казавшийся столь основательным, зашатался. Внезапно крик оборвался, и Кребс, распластавшись на полу, остался лежать без движения.
Бонд замер, в любую минуту ожидая услышать шум торопливых шагов, однако дом по-прежнему хранил тишину. Он подошел к распростертому телу, склонился над ним и перевернул на спину. Лицо с щеточкой соломенных усов было бледным, из ссадины в верхней части лба струйкой текла кровь. Глаза были закрыты, дыхание затруднено.
Опустившись на колено, Бонд тщательно обыскал карманы серого в тонкую полоску костюма Кребса, выложив разочаровывающее скудное их содержимое на ковер рядом с телом. Ни записной книжки, ни документов не было. Единственным, что представляло интерес, оказалась связка отмычек, кнопочный нож с прекрасно заточенным кинжальным лезвием и обшитый черной кожей кастет в форме большого гвоздя. Засунув все это к себе в карман, Бонд отошел к столику возле кровати и взял нетронутую бутылку «Виши».
Пять минут ушло на то, чтобы привести Кребса в чувство и усадить спиной к туалетному столику. Еще пять минут прошло, прежде чем Кребс вновь обрел дар речи. Постепенно его лицо приобрело естественный цвет, в глазах снова заплясали вороватые огоньки.
— Я не отвечаю ни на чьи вопросы, кроме вопросов сэра Хьюго, — услышал Бонд, едва успев приступить к допросу. — Вы не имеете права допрашивать меня. Я выполнял свой долг. — Голос его звучал грубо и уверенно.
Бонд схватил за горлышко бутылку из-под «Виши».
— Советую подумать еще раз, — сказал он. — Иначе я буду гвоздить тебя этой штукой по башке до тех пор, пока она не разлетится вдребезги, а потом я сделаю тебе розочкой пластическую операцию. Кто велел тебе залезть в мою комнату?
— Leek mich am Arsch, — грязно выругался Кребс.
Бонд нагнулся и жестоко пнул его в голень.
Кребс съежился, однако стоило Бонду занести руку для повторного удара, как тот неожиданно вскочил и увернулся от опускавшейся бутылки. Тяжелый удар угодил в плечо, но не прервал движение, и прежде чем Бонд смог пуститься в погоню, Кребс выскочил из комнаты и был уже посреди коридора.
Став в дверях, Бонд видел, как беглец повернул к лестнице и скрылся из виду. Услышав торопливый топот резиновых подошв, сперва по ступенькам, а затем по половицам холла. Бонд вдруг рассмеялся, вернулся в комнату и запер дверь. Он понимал, что даже искалечив Кребса, вряд ли бы добился от него многого. Однако, теперь ему есть о чем подумать. Ловкий дьявол. Впрочем, травма не причинит Кребсу особого беспокойства. Что ж, пусть Дракс сам накажет его по своему усмотрению. Если, конечно, Кребс не выполнял задание самого же Дракса.
Бонд прибрал в комнате и присел на кровать, вперясь невидящим взором в противоположную стену. Нет, не просто инстинкт заставил его сказать Драксу, что он идет не в дом, а на ЦУ. Он уже всерьез думал о том, что Кребс шпионит за всеми по распоряжению Дракса и что, видимо, Дракс имеет собственную систему безопасности. И все же каким образом все это стыкуется с гибелью Тэллона и Бартша? Или это двойное убийство простое совпадение, никак не связанное с пометками на карте и отпечатками пальцев Кребса в ней?
Словно в ответ на его размышления в дверь постучали, и в комнату вошел дворецкий. Вслед за ним на пороге появился полицейский сержант в форме дорожного патруля и, взяв под козырек, вручил Бонду телеграмму. С телеграммой в руках Бонд отошел к окну. Она была подписана «Бакстер», что означало Вэлланс, и гласила:
ПЕРВОЕ ЗВОНОК ИЗ ДОМА ВТОРОЕ ВВИДУ ТУМАНА ЗПТ ЗАДЕЙСТВОВАННОЙ СИРЕНЫ НА БОРТУ НИЧЕГО НЕ СЛЫШАЛИ ЗПТ НЕ НАБЛЮДАЛИ ТРЕТЬЕ КООРДИНАТА СЛИШКОМ ПРИБЛИЖЕНА БЕРЕГУ ЗПТ СИЛУ ЧЕГО НЕ НАБЛЮДАЛАСЬ ПОСТАМИ БЕРЕГОВОЙ ОХРАНЫ СЕНТ МАРГАРЕТС ЗПТ ДИЛА.
— Благодарю вас, — сказал Бонд. — Ответа не будет.
Когда дверь закрылась. Бонд поднес к телеграмме зажигалку и бросил ее в камин, растерев почерневшую бумагу носком ботинка.
Ничего существенного, разве что разговор Тэллона с министерством мог быть подслушан кем-нибудь в доме, что повлекло за собой обыск в его комнате, который в свою очередь мог явиться причиной его смерти. Но как быть с Бартшем? Если все это лишь часть какого-то более грандиозного замысла, то как она может быть увязана с попыткой диверсии на площадке? Не естественнее ли прийти к выводу, что Кребс просто шпион-любитель, или работает на Дракса, который кажется весьма щепетильным в том, что касается безопасности, и который, не исключено, хотел бы быть уверенным до конца и в своем секретаре, и в Тэллоне, и, конечно же, особенно после встречи в «Блейдсе», в Бонде? И не ведет ли он себя так, как делали это во время войны руководители суперсекретиых проектов (а Бонд знал многих, кто бы подошел под эту схему), укрепляя официальную систему безопасности своей собственной?
Если данная версия справедлива, то остается лишь двойное убийство. Теперь, когда Бонд окунулся в атмосферу секретности и напряжения, окружавшую «Мунрейкер», объяснение перестрелки нервным срывом не казалось ему бессмысленным. А что касается отметок на карте, то они могли быть сделаны и в прошлом году; бинокль для ночного видения — мог быть просто биноклем для ночного видения, усы — просто усами.
Бонд по-прежнему сидел в погруженной в безмолвие комнате, его мозг, так и сяк перебирал разрозненные фрагменты мозаики, рисуя две совершенно противоположные картины. На одной — светило солнце и все было ясно и безобидно. На другой — темный клубок корыстных мотивов, смутных подозрений и сомнений.
Когда раздался обеденный гонг, Бонд все еще не решил, на которой из картин остановить свой выбор. Не желая делать поспешных выводов, он попытался забыть об этом и сосредоточил все мысли на грядущих часах наедине с Галой Бранд.
— В таком случае, — сказал Дракс, явно обрадованный возможностью покончить с неприятной темой и вернуться к делу, — поговорим о другом. Впереди у нас еще два дня, и мне, пожалуй, стоит ознакомить вас с программой. — Он встал со своего кресла и, тяжело ступая, принялся мерить шагами комнату позади стола. — Сегодня среда, — продолжал он. — В час пополудни площадка будет закрыта на заправку. Присутствовать при ней будем лишь я, доктор Уолтер и двое представителей министерства. В случае непредвиденных обстоятельств телекамеры зафиксируют наши действия. Если произойдет взрыв, то те, кто придут после нас, будут осторожнее. Если позволит погода, откроем сегодня ночью колпак и удалим из шахты испарения. В радиусе ста ярдов от площадки будет выставлено оцепление из моих людей с интервалом в десять ярдов. Участок побережья в том месте, где находится отверстие выхлопной шахты, будут охранять трое вооруженных караульных. Завтра, с утра и до полудня, площадка вновь будет открыта для окончательной проверки, и с того момента «Мунрейкер» — если не считать двух гироскопов — будет готов к запуску. Охрана вокруг площадки будет дежурить круглосуточно. В пятницу утром я лично прослежу за настройкой гироскопов. Представители министерства возьмут под опеку ЦУ, а ВВС подберет людей на радарную станцию. Би-Би-Си установит свои фургоны за ЦУ и начнет вести репортаж в 11:45. Ровно в полдень я нажму кнопку, радиосигнал разомкнет цепь, и, — тут он широко улыбнулся, — мы увидим то, что увидим. — Он умолк, теребя пальцами подбородок. — Что еще? Ага, вот что. Судоходство в районе испытаний прекратится в четверг в полночь. Все утро военные корабли будут патрулировать границы акватории. На одном из кораблей так же будет находиться репортер Би-Би-Си. Эксперты министерства ассигнований будут на борту спасательного судна, оборудованного системой подводного телевидения, и после того, как ракета упадет в воду, они попытаются выловить ее осколки. Вам, наверное, небезынтересно также будет узнать, — продолжал Дракс, почти с ребяческим удовольствием потирая руки, — что я получил весьма приятное сообщение от премьер-министра: передачу будут слушать не только на экстренном заседании кабинета министров, во дворце также будут следить по радио за ходом испытаний.
— Чудесно, — воскликнул Бонд, не желая омрачать радость Дракса.
— Благодарю, — сказал Дракс. — Я хочу быть уверен, что вы удовлетворены принятыми мною мерами безопасности непосредственно на площадке. Думаю, нам не придется волноваться о том, что творится за пределами базы. Похоже, ВВС и полиция вполне справляются с внешней охраной.
— Да, там вроде бы все в порядке, — согласился Бонд. — Видимо, пока у меня особых забот не предвидится.
— По крайней мере не должно, — подтвердил Дракс, — не считая нашего друга Кребса. В день испытаний он будет сидеть у телевизионщиков, делать заметки, так что опасаться нам нечего. А пока он вне игры, почему бы вам не сходить и не осмотреть пляж у основания скалы? Пожалуй, это единственное слабое место. Мне часто приходила мысль, что если кто-нибудь вздумал бы проникнуть в шахту, то обязательно сделал бы это через воздуховод. Возьмите с собой мисс Бранд. Две пары глаз всегда надежнее, чем одна, к тому же, до завтрашнего дня у нее нет дел в кабинете.
— Превосходно, — подхватил идею Бонд. — Я с удовольствием осмотрел бы после обеда побережье, и если мисс Бранд не отказалась бы... — приподняв брови, он повернулся к ней.
Гала Бранд опустила глаза.
— Конечно, если сэр Хьюго хочет этого, — проговорила она без энтузиазма.
Дракс потер руки.
— Значит, договорились, — заключил он, — а теперь я должен работать. Мисс Бранд, попросите доктора Уолтера зайти ко мне, если он свободен. Увидимся за обедом, — сказал он, прощаясь с Бондом.
Бонд поклонился.
— Пойду пройдусь до ЦУ, — соврал он, не совсем понимая зачем. Он повернулся и следом за Галой Бранд вышел сквозь двойные двери на дно шахты.
На сверкавшем сталью полу огромной черной змеей извивался резиновый шланг. Бонд видел, как девушка, осторожно переступая через его кольца, подошла к стоявшему в одиночестве Вальтеру. Тот наблюдал за тем, как тянули вверх раструб топливного шланга к тому месту, где стрела, подведенная к люку в середине ракеты, обозначала расположение основных баков.
Она что-то сказала Вальтеру и осталась стоять с ним рядом, тоже следя, как наверху осторожно заправляли шланг в нутро ракеты.
Как она невинна с этими ниспадающими на спину каштановыми волосами и изящным контуром белоснежной шеи, плавно переходящей в белую без рисунка сорочку, думал Бонд. Соединив руки за спиной и всматриваясь в уходившую на пятьдесят футов ввысь громаду «Мунрейкера», она вполне могла бы сойти за школьницу перед рождественской елкой, — если бы только не проступившие в гордом порыве груди, которые запрокинутая голова и отведенные назад плечи явственнее обрисовывали.
Подойдя к подножью металлического трапа и начав подъем, Бонд улыбнулся. Эта невинная и столь соблазнительная на вид девушка, спохватился он, оказалась весьма опытным полицейским агентом. Без сомнения, она знает как и куда нанести удар, возможно, сумеет сломать ему руку.
После бело-голубого марева «Мунрейкера» сверкающее майское солнце казалось особенно золотым. И пока Бонд, погруженный в раздумья, шел по бетонному пространству в сторону дома, он чувствовал, как припекает спину. Сирены обоих «Гудвинов» молчали, и было так тихо, что он слышал монотонное тарахтение шедшего курсом на север местного пароходика.
Приблизившись под прикрытием противовзрывной стены к дому, Бонд в несколько шагов преодолел отделявшие его от входной двери ярды, гофрированная резина подошв на его ботинках не производила шума. Он беззвучно открыл дверь и, оставив ее приоткрытой, мягко прошел в холл. Некоторое время он стоял, прислушиваясь. До его слуха долетало лишь жужжание бившегося о стекло шмеля, провозвестника лета, да отдаленный стук, доносившийся из казарм позади дома. В остальном тишина была полной, теплой и успокаивающей.
Бонд осторожно пересек холл и начал подниматься по лестнице, ставя ногу сразу всей ступней у самого края ступенек, чтобы свести до минимума возможный скрип. В коридоре было тихо, однако Бонд заметил, что дверь в его комнату в дальнем конце коридора была открыта. Вынув из кобуры пистолет, он поспешил вдоль по устланному ковровой дорожкой проходу.
Кребс находился к нему спиной. Он стоял на коленях посреди комнаты, оперевшись локтями об пол. Его пальцы вращали колесики замков на кожаном кейсе Бонда. Все его внимание было сосредоточено на щелчках реверсивных механизмов.
Жертва предлагала себя сама, и Бонду не потребовалось второго приглашения. Его зубы обнажились в жестокой усмешке, он метнулся в комнату и занес ногу.
В этот удар носком ботинка он вложил всю силу. Его чувство равновесия и координация были превосходными.
Испустив птичий крик, Кребс, словно прыгнувшая жаба, с треском перелетел через кейс и приземлился в ярде на ковер, грохнувшись головой о туалетный столик из красного дерева. Удар был такой силы, что стол, до того казавшийся столь основательным, зашатался. Внезапно крик оборвался, и Кребс, распластавшись на полу, остался лежать без движения.
Бонд замер, в любую минуту ожидая услышать шум торопливых шагов, однако дом по-прежнему хранил тишину. Он подошел к распростертому телу, склонился над ним и перевернул на спину. Лицо с щеточкой соломенных усов было бледным, из ссадины в верхней части лба струйкой текла кровь. Глаза были закрыты, дыхание затруднено.
Опустившись на колено, Бонд тщательно обыскал карманы серого в тонкую полоску костюма Кребса, выложив разочаровывающее скудное их содержимое на ковер рядом с телом. Ни записной книжки, ни документов не было. Единственным, что представляло интерес, оказалась связка отмычек, кнопочный нож с прекрасно заточенным кинжальным лезвием и обшитый черной кожей кастет в форме большого гвоздя. Засунув все это к себе в карман, Бонд отошел к столику возле кровати и взял нетронутую бутылку «Виши».
Пять минут ушло на то, чтобы привести Кребса в чувство и усадить спиной к туалетному столику. Еще пять минут прошло, прежде чем Кребс вновь обрел дар речи. Постепенно его лицо приобрело естественный цвет, в глазах снова заплясали вороватые огоньки.
— Я не отвечаю ни на чьи вопросы, кроме вопросов сэра Хьюго, — услышал Бонд, едва успев приступить к допросу. — Вы не имеете права допрашивать меня. Я выполнял свой долг. — Голос его звучал грубо и уверенно.
Бонд схватил за горлышко бутылку из-под «Виши».
— Советую подумать еще раз, — сказал он. — Иначе я буду гвоздить тебя этой штукой по башке до тех пор, пока она не разлетится вдребезги, а потом я сделаю тебе розочкой пластическую операцию. Кто велел тебе залезть в мою комнату?
— Leek mich am Arsch, — грязно выругался Кребс.
Бонд нагнулся и жестоко пнул его в голень.
Кребс съежился, однако стоило Бонду занести руку для повторного удара, как тот неожиданно вскочил и увернулся от опускавшейся бутылки. Тяжелый удар угодил в плечо, но не прервал движение, и прежде чем Бонд смог пуститься в погоню, Кребс выскочил из комнаты и был уже посреди коридора.
Став в дверях, Бонд видел, как беглец повернул к лестнице и скрылся из виду. Услышав торопливый топот резиновых подошв, сперва по ступенькам, а затем по половицам холла. Бонд вдруг рассмеялся, вернулся в комнату и запер дверь. Он понимал, что даже искалечив Кребса, вряд ли бы добился от него многого. Однако, теперь ему есть о чем подумать. Ловкий дьявол. Впрочем, травма не причинит Кребсу особого беспокойства. Что ж, пусть Дракс сам накажет его по своему усмотрению. Если, конечно, Кребс не выполнял задание самого же Дракса.
Бонд прибрал в комнате и присел на кровать, вперясь невидящим взором в противоположную стену. Нет, не просто инстинкт заставил его сказать Драксу, что он идет не в дом, а на ЦУ. Он уже всерьез думал о том, что Кребс шпионит за всеми по распоряжению Дракса и что, видимо, Дракс имеет собственную систему безопасности. И все же каким образом все это стыкуется с гибелью Тэллона и Бартша? Или это двойное убийство простое совпадение, никак не связанное с пометками на карте и отпечатками пальцев Кребса в ней?
Словно в ответ на его размышления в дверь постучали, и в комнату вошел дворецкий. Вслед за ним на пороге появился полицейский сержант в форме дорожного патруля и, взяв под козырек, вручил Бонду телеграмму. С телеграммой в руках Бонд отошел к окну. Она была подписана «Бакстер», что означало Вэлланс, и гласила:
ПЕРВОЕ ЗВОНОК ИЗ ДОМА ВТОРОЕ ВВИДУ ТУМАНА ЗПТ ЗАДЕЙСТВОВАННОЙ СИРЕНЫ НА БОРТУ НИЧЕГО НЕ СЛЫШАЛИ ЗПТ НЕ НАБЛЮДАЛИ ТРЕТЬЕ КООРДИНАТА СЛИШКОМ ПРИБЛИЖЕНА БЕРЕГУ ЗПТ СИЛУ ЧЕГО НЕ НАБЛЮДАЛАСЬ ПОСТАМИ БЕРЕГОВОЙ ОХРАНЫ СЕНТ МАРГАРЕТС ЗПТ ДИЛА.
— Благодарю вас, — сказал Бонд. — Ответа не будет.
Когда дверь закрылась. Бонд поднес к телеграмме зажигалку и бросил ее в камин, растерев почерневшую бумагу носком ботинка.
Ничего существенного, разве что разговор Тэллона с министерством мог быть подслушан кем-нибудь в доме, что повлекло за собой обыск в его комнате, который в свою очередь мог явиться причиной его смерти. Но как быть с Бартшем? Если все это лишь часть какого-то более грандиозного замысла, то как она может быть увязана с попыткой диверсии на площадке? Не естественнее ли прийти к выводу, что Кребс просто шпион-любитель, или работает на Дракса, который кажется весьма щепетильным в том, что касается безопасности, и который, не исключено, хотел бы быть уверенным до конца и в своем секретаре, и в Тэллоне, и, конечно же, особенно после встречи в «Блейдсе», в Бонде? И не ведет ли он себя так, как делали это во время войны руководители суперсекретиых проектов (а Бонд знал многих, кто бы подошел под эту схему), укрепляя официальную систему безопасности своей собственной?
Если данная версия справедлива, то остается лишь двойное убийство. Теперь, когда Бонд окунулся в атмосферу секретности и напряжения, окружавшую «Мунрейкер», объяснение перестрелки нервным срывом не казалось ему бессмысленным. А что касается отметок на карте, то они могли быть сделаны и в прошлом году; бинокль для ночного видения — мог быть просто биноклем для ночного видения, усы — просто усами.
Бонд по-прежнему сидел в погруженной в безмолвие комнате, его мозг, так и сяк перебирал разрозненные фрагменты мозаики, рисуя две совершенно противоположные картины. На одной — светило солнце и все было ясно и безобидно. На другой — темный клубок корыстных мотивов, смутных подозрений и сомнений.
Когда раздался обеденный гонг, Бонд все еще не решил, на которой из картин остановить свой выбор. Не желая делать поспешных выводов, он попытался забыть об этом и сосредоточил все мысли на грядущих часах наедине с Галой Бранд.
16. Солнечный день
День выдался замечательный, все кругом переливалось голубым, зеленым и золотым. Выйдя за пределы бетонной площадки и миновав пункт контроля возле пустовавшего ЦУ, связанного теперь с пусковой площадкой толстым кабелем, они на мгновение остановились у края огромной меловой скалы, откуда открывался полный обзор той части Англии, где две тысячи лет тому назад впервые высадился Цезарь.
Слева от них простирался изумрудный травяной ковер, расцвеченный полевыми цветами и полого спускавшийся к длинным усыпанным галькой пляжам Уолмера и Дила, что тянулись до самого Сэндвича и залива Бэй. За ними сквозь далекую дымку, скрывавшую мыс Норт-Форленд и охранявшую серый рубец мэнстонского аэродрома, в небе над которым американские «Тандерджеты» царапали ватные каракули, белели маргитские скалы. Дальше шел остров Танет и, невидимое сейчас, устье Темзы.
В отлив оба «Гудвина» неясными золотистыми силуэтами тонули в сверкающей синеве пролива, лишь реи и мачты нарушали плавность их очертаний. Белые буквы на борту «Саут-Гудвина» отчетливо читались, впрочем, белое пятно имени его северного близнеца тоже было хорошо различимо на фоне кормы.
По двенадцатифутовому каналу Внутреннего фарватера, с обеих сторон к которому подступали отмели, шли с полдюжины пароходов, над водой разносился шум их двигателей, а за отмелями, где вдалеке виднелись очертания французского берега, плыли уже суда всех видов и классов, от легких прогулочных яхт до гигантских океанских лайнеров. Повсюду, куда ни падал взор, восточные подступы Англии были усеяны, вплоть до самого горизонта, судами, спешащими в родной порт или на другой конец света. Картина была яркая, праздничная, романтическая, и те двое, что стояли у края скалы, в молчании наслаждались ею.
Две протяжные сирены, долетевшие со стороны дома, прорезали тишину, и Бонд и Гала, обернувшись, вновь увидели перед собой уродливый бетонный ландшафт, о котором уже начисто успели забыть. Над колпаком шахты взметнулся красный флажок, и два военных грузовика с брезентовыми верхами с красными крестами на них выехали из-за деревьев и стали у края противовзрывной стены.
— Сейчас начнется заправка, — сказал Бонд. — Продолжим экскурсию. Ничего интересного мы сейчас там не увидим, а вот если случится что-то непредвиденное, то вряд ли уцелеем на таком расстоянии.
Она улыбнулась.
— Да, — согласилась она, — вдобавок меня уже просто тошнит от вида бетона.
Они продолжили путь по отлогому склону и скоро потеряли из виду и ЦУ, и высокую проволочную ограду.
Солнечные лучи быстро растопили лед отчужденности Галы.
Казалось, что экзотическая пестрота ее одежды — на ней была хлопчатая, в бело-черную полоску блуза, заткнутая под широкий, ручной вышивки черный кожаный пояс, от которого книзу шла средней длины юбка экстравагантного розового цвета, — повлияла на нее, и Бонд с трудом узнавал в этой девушке, что шла рядом с ним и весело смеялась над его невежественностью в названиях шелестевших у них под ногами цветов, ту неприступную даму, которую встретил накануне вечером.
Отыскав цветок ятрышника, она с торжествующим видом сорвала его.
— Уверен, вы не стали бы это делать, будь вам известно, что цветы, когда их срывают, испытывают боль, — заметил Бонд.
Гала посмотрела на него.
— О чем вы? — спросила она, чувствуя подвох.
— А вы разве не звали? — улыбнулся Бонд в ответ. — Один индиец — профессор Бкос — написал трактат о нервной системе цветов. Он измерил их реакцию на боль. И даже записал стон срываемой розы. Это, должно быть, один из самых душераздирающих звуков в мире. Когда вы сорвали цветок, мне показалось, будто я что-то услышал.
— Я вам не верю, — сказала она, тем не менее подозрительно разглядывая оборванный стебель. — И уж во всяком случае, — прибавила она с досадой, — никак не ожидала, что вы подвержены сантиментам. Разве людям вашей профессии не приходится убивать? И отнюдь не цветы — а людей.
— Цветы в нас не стреляют, — ответил Бонд.
Она взглянула на ятрышник.
— Ну вот, из-за вас я чувствую себя чуть ли не убийцей. Вы злой. Однако, — проговорила она с неохотой, — я все разузнаю про вашего индийского профессора, и если вы сказали правду, то больше никогда в жизни не сорву ни одного цветка. Но что мне сделать с этим? Он обагрил мои руки кровью.
— Отдайте его мне, — предложил Бонд. — По вашим словам, мои руки и так по локоть в крови. Несколько лишних капель не помешают.
Она протянула ятрышник, и их руки соприкоснулись.
— Можете воткнуть его в ствол вашего револьвера, — сказала она, чтобы как-то скрыть смущение, вызванное прикосновением.
Бонд рассмеялся.
— Оказывается, глаза вам даны не только рада украшения, — пошутил он. — Однако у меня не револьвер, а автоматический пистолет, и к тому же я оставил его в комнате. — Он продел стебелек цветка в петлицу своей голубой рубашки. — Я подумал, что наплечная кобура будет, пожалуй, бросаться в глаза, если носить ее без пиджака. Да и вряд ли кто-нибудь захочет посетить мою комнату сегодня.
По молчаливому согласию оба оставили шутливый тон. Бонд рассказал Гале о том, что узнал о Кребсе, и о происшествии в спальне.
— И поделом, — сказала она. — Я ему никогда не доверяла. А что сказал сэр Хьюго?
— Я перед обедом переговорил с ним, — ответил Бонд. — В качестве доказательства отдал ему нож Кребса и отмычки. Дракс был вне себя, буквально захлебывался от ярости, тотчас же помчался разбираться. Когда он вернулся, то сообщил, что Кребс якобы в скверном состоянии, и спросил, не удовлетворюсь ли я тем, что тот и так достаточно наказан. Еще раз сказал, что не желает будоражить людей в последний момент и так далее. В итоге я согласился, чтобы Кребса на следующей неделе отправили назад в Германию, а пока он будет сидеть под домашним арестом и не станет выходить из своей комнаты без разрешения.
По крутой тропинке, что бежала по склону скалы, они спустились к пляжу и у маленького заброшенного тира дилского гарнизона королевских морских пехотинцев повернули направо. Они молча продолжали путь. Наконец перед ними показалась двухмильная полоса гальки, которая при низкой воде тянется вдоль вздымающихся ввысь белых скал до залива Сент-Маргаретс.
Пока они медленно пробирались сквозь россыпи скользкой гальки, Бонд рассказал ей все, о чем передумал со вчерашнего дня. Не утаив ничего, он откровенно поведал ей о каждом своем ложном выводе, о том, из чего он возник и почему, в конце концов, был отвергнут, не оставляя после себя ничего, кроме смутных и едва обоснованных подозрений и хаотических версий, которые неизменно оканчивались все тем же вопросом — зачем? Где та единственная версия, которая свяжет разрозненные улики воедино? Но ответ, к которому он приходил, был все тем же, ничто из того, что было известно Бонду или о чем он подозревал, не имело, казалось, никакого отношения к его обязанностям по охране «Мунрейкера». А это, с какой стороны не посмотреть, было сейчас главным делом и для него, и для девушки. Не гибель Таллона и Бартша, не вопиющее поведение Кребса, а именно защита «Мунрейкера» от возможных врагов.
— Не так ли? — закончил Бонд.
Гала остановилась и какое-то время глядела поверх нагромождения камней и морских водорослей, на тихую сверкающую зыбь моря. Вспотев и запыхавшись от ходьбы по гальке, она подумала о том, что неплохо бы было искупаться — вернуться на миг в проведенное у моря детство, когда жизнь ее еще не была связана с этой страной, холодной профессией со всеми ее тревогами и ложной романтикой. Она украдкой взглянула на безжалостное загорелое лицо стоявшего с ней рядом мужчины. Бывали ли у него моменты, когда ему хотелось, чтобы жизнь текла спокойно и размеренно? Конечно, нет. Он любит Париж, Берлин, Нью-Йорк, поезда, самолеты, дорогую кухню и, само собой, дорогих женщин.
— Итак, — сказал Бонд, уже было подумавший, что девушка собирается огорошить его каким-нибудь новым фактом, который он проглядел. — О чем вы думаете?
— Простите, — ответила Гала. — Ни о чем. Просто замечталась. Мне кажется, вы правы. Я здесь с самого начала, и хотя время от времени имели место кое-какие странности, и вот это убийство, но я не заметила ничего подозрительного. Все сотрудники, и сэр Хьюго первый среди всех, вкладывают в проект все силы. В этом их жизнь, и так замечательно было следить за рождением «Мунрейкера». Немцы невероятно работоспособны, и я вполне могу поверить, что Бартш попросту сломался от напряжения — им нравится когда их подгоняют, а сэру Хьюго нравится подгонять. Они буквально молятся на него. Что касается безопасности, то Здесь все в порядке, я уверена, что любой, кто решит приблизиться к «Мунрейкеру», будет разодран на клочки. Насчет Кребса и насчет того, что он, возможно работает по заданию Дракса, я с вами согласна. Я ведь не стала жаловаться, что он рылся в моих бумагах, именно потому, что была в этом убеждена. К тому же он ничего не нашел. Только личные письма и все такое. Это очень в духе сэра Хьюго — он хочет быть уверенным до конца. И должна признаться, — сказала она без тени лукавства, — это меня в нем восхищает. У него жесткий характер, грубые манеры и не особенно привлекательная внешность, но мне нравится с ним работать, и я от всей души желаю успеха «Мунрейкеру». Прожив столько месяцев здесь, я стала ощущать себя одним из этих людей.
Она подняла взгляд, желая видеть его реакцию.
Бонд кивнул.
— Я пробыл здесь лишь один день, но уже успел ощутить это, — сказал он. — И, наверное, я с вами согласен. В моем распоряжении нет ничего, кроме интуиции, а она не в счет. Главное, что «Мунрейкер», похоже, охраняется не менее, а может даже и более надежно, чем королевские регалии. — Он беспокойно передернул плечами, недовольный собой за то, что с такой легкостью отрекся от интуиции, которая в его профессии значит так много. — Идемте, — бросил он, почти грубо. — Мы теряем время.
Уловив его настроение, Гала улыбнулась и пошла следом.
Обогнув очередной скальный выступ, они оказались у основания подъемника, покрытого коростой из водорослей и ракушек. Еще через пятьдесят ярдов они достигли мола, представлявшего собой мощную конструкцию из стальных труб, которые были обшиты стальными решетчатыми листами.
Между двумя этими сооружениями в поверхности скалы на высоте приблизительно двадцати футов зияла широкая черная дыра шахты выхлопных газов, ствол которой в толще скалы полого поднимался к стальному полу, где покоился хвост ракеты. С нижнего края отверстия свисали пенистые комья застывшего известняка, камни и поверхность скалы под жерлом были покрыты меловыми брызгами. В мыслях Бонд представил, как из скалы с ревом вырывается столб белого пламени и как бурлит море и пузырится, стекая в воду, жидкий мел.
Он посмотрел вверх и, увидев над краем скалы на возвышении двухсот футов узкую полоску колпака шахты, вспомнил о тех четверых, что в противогазах и асбестовых костюмах неотрывно следили сейчас за шкалами приборов, в то время как по черному резиновому шлангу в чрево ракеты закачивалась адская смесь. Вдруг ему пришло в голову, что случись при заправке авария, им не уцелеть.
— Идемте отсюда, — сказал он девушке.
Когда они отдалились от пещеры ярдов на сто, Бонд остановился и посмотрел назад. Что если бы с ним было шестеро отчаянных парней и необходимое снаряжение? Каким образом он решил бы совершить нападение на площадку с моря? — по малой воде подошел бы на байдарке к молу, а дальше — по лестнице к краю отверстия? А потом? Карабкаться по шлифованным стальным стенам отводного тоннеля необычайно трудно. Стальное дно под основанием ракеты придется пробовать противотанковым снарядом, а затем подкинуть несколько фосфорных шашек в надежде поджечь что-нибудь. Шумная работка, зато основательная. Чертовски тяжелый отход. Прекрасная мишень для стрелков на скале. Однако, русскую группу смертников это вряд ли остановит. Что ж, сценарий вполне выполнимый.
Гала стояла рядом. Она перехватила взгляд его вычислявших и оценивавших глаз.
— Все это не так просто, как кажется, — сказала она, заметив, что Бонд нахмурился. — Даже при высокой воде и в шторм на ночь на скале выставляются пикеты. У них есть и фонари, и пулеметы Брена, и гранаты. Им отдан приказ: сперва стрелять, а уж потом задавать вопросы. Конечно, хорошо было бы освещать ночью скалу прожектором. Но это может дать наводку. На мой взгляд, здесь все предусмотрено.
Слева от них простирался изумрудный травяной ковер, расцвеченный полевыми цветами и полого спускавшийся к длинным усыпанным галькой пляжам Уолмера и Дила, что тянулись до самого Сэндвича и залива Бэй. За ними сквозь далекую дымку, скрывавшую мыс Норт-Форленд и охранявшую серый рубец мэнстонского аэродрома, в небе над которым американские «Тандерджеты» царапали ватные каракули, белели маргитские скалы. Дальше шел остров Танет и, невидимое сейчас, устье Темзы.
В отлив оба «Гудвина» неясными золотистыми силуэтами тонули в сверкающей синеве пролива, лишь реи и мачты нарушали плавность их очертаний. Белые буквы на борту «Саут-Гудвина» отчетливо читались, впрочем, белое пятно имени его северного близнеца тоже было хорошо различимо на фоне кормы.
По двенадцатифутовому каналу Внутреннего фарватера, с обеих сторон к которому подступали отмели, шли с полдюжины пароходов, над водой разносился шум их двигателей, а за отмелями, где вдалеке виднелись очертания французского берега, плыли уже суда всех видов и классов, от легких прогулочных яхт до гигантских океанских лайнеров. Повсюду, куда ни падал взор, восточные подступы Англии были усеяны, вплоть до самого горизонта, судами, спешащими в родной порт или на другой конец света. Картина была яркая, праздничная, романтическая, и те двое, что стояли у края скалы, в молчании наслаждались ею.
Две протяжные сирены, долетевшие со стороны дома, прорезали тишину, и Бонд и Гала, обернувшись, вновь увидели перед собой уродливый бетонный ландшафт, о котором уже начисто успели забыть. Над колпаком шахты взметнулся красный флажок, и два военных грузовика с брезентовыми верхами с красными крестами на них выехали из-за деревьев и стали у края противовзрывной стены.
— Сейчас начнется заправка, — сказал Бонд. — Продолжим экскурсию. Ничего интересного мы сейчас там не увидим, а вот если случится что-то непредвиденное, то вряд ли уцелеем на таком расстоянии.
Она улыбнулась.
— Да, — согласилась она, — вдобавок меня уже просто тошнит от вида бетона.
Они продолжили путь по отлогому склону и скоро потеряли из виду и ЦУ, и высокую проволочную ограду.
Солнечные лучи быстро растопили лед отчужденности Галы.
Казалось, что экзотическая пестрота ее одежды — на ней была хлопчатая, в бело-черную полоску блуза, заткнутая под широкий, ручной вышивки черный кожаный пояс, от которого книзу шла средней длины юбка экстравагантного розового цвета, — повлияла на нее, и Бонд с трудом узнавал в этой девушке, что шла рядом с ним и весело смеялась над его невежественностью в названиях шелестевших у них под ногами цветов, ту неприступную даму, которую встретил накануне вечером.
Отыскав цветок ятрышника, она с торжествующим видом сорвала его.
— Уверен, вы не стали бы это делать, будь вам известно, что цветы, когда их срывают, испытывают боль, — заметил Бонд.
Гала посмотрела на него.
— О чем вы? — спросила она, чувствуя подвох.
— А вы разве не звали? — улыбнулся Бонд в ответ. — Один индиец — профессор Бкос — написал трактат о нервной системе цветов. Он измерил их реакцию на боль. И даже записал стон срываемой розы. Это, должно быть, один из самых душераздирающих звуков в мире. Когда вы сорвали цветок, мне показалось, будто я что-то услышал.
— Я вам не верю, — сказала она, тем не менее подозрительно разглядывая оборванный стебель. — И уж во всяком случае, — прибавила она с досадой, — никак не ожидала, что вы подвержены сантиментам. Разве людям вашей профессии не приходится убивать? И отнюдь не цветы — а людей.
— Цветы в нас не стреляют, — ответил Бонд.
Она взглянула на ятрышник.
— Ну вот, из-за вас я чувствую себя чуть ли не убийцей. Вы злой. Однако, — проговорила она с неохотой, — я все разузнаю про вашего индийского профессора, и если вы сказали правду, то больше никогда в жизни не сорву ни одного цветка. Но что мне сделать с этим? Он обагрил мои руки кровью.
— Отдайте его мне, — предложил Бонд. — По вашим словам, мои руки и так по локоть в крови. Несколько лишних капель не помешают.
Она протянула ятрышник, и их руки соприкоснулись.
— Можете воткнуть его в ствол вашего револьвера, — сказала она, чтобы как-то скрыть смущение, вызванное прикосновением.
Бонд рассмеялся.
— Оказывается, глаза вам даны не только рада украшения, — пошутил он. — Однако у меня не револьвер, а автоматический пистолет, и к тому же я оставил его в комнате. — Он продел стебелек цветка в петлицу своей голубой рубашки. — Я подумал, что наплечная кобура будет, пожалуй, бросаться в глаза, если носить ее без пиджака. Да и вряд ли кто-нибудь захочет посетить мою комнату сегодня.
По молчаливому согласию оба оставили шутливый тон. Бонд рассказал Гале о том, что узнал о Кребсе, и о происшествии в спальне.
— И поделом, — сказала она. — Я ему никогда не доверяла. А что сказал сэр Хьюго?
— Я перед обедом переговорил с ним, — ответил Бонд. — В качестве доказательства отдал ему нож Кребса и отмычки. Дракс был вне себя, буквально захлебывался от ярости, тотчас же помчался разбираться. Когда он вернулся, то сообщил, что Кребс якобы в скверном состоянии, и спросил, не удовлетворюсь ли я тем, что тот и так достаточно наказан. Еще раз сказал, что не желает будоражить людей в последний момент и так далее. В итоге я согласился, чтобы Кребса на следующей неделе отправили назад в Германию, а пока он будет сидеть под домашним арестом и не станет выходить из своей комнаты без разрешения.
По крутой тропинке, что бежала по склону скалы, они спустились к пляжу и у маленького заброшенного тира дилского гарнизона королевских морских пехотинцев повернули направо. Они молча продолжали путь. Наконец перед ними показалась двухмильная полоса гальки, которая при низкой воде тянется вдоль вздымающихся ввысь белых скал до залива Сент-Маргаретс.
Пока они медленно пробирались сквозь россыпи скользкой гальки, Бонд рассказал ей все, о чем передумал со вчерашнего дня. Не утаив ничего, он откровенно поведал ей о каждом своем ложном выводе, о том, из чего он возник и почему, в конце концов, был отвергнут, не оставляя после себя ничего, кроме смутных и едва обоснованных подозрений и хаотических версий, которые неизменно оканчивались все тем же вопросом — зачем? Где та единственная версия, которая свяжет разрозненные улики воедино? Но ответ, к которому он приходил, был все тем же, ничто из того, что было известно Бонду или о чем он подозревал, не имело, казалось, никакого отношения к его обязанностям по охране «Мунрейкера». А это, с какой стороны не посмотреть, было сейчас главным делом и для него, и для девушки. Не гибель Таллона и Бартша, не вопиющее поведение Кребса, а именно защита «Мунрейкера» от возможных врагов.
— Не так ли? — закончил Бонд.
Гала остановилась и какое-то время глядела поверх нагромождения камней и морских водорослей, на тихую сверкающую зыбь моря. Вспотев и запыхавшись от ходьбы по гальке, она подумала о том, что неплохо бы было искупаться — вернуться на миг в проведенное у моря детство, когда жизнь ее еще не была связана с этой страной, холодной профессией со всеми ее тревогами и ложной романтикой. Она украдкой взглянула на безжалостное загорелое лицо стоявшего с ней рядом мужчины. Бывали ли у него моменты, когда ему хотелось, чтобы жизнь текла спокойно и размеренно? Конечно, нет. Он любит Париж, Берлин, Нью-Йорк, поезда, самолеты, дорогую кухню и, само собой, дорогих женщин.
— Итак, — сказал Бонд, уже было подумавший, что девушка собирается огорошить его каким-нибудь новым фактом, который он проглядел. — О чем вы думаете?
— Простите, — ответила Гала. — Ни о чем. Просто замечталась. Мне кажется, вы правы. Я здесь с самого начала, и хотя время от времени имели место кое-какие странности, и вот это убийство, но я не заметила ничего подозрительного. Все сотрудники, и сэр Хьюго первый среди всех, вкладывают в проект все силы. В этом их жизнь, и так замечательно было следить за рождением «Мунрейкера». Немцы невероятно работоспособны, и я вполне могу поверить, что Бартш попросту сломался от напряжения — им нравится когда их подгоняют, а сэру Хьюго нравится подгонять. Они буквально молятся на него. Что касается безопасности, то Здесь все в порядке, я уверена, что любой, кто решит приблизиться к «Мунрейкеру», будет разодран на клочки. Насчет Кребса и насчет того, что он, возможно работает по заданию Дракса, я с вами согласна. Я ведь не стала жаловаться, что он рылся в моих бумагах, именно потому, что была в этом убеждена. К тому же он ничего не нашел. Только личные письма и все такое. Это очень в духе сэра Хьюго — он хочет быть уверенным до конца. И должна признаться, — сказала она без тени лукавства, — это меня в нем восхищает. У него жесткий характер, грубые манеры и не особенно привлекательная внешность, но мне нравится с ним работать, и я от всей души желаю успеха «Мунрейкеру». Прожив столько месяцев здесь, я стала ощущать себя одним из этих людей.
Она подняла взгляд, желая видеть его реакцию.
Бонд кивнул.
— Я пробыл здесь лишь один день, но уже успел ощутить это, — сказал он. — И, наверное, я с вами согласен. В моем распоряжении нет ничего, кроме интуиции, а она не в счет. Главное, что «Мунрейкер», похоже, охраняется не менее, а может даже и более надежно, чем королевские регалии. — Он беспокойно передернул плечами, недовольный собой за то, что с такой легкостью отрекся от интуиции, которая в его профессии значит так много. — Идемте, — бросил он, почти грубо. — Мы теряем время.
Уловив его настроение, Гала улыбнулась и пошла следом.
Обогнув очередной скальный выступ, они оказались у основания подъемника, покрытого коростой из водорослей и ракушек. Еще через пятьдесят ярдов они достигли мола, представлявшего собой мощную конструкцию из стальных труб, которые были обшиты стальными решетчатыми листами.
Между двумя этими сооружениями в поверхности скалы на высоте приблизительно двадцати футов зияла широкая черная дыра шахты выхлопных газов, ствол которой в толще скалы полого поднимался к стальному полу, где покоился хвост ракеты. С нижнего края отверстия свисали пенистые комья застывшего известняка, камни и поверхность скалы под жерлом были покрыты меловыми брызгами. В мыслях Бонд представил, как из скалы с ревом вырывается столб белого пламени и как бурлит море и пузырится, стекая в воду, жидкий мел.
Он посмотрел вверх и, увидев над краем скалы на возвышении двухсот футов узкую полоску колпака шахты, вспомнил о тех четверых, что в противогазах и асбестовых костюмах неотрывно следили сейчас за шкалами приборов, в то время как по черному резиновому шлангу в чрево ракеты закачивалась адская смесь. Вдруг ему пришло в голову, что случись при заправке авария, им не уцелеть.
— Идемте отсюда, — сказал он девушке.
Когда они отдалились от пещеры ярдов на сто, Бонд остановился и посмотрел назад. Что если бы с ним было шестеро отчаянных парней и необходимое снаряжение? Каким образом он решил бы совершить нападение на площадку с моря? — по малой воде подошел бы на байдарке к молу, а дальше — по лестнице к краю отверстия? А потом? Карабкаться по шлифованным стальным стенам отводного тоннеля необычайно трудно. Стальное дно под основанием ракеты придется пробовать противотанковым снарядом, а затем подкинуть несколько фосфорных шашек в надежде поджечь что-нибудь. Шумная работка, зато основательная. Чертовски тяжелый отход. Прекрасная мишень для стрелков на скале. Однако, русскую группу смертников это вряд ли остановит. Что ж, сценарий вполне выполнимый.
Гала стояла рядом. Она перехватила взгляд его вычислявших и оценивавших глаз.
— Все это не так просто, как кажется, — сказала она, заметив, что Бонд нахмурился. — Даже при высокой воде и в шторм на ночь на скале выставляются пикеты. У них есть и фонари, и пулеметы Брена, и гранаты. Им отдан приказ: сперва стрелять, а уж потом задавать вопросы. Конечно, хорошо было бы освещать ночью скалу прожектором. Но это может дать наводку. На мой взгляд, здесь все предусмотрено.