Флетчер Люсиль. Алло, вы ошиблись номером

Флетчер Люсиль & Ульман Аллан
Алло, вы ошиблись номером

   Люсиль ФЛЕТЧЕР, Аллан УЛЬМАН
   Алло, вы ошиблись номером
   ПОВЕСТЬ
   Перевод с английского Л. ПАРШИНА
   ...Дотянувшись до телефона на ночном столике, она еще раз с излишним усердием принялась набирать номер. Напряженно вслушиваясь в треск и щелчки, означавшие, что автоматическая станция соединяет ее, она почувствовала боль в спине, затекшей от неудобной позы. Потом до нее донесся резкий прерывистый сигнал. Занято. Она бросила трубку на рычаг и произнесла вслух:
   - Не может быть! Не может быть!
   Откинувшись на подушки, она закрыла глаза, отсекая от себя комнату и белый прямоугольник окна, в котором виднелась подернутая туманом улица. Вечерний ветер слегка колыхал складки ее халата. До нее доносились затихающий плеск реки и дребезжащие звуки улицы.
   Она сосредоточилась, словно прислушиваясь к своей боли, ставшей в этот час мучительной. Где муж? Что задержало его? Почему именно в этот вечер он исчез, не позвонив и не сказав ни слова? Это было непохоже на него, совсем непохоже. Он ведь знал, какие последствия это может иметь. Один или два раза в прошлом его выходки чуть не убили ее; невероятно, чтобы он сознательно вновь пошел на что-либо подобное.
   Но тогда почему же его нет? Не попал ли он в аварию? Однако в таком случае ее, наверное, немедленно известили бы.
   Беспокоили и другие проблемы, но все они вытекали из его необъяснимого отсутствия. Например, телефон... Во многих отношениях это самая растреклятая штука - этот телефон. Она уже больше получаса звонила и звонила в его контору,или, по крайней мере, пыталась дозвониться. И каждый раз, набрав номер, слышала прерывистый сигнал: занято.
   Не долгий гудок, который раздается, когда никто не подходит к телефону, - это бы еще куда ни шло, - а именно прерывистый. Занято! Если он там, в конторе - а кто-то явно должен был там быть, - возможно ли, чтобы он говорил по телефону целых полчаса? Возможно, но маловероятно.
   Она мысленно перебирала все варианты, решительно все, что могло с ним случиться. Быть может, стена болезни - ее болезни, вставшая преградой между ними, сокрушила, наконец, его терпение? Никогда еще, кажется, он не говорил ей ни слова упрека в течение тех долгих периодов болезни, когда она не могла откликаться на его чувства. Хотя это был человек глубоких страстей сильное, здоровое животное, - он умел всегда контролировать и сдерживать себя. Иными словами, если быть откровенной перед собой, ей никогда не приходила в голову мысль о другой женщине или женщинах. Но теперь...
   Все же эта явная возможность как-то не соответствовала обстоятельствам, даже когда она откровенно и серьезно взвесила все. Он был собранный человек. Все, что он делал, он заранее тщательно планировал и точно исполнял. Не стал бы он поступать так глупо и неосторожно.
   Какие-то иные, пустяковые варианты также были маловероятны. Он любил во всем действовать по-крупному, с той смелостью, которая так ясно светилась в его уверенном, пытливом и добром взгляде.
   Думая о нем, она на мгновенье открыла глаза, чтобы взглянуть на свадебную фотографию, стоявшую в полированной рамке на ночном столике. Тускло освещенные, но и без того ясно видимые глазами ее памяти, проявлялись на фотографии ее собственное атласное великолепие и его могучая широкоплечая фигура. Он и сейчас такой же, подумала она. За десять лет ничто не изменилось в стройных и сильных линиях его тела, в редкой мимолетной улыбке на чистом и гладком лице.
   Зато она изменилась. Лишь величайшая предосторожность помогала скрывать следы, оставленные временем и ее - теперь уже хронической болезнью. Скоро, если она не сможет восстановить былую силу и воспользоваться благами последних лет молодости, никакие средства не скроют глубоких морщин вокруг глаз, складок в уголках рта, дряблой кожи под подбородком. Не угадал ли он чего-нибудь, кроме болезни, в ее постоянной боязни дневного света?..
   "Что он любит, что ценит в этой жизни?" - вновь подумала она.
   Теперь, спустя десять лет после их бракосочетания, которое она рассчитала почти с военной точностью, единственным залогом крепости их союза оставалось богатство ее отца. Он испытывал глубокое уважение к этой горе денег. Вряд ли можно ожидать, что когда-либо он захочет выйти из зоны котерелловских миллионов.
   "Не надо заблуждаться, - напомнила она себе, - ты ведь хотела, чтобы все было именно так. Практические отношения, установившиеся между вами, помогали тебе создавать столь желанную иллюзию счастливого брака. Все подруги завидовали тебе, и это было лучшее, что жизнь могла подарить".
   Воспоминания о том, как она скроила свадьбу, поблекли, и вновь в ней закипело раздражение и боязнь одиночества. Проклятый телефон! Что-то подозрительное было в нем, в этих бесконечных коротких гудках.
   Ей пришло в голову, что в аппарате мог оказаться какой-то механический дефект. Она села на кровати, дотянулась до телефона, досадуя, что не подумала об этом раньше. Набрав номер коммутатора, она услышала в трубке потрескивание и щелчки, а вслед за этим приятный голос:
   - Слушаю вас!
   - Будьте добры, соедините меня с абонентом Маррей-Хилл, 3-00-93.
   - Этот номер соединяется автоматически.
   - Но он не соединяется! Поэтому я и звоню вам, - сказала она раздраженно.
   - А в чем дело, мадам?
   - Я звоню по этому номеру беслрерывно вот уже полчаса, и он все время занят. Это слишком маловероятно.
   - Маррей-Хилл, 3-00-93, вы говорите? Сейчас попробую. Минутку, пожалуйста.
   - Это контора моего мужа, - сказала она, слушая, как телефонистка набирает номер. - Он должен давно быть дома. И я не могу представить себе, что могло задержать его и почему этот дурацкий телефон все время занят. Обычно к шести часам вечера в конторе никого нет.
   - Набираю Маррей-Хилл, 3-00-93, - не слушая,.ответила телефонистка.
   Опять этот прерывистый сигнал! Этот непонятный, дурацкий, бесконечный сигнал. Она уже собиралась положить трубку, как вдруг гудки прервались, и мужской голос произнес:
   - Алло!
   - Алло! - нетерпеливо закричала она. - Мистера Стивенсона, пожалуйста!
   Мужской голос снова бессмысленно произнес:
   - Алло?
   Это был глухой, хриплый, со странным акцентом голос. Человека с таким голосом можно узнать по одному слову.
   Она повторила прямо в микрофон - громко, отчетливо:
   - Мне нужно поговорить с мистером Стивенсоном! Это говорит его жена!
   Хриплый голос сказал:
   - Алло, Джордж?
   И, словно в безумном сне, другой голос, безжизненный, гнусавый, ответил:
   - Слушаю.
   Охваченная отчаянием, она закричала:
   - Кто это говорит? Скажите, какой у вас номер?
   - Я получил твой сигнал, Джордж, - прогудел низкий голос. - На сегодняшний вечер все нормально?
   - Все нормально. Я сейчас у клиента. Он говорит, берег чист.
   Это было совершенно непонятно и необъяснимо. Невозможно. Она сказала ледяным тоном:
   - Прошу прощения, что происходит? Я звоню по этому номеру!
   Еще не закончив, она поняла, что они не слышат ее. Ни этот Джордж, ни другой, с глубоким низким голосом.
   Она теребила запутавшийся провод. Ей надо было повесить трубку. Но она не могла заставить себя сделать это. Какие-то странные, незнакомые ей люди продолжали свой разговор, и то, что она слышала, приковало ее к трубке.
   - Порядок, - прогудел низкий голос. - В 11.15, Джордж, как договорились?
   - Да, в 11.15. Ты все правильно понял?
   - Да, думаю, все.
   - Повтори-ка еще раз, чтобы я был спокоен.
   - Ладно. В 11.00 частный полицейский заглядывает в бар на Второй авеню выпить кружку пива. Я лезу через окно на кухне, которое выходит во двор, и жду, пока по мосту пройдет поезд - на тот случай, если она закричит.
   - Точно.
   - Да, забыл спросить тебя, Джордж. Нож подойдет?
   - Подойдет, - не дрогнув, ответил гнусавый голос. - Но смотри, чтобы все было быстро. Наш клиент не желает, чтобы она долго мучилась.
   - Понял, Джордж.
   - Да не забудь захватить кольца и браслеты, а из комода - камушки, продолжал Джордж. - Клиент хочет, чтобы все выглядело, как обычное ограбление. Это очень важно.
   - Я не промахнусь, Джордж, ты меня знаешь.
   - Да. Итак, еще раз...
   - Давай. Когда фараон махнет за пивом,я пролезу через заднее окно - в кухню, стало быть. Там дождусь, пока пойдет поезд. Когда все сделаю, возьму камни.
   - Все верно. Адрес не забыл?
   - Помню, - проскрипел хриплый голос. - Улица...
   Оцепенев от страха и возбуждения, она прижала трубку к уху, так что почувствовала боль в виске. Но в это мгновение линия отключилась и замерла, а через одну-две секунды из трубки послышался обычный непрерывный сигнал.
   Задыхаясь, она громко закричала:
   - Какой ужас! Какой ужас! Можно ли было сомневаться в значении этих страшных, холодных, деловых слов? Нож! Нож! Он произносил это так спокойно, словно ничего особенного не было в том, чтобы говорить о ножах, открытых окнах и кричащих женщинах.
   21.35
   ...Она держала телефонную трубку, глядя на нее широко раскрытыми глазами, глядя на ночной столик с его беспорядком. То, что она слышала минуту назад, - этого не могло быть, просто не могло. Это была какая-то игра воображения в коротком промежутке между тем, как сознание из меркнущей реальности погружается в сон. Но ведь она и теперь слышала с безошибочной ясностью холодные, бесстрастные интонации Джорджа и того, другого человека, с хриплым голосом! Никогда еще сны не имели таких четких очертаний. Она точно слышала их! Слышала этих людей, и это было так же верно, как и то, что она держала сейчас в руках холодную черную телефонную трубку. Она слышала двух убийц, замышляющих отправить на тот свет какую-то бедную женщину - одинокую и беззащитную, чья жизнь была продана за несколько секунд, словно овощи на рынке.
   Что она могла сделать? Что она должна была сделать? Может быть, лучше было бы заставить себя выбросить из головы этот странный разговор? Но нет, там ведь эта женщина, может быть, такая же, как она сама, одинокая, не имеющая друзей, и ее можно предупредить, если бы только знать, как! Она не могла остаться равнодушной, она должна была немедленно предпринять что-то, чтобы снять груз с души.
   Дрожащими пальцами она схватила телефон и набрала номер коммутатора.
   - Коммутатор, - сказала она нервно. - Меня только что прервали.
   - Извините, мадам. По какому номеру вы звонили?
   - Видите ли, - сказала она, - я только что звонила по номеру Маррей-Хилл, 3-00-93. Но соединилась с каким-то другим. Что-то перепуталось, и я вклинилась в чужой разговор и услышала нечто ужасное убийство! И я хотела бы, чтобы вы снова соединили меня с этим номером.
   - Извините, мадам, не понимаю?
   - О! - нетерпеливо сказала она. - Я знаю, что с этим номером я соединилась по ошибке, и не мое дело было слушать, но эти два человека хладнокровные дьяволы, и они хотели... хотят убить кого-то. Какую-то несчастную, безвинную женщину, которая совершенно одна в доме у какого-то моста. Мы обязаны остановить их, обязаны!
   - По какому номеру вы звонили, мадам? - терпеливо спросила телефонистка.
   - Это не имеет значения! - взорвалась она. - Это был не тот номер! Номер, который вы сами набрали. И мы обязаны выяснить его немедленно!
   - Но, мадам...
   - Почему вы никак не можете понять этого? - раздраженно спросила она. - Слушайте! У вас явно соскользнул палец с диска. Я попросила вас набрать для меня Маррей-Хилл, 3-00-93. Вы набрали. Но у вас при этом, должно быть, соскользнул палец, и меня соединили с каким-то другим номером, и я их слышала, а они меня - нет. Так вот, я просто не понимаю, почему вы снова не можете сделать ту же ошибку - на этот раз специально. Не могли бы вы так же свободно, без напряжения набрать Маррей-Хилл, 3-00-93?
   - Маррей-Хилл, 3-00-93? - быстр" ответила телефонистка. - Минуточку.
   Ожидая гудка, она протянула руку и взяла с ночного столика скомканный кружевной платок, лежавший между пузырьками и коробочками с лекарствами. Вытирая мокрый лоб, она услышала прерывистый сигнал. Вслед за этим телефонистка сказала:
   - Этот номер занят, мадам. В ярости она ударила по краю кровати.
   - Алло, дежурная! - сказала она. - Дежурная! Вы даже и не пытались набрать неправильный номер! Я же вам ясно объяснила: все, что от вас требуется, - это только чтобы вы правильно набрали номер. Мне надо, чтобы вы узнали номер этого телефона. Это ваш долг, понимаете!
   - Одну минутку, - сказала дежурная любезно и, пожалуй, с облегчением. - Я соединю вас со старшей дежурной.
   - Будьте добры, - сказала она, с возмущением откидываясь на подушки. Затем еще один мягкий, профессионально доброжелательный голос произнес:
   - Старшая дежурная, слушаю вас. И снова она сосредоточилась на телефонной трубке, преувеличенно отчетливо выговаривая каждую фразу голосом, напряженным от волнения.
   - Я инвалид и перенесла только что страшный удар, и мне очень нужно подключиться к одному номеру. Там говорили об убийстве - ужасном, хладнокровном убийстве какой-то несчастной женщины сегодня вечером, в 11.15. Понимаете, я пыталась дозвониться до моего мужа. Я осталась совершенно одна, у прислуги выходной день, больше никого в доме нет. Муж обещал быть дома в шесть, поэтому, когда он не пришел и в девять, я стала звонить ему. Телефон был все время занят. Тогда я подумала, что могло что-то случиться с аппаратом, и попросила дежурную попробовать набрать этот номер для меня. И, когда она набрала, я случайно подключилась к какому-то другому номеру и услышала жуткий разговор между двумя убийцами. Потом я вдруг от них отключилась и не успела узнать, кто они такие. Так вот, я подумала, что вы могли бы снова соединиться с этим неправильным номером, выяснить, что это за телефон или хоть что-нибудь сделать...
   Старшая дежурная отвечала с вежливостью и сочувствием, доводящими почти до бешенства. Она объяснила, что узнать номер телефона можно только в том случае, если разговор не закончен. Если трубку уже повесили, то номер, конечно, узнать невозможно.
   - Они, должно быть, уже закончили разговор, они ведь созванивались не для того, чтобы поболтать друг с другом. Я поэтому и попросила дежурную попытаться сразу же добраться до них. Неужели нельзя выполнить такую простую просьбу?!
   Горечь и упрек, звучавшие в ее голосе, не подействовали на старшую дежурную.
   - Какие у вас основания выяснять этот номер, мадам?
   - Основания?! - воскликнула она. - Нужны ли какие-то другие основания, кроме тех, о которых я вам сказала? Я слышала разговор двух убийц. Убийство, о котором они говорили, произойдет сегодня вечером. в 11.15. Где-то в городе будет убита женщина...
   Старшая дежурная отвечала попрежнему сочувственно и рассудительно.
   - Вполне понимаю вас, мадам, - сказала она. - Я посоветовала бы вам сообщить эту информацию в полицию. Если вас не затруднит, наберите номер дежурной и попросите ее...
   Она бросила трубку, затем тут же подняла, ожидая сигнала. В ней поднималась ярость, окрашивая румянцем ее бледные щеки, не давая видеть ничего, кроме телефонного диска, который она лихорадочно вращала. И в этот момент дежурная произнесла:
   - Слушаю вас!
   - Соедините меня с полицией, - сказала она, содрогаясь от скрежета металла и дожидаясь, когда его эхо растает в ночи.
   Пока в трубке слышались тихий треск и щелчки, она вытерла платком лоб и глаза, вновь ощутив давящую духоту в комнате, затем услышала усталый голос.
   - Полиция, семнадцатое отделение. Сержант Даффи слушает.
   - Моя фамилия Стивенсон, я жена Генри Стивенсона, мой адрес Саттон-плейс, 43, - сказала она. - Я звоню, чтобы сообщить о некоем убийстве...
   - Что случилось, мадам?
   - Я сказала, что хочу сообщить о некоем убийстве...
   - Некоем убийстве, мадам?
   - Дайте же мне договорить, пожалуйста!
   - Да, мадам.
   - Это убийство, которое еще не совершено, его собираются совершить... Я только что случайно подслушала о планах этого убийства по телефону.
   - Вы говорите, что слышали это по телефону, мадам?
   - Да. Из-за того, что телефонистка соединила меня не с тем номером. Я хотела, чтобы они выяснили этот номер, но там все такие непонятливые...
   - Может быть, вы скажете мне, где это предполагаемое убийство должно произойти, мадам?
   - Это вполне реальное убийство, - сказала она, теряясь от того, что почувствовала сомнения полицейского. - Я все ясно слышала. Разговаривали двое. Они собираются убить какую-то женщину сегодня вечером, в 11.15. Она живет в доме у моста.
   - Продолжайте, мадам.
   - Там есть частный полицейский на улице. Он заходит в какое-то заведение на Второй авеню, чтобы выпить пива, и тут этот убийца должен влезть в окно и убить эту бедную женщину ножом.
   - Ножом?
   - И есть еще третий человек - какой-то клиент, так они его называли, который платит за то, чтобы... Чтобы сделать это ужасное дело. Он хотел, чтобы взяли драгоценности, чтобы все выглядело, как ограбление.
   - Это все, мадам?
   - Понимаете, это ужасно меня расстроило, я нездорова...
   - Понимаю. И когда, вы говорите, все это произошло?
   - Минут восемь назад.
   - Ваше имя?
   - Стивенсон.
   - Адрес?
   - Саттон-плейс, 43. Это у моста. Знаете - Куинсборгский мост.
   - По какому номеру вы звонили?
   - Маррей-Хилл, 3-00-93. Но это не тот номер, к которому я подключилась. Маррей-Хилл, 3-00-93 - это служебный телефон моего мужа. Я хотела дозвониться до него и узнать, почему он до сих пор не пришел домой...
   - Хорошо, - вяло сказал полицейский. - Мы займемся этим. Попробуем связаться с телефонной станцией и проверить.
   - Но там сказали, что они не могут узнать номер, если абоненты прекратили разговор. Лично я считаю, что вам надо предпринять более решительные, особые меры, а не просто позвонить на станцию. Пока вы выясняете этот номер, они уже совершат убийство.
   - Ладно, мы займемся этим, мадам, - вздохнул сержант Даффи. - Пусть это вас не волнует.
   - Но меня это уже взволновало, - сказала она. - Вы обязаны сделать что-то, чтобы защитить этого человека. Я бы и сама чувствовала себя в большей безопасности, если бы вы прислали в наш район радиофицированный автомобиль.
   Даффи снова вздохнул.
   - Послушайте, вы знаете, на сколько километров протянулась Вторая авеню?
   - Да, но...
   - И сколько мостов в Манхэттене?
   - Конечно, но я...
   - А откуда вы знаете, что это убийство произойдет именно в вашем квартале, если оно вообще произойдет? Может быть, этот разговор был вообще не в Нью-Йорке. Может быть, вы включились в междугородную линию.
   - Я не могу допустить мысли, чтобы вы даже не попытались помочь, - с горячностью воскликнула она. - Ведь вы находитесь там, чтобы охранять порядочных людей. Я сообщаю вам об убийстве, которое должно произойти, а вы разговариваете со мной так, словно я вас разыгрываю.
   - Мне очень жаль, мадам, - не повышая голоса, ответил Даффи, - но в городе каждый день происходит много убийств. Если бы мы могли предотвратить их, мы бы сделали это. Но то, что вы мне сообщили, - это все очень туманно, понимаете? Это все, равно, что ничего не сообщить... Послушайте, - добавил он просветленно. - Может быть, вы просто слышали кусок радиопередачи? Может быть, вы как-то вклинились в какую-то детективную пьесу? А может быть, она доносилась до вас из другого дома, через открытое окно, а вам показалось, что вы слышите ее по телефону.
   - Нет, - тихо сказала она. - Совсем нет. Я слышала все по телефону. Зачем вам надо все переворачивать?
   - Хорошо, постараюсь помочь вам, если смогу, - заверил он. - А вам не кажется, что все это было подстроено нарочно? Может быть, кто-то хочет убить вас?
   Она засмеялась, но смех ее был нервным.
   - Меня? Что вы, конечно, нет. Это просто смехотворно. Я имею в виду, зачем кому-то меня убивать? Я не знаю в Нью-Йорке ни души. Я здесь всего несколько месяцев и не вижу никого, кроме прислуги и мужа.
   - Что ж, тогда вам не о чем беспокоиться, - сухо сказал он. - А теперь прошу извинить, у меня много срочных дел. Спокойной ночи.
   Она возмущенно бросила трубку на рычаг. Потом взяла с ночного столика маленький пузырек ароматической соли, вытащила пробку и поднесла ее к носу. Резкий запах принес ей некоторое облегчение. Она закрыла флакон и поставила его на стол. Затем снова откинулась на подушки, размышляя над тем, что же делать дальше. Ее гнев на пренебрежительное отношение полицейского к тому, что она узнала, несколько поутих. В конце концов, и впрямь маловероятно, чтобы этих убийц можно было найти по телефону. И все же полиция должна что-то предпринять. Могли бы, по крайней мере, объявить какую-то тревогу по радио, предупредить городскую полицию об этой опасности, грозящей где-то какой-то женщине...
   Неожиданно для нее самой желание немедленно что-то предпринять стало притупляться. Не то, чтобы она вдруг захотела начисто выбросить всю эту историю из головы, просто она вновь с болью осознала, как она сейчас одинока. Со стороны Генри было совершенно непростительно вот так оставить ее. Если бы она только знала об этом заранее, она могла бы не отпускать прислугу.
   Все вокруг теперь ее раздражало. Неярко освещенная комната, так богато, так прекрасно меблированная, превратилась в ненавистный кокон, из которого нельзя было выбраться. Множество дорогих склянок, флаконов и коробок, тускло отсвечивающих на туалетном столике у стены, бесцеремонно напоминали ей о том, что ее красота час от часу угасает. Качалка, кресла и обитые нарядной тканью скамеечки, инкрустированные будуарные столики, утопающие в мягком пушистом ковре, - все это как будто было расставлено здесь лишенным фантазии режиссером. Комната была совершенно безжизненной. Просто тюремная камера. Яркие ситцевые портьеры и бесшумно закрывающиеся гардины с успехом заменяли железную решетку.
   Она ненавидела эту комнату. Она ненавидела свою неспособность справиться с одиночеством. Дотянувшись еще раз до телефона, она снова набрала номер дежурной.
   - Дежурная! - сказала она. - Ради бога, наберите, пожалуйста, еще раз Маррей-Хилл, 3-00-93. Не могу представить, что его держит в конторе так долго.
   Прерывистого сигнала на этот раз не было. Вместо него гудки, которые продолжались, пока дежурная не включилась, чтобы сказать:
   - Не отвечает.
   - Слышу, - резко сказала она. - Можете не говорить мне об этом, я слышу сама.
   И повесила трубку.
   Теперь она снова лежала на спине, глядя на полуоткрытую дверь и вслушиваясь в тишину с тем напряжением, с каким одинокие люди стараются извлечь из нее хоть какой-то звук, признак движения, знак, что и у пустоты есть пределы. Ничего не было слышно. Ее взгляд упал на ночной столик с беспорядочно расставленными лекарствами, часами, скомканным платком, а в центре всего этого хаоса стоял телефон. Она рассеянно протянула руку, открыла ящик в столе и достала гребень с драгоценными камнями и зеркальце..Расчесывая волосы, она быстро поворачивала голову то в одну, то в другую сторону, изучая себя в.зеркало. Удовлетворенная тем, что ей удалось восстановить элегантность прически, она достала из ящика тюбик губной помады и тщательно освежила темно-красный цвет крупных губ, пылавших на ее лице.
   Генри не забывал оценить ее красоту, подумала она. В последнее время, правда, его лаконичные замечания на этот счет стали несколько механическими. Или это ей только теперь показалось, когда его так необъяснимо долго нет?
   Из того же ящика ночного столика она взяла маленький блокнот в черной кожаной обложке и открыла его на букве Д. И в этот момент зазвонил телефон. Быстро, нетерпеливо она дотянулась до трубки и почти прокричала своим звонким голосом:
   - Алло-оу?..
   Радость ее бесследно ушла, когда она услышала в ответ:
   - Говорит междугородная. Чикаго вызывает миссис Стивенсон.
   - Да, - сказала она. - Миссис Стивенсон слушает. - И еще через несколько секунд. - Привет, папочка, как ты поживаешь?
   - Отлично, - загудел Джим Котерелл. - Отлично, Леона. Ну, как моя девочка себя чувствует сегодня?
   Всю жизнь ее возмущала эта манера отца реветь, как бык, когда он начинал свои телефонные разговоры, всегда перераставшие в монологи. Он не советовал, а указывал тому, с кем говорил, как надлежит поступать. В этих разговорах обязательно упоминались деловые успехи Джима Котерелла, или его громадный счет в банке, или то и другое...
   Не будучи фармацевтом, он нашел золотую жилу в человеческой страсти к самоврачеванию. Фармацевты, говаривал он, когда их поблизости не было, а иногда и в их присутствии, фармацевты идут по пятаку за дюжину. А хорошие бизнесмены рождаются редко и ценятся на вес золота.
   Тридцать лет назад Джим Котерелл уговорил владельца угловой аптеки уступить ему за бесценок патент безвредного, а в некоторых случаях достаточно эффективного средства от головной боли. Сегодня его таблетки, порошки и микстуры, производимые на десятках гигантских предприятий, низвергались могучим потоком во все уголки земного шара. Этой огромной империей он управлял железной рукой - той самой рукой, которая начинала дрожать, стоило только его дочери Леоне нахмурить брови.
   Мать Леоны, умершая при родах, обладала редкой красотой и большим чувством собственного достоинства. Но она была не парой яростному демону. Ее смерть стала первым и самым крупным поражением Джима Котерелла. Эта смерть освободила его от всяких нежностей ко всем и всему, за исключением Леоны. Его дочь стала для него не столько предметом любви, сколько памятью о ней. Он заботился о Леоне точно так же, как заблудившийся и продрогший охотник печется о пламени разведенного им костра. И по мере того, как дочь взрослела, отец начал бояться - не того, что пламя поглотит его, а того, что оно потухнет. Вместе с красотой матери Леона унаследовала также ее гордость, странно смешанную с Отцовским упрямством. Шли годы, но это своеобразное зелье не воспитало в ней какую-то особенную силу характера. Зато она стала хитрой, расчетливой, всегда стремящейся все делать по-своему. При любых обстоятельствах и за чей бы то ни было счет.