Флевелинг Линн. Луна предателя

   Они, наверное, старались делать это осторожно, но Серегилу было слишком больно, чтобы он смог оценить это. Он больше не ощущал легкости. Ночная эйфория покинула его. Боль была тупой, тошнотворной, непрерывной — никаких больше вспышек перед глазами, никакого благословенного беспамятства. Зажмурившись, Серегил терпел, пока его мыли, потом поднимали из ванны и заворачивали в мягкое одеяло. Только тогда наконец он почувствовал, что плывет куда-то, прочь от пульсирующей в голове боли.
   — Я, пожалуй, позову Мидри, — смутно донеслись до него слова Олмиса.
   — Я не хочу, чтобы кто-нибудь видел его в таком состоянии, — сказал слуге Алек. — Даже его сестры и в особенности принцесса. Считай, что ничего не случилось.
   «Молодец тали, — подумал Серегил. — Я не хочу ничего объяснять — потому что не могу».
   Серегил проснулся, полусидя в мягкой теплой постели. Не понимая, где находится, он из-под ресниц огляделся и заметил отблески горящего в камине огня на кисее, завешивающей кровать.
   — Ты проспал весь день.
   Серегил, не двигаясь, перевел взгляд на Алека, сидевшего в кресле у кровати с раскрытой книгой на коленях.
   — Где?.. — выдохнул он.
   — Так, значит, ты упал?
   Захлопнув книгу, Алек наклонился к другу и поднес к его губам чашу с водой, потом другую — с каким-то сладковатым питьем. Серегил отчаянно пожелал, чтобы это оказалось или обезболивающее, или быстродействующий яд. Ему пришлось немного приподнять голову, чтобы выпить снадобье, и тут же раскаленные иглы боли пронзили его шею. Он как можно быстрее проглотил лекарство и снова опустился на подушки, моля богов, чтобы его не вырвало: тогда пришлось бы слишком много двигаться.
   — Я сказал всем, что ночью у тебя был приступ лихорадки. — На этот раз Серегил не мог не уловить в голосе Алека сдерживаемого гнева.
   Что-то прояснилось в затуманенном мозгу Серегила.
   — Не думай, будто я отправился на ночную разведку, ничего тебе не сказав. — Серегилу очень хотелось, чтобы вернулось возбуждение прошлой ночи, так долго его поддерживавшее, но оно давно улетучилось, оставив лишь тяжесть и уныние.
   — Тогда что же ты делал? — требовательно спросил Алек, откидывая одеяло. — Кто так тебя разукрасил и почему?
   Скосив глаза вниз, Серегил увидел, что его грудь умело забинтована — достаточно туго, чтобы уменьшить боль и помочь сломанным ребрам срастись. Там, где не было повязок, его нагое тело было покрыто впечатляющим множеством синяков разных размеров и форм. Резкий запах мочи сменился теперь терпким ароматом целебных трав: на коже блестел тонкий слой мази.
   — Тебя перевязал Ниал, — сообщил Алек, снова укутывая Серегила, руки его было много нежнее, чем тон. — Я дождался, пока все отправились на переговоры, и тогда привел его сюда. Никто пока ничего не знает, за исключением Олмиса. Я попросил их обоих хранить секрет. Ну так кто тебя отделал?
   — Не знаю. Было темно. — Серегил снова закрыл глаза. На самом деле это не такая уж и ложь: лишь одного из хаманцев он знал по имени — племянника кирнари Эмиэля-и-Моранти. Кита намекал, что тот питает недобрые чувства к Алеку, но не пожелал рассказать подробнее.
   «Если ты думаешь о мести, тали, выбрось эту мысль из головы. Пока еще чаша весов слишком сильно склоняется в пользу Хамана».
   Закрыв глаза, Серегил обнаружил, что снова их открыть ему трудно. То сладковатое снадобье явно было обезболивающим, и он порадовался его одурманивающему действию.
   Алек вздохнул.
   — В следующий раз, когда тебе вздумается прогуляться и «упасть», скажешь мне, понятно?
   — Постараюсь, — прошептал Серегил, с изумлением почувствовав, что на глаза его навернулись слезы. Теплые губы коснулись его лба.
   — И в следующий раз надевай собственную одежду.
   Алек настоял на том, чтобы Серегил лежал с «лихорадкой» еще весь следующий день
   — Я послежу за Торсином и кирнари Вирессы, — сказал он Серегилу и строго наказал ему не подниматься с постели. — Если произойдет что-нибудь интересное, я все подробно тебе расскажу.
   По правде говоря, Серегил чувствовал себя слишком плохо, чтобы спорить. Короткое путешествие в туалет пробудило такие разнообразные боли, что он даже не мог бы их все перечислить, хоть и обошелся без посторонней помощи. У него появилась кровь в моче, и Серегил поблагодарил всех богов, которые от него еще не отвернулись, за то, что Алек его не сопровождал. Придется предупредить мальчишку-уборщика, велеть ему держать язык за зубами. Проклятие, можно даже ему заплатить, если другого выхода не будет. Серегилу случалось переживать и не такое, так что нет смысла тревожить Алека еще больше.
   Оставшись в одиночестве, Серегил снова уснул, но тут же пробудился в панике, обливаясь потом: над ним склонился Илар. Серегил попытался отодвинуться, и на него обрушилась волна боли. Он со сдавленным стоном откинулся на подушки и только тут обнаружил, что смотрит в лицо Ниалу. Судя по выражению лица рабазийца, реакция Серегила не показалась тому особенно дружелюбной.
   — Я пришел проверить твои повязки.
   — Мне показалось, что ты… кто-то другой, — прохрипел Серегил, борясь с дурнотой.
   — Ты в безопасности, мой друг, — заверил его Ниал, придавший его словам иной смысл. — Выпей еще этого снадобья. Серегил с благодарностью отхлебнул сладковатого питья.
   — Что это такое?
   — Толченый мак, ромашка, чистотел в козьем молоке с медом. Помогает от сильной боли.
   — Помогает. Спасибо.
   Серегил уже ощутил действие лекарства: боль стала ослабевать. Он смотрел в потолок, пока рабазиец осторожно поправлял повязки на его груди, и в который раз спрашивал себя, о чем, черт побери, он думал, когда отдался в руки хаманцев. Сердце его сжалось от унижения, когда он представил себе, что будут говорить в лиасидра по поводу его отсутствия. Напавшие на него, конечно, не станут распространяться по поводу насилия, учиненного на священной земле Сарикали, но слухи, неизбежные при таком количестве участников, поползут. Более того, он по глупости фактически пренебрег своими обязанностями и взвалил эту ношу на Алека.
   — Безумие, — прошипел Серегил.
   — Именно. Алек очень на тебя сердит, и совершенно правильно Я никогда не считал тебя глупцом. Серегил криво усмехнулся.
   — Ты просто не знаешь меня достаточно хорошо. Ниал хмуро посмотрел на него; в его глазах больше не было симпатии.
   — Если бы эта маленькая ночная потасовка случилась хоть на шаг за пределами Сарикали, твой тали мог теперь тебя оплакивать.
   Серегилу стало стыдно, и он отвел глаза.
   — Что, больше не хочется смеяться? Это хорошо. — Ниал достал откуда-то
   — Серегилу не было видно откуда — губку и принялся обмывать его.
   — Я не знал, что ты целитель, — заметил Серегил, когда голос стал ему повиноваться.
   — На самом деле это не так, но в путешествиях многому удается научиться.
   Серегил внимательно разглядывал профиль Ниала.
   — Мы с тобой многому и научились, верно? Ниал поднял глаза.
   — Ты становишься почти дружелюбным, боктерсиец.
   — А ты наживешь неприятности, если будешь так меня называть.
   Ниал небрежно махнул губкой.
   — Разве кто-нибудь слышит?
   Серегил с улыбкой признал правоту собеседника.
   — Ты любопытный шельмец и к тому же принадлежишь к восточному клану, не говоря уже о том, что стал любовником молодой женщины, которая мне почти как дочь. Такое сочетание заставляет меня нервничать.
   — Это я заметил. — Ниал осторожно повернул Серегила на бок, чтобы смазать целебной мазью спину. — Шпион, одним словом?
   — Может быть, а может быть, просто противовес моему присутствию здесь.
   Ниал снова уложил его на спину, и Серегил смог посмотреть тому в глаза. Удивительные глаза — такие прозрачные, такие искренние… Неудивительно, что Бека…
   Не следует отвлекаться, упрекнул себя Серегил.
   — Так ты и правда им являешься?
   — Противовесом?
   — Нет, шпионом. Ниал пожал плечами.
   — Я отчитываюсь перед своей кирнари, как и все. Я сообщил ей, что ваша принцесса дома говорит то же самое, что и в присутствии лиасидра.
   — А что насчет Амали-а-Яссара? — Пальчики Иллиора, неужели он сказал это вслух? Снадобье Ниала, должно быть, действует на него сильнее, чем он думал! Рабазиец только улыбнулся.
   — Ты наблюдателен. Мы с Амали когда-то любили друг друга, но она предпочла отдать руку Райшу-и-Арлисандину. Но я все еще к ней привязан и встречаюсь, когда это не грозит неприятностями.
   — Не грозит неприятностями?
   — Райш-и-Арлисандин очень любит свою молодую жену; не годится мне быть причиной раздоров между ними.
   — Ах, понимаю. — Серегил многозначительно похлопал бы себя по носу, если бы мог поднять руку.
   — Между мной и Амали нет ничего, что порочило бы его честь, даю тебе слово. А теперь тебе лучше встать и подвигаться, иначе мускулы совсем одеревенеют. Думаю, будет больно.
   Самым неприятным оказалось вставать с постели. С помощью Ниала, проклиная все на свете, Серегил сумел накинуть на себя свободную мантию и немного поковылять по комнате. Проходя мимо зеркала, он увидел свое отражение и поморщился: глаза стали казаться чересчур большими, кожа чересчур бледной, а выражение лица слишком откровенно беспомощным для знаменитого Кота из Римини. Нет, это был совсем другой человек — испуганный, пристыженный молодой изгнанник, вернувшийся домой.
   — Я могу ходить и сам, — проворчал он и оттолкнул руку Ниала; однако тут же выяснилось, что о самостоятельности и думать нечего.
   Ниал подхватил его и не дал упасть.
   — На первый раз хватит. А вот свежий воздух тебе не повредит. Серегил позволил умелым рукам Ниала вести его и скоро оказался довольно удобно устроен в солнечном уголке на балконе. Ниал как раз укутывал его одеялом, когда в дверь решительно постучали.
   Ниал открыл дверь, но к Серегилу вместо него теперь подошла Мидри. Тот поспешно поправил мантию, надеясь скрыть красноречивые отметины побоев, однако эта попытка ни к чему не привела.
   — Лихорадка, вот как? — протянула она, критически оглядывая брата. — О чем только ты думаешь, Серегил!
   — Что тебе рассказал Алек?
   — Ему и не нужно было мне ничего говорить. Все было видно по его лицу. Тебе следует сказать мальчику, чтобы он не пытался лгать: он этого делать не умеет.
   «Когда хочет, то умеет», — подумал Серегил с отвращением.
   — Если ты пришла меня отчитывать…
   — Отчитывать? — Брови Мидри поползли вверх — так всегда бывало, когда она сердилась по-настоящему. — Ты больше не ребенок, по крайней мере мне так говорили. Ты хоть представляешь себе, какая участь ждет переговоры, если станет известно, что на члена делегации Скалы напали хаманцы? Назиен только начал выражать восхищение талантами Клиа…
   — Кто хоть что-то сказал про хаманцев?
   Ее рука взлетела так быстро, что Серегил не сразу понял, что получил оплеуху, и оплеуху основательную: у него из глаз полились слезы, а в ушах зазвенело. Мидри наклонилась над ним и больно ткнула пальцем ему в грудь.
   — Не городи таких глупых отговорок, маленький братец! Или ты думаешь этим что-то поправить? Да и вообще думаешь ли ты, или просто слепо вляпываешься в неприятности, как это всегда с тобой бывало? Неужели ты совсем не переменился?
   Слова ранили много болезненнее, чем оплеуха. Что ж, возможно, он и не так уж переменился, но говорить об этом сейчас было бы неразумно.
   — Кто-нибудь еще знает? — уныло спросил Серегил.
   — Официально? Никто. Кому придет в голову хвастать тем, что он нарушил священный мир Сарикали? Но шепоток уже раздается. Ты должен завтра появиться в лиасидра, и уж постарайся выглядеть так, словно и в самом деле болел.
   — Это не составит проблемы.
   На секунду Серегилу показалось, что Мидри ударит его снова. Бросив на него последний возмущенный взгляд, она вышла из комнаты. Серегил напрягся, ожидая услышать, как хлопнет дверь, но Мидри тихо прикрыла ее за собой. «Не следует давать слугам повод для сплетен».
   Серегил откинул голову на подушку и закрыл глаза, стараясь сосредоточиться только на птичьем пении, шелесте ветра, шагах внизу на улице. В следующий момент его щеки коснулись холодные пальцы, и он чуть не подпрыгнул от неожиданности. Серегил думал, что Ниал ушел, когда появилась Мидри, но теперь тот снова был рядом, и в глазах его Серегил прочел совсем не обрадовавшую его озабоченность.
   — В Скале принято бить по лицу при первой же возможности? — спросил он, разглядывая новую отметину, оставленную рукой Мидри Серегилу следовало бы рассердиться на вмешательство, но он внезапно почувствовал себя слишком усталым, слишком больным.
   — Иногда, — ответил он, снова закрывая глаза. — Но обычно это делают посторонние.

Глава 20. Кончина Идрилейн

   Было уже далеко за полночь, когда Коратан добрался до лагеря Фории. Он на несколько миль обогнал свой эскорт в тщетной надежде услышать предсмертные слова своей матери.
   Часовые узнали его по окрику и пропустили без пароля Въехав в лагерь, он бросился к шатру, отмеченному флагом Идрилейн, расталкивая толпу офицеров и слуг, сгрудившихся вокруг.
   Внутри его встретил тяжелый запах смерти. Этой ночью при матери были лишь Фория и иссохший дризид. Сестра не обернулась, когда он вошел, но, взглянув на мрачное лицо целителя, Коратан понял, что царица мертва.
   — Ты опоздал, — коротко констатировала Фория. Судя по состоянию одежды, она, как и сам Коратан, была вызвана с поля боя. Глаза главнокомандующей остались сухи, лицо спокойно, но Коратан чувствовал, что сестра сдерживает ярость.
   — Гонец попал в засаду, — ответил принц, сбрасывая плащ. Он подошел к сестре, перед ними на узкой походной кровати лежал сморщенный труп их матери.
   Дризид уже начал приготовления к погребальному костру. Идрилейн была облачена в богато украшенный плащ поверх боевых доспехов. Матери понравился бы такой выбор, подумал Коратан, гадая, позаботилась ли об этом Фория или преданные слуги. Застежка шлема придерживала нижнюю челюсть; потускневшие глаза оставили открытыми — чтобы не мешать последнему путешествию души. Мертвое лицо Идрилейн сохраняло достоинство, но принц заметил следы крови и слюны в углах бесцветных губ.
   — Она тяжело умирала? — спросил он.
   — Она боролась до конца, — ответил дризид, сдерживая слезы.
   — Пусть Астеллус ласково примет тебя, матушка, и да осветит Сакор твой путь домой, — хрипло пробормотал Коратан, положив ладонь на закоченевшую руку Идрилейн. — Говорила ли она что-нибудь перед смертью?
   — Она задыхалась, ей трудно было говорить, — резко ответила Фория, направляясь к выходу из шатра. — Все, что она сказала, было: «Клиа не должна потерпеть поражение».
   Коратан покачал головой. Он лучше, чем кто бы то ни было, знал, какая боль скрывается за негодованием сестры. Многие годы он молчаливо наблюдал, как растет пропасть между царицей и наследной принцессой и как сближаются Идрилейн и Клиа. Он хорошо относился и к матери, и к сестре, но не мог ничего поделать. Фория никогда даже ему не говорила, что послужило причиной их окончательного разрыва с Идрилейн.
   «Что бы это ни было, ты теперь царица, сестра, мой близнец».
   Оставив дризида завершать приготовления, Коратан медленно двинулся в шатер Фории. Когда он подошел уже совсем близко, то услышал голос сестры, поднявшийся до крика. Сразу после этого из шатра быстро вышла Магиана.
   Увидев Коратана, она почтительно поклонилась и пробормотала:
   — Мои соболезнования, дорогой принц. Такая тяжелая утрата…
   Коратан поклонился в ответ и вошел в палатку. Фория сидела за походным столом, ее седеющие волосы рассыпались по плечам. Перепачканная туника и кольчуга были свалены в кучу рядом с ее креслом. Не отрываясь от разложенной перед ней карты, принцесса произнесла безразличным голосом:
   — Я назначаю тебя своим наместником, Кор. Я хотела бы, чтобы ты отправился в Римини. Обстановка слишком напряженная, я не могу отлучаться с фронта, поэтому церемонию коронации проведем завтра, как только ты найдешь необходимых жрецов. Церемонию проведет мой войсковой волшебник.
   — Органсус? — Принц сел напротив сестры. — Традиционно коронацию возглавляет маг предыдущей царицы. То есть…
   — Магиана. Да, я знаю. — Фория наконец оторвалась от карты, ее светлые глаза гневно сверкнули. — Она заняла этот пост только потому, что погиб Нисандер. А кто она была до того? Бродяжка, скитающаяся по чужим странам и лишь изредка бывающая на родине. И что она сделала для матери, пока служила ей? Только склоняла ее стать зависимой от чужаков.
   — Ты имеешь в виду посольство в Ауренен? Фория фыркнула.
   — Тело царицы еще не успело остыть, а она уже явилась изводить меня — пусть я дам слово, что не отступлю от плана Идрилейн! Впрочем, я думаю, и Нисандер мало чем от нее отличался. Как они надоедливы, эти престарелые маги! Они забыли свое место.
   — Что ты сказала Магиане? — перебил ее Коратан, желая предотвратить продолжение гневной тирады.
   — Я сказала, что я, как царица, не должна ни в чем отчитываться перед волшебниками и о своем решении поставлю ее в известность, когда сочту нужным.
   Коратан задумался, подыскивая нужные слова. Когда Фория в таком состоянии, нужно быть осторожным в выражениях.
   — Ты хочешь прервать переговоры? Судя по тому, как в последние месяцы обстоят наши дела, помощь ауренфэйе может нам пригодиться.
   Фория поднялась и принялась мерить шагами палатку.
   — Это признак нашей слабости. Кор. Капитуляция войск Майсены у северо-восточной границы…
   — Капитуляция? — ахнул Коратан. Ни разу за историю Трех Царств Майсена не отказывала в поддержке Скале при вторжении пленимарцев.
   — Вчера. Они сложили оружие в обмен на собственную жизнь. Конечно, они слышали, что скаланская царица послала свою младшую дочь просить ауренфэйе о помощи, и это окончательно подорвало их боевой дух, в точности как я предсказывала. Южная Майсена пока с нами, но и она переметнется к врагу — это только вопрос времени. Естественно, Пленимар в курсе всех событий. Мне докладывали о их вылазках на западном побережье Скалы до самого Илани.
   Коратан спрятал лицо в ладонях; чудовищная ситуация раздавила его.
   — За последние шесть дней я вынужден был отступить где-то на десять миль, — безжизненно произнес он. — Войска, которые мы встретили у Хаверфорда, возглавляли некроманты. Не те пугала, только и способные на цирковые фокусы, которых встречала ты, Фория. Это были сильнейшие маги. Одним ударом они убили лошадей под целой турмой, а затем заставили мертвых коней скакать обратно на нас. Это был разгром. Я думаю…
   — Что? Что мать была права? — набросилась на брата Фория. — Что нам нужны ауренфэйе и их магия, чтобы победить в войне с Пленимаром? Я скажу тебе, что нам нужно:
   ауренфэйские лошади, ауренфэйская сталь и ауренфэйский порт Гедре, если нам предстоит защищать Римини и южные острова. Но лиасидра продолжает разглагольствовать!
   Коратан зачарованно следил за сестрой, мечущейся из угла в угол; новоявленная царица с такой силой сжимала рукоять меча. что пальцы у нее побелели.
   «Это ее старый боевой меч», — отметил он про себя. Фория не носила меч Герилейн: формально этот символ силы и власти перейдет к ней только после коронации. Всю жизнь Коратан знал, что этот момент когда-нибудь настанет, что его сестра станет царицей. Почему же теперь, наблюдая за ней, он чувствует, как земля уходит у него из-под ног?
   — Ты отправила сообщение Клиа? — наконец спросил принц. Фория покачала головой.
   — Еще нет. Завтра я жду очередного гонца. Посмотрим, в какую сторону дует ветер в Ауренене. Сила, Кор. Любой ценой мы должны показать, что сильны.
   — Каковы бы ни были новости от Клиа, даже если курьер действительно привезет их завтра, это будут сведения недельной давности. Кроме того, Клиа, без сомнения, постарается представить все в лучшем свете, особенно если до нее дошел слух, что ты взошла на трон.
   Странная полуулыбка заиграла на губах Фории, глаза ее сузились и стали напоминать кошачьи. Она подошла к столу в углу шатра, открыла металлическую шкатулку и извлекла из нее пачку небольших кусочков пергамента.
   — Информацию из Сарикали я получаю не только от Клиа и Торсина.
   — Ах да, твои агенты. И что же они доносят? Лиасидра даст нам то, о чем мы просим?
   Губы Фории превратились в тонкую линию.
   — Так или иначе, мы получим то, что нам нужно. Я хочу, брат мой, чтобы ты отправился в Римини.
   Царица подошла к брату, взяла его большую руку в свои и сняла у него с пальца кольцо; на крупном черном камне был выгравирован дракон, кусающий себя за хвост. Улыбаясь, она надела его себе на указательный палец левой руки.
   — Будь готов. Кор. Когда этот дракон вернется к тебе, наступит время искать следующего.

Глава 21. Руиауро

   — Тебе будет несложно сыграть больного, идущего на поправку, ведь правда? — На третье утро после избиения Серегила хаманцами Алек помогал ему одеваться. На незабинтованных участках тело друга являло собой ужасающую смесь фиолетово-зеленых оттенков; Серегил все еще не мог есть ничего, кроме бульона и отваров, которые приносил Ниал.
   — Трудно будет убедить их, что я иду на поправку. — Серегил приглушенно застонал, когда пришлось всовывать руку в рукав кафтана. — Или себя.
   Серегил по-прежнему отказывался рассказать, что произошло с ним на самом деле. Тот факт, что избиение, похоже, значительно улучшило состояние духа возлюбленного, тревожил Алека не меньше, чем его упорное молчание.
   «Пока я буду вытягивать из него старые секреты, он успеет обзавестись новыми», — подумал юноша.
   — Сегодня я пойду с тобой, — заявил Алек. — Там стало почти что интересно. Кирнари Силмаи открыто перешли на сторону Клиа, и он утверждает, что рабазийцы тоже готовы стать нашими союзниками. Ты вчера пропустил совместный ужин с ними. Нас приняли очень радушно, а Вирессу, похоже, не пригласили. Как думаешь, Ниал приложил к этому руку?
   — Он утверждает, что его мнением особенно не интересуются. Возможно, рабазийцам просто надоело получать приказы от Вирессы. — Серегил проковылял к небольшому зеркалу над умывальником. По всей видимости, то, что он в нем увидел, его удовлетворило; он попробовал вытянуть руки, но снова застонал от боли.
   — О да, мне намного лучше! — пробурчал он своему бледному отражению. — Алек, помоги мне, пожалуйста, спуститься с лестницы. Надеюсь, дальше я справлюсь сам.
   Остальные уже собрались на завтрак в центральном зале. Клиа просматривала свежие письма.
   — Чувствуешь себя лучше? — спросила принцесса, поднимая глаза.
   — Намного, — соврал Серегил. Он опустился на стул рядом с Теро и налил себе чаю, который не собирался пить. Волшебник, нахмурившись, читал письмо.
   — От Магианы? — поинтересовался Серегил.
   — Да. — Теро передал свиток Серегилу, и тот углубился в чтение, держа свиток так, чтобы и Алеку было видно.
   «Вчера к нам прибыл третий курьер от Клиа. Фория ничего не сказала, но ее отношение к посольству сестры очевидно, — прочел Алек вслух. — Нельзя ли добиться от лиасидра хоть небольших уступок? Иначе, боюсь, Фория может отозвать вас».
   — Да, это нам известно, — откликнулся Торсин. — Она просит о небольших уступках. Интересно, а чем же мы занимаемся вот уже несколько недель?
   Серегил заметил быстрый взгляд, который Алек бросил на посла, и догадался, что тот думает о ночном визите Торсина в тупу Катме.
   — В послании моей благородной сестры тоже есть подобные намеки, — проворчала Клиа, откладывая в сторону письмо. — Хотела бы я, чтобы она оказалась на моем месте и сама увидела, с чем мне приходится бороться. Это все равно что спорить с деревьями! — Клиа повернулась к Серегилу, на лице у нее было написано разочарование. — Скажи мне, мой советник, как заставить твоих соплеменников поспешить? Времени у нас остается совсем мало.
   Серегил вздохнул.
   — Позволь нам с Алеком заняться нашим ремеслом, госпожа. Клиа покачала головой.
   — Еще нет. Риск слишком велик. Должен быть другой путь. Серегил уставился в свою чашку, проклиная туман в голове, мешающий представить этот другой путь.
   Путь к зданию, где заседала лиасидра, оказался делом нелегким. Не обращая внимания на возражения Серегила, Алек помог другу сесть на коня и спешиться; он утверждал, что Серегил выглядит так, как будто сейчас упадет в обморок.
   Когда наконец Серегил уселся на свое место за спиной Клиа, он был бледен, обливался потом, но, отдышавшись, понял, что чувствует себя достаточно сносно, чтобы снова участвовать в игре.
   Алек обвел взглядом лица в ложах. Когда он дошел до хаманцев, в животе у него похолодело. Эмиэль-и-Моранти откровенно усмехался, глядя на Серегила. Поймав взгляд Алека, хаманец с сардоническим видом чуть поклонился ему.
   — Это был он, да? — сквозь зубы процедил юноша.
   Серегил посмотрел на него с таким видом, как будто не понимал, о чем речь, затем знаком велел ему молчать.
   Алек снова посмотрел на Эмиэля.
   «Только попадись мне и парочке моих друзей в темном переулке. Нет, одному мне, этого будет достаточно», — подумал он с надеждой, что мысль легко можно прочесть по его лицу, — хоть это и могло обойтись дорого.
   Серегил заметил вызывающую усмешку хаманца, но невозмутимо проигнорировал ее. Он предпочитал делать вид, что в ту ночь в темноте ему не удалось узнать никого из нападавших. «Ну и кого ты пытаешься обмануть?» — сказал он себе. Он привычно отогнал неприятную мысль. Сейчас у него есть дела поважнее.