Патрик зарделся.
– Потом они кричали, что так я больше похож на мужчину…
Мы стояли у дверей класса.
– Ты ни на кого не похож, – прошептала я и, встав на цыпочки, чмокнула его в губы.
– Вот ваши новые подруги!
Жестом фокусницы миссис Боско открыла несгораемый шкаф. Внутри на металлических полках лежали пластиковые головы с блестящими каштановыми волосами.
– Так, каждый возьмите по голове.
Мы с Патриком и наши двенадцать сокурсников смотрели на нее в немом оцепенении.
– Волосы настоящие! – гордо объявила преподавательница. – То есть человеческие. Все желающие могут убедиться!
– О Боже!.. – прошептала стоящая за моей спиной Джанет.
– Ну, что стоите? Они не кусаются! – Миссис Боско повернулась ко мне: – Джорджия Уоткинс, покажите своим однокурсникам пример!
Я растерянно смотрела на совершенно одинаковые головы: какая из них принесет мне удачу? Пусть будет третья слева. Прямые каштановые волосы, растянувшиеся в улыбке пластиковые губы.
– Как вы ее назовете?
– Что, простите? – Уже в который раз я чуть не добавила «мэм».
– Голове нужно дать имя. Вот, каждый подпишет. – Миссис Боско выложила на стол пачку маркеров. Осмелев, парни и девушки разбирали головы и расходились по местам. Сняв колпачок, я вдохнула искусственный запах чернил и крупно написала на шее манекена: «Этель».
Патрик заглянул мне через плечо.
– Этель? Что еще за имя?
– Так зовут мою бабушку, она носит парик.
– Ясно, – проговорил парень. На секунду его маркер замер над шеей манекена, а потом на бежевом пластике появилось: «Миранда».
Миранда и Этель повсюду сопровождали нас с Патриком, который почти каждый день подвозил меня на голубом «шевроле». По утрам он объявлял, сколько учебных часов осталось.
– Двести шестнадцать часов…
– Сто восемьдесят восемь.
– Сто двенадцать.
Чем больше мы занимались, тем забавнее выглядели головы манекенов. На Этель было жалко смотреть: глаза как у панды, с таким количеством теней и жидкой подводки не справлялись ни молочко, ни тоник. Губы как у местной бомжихи миссис Роджерс, которая макияж накладывала в сильном подпитии, не удосуживаясь посмотреться в зеркало. А волосы… Нещадно выжженные пероксидом, они напоминали сладкую вату или дешевую елочную мишуру. Что только я с ними не делала: завивала, красила, укладывала, выпрямляла утюжком. В результате шелковистый блеск потерян навсегда, а других волос у бедной Этель не вырастет.
По субботам мы работали в «У Дорин». За несколько месяцев у Патрика появились постоянные клиентки.
Голубой «шевроле» резко тормозил у салона, так что лежащие на заднем сиденье Этель и Миранда подскакивали, словно футбольные мячи.
– Этим красавицам лучше никому не показываться, – выбираясь из машины, проговорил Патрик. – Иначе твоей маме грозит неминуемое разорение.
– Не знаю, – покачала головой я, – а вдруг все жительницы Википими захотят стать похожими на Этель и Миранду?
– Ну, это вряд ли!
Мы вошли в салон. В кресле Дорин сидела миссис Стролли, владелица агентства недвижимости.
– Привет, ребята! – радостно закричала мама.
– Кому ты больше рада: мне или ему? – подозрительно спросила я.
Патрика мама обожала: если он не оставался у нас на ужин, на следующий день непременно посылала ему персональный сверток с ленчем. «Такой милый молодой человек! – восклицала Дорин. – Милый и воспитанный». Ко мне в душу она не лезла, о наших отношениях не расспрашивала. Собственно, и рассказывать было нечего: обычная дружба.
– Патрик, пожалуйста, вымой голову миссис Картер, – попросила мама, – она торопится.
– Нет проблем.
Миссис Стролли Дорин делала короткую асимметричную стрижку, ту же самую, что и последние десять лет. Жительницы Википими не любят кардинально менять свой образ, выбирают паж или каре и всю жизнь остаются им верны.
Я надевала белую накидку и вдруг услышала голос риелторши:
– Как бизнес, Дорин?
В ответ прозвучало что-то невразумительное. Из-за гула сушилок трудно разобрать, что сказала мама. Зато реплики Шарон Стролли слышались четко и ясно – такой голос никаким феном не заглушишь.
– Почему бы не пойти в банк и не напомнить Тиму Корнеллу, что ты его давняя клиентка? Тебе просто нужно чуть больше времени.
Дорин снова пролепетала что-то непонятное. От волнения я никак не могла застегнуть пуговицы. Неужели у нас проблемы? Надо же, а мама ничего мне не говорила.
– Боже мой, кто мешает заложить салон еще раз? – Голос миссис Стролли эхом разносился по всему помещению. Эта риелторша похожа на сороку: шумная, беспокойная, машет крыльями, трещит, трещит, трещит…
– Мама, что случилось? – не выдержала я. Наверное, стоило подождать конца рабочего дня, но разве в таком состоянии можно стричь и красить?
– Ничего страшного, милая, – беззаботно ответила мама, но пальцы, сжимавшие ножницы, побелели.
– Прошу тебя, скажи!
Патрик, уже вымывший голову миссис Картер, внимательно изучал прейскурант. Неужели он что-то знает?
– Что происходит? – не унималась я.
– Повторяю, ничего страшного, – упрямилась Дорин.
– Твоя мать взяла кредит под залог салона, – просветила меня миссис Стролли. – А теперь пришла пора его возвращать вместе с процентами.
– Что это значит? – пролепетала я.
– Я должна банку много денег, – с деланным спокойствием проговорила мама.
Ожидающие в приемной посетительницы, сплошь постоянные клиентки, делали вид, что с интересом читают «Космополитен» и «Вог».
– Сколько?
– Джорджия, давай не будем об этом, ладно?
– Я хочу знать, – непререкаемым тоном проговорила я.
– Пятьдесят восемь тысяч долларов, – словно приговор, объявила мама, не отводя взгляда от головы миссис Стролли.
Святые небеса! Сумма-то астрономическая! Это больше, чем мама зарабатывает за год, а то и за два… Я чувствовала, что за мной, затаив дыхание, следит весь салон. Воцарилась полная тишина, даже клацанье ножниц стихло. Патрик, верный, надежный Патрик обнял меня за плечи, но я словно окаменела.
Господи, что же делать?
– Есть только один выход, – сказал Патрик.
Ужасная суббота кончилась, и он вез меня домой. Одному Богу известно, как я справилась с семью тонированиями и четырьмя осветлениями!
Голубой «шевроле» стоял на светофоре возле мини-маркета. Мне только кажется, или двигатель действительно стучит?
– Никакого выхода нет, – пробурчала я, с нетерпением ожидая, когда зажжется зеленый. Скорее бы домой, забраться под одеяло вместе с «Библией дебютантки». Может, полегчает?
– Еще как есть! Поехали со мной в Нью-Йорк!
Я покачала головой. Что за глупые шутки?
– Не могу, особенно сейчас.
– Разве твоей матери не нужны деньги?
– Конечно, нужны.
– Сидя в Википими, ты ей не поможешь.
– Но ведь именно так мы планировали: я получаю диплом и начинаю работать в «У Дорин».
– Джорджия! – Патрик похлопал меня по коленке. – Сколько ты зарабатываешь в этом салоне?
Наконец зажегся зеленый.
– Ну, баксов двести, – ответила я и тут же себя одернула: нужно говорить не «баксы», а «доллары», как Корнелия Гест.
– В день?
– В неделю…
– М-да…
В салоне голубого «шевроле» повисла гнетущая тишина. Мы проехали питомник миссис Шоу: цветы и теплолюбивые растения на зиму укрыты в теплице, а зима в Нью-Хэмпшире длится до середины апреля. За окном серо-коричневый сумрак. А вот и массивное кирпичное здание средней школы. Субботним вечером стоянка оказалась пустой. Здесь я была как в тюрьме – чужая, никому не понятная идиотка…
– Скажи-ка, – начал Патрик, – мы ведь с тобой настоящие рабочие лошадки, правда?
Я кивнула.
– Так вот, для таких, как мы, есть всего несколько способов заработать деньги. Я имею в виду настоящие деньги. Первый – стать строителями-контрактниками. По-моему, звучит не очень привлекательно…
Представив Патрика с бензопилой в руках, я неожиданно рассмеялась.
– Но существует и другой, более приятный способ – отправиться в Нью-Йорк и найти работу в модном салоне.
– С чего ты решил, что я смогу найти работу в Нью-Йорке?
– Я помогу тебе устроиться, – пообещал Патрик.
Мы сворачивали на мою улицу: грязь, талый снег и одинаковые двухэтажные дома.
– Патрик, очень мило с твоей стороны, но чем ты можешь помочь?
– Я же говорил, у меня есть друзья.
– Возможно, но тот новый салон, как его…
– «Жан-Люк», – подсказал парень.
– Да, «Жан-Люк». Откуда ты знаешь, что салон станет популярным? В Нью-Йорке ежегодно открываются тысячи таких заведений!
Остановившись у моего дома, Патрик заглушил мотор.
– Просто поверь мне, и все.
Я смотрела на желтый свет, лившийся из окна Мелоди. Осенью она уедет в Бостон. Грант покроет плату за обучение, но ведь еще нужно снимать комнату и на что-то жить… В последние месяцы я только об этом и думала.
Темные глаза Патрика горели в темноте, как у кота. Да, конечно, я поеду с ним в Нью-Йорк. «Жан-Люк»? Почему бы и нет? Будем вместе снимать квартиру… Может, Урсула что-нибудь подыщет. А потом… потом мы поженимся! Но сначала нужно заработать побольше денег, чтобы спасти мамин салон и помочь Мелоди.
– Хорошо. – Я положила голову Патрику на плечо. – Я поеду с тобой.
Лучший салон в мире
– Потом они кричали, что так я больше похож на мужчину…
Мы стояли у дверей класса.
– Ты ни на кого не похож, – прошептала я и, встав на цыпочки, чмокнула его в губы.
– Вот ваши новые подруги!
Жестом фокусницы миссис Боско открыла несгораемый шкаф. Внутри на металлических полках лежали пластиковые головы с блестящими каштановыми волосами.
– Так, каждый возьмите по голове.
Мы с Патриком и наши двенадцать сокурсников смотрели на нее в немом оцепенении.
– Волосы настоящие! – гордо объявила преподавательница. – То есть человеческие. Все желающие могут убедиться!
– О Боже!.. – прошептала стоящая за моей спиной Джанет.
– Ну, что стоите? Они не кусаются! – Миссис Боско повернулась ко мне: – Джорджия Уоткинс, покажите своим однокурсникам пример!
Я растерянно смотрела на совершенно одинаковые головы: какая из них принесет мне удачу? Пусть будет третья слева. Прямые каштановые волосы, растянувшиеся в улыбке пластиковые губы.
– Как вы ее назовете?
– Что, простите? – Уже в который раз я чуть не добавила «мэм».
– Голове нужно дать имя. Вот, каждый подпишет. – Миссис Боско выложила на стол пачку маркеров. Осмелев, парни и девушки разбирали головы и расходились по местам. Сняв колпачок, я вдохнула искусственный запах чернил и крупно написала на шее манекена: «Этель».
Патрик заглянул мне через плечо.
– Этель? Что еще за имя?
– Так зовут мою бабушку, она носит парик.
– Ясно, – проговорил парень. На секунду его маркер замер над шеей манекена, а потом на бежевом пластике появилось: «Миранда».
Миранда и Этель повсюду сопровождали нас с Патриком, который почти каждый день подвозил меня на голубом «шевроле». По утрам он объявлял, сколько учебных часов осталось.
– Двести шестнадцать часов…
– Сто восемьдесят восемь.
– Сто двенадцать.
Чем больше мы занимались, тем забавнее выглядели головы манекенов. На Этель было жалко смотреть: глаза как у панды, с таким количеством теней и жидкой подводки не справлялись ни молочко, ни тоник. Губы как у местной бомжихи миссис Роджерс, которая макияж накладывала в сильном подпитии, не удосуживаясь посмотреться в зеркало. А волосы… Нещадно выжженные пероксидом, они напоминали сладкую вату или дешевую елочную мишуру. Что только я с ними не делала: завивала, красила, укладывала, выпрямляла утюжком. В результате шелковистый блеск потерян навсегда, а других волос у бедной Этель не вырастет.
По субботам мы работали в «У Дорин». За несколько месяцев у Патрика появились постоянные клиентки.
Голубой «шевроле» резко тормозил у салона, так что лежащие на заднем сиденье Этель и Миранда подскакивали, словно футбольные мячи.
– Этим красавицам лучше никому не показываться, – выбираясь из машины, проговорил Патрик. – Иначе твоей маме грозит неминуемое разорение.
– Не знаю, – покачала головой я, – а вдруг все жительницы Википими захотят стать похожими на Этель и Миранду?
– Ну, это вряд ли!
Мы вошли в салон. В кресле Дорин сидела миссис Стролли, владелица агентства недвижимости.
– Привет, ребята! – радостно закричала мама.
– Кому ты больше рада: мне или ему? – подозрительно спросила я.
Патрика мама обожала: если он не оставался у нас на ужин, на следующий день непременно посылала ему персональный сверток с ленчем. «Такой милый молодой человек! – восклицала Дорин. – Милый и воспитанный». Ко мне в душу она не лезла, о наших отношениях не расспрашивала. Собственно, и рассказывать было нечего: обычная дружба.
– Патрик, пожалуйста, вымой голову миссис Картер, – попросила мама, – она торопится.
– Нет проблем.
Миссис Стролли Дорин делала короткую асимметричную стрижку, ту же самую, что и последние десять лет. Жительницы Википими не любят кардинально менять свой образ, выбирают паж или каре и всю жизнь остаются им верны.
Я надевала белую накидку и вдруг услышала голос риелторши:
– Как бизнес, Дорин?
В ответ прозвучало что-то невразумительное. Из-за гула сушилок трудно разобрать, что сказала мама. Зато реплики Шарон Стролли слышались четко и ясно – такой голос никаким феном не заглушишь.
– Почему бы не пойти в банк и не напомнить Тиму Корнеллу, что ты его давняя клиентка? Тебе просто нужно чуть больше времени.
Дорин снова пролепетала что-то непонятное. От волнения я никак не могла застегнуть пуговицы. Неужели у нас проблемы? Надо же, а мама ничего мне не говорила.
– Боже мой, кто мешает заложить салон еще раз? – Голос миссис Стролли эхом разносился по всему помещению. Эта риелторша похожа на сороку: шумная, беспокойная, машет крыльями, трещит, трещит, трещит…
– Мама, что случилось? – не выдержала я. Наверное, стоило подождать конца рабочего дня, но разве в таком состоянии можно стричь и красить?
– Ничего страшного, милая, – беззаботно ответила мама, но пальцы, сжимавшие ножницы, побелели.
– Прошу тебя, скажи!
Патрик, уже вымывший голову миссис Картер, внимательно изучал прейскурант. Неужели он что-то знает?
– Что происходит? – не унималась я.
– Повторяю, ничего страшного, – упрямилась Дорин.
– Твоя мать взяла кредит под залог салона, – просветила меня миссис Стролли. – А теперь пришла пора его возвращать вместе с процентами.
– Что это значит? – пролепетала я.
– Я должна банку много денег, – с деланным спокойствием проговорила мама.
Ожидающие в приемной посетительницы, сплошь постоянные клиентки, делали вид, что с интересом читают «Космополитен» и «Вог».
– Сколько?
– Джорджия, давай не будем об этом, ладно?
– Я хочу знать, – непререкаемым тоном проговорила я.
– Пятьдесят восемь тысяч долларов, – словно приговор, объявила мама, не отводя взгляда от головы миссис Стролли.
Святые небеса! Сумма-то астрономическая! Это больше, чем мама зарабатывает за год, а то и за два… Я чувствовала, что за мной, затаив дыхание, следит весь салон. Воцарилась полная тишина, даже клацанье ножниц стихло. Патрик, верный, надежный Патрик обнял меня за плечи, но я словно окаменела.
Господи, что же делать?
– Есть только один выход, – сказал Патрик.
Ужасная суббота кончилась, и он вез меня домой. Одному Богу известно, как я справилась с семью тонированиями и четырьмя осветлениями!
Голубой «шевроле» стоял на светофоре возле мини-маркета. Мне только кажется, или двигатель действительно стучит?
– Никакого выхода нет, – пробурчала я, с нетерпением ожидая, когда зажжется зеленый. Скорее бы домой, забраться под одеяло вместе с «Библией дебютантки». Может, полегчает?
– Еще как есть! Поехали со мной в Нью-Йорк!
Я покачала головой. Что за глупые шутки?
– Не могу, особенно сейчас.
– Разве твоей матери не нужны деньги?
– Конечно, нужны.
– Сидя в Википими, ты ей не поможешь.
– Но ведь именно так мы планировали: я получаю диплом и начинаю работать в «У Дорин».
– Джорджия! – Патрик похлопал меня по коленке. – Сколько ты зарабатываешь в этом салоне?
Наконец зажегся зеленый.
– Ну, баксов двести, – ответила я и тут же себя одернула: нужно говорить не «баксы», а «доллары», как Корнелия Гест.
– В день?
– В неделю…
– М-да…
В салоне голубого «шевроле» повисла гнетущая тишина. Мы проехали питомник миссис Шоу: цветы и теплолюбивые растения на зиму укрыты в теплице, а зима в Нью-Хэмпшире длится до середины апреля. За окном серо-коричневый сумрак. А вот и массивное кирпичное здание средней школы. Субботним вечером стоянка оказалась пустой. Здесь я была как в тюрьме – чужая, никому не понятная идиотка…
– Скажи-ка, – начал Патрик, – мы ведь с тобой настоящие рабочие лошадки, правда?
Я кивнула.
– Так вот, для таких, как мы, есть всего несколько способов заработать деньги. Я имею в виду настоящие деньги. Первый – стать строителями-контрактниками. По-моему, звучит не очень привлекательно…
Представив Патрика с бензопилой в руках, я неожиданно рассмеялась.
– Но существует и другой, более приятный способ – отправиться в Нью-Йорк и найти работу в модном салоне.
– С чего ты решил, что я смогу найти работу в Нью-Йорке?
– Я помогу тебе устроиться, – пообещал Патрик.
Мы сворачивали на мою улицу: грязь, талый снег и одинаковые двухэтажные дома.
– Патрик, очень мило с твоей стороны, но чем ты можешь помочь?
– Я же говорил, у меня есть друзья.
– Возможно, но тот новый салон, как его…
– «Жан-Люк», – подсказал парень.
– Да, «Жан-Люк». Откуда ты знаешь, что салон станет популярным? В Нью-Йорке ежегодно открываются тысячи таких заведений!
Остановившись у моего дома, Патрик заглушил мотор.
– Просто поверь мне, и все.
Я смотрела на желтый свет, лившийся из окна Мелоди. Осенью она уедет в Бостон. Грант покроет плату за обучение, но ведь еще нужно снимать комнату и на что-то жить… В последние месяцы я только об этом и думала.
Темные глаза Патрика горели в темноте, как у кота. Да, конечно, я поеду с ним в Нью-Йорк. «Жан-Люк»? Почему бы и нет? Будем вместе снимать квартиру… Может, Урсула что-нибудь подыщет. А потом… потом мы поженимся! Но сначала нужно заработать побольше денег, чтобы спасти мамин салон и помочь Мелоди.
– Хорошо. – Я положила голову Патрику на плечо. – Я поеду с тобой.
Лучший салон в мире
Ну и запарка! У нас очередь из четырнадцати человек! Даже Жан-Люк, и тот испугался, хотя плохо знающий его человек никаких признаков волнения не заметит: ни случайно упавшей на лоб пряди, ни нервно дергающихся губ.
Салон открылся всего три месяца назад и за этот короткий период стал самым популярным в городе. Жан-Люку завидовали все стилисты от Токио до Парижа. Редакторши глянцевых журналов после бесплатной стрижки и пятиминутной беседы в личном кабинете маэстро писали о нем восторженные статьи. А какие фотографии печатали! Вот Жан-Люк у фонтана отеля «Плаза», безупречно-элегантный в черной кожаной куртке с алым кашне, а вот он в салоне укладывает волосы Опры Уинфри. «Харперс базар», «Элль», «Космополитен», «Вог» хвалили его на все лады. Советы Жан-Люка на вес золота: обмолвись он, что в наступающем сезоне будет актуально бриться наголо, добрая половина читательниц тут же расстанется со своими шевелюрами. Всего три месяца, а завсегдатаи модных тусовок и бенефисов уже шепчутся: «“Жан-Люк”? Ну конечно! Лучший салон в мире!»
Я помогала одному из старших колористов, Ричарду, представлявшемуся всем как Ришар. На самом деле он был обычным Рикки из северного Нью-Джерси, но об этом знала только я и под большим секретом рассказала Патрику.
– Отгадай, кто сегодня звонил Ришару?
– Не знаю, кто?
– Мамочка!
– Правда? Из Парижа?
– Не угадал!
– Ладно, не томи, откуда?
– «Позовите, пожалуйста, Рикки!» – пропела я, старательно гнусавя и растягивая слова на джерсийский манер.
Чтобы не вскрикнуть, мой друг зажал рот рукой.
– Рикки?
– Поклянись, что никому не расскажешь!
– Клянусь, клянусь!
Мы оба, как и большинство работников салона, ненавидели Ришара. Зато его любили клиенты, а это главное. Старший колорист носил длинные, платинового цвета волосы до плеч и крошечный бриллиантовый гвоздик в левом ухе. Вся одежда, даже салонная униформа, у него от «Гермес». Абсурд, конечно, но клиенты-то инстинктивно чувствуют шик. Изюминка гардероба – ремень из черной крокодиловой кожи с золотой пряжкой в форме латинской буквы Н.
– Дорогой, как ваши родные в чудесном маленьком, как бишь его?.. – любезно поинтересовалась миссис Эл.
– Нью-Хоуп, – подсказал Ришар. Расчесав прядь широким гребнем, он передал ее мне. Заколкам старший колорист не доверял, так что ассистент должен был играть роль этакого живого зажима. Но я была рада и этому. Первый месяц вообще приходилось подметать пол: светлые волосы, темные, каштановые, седые… К концу рабочего дня казалось, что в мешок для мусора залез лохматый разноцветный зверь.
Став ассистенткой, я была на седьмом небе от счастья и старалась, как сказано в журналах, посылать ему потоки положительной энергии. Ришар говорил или делал какую-то гадость, а я представляла, как он купается в потоках теплого света.
– Нью-Хоуп – моя тайная маленькая родина, – театрально зашептал колорист. – Там все замечательно.
Миссис Эл, прямая как палка, сидела в кресле, прижав к груди упакованную в полиэтилен сумку. Всем посетителям салона выдавались специальные чехлы, чтобы не дай Бог не капнуть краской или пероксидом. Новшество было введено Жан-Люком после того, как клиентка конкурирующего салона подала в суд за то, что испортили ее сумочку от «Гермес».
– Мне только что привезли ящики для цветов! – похвастал Ришар. – Превращу свой балкон в сад! – Он тряхнул длинным платиновым хвостом, едва не угодив мне в глаз. – Вообще-то у меня и в квартире цветы, но без солнца они сохнут и умирают, сохнут и умирают…
Миссис Эл сочувственно кивнула, а Ришар, передав мне очередную мышиного цвета прядь, принялся наносить на нее золотистый красящий состав.
– Знаете, что я придумал? – возбужденно зашептал колорист. – Шелк!
– В каком виде?
– В натуральном. – Ришар снова вспомнил про французский акцент. – Цветы будут шелковыми.
– Чудесно! – зацокала языком миссис Эл.
Миссис Эр, предыдущая клиентка Ришара, сидела под лампами с цветным гелем на волосах. Ее таймер запищал во время вдохновенной лекции о ящиках для шелковых цветов, и неизвестно, слышал ли его колорист. Смыть гель – это моя обязанность, но кто тогда будет держать пряди миссис Эл? Что же делать? Вмешиваться в разговор нельзя!
– Ришар, а кто из дизайнеров делал вам ящики? Дадите мне его телефон? – спросила миссис Эл. – А то у меня в Восточном Хэмптонсе все цветы пересохли. Представляете, слишком много солнца!
– Конечно! Этот мальчик – просто чудо, к нему записываются за месяц, но сошлитесь на меня, и он обслужит вас вне очереди.
Исполняя функцию живого зажима, я могла наблюдать за тем, что происходит в салоне. Возможно, Ришар не в курсе, что на банкетке сидят четырнадцать человек, но я-то все вижу! Мы с Патриком незаметно переглянулись. Едва начав работать, мой друг прослыл лучшим специалистом по укладке: посетительницы справлялись о нем каждый день. Младшим стилистам самостоятельно делать укладку не полагается, но, видя, какой популярностью пользуется парень, Жан-Люк сделал исключение. Сегодня Патрик нервничает. Ясно, у него тоже цейтнот.
– Это не салон, а конвейер какой-то, – пожаловалась проходящему мимо Жан-Люку одна из посетительниц. Маэстро медленно, будто нехотя обернулся и разгневанно взглянул на даму.
– Мадам, – с бесконечным достоинством начал он, – это не фабрика. Здесь работают художники, которые создают красоту.
Жан-Люк окликнул одну из румынок. В салоне их человек десять: они делают маникюр, педикюр и дизайн бровей. Сегодняшняя преподавала химию в Бухарестском университете, но по первому зову маэстро бросила все и примчалась в Нью-Йорк.
– Пожалуйста, сделайте мадам маникюр за счет салона.
– Ой, Жан-Люк, как мило! Мерси, мерси! – радовалась дама, кокетливо убирая со лба влажную прядь.
Ассистируя Ришару, я украдкой следила за Фейт Хоником. Ее рабочее место как раз за Ришаром: свой столик на колесиках, персональная банкетка для клиентов. Я частенько следила за Фейт. Она казалась островком невозмутимости и спокойствия в бешеном море «Жан-Люка». Цейтнотов для нее не существовало: Фейт работала с бешеной скоростью и никогда не нервничала. Как же ей это удается? В «Жан-Люке» ходили разные слухи. Может, она занимается йогой, проповедует созерцание, как буддисты, или валиум принимает? Со временем я разгадала секрет ей непоколебимого спокойствия: Фейт сосредоточена только на работе. Другие стилисты и колористы то и дело стреляют глазами по салону, стараясь привлечь внимание звезды или очередной подружки известного политика. Для Фейт существовали только те, кто сидел в ее кресле. В результате никаких ошибок и неизменно превосходный результат. Глядя на нее, я вспоминала маму.
Фейт не сводила глаз с длинных каштановых прядей сидящей у нее девушки. Действия доведены до автоматизма, стопроцентная концентрация внимания: ни дать ни взять машина.
Ришар – совсем другое дело. Таймер миссис Эн сработал пять минут назад, а он до сих пор ничего не заметил. Вместо этого чирикает с миссис Эл: оказывается, у них один и тот же инструктор по фитнесу.
– Дункан – самый лучший! – потряхивая платиновым хвостом, верещал Ришар. – Сколько вы с ним качаете пресс?
– По часу ежедневно, – простонала миссис Эл, – зато живот потом идеально плоский. В конце тренировки он делает такой массаж, что каждый позвонок…
– Ришар, можно вас на минуточку? – робко позвала миссис Эн.
– Что, милая?
– Я… это… кажется, у меня таймер сработал.
– Не может быть!
– Простите, но я абсолютно уверена, что…
Ришар наконец удосужился взглянуть на миссис Эн. Гель явно передержали. Волосы у миссис Эн будут на пару тонов темнее, чем ей бы хотелось. Тонкие ноздри Ришара нервно затрепетали.
– Джорджия, – елейным голоском позвал старший колорист, – будь любезна, смой с миссис Эн краску, а потом на пару секунд нанеси золотой гель с блеском.
– Но, Ришар… – Миссис Эн многозначительно постучала по инкрустированному бриллиантами хронометру. – Я, знаете ли, спешу!
– Доверьтесь мне, милая, – ослепительно улыбнулся колорист. – Результат вам понравится, обещаю! – Вырвав локон миссис Эл, он подтолкнул меня к раковине. По опыту знаю: чем добрее Ришар с клиентами, тем стервознее с персоналом, в данном случае со мной. Стараясь не дышать, я шагнула к миссис Эн. Как бы сейчас повела себя Фейт Хоником?
Накинув на шею клиентки свежее полотенце, я стала быстро смывать темнеющий гель.
– Все в порядке? – спросила миссис Эн.
Глядя на нее сверху вниз, я заметила, как напряглось разглаженное подтяжками лицо.
– Да, конечно, – с фальшивым оптимизмом сказала я. На самом деле ее волосы вместо золотисто-ореховых стали фиолетовыми. – Через секунду приготовлю новый состав…
Я понеслась в подсобку, молясь всем богам, чтобы дама не посмотрела в зеркало.
Золотой блеск не поможет, дело зашло слишком далеко. Чем же мне насолить Ришару? Сделать, как он сказал, и злорадно ждать скандала? А ведь миссис Эн, если память мне не изменяет, жена известного адвоката… Пытаясь взять себя в руки, я покачала головой. Нет, ситуацию нужно исправлять.
Итак, профессионализм одержал верх над стервозностью, в конце концов, я ведь дочь Дорин! Быстро смешав несколько оттенков, я приготовила состав, единственный, который спасет миссис Эн, и аккуратно нанесла на волосы. Через три минуты проявились терракотовые тона. Отправив миссис Эн на бесплатную укладку, я вернулась к Ришару, который, закончив с миссис Эл и разговорами о шелковых цветах и фитнесе, занялся свежепостриженной пожилой дамой.
Ришар заговорил со мной минут через пять. Не общался он и с клиенткой, милой на вид старушкой: аляповатые полиэстровые брюки, фальшивая сумочка от Гуччи и часы «Таймекс» в качестве аксессуаров. Раз носит «Гуччи», то Ришара недостойна!
Наконец старший колорист повернулся ко мне.
– Почему бы тебе не сходить пообедать? – старательно имитируя французский акцент, предложил он. – Да, еще купи себе что-нибудь из одежды, а то похожа, – он взмахнул рукой, изображая аппетитные округлости, – на официантку…
Из зеркала на меня смотрели круглые как блюдца глаза старушки с «Гуччи». Только бы не разреветься и не надерзить! Нет, не доставлю ему такого удовольствия! Я медленно кивнула, будто смакуя мудрость Ришара, а потом критически посмотрела на себя в зеркало, оценивая то, что считала удачной вариацией на тему «Дресс-код “Жан-Люка”». Черные обтягивающие брюки, туфли с квадратными носами и золотой пряжкой, а сверху – белая туника. Утром я казалась себе соблазнительной и сексуальной, а сейчас – дешевой провинциалкой с полным отсутствием вкуса. Может, Ришар прав и я не умею одеваться так, как подобает служащей салона «Жан-Люк»?
– Хорошо, – пролепетала я, – как скажете.
– Подождите, милая! – засуетилась старушка и зачем-то полезла в сумочку.
– Не стоит давать чаевые Джорджии. – Мое имя Ришар произнес так, будто я была конченой идиоткой. Нужно направить на него луч теплого света… Нет, не помогает…
– Отчего же… – Пожилая дама продолжала рыться в сумочке. Господи, пусть ее кошелек окажется не фальшивым «Гуччи»!
– Нет, я настаиваю! – издевался Ришар. – Наши ассистенты получают более чем достаточно.
Старший колорист игриво подмигнул старушке, а потом посмотрел в зеркало, ожидая моей реакции. Я словно окаменела. Ложь, грязная ложь! Ассистенты только за счет чаевых и живут, Жан-Люк нам сущие гроши платит. Даже визитки заказываем сами! Это ведь далеко не впервые: Ришар постоянно говорит посетителям, чтобы не давали мне на чай. Интересно, зачем? Что ему мои жалкие гроши! «Это потому, что ты по-настоящему талантлива и он это знает! – утешал Патрик. – У тебя талант, а у него – только дерьмо…»
Я шла по Пятой авеню, чувствуя себя жалкой козявкой. Даже меньше, чем козявкой – сине-зеленой водорослью, амебой, которых мы рассматривали под микроскопом на биологии. У таксофона автоматически остановилась и стала искать в кошельке мелочь. Сейчас мне поможет только один голос на свете… Я бросала в автомат десятицентовики, чтобы дозвониться до Википими, их нужно десять.
– Салон «У Дорин», здравствуйте!
– Мама? С каких пор ты сама берешь трубку?
– С недавних! – засмеялась она. – Жду следующую посетительницу!
– Ясно… – выдохнула я. Как же мне хотелось домой! Пришлось сжать зубы, чтобы не разреветься. Что я делаю в Нью-Йорке? Те крохи, что зарабатываю, Дорин не спасут, так ради чего мучиться?
– Джорджия? – взволнованно спросила мама. Ну почему она так далеко? – Доченька? С тобой все в порядке?
– Да, конечно, просто очень соскучилась!
– Милая, я тоже скучаю.
Нужно срочно взять себя в руки.
– Скоро пришлю тебе пятьсот долларов. Это, конечно, немного, с чаевыми получится гораздо больше…
– Доченька, за меня не беспокойся, – попросила Дорин. – Главное, береги себя.
– Я тебя люблю.
Завыла сирена, мимо пронеслись пожарные.
– И я тебя, – отозвалась мама.
На противоположном конце провода стояла тишина, какая бывает лишь в Википими: если выключить сушилки и фены, слышно, о чем говорят на улице прохожие…
Губы предательски задрожали, и я поняла, что сейчас разревусь.
– Все, мне пора, – буркнула я и повесила трубку.
На Пятьдесят восьмой улице, на востоке граничащей с Пятой авеню, целая галерея дорогих бутиков. В витринах искрятся драгоценные камни, переливаются меха, кожа, даже хлопок, который здесь тоньше и нежнее шелка. Мимо проходят клиенты «Жан-Люка». Я приветливо улыбаюсь, но меня не узнают…
Вот из «мерседеса» осторожно выбирается высокая блондинка. Она была у нас только вчера, ее постриг сам маэстро, а Фейт сделала мелирование. Когда девица ушла, мы всем салонам смотрели «Вог», где опубликовали ее фотосессию: на одном развороте она нежилась в гамаке на португальской вилле своих родителей, на другом каталась на вороном коне.
Я помахала ей рукой, о чем тотчас же пожалела. Конечно же, мисс Совершенство меня не узнала! На красивом лице застыл вопрос: «Откуда я вас знаю?» Наверное, не может вспомнить: массажистка я, парикмахерша или маникюрша.
Подул сильный ветер, и я низко опустила голову. И в каком же можно купить себе форму? Есть тут один, салон Энн Тейлор, но в него и заходить стыдно. Что делать, Гуччи явно не по карману. В «Гермес» я уже заглядывала в первый же день после приезда в Нью-Йорк. Хотелось послать маме подарок непременно в знаменитой оранжево-коричневой упаковке. Я долго приценивалась к шарфам, ручкам, кошелькам, а смогла позволить себе только мыло…
– Чем могу вам помочь? – вежливо спросила продавщица.
Я посмотрела на часы: до конца перерыва пятнадцать минут.
– Пожалуйста, нужны черные брюки самого простого покроя, классическая белая рубашка и черные туфли.
– Вы работаете в «Жан-Люке»? – тут же догадалась девушка.
Мне стало легче. Интересно, кто из наших одевается у Энн Тейлор? Или разница между брюками за девяносто долларов и за пятьсот не так уж и очевидна? Может, если брюки за девяносто наденет красавица блондинка, все решат, что они стоят целый миллион? От Энн Тейлор я ушла пятнадцать минут спустя в неплохом настроении с двумя комплектами, которые прекрасно подойдут в качестве формы.
Вернувшись в «Жан-Люк», я закрылась в туалете, переоделась в новенький костюм, сложила свою одежду в пластиковый пакет и вышла в зал. Пора заказывать ленч для Ришара. Вообще-то другие старшие стилисты и колористы приносили ленч с собой или заказывали доставку, но Ришару нравилось быть оригиналом, поэтому, как подчиненная, его питанием занималась я: звонила в ресторан «Нелло» и заказывала моцареллу, булочки и капуччино на двадцать долларов, расплачивалась с курьером собственными деньгами, а потом неделями выпрашивала у Ришара долг.
Подсобка, она же курилка и столовая – сердце салона «Жан-Люк». Это наши кулуары, если хотите. Настоящие драмы развертываются в зале, зато в подсобке все натуральное, без бутафории и масок. Сюда из местных кафе и кофеен приносили заказанный посетителями ленч, который наш официант Пако перекладывал из пластиковой и бумажной посуды в изящный фарфор. Вместо подносов – плетеные корзинки, застланные белоснежными хрустящими полотенцами. Наши клиенты в восторге, мы тоже. Браво, Пако и Жан-Люк, который все это придумал.
Салон открылся всего три месяца назад и за этот короткий период стал самым популярным в городе. Жан-Люку завидовали все стилисты от Токио до Парижа. Редакторши глянцевых журналов после бесплатной стрижки и пятиминутной беседы в личном кабинете маэстро писали о нем восторженные статьи. А какие фотографии печатали! Вот Жан-Люк у фонтана отеля «Плаза», безупречно-элегантный в черной кожаной куртке с алым кашне, а вот он в салоне укладывает волосы Опры Уинфри. «Харперс базар», «Элль», «Космополитен», «Вог» хвалили его на все лады. Советы Жан-Люка на вес золота: обмолвись он, что в наступающем сезоне будет актуально бриться наголо, добрая половина читательниц тут же расстанется со своими шевелюрами. Всего три месяца, а завсегдатаи модных тусовок и бенефисов уже шепчутся: «“Жан-Люк”? Ну конечно! Лучший салон в мире!»
Я помогала одному из старших колористов, Ричарду, представлявшемуся всем как Ришар. На самом деле он был обычным Рикки из северного Нью-Джерси, но об этом знала только я и под большим секретом рассказала Патрику.
– Отгадай, кто сегодня звонил Ришару?
– Не знаю, кто?
– Мамочка!
– Правда? Из Парижа?
– Не угадал!
– Ладно, не томи, откуда?
– «Позовите, пожалуйста, Рикки!» – пропела я, старательно гнусавя и растягивая слова на джерсийский манер.
Чтобы не вскрикнуть, мой друг зажал рот рукой.
– Рикки?
– Поклянись, что никому не расскажешь!
– Клянусь, клянусь!
Мы оба, как и большинство работников салона, ненавидели Ришара. Зато его любили клиенты, а это главное. Старший колорист носил длинные, платинового цвета волосы до плеч и крошечный бриллиантовый гвоздик в левом ухе. Вся одежда, даже салонная униформа, у него от «Гермес». Абсурд, конечно, но клиенты-то инстинктивно чувствуют шик. Изюминка гардероба – ремень из черной крокодиловой кожи с золотой пряжкой в форме латинской буквы Н.
– Дорогой, как ваши родные в чудесном маленьком, как бишь его?.. – любезно поинтересовалась миссис Эл.
– Нью-Хоуп, – подсказал Ришар. Расчесав прядь широким гребнем, он передал ее мне. Заколкам старший колорист не доверял, так что ассистент должен был играть роль этакого живого зажима. Но я была рада и этому. Первый месяц вообще приходилось подметать пол: светлые волосы, темные, каштановые, седые… К концу рабочего дня казалось, что в мешок для мусора залез лохматый разноцветный зверь.
Став ассистенткой, я была на седьмом небе от счастья и старалась, как сказано в журналах, посылать ему потоки положительной энергии. Ришар говорил или делал какую-то гадость, а я представляла, как он купается в потоках теплого света.
– Нью-Хоуп – моя тайная маленькая родина, – театрально зашептал колорист. – Там все замечательно.
Миссис Эл, прямая как палка, сидела в кресле, прижав к груди упакованную в полиэтилен сумку. Всем посетителям салона выдавались специальные чехлы, чтобы не дай Бог не капнуть краской или пероксидом. Новшество было введено Жан-Люком после того, как клиентка конкурирующего салона подала в суд за то, что испортили ее сумочку от «Гермес».
– Мне только что привезли ящики для цветов! – похвастал Ришар. – Превращу свой балкон в сад! – Он тряхнул длинным платиновым хвостом, едва не угодив мне в глаз. – Вообще-то у меня и в квартире цветы, но без солнца они сохнут и умирают, сохнут и умирают…
Миссис Эл сочувственно кивнула, а Ришар, передав мне очередную мышиного цвета прядь, принялся наносить на нее золотистый красящий состав.
– Знаете, что я придумал? – возбужденно зашептал колорист. – Шелк!
– В каком виде?
– В натуральном. – Ришар снова вспомнил про французский акцент. – Цветы будут шелковыми.
– Чудесно! – зацокала языком миссис Эл.
Миссис Эр, предыдущая клиентка Ришара, сидела под лампами с цветным гелем на волосах. Ее таймер запищал во время вдохновенной лекции о ящиках для шелковых цветов, и неизвестно, слышал ли его колорист. Смыть гель – это моя обязанность, но кто тогда будет держать пряди миссис Эл? Что же делать? Вмешиваться в разговор нельзя!
– Ришар, а кто из дизайнеров делал вам ящики? Дадите мне его телефон? – спросила миссис Эл. – А то у меня в Восточном Хэмптонсе все цветы пересохли. Представляете, слишком много солнца!
– Конечно! Этот мальчик – просто чудо, к нему записываются за месяц, но сошлитесь на меня, и он обслужит вас вне очереди.
Исполняя функцию живого зажима, я могла наблюдать за тем, что происходит в салоне. Возможно, Ришар не в курсе, что на банкетке сидят четырнадцать человек, но я-то все вижу! Мы с Патриком незаметно переглянулись. Едва начав работать, мой друг прослыл лучшим специалистом по укладке: посетительницы справлялись о нем каждый день. Младшим стилистам самостоятельно делать укладку не полагается, но, видя, какой популярностью пользуется парень, Жан-Люк сделал исключение. Сегодня Патрик нервничает. Ясно, у него тоже цейтнот.
– Это не салон, а конвейер какой-то, – пожаловалась проходящему мимо Жан-Люку одна из посетительниц. Маэстро медленно, будто нехотя обернулся и разгневанно взглянул на даму.
– Мадам, – с бесконечным достоинством начал он, – это не фабрика. Здесь работают художники, которые создают красоту.
Жан-Люк окликнул одну из румынок. В салоне их человек десять: они делают маникюр, педикюр и дизайн бровей. Сегодняшняя преподавала химию в Бухарестском университете, но по первому зову маэстро бросила все и примчалась в Нью-Йорк.
– Пожалуйста, сделайте мадам маникюр за счет салона.
– Ой, Жан-Люк, как мило! Мерси, мерси! – радовалась дама, кокетливо убирая со лба влажную прядь.
Ассистируя Ришару, я украдкой следила за Фейт Хоником. Ее рабочее место как раз за Ришаром: свой столик на колесиках, персональная банкетка для клиентов. Я частенько следила за Фейт. Она казалась островком невозмутимости и спокойствия в бешеном море «Жан-Люка». Цейтнотов для нее не существовало: Фейт работала с бешеной скоростью и никогда не нервничала. Как же ей это удается? В «Жан-Люке» ходили разные слухи. Может, она занимается йогой, проповедует созерцание, как буддисты, или валиум принимает? Со временем я разгадала секрет ей непоколебимого спокойствия: Фейт сосредоточена только на работе. Другие стилисты и колористы то и дело стреляют глазами по салону, стараясь привлечь внимание звезды или очередной подружки известного политика. Для Фейт существовали только те, кто сидел в ее кресле. В результате никаких ошибок и неизменно превосходный результат. Глядя на нее, я вспоминала маму.
Фейт не сводила глаз с длинных каштановых прядей сидящей у нее девушки. Действия доведены до автоматизма, стопроцентная концентрация внимания: ни дать ни взять машина.
Ришар – совсем другое дело. Таймер миссис Эн сработал пять минут назад, а он до сих пор ничего не заметил. Вместо этого чирикает с миссис Эл: оказывается, у них один и тот же инструктор по фитнесу.
– Дункан – самый лучший! – потряхивая платиновым хвостом, верещал Ришар. – Сколько вы с ним качаете пресс?
– По часу ежедневно, – простонала миссис Эл, – зато живот потом идеально плоский. В конце тренировки он делает такой массаж, что каждый позвонок…
– Ришар, можно вас на минуточку? – робко позвала миссис Эн.
– Что, милая?
– Я… это… кажется, у меня таймер сработал.
– Не может быть!
– Простите, но я абсолютно уверена, что…
Ришар наконец удосужился взглянуть на миссис Эн. Гель явно передержали. Волосы у миссис Эн будут на пару тонов темнее, чем ей бы хотелось. Тонкие ноздри Ришара нервно затрепетали.
– Джорджия, – елейным голоском позвал старший колорист, – будь любезна, смой с миссис Эн краску, а потом на пару секунд нанеси золотой гель с блеском.
– Но, Ришар… – Миссис Эн многозначительно постучала по инкрустированному бриллиантами хронометру. – Я, знаете ли, спешу!
– Доверьтесь мне, милая, – ослепительно улыбнулся колорист. – Результат вам понравится, обещаю! – Вырвав локон миссис Эл, он подтолкнул меня к раковине. По опыту знаю: чем добрее Ришар с клиентами, тем стервознее с персоналом, в данном случае со мной. Стараясь не дышать, я шагнула к миссис Эн. Как бы сейчас повела себя Фейт Хоником?
Накинув на шею клиентки свежее полотенце, я стала быстро смывать темнеющий гель.
– Все в порядке? – спросила миссис Эн.
Глядя на нее сверху вниз, я заметила, как напряглось разглаженное подтяжками лицо.
– Да, конечно, – с фальшивым оптимизмом сказала я. На самом деле ее волосы вместо золотисто-ореховых стали фиолетовыми. – Через секунду приготовлю новый состав…
Я понеслась в подсобку, молясь всем богам, чтобы дама не посмотрела в зеркало.
Золотой блеск не поможет, дело зашло слишком далеко. Чем же мне насолить Ришару? Сделать, как он сказал, и злорадно ждать скандала? А ведь миссис Эн, если память мне не изменяет, жена известного адвоката… Пытаясь взять себя в руки, я покачала головой. Нет, ситуацию нужно исправлять.
Итак, профессионализм одержал верх над стервозностью, в конце концов, я ведь дочь Дорин! Быстро смешав несколько оттенков, я приготовила состав, единственный, который спасет миссис Эн, и аккуратно нанесла на волосы. Через три минуты проявились терракотовые тона. Отправив миссис Эн на бесплатную укладку, я вернулась к Ришару, который, закончив с миссис Эл и разговорами о шелковых цветах и фитнесе, занялся свежепостриженной пожилой дамой.
Ришар заговорил со мной минут через пять. Не общался он и с клиенткой, милой на вид старушкой: аляповатые полиэстровые брюки, фальшивая сумочка от Гуччи и часы «Таймекс» в качестве аксессуаров. Раз носит «Гуччи», то Ришара недостойна!
Наконец старший колорист повернулся ко мне.
– Почему бы тебе не сходить пообедать? – старательно имитируя французский акцент, предложил он. – Да, еще купи себе что-нибудь из одежды, а то похожа, – он взмахнул рукой, изображая аппетитные округлости, – на официантку…
Из зеркала на меня смотрели круглые как блюдца глаза старушки с «Гуччи». Только бы не разреветься и не надерзить! Нет, не доставлю ему такого удовольствия! Я медленно кивнула, будто смакуя мудрость Ришара, а потом критически посмотрела на себя в зеркало, оценивая то, что считала удачной вариацией на тему «Дресс-код “Жан-Люка”». Черные обтягивающие брюки, туфли с квадратными носами и золотой пряжкой, а сверху – белая туника. Утром я казалась себе соблазнительной и сексуальной, а сейчас – дешевой провинциалкой с полным отсутствием вкуса. Может, Ришар прав и я не умею одеваться так, как подобает служащей салона «Жан-Люк»?
– Хорошо, – пролепетала я, – как скажете.
– Подождите, милая! – засуетилась старушка и зачем-то полезла в сумочку.
– Не стоит давать чаевые Джорджии. – Мое имя Ришар произнес так, будто я была конченой идиоткой. Нужно направить на него луч теплого света… Нет, не помогает…
– Отчего же… – Пожилая дама продолжала рыться в сумочке. Господи, пусть ее кошелек окажется не фальшивым «Гуччи»!
– Нет, я настаиваю! – издевался Ришар. – Наши ассистенты получают более чем достаточно.
Старший колорист игриво подмигнул старушке, а потом посмотрел в зеркало, ожидая моей реакции. Я словно окаменела. Ложь, грязная ложь! Ассистенты только за счет чаевых и живут, Жан-Люк нам сущие гроши платит. Даже визитки заказываем сами! Это ведь далеко не впервые: Ришар постоянно говорит посетителям, чтобы не давали мне на чай. Интересно, зачем? Что ему мои жалкие гроши! «Это потому, что ты по-настоящему талантлива и он это знает! – утешал Патрик. – У тебя талант, а у него – только дерьмо…»
Я шла по Пятой авеню, чувствуя себя жалкой козявкой. Даже меньше, чем козявкой – сине-зеленой водорослью, амебой, которых мы рассматривали под микроскопом на биологии. У таксофона автоматически остановилась и стала искать в кошельке мелочь. Сейчас мне поможет только один голос на свете… Я бросала в автомат десятицентовики, чтобы дозвониться до Википими, их нужно десять.
– Салон «У Дорин», здравствуйте!
– Мама? С каких пор ты сама берешь трубку?
– С недавних! – засмеялась она. – Жду следующую посетительницу!
– Ясно… – выдохнула я. Как же мне хотелось домой! Пришлось сжать зубы, чтобы не разреветься. Что я делаю в Нью-Йорке? Те крохи, что зарабатываю, Дорин не спасут, так ради чего мучиться?
– Джорджия? – взволнованно спросила мама. Ну почему она так далеко? – Доченька? С тобой все в порядке?
– Да, конечно, просто очень соскучилась!
– Милая, я тоже скучаю.
Нужно срочно взять себя в руки.
– Скоро пришлю тебе пятьсот долларов. Это, конечно, немного, с чаевыми получится гораздо больше…
– Доченька, за меня не беспокойся, – попросила Дорин. – Главное, береги себя.
– Я тебя люблю.
Завыла сирена, мимо пронеслись пожарные.
– И я тебя, – отозвалась мама.
На противоположном конце провода стояла тишина, какая бывает лишь в Википими: если выключить сушилки и фены, слышно, о чем говорят на улице прохожие…
Губы предательски задрожали, и я поняла, что сейчас разревусь.
– Все, мне пора, – буркнула я и повесила трубку.
На Пятьдесят восьмой улице, на востоке граничащей с Пятой авеню, целая галерея дорогих бутиков. В витринах искрятся драгоценные камни, переливаются меха, кожа, даже хлопок, который здесь тоньше и нежнее шелка. Мимо проходят клиенты «Жан-Люка». Я приветливо улыбаюсь, но меня не узнают…
Вот из «мерседеса» осторожно выбирается высокая блондинка. Она была у нас только вчера, ее постриг сам маэстро, а Фейт сделала мелирование. Когда девица ушла, мы всем салонам смотрели «Вог», где опубликовали ее фотосессию: на одном развороте она нежилась в гамаке на португальской вилле своих родителей, на другом каталась на вороном коне.
Я помахала ей рукой, о чем тотчас же пожалела. Конечно же, мисс Совершенство меня не узнала! На красивом лице застыл вопрос: «Откуда я вас знаю?» Наверное, не может вспомнить: массажистка я, парикмахерша или маникюрша.
Подул сильный ветер, и я низко опустила голову. И в каком же можно купить себе форму? Есть тут один, салон Энн Тейлор, но в него и заходить стыдно. Что делать, Гуччи явно не по карману. В «Гермес» я уже заглядывала в первый же день после приезда в Нью-Йорк. Хотелось послать маме подарок непременно в знаменитой оранжево-коричневой упаковке. Я долго приценивалась к шарфам, ручкам, кошелькам, а смогла позволить себе только мыло…
– Чем могу вам помочь? – вежливо спросила продавщица.
Я посмотрела на часы: до конца перерыва пятнадцать минут.
– Пожалуйста, нужны черные брюки самого простого покроя, классическая белая рубашка и черные туфли.
– Вы работаете в «Жан-Люке»? – тут же догадалась девушка.
Мне стало легче. Интересно, кто из наших одевается у Энн Тейлор? Или разница между брюками за девяносто долларов и за пятьсот не так уж и очевидна? Может, если брюки за девяносто наденет красавица блондинка, все решат, что они стоят целый миллион? От Энн Тейлор я ушла пятнадцать минут спустя в неплохом настроении с двумя комплектами, которые прекрасно подойдут в качестве формы.
Вернувшись в «Жан-Люк», я закрылась в туалете, переоделась в новенький костюм, сложила свою одежду в пластиковый пакет и вышла в зал. Пора заказывать ленч для Ришара. Вообще-то другие старшие стилисты и колористы приносили ленч с собой или заказывали доставку, но Ришару нравилось быть оригиналом, поэтому, как подчиненная, его питанием занималась я: звонила в ресторан «Нелло» и заказывала моцареллу, булочки и капуччино на двадцать долларов, расплачивалась с курьером собственными деньгами, а потом неделями выпрашивала у Ришара долг.
Подсобка, она же курилка и столовая – сердце салона «Жан-Люк». Это наши кулуары, если хотите. Настоящие драмы развертываются в зале, зато в подсобке все натуральное, без бутафории и масок. Сюда из местных кафе и кофеен приносили заказанный посетителями ленч, который наш официант Пако перекладывал из пластиковой и бумажной посуды в изящный фарфор. Вместо подносов – плетеные корзинки, застланные белоснежными хрустящими полотенцами. Наши клиенты в восторге, мы тоже. Браво, Пако и Жан-Люк, который все это придумал.