Фолиянц Каринэ. Серафима прекрасная

   – Марь Иванна, да нельзя мне клубнику, аллергенная она!
   – Господи, я же забыла совсем! Вот дура-то! Но пирог-то с капустой можно?
   – Можно! Хотя, конечно, поправиться боюсь. И так уж разнесло!
   – Ничего, Симочка, богатырь у нас родится! – заулыбалась учительница. – Ты ешь, ешь, не бойся.
   – Да мне, в общем, бояться нечего. И так не худая была. После родов, наверное, ни в одну дверь не пролезу! – хмуро пошутила Сима.
   – Да брось ты на себя наговаривать! Ешь, тебе говорят. Тебе силы нужны! Сессию-то поедешь сдавать?
   – Ну а как! Вот готовлюсь.
   – А не тяжело?
   – Да ведь сами знаете – никогда не тяжело то, что в охотку делаешь. Мне всегда нравилось книги читать.
   Мария Ивановна вздохнула понимающе:
   – Это я знаю! Ну а… а Витя – как?
   Сима помрачнела:
   – Опять третий день не ночует. Пьет… Понятное дело.
   – Ты меня, конечно, извини… Может, это и нехорошо… Да, я наверняка знаю, что нехорошо… Но все же! Может, к ворожее? Помогает, говорят… Тут живет одна, в лесу-то, за деревней. Ей уж за девяносто перевалило – опыт! – зашептала гостья.
   – Марь Иванна, ну что ж вы-то, женщина образованная, а туда же! Никакое колдовство не поможет тут. Не любит он меня! Это ясно было… Сглупила я, должно быть, а только вот если все сначала начать – я б опять так поступила. Потому что мой он. Я ему нужна, а не она. И на все Иркины проклятия мне начхать!
   Мария Ивановна задумчиво помешала чай ложечкой:
   – Ты… ты про Иру-то слышала?
   – Слышала. Слышала, что замуж она в городе вышла, днями. Витька тоже слыхал. Потому и не просыхает… – вздохнула Сима.
   – Симочка, милая, что ж ты в нем нашла, а? – вдруг искренне закричала Мария Ивановна. – Дурак ведь неотесанный, прости, пожалуйста, деревенщина…
   – Ну давайте, вы еще про помидоры вспомните! Как тогда, в пятом классе! Да ведь какая разница, за что любишь? Главное, что любишь – и точка. И жизнь готов положить за этого человека. И на край света за ним пойти…
   – Это ты готова, а он? Думала: остепенится с твоей беременностью, а он… Работу забросил, пить начал. На что жить будете, Сима?
   – Заработаю. Мне бы только родить. А там я быстро на ноги встану. Я и теперь-то без дела ни минуты не сижу.
   Сима кивнула на швейную машинку в углу комнаты.
   – Тете Зое кофту с юбкой за ночь сшила. А дяде-Петиной жене шаль вяжу, ажурную, из ангорского пуха. Спасибо маме, научила меня ручками работать! А давайте я вам тоже платье сошью. Ну, платье новое, а? Весна ведь!
   Учительница испугалась:
   – Зачем мне новое-то? Я что, помирать собралась? Мне теперь, Сима, только по этому случаю и может новое понадобиться!
   – Да что ж вы на себя наговариваете? Мы еще на вашей свадьбе погуляем…
   – Скажешь тоже! Это если только дед какой овдовеет! Но я, знаешь, Сима, за деда не пойду!
   Обе засмеялись. А потом вдруг Сима спросила серьезно:
   – А за кого эта вышла… Ирка, слыхали вы?
   – Ну… Говорят, какой-то большой партийный начальник! В возрасте… Ей-то вот все равно – дед не дед, лишь бы начальник да с деньжищами…
 
   Месяц прошел с Иркиной свадьбы. И прикатила к ней мать – поглядеть на ее хоромы городские. А поглядеть есть на что!
   Квартира большая, светлая, хорошо обставлена. Ирка красуется перед мамой в новых туалетах. Ну не узнать, какая стала красавица. И уж не коса у ней, а по плечам волосы распущены. И брюки на ней шелковые. И поясок золотой… Царица!
   Мать, прямо-таки рот разинула. А дочка ей майку новую протягивает:
   – На, мамуль, носи на здоровье!
   А на майке надпись английскими буквами… Таких маек ни у кого в деревне просто нет!
   – За подарочек, дочка, конечно, спасибо, только больно яркая!
   – Носи, носи, надо со временем в ногу шагать!
   – Господи, дочка, и стенку в гостиную купили? Дорогущая, наверное?
   – Да, дорогущая, а как ты хотела, мам? Пятьдесят лет с одним бабкиным шкафом, как ты, да? Нет уж, у нас все по-современному. Вот еще в кухню гарнитур купим новый – вообще будет караул!
   – Да чем же этот плох?
   – Темная ты! Гене все новое полагается. Он в райкоме партии работает, а не коз пасет. А что ему сорок исполнилось – так это не страшно. Годы – не самый большой грех для мужчины. К тому же у меня Геночка боксер. В прошлом, между прочим, чемпион города в легком весе. Спортом до сих пор занимается, форму держит.
   – А что же он, Гена твой, до сорока лет дожил да только теперь женился?
   – Мама, я ж тебе сто раз говорила: он вдовец, – капризно повела плечами Ирочка. – И к счастью, без детей! Так что я ему и за жену, и за доченьку. Вот смотри, что он вчера мне подарил!
   Ира вытащила из ящичка стенки коробочку, в ней жемчужное ожерелье.
   – Гляди! У себя в деревне такого не увидишь! Жемчуг натуральный! Ну как, подходит? А вот еще ниточка бус к другому платью, этот жемчуг и вовсе розовый! Сейчас еще такое покажу – упадешь!
   Она убежала в другую комнату. Мать в это время робко подошла к окну, открыла его. За окном городской гул.
   – А вот и я! Ну?
   Ирка появилась в новом вечернем платье. Платье до полу. И все украшено блестками… Красивое такое, что даже на картинках не всегда бывает.
   – Ой! Это что же, кримплен? – удивилась мать.
   – Какой к черту кримплен! Твой кримплен уже десять лет как из моды вышел! Это Геночка из Венгрии привез. У него постоянно командировки заграничные… А ты все зудела: Зорин, Зорин. Хороша б я была, дура, если б замуж за него, нищего, вышла! А я умная, я за Гену вышла.
   – Да уж, наверное, правду говорят: не было счастья, да несчастье помогло. – Вздохнула мать. – А Зорин твой пусть с Симкой мается! Дочка, а машины-то как за окном шумят, страсть прямо.
   – А мне нравится. И что гарью и копотью пахнет – тоже нравится! Все лучше, чем навозом. Я городская. И домой никогда не вернусь, ни за что! Вот так-то!
   Она подошла к матери и вдруг спросила тихо:
   – Мам… ну а Зорин-то что? Пьет, наверное, а?
   Мать усмехнулась:
   – Так тебе же до него дела нету!
   – Ну а все-таки?
 
   Витя пил. Каждый день пил. Работу забросил. Дома почти не появлялся – горе заливал.
   На скамеечке у клуба он с двумя дружками-алкашами глушил самогонку. Одним огурцом на троих закусывали, хрупая его по кругу. Собутыльники его – пожилой дядя Митя, с пропитым лицом мужик лет шестидесяти, и совсем еще молоденький Лешка, пацан еще, можно сказать.
   – Ну, хорошо пошла. Дай Бог Нинке здоровья – знатную самогонку гонит. Если б не она – померли б всем селом, – похвалил Нину дядя Митя.
   – Это точно! А вот соседний-то район, Ольховский, тот вообще безалкогольным объявили. Вот там вешалка! – сказал Лешка и весело опрокинул стакан.
   – Это точно. Отбери у человека бутылку, и что в итоге останется? – поддержал его Витька.
   – А ничего. Все радости жизни поотнимали. До последней добрались… – возмущался дядя Митя.
   – Нет, дядь Мить. Последняя – это бабы! – вставил Леша.
   – Какая там радость? Ты Витькину жену хоть раз в глаза видел?
   – Ну видел.
   – Это радостью можно назвать?
   – Не, нельзя! Точно нельзя! – засмеялся Леша.
   – Ну вот, не знаешь, а говоришь!
   Хоть и хаяли они его жену, а не вступился за нее Виктор. Да и какая она ему жена! Стерва, всю жизнь испортила!
   – Была у меня радость, – вздохнул пьяный Зорин, – так в город уехала. Муж у нее в райкоме работает. Твоего возраста, дядь Мить… А ей, суке, нравится! И хата, говорят, у ней отдельная, в три комнаты. И добра полон дом. И на машине его персональной, белой «Волге», ездит она маникюр делать!
   – Врешь наверняка! – съязвил Лешка.
   – Что это я вру? – оскалился Витя.
   – А то врешь, что если б она на его служебной «Волге» в маникюр ездила, то ее мужа давно бы уволили.
   – Кто ж его уволит-то? Он начальник. Это вон Витьку отовсюду уволили, – вмешался дядя Митя.
   – Не твое дело. Я вон, может, скоро к председателю в шофера личные пойду! – заявил Зорин.
   – Это ты точно заливаешь! – не выдержал Леша. – Не возьмут тебя.
   – Что это я заливаю? – озверел Витька.
   – Не возьмут тебя, лютая алкашня ты! Алкашню и прежде не жаловали, а теперь вовсе гнобят. Пить – здоровью вредить. – С этими словами Леша снова опрокинул стакан.
   – А я так по-другому слыхал! Кто не курит и не пьет – тот здоровеньким помрет! – хихикнул дядя Митя. – Мы, Вить, с Лехой на кровные трудовые копейки пьем, а твоя… прости господи… царевна-лягушка и шьет, и вяжет, и огород копает на девятом месяце своей драгоценной беременности, и тебя, дармоеда, содержит! Ты ж дармоед!
   – Не твоя печаль! Пусть пашет! На то она и жена! – заорал Зорин.
   – Козел ты, Виктор. И точно загремишь за тунеядство, – заявил нетрезвый Леха.
   – Не загремлю!
   – Загремишь! – хихикнул Леша. – Ой загремишь!
   – Сейчас ты у меня загремишь! – И Лешке в морду кулаком – хрясь. А потом лавочку перевернул, вместе с недопитой самогонкой… И понеслась драка, даже дядя Митя разнять не смог.
   Ну а вскоре что менты приехали…
 
   Сима с огромным животом еле поспевала за милиционером.
   – Опять его в парке взяли, Серафима. Вон в «обезьяннике» сидит и лыка не вяжет! – вздыхал участковый на ходу. – Ну куда ж это годится… Ты проходи, погляди сама!
   Сима зашла в отделение. За решеткой «обезьянника» сидел на лавке понурый Витя. Сима посмотрела на мужа. Тихо прошептала:
   – Пойдем, Вить!
   – Не пойду никуда.
   – Не позорь перед людьми. Пойдем домой.
   – Здесь мой дом. Все одно: клетка.
   – Не дури, Вить, мне родить на днях!
   – Тебе родить – ты и иди!
   – Пойдем. Я щей сварила кислых. Поешь – полегчает, – мирно просила она.
   – А я не хочу, чтобы мне легчало! Вон в мусорку их вылей! Уйди!
   – Никуда я не уйду! – упрямо заявила жена.
   Подошел милиционер, открыл дверь «обезьянника» ключом.
   – Да выходи ты, Зорин!
   Витя сидел в клетке не шевелясь.
   Сима вошла в «обезьянник», тихо села рядом на лавку рядом с мужем.
   – О чем думаешь, Вить?
   – Не боись. Не о тебе – об Ирке думаю, – усмехнулся Витька.
 
   Весна в разгаре. Из подъезда выскочила Ира. И впрямь у подъезда ее ждала белая «Волга». Шофер, смазливый мальчик лет двадцати, угодливо открыл дверцу.
   – Здрасте, Ирина Александровна. Куда едем?
   – В парикмахерскую. Поторопись, Валя, а то опаздываю!
   Белая «Волга» горделиво едет по улицам города – Ирочка спешит в парикмахерскую!
   – Нравится мне, Ирина Александровна, что вы за собой так ухаживаете! Через каждые три дня – новая прическа. Как птичка – чистите свои перышки. И парфюм у вас всегда хороший. Французский, наверное!
   – Ну а как ты думал? Конечно, французский, – заулыбалась Ирочка. – Я сама, Валечка, живу здесь, в городе, почти год – и всему не нарадуюсь! И Геннадий Васильевич у меня такой внимательный! И мастера в моей парикмахерской отличные. Правду говорят – жизнь прекрасна, а временами – удивительна!
   – Красиво вещаете, Ирина Александровна! Ну, вы ж в рядовом-то заведении не стали бы причесываться! У вас все элитное!
   – А у меня и должно быть все самое лучшее и самое хорошее! – кокетливо заулыбалась Ирочка.
   – И это точно! Нравитесь вы мне, Ирина Александровна. – Валя томно посмотрел на прекрасную пассажирку.
   – Ой, брось ты глупости болтать. А то мужу пожалуюсь. Ну ладно, шучу, шучу! Все, приехали, останови.
   – А я не шучу, Ирина Александровна. Вы вот только детей заводить не торопитесь!
   – Валя, щас как дам! Нашелся мне советчик! – Ирочка снова засмеялась. – Да какие дети в мои годы! Я дачу планирую построить. Гене уже участок дали большой, соток двадцать. И никаких там огородов, а только розовые кусты, беседки и мангал для шашлыков. А детей пусть дураки заводят!
 
   Медсестра везла на каталке новорожденных на кормление. Врачи в белых халатах ходили по коридору. Леша – Витин дружок – вышел из дверей кабинета. У него поверх одежды тоже был накинут белый халат. Витя стоял у окна, подперев стенку. Хмурый, и, видно, с бодуна.
   – Ну чё? – спросил он.
   – Ты даже не суйся туда. Там доктор Морозов – мужик суровый, а от тебя перегаром несет за три версты.
   – Сказали чего?
   – Сказали – роды сложные у нее. Положение плода, это… какое-то не то… Короче, ждать надо. А мы пока тут не нужны. Можно еще к Нинке сгонять, взять по чуть-чуть…
   – А это мысль, – обрадовался Витька.
   И стали они с Лехой мелочь считать, что по карманам завалялась…
   Тут-то их и увидала бегущая по коридору Мария Ивановна.
   Презрительно окинув взглядом их явно нетрезвые рожи, учительница заголосила на весь роддом:
   – Зорин, шел бы ты отсюда, а? Иди, говорю! С какой бы я радостью схватила тебя за шкирку и вышвырнула сама, как щенка паршивого. Ни на что ты не годен, Витя, ни на что! В такой момент… пьяный… тьфу!
   Доктор Морозов – пожилой, огромный, как гора, и впрямь очень суровый – вышел из кабинета:
   – Тише, пожалуйста! Вы родственники Серафимы?
   – Да, а что с ней? – встрепенулась Мария Ивановна.
   – Сделаем, что можем, но, если честно, готовьтесь к худшему. Я, знаете ли, не оптимист по жизни. Правду люблю.
   – Да что же вы такое говорите? – испугалась учительница.
   – То, что есть! Ты муж? – схватил доктор Виктора за плечо.
   – Да какой он муж! – завопила женщина. – Это не муж, это просто недоразумение!
   Доктор поднял брови:
   – Не понял?
   – Да муж он, муж! – пролепетал Леша.
   – Ты останешься, остальные пусть уйдут, – подвел итог Морозов, – а то кричите тут, как цыганский табор!
   – Никуда мы не пойдем! Я ее тут не брошу. Какой он муж к чертовой матери – название одно… – продолжала возмущаться Мария Ивановна.
   – Ну это вы потом решите. А пока один остался, другие – ушли. Положение, повторяю, серьезное, шутить с вами некогда!
   Лешка еле увел возмущенную Марию Ивановну. А Виктор вдруг кинулся к Морозову:
   – Доктор, ты мне ребенка спаси, спаси ребенка, слышь? Главное, чтоб ребенка ты спас!
   – Пошли к ней! – приказал Морозов.
   И, точно щенка в прорубь, закинул Витю в палату к Серафиме…
 
   Она лежала на койке, корчась от боли.
   – Мама! Ой, мамочка, ой… За что?
   Витя вошел и опустился на стул. Жена кричала так, что ему стало страшно! Лицо Симы было покрыто испариной. Было очевидно, что ей очень плохо. Но Сима узнала его. Повернулась к нему:
   – Чего пришел? Посмотреть на меня? Я виновата сама… Сама виновата… Украла тебя у Ирки… А вот теперь расплачиваюсь!
   Виктор молчал.
   – Одно прошу – обещай. Если со мной чего случится… сына не бросишь. Обещаешь?
   Он кивнул.
   – Ты поклянись!
   – Клянусь! – еле выдавил из себя Зорин.
   А сам с ужасом смотрел на перекошенное от боли лицо Серафимы.
   – А теперь уходи! Уйди же, тебе говорят! Да уйди ты! – закричала Сима.
   И он выбежал из палаты…
 
   Ирочка в новеньком шелковом халатике в своей уютной квартирке наводила красоту – опробовала новые тени.
   В дверь позвонили. Ирочка открыла дверь. О, как угадала! На пороге стоял красавчик шофер Валя с сумками.
   – А, это ты. Ну проходи, – промурлыкала Ирочка.
   – Вот, Геннадий Васильевич просил к вечеру все доставить. Ой, а какие духи у вас, Ирина Александровна. Прям не жить! – Он закатил глаза.
   – Да ладно! Французские, «Мажи нуар» называются. Черная магия! Проходи, неси продукты на кухню!
   Шофер с сумками охотно двинулся на кухню. Ира возмущенно закричала ему вслед:
   – Ну ты посмотри! Наследил по чистому-то паркету! Хоть бы ноги вытирал. Вот, честное слово, как будто не я из деревни, а ты. Господи, только ногти накрасила! Вот, вычищай теперь за тобой грязь, оно мне надо, а?
   – Вам домработницу надо, Ирина Александровна! Как же можно такими-то ручками полы мыть? – Валя выгружал продукты на стол.
   – Так и я давно говорю мужу! Продукты хоть хорошие принес?
   – Простите уж меня, Ирина Александровна, ради бога простите! Вот, видите, сколько я хорошего принес! Тут и икорка свежая, и колбаска копченая…
   Ира улыбнулась, увидев продукты:
   – Ну, неплохо. А за Геной когда поедешь?
   – Так ведь еще не скоро, Ирина Александровна. У них совещание сегодня, а это надолго!
   Валя вдруг двинулся ближе к Ире.
   – А духи у вас и правда магия. И вся вы – магия. Колдунья! Я вас как первый раз увидел, меня как током прошибло! Честно, не вру…
   Ира смущенно запахнула шелковый халат поглубже.
   – Ты это брось, брось… Что ты несешь…
   А у самой грудь ходуном ходит от дыхания неровного – видно, что взволновало ее Валино признание!
   Валя подвинулся к Ире еще ближе, взял ее за руки.
   – А не брошу! Не могу бросить. Нет у меня таких сил!
   – Перестань!
   – Ни за что! Ирочка, Ирина Александровна…
   Он набрался смелости и… кинулся коршуном на Ирку. Красотка сначала отпрыгнула от него к холодильнику, но когда он прижал ее к двери, ноги у Ирочка словно обмякли. Тут Валя и не растерялся, кинулся целовать ей шею…
   – Я понимаю, как тебе несладко со старым мужем. Такая молодая, красивая… Королева прямо. Не бойся, не догадается, ни о чем он не догадается… Никогда.
   Поцелуем впился в ее губы. А она и не вырывалась… Подхватил ее Валя на руки и понес в спальню, на супружеское ложе…
   – Не бойся, ты ничего не бойся… Никто не узнает! Моя ты! Моя…
   Ирочки закрыла глаза и млела от страстных Валиных поцелуев…

* * *

   Вечером в доме Симы Витя и Леша пили, не закусывая.
   Сима еще не родила. Ну чего им в больнице торчать? Взяли у Нинки бутыль – и домой, переживать, так сказать…
   За окном гроза, грохочет гром.
   – Ну а помрет она – вдовцом останешься. Вот и строй свою жизнь как хочешь… – тихо прошептал Лешка.
   Витя угрюмо опрокинул стакан.
   – Хоть и жалко ее, конечно, – вздохнул гость, – а на все, как бабушка моя говорила, воля Божья… Я слыхал, у Симки и родители молодыми померли.
   – Вон они! – кивнул Зорин на портреты Ивана и Лиды. Смотрели они с фотографии, точно осуждали зятя.
   – Страшно-то как! Молодому помирать вообще страшно… – опять зашептал Лешка. – Нет, ты пойми, я тебя, конечно, больше жалею – все знают, что окрутила тебя, жениться насильно заставила… А все же смерти желать ей – грех на душу брать…
   – Да заткнись ты, балабол! – озверел от его речей Витя.
   – Вить, а ты чего же, хочешь, чтобы она… Того?… Не, ну честно, хочешь, а?
   Витя с ревом вскочил вдруг, стол уронил. Точно кто его позвал – метнулся к двери. Ни зонта не взял, ни сапог не обул! Как есть выскочил на улицу. Побежал под дождем.
   – Ты куда? Стой же, а! Стой! – орал из окна Леха. – Да бутылка ж еще почти целая! Недопили ж!
   Бежал Витя так, точно его кто гнал. Спотыкался спьяну, падал в лужи, но не останавливался. Дождь нещадно лупил его по лицу. А он все бежал…
   Ноги сами его привели к роддому. У входа санитар преградил ему путь:
   – А ну, домой заворачивай, ты же пьяный в лоскуты! Домой, я кому сказал…
   Но Витя грубо отшвырнул санитара:
   – Пусти! Пусти! Жена там рожает да помереть может… Сын мой там! Сын! – И ворвался в больницу.

* * *

   Ирочка нежилась в постели с Валей.
   – Ну ты сумасшедший! Десятый час уже! – счастливо улыбаясь, вздыхала Ира. – А домой тебе не пора? Муж ведь скоро вернется!
   – Да брось ты! Гена твой раньше одиннадцати не освободится. Дела у него поважнее, чем наши. Ах ты моя красавица! – Валя снова нежно обнял Иру. – Иди ко мне…
   – Ой, как есть – псих ты! – захихикала она.
   – Этот псих теперь от тебя не отстанет ни за что на свете, Ирулька моя!
   – Да пойми ты, я Гены боюсь как огня! Хорошо, будем встречаться, только обещай, что не здесь! Он же в любой момент может вернуться!
   – Ирина Александровна! Какая ты недоверчивая. Партия занята заботой о судьбах народа, – серьезно сказал Валя. – До одиннадцати вечера народ может отдыхать спокойно – начальство обкомовское к ним приперлось, я ж тебе уже говорил! Совещаться будут до потери пульса! А потом пить за всех членов политбюро по очереди и поименно! А я любить тебя буду до потери пульса!
   – Ну и шуточки!
   И они снова слились в поцелуе…
 
   Витя бежал вверх по лестнице, туда, откуда доносились крики Серафимы. Это кричала она – он точно знал! За ним гнались два санитара, только ему на это было плевать. Ступени мелькали перед глазами, он оступился, остановился на мгновение… Вверх, вверх, вверх…
   В городском доме Иры другие ноги в хороших ботинках поднимались по лестнице к лифту. Лифт открылся, оттуда вышла женщина с собакой.
   – Добрый вечер, Геннадий Васильевич. А я думала, вы давно дома! Машина ваша служебная за углом с шести часов стоит! – улыбнулась она.
   Геннадий Васильевич посмотрел на соседку ошарашенно:
   – Машина? Ах, да-да, я знаю. Спасибо.
   Гена, представительный сорокалетний мужчина, выскочил из лифта на своем этаже. Остановился перед дверью в квартиру, тревожно прислушался. Вытащил из кармана ключи, стал нервно открывать дверь. Руки не слушались, ключ не лез в замочную скважину…
   Наконец он открыл дверь. Не зажигая света, он быстро прошел через все комнаты к двери спальни… Тихо заглянул туда.
   На кровати в недвусмысленной позе лежали, обнявшись, его шофер и жена.
   – Убью, сука! – Гена ворвался в комнату.
   Ира завизжала, шофер вскочил как ужаленный, успев прикрыться простыней.
   – Геннадий Васильевич, вы не так поняли, простите! Геннадий Васильевич, это не я, честное слово не я… Она меня…
   Валя не договорил. Мощный уверенный удар боксера, пусть и легковеса, свалил его с ног замертво. Ира страшно закричала:
   – Не-е-е-ет!

Глава 4

   Витя Зорин услышал крик. Нет, не Серафимин. Это кричал его ребенок, только что рожденный Серафимой сын.
   Витя вздрогнул! Лицо его как будто озарилось светом. Он закрыл глаза от страха и неожиданности.
   Из родильного отделения вышел доктор Морозов. Маску с лица снял. Сразу стало видно, как он устал.
   – А, ты тут… Не ожидал, честно скажу.
   – Ну? Доктор! Чего там?
   – Сын у тебя.
   – Сын… А она? Что? Живая или… нет?
   Морозов внимательно посмотрел на Витю:
   – Жить она будет. Только ребенок…
   – Что с ним! Говорите, доктор!
   – У ребенка, кажется, проблемы… Похоже на врожденный порок сердца. Ты бы пил меньше, парень! Ты бы думал немного о других, а не только о себе. Иди, завтра придешь, как протрезвеешь. Вот и поговорим.
   – Да чё я, пьяный? Да я… – завелся было Зорин.
   – Завтра поговорим. Я же сказал тебе! А сейчас – убирайся, я сказал.
   Доктор так рявкнул, что Виктор мигом скатился со ступенек вниз…
   Жива. Она жива… Ребенок… Ребенок болен…
 
   Валя бездыханный лежал на полу. Ира в ужасе, завернувшись в простыню, встала с кровати. Она подошла к Валентину, тот не подавал признаков жизни.
   – Ты… Что же ты наделал. Ты же его убил… Нет, Гена, нет!
   Она перевернула тело любовника. Валя не подавал признаков жизни.
   Муж сидел на кровати, закрыв лицо руками.
   – Это же всему конец, Гена. Всему, понимаешь! Только жить начала, как человек, – вот так, глупо, почем зря! Господи, да за что же? Что же это такое ты наделал!
   В истерике Ира металась по комнате.
   – Тебя посадят, обязательно посадят! Господи, как же ты мог! Зачем ты это сделал? Зачем? А что со мной теперь будет? Ты об этом подумал?
   Гена вдруг схватил ее, с силой бросил на кровать. Его перекошенное злобой и ужасом лицо склонилось над Ирой.
   – Заткнись! Иначе удавлю! Мне теперь все равно… Сука! Ты во всем виновата!
   Ира зарыдала в голос:
   – Нет! Нет!
 
   Солнце встало над рекой, над бескрайними полями, над крышами деревенских домишек.
   Витя, не раздевшись, спал дома у Симы на диване. Проснулся, открыл глаза, тупо осмотрелся, с трудом вспоминая, что вчера было.
   Лешка, верный друг, уже тут как тут – стакан поднес.
   – На, поправься. С утречком добрым – если вообще утро добрым бывает.
   – Ты бы шел домой, а? – рявкнул Витя хмуро, видно, вспомнил все же вчерашний разговор с Морозовым. И сына больного.
   – Не, ну нормальный расклад! У чувака ребенок родился, а он… Лучшего друга на фиг с утра посылает! Нет чтобы выпить…
   – Лучший друг мой – Андрюха, – взревел Витя.
   – Андрюха твой из армии за год одно письмо написал, а я вчера ночью три раза за самогонкой к Нинке бегал через все село – и вот тебе благодарность! – возмущался Лешка.
   – Сам знаешь, где Андрюха служит. Не больно напишешь оттуда. А тебя за бухлом никто не посылал! Вон вызвался, потому как сам лакать любишь! – огрызнулся Зорин.
   – Витек, один ведь останешься. Наедине, так сказать, со своей Симой-красавицей.
   – Не твое дело!
   – Ты чего? Тебя что, от счастья повело? Давай за сынка твоего, ну давай же, давай! Чтоб рос он у нас красивым, здоровым. – Леха поднял граненый стакан, доверху наполненный самогонкой.
   Но Витя отпихнул его так, что Лешка в угол комнаты отлетел, и стакан разбился вдребезги…
   – Да оставь ты меня в покое! Больной он у меня уродился. Понимаешь ты, больной!
   – Да чего я тебе сказал-то такого? Ну, больной так больной. А что у твоей жабы еще родиться-то могло? Ты ж не виноватый, Витя! Чего зря кулаками-то махать? Так же прибить человека можно!
   – Уйди, – закричал Зорин, – уйди немедленно!
   От страха подхватил Леша пиджачок свой и был таков!
 
   Лешка брел, пошатываясь, по деревенской улице и вдруг увидел бегущую навстречу тетю Веру, мать Иры. На ней была незастегнутая куртка, а под курткой та самая майка, что Ирка подарила… Майка яркая, с надписью на английском.
   – Эй, теть Вер! Ты хоть читала, что у тебя на майке написано? – захихикал Лешка. – Да стой ты, я тебе прочту! «Я реально сексуальна» – написано на твоей майке. Это кто тебе такое подарил-то, а, теть Вер? Тебе не по возрасту майки такие носить!