- Много раненых?
- Около сорока человек эвакуировали в бригадный медпункт.
К дому подползают санинструктор Тоня Зубкова и минометчик Молчанов. Они волокут носилки, на которых лежит раненый. Тот просит пить.
Антонина Филипповна его уговаривает:
- Потерпи еще, милый, сейчас напою.
- Кто это?
- Гвардии рядовой Семенов. Ранен в грудь и в обе ноги.
Носилки с раненым внесли в хату, бережно опустили на солому. Лицо Семенова было бледным. Видно, боец потерял много крови. Узнав меня, он улыбнулся, тихо сказал:
- Товарищ комбриг, а все-таки мы их отогнали. Я троих отправил на тот свет, а четвертого не успел: полоснул он по мне из автомата. Ну, ничего, маленько подлечусь - и назад в бригаду.
Молча слушаю его и восхищаюсь силой духа советского солдата, его готовностью до последней капли крови, до последнего дыхания сражаться за любимую Родину.
Мотострелки, достигнув поймы реки, вынуждены были залечь: плотный огонь не давал и головы поднять. И тут я узнал неприятную весть. Увлекшись боем, начальник штаба батальона гвардии старший лейтенант Покрищук, вырвавшись вперед, оторвался от своих. Его окружили гитлеровцы, свалили и пленили. Бойцы пытались освободить офицера, но не смогли: слишком силы были неравными.
- Видите - вдоль шоссе отходит группа немцев. Там и мой начальник штаба, говорит гвардии капитан Приходько.
Я взглянул в бинокль. Фашисты торопливо удалялись на юго-восток. Что же предпринять? Подзываю командира танковой роты гвардии старшего лейтенанта М. Ф. Коротеева:
- Обстреляйте вон ту группу немцев. Там наш человек.
- Ясно.
Резко ударило орудие, и снаряд разорвался у цели. Еще несколько выстрелов. Гитлеровцы рассыпались по полю. Одни побежали к реке, а три человека спрятались под мостом на шоссе. Танкисты уложили еще несколько вражеских солдат.
К обеду бой стих. Вдруг на шоссе показался человек. Он махал нам руками. Оказалось, это был Покрищук. В то время, когда танкисты вели стрельбу, он сумел уничтожить двух гитлеровцев и убежать.
Через час-другой бой вспыхнул вновь. Я позвонил в штаб второго танкового батальона.
- Гвардии капитан Федоров слушает.
- Сосредоточьте огонь по левому флангу. Не давайте гитлеровцам выйти из леса.
Я решил взобраться на крышу дома, откуда лучше будет руководить боем. Направляюсь к лестнице. Меня окликает гвардии лейтенант Ясиновский:
- К вам корреспондент.
Передо мной стоит, держа под уздцы лошадь, невысокого роста смуглый юноша. Конь испуганно фыркает, опасливо косится по сторонам, всякий раз вздрагивает от разрывов мин и снарядов. Узнаю поэта и специального корреспондента Челябинского рабочего, его я несколько раз видел на совещаниях в штабе корпуса. Михаил Львов подает мне командировочное предписание.
Он вместе со мной поднимается на крышу дома, пристально оглядывает поле боя. Просится к танкистам:
- Хочу людей видеть непосредственно в бою.
Я отговариваю. Львов, натянув на голову шапку, спускается вниз.
- Раненых несут, я к ним. А к вам еще вернусь.
Мне видно, как поэт наклонился над раненым, оттеснил санинструктора Тамару Костину и понес с бойцом носилки. А спустя минут пятнадцать - двадцать он с автоматом в руках уже сидел на броне танка Коротеева.
Позже, когда ослабли атаки противника, Михаил Львов зашел в штаб.
- Уж больно ты храбр, корреспондент. Зачем на передовую ушел?
- Вы же не возражали. - Он присаживается возле разведчиков. До меня доносятся обрывки разговора. Соколов, улыбаясь, говорит:
- Ходим к немцам, для нас это привычное дело. Приволокли языка. Что же тут героического? - Он с трудом стягивает раскисший сапог: - Вы уж простите, посушиться надо.
У штабного домика собрались бойцы, сержанты и офицеры. А рядом, возле вырытой могилы, на плащ-накидках лежали тела павших в бою гвардейцев. Обнажив головы, воины застыли в тягостном молчании. Гвардии подполковник Богомолов со скорбью в голосе говорил о гвардии старших лейтенантах Кучме, Морозове и Яхнине, отдавших свои жизни за Родину.
Потом слово берет гвардии капитан Чирков:
- Товарищи, мне очень трудно сейчас говорить. Я потерял лучшего друга, Яхнина, с которым вместе учился в Магнитогорске. Он честно выполнил свой долг - в тяжелейших условиях доставил в бригаду боеприпасы. Но вражеская пуля не пощадила его. - Чирков смахнул слезу, повернулся к танкистам и крикнул: Смерть немецким захватчикам! Огонь!
Рядом стоявший танк послал в сторону леса один за другим три снаряда. Всполохи озарили вечерние сумерки. Снаряды гулко разорвались в расположении пехоты противника.
Когда стемнело, мы вынуждены были все имеющиеся в наличии резервы выдвинуть к реке Гнезна. За счет роты управления пополнили подразделения батальона автоматчиков, на наиболее угрожаемых участках поставили танки первого и третьего батальонов.
- А если противник атакует нас с запада, чем сможем помочь Федорову? спросил меня гвардии майор Кришталь.
- Пока ничем, пусть рассчитывает на свои силы.
В подразделениях я встречался с политработниками, коммунистами. Говорил с бойцами. И как нам ни было трудно, воины уверенно отвечали:
- Выстоим! Романувку ни за что не сдадим!
Лишь поздно вечером я возвратился в штаб. Снял разбухшие от сырости сапоги, выжал мокрые портянки. Хотел немного вздремнуть. Но едва прилег, как в штаб вошел гвардии старший сержант Виктор Колчин.
- Комкор вас просит к рации, - доложил он.
Генерал Е. Е. Белов сообщил, что штаб корпуса в 29-я гвардейская Унечская мотострелковая бригада выдвигаются для сосредоточения в районе Романува Села. Я доложил, что мы с трудом сдерживаем бешеный натиск противника. Генерал подтвердил: держаться до последнего. Просить ли подкрепления? Ведь нам уже обещали, но подвезли лишь боеприпасы. Пока раздумывал, рация замолчала.
Я возвратился на КП. Ночь, а в подвале никто не спит. Молча сидит, о чем-то задумавшись, начальник штаба Баранов. Рядом с ним, склонившись над картой, штабные офицеры Гаськов и Валеев. Тут же начальник политотдела Богомолов. Михаил Александрович вернулся из подразделений и теперь выливает из сапог воду. Он был у артиллеристов, минометчиков и автоматчиков.
- Успокоился немец, - выжимая мокрую портянку, нарушает молчание Богомолов. - Только надолго ли? - Он придвигается поближе к огню, и теперь мне хорошо видно его лицо. Богомолов осунулся, глаза запали. Ему, как и всем нам, в эти дни приходится много бывать в ротах и на батареях.
Меня одолел сон. Поспать, однако, долго не пришлось. На рассвете противник открыл сильный ружейно-пулеметный огонь. Завязалась перестрелка. Мы ожидали, что гитлеровцы вот-вот пойдут на нас. Прошел час, второй. Взошло солнце, и день обещал быть погожим. Но враг прекратил огонь.
Гитлеровцы ведут себя загадочно. Интересно, что они замышляют? В том, что они попытаются ворваться в Романувку, мы не сомневались. А вот когда - через час, к вечеру, ночью, - не знали. Не мог этого нам сказать и пленный. Он все мычал себе под нос: Гитлер капут, Германия капут. Наш переводчик, бывалый разведчик Кочемазов, так и не смог от него ничего добиться.
В бинокль было хорошо видно движение в лесу и на опушке. Вероятно, противник подтягивал силы, готовился к решающему удару.
К обеду фашисты вновь оживились. Они начали вести по селу методический огонь из шестиствольных минометов. Загорелись хаты. Дымом заволокло улицы. Челябинцы бросились тушить пожар. Но вот раздались залпы вражеской батареи. На опушке леса появились небольшие группы гитлеровцев. Что-то выкрикивая, они где перебежками, а где ползком продвигались вперед. Перед фронтом атакующих появилась стена заградительного огня. Наши танкисты и артиллеристы ударили дружно, согласованно. Фашисты залегли, начали пятиться назад, отвечая огнем из пулеметов и автоматов.
Я подошел к минометчикам. На разостланных плащ-накидках рядком уложены мины, на хвостовых оперениях белеют мешочки с порохом - дополнительные заряды. Сунцов, прильнув к стереотрубе, неотрывно следит за противником. Он пока не открывает огонь - экономит боеприпасы. Я приказал:
- Дайте беглый огонь по опушке!
- По вражеской пехоте!.. - раздался охрипший голос командира роты.
На опушке леса заплясали разрывы мин. Гитлеровцы, оказавшись в огненном мешке, заметались. И тут их настиг огонь наших пулеметчиков.
Атака противника уже который раз захлебнулась, прекратилась и перестрелка. Опушка леса опустела, валялись лишь трупы гитлеровцев. Стало необычно тихо. Было решено разведать лес.
Взвод офицера Ермакова, выделенный в разведку из батальона автоматчиков, и приданная ему группа разведчиков во главе с гвардии лейтенантом Дмитрюком переправились вброд на противоположный берег речки. Они скрытно передвигались по полю. Прошли сто, двести метров. Фашисты молчат. Разведчики взбежали на бугор. И тут немцы дали о себе знать: они открыли огонь.
Командир разведки вынужден был отвести бойцов к речке. Отход мы прикрыли огнем из танков. Возвратился Ермаков, доложил:
- Немцы по-прежнему в лесу. В бинокль с бугорка были хорошо видны пехота и легкие орудия.
Особых потерь взвод не понес. Ранило троих - командира отделения гвардии сержанта Степанова, автоматчика Петина и пулеметчика Гуменюка. Санинструктор Тамара Костина перевязала раненых и отправила в бригадный медсанвзвод.
Теперь мы твердо знали: противник остался перед нами и надо быть начеку.
Наступила темная ночь, какие бывают на Украине в марте. Промозглая сырость пробирает до костей. Я с начальником штаба стою возле танка. Кругом тихо-тихо. И вдруг в нескольких местах вспыхнули языки пламени, раздались пулеметные и автоматные очереди. Улицы прошили трассы пуль. По звуку узнаю: бьет немецкий пулемет.
- Откуда противник? Что случилось? - спрашиваю по рации у комбатов.
Вскоре все прояснилось. Гитлеровцы скрытно обошли наш левый фланг, оседлали шоссейную дорогу Проскуров - Тернополь, а затем ворвались в село. Завязался напряженный ночной бой. Со всех сторон раздавались выстрелы. Взвод коммуниста гвардии младшего лейтенанта Митько вступил в рукопашную схватку. Его помощник гвардии старший сержант Кельмензон прикладом уложил двух фашистов, автоматными очередями свалил еще нескольких.
Из пулеметов по гитлеровцам бьют танкисты Коротеева, Лычкова, Кулешова. Яростно отбиваются от наседающего противника минометчики.
Загорелся дом, в котором размещались раненые. Через начальника штаба передаю приказ командиру медсанвзвода Кириллову:
- Раненых эвакуировать в район Романува Села, где находится штаб корпуса.
Отдаю медикам свой виллис: надо спасти людей, проливших кровь за Родину.
Возвращаюсь на КП. Кругом стрельба. Опасность угрожает непосредственно штабу. Пришлось напомнить гвардии старшему сержанту Соколову:
- Организуйте охрану боевого Знамени. Головой отвечаете за него.
Вдоль улицы струятся трассирующие пули. Мы оказались в огненном кольце. Но никто из воинов не пал духом. Приказываю комбату Приходько два взвода автоматчиков переместить левее - прикрыть КП. Противник забрасывает нас гранатами. Несколько разведчиков, в том числе Дмитрюк и Соколов, получили ранения, но атаку фашистов отбили и спасли Знамя бригады. Спешно выводим танки на окраину. Танкисты давят гитлеровцев. Те с воплями разбегаются.
Дружно, с криком ура пошли на врагов мотострелки. Гитлеровцы дрогнули и начали откатываться по полю на север, в сторону Романува Села. Я связываюсь со штабом корпуса. Докладываю гвардии полковнику А. Б. Лозовскому.
- Какие там еще немцы? - не верит он.
Срочно снаряжаю машину, посылаю в штаб корпуса своего заместителя гвардии майора Кришталя. Надо предупредить об опасности.
Мы заняли круговую оборону. Пользуясь передышкой, забрались с Барановым в самоходно-артиллерийскую установку. От мотора тянет теплом. Сухо, уютно. Командир батареи вскрыл банку консервов.
- Немцы идут! - донесся голос наблюдателя.
Уже светает, и невооруженным глазом метрах в четырехстах отчетливо видны толпы фашистов. Оказывается, мотострелки 29-й гвардейской бригады, предупрежденные нами, шквальным огнем встретили гитлеровцев, и те повернули назад, в нашу сторону. И вот сейчас эта масса войск пытается сбить нас.
Остались нетронутыми консервы. Не до этого. Гвардии старшему лейтенанту Акиншину поручаю руководить огнем пяти танков. В утренней тишине резко ударили орудия. Открыли стрельбу минометчики. Справа по немецким пехотинцам вели огонь мотострелки Приходько, слева - батарея 76-миллиметровых пушек Пивцаева.
- По Гитлеру, огонь! - приказывает командир самоходных установок Дружинин.
Гитлеровцы, ошеломленные столь сильным огневым ударом, растеклись по всему пригорку, увязая по колено в грязи.
Теперь пора бросить в бой и танки.
Натужно взревели двигатели, и пять тридцатьчетверок, оставляя глубокие колеи в жирном черноземе, медленно поползли по раскисшему полю.
Гитлеровские солдаты дрогнули, не устояли. Но теперь они начали обходить деревню с востока, хлынули на позиции батальона автоматчиков. Бойцы Приходько и танкисты били их в упор.
За первой вражеской цепью появилась вторая, поменьше. Немцы бежали к реке Гнезне. Я собрал хозяйственников, саперов и разведчиков, повел их наперерез фашистам. Те, изредка отстреливаясь, начали отступать. В упор стреляю в офицера. Выпускаю обойму в других фашистов. Ординарец Собко полоснул из автомата. Замертво упали пять-шесть гитлеровцев.
- В тыл веди пленных, - приказываю Собко, а сам бегу вперед.
Правее нас слышится дружное ура. Гитлеровцы в ужасе мечутся, не зная, куда податься. Их настигают пули, снаряды, мины. Оставшиеся в живых, обезумев от страха, поднимают руки.
Глянул на часы: двенадцать дня. Стрельба утихла. Челябинцы, разгоряченные боем, обнимали друг друга. Свыше сотни пленных взяли мы в тот день.
Вот как писал об этом бое поэт Михаил Львов:
...Был в этой битве полностью разгромлен
Немецкий полк сто шестьдесят восьмой.
А через час в отбитом теплом доме
Танкист писал на родину письмо.
Не мог забыть он бой ни на минутку.
Рассказывали. Радовались. Бой
Мамаевым побоищем не в шутку
Договорились звать между собой.
После обеда в Романувку приехал командир корпуса генерал Е. Е. Белов. Он проворно спрыгнул с виллиса и, перескакивая через лужи, направился к обгоревшему штабному домику. Я шагнул навстречу генералу. Евтихий Емельянович, тепло и крепко пожав мне руку, не сдержал своего восхищения:
- Хорошо поработали челябинцы! Ей-ей, давно такого не видел. От имени маршала Жукова передайте всем благодарность.
Мы пошли по подразделениям.
Вечерело. Угасал день - день нашего успеха. Над селом стояла звенящая тишина.
Рейд по тылам
Один день еще мы стояли в Романувке. Подтянули запасы горючего, пополнили боекомплекты, приняли меры к восстановлению поврежденных в бою танков. Командир корпуса приказал быть готовыми к новым наступательным боям. Офицеры штаба по карте изучали районы предстоящих боевых действий, намечали маршруты, организовывали сбор данных о противнике, заботились об обеспечении войск материальными запасами, осуществляли контроль за выполнением отданных приказов и распоряжений.
Политотдел во главе с Богомоловым, командиры и политработники, партийные и комсомольские организации вели большую партийно-политическую работу. Пропагандист политотдела майор П. С. Попов и фотограф лейтенант Н. Г. Чиж выпустили серию листовок Сражайтесь, как они. Одна из листовок посвящена разведчикам Соколову, Кочемазову и Низамутдинову. В ней рассказывалось о том, как мужественные воины спасли боевое Знамя бригады и штабные документы.
В другой листовке говорилось о том, как радисты Сергей Кестер, Владимир Войкин и шофер Николай Тестоедов в разгар боя смело вступили в схватку с группой фашистов, сумели их уничтожить и спасли радиостанцию штаба бригады.
Политотдел и штаб провели слет истребителей танков, на котором был обобщен боевой опыт. В ротах и батареях прошли партийные и комсомольские собрания. Партийное собрание состоялось и в штабной организации, где я сделал доклад Учиться на опыте каждого боя. Коммунисты Полубояринов, Предеин, Баранов, Гаськов и другие в своих выступлениях анализировали боевые действия, обращали внимание на повышение бдительности и дисциплины, на тщательную подготовку к предстоящим боям.
...Получен боевой приказ. Нам предстояло наступать в направлении на Каменец-Подольский. Это крупный областной город.
Наш 10-й гвардейский танковый корпус во взаимодействии с 8-й стрелковой дивизией 60-й армии должен был к исходу первого дня наступления овладеть населенными пунктами Гримайлов, Окно, на второй день освободить город Гусятин, а к исходу четвертого дня выбить противника из Каменец-Подольского. Штаб спланировал боевые действия. Были продуманы вопросы управления подразделениями, налажено взаимодействие между ними, а также с приданными и поддерживающими подразделениями.
Поздним вечером 20 марта 1944 года батальоны скрытно сосредоточились на исходных позициях для наступления.
Нехотя наступало промозглое утро. Мокрый снег ложился на грязную дорогу, горками рос на броне танков, закрывая смотровые щели. Гвардии лейтенант Ясиновский в кювете нарвал пучок прошлогодней травы и, сметая с брони снег, сказал:
- Чтоб лучше видеть врага да точнее бить его.
А гитлеровцы совсем рядом. До них рукой подать. Но они не ожидают нас здесь. Противник полагает, что мы, перерезав и оседлав шоссе Проскуров Тернополь, дальше не осмелимся наступать, побоимся оторваться от своих тылов. Взятый в плен разведкой корпуса гитлеровский солдат сообщил, что немцы имеют хорошо оборудованные опорные пункты. Судя по всему, схватки будут горячими и противника не так-то легко будет сбивать с занятых рубежей.
В 9.30 ударила артиллерия. Снаряды просвистели над нашими головами и разорвались в расположении немецко-фашистских войск. Залп повторился еще раз. А вскоре танки с пехотой на броне пошли на врага. Фашисты пытались огнем орудий расстроить наш боевой порядок. Но артстрельба вдруг прекратилась - это танк Кулешова, первым ворвавшись на огневые позиции, подмял два орудия и уничтожил из пулемета рассыпавшихся по полю фашистских артиллеристов.
Оборона немцев треснула, раскололась. Под натиском гвардейцев-челябинцев гитлеровцы начали отходить. Временами они отчаянно сопротивлялись. Из засад били тяжелые танки. С высоток, расположенных по сторонам шоссе, давали о себе знать фаустники. На пути попадались заминированные участки. Но танки неуклонно продвигались вперед.
Скалат, районный город Тернопольской области, был освобожден еще 13 марта. Но так как не было сплошного фронта, противник, отступавший на запад, вновь захватил его.
Мы спешим. Впереди - Гримайлов, Гусятин, Каменец-Подольский. Там наши соотечественники: братья, отцы, дети. Мы идем освобождать их. Челябинцы подавляют сопротивление врага, сминают его небольшие отряды.
На подходе к Скалату наши подразделения попали под сильный огонь. Враг ожесточенно сопротивлялся. Командир корпуса приказал не ввязываться в бой за город, обойти его восточнее.
Наша задача - перерезать, захватывать дороги. Совершая рейд по тылам, рассекать на отдельные части вражеские группировки.
Моросил назойливый колючий дождь. По размокшей дороге передвигаться стало еще тяжелее. Надрывно ревели танковые двигатели.
С наступлением темноты бригада ворвалась в село Остапе. Противник бросил танки в контратаку. Танки против танков. Маневрируя между хатами, тридцатьчетверки вплотную столкнулись с фашистами. Завязалась ожесточенная схватка. Загорелись дома, скирды соломы. Слева ударили пантеры. Трудно было понять, где враг, а где свои.
Противник обрушил на подразделения бригады шквал артиллерийского огня. Фаустники, прячась в огородах, начали подбираться к танку гвардии старшего лейтенанта Любивца. Рфицер при свете ракет обнаружил гитлеровцев и пулеметной очередью уничтожил их.
Механик-водитель повел машину вперед и с ходу раздавил расчет тяжелого пулемета. Танк, маневрируя по огородам, первым вышел на южную окраину деревни. Из засады ударил фаустник. Языки пламени лизнули трансмиссионное отделение. Вот-вот вспыхнут баки с горючим. Любивец бросился сбивать пламя. Пулеметная очередь полоснула по броне машины. Офицер на миг спрятался за башню. Потом снова начал сбивать пламя. Фашисты окружили тридцатьчетверку, пытаясь взять в плен членов экипажа. Командир танка вынул из-за пазухи гранату и швырнул ее во врагов.
- Вперед, дави! - крикнул Любивец механику, вскакивая в танк.
Машина рванулась по огороду. В течение минуты с группой гитлеровцев было покончено.
К утру 22 марта вражеский гарнизон села был полностью уничтожен. Танки бригады начали вытягиваться в колонну. Еще дымились сожженные хаты, во дворах, огородах валялись трупы гитлеровцев. Раненые лошади беспомощно бились в упряжках. Под конвоем понуро брели около двадцати пленных немецких солдат.
Небо прояснилось, и вдруг на нем одна за другой появились черные точки. Приближаясь, они увеличивались в размере. По звуку нетрудно было определить: летят юнкерсы. Где-то сзади нас подали голос зенитки.
- Рассредоточить танки! - приказал я.
Тридцатьчетверки расползлись по огородам. Юнкерсы сделали заход со стороны солнца, готовясь пойти в пике. Но в это время из-за туч вынырнули наши ястребки. Они помешали немецким летчикам нанести удар по танкам. Бомбы падали беспорядочно.
Я открыл люк танка, высунулся наружу. Горели стога соломы, крытые камышом хаты. Едкий дым полз по земле.
Тороплюсь на южную окраину села, где находилась голова танковой колонны. Надо выяснить, какие потери понесла бригада. По пути встречается раненый боец. Он, прихрамывая на правую ногу, медленно идет в тыл, к санитарной машине. Кто-то ему наспех перебинтовал голову, но сквозь бинт густо проступает кровь.
Дотрагиваюсь до плеча лейтенанта Ясиновского. Он понял меня и приказал механику остановить танк. Я окликнул раненого. Он медленно повернул голову в нашу сторону, из-под бинта взглянул на меня.
- Товарищ комбриг, слушаю вас.
Боец подошел к машине и, придерживаясь левой рукой за скобу, пытается правую руку вскинуть к забинтованной голове. Узнаю рядового Беляева, автоматчика из роты Сидорова.
- Откуда вы появились? Вас ведь ранило в Романувке, и, если не ошибаюсь, доставили в медсанбат.
- Было такое. Только пустяковое ранение - пуля царапнула правую ногу. А сейчас осколком... Ну, ладно, подлечусь - и назад в бригаду. Свидимся еще, товарищ комбриг. И не позже, как через месяц-два. Не думайте, найду. По указателям. По надписям: Хозяйство Фомичева. - Слова автоматчика звучат убедительно, как клятва.
Он уходит, а я еще с минуту смотрю ему вслед.
Возле сожженной избы танк остановился. Во дворе - уцелевший домик из самана: то ли сарайчик, то ли летняя кухня. Мы с командиром танка Ясиновским вошли туда. На деревянной скамейке сидела старушка. Она бросилась нас крестить, причитая:
- Нэхай вам бог поможе в бою. Швидчэ нимцив прогоняйте.
На улице возле танков собрались местные жители. Они тепло приветствовали воинов-освободителей. Женщины и девушки, одетые в национальные костюмы, спешили угостить челябинцев хлебом, молоком, вареной картошкой. Воины лукаво подмигивали девушкам, а те озорно переглядывались, прячась друг за дружку. Кто-то из бойцов задорно кричит:
- А ну-ка, смуглявая, покажись! Вернусь из Берлина - и, гляди-ка, обвенчаемся.
Девушки хохочут. Они задорно отвечают:
- С перемогой вертайтесь, тоди будэ выдно.
Мы подошли к толпе. Люди расступились, затем окружили нас. Я поздравил жителей с освобождением, пожелал им быстрее восстановить разрушенное колхозное хозяйство, не теряя времени, приступить к весенним полевым работам.
Взревели двигатели. Бойцы тепло прощаются с жителями села, а те в ответ приветливо машут руками, желают нам удачи.
После встречи с колхозниками усталость как рукой сняло. Настроение отличное. Потери бригады небольшие. Связываюсь с комкором. Слышимость была хорошая, и я доложил генералу Е. Е. Белову о наших успехах. Выслушав меня, генерал сказал:
- Продолжайте выполнять поставленную задачу.
Мы рвемся к Гримайлову - районному городку. За нами следует Пермская бригада. Танки идут на предельных скоростях. С ходу они таранят груженые немецкие автомашины и повозки, подминают небольшие заслоны.
Батальон Федорова должен захватить мост через реку, рассекающую город на две части. В головной походной заставе рота Акиншина. Три его танка уже на подходе к городу. Он радостно докладывает:
- В триплексе замелькали домики Гримайлова. Вижу станционные постройки.
А через минуту-другую он взволнованно сообщил:
- Танки роты встречены сильным огнем артиллерии. У моей машины перебита гусеница. Повреждение устраняем.
- Постарайтесь пробиться к мосту. Обходите станцию справа. Не задерживайтесь.
- Вас понял. Выполняю. Уже заменили трак, а разбитый оставили для музея. В голосе Акиншина звучат шутливые нотки. Даже в бою он остается верен себе: всегда в хорошем настроении. А это много значит!
Выдвигаю к вокзалу часть танков первого батальона. Силами бригады ведем бой за станцию, которая расположена на северной окраине Гримайлова. Рота Коротеева одной из первых вышла к вокзалу. Гусеницы танков лязгнули о рельсы. На вагонах виднелись выведенные мелом надписи: Штеттин, Бреслау, Лейпциг. Туда везли награбленное добро.
- Около сорока человек эвакуировали в бригадный медпункт.
К дому подползают санинструктор Тоня Зубкова и минометчик Молчанов. Они волокут носилки, на которых лежит раненый. Тот просит пить.
Антонина Филипповна его уговаривает:
- Потерпи еще, милый, сейчас напою.
- Кто это?
- Гвардии рядовой Семенов. Ранен в грудь и в обе ноги.
Носилки с раненым внесли в хату, бережно опустили на солому. Лицо Семенова было бледным. Видно, боец потерял много крови. Узнав меня, он улыбнулся, тихо сказал:
- Товарищ комбриг, а все-таки мы их отогнали. Я троих отправил на тот свет, а четвертого не успел: полоснул он по мне из автомата. Ну, ничего, маленько подлечусь - и назад в бригаду.
Молча слушаю его и восхищаюсь силой духа советского солдата, его готовностью до последней капли крови, до последнего дыхания сражаться за любимую Родину.
Мотострелки, достигнув поймы реки, вынуждены были залечь: плотный огонь не давал и головы поднять. И тут я узнал неприятную весть. Увлекшись боем, начальник штаба батальона гвардии старший лейтенант Покрищук, вырвавшись вперед, оторвался от своих. Его окружили гитлеровцы, свалили и пленили. Бойцы пытались освободить офицера, но не смогли: слишком силы были неравными.
- Видите - вдоль шоссе отходит группа немцев. Там и мой начальник штаба, говорит гвардии капитан Приходько.
Я взглянул в бинокль. Фашисты торопливо удалялись на юго-восток. Что же предпринять? Подзываю командира танковой роты гвардии старшего лейтенанта М. Ф. Коротеева:
- Обстреляйте вон ту группу немцев. Там наш человек.
- Ясно.
Резко ударило орудие, и снаряд разорвался у цели. Еще несколько выстрелов. Гитлеровцы рассыпались по полю. Одни побежали к реке, а три человека спрятались под мостом на шоссе. Танкисты уложили еще несколько вражеских солдат.
К обеду бой стих. Вдруг на шоссе показался человек. Он махал нам руками. Оказалось, это был Покрищук. В то время, когда танкисты вели стрельбу, он сумел уничтожить двух гитлеровцев и убежать.
Через час-другой бой вспыхнул вновь. Я позвонил в штаб второго танкового батальона.
- Гвардии капитан Федоров слушает.
- Сосредоточьте огонь по левому флангу. Не давайте гитлеровцам выйти из леса.
Я решил взобраться на крышу дома, откуда лучше будет руководить боем. Направляюсь к лестнице. Меня окликает гвардии лейтенант Ясиновский:
- К вам корреспондент.
Передо мной стоит, держа под уздцы лошадь, невысокого роста смуглый юноша. Конь испуганно фыркает, опасливо косится по сторонам, всякий раз вздрагивает от разрывов мин и снарядов. Узнаю поэта и специального корреспондента Челябинского рабочего, его я несколько раз видел на совещаниях в штабе корпуса. Михаил Львов подает мне командировочное предписание.
Он вместе со мной поднимается на крышу дома, пристально оглядывает поле боя. Просится к танкистам:
- Хочу людей видеть непосредственно в бою.
Я отговариваю. Львов, натянув на голову шапку, спускается вниз.
- Раненых несут, я к ним. А к вам еще вернусь.
Мне видно, как поэт наклонился над раненым, оттеснил санинструктора Тамару Костину и понес с бойцом носилки. А спустя минут пятнадцать - двадцать он с автоматом в руках уже сидел на броне танка Коротеева.
Позже, когда ослабли атаки противника, Михаил Львов зашел в штаб.
- Уж больно ты храбр, корреспондент. Зачем на передовую ушел?
- Вы же не возражали. - Он присаживается возле разведчиков. До меня доносятся обрывки разговора. Соколов, улыбаясь, говорит:
- Ходим к немцам, для нас это привычное дело. Приволокли языка. Что же тут героического? - Он с трудом стягивает раскисший сапог: - Вы уж простите, посушиться надо.
У штабного домика собрались бойцы, сержанты и офицеры. А рядом, возле вырытой могилы, на плащ-накидках лежали тела павших в бою гвардейцев. Обнажив головы, воины застыли в тягостном молчании. Гвардии подполковник Богомолов со скорбью в голосе говорил о гвардии старших лейтенантах Кучме, Морозове и Яхнине, отдавших свои жизни за Родину.
Потом слово берет гвардии капитан Чирков:
- Товарищи, мне очень трудно сейчас говорить. Я потерял лучшего друга, Яхнина, с которым вместе учился в Магнитогорске. Он честно выполнил свой долг - в тяжелейших условиях доставил в бригаду боеприпасы. Но вражеская пуля не пощадила его. - Чирков смахнул слезу, повернулся к танкистам и крикнул: Смерть немецким захватчикам! Огонь!
Рядом стоявший танк послал в сторону леса один за другим три снаряда. Всполохи озарили вечерние сумерки. Снаряды гулко разорвались в расположении пехоты противника.
Когда стемнело, мы вынуждены были все имеющиеся в наличии резервы выдвинуть к реке Гнезна. За счет роты управления пополнили подразделения батальона автоматчиков, на наиболее угрожаемых участках поставили танки первого и третьего батальонов.
- А если противник атакует нас с запада, чем сможем помочь Федорову? спросил меня гвардии майор Кришталь.
- Пока ничем, пусть рассчитывает на свои силы.
В подразделениях я встречался с политработниками, коммунистами. Говорил с бойцами. И как нам ни было трудно, воины уверенно отвечали:
- Выстоим! Романувку ни за что не сдадим!
Лишь поздно вечером я возвратился в штаб. Снял разбухшие от сырости сапоги, выжал мокрые портянки. Хотел немного вздремнуть. Но едва прилег, как в штаб вошел гвардии старший сержант Виктор Колчин.
- Комкор вас просит к рации, - доложил он.
Генерал Е. Е. Белов сообщил, что штаб корпуса в 29-я гвардейская Унечская мотострелковая бригада выдвигаются для сосредоточения в районе Романува Села. Я доложил, что мы с трудом сдерживаем бешеный натиск противника. Генерал подтвердил: держаться до последнего. Просить ли подкрепления? Ведь нам уже обещали, но подвезли лишь боеприпасы. Пока раздумывал, рация замолчала.
Я возвратился на КП. Ночь, а в подвале никто не спит. Молча сидит, о чем-то задумавшись, начальник штаба Баранов. Рядом с ним, склонившись над картой, штабные офицеры Гаськов и Валеев. Тут же начальник политотдела Богомолов. Михаил Александрович вернулся из подразделений и теперь выливает из сапог воду. Он был у артиллеристов, минометчиков и автоматчиков.
- Успокоился немец, - выжимая мокрую портянку, нарушает молчание Богомолов. - Только надолго ли? - Он придвигается поближе к огню, и теперь мне хорошо видно его лицо. Богомолов осунулся, глаза запали. Ему, как и всем нам, в эти дни приходится много бывать в ротах и на батареях.
Меня одолел сон. Поспать, однако, долго не пришлось. На рассвете противник открыл сильный ружейно-пулеметный огонь. Завязалась перестрелка. Мы ожидали, что гитлеровцы вот-вот пойдут на нас. Прошел час, второй. Взошло солнце, и день обещал быть погожим. Но враг прекратил огонь.
Гитлеровцы ведут себя загадочно. Интересно, что они замышляют? В том, что они попытаются ворваться в Романувку, мы не сомневались. А вот когда - через час, к вечеру, ночью, - не знали. Не мог этого нам сказать и пленный. Он все мычал себе под нос: Гитлер капут, Германия капут. Наш переводчик, бывалый разведчик Кочемазов, так и не смог от него ничего добиться.
В бинокль было хорошо видно движение в лесу и на опушке. Вероятно, противник подтягивал силы, готовился к решающему удару.
К обеду фашисты вновь оживились. Они начали вести по селу методический огонь из шестиствольных минометов. Загорелись хаты. Дымом заволокло улицы. Челябинцы бросились тушить пожар. Но вот раздались залпы вражеской батареи. На опушке леса появились небольшие группы гитлеровцев. Что-то выкрикивая, они где перебежками, а где ползком продвигались вперед. Перед фронтом атакующих появилась стена заградительного огня. Наши танкисты и артиллеристы ударили дружно, согласованно. Фашисты залегли, начали пятиться назад, отвечая огнем из пулеметов и автоматов.
Я подошел к минометчикам. На разостланных плащ-накидках рядком уложены мины, на хвостовых оперениях белеют мешочки с порохом - дополнительные заряды. Сунцов, прильнув к стереотрубе, неотрывно следит за противником. Он пока не открывает огонь - экономит боеприпасы. Я приказал:
- Дайте беглый огонь по опушке!
- По вражеской пехоте!.. - раздался охрипший голос командира роты.
На опушке леса заплясали разрывы мин. Гитлеровцы, оказавшись в огненном мешке, заметались. И тут их настиг огонь наших пулеметчиков.
Атака противника уже который раз захлебнулась, прекратилась и перестрелка. Опушка леса опустела, валялись лишь трупы гитлеровцев. Стало необычно тихо. Было решено разведать лес.
Взвод офицера Ермакова, выделенный в разведку из батальона автоматчиков, и приданная ему группа разведчиков во главе с гвардии лейтенантом Дмитрюком переправились вброд на противоположный берег речки. Они скрытно передвигались по полю. Прошли сто, двести метров. Фашисты молчат. Разведчики взбежали на бугор. И тут немцы дали о себе знать: они открыли огонь.
Командир разведки вынужден был отвести бойцов к речке. Отход мы прикрыли огнем из танков. Возвратился Ермаков, доложил:
- Немцы по-прежнему в лесу. В бинокль с бугорка были хорошо видны пехота и легкие орудия.
Особых потерь взвод не понес. Ранило троих - командира отделения гвардии сержанта Степанова, автоматчика Петина и пулеметчика Гуменюка. Санинструктор Тамара Костина перевязала раненых и отправила в бригадный медсанвзвод.
Теперь мы твердо знали: противник остался перед нами и надо быть начеку.
Наступила темная ночь, какие бывают на Украине в марте. Промозглая сырость пробирает до костей. Я с начальником штаба стою возле танка. Кругом тихо-тихо. И вдруг в нескольких местах вспыхнули языки пламени, раздались пулеметные и автоматные очереди. Улицы прошили трассы пуль. По звуку узнаю: бьет немецкий пулемет.
- Откуда противник? Что случилось? - спрашиваю по рации у комбатов.
Вскоре все прояснилось. Гитлеровцы скрытно обошли наш левый фланг, оседлали шоссейную дорогу Проскуров - Тернополь, а затем ворвались в село. Завязался напряженный ночной бой. Со всех сторон раздавались выстрелы. Взвод коммуниста гвардии младшего лейтенанта Митько вступил в рукопашную схватку. Его помощник гвардии старший сержант Кельмензон прикладом уложил двух фашистов, автоматными очередями свалил еще нескольких.
Из пулеметов по гитлеровцам бьют танкисты Коротеева, Лычкова, Кулешова. Яростно отбиваются от наседающего противника минометчики.
Загорелся дом, в котором размещались раненые. Через начальника штаба передаю приказ командиру медсанвзвода Кириллову:
- Раненых эвакуировать в район Романува Села, где находится штаб корпуса.
Отдаю медикам свой виллис: надо спасти людей, проливших кровь за Родину.
Возвращаюсь на КП. Кругом стрельба. Опасность угрожает непосредственно штабу. Пришлось напомнить гвардии старшему сержанту Соколову:
- Организуйте охрану боевого Знамени. Головой отвечаете за него.
Вдоль улицы струятся трассирующие пули. Мы оказались в огненном кольце. Но никто из воинов не пал духом. Приказываю комбату Приходько два взвода автоматчиков переместить левее - прикрыть КП. Противник забрасывает нас гранатами. Несколько разведчиков, в том числе Дмитрюк и Соколов, получили ранения, но атаку фашистов отбили и спасли Знамя бригады. Спешно выводим танки на окраину. Танкисты давят гитлеровцев. Те с воплями разбегаются.
Дружно, с криком ура пошли на врагов мотострелки. Гитлеровцы дрогнули и начали откатываться по полю на север, в сторону Романува Села. Я связываюсь со штабом корпуса. Докладываю гвардии полковнику А. Б. Лозовскому.
- Какие там еще немцы? - не верит он.
Срочно снаряжаю машину, посылаю в штаб корпуса своего заместителя гвардии майора Кришталя. Надо предупредить об опасности.
Мы заняли круговую оборону. Пользуясь передышкой, забрались с Барановым в самоходно-артиллерийскую установку. От мотора тянет теплом. Сухо, уютно. Командир батареи вскрыл банку консервов.
- Немцы идут! - донесся голос наблюдателя.
Уже светает, и невооруженным глазом метрах в четырехстах отчетливо видны толпы фашистов. Оказывается, мотострелки 29-й гвардейской бригады, предупрежденные нами, шквальным огнем встретили гитлеровцев, и те повернули назад, в нашу сторону. И вот сейчас эта масса войск пытается сбить нас.
Остались нетронутыми консервы. Не до этого. Гвардии старшему лейтенанту Акиншину поручаю руководить огнем пяти танков. В утренней тишине резко ударили орудия. Открыли стрельбу минометчики. Справа по немецким пехотинцам вели огонь мотострелки Приходько, слева - батарея 76-миллиметровых пушек Пивцаева.
- По Гитлеру, огонь! - приказывает командир самоходных установок Дружинин.
Гитлеровцы, ошеломленные столь сильным огневым ударом, растеклись по всему пригорку, увязая по колено в грязи.
Теперь пора бросить в бой и танки.
Натужно взревели двигатели, и пять тридцатьчетверок, оставляя глубокие колеи в жирном черноземе, медленно поползли по раскисшему полю.
Гитлеровские солдаты дрогнули, не устояли. Но теперь они начали обходить деревню с востока, хлынули на позиции батальона автоматчиков. Бойцы Приходько и танкисты били их в упор.
За первой вражеской цепью появилась вторая, поменьше. Немцы бежали к реке Гнезне. Я собрал хозяйственников, саперов и разведчиков, повел их наперерез фашистам. Те, изредка отстреливаясь, начали отступать. В упор стреляю в офицера. Выпускаю обойму в других фашистов. Ординарец Собко полоснул из автомата. Замертво упали пять-шесть гитлеровцев.
- В тыл веди пленных, - приказываю Собко, а сам бегу вперед.
Правее нас слышится дружное ура. Гитлеровцы в ужасе мечутся, не зная, куда податься. Их настигают пули, снаряды, мины. Оставшиеся в живых, обезумев от страха, поднимают руки.
Глянул на часы: двенадцать дня. Стрельба утихла. Челябинцы, разгоряченные боем, обнимали друг друга. Свыше сотни пленных взяли мы в тот день.
Вот как писал об этом бое поэт Михаил Львов:
...Был в этой битве полностью разгромлен
Немецкий полк сто шестьдесят восьмой.
А через час в отбитом теплом доме
Танкист писал на родину письмо.
Не мог забыть он бой ни на минутку.
Рассказывали. Радовались. Бой
Мамаевым побоищем не в шутку
Договорились звать между собой.
После обеда в Романувку приехал командир корпуса генерал Е. Е. Белов. Он проворно спрыгнул с виллиса и, перескакивая через лужи, направился к обгоревшему штабному домику. Я шагнул навстречу генералу. Евтихий Емельянович, тепло и крепко пожав мне руку, не сдержал своего восхищения:
- Хорошо поработали челябинцы! Ей-ей, давно такого не видел. От имени маршала Жукова передайте всем благодарность.
Мы пошли по подразделениям.
Вечерело. Угасал день - день нашего успеха. Над селом стояла звенящая тишина.
Рейд по тылам
Один день еще мы стояли в Романувке. Подтянули запасы горючего, пополнили боекомплекты, приняли меры к восстановлению поврежденных в бою танков. Командир корпуса приказал быть готовыми к новым наступательным боям. Офицеры штаба по карте изучали районы предстоящих боевых действий, намечали маршруты, организовывали сбор данных о противнике, заботились об обеспечении войск материальными запасами, осуществляли контроль за выполнением отданных приказов и распоряжений.
Политотдел во главе с Богомоловым, командиры и политработники, партийные и комсомольские организации вели большую партийно-политическую работу. Пропагандист политотдела майор П. С. Попов и фотограф лейтенант Н. Г. Чиж выпустили серию листовок Сражайтесь, как они. Одна из листовок посвящена разведчикам Соколову, Кочемазову и Низамутдинову. В ней рассказывалось о том, как мужественные воины спасли боевое Знамя бригады и штабные документы.
В другой листовке говорилось о том, как радисты Сергей Кестер, Владимир Войкин и шофер Николай Тестоедов в разгар боя смело вступили в схватку с группой фашистов, сумели их уничтожить и спасли радиостанцию штаба бригады.
Политотдел и штаб провели слет истребителей танков, на котором был обобщен боевой опыт. В ротах и батареях прошли партийные и комсомольские собрания. Партийное собрание состоялось и в штабной организации, где я сделал доклад Учиться на опыте каждого боя. Коммунисты Полубояринов, Предеин, Баранов, Гаськов и другие в своих выступлениях анализировали боевые действия, обращали внимание на повышение бдительности и дисциплины, на тщательную подготовку к предстоящим боям.
...Получен боевой приказ. Нам предстояло наступать в направлении на Каменец-Подольский. Это крупный областной город.
Наш 10-й гвардейский танковый корпус во взаимодействии с 8-й стрелковой дивизией 60-й армии должен был к исходу первого дня наступления овладеть населенными пунктами Гримайлов, Окно, на второй день освободить город Гусятин, а к исходу четвертого дня выбить противника из Каменец-Подольского. Штаб спланировал боевые действия. Были продуманы вопросы управления подразделениями, налажено взаимодействие между ними, а также с приданными и поддерживающими подразделениями.
Поздним вечером 20 марта 1944 года батальоны скрытно сосредоточились на исходных позициях для наступления.
Нехотя наступало промозглое утро. Мокрый снег ложился на грязную дорогу, горками рос на броне танков, закрывая смотровые щели. Гвардии лейтенант Ясиновский в кювете нарвал пучок прошлогодней травы и, сметая с брони снег, сказал:
- Чтоб лучше видеть врага да точнее бить его.
А гитлеровцы совсем рядом. До них рукой подать. Но они не ожидают нас здесь. Противник полагает, что мы, перерезав и оседлав шоссе Проскуров Тернополь, дальше не осмелимся наступать, побоимся оторваться от своих тылов. Взятый в плен разведкой корпуса гитлеровский солдат сообщил, что немцы имеют хорошо оборудованные опорные пункты. Судя по всему, схватки будут горячими и противника не так-то легко будет сбивать с занятых рубежей.
В 9.30 ударила артиллерия. Снаряды просвистели над нашими головами и разорвались в расположении немецко-фашистских войск. Залп повторился еще раз. А вскоре танки с пехотой на броне пошли на врага. Фашисты пытались огнем орудий расстроить наш боевой порядок. Но артстрельба вдруг прекратилась - это танк Кулешова, первым ворвавшись на огневые позиции, подмял два орудия и уничтожил из пулемета рассыпавшихся по полю фашистских артиллеристов.
Оборона немцев треснула, раскололась. Под натиском гвардейцев-челябинцев гитлеровцы начали отходить. Временами они отчаянно сопротивлялись. Из засад били тяжелые танки. С высоток, расположенных по сторонам шоссе, давали о себе знать фаустники. На пути попадались заминированные участки. Но танки неуклонно продвигались вперед.
Скалат, районный город Тернопольской области, был освобожден еще 13 марта. Но так как не было сплошного фронта, противник, отступавший на запад, вновь захватил его.
Мы спешим. Впереди - Гримайлов, Гусятин, Каменец-Подольский. Там наши соотечественники: братья, отцы, дети. Мы идем освобождать их. Челябинцы подавляют сопротивление врага, сминают его небольшие отряды.
На подходе к Скалату наши подразделения попали под сильный огонь. Враг ожесточенно сопротивлялся. Командир корпуса приказал не ввязываться в бой за город, обойти его восточнее.
Наша задача - перерезать, захватывать дороги. Совершая рейд по тылам, рассекать на отдельные части вражеские группировки.
Моросил назойливый колючий дождь. По размокшей дороге передвигаться стало еще тяжелее. Надрывно ревели танковые двигатели.
С наступлением темноты бригада ворвалась в село Остапе. Противник бросил танки в контратаку. Танки против танков. Маневрируя между хатами, тридцатьчетверки вплотную столкнулись с фашистами. Завязалась ожесточенная схватка. Загорелись дома, скирды соломы. Слева ударили пантеры. Трудно было понять, где враг, а где свои.
Противник обрушил на подразделения бригады шквал артиллерийского огня. Фаустники, прячась в огородах, начали подбираться к танку гвардии старшего лейтенанта Любивца. Рфицер при свете ракет обнаружил гитлеровцев и пулеметной очередью уничтожил их.
Механик-водитель повел машину вперед и с ходу раздавил расчет тяжелого пулемета. Танк, маневрируя по огородам, первым вышел на южную окраину деревни. Из засады ударил фаустник. Языки пламени лизнули трансмиссионное отделение. Вот-вот вспыхнут баки с горючим. Любивец бросился сбивать пламя. Пулеметная очередь полоснула по броне машины. Офицер на миг спрятался за башню. Потом снова начал сбивать пламя. Фашисты окружили тридцатьчетверку, пытаясь взять в плен членов экипажа. Командир танка вынул из-за пазухи гранату и швырнул ее во врагов.
- Вперед, дави! - крикнул Любивец механику, вскакивая в танк.
Машина рванулась по огороду. В течение минуты с группой гитлеровцев было покончено.
К утру 22 марта вражеский гарнизон села был полностью уничтожен. Танки бригады начали вытягиваться в колонну. Еще дымились сожженные хаты, во дворах, огородах валялись трупы гитлеровцев. Раненые лошади беспомощно бились в упряжках. Под конвоем понуро брели около двадцати пленных немецких солдат.
Небо прояснилось, и вдруг на нем одна за другой появились черные точки. Приближаясь, они увеличивались в размере. По звуку нетрудно было определить: летят юнкерсы. Где-то сзади нас подали голос зенитки.
- Рассредоточить танки! - приказал я.
Тридцатьчетверки расползлись по огородам. Юнкерсы сделали заход со стороны солнца, готовясь пойти в пике. Но в это время из-за туч вынырнули наши ястребки. Они помешали немецким летчикам нанести удар по танкам. Бомбы падали беспорядочно.
Я открыл люк танка, высунулся наружу. Горели стога соломы, крытые камышом хаты. Едкий дым полз по земле.
Тороплюсь на южную окраину села, где находилась голова танковой колонны. Надо выяснить, какие потери понесла бригада. По пути встречается раненый боец. Он, прихрамывая на правую ногу, медленно идет в тыл, к санитарной машине. Кто-то ему наспех перебинтовал голову, но сквозь бинт густо проступает кровь.
Дотрагиваюсь до плеча лейтенанта Ясиновского. Он понял меня и приказал механику остановить танк. Я окликнул раненого. Он медленно повернул голову в нашу сторону, из-под бинта взглянул на меня.
- Товарищ комбриг, слушаю вас.
Боец подошел к машине и, придерживаясь левой рукой за скобу, пытается правую руку вскинуть к забинтованной голове. Узнаю рядового Беляева, автоматчика из роты Сидорова.
- Откуда вы появились? Вас ведь ранило в Романувке, и, если не ошибаюсь, доставили в медсанбат.
- Было такое. Только пустяковое ранение - пуля царапнула правую ногу. А сейчас осколком... Ну, ладно, подлечусь - и назад в бригаду. Свидимся еще, товарищ комбриг. И не позже, как через месяц-два. Не думайте, найду. По указателям. По надписям: Хозяйство Фомичева. - Слова автоматчика звучат убедительно, как клятва.
Он уходит, а я еще с минуту смотрю ему вслед.
Возле сожженной избы танк остановился. Во дворе - уцелевший домик из самана: то ли сарайчик, то ли летняя кухня. Мы с командиром танка Ясиновским вошли туда. На деревянной скамейке сидела старушка. Она бросилась нас крестить, причитая:
- Нэхай вам бог поможе в бою. Швидчэ нимцив прогоняйте.
На улице возле танков собрались местные жители. Они тепло приветствовали воинов-освободителей. Женщины и девушки, одетые в национальные костюмы, спешили угостить челябинцев хлебом, молоком, вареной картошкой. Воины лукаво подмигивали девушкам, а те озорно переглядывались, прячась друг за дружку. Кто-то из бойцов задорно кричит:
- А ну-ка, смуглявая, покажись! Вернусь из Берлина - и, гляди-ка, обвенчаемся.
Девушки хохочут. Они задорно отвечают:
- С перемогой вертайтесь, тоди будэ выдно.
Мы подошли к толпе. Люди расступились, затем окружили нас. Я поздравил жителей с освобождением, пожелал им быстрее восстановить разрушенное колхозное хозяйство, не теряя времени, приступить к весенним полевым работам.
Взревели двигатели. Бойцы тепло прощаются с жителями села, а те в ответ приветливо машут руками, желают нам удачи.
После встречи с колхозниками усталость как рукой сняло. Настроение отличное. Потери бригады небольшие. Связываюсь с комкором. Слышимость была хорошая, и я доложил генералу Е. Е. Белову о наших успехах. Выслушав меня, генерал сказал:
- Продолжайте выполнять поставленную задачу.
Мы рвемся к Гримайлову - районному городку. За нами следует Пермская бригада. Танки идут на предельных скоростях. С ходу они таранят груженые немецкие автомашины и повозки, подминают небольшие заслоны.
Батальон Федорова должен захватить мост через реку, рассекающую город на две части. В головной походной заставе рота Акиншина. Три его танка уже на подходе к городу. Он радостно докладывает:
- В триплексе замелькали домики Гримайлова. Вижу станционные постройки.
А через минуту-другую он взволнованно сообщил:
- Танки роты встречены сильным огнем артиллерии. У моей машины перебита гусеница. Повреждение устраняем.
- Постарайтесь пробиться к мосту. Обходите станцию справа. Не задерживайтесь.
- Вас понял. Выполняю. Уже заменили трак, а разбитый оставили для музея. В голосе Акиншина звучат шутливые нотки. Даже в бою он остается верен себе: всегда в хорошем настроении. А это много значит!
Выдвигаю к вокзалу часть танков первого батальона. Силами бригады ведем бой за станцию, которая расположена на северной окраине Гримайлова. Рота Коротеева одной из первых вышла к вокзалу. Гусеницы танков лязгнули о рельсы. На вагонах виднелись выведенные мелом надписи: Штеттин, Бреслау, Лейпциг. Туда везли награбленное добро.