Фомин Егор. Лестинца

   И вот он уже на вершине стены. Умело орудуя мечом, отбрасывает сразу троих защитников, и его воины ловко и неотвратимо перелезают через стену.
   Под напором одной из частей его отряда рушится объятая пламенем башня. А сам он с горсткой своих воинов, спрыгивает с внутренней стороны стены, пробивается к воротам. Тонкое древко стрелы вдруг пронзает левое плечо. Над сердцем. Но он уже уперся в тяжелый засов. Еще пара стрел белыми оперениями расцветают на нем, но засов уже скинут, створки распахиваются, и лавина победителей врывается в ворота...
   Битва. Огромное поле, сплошь покрытое людской массой. Вот конница устремляется в атаку, опрокидывает правый фланг, вонзается в тыл центра. Огромная людская масса тяжело дрогнула, подалась. Сейчас люди не выдержат, побегут от всадников, неумолимо настигающих все и вся. Но, словно из-под земли, позади конницы возникает новый отряд, ведомый могучим воином.
   Неожидан и сокрушителен удар этих людей. Они не были закованы в сталь. Лишь средней силы доспех скрывал их тела. Но словно нож в масло они вонзаются во вражескую конницу. Бежит она. И преследуют ее эти воины.
   И сам центр уже подался вперед, еще мгновение, и битва будет выиграна, но враг вводит последний свой резерв - отряд тяжелых латников перекрывает путь наемникам.
   И вновь демонстрируют они необычайное умение. Словно единый организм, смыкают ряды. И страшен их натиск. Но страшнее всего врагу встретиться с командиром, что словно буйный вихрь на ржаном поле.
   - В клин! - командует он густым, чуть хриплым голосом, но гремящем, как трубы смертного призыва.
   И выстраивают его воины клин, смыкаясь плечом к плечу, не давая врагу окружить командира, что бьется на острие строя, стремясь к самому сердцу врага.
   - Поддай, ребятки! - ревет он, - Шустрее.
   И вертясь волчком щедро рассыпая могучие удары, которых не выдерживал ни один доспех, рвется в самый тыл вражеского строя. Еще один дружный рывок, и строй врага прорван, а наемники уже широко разворачиваются позади рядов центра противника...
   Не битва это - эпическая поэма...
   Другая битва. Такое же поле, но наполненное торжествующим криком одних, и паническими воплями других. Люди бегут от людей. Падают, под ударами. Земля густо напитана кровью.
   Но среди паникующей лавины, несокрушимой скалой стоит отряд наемников. Здесь нет криков. Но бегущие, пусть и немногие, останавливаются, вставая в общий строй, повинуясь молчаливым командам взмахами меча командира наемников.
   Сам этот крепкий человек стоит на переднем краю отряда. Сомкнув людей в кольцо, пытается вывести тех, кто уцелел. В его движениях нет ни бьющей через край мощи, ни удали. Но каждый удар, порой даже не заметный глазу, достигает цели. И его молчание пугало врагов надежней леденящего кровь клича...
   Порой ему казалось что идет он не по одному миру, а по многим. Сколь часто было, что без особо гладких переходов, он попадал из дремучих лесов в бескрайние пустыни. Но, в конечном счете, это особо не интересовало.
   Ему приходилось биться со слишком многими людьми, и череда лиц смазывалась в неопределенную полосу. Но одна встреча запомнилась особенно. В каком-то безлюдном унылом месте, а, может, и посреди шумного трактира, он встретил странное существо. Все оно скрывалось под непонятного цвета истлевшим балахоном и лица не было видно в тени капюшона. Так что нельзя было даже определить, мужчина это, или женщина. В иссушенных покрытых трупными пятнами руках оно сжимало косу.
   Ланс не был суеверен. Он никого не узнал в этом существе, только вынул меч из ножен... И никогда больше не встречал это странное создание.
   Одна беда валилась на другую, одна война шла вслед за другой и думать особенно было некогда.
   Но однажды жизнь заставила его задуматься. Тогда он вышел к развалинам замка. Что-то неуловимо напоминала вся местность вокруг, но что? Он внимательно оглядел замшелые камни развалин. И вдруг понял, что знает каждый из них. Его воины, не понимая, смотрели, как командир, черствый и мрачный человек, вдруг опустился на колени, и расцеловал камни руин.
   Они не могли знать, что это был замок, где он был рожден.
   Ему страстно хотелось заплакать, ощутить соленую влагу на своих щеках, но он так и не смог этого сделать.
   Он так и не понял тогда, почему замок уже едва не сотню лет лежит в руинах, а сам он еще полон сил. Но все же это заставило остановиться и увидеть, что вот он стоит на пороге родного дома, имея едва столько же, сколько когда уходил.
   Тогда он впервые задумался, чего же ему надо от жизни...
   Смутное чувство вдруг прервало ход мыслей. Он осторожно сел и огляделся. Внизу, там, где лестница была еще узка, он заметил двух людей, которые едва передвигались.
   5
   Он встал, подошел к попутчикам и легонько тронул каждого за плечо. Итернир сонно заворочался, но так и не проснулся, лишь невнятно промямлил что-то в ответ. Ригг вскочил тут же, демонстрируя полную готовность и действительно, сна у него не было ни в одном глазу, и настороженно посмотрел на Ланса.
   Тот молча кивнул на лестницу.
   Ригг с удвоенной энергией принялся толкать Итернира. Тот ворочался, пыхтел, сопел, но просыпаться не желал никак. Отчаявшись, он ни с того ни с сего, казалось бы, вдруг резко прокричал:
   - Вставай, ты опоздал!
   Итернир рывком, словно спасаясь от страшного сна сел.
   - Что?! Где?! Чего?!
   - Вон, гляди, - показал Ригг.
   - А, - почти мгновенно понял Итернир происходящее, - и стоило меня так пугать? Я на это дело и обозлиться могу!
   - Да тебя же, видать, иначе-то и не поднимешь, - пожал плечами Ригг, - делать-то что будем?
   - Предложения? - спросил Итернир, краем глаза глядя на спокойно пакующего мешок Ланса.
   - Помочь, им надо, так, что ли, - довольно неуверенно сказал Ригг. - Не ровен же час, через край опрокинутся.
   - Да, - протянул Итернир, почесывая в затылке, глядя на Крына, пытавшегося подхватить на себя принца, и без того подозрительно пошатывающегося, - у верблюда два горба, потому что жизнь - борьба!
   - Кто такой верблюд? - удивился Ригг.
   - Зверь такой. Чужой нации, очень запасливый. И вообще я тебя слушать не собираюсь, тот, кто способен разбудить человека, способен на любую подлость! - воскликнул и довольно зло добавил, - и я сам пойду спасать благородного выродка, из-за которого чуть в низу не оказался? Да ни за что!
   Но, не дождавшись одобрения собеседников, а может, видя, что Ригг уже отправился на подмогу, все же проворчал, тяжело поднимаясь:
   - А, в конце концов, второй-то нас всех спас, - и, уже направляясь к жертвам своего милосердия, вздохнул, - пользуйтесь, пока я добрый...
   - Что же мы с ними делать-то теперь будем? - поинтересовался Итернир, критически оглядывая принца, спящего вповалку с крестьянином, - оставить здесь, что ли?
   Ригг поднял голову, пристально огляделся вокруг, потянул воздух носом, и ответил:
   - Думаю, одних оставлять опасно - рядом лес, всякое может случиться.
   - Это ты с чего взял, что лес? - изогнул бровь Итернир, - это вон та темная полоска у горизонта и есть лес?
   - Да. Я ж нюхом его чую.
   - А ты же охотник, - сделал вид, что все понял Итернир, - но все же, что же нам теперь с ними-то делать?
   "Снимать штаны и... бегать": саркастично добавил он про себя, но вслух ничего не сказал.
   С ответами никто не спешил.
   - Что до меня, - решил сдвинуть дело с мертвой точки Итернир, я бы оставил этого порфиророжденного... хотя, от того же Крына я бы мух отгонял, спаситель все-таки.
   - Ты же сам говорил, - несмело сказал Ригг, - Кан-Туну и говорил, что ежели суждено одному дойти, то так тому и быть. Своим чередом. А пока навроде того, что нечего и в петлю лезть... ну, или что-то в этом роде...
   - Я? Говорил?
   - Да, - пожал плечами Ригг.
   Итернир вопросительно повернулся к Лансу. Тот молча и тяжело взглянул на него, но так ничего и не сказал.
   -Ну, говорил, - попытался отмахнуться Итернир, но, после минутного раздумья, все же решил, - а, пожалуй, что так оно и вернее. Я, кстати, и вообще уже давно предложить хотел, да все не судьба, что-то, чтобы идти всем вместе. Тогда хотя бы один может действительно и дойдет. Вы то как на это смотрите?
   - Я думаю, что так вернее, - ответил Ригг, и видно было, что на его душе стало спокойнее.
   - А ты, - обратился Итернир к Лансу.
   Тот посмотрел на него, потом себе под ноги, снова поднял взгляд, как тяжелый камень, на Итернира и коротко кивнул головой.
   - Ну, что же, теперь надо подождать, пока эти чудики проснутся и дальше в путь. И уж не знаю как вы, - заявил он, сладко позевывая, - но я, пожалуй, поступлю по их примеру, денек другой.
   Столь бесцеремонно оставив делить право первой стражи Риггу с Лансом, он уже скоро громогласно храпел, хорошенько завернувшись в как следует свой поношенный плащ. Да так храпел, что, если бы здесь были птицы, то, оглушенные, они бы умирали прямо в полете.
   Здесь ступени уже не были столь высоки и узки. Напротив, они становились все шире и шире, а высота их и вовсе сходила на нет. Испещренные трещинами, крошащиеся в мелкий песок, под напором отчаянно пробивающейся травы, они выглядели несравненно роднее и живее, чем там, внизу, мертвые и безупречно отполированные.
   Среди становившейся уже не столь редкой травы стали попадаться невысокие кусты, чахлые деревья, а темная полоска на горизонте разбилась на отдельные рощи, встречающие путника, стремящегося к опушке.
   Постепенно под ногами вместо хруста песка послышался мягкий шелест густой травы. И, когда солнце лениво подвалило к зениту, они вступили под широкие кроны могучих деревьев.
   Ригг сразу весь переменился. Его походка стала еще мягче и плавнее, и все движения приобрели особую точность и уверенность. Уши забавно прижались к голове, словно пытаясь слышать и за спиной хозяина. Весь он стал неотличим от прелой листвы, по которой ступал, от деревьев, которые скрывали его в своей тени. Ригг был дома.
   Ланса же, хотя он никому об этом и не сказал, насторожила тропа, по которой они ступали. Точнее говоря, даже не сама тропа, а то, что ее не должно было быть.
   Не так уж часто отправляются сюда Восходящие, чтобы протоптать такую тропинку.
   Меж тем лес вокруг становился все гуще и гуще. Кроны деревьев сомкнулись над головами сплошным шатром, давая густую плотную тень, подлесок требовательно подступил к самой тропе, словно сжимая путников в своих объятьях.
   Все реже и реже видна была фигура Ригга, бесшумно скользящего справа от тропы.
   Внезапно почуяв что-то неладное, Ланс, неизменно шедший впереди, остановился.
   - Чего встали-то, - удивленно воскликнул Итернир, - притомился что ли? Воитель? Или грибков захотелось пособирать. Наш отважный воин Ланс взял грибочков про запас...
   Начал было напевать Итернир, но тут же умолк, прерванный предупредительным жестом Ланса.
   - Так что же случилось? - решил в свою очередь прояснить ситуацию Кан-Тун, но договорить не дали.
   Листва вокруг зашелестела, затрещали ветви и впереди и позади путников на тропу вышли звероватого вида люди.
   Они были одеты в плохо выделанные вонючие шкуры, и лишь на одном из них, что повелительно рычал на остальных, была сильно порванная кольчуга. У него же, единственного из всех, был железный тесак. Остальные были вооружены суковатыми дубинами, а кто и вовсе слепой яростью. Все до глаз заросли жесткой грязной шерстью, и вши так дружно маршировали по этим зарослям, что распугивали птиц.
   - Мужики, у вас тут свидание, что ли? - наивно спросил Итернир, - или вам сказать, как пройти в библио... в пивнушку?
   Вожак стаи утробно проворчал что-то и все они, подхватив этот клич, начали медленно подступать к будущим жертвам.
   Зашипело о ножны обнажаемое оружие, Крын потянулся за спину за топором, лишь Ланс поудобнее перехватил копье, и это его спасло. Листва крон точно над их головами неожиданно бросились вниз, сковывая руки искусно замаскированной сетью.
   Ланс, который словно точно знал о сети тут же ловко ушел в перекате в сторону. На него сразу бросились два противника, широко размахивая дубинами, но тут же упали на землю, один с распоротым животом еще бился в агонии, а другой с пробитым сердцем сразу затих.
   Ланс дернулся вперед на самого вожака, противники шарахнулись от неожиданности, а он под громкий треск ветвей, скрылся в придорожных кустах. Только дрожащие ветви да еще один незадачливый нападающий с горлом, неудержимо хлестающим кровью, указывали, где он только что был.
   Спутанный принц только и видел, как опомнившийся вожак громко рыкнул, махнув тесаком в сторону кустов, и тут же едва не припадая на четвереньки, несколько дикарей скрылись в кустах. Затем один из нападавших, вышедших на тропу сзади огрел его дубиной по голове, и принц потерял сознание.
   Своя порция дубины досталась и Крыну с Итерниром, но, если второй сразу поступил как истинный благородно рожденный, то Крын оказался совершенно неотесанным деревенщиной. Удар не лишил его рассудка, лишь помутил сознание.
   Когда Крын увидел, как его беспомощного спасителя грубо тащат за ноги дикари, и голова, мотаясь из стороны в сторону, бьется о выступающие корни деревьев большое сердце не выдержало.
   Он, ни малейшим образом не оценивая прочность сети, рванулся, разметав обрывки и расшвыривая ближайших врагов. Необузданный гнев овладел всем телом и помутившимся разумом. Даже забыв о топоре за поясом, потрясая голыми руками, он бросился на пленивших его друга.
   Черепа противников под ударами разлетались в клочья. Врагов не спасало ни скудное их оружие, ни звериная ловкость. Нанесенные ему удары, казалось, попадают в камень. Еще бы немного, чуть-чуть и ему бы удалось освободить принца и бежать. Но тут чья-то рука дернула его за плечо.
   Он резко развернулся и тут же могучий удар бросил его наземь. Приподнявшись, он разглядел своего противника - здоровенного, пожалуй, даже большего, чем он сам, состоящего, казалось из одних мускулов.
   Не нашлось шкуры, которая бы сошлась на могучей заросшей груди, и оружия по руке. Лишь набедренная повязка одиноко обреталась на его теле.
   - Угрр, - насмешливо рыкнул он, призывая Крына продолжить.
   Тот вскочил, и, по-прежнему ослепленный яростью, ринулся на врага. С совершенно неожиданной для своих размеров ловкостью противник уклонился от броска и Крын снова оказался на земле вдавленный неодолимой силой. Тут же жестокий удар лишил его сознания.
   Вырвавшись из плотного кольца нападавших, Ланс сразу бросился прочь. У него и мысли не было уводить их за собой. Он спасался сам.
   Мелькала листва, ветви хлестали по лицу, узловатые корни во все более сырой почве изо всех сил мешали бежать. Если бы это была дорога, или хотя бы открытая местность, он мог бы бежать не меньше суток. Но это был лес.
   Совершенно внезапно из густоты кустов выскакивали прямо на него толстые, в несколько охватов стволы, заставляя петлять, как загнанного зайца. В лесу нет прямых путей.
   Сквозь шум, ломаемых ветвей и раздвигаемой листвы, его чуткое ухо уловило рычание преследователей справа. Мгновенно он дернулся в сторону, и тут же почва ушла из-под ног. Успев только развернуться, равномерно распределяя удар о землю, он заскользил вниз по склону, устланному мхом и прелой листвой.
   Оказавшись внизу, тут же вскочил и кинулся прочь. Здесь, в низине, было еще более сыро, ноги до лодыжки утопали во мху, бежать стало еще тяжелей.
   Как только почва под ногами пошла вверх, вновь послышались крики преследователей. Он вновь свернул. Потом снова и снова пытался вывернуться из стягивающейся петли, но все было тщетно.
   Поняв, что кольцо сомкнулось, он помчался в гору прямо на преследователей. Мелькнуло из кустов перед ним перекошенное заросшее лицо, всхлипнул тяжелый кинжал, вонзившись под ребра, и он ринулся прочь. Стремясь выбраться к следующим ступеням лестницы.
   Он уже долго бежал под уклон. Одно только и было облегчение, что подлесок стал реже. Зато почва безнадежно засырела. Там, где она не была покрыта мхом, узловатые корни, словно ребра, проступали наверх.
   Сами деревья изменились. Ели стали попадаться все чаще и чаще и, наконец, обступили вокруг, заполонив небо своей тяжелой темной хвоей. С молчаливой невозмутимостью они взирали на бегущего человека, лишь по долгу службы стремясь хватануть жесткой лапой и лишить последних лучей солнца.
   Решив, что уже далеко оторвался, Ланс перешел на шаг, восстанавливая скупо растраченные силы.
   Здесь внизу под густым покровом зеленой хвои царила такая вечная темнота, что по солнцу сориентироваться не было никакой возможности, и Ланс шел, полагаясь только на память и чутье, которое уже давным-давно прекратило капризничать попусту, как в дни его молодости, и подавало лишь дельные советы.
   Тяжелый прелый воздух терял все звуки в густоте еловых лап, и для Ланса стало большой неожиданностью, когда навстречу, словно из-под земли выросло пятеро дикарей. Грубо ухмыляясь, они приближались, чувствуя себя хозяевами положения.
   Чуть повернувшись назад, Ланс заметил еще пятерых справа и четверых слева. Теперь они держались скученно, опасаясь окованного копья.
   Те, что вышли прямо на него даже не успели насладиться чувством удовлетворения от удачно захлопнувшейся мышеловки, как с легким шипением, обгоняя друг друга, всех настигли пять метательных ножей.
   Ланс столь быстро оказался подле них, что из двоих он успел вытащить ножи раньше, чем те упали наземь мертвые. Собрав оружие, Ланс неуловимо быстро развернулся и с молчаливым хладнокровием посмотрел на оставшихся дикарей.
   В глазах их столь явственно бился страх, что грозил выплеснуться наружу. Они тяжело попятились, смертельно боясь поворачиваться к нему спиной, а через мгновение бросились прочь, потеряв голову от ужаса.
   6
   Ригг легко и бесшумно скользил в густой тени леса за пленившими его спутников. Когда они напали, он мог только бессильно сжимать кулаки в кустах. Сейчас объяснял себе, что это было вынужденное разумное действие. На воле, живой, он гораздо полезнее попутчикам, чем без памяти, связанный одной с ними веревкой.
   Только не продиктовано ли это объяснение страхом и безотчетным ужасом, который овладел им, когда он знал, о скрывавшихся людях, но не успел предупредить, когда столь беспощадно расправились с его попутчиками, а он лишь сидел в стороне, боясь шелохнуться? Точного ответа не было, и это страшило. И страх этот был особенным, словно кто-то решал в этот миг, стоит ли все еще жить Риггу, охотнику с Лесного Ручья. Решал сам, без помощи посторонних. Беспристрастно и неподкупно.
   Такие тяжелые мысли поедом его ели, нещадно вгрызаясь в растерзанную совесть, сочно чавкая, сбивая с шага и дыхания, мешая оставаться незамеченным и следовать за дикарями.
   За всю свою, пусть и недолгую, жизнь он никогда не убивал людей.
   А сейчас должен был это сделать.
   Или нет?..
   Пленников тащили сначала прямо по тропе, а после свернули на совсем небольшую тропинку, уводящую в чащу. К закату лес расступился, открывая поляну, по которой было разбросано с дюжину грязных неопрятных шалашей.
   Несмотря на полный беспорядок застройки, что-то определенное все же просматривалось в том, что все строения собраны были вокруг сооружения в центре, оставляя сколько-то свободного места.
   В центре возвышалось на два человеческих роста ступенчатая пирамида из того же, что и лестница материала, только матово черного. На вершине, словно государь на троне, располагался массивный камень, сплошь покрытый потеками спекшейся и почерневшей крови.
   Ригг обошел поляну кругом, выбрал место, с которого было бы видно все происходящее на поляне, и залег в прелой листве так тихо, что даже птицы не прекращали пение над головой.
   Весело и беззаботно щебечущие птицы.
   Пленников подвели к дюжине столбов, вкопанных в ряд перед пирамидой, и надежно привязали.
   Вокруг собралось все население поляны, десятка два человек. Воздух загудел от обилия мух и гнуса, почуявших такую родную грязь. От вони даже пригибалась трава.
   - Что? - злорадно спросил Итернир принца, отвернувшегося при виде грязных заросших, одетых в преющие шкуры, существ, что были когда-то женщинами, - благородная кровь такого не переносит? А благородные глаза созданы для более достойного зрелища?
   Принц не ответил.
   Вперед, оттеснив довольно прыгающего перед пленниками вождя, вышел бесконечно старый, по сравнению с окружающими, человек. Немощь высохшего тела была заметна даже сквозь ворох шкур, в которые он зябко кутался.
   Он подошел к пленникам и внимательно и долго поглядел каждому в глаза. Взгляд его был совсем неприятен. Не отпускало ощущение, словно под череп заползли холодные костлявые пальцы, и, подрагивая, ковырялись там.
   Отойдя, он еще раз оглядел пленников. Покачал головой. Тот-Кто-Как-Все-Не-Помнил-Своего-Имени-Но-Не-Забыл-Свое-Племя был недоволен. Он повернулся к толпе дикарей. В почтительной тишине поднял вверх руку с раскрытой тонкой ладонью, резко опустил. Дикари восторженно взвыли, потрясая суковатыми дубинами.
   Вожак взял свой тесак наизготовку, и двинулся к пленникам, щеря крепкие зубы в широкой ухмылке. Однако старик положил руку ему на плечо, и что-то очень тихо проворчал на ухо. Очень неохотно вожак остановился, отошел.
   Старик повернулся к пленникам. Указал рукой на солнце, провел рукой дугу по небу до запада, потом по земле до востока, ткнул пальцем в вершину пирамиды, и чиркнул себя по горлу.
   - С восходом, значит, - подытожил Итернир.
   И опять ему почему-то никто не ответил.
   Собравшиеся встретили решение шамана без энтузиазма. Но тот властно взмахнул руками, гул неодобрения потихоньку затих, и все разошлись по своим делам.
   Вожак развернулся, свирепо рыкнул на дикаря, что слепо мотался по площади, неловко держа оружие пленников. Тот от неожиданности присел, испугался, выронил оружие прямо у пирамиды. Жалобно скуля, извиваясь, припадая к земле, он подполз к вожаку, готовый лизать его ноги. Тот одобрительно заворчал.
   Все бы тут и успокоилось, но кусты на краю поляны расступились, выпуская кучку дикарей. Они понуро шли, опустив головы. Ригг узнал того, что возглавлял это скорбное шествие. Его вожак посылал за Лансом. Возвращались же они с пустыми руками.
   Охотник улыбнулся про себя, радуясь, что хоть кто-то тоже ушел.
   Меж тем вожак рвал и метал. Насмотревшись на объяснение провала задания, похожее больше на пантомиму, столь богато оно было жестами, глухо зарычал, и вдруг бросился на провинившегося дикаря.
   Он впился зубами в горло, рванул, расплескивая кровь, выплюнул клок плоти изо рта и гневно воззрился на совсем притихших дикарей.
   Едва оправившиеся от встречи с Лансом, они сейчас были растоптаны в пыль. Жалобно и несмело скуля, лизали ноги вожака, пытались лизнуть его руку, моля о пощаде. Тот глухо расхохотался и отпустил их. Как ветром их сдуло с площади, под хохот и улюлюканье "свиты".
   Постепенно все стало успокаиваться. "Свита" расходилась по поселку, громко взрыкивая и задирая соплеменников. Один из них грубо ухватил женщину, что проходила мимо, жадно впился в ее грудь, рванул скудную одежду, заваливая на землю. Та не сопротивлялась, оставаясь совершенно безучастной происходящему.
   - Глянь, - мотнул головой Итернир для принца, - ушли только на два шага, а и тут народ мыслит по-дворцовому, государственными масштабами. Словно истые принцы. По-моему, ты уже нашел, что искал. Одно смущает - что-то уж слишком у богов с водой плохо. И мылом.
   Кан-Тун и теперь не ответил, столь красноречиво вздернув голову, что справедливо вспоминались соответствующие строки гимна государю.
   Солнце опустилось за верхушки деревьев, окружавших поляну. Наступили долгие сумерки. Все стихло.
   Темнота густым плотным покровом окутала поляну, на которой никогда не разжигали костров, несмело загорелись первые звезды, и лесная ночь вступила в свои права.
   Не шевелясь, лежал Ригг, скрытый прелой листвой. Какие-то букашки деловито сновали по его телу. В кустах, над самой головой завела трель маленькая лесная пташка. Протяни он руку, и пальцы коснулись бы нежных перьев. Но Ригг, которому приходилось порой целыми сутками лежать не шелохнувшись в скудеющих дичью родных лесах, не двигался. Даже не дышал.
   К великому неудовольствию охотника дикари выставили стража на ночь: тот неприкаянно слонялся по поляне, между хижинами. Нет-нет, да и прислонялся к плетеной стене, чутко задремывая. Однако всегда просыпался и, поднявшись, отправлялся в обход.
   Ригг вновь внимательно огляделся, потянул воздух, широко раскрыв ноздри, вдыхая неповторимый аромат дикого леса. Этот лес был еще более дик и нетронут человеком, чем лес милой ему родины. Наполнен непроходимыми чащами, обильный живностью.
   Буйство здешней природы порождало неповторимый, неопределенный дух. Дух свободы, притягательной дикости. Проникаясь этим настроением, хотелось оставить позади прежнюю жизнь, отбросить все и с головой окунуться в чистоту первозданной природы. Легким стелющимся шагом пронестись над землей, не тревожа листвы на кустах, взять след неосторожной лани, искупаться в лучах звезд, пробивающихся сквозь тень листвы.
   Ригг поймал себя на том, что он уже почти сбросил одеревенелую неподвижность своих членов, готовый последовать зову природы. Одернулся, как от дурмана. Нечто подобное он испытывал и в своих лесах. Но там этот зов был слабее. Здесь же он необузданно силен и, нарочно прислушавшись, Ригг даже почуял в нем что-то недоброе, неопределенно опасное.
   На родине всегда удерживал дом, семья, ради которой он должен был обязательно вернуться, и еще тысяча мелочей. А здесь у него была куда как более веская причина не слышать зова, плюс к тому, он должен был спасти попутчиков, с которыми обещал делить невзгоды выпавшего пути. Он был должен.